Портал

Новелла

Войдя в мастерскую, Влад привычно протянул руку, чтобы, не глядя, достать со стеллажа нужный инструмент. Слева, на полу, что-то светилось в глубине мастерской. Подумал тогда, что, наверно, какая-нибудь железяка отсвечивает в луче солнца.

  К вечеру, когда подрамники были готовы и аккуратной стопкой высились на широком верстаке, что стоял во дворе, накрепко привёрнутый к стене и полу, Влад с любовью осмотрел своё творение. Работать с деревом он любил. Видимо, это от деда досталось. Ещё в детстве он подолгу смотрел, как кудрявый завиток стружки выходит из-под плавно скользящего в сильных руках рубанка. Сколько уж лет минуло с тех пор, а он и сейчас любит запах свежеструганного дерева и с удовольствием мастерит себе всё, что может: так же с удовольствием натягивает холст, грунтует или тонирует его. И, как дед, периодически отходит на пару-тройку шагов, чтобы посмотреть со стороны на своё творение.
 
  Это хорошо, когда в семье есть преемственность. Помнится, вся их жизнь была сопряжена с творчеством. И это было нормой быта и потребностью душ. А над всем этим царил дух дома, построенного дедом. В доме том по вечерам детям читали вслух книги перед сном; там никогда не было жалко денег на интересную новинку, появившуюся в продаже, коих за время взросления набралось изрядное количество в книжных шкафах. А ещё вся семья обсуждала работы отца, готовящиеся к выставке, мамину керамику, дедовы поделки или непревзойдённые бабушкины вкусности. А большая мастерская становилась заветным храмом у всех поколений детей.

  Вечерело. Солнце присело на краю крыши в соседнем дворе, а напротив, теплея красным золотом на фоне бирюзового неба, светились лёгкие облачка.
 
  Влад любил этот старый дом на холме, откуда с открытой террасы был виден горизонт и малая часть залива. В доме его детства каждая дверь и каждая ступенька лестницы пели на свой лад. И к этому все привыкли, и это тоже стало частью бытия.
 
  Сейчас ему явно не хватало детской возни и вечных вопросов – больших и маленьких, но всегда очень важных. Ещё до обеда жена с детьми отправилась в гости к сестре. Там и заночевать решили.

  Закрывая на ночь дверь, Влад с удивлением увидел, что свет продолжает исходить из левого угла мастерской. Теперь это не могло быть солнечным отражением, и оно не было лучистым. Свет разливался медовым тёплым облачком на небольшое расстояние.

  Вспомнилось, как в детстве, играя в мастерской, где сквозь глазок вывалившегося сучка в доске проникал свет летнего дня, он пытался представить себе, что там, снаружи. Тогда казалось, что проникал не только свет, но и запах того дня (кажется, мама пекла сырники с изюмом и ванилью), и шум улицы, наполненной разными звуками жизни: голосами ребятни, лаем соседской собачки, разговором прохожих.

  Решив разобраться с источником света и подойдя поближе, Влад ощутил странное состояние: свет начал расширяться, а самого его неудержимо влекло к нему. От источника исходило тепло, и даже показалось, что слышен какой-то звук. И вот уже он, Влад, присел на корточки и вглядывается, не находя объяснения. А потом его стало затягивать в этот световой поток, а может, в то воспоминание из детства. Потому что ему кажется, что всё тут знакомо по ощущениям, но видит он это явно впервые.

Вот до него доносятся звуки фортепиано – то тихо, то громче. Кто-то разучивает пьесу. Вот ошибается, вот начинает сначала. «Где я это слышал? – подумал Влад. – Да, да… Это же “Мотылёк” Майкапара. Но звучит он как-то иначе, трагичнее. Тут мотылёк явно погибает, а не улетает прочь. И звук…» Он не был звуком пианино, он больше похож был на клавесин.

А вот и сам инструмент, не имеющий аналога в его жизни. Возле него сидит рыжий мальчик. Влад видит его со спины. Просвечивают слегка на солнце его розовые остроконечные уши. Детские пальчики ловко бегают по кнопочкам. Кажется, что пальцев этих очень много. Малыш снова запинается, и Владу хочется подойти к нему, подбодрить, показав позитивный исход пьесы.
 
  – Ты кто? – не оборачиваясь, спрашивает малыш.

  – Я Влад, художник. А ты кто такой?

