Генеральский банкет 3. Тайные войска

   Тем временем прибежал очередной курьер и сообщил, что командир полка с заместителями и командирами дивизионов и служб идут в столовую.
   Я был в наряде дежурным по кухне.  Наряд распространялся и на офицерскую столовую. Это только называется «по кухне», на самом деле это и продовольственные склады, все помещения при столовой, прилегающая территория. В числе прочего дежурный отвечал и за продукты. В солдатскую столовую назначалось человек двадцать. В офицерскую пять-шесть. При необходимости людей перебрасывали. Обычно я в офицерскую отправлял помощника, сам оставался присутствовать в солдатской, где и работы и ответственности больше в разы. Но в этот раз, ввиду важности мероприятия, Битлер обязал меня лично находиться в офицерской, да и перспектива увидеть самого Ворошилова, заставила поменять привычный порядок. К тому же помощником был сержант Дроздов, мой однокашник по учебке, парень дотошный и требовательный. Пообещал после ухода инспекции его подменить. Но дальнейшие события развивались так, что я понял где горячее и интереснее, поэтому остался до утра.
   Первым делом запрятали по ящику водки и портвейна, которые Битлер не обнаружил. Видимо считал, что генералам полагаются только благородные напитки. Окорока и ветчину прибрали еще раньше. Своему наряду и помогающим солдатам, приведенным Битлером, пообещал угощение, после офицеров и уборки посуды и помещений. 

   Интерес к этим «помощникам» у нас был серьезный. В подразделениях иногда совершаются легкие нарушения. Когда выпивки, иногда мелкий бизнес.
   Для выпивок перегоняли СТЕОЛ – противооткатную жидкость. Мы имели доступ к складам с канистрами этой гадости. А пушкари порой сливали прямо из пушек. Все тайно. Но иногда эти тайны оказывались явью для командиров и те без разборок безошибочно отправляли виновников на «губу».
   Мелкий бизнес – это изготовление и продажа поделок умельцами. Чаще всего из пластмассы. В моде были перстни, браслеты, медальоны, дембельская атрибутика, колодочки, даже петлицы и погоны. Сдирали все это офицеры нещадно, приходилось заказывать снова. К мастеровым записывались как в модный салон на укладку. Стоило не меньше.
   Материал был или давальческий или благоприобретенный. Зубную щетку в умывальнике оставить нельзя и на минуту. В тумбочке не возьмут – воровство. А в умывальнике - святое дело! Ибо – находка.
   Но умельцам нужен инструмент. Да еще и мелкий. Не тиски, а тисочки, не напильник, а надфиль и т.д.  Где ж его взять, если в мастерских он под семью замками?
   А в спецмашинах. Улучить момент, вскрыть, изъять, потом восстановить пломбу и дело в шляпе.
   Я за эти машины отвечал, поэтому из них крали тайком от меня.

 Но однажды меня вызвал особист и сказал, что он нас простит за все наши бесчисленные грехи и преступления, если мы немедленно восстановим ремкомплект в радийной машине из тех, что стоят на консервации.
   На мое честное лицо внимания не обратил, просто сказал, что рапорт о хищении радиатора с командирского УАЗика, 2-х огромных брезентовых тентов общего покрытия тягачей, нескольких аккумуляторов и прочих мелочей пойдет к командиру части через полчаса. Этого вам всем хватит на непродолжительную прогулку в дисбат.
      Поняв, что доводы до меня дошли, но я не знаю о ремкомплекте, увеличил время вдвое и отправил разбираться.

- Имей в виду, если вы вскрыли баллончики из ремкомплекта, то дисбат вам не страшен. Они радиоактивные и до конца срока никому не дожить. Приведешь ко мне всех участников.

   Сказано было так убедительно, что я полетел сломя голову. Где собака зарыта понял сразу. Этот инструмент в работе я видел уже с месяц. Узнать его было легко. Когда нас в первый раз назначали начальниками караулов, то в некоторые помещения и спецтранспорт заводили и инструктировали что и где должно лежать. Инструктаж проводил командир, который отвечал за объект и опечатывал его своей печатью. Солдаты о содержимом знать были не должны. Но от них ничего не скроешь.
 Все стало ясно. Опечатанные пластилином объекты вскрываются способом срезания печати, потом установкой ее на место. Легкое нажатие и вмешательство почти незаметно. Следующее опечатывание снимает все следы.
   На опломбированных аккуратно через тряпку, чтоб не нарушить оттиск, прижимают пломбу, фиксируют и осторожно, чтоб не порвать проволоку, вытягивают. Затем ставят пломбу на место, тихонько сжимают и все в ажуре. При повторном пломбировании пломба заменяется.

