Круги прошлого

Как столкнуть в воду эту лодку? Да, чтобы оказаться в начале пути, нужно вернуться далеко в прошлое и ходить кругами, долгими кругами. А потом, когда это кажется невозможным, пройти еще. Мы развиваемся по спирали, так говорят, по спирали – ведь это тоже круги. Десятки и сотни кругов.
Я помню, как впервые взяла в руки томик стихов. Это был Есенин. Как впервые выступила на сцене, рассказывая стишок:
Очень хочется лошадке вместо сена и травы
Съесть на завтрак шоколадку или чуточку халвы.
Помню, как мне жали эти красные лаковые туфельки. Первые туфельки, одетые на сцену. Мне было меньше 6 лет. Я помню многое. И театральный кружок в начальной школе. Только как я могла туда ходить, ведь я довольно сильно заикалась? Еще я помню, что начала писать стихи лет в 9-10. А, может, раньше. Может, еще до своего рождения, потому что, взяв в руки томик Есенина, я поняла: «Вот оно». Это очень простое чувство, знать, чего хочешь. Это очень просто. Внутри тебя все говорит «да» и это так естественно, как встреча  самым давним и близким другом, с которым не виделся сотни лет и с которым почему-то не был знаком до сих пор.
Я помню, как пошла в гуманитарный класс, как не сказала родителям об экзаменах. Они бы стали отговаривать, сказали, что это сложно и не всех примут. Под «всеми» они, конечно, как всегда, имели в виду меня. Почему-то они считали нужным особо оберегать меня от мира и любых попыток получить удовольствие: они считали его опасным или меня?
Экзамен длился 8 часов, и мы писали сочинения по Пушкину. Я выложилась на полную катушку, хотя не люблю Пушкина. Странно. Писать в школе сочинения о том, что хотел сказать писатель или в чем он хорош. Он уже сам все сказал, зачем ему малолетний толкователь и критик? Странно это. Тогда из 30 или 40 человек всей школы выбрали 15. Тогда я не спрашивала у окружающих, чего мне хотеть и куда идти. Это я потом начала оглядываться. Это я потом начала думать, что ошиблась. Кода холодный серый взгляд, такой рыбий взгляд, взгляд надменной неприятной рыбы смотрел на меня с учительского места. Она всем старательно объясняла, что они  никто. И всегда будут никем. И наша роль, как писателей – писать о ком-то другом, а не о себе, писать о других жизнях,  о других людях и их поступках и ценностях, только не о своих. Быть передатчиками, а не точкой  эфира. Быть пустотой, размазанной по журналистским ВУЗам и местным газетам, быть пустотой, которая восхищается прахом предков. Быть теми, кто никогда не посмеет создать что-то свое, что-то по - великому личное, что-то чрезмерно уязвимое. Что-то честное и потому духовное о себе. О себе. Не о ком-то. Не о чей-то жизни по подсказке из учебников. Кто посмеет посчитать свою жизнь настолько важной, чтобы писать о ней.
Рыбьи глаза планомерно уничтожали все самобытное, причесывали все неровное, неухоженное, пылкое, все самое чуткое и настоящее. «Не пиши то, о чем не понимаешь» - однажды прочитала я в тетради рядом с четверкой.
А этот насмешливый глупый голос второй учительницы. Она носила вязаные костюмы со старомодным рисунком. Была похожа на бисквитный торт. Такая же толстая и слащавая. Сравнивала мои стихи с каким-то поэтом и все долго припоминала его строчку. Тогда мне стало стыдно за нее, не знаю, почему.
Они надламывали что-то в нас, как будто специально для этого и работая в школе. Наверно, кто-то много раньше надломил их.
Помню эту насмешливую надменность учительницы в колледже, которая дала почитать Талькова, а вскоре на весь класс сказала о моих стихах: «Старалась». И как она собирала всех в библиотеке, чтобы послушать местную знаменитость. Вот он, говорила учительница, «настоящий талант».
«Ты любишь поэзию? Так и люби как читатель»  - говорили мне рыбьи глаза. А бисквитный торт смеялся, выдумывая каламбур из моего стиха, а любительница Талькова говорила о старании со сдержанной снисходительностью, поддерживая настоящие таланты.
Литературное агентство за деньги рецензирует: «Хорошо пишете».
Кто-то когда-то взял на себя труд судить других. Будто кто-то раньше осудил их самих. Им досталось то же.
Все это шрамы. Маленькие и большие. Зажившие, покрытые корочкой или еще кровоточащие. Все оставляет следы. И даже следы на песке. Остаются в памяти воды, их смывшей. Все возвращается к своей точке, пройдя по кругу. И нам кажется, что двигаемся. Но спираль, это ведь сотни маленьких кругов. Или совсем больших.
Вот и сейчас пишу за рабочим столом. У соседей лает собака. За окном шум трассы большого города, и я все также, пройдя кругами, вернулась в эту исходную точку. Я пишу. Как хотела в детстве. Как знала очень давно в себе это неизменное желание. Оно было еще до моего рождения и останется после меня. Пройдя по кругам памяти в прошлое, я возвращаюсь назад, здесь все так же неизменно, как тогда, хоть нам и кажется, что мы покрываемся налетом времени, и оно меняет нас, это не так. Это мы меняем его. Все началось и закончилось совсем не так, как я хотела написать. Все родилось само, без моего участия. Все пришло просто так, и все само рассказало о себе.  И это лучшее из всего, что могло быть.