  – Ты странный – тихий, не как все, хотя зачем-то говоришь ртом. Не подходи ко мне, тебе нельзя. Старайся говорить мысленно, так легче понимать.

  И тут до Влада дошло, что он слышит музыку, но не речь. Слова мальчика, кстати, так и не представившегося, раздаются у него в голове… И даже не раздаются, а каким-то иным образом выражают мысль мальчугана. И почему-то ему, взрослому человеку, очень тревожно и от этих мыслей, и от того обстоятельства, что он здесь.

  – Чья это мелодия? – спросил Влад.

  – Это я сочинил. Так погибают ночные бабочки-светлячки, когда летят на свет.

  – А откуда приходит мелодия? – подумал Влад в ответ.

  – Она входит в меня из пространства вселенной.

  – В том мире, где я живу, очень похожая мелодия тоже есть, но там мотылёк беззаботно улетает.

  – Чтобы его съели?

  – Не думай об этом, – попросил Влад.

  – А ты, Влад, знаешь, кто тебя съест?

  – Не знаю и знать не хочу, – мысленно ответил он, нахмурясь. Неприятный озноб снова прошёл по телу.

  – Ну-ну!.. – раздалось угрожающе в голове.

  В это время раздался тоненький знакомый звук, словно что-то со свистом пролетело мимо. И в следующий момент Влад увидел, как мальчик что-то жуёт, снова не удостаивая его своим взглядом.

  – Расскажи о себе, – попросил Влад. – Где ты живёшь и почему твой музыкальный инструмент установлен здесь?

  Это действительно было странно, как рояль в кустах. Вокруг простиралась каменистая равнина, поросшая редкими кустарниками и невысокими деревьями. Примерно в километре, справа, начинался лес с пурпуровой листвой. И что самое неприятное, невозможно было понять, откуда он сюда вошёл и как теперь выйти.

  Успокоив свой разум, Влад определил, что, войдя сюда, он сделал шагов двадцать до встречи с мальчиком, никуда не сворачивая. Значит, вход должен быть сзади, но там ничего не оказалось, просто ровная местность и кустик с розовой листвой и колючками, да серый короткий мох под ногами.

  Глянув на свои ноги, Влад обнаружил, что шип этого кустика, длиною в дюйм, воткнулся в кроссовку. Голень левой ноги слегка саднила, видимо, оцарапанная колючками. И эта привязка его немного успокоила.

  – Не радуйся, ты отсюда не выйдешь, – спокойно изрёк маленький нахал. – Это я поставил на тебя ловушку.

  – Зачем?! – выкрикнул Влад.

  – Чтобы съесть. Это просто охота. Вы ведь тоже охотитесь на зверьё…

  – Это уже большая редкость в моём мире. Мы изжили этот обычай, научившись делать пищу, не убивая живых существ. А потом… я не зверьё.

  – Враньё! Мы много знаем о вашем мире, и я знаю, что это не так. А кроме того, вы убиваете себе подобных, и даже не потому, что вам хочется их съесть, а только за то, что они вам чем-то не нравятся.

  – Послушай, малыш, не рассуждай о том, в чём не разбираешься. Да, войны в моём мире ещё случаются… Мы слишком разные там собрались.

  – Ещё случаются!.. – перебил его мальчик, скопировав интонацию. – Можно подумать, они сами по себе случаются.

  – А в твоём мире люди, или как вы себя называете, воюют друг с другом? И как мне к тебе обращаться?

  – Я один из охотников, Соз. Мы не воюем, нас очень мало осталось. Мы охотимся на оставшееся зверьё, но чаще на вас. Вас, видать, очень много, а жизнь вы совсем не цените. Вы отравили свою сферу и заполнили её мусором аж до космических высот, и теперь погибают другие, потому что сферы взаимосвязаны. Мы долго наблюдали за вами… Трансляции о жизни вашего мира идут постоянно. Каждый желающий может с ними ознакомиться. Мы вас презираем. Я рад, что открыта охота на вас. И не называй меня малышом! – при этом он повернулся, и Влад не смог скрыть своих эмоций.

  На него смотрело лицо маленького старичка, исполосованное морщинами. Глаза его были круглы и отсвечивали тёмным янтарём, носа почти не было, но над верхней губой имелись два носовых отверстия. Челюсти выдавались вперёд, напоминая обезьяньи, а губы насмешливо кривились (видимо, это было реакцией на вид Влада). На его руках оказалось по шесть пальцев.