   Радийный фургон опечатывал особист. Ввиду особой секретности, наверное. Мы к нему подходили только для проверки пломбы во время передачи при заступлении нового наряда.
   В нашем взводе был мой лучший друг Гришка Терентьев, земляк. Вместе учились в вечерней школе, потом от ДОСААФ на механиков-водителей. Немало напроказничали в районных парках и клубах, не раз отбивались от превосходящих сил противника.
   Гришка был мастеровым с детства. Он в любой рухляди угадывал контуры будущего изделия и у него сразу начинали чесаться руки. Они никогда празными не были. Если ему выдавали пилу для пилки дров, она сразу начинала вызванивать «прощание славянки» или марш Мендельсона. Ведро превращалось в тамбурин.
   Условия для хищения идеальными были только у нас. Мы и работали в парке и в караул ходили туда же. Практически находились там днем и ночью.
   Больше всего взбесило, что меня не поставили в известность друзья и земляки, зная, что я за объект и за них отвечаю. Допанибратствовал!
   Несдержанность – мой недостаток, приумноженный пролетарским воспитанием, юностью в шахтерском поселке, к рассуждениям не располагающим.
   Влетев в казарму приказал строиться отделению тяги. По тону поняли, что я сейчас командир. Бегом вывел из казармы и бегом погнал в парк.
    Бегал я с учебки марафоны, это было моим хобби. В первый раз, когда назначили старшиной карантина, за неповиновение командиру отделения погнал молодых по жаре, сам впереди. Тепм набрал быстрый, километров на пять. Сам от такого бега даже вспотеть не успевал. Через километр догоняет сержант, замыкающий отделение, кричит:

- Они падают!
- Поднимай пинками!,- приказал я, думая, что это саботаж.
- Да они в обморок падают!

Останавливаюсь, новобранцы качаются, откашливаются, один из них, Толя Щелоков из Одинцово, лежит поодаль в конвульсиях. Потом занимался с ним индивидуально, друзьями стали. Даже переписывались какое-то время.
   Вот и сейчас, через несколько минут мы были в парке, в закрытой зоне, без свидетелей.

- Кто грабанул радийную машину?
Молчание, но Тереха и Боря Трифонов прячут глаза. У Терехи дрожат руки. Все ясно. Лучшие друзья.
- Всем оставаться на месте, Тереха, Трифон за мной!
- Да что ты?
- Заткнись.

   Подошли к радийке. Смотрим пломбу. В порядке.

- Когда вскрывали и с кем?

Тон не оставляет надежд.

- Вдвоем.
- Где комплект, что в нем было?
- Инструмент и какие-то баллончики, Гришка их хотел расковырять, я не дал.
- Надфиля у меня, остальное в упаковке из кирзы Боря спрятал за палатками.
- Бегом за набором! Дураки, баллоны радиоактивные, хорошо, что не вскрыли. Кому разболтали? Как мог узнать особист?
- Никому, видели только свои во взводе. А что случилось?
- Заткнись!

   Вернулись к отделению, я передал его знакомому сержанту, чтоб увел в часть, сам сел в тягач, чтобы раньше времени не сорваться. От перевозбуждения трясло. Гришка стоял рядом понурив голову. Курили, прикуривая одну от другой.
   Пришел Боря с кирзовой коробкой. Открыли. Все на месте, уложенное в гнезда.  Зажимы для надфилей пустые.

- Надфиля все в наличии?
- Все, только стертые.

С разворота от души въехал Гришке. Из носа и губ сразу брызнула кровь. Успевший отвернуться Боря получил в глаз.

- Сволочи! Кому доверять? Умывайтесь!

Отошли к бочке под водосточной трубой, промыли лица. На глазах, у одного распухали губы, у второго затекал глаз. Когда Гришка унял кровь из носа, мы с ним закурили. Боря не курил.
Немного успокоившись рассказал им в чем дело.

- Сейчас в часть, доукомплектуем коробку и к особисту. Готовьтесь на «губу». Это самое меньшее. Если обойдется «губой», я вам там устрою курс молодого бойца, карантин пионерлагерем покажется.

   Особисту ЧП на собственном объекте было ни к чему, увидев украшения злоумышленников, отпустил меня. С ними провел часовую беседу.
   Понятно было, что стукнул свой. Атмосфера во взводе воцарилась гнилая. Подозревать всех оказалось тягомотной нагрузкой. Люди срывались. Ни за что пострадал хороший парень. Показался подозрительным Боре. Потом извинялись и заглаживали вину.
 Все знали, что почти в каждом подразделении есть стукачи. И вот эти голубчики в сборе. Как опростоволосился особист, просто непонятно. Недооценил солдат. Оставалось убедиться и действовать.
   
