Жизнь поколений Неудачное переселение Рассказ четв

 
  На фото тетя Маша

    В апреле 1954 года родилась сестренка Ирина. Помню, на меня это не произвело большого впечатления. Все вокруг занимались только ею, а я был рад, что на меня стали обращать меньше внимания и стало больше свободы. Помню только, что орала она низким голосом и требовала к себе много внимания.

      У отца на работе что-то не заладилось и он уехал в июне 1954 года в Ташкент, на старое место работы. К тому же, дядя Вася стал гулять со своей наставницей по токарному делу Машей, и все шло к женитьбе, а жить им было негде. Мне, кажется, что поэтому родители уехали.
      Мать с Ирой уехали в августе, и я опять остался один у деда и бабули. (Через два дня после отъезда матери под Тоцком Жуков Г.К. взорвал водородную бомбу).

  Тетя Маша была токарем высочайшего последнего разряда, так как с детских лет всю войну простояла за станком. Была она очень доброй и умной (дядя Вася, кажись, её побаивался). Но здоровье у нее было слабое, война наложила свой отпечаток.
      Пошли мы однажды на рыбалку, на Сакмару. Я, она и дядя Вася. Мы, конечно, захватили лучшие места, стали прикармливать рыбу. Тетя Маша села недалеко в неудобном месте, закинула удочку, достала толстую книгу и стала читать, изредка поглядывая на поплавок.
       Мы с дядькой только ухмылялись, глядя на это.
Настало время идти домой, мы достали свои куканчики с окушками и плотвичками и стали ее звать. Она смотала удочку и вытащила из воды свой кукан с крупной плотвой и подлещиками. Мы с дядькой только перглянулись и спросили, на что она ловила. Она сказала, что на хлеб, так как червей мы ей не дали.
       В другой раз я подглядел и понял, почему она ловила крупную рыбу. Тесто она сажала на крючок большими кусочками и мелочь не могла ее сожрать, а тащила она тогда, когда поплавок пропадал совсем, а в остальное время читала книгу. Но мне так ловить рыбу было скучно, так как ловилось редко.

      Немного о дяде Васе. Призвали его по возрасту в 1945 году, но по указанию Сталина этот призыв на фронт не отправили (использовали людей из освобожденных територий), зато служили они почти семь лет и демобилизовались в 1952 году.
       Дядька служил на Сахалине мед. братом. Однажды случилось так , что ему пришлось принять роды у жены своего командира. Роды были сложными, но прошли успешно. Жена командира разнесла про это по всему Сахалину и его стали возить принимать роды чуть ли не ко всем женам офицеров. Его дело солдатское, есть! – и поехал. В любое время года на Виллисах, бронетранспортерах, на артиллерийских тягачах колесил он по Сахалину.
       Что-то все-таки в нем было. Он снимал боль у рожениц и правил детей в утробе при неправильных положениях. Отпустили его с Сахалина с большим трудом, но на гражданке он фельшером стать не захотел. Говорил, что он и так насмотрелся на Сахалине.
       Поженились с тетей Машей они в 1955 году. В 1956 году родилась дочь Наташа, а где-то в 60 годах она умерла от чахотки, оставив дочь сиротой.
       Осенью бабуля отправила меня домой в Ташкент. Посадила в Оренбурге в поезд, договорилась с проводником, что в Ташкенте меня встретят и - вперед! Поезда тогда ходили от Оренбурга до Ташкента трое с половиной суток. Восемь-десять плацскартных вагонов тащил паровоз. Первые вагоны были черные от сажи. Как только поезд трогался, все раскладывали свою снедь и трое суток беспрерывно ели ( с перерывом, конечно на сон), и наперебой друг - друга угощали.
       Поезд на станциях стоял долго, и все бежали вперед или назад за кипятком. На всю длину станции стояли лавки, на которых чего только не было, перечислять - времени не хватит. Все стоило сущие копейки. Естественно, весь вагон за мной присматривал, ведь я ехал один и был этим очень горд.
       В Ташкенте меня встретили родители и привели домой. В то время от завода нам дали бывшую конторку за литейным цехом. Было там две маленькие комнатки и длинный узкий коридорчик между ними. Я жил в маленькой комнатке, а родители с сестрой – в «большой».
       Топили печку мы коксом, который брали на площадке. Но из большой кучи не брали, а выковыривали из земли около нашего дома. Однажды я ковырял кокс железкой, а тут идет директор со своей свитой. Увидел меня и говорит своим сопровождающим:- « хватайте его, он кокс ворует, наконец то мы его в тюрьму посадим…»
       Зря он это сказал…. В этот же день я подсунул уголок со штырем под колесо его машины. Шофер не заметил и пропорол покрышку вместе с камерой. Машина была заграничной, трофейной «Хорьх», кажется. Запасного колеса не было. Директор всегда и так допоздна оставался, а тут пришлось ждать, пока пригонят другую машину.
       Мало того, что домой приехал часа на два позже, да еще простудился, так как машина была без верха.
       А я уже после этого таскал кокс из большой кучи (если родители не видели)