  Соз встал и подошёл. Роста он оказался невысокого, метра в полтора, а быть может, и меньше. После его взгляда незадачливый гость впал в паралич, хотя мысль ещё работала и боль в оцарапанной ноге ещё чувствовалась. Соз деловито завернул Владу штанину и, разглядывая разбухшую царапину, покачал головой:

  – Лазойя… Она ядовита.
 
  При этом достал из складок своей одежды сиреневый бинт или его подобие и какую-то мазь. Смазал покрасневшую ногу и перевязал.
 
  Хотя Влад и ощутил сильное жжение, но остался стоять соляным столбом. Мысль его почему-то спокойно констатировала, что сейчас уберут яд, а потом начнут его есть, и он, должно быть, не двинется с места. И тут Влада прошибло, что, когда вернутся дети, они будут искать отца, тоже увидят этот свет и окажутся здесь. Вот этого он не должен допустить!

  Соз, прищурившись, посмотрел в глаза своему гостю. Конечно же, он считал его мысли и теперь с любопытством молча разглядывал свою жертву. Поняв, что может снова говорить и двигаться, Влад сделал шаг в сторону. Соз тут же поднял над головой свою шестипалую руку, и он снова начал каменеть.

  – Отпусти меня, пожалуйста!.. – задыхаясь, выдавил Влад.

  – Не надо говорить, думай. Я всё пойму. И не пытайся бежать. Тебя съедят другие, и общаться не станут. Ответь лучше, где ты слышал мою мелодию и кто её музыкант?

  – Автор похожей мелодии Самуил Майкапар, – поднапряг свою память Влад, – который жил много лет назад, кажется, на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Он был педагогом в музыке и много произведений сочинил для детей, считая, что для них надо писать так же, как для взрослых, только лучше. В этой пьесе отражено его наблюдение за природой, за мотыльком в частности.

  – Ты можешь напеть? Если не можешь мысленно, то пой голосом, – попросил Соз.

  – Попробую… Её играет моя дочь, – и Влад, оцепенение которого прошло, пропел: – Пам-па-ра-па, пам-па, пам-па… – Допев до конца, сам удивился, что в такой ситуации смог это сделать.

  – Да, кажется, именно так она во мне звучала. Зачем… зачем так сложилось? Конечно, для детёнышей надо лучше, чем для больших! – раздались в голове Влада мысли охотника, который явно о чём-то сокрушался. – Ты говорил, что ты Влад и художник. Что это значит?

  Влад извлёк из кармана комбинезона свой блокнот с карандашом, которые всегда были при нём. Развернул его на чистой странице и стал быстрыми, уверенными движениями зарисовывать Соза, периодически вскидывая на него короткие взгляды.

Соз вытянул шею, чтобы посмотреть, и подумал: «Как я красив! Ну какой из меня охотник?» Потом, видимо, спохватился и закрыл свои мысли от трансляции. Когда портрет был окончен, Соз довольно напевал «Мотылька» уже в том варианте, который предложил Влад. Потом он попросил нарисовать самого художника и его дом.

Потом попросил нарисовать самое дорогое – то, без чего нет смысла жить. Влад подумал о детях, о жене и задумался надолго, хотя ему очень не хотелось, чтобы кто-либо копался в его сознании.

  Оставался один, последний, лист в блокноте… и Влад нарисовал Землю. Уверенно двигался карандаш. Мягкие ровные штрихи создавали объём и освещённость, знакомые с детства очертания континентов заняли свои места. Рисунок был чёрно-белый, но художнику он виделся в цвете: в лучах утреннего солнца, в прозрачности голубой атмосферы, в глубокой сини океанов и морей, в живительной силе материков той планеты, на которой предстоит жить его детям. Невольная слеза восторга или умиления дрожала на ресницах. Он мужественно прощался со своим миром.

  Соз подошёл и забрал блокнот с карандашом.

  – Уже пора?

  – Ты свободен. Очнёшься у себя дома. Портал я закрою сам, – прозвучало у Влада в голове.
 

Нина Степ, Москва, 2018
Фото из интернета
Выдуманные герои ведут себя совсем, как обычные люди. Их жизнь и чувства похожи на наши (тех, кто их создал). Это удивительный феномен! Повторяется "По образу и подобию"