      Вошли наши родные командиры, снова сплошь в каракулях, кроме майоров и нескольких старых и неперспективных подполковников. Они всю эту показуху  считали ребячеством не скрывая своего отношения. Ко всем носителям папах обращались язвительно «товарищ полковник», иногда даже в глаза называли «каракулями», чем очень потешали сослуживцев. «Каракули» скрипели зубами, но терпели, ожидая их скорого отчисления в запас. Поделать с ними ничего не могли. Это были дослужившиеся до предельного звания фронтовики, на своих плечах вытащившие Победу, у которых в приятелях ходили бывшие однополчане, служившие в округе в генеральских чинах. Да и сами за словом в карман не лезли, способные на применение боевых навыков. Полковника им присваивали по выслуге, при уходе со службы. Тогда они с чистой совестью надевали папахи на законных основаниях. Или не надевали. Причина задержки в карьере крылась в отсутствии высшего образования. В послевоенное время в академию, позабывшим давно все, чему учили в школе, поступить было проблемно. Некоторые просто не имели способностей. Так и дослуживали.
   С солдатами, за редким исключением, вели себя человечно, даже отечески. Их уважали. Награды надевали только по праздникам к парадной форме, как требовали Уставы. Мы поражались их обилию. Это были ордена и медали заслуженные и полученные на войне. На юбилейные моду ввел уже Брежнев, известный орденоносец.

   Битлер, быстро усвоивший манеры генералов, предложил кликнуть лейтенантов и сдать им шинели. На что ироничный подполковник Гаврилов, из «стариков», заметил:

- Да, да отдайте, они из любви к начальству живо пепла в каракуль натрясут. А может, что и похуже.

Второй поддакнул:

- В окопах бы и вшей сыпанули.

   Белов, было протянувший шинель замполиту, забрал ее назад и повесил на спинку стула.
    За дощатой перегородкой слышно было все, мы втихомолку потешались.
   Битлер, приказал заменить приборы на своем столике, за которым расположились кроме них с командиром, начальник штаба и комендант. Остальным объявил, что лично видел, как уходила комиссия, не прикоснувшись ни к чему. Солдаты давились смехом.
   Белов, поморщившись, жестом остановил поднявшегося с рюмкой Битлера на словах о перспективах, обещанных командиру полка генералом, встал, поблагодарил присутствующих за службу, сказав, что детали обсудим завтра.
   Начальники мирно беседовали, обсуждая сегодняшние события. Заикнувшегося о выводах комиссии начальника артслужбы резко оборвал Белов, напомнив, где они находятся и о том, что разбор предстоит завтра. При этом так посмотрел на развеселившегося начальника разведдивизиона, что тот съежился и присмирел.
   Реплика притушила разгорающуюся эйфорию, которая появляется после удачно законченного трудного и напряженного дня. Зачистив содержимое на столах, командиры ушли. Некоторые приборы и закуска с рюмками остались нетронутыми.

   Мы ожидали, что сейчас в порядке очередности пойдет вторая линия, командиры батарей, служб, обособленных подразделений.
   Это были майоры, капитаны, иногда старшие лейтенанты.
   Забежал старый лейтенант Данильян, начальник вещевого склада. Распорядился перемыть посуду, аккуратно сложить ее в коробки и наутро сдать на склад. Мне было заявлено, что отвечу за каждую вазу головой. На что я сказал, что не гидра и голова у меня одна. Предложил откупиться свитерами. Лейтенант заткнулся и ушел.

   Свитера я приплел не случайно.  Призывники в часть прибывали в гражданке. И если основная масса, особенно деревенских, ехала в одежонке на выброс, то богатые северные окраины прибывали в заграничных брендах, от которых у понимающих толк в одежде, глаза на лоб лезли. То, что мог на себе привезти какой-нибудь якут, не мог себе позволить ни один офицер с его немалым окладом. Да еще все это добыть надо. К тому же, половина при золотых часах. Часы эти бесхитростные ребята сразу сдавали на «хранение» какому-нибудь «деду» из бурят или казахов, к которым проникались доверием по причине внешней схожести. Потом в них после справедливого распределения щеголяли дембеля, пряча от офицеров, чтоб не обвинили в мародерстве.
   Офицеры в наше время не крысятничали, взять что-то у солдата даже в мыслях не было. Я за свою службу не знал ни одного случая.
   Лейтенант Данильян был единственным на моей памяти, сумевший выбиться в офицеры из сверхсрочников. Возраста он был не ниже майорского, солдаты его звали «старый лейтенант». Сначала возмущался, потом привык. Офицером, получив звание, стал только снаружи, а сущность прохиндея и «куска» никуда не делись. Зато возможности расширились. Должность заведующего складом была старшинской, конкурентов в части у него не было.
   Вещи, в которых приезжают новобранцы, полагается сдать на хранение на склад, чтобы получить их после окончания службы. Как правило, все это делали старшины подразделений, едва содрав их с несчастных, зашуганных, только что остриженных, вздрагивающих от резких команд на малознакомом языке новичков. Да еще и наскоро помытых в бане, многие которую увидели впервые.
   После службы, солдаты не знающие о своих правах и цены вещам, о них и не вспоминали. Им важнее было раздобыть новое солдатское обмундирование, чтобы не ударить лицом в грязь в родном стойбище или ауле. Потом все это хранилось как семейная реликвия.
   Появлялись такие вещи на родине просто. Некоторым отраслям и территориям разрешалось обеспечивать себя через Внешторг. Тем, что поставляли свою продукцию прямиком за границу. Север, вероятно, торговал пушниной.