       Осенью я пошел в первый класс. Тогда года два, как отменили раздельное обучение, и мы учились с девочками. Обрили меня наголо, надели суконные брюки, гимнастерку, сапоги. На голову - форменную фуражку с буквой «Ш». На бляхе форменного ремня тоже была  буква «Ш». В таком виде отправили меня в школу. В школе мне не понравилось, так как там была военная дисциплина, но я не хулиганил, и учителя относились ко мне лояльно. Школа была далековато. Нужно было идти через весь завод, через проходную выходить на улицу, а дальше, налево вверх и вниз на улицу Шота Руставели. Дальше через дорогу и вниз. Школа находилась будто-бы в яме.               
        Обратно через весь завод идти было неохота. Я садился на скамейку у проходной и ждал попутную электрокару.
        И так с кары на кару добирался домой. С рабочими было негласное соглашение.   Кто не брал, то утром искал свою кару по всему заводу, а если отключал привод, то ему устраивали короткое замыкание в аккумуляторах (совали между клеммами металлический штырь) и он вообще не мог работать. К тому же могли вычесть из зарплаты стоимость ремонта. Не возить нас было себе дороже!
       Весной 1956 года руководство завода построило нам дом. Кирпичный, трехкомнатный. Выделили нам в нем две комнаты,  а в одной поселили молодую женщину с ребенком, Раю Кузнецову. Девочку звали Таней. Через много лет, она созналась дочери Тане, что ее отцом был дядя Вася, когда пришел из армии. Таня, будучи взрослой, попыталась наладить с нами контакт, но что-то не получилось, и следы ее затерялись. Знаю,  что она удачно вышла замуж, стала большим специалистом и работала на авиазаводе им. Чкалова.
       Директору, наверное, надоели мои выходки, и он распорядился поставить кирпичный забор и у нас получился внутренний маленький дворик. В заборе была дверь, которая закрывалась на ключ. Мне разрешалось через завод ходить только в школу, туда и обратно. Однажды директор увидел меня на территории завода и наорал. В отместку я в воскресение побил в литейном цехе все фонари (стекла на крыше) из рогатки. Но стрелял подальше от дома. Директор понял, что это моя выходка, но доказать не смогли, так как от моего дома разбить фонари было невозможно. Тогда он пожертвовал территорией завода в пользу города, нам заделали кирпичами двери, а на железных воротах, отделявших завод от улицы, прорезали автогеном калитку. Потом оформили нам новый адрес - Тупик им. Волкова д.6»а». Так как дом 6 в тупике уже был. И пришлось отцу ходить на завод вкругаля, что отнимало минут сорок времени. Директор думал, что после этого он вздохнет спокойно, но ведь выходной был наш...!
       Ире было года два. У нас были куры. И вот петух невзлюбил ее - стал постоянно на нее наскакивать. Она пугалась и жутко орала. Отец выскакивал и пинал его, а петух наскакивал на отца. В конце концов, пришлось его зарезать. Когда потрошили, вместо зоба у петуха был комок мышц.
       Осенью нам привезли уголь. Было это утром и уголь свалили около дома у ворот.   Родители ушли на работу, а мы с Ирой перетаскали весь уголь в сарай.  Когда родители пришли вечером с работы, то не поверили, что это мы вдвоем смогли перетаскать столько угля.
      Помню, родственники отца привезли к нам на продажу арбузы, чтобы мы их продали. Но люди приходили за арбузами именно тогда, когда родители были на работе. Занимался коммерцией я. Отец приходит с работы, а в стороне лежат штук шесть арбузов и все с нарезами. Так покупатели выбирали. Потом отец их кому-то продал оптом. Помню, когда их везли на машине, то я кинул несколько штук на дорогу, чтобы посмотреть, как они разлетятся вдребезги. Нас догнала милицейская машина и отца оштрафовали.
       Отец достал где-то воздушку (ружьё), которое стреляло свинцовыми пульками. Ночью я ходил на станцию тайком от взрослых и воровал с вагонов пломбы. Чтобы не поняли, что это пломбы, я их плющил молотком. Отец как-то догадался и вздрючил меня. Потом я стал делать пульки из чего попало (из гвоздей). Один раз сосед (большой пацан) меня поколотил. Я наделал пулек,  взял ружье, потом  залез на крышу дома, залег за трубой и перестрелял у него половину голубей. Но, почему-то он не догадался, что это моя месть.
        В конце нашего тупика строили многоэтажный дом. Довели его до четвертого этажа. Летом мы с пацанами ходили на стройку и бегали по стенам, ловили экстрим. Один раз соседский пацан Шурик (армянин) завел меня, мол, слабо залезть по кирпичам на четвертый этаж. И я стал карабкаться по кирпичам,
как скалолаз. Пацаны и девчонки стояли и смотрели. Но кто-то сбегал за моими родителями. Они прибежали, но кричать не стали. Стояла мертвая тишина. Я долез до верха, с торжеством обернулся и чуть не упал с верхотуры. Внизу стояли мои родители. Мне тогда здорово попало!
       Когда отец получал зарплату (а деньги тогда были размером с носовой платок!), то мы с ним шли в чайхану. На тридцать рублей отец покупал двадцать палок шашлыка и две лепешки, а себе еще кружку пива. Мы это все съедали и шли домой, а по пути покупали маме и Ире торт или мороженое. По этому поводу мы отца дразнили: - «Сиканомил тырр рубля, на куружку пива». Отец получал чуть больше тысячи рублей, а цены были очень смешные.
       На праздники мама нам с Ирой давала десять рублей, и мы целый день ходили по городу. Ездили на автобусах, покупали флажки, шарики, дудки, лимонад, мороженое и т. д. И еще оставались деньги.
       Комнаты в нашем доме были смежные. В передней комнате жил я, а в следующей (побольше)- родители с Ирой. Отец выписал на заводе брезент, и мать сшила огромные пуфы, штук шесть. Их набили стружками очень плотно. Три штуки заменяли мне кровать, а другие - диван в их комнате. Стружки очень приятно пахли лесом, и спать было одно блаженство. Наверное, с этих пор я привык к мягким постелям.
       Приехал дед. Он сколотил нам столы, тумбочки,  этажерку и еще что-то. Правда, произошло такое событие: я перебирал картошку в подполе и в это время он приехал. Все выскочили во двор его встречать, и я с ними. А подпол закрыть забыл. Дед вошел и ухнул вниз. Как только не убился..!
        По тем временам жили мы неплохо. У отца был фотоаппарат «Любитель» (он и сейчас у меня есть). Отец фотографировал. Был у нас патефон и пластинки (кое-какие и сейчас у меня остались). Дефицитом были патефонные стальные иголки, но я стал использовать колючки от акации. Звук был тише, но зато без металлического шипения и шкворчания. Был у нас радиоприемник « Москвич». Маленький, но ловил почти все станции мира. Потом мы купили телевизор КВН с водяной линзой. Работал он по вечерам часа два в сутки. На кино приходили соседи, но тогда, если мужик берет женщину за руку, то до 16 лет это смотреть не разрешалось. Нас выставляли в другую комнату и запирали дверь стулом (А мы подглядывали в замочную скважину). Позже мы купили приемник « Балтику» и телевизор «Рекорд»...