   В Читинской области, например, отдаленный рудник Букачача поставлял в Японию коксующийся уголь. Япония рассчитывалась промтоварами. Шахтеры, безвылазно живущие в поселке, не успевали износить полагающуюся им шахтерскую робу. Зачем им в сорокаградусные морозы нейлоновые чулки и в непролазную грязь модные замшевые туфли? Болоньевые плащи покупали лишь те, кто верил, что от них мороз отскакивает. В итоге отдавали пастухам, чтоб не мокли под дождем. И носились те в них за вздорными бычками на вздрагивающих от непривычного шороха от Армани, кобыленках.
   Это быстро поняли читинские фарцовщики, приезжая и скупая за копейки все это великолепие. Потом перепродавали втридорога.

   А наш Данильян прекрасно сбывал через имеющих знакомцев среди местного населения солдат, всю эту рухлядь за пол-цены.
   Я входил в их число, поскольку переучивал «партизан» из окрестных деревень на механиков-водителей из трактористов и шоферов, каждые полгода прибавляя к ним по тридцать человек. Нарасхват шли свитера и джинсы, которые мы прихватывали с собой при назначении в патруль на станцию Оловянная. Начальство из района зубами скрипело при посещении уборочных работ, когда комбайнер или тракторист вылезал из-под техники вытирая мазутные руки о свитер с узорами от какого-нибудь «Ральф Лорен» или Левайс, чтобы поздороваться. «Заработка» хватало и лейтенанту и нам на праздник.

   Майоров с капитанами мы не дождались. Это были люди серьезные, взрослые, позориться не стали. Коль не пригласили на официальную часть, значит не положено.

   Не успели перемыть посуду, ворвался лейтенант Травкин. Взбалмошный, непоседливый, вечно попадающий в истории, со временем становящиеся солдатскими байками. У него был друг, такой же оболтус, лейтенант Бордовиков. Единственный офицер, достигший за год внеочередного звания «младший лейтенант», хотя в часть пришел просто лейтенантом. Они с Травкиным умудрились украсть на станции Карымской в бродячем цирке медведя, посадили его в поезд, надели на него фуражку и на каждой станции выводили на прогулку, дрессируя на перроне отдавать честь. Что интересно, пассажиры не возмущались, веселясь над этой троицей. Бордовикова, как главного вожатого, разжаловали. Случай даже в областной газете «Забайкальский Рабочий» пропечатали.
   Травников попросил меня не закрывать столовую, они с ребятами хотят посидеть. Просьба офицера все-таки лестна, да и парни были неплохие. В самоволках мы с ними часто оказывались в одних и тех же местах. Никогда нас не сдавали, иногда предупреждали об опасности. Однажды даже прикрыли, хотя пришлось выкручиваться перед патрулем, почему солдаты без командировочных или увольнительных удостоверений. Мы, в свою очередь, поддерживали их в трудную минуту. Когда  пропившаяся общага молодых офицеров вспоминала, как выглядит еда, не раз под покровом ночи приносили им баранью тушу или пару ведер картошки, имея к ним доступ в наряде по кухне.
   Уже стемнело, времени было часов шесть вечера. Договорились, что через два часа они уходят, и мы убираем помещение. Я выдал им обычную посуду, после настойчивых уговоров отдал пять бутылок водки и десять вина. Травников сказал, что закуска у них с собой и положил на стол пачку «Примы». Я засмеялся и ушел на кухню. Отпустил своих на два часа отдохнуть, стукачам сказал не болтать, через два часа будем праздновать. Те, не догадываясь, что их вычислили, радостно согласились. Каждый из них считал, что он один от особиста, не зная товарищей по цеху. Это было понятно только мне, благодаря проболтавшемуся Битлеру.
   Закрыл кухню и ушел в солдатскую столовую. Помощник по наряду, Володя Дроздов, сначала возмущался, потом весело поржал над нашим повествованием. Я посвятил его в планы по вечеринке, он с удовольствием согласился в ней поучаствовать. Меня это устраивало, парень крепкий и неробкий, проверенный в совместной учебке.