Родник

Когда в доме кончалась вода, я брал четыре больших пластиковых бутыли и шел на родник. Раньше я возил воду в тележке, но со временем тележка пришла в упадок, пооблезла краска с нее , тронуло ржавчиной колеса.и она стала на ухабах нашей дороги скрипеть, греметь, как погремушка. И я приладился возить воду на велосипеде. Оказалось- очень удобно.
Повесишь на одну ручку две бутыли и на другую ручку две бутыли. И- вперед. Когда дорога идет с горки, я садился на велосипед. Когда в гору, я шел рядом с ним и вез его рядом с собой. Так дело  и шло.
 Раньше  дома  на  дачах  имели только номера, а названия улицы никакого не было.   Садовое товарищество «Березка», дом номер такой -то. Вот был адрес. Но ,с некоторых  пор, все улочки как то  обозначили. Названия придумали замечательные.  Сиреневая,Сосновая, Дачная, Черемуховая, Садовая, Березовая. А наша улица называлась Просторная. Понятно, что Березовая, Черемуховая назывались так не потому, что на одной улице росла исключительно черемуха, а на другой -одни только березы. Росло везде одинаково. И черемуха была,  и березы.   И просторной Просторная улица не была. А была лишь чуть шире остальных весьма узких улочек. Но некоторые неточности в названиях не мешали.
Все сошлись на том, что дачи наши стали краше, чем раньше.
Когда я проходил мимо дома нашей соседки  Веры, выскакивала огромная дворняга Мотька и начинала лаять. Мотька меня хорошо знала, мы с ней давно приятельствовали. Иногда я с ней беседовал и даже гладил ее по шерсти. А тут она сделала вид, что знать меня не знает и лаяла вовсю. А я ей говорю: «Да  что ты, Мотька, с цепи сорвалась? Ты что разлаялась?» И Мотька затихала. Тявкнув пару раз, затихала. И смотрела на меня взглядом, как будто  извиняющимся.  :  Дескать, ты на меня не обижайся.  Надо ж хозяйке показать, что я дело знаю .
Я и не обижался. Я понимал. И махал Мотьке рукой.
Мотька, успокоенная, виляя хвостом, уходила в свою конуру. А я шел дальше.


Было два пути на родник. Один по улице вдоль Вериного дома. Не живописный, но короткий. А другой путь - мимо пустыря и  по берегу реки до мосточка. А там через мосточек  к роднику.
С мостом нашим всегда были незадачи. Одно время мост подвесной рушился. Порвался один из тросов. И накренился мосток так, что ходить по нему было опасно. Несколько лет  балансировали жители, рискуя свалиться в реку и, в конце концов, собрали деньги  и решили построить новый мост. Надо отдать должное нашей председательше: мостик  соорудили хороший. Металлический. И по виду красив  и очень удобен и крепок.
У родника, не смотря на воскресный день, никого не было.  Обычно, в воскресенье у родника людно. Приходится  ждать своей очереди. Но это-то и хорошо: очередь. Можно неспешно и без повода поговорить о том, о сем. Кто повстречал змею, кто поймал клеща, а кто заблудился в болоте.  Истории были разные. Непритязательные. Но в живописном местечке около родника все разговоры  звучали  уместно. Они  были столь же уместны, как гул ветра и  негромкое пение птиц на пригорке.
А сегодня никого не было. Что, впрочем, тоже было хорошо.
. Когда я возвращался с родника живописным маршрутом, по левую руку от меня были дачные дома, а по правую- речка Вольга. Я шел по тропке и вдыхал воздух знакомый мне с детства. Он пах свежей травой и горячим песком.
С Вольги тянуло водой, осокой, корягами.  Берега  обильно поросли кустарником- не подойти. Но впереди наметился просвет и вскоре я вышел на ровное свободное пространство.
От одного из домов до самой реки трава была скошена.
Ближе к реке  посажены маленькие березки в человеческий рост. Ближе к ограде дома- кусты смородины.
У дома стоял голый по пояс мужик и присматривался. Подойдя, я поздоровался. «Здравствуйте» Мужик энергично кивнул головой, ничего не сказал, а только поманил  рукой «Подойди,- дескать. Я подошел.
Мужчина был  худощав, рус и обветрен . Крепкое загорелое тело у горла стягивал кружок пластыря.
«Привет»-  просипел мужик, прижимая палец к пластырю. Можно было подумать, что он застудил горло.
«Я вижу ты мимо нашего дома по грибы ходишь
«Хожу,- подтвердил я.
«И как?- спросил он.
« Нет ничего,- посетовал я.
«Как же, -прошептал мужик,- молодые подберезовики на болоте пошли. Я тебе расскажу.»
И он дал мне ориентир. От известной всем полянки на взгорье идти вглубь. Сначала по тропке влево, а потом на высокую засохшую сосну. «Там и найдешь- закивал он мне.
«Спасибо-, сказал я.
Я шел не спеша и думал о незнакомом мне мужике.
Как он славно все устроил около своего дома. Просторно, чистенько, аккуратно. И никакое дачное правление не нужно ему, чтобы устроить  жизнь разумно.
У  пригорка тропка подходила совсем близко к реке. К воде вели мостки и около железных стояков коричневую торфяную воду закручивало штопором И в теплый день я садился прямо на траву и смотрел. Сначала на реку, а затем, когда мысли мои напрочь уносились в никуда, смотрел,  вдаль.
Потом я вставал и брел в горку мимо больших берез, с которых в весеннюю пору соседка Вера собирала березовый сок. Вера жила на дачах круглый год и у нее все шло в дело. Из березового сока она готовила замечательный квас и угощала соседей, среди которых были и мы. Угощение ее хотя было и не безвозмездное( все ее чем-нибудь отдаривали и она эти мелкие подарки ожидала), но давалось от всей души.

Вечером я сидел на участочке и подмерзал. Дачи находились в низине и в иные ночи было заметно холоднее, чем в поселке. В начале июня доходило и до заморозков.
Я укутался в зимнюю куртку и сидел посреди газона, посматривая, как красное солнце горит на горизонте последним холодным блеском. Воздух был чист необычайно, хоть закатывай его в бутылки и продавай в супермаркете.
Мысли лениво брели, ни на чем не останавливаясь. На душе было покойно. Как встарь.
…Некоторое время назад дачи мне надоели изрядно. От сбора ягод и грибов у меня болела спина, от чрезмерной вечерней влажности ломило кости, от шумных соседей было никак не спрятаться.. Кроме того, мне хотелось новизны. Глаза мои не хотели второй десяток лет видеть одни и те же картины.
Я уже собирался продать поднадоевшую дачу. Но, к счастью, опомнился.
Что это я!- подумалось мне -да нигде и никогда не найду я такой красоты.
Разве видел я в своей жизни места столь благодатные и чистые?!
Радость от того, что я вовремя спохватился, наполнила меня.






Хотя жителей в Соловом осталось немного, но село не кажется вымершим. Каждое утро я иду одним и тем же маршрутом по главной соловской улице, которая растянулась на три версты.
Мало кто встретится мне по пути, да и машина редкая проедет не из дорогих. И тем не менее- жизнь идет. Я сначала не понимал почему такое создается впечатление. И только возвратившись в город и припомнив замечательные прогулки свои, догадался.
«Гм!- подумал я и улыбнулся. А дело в том, что хотя жителей то встречалось немного, но живность самую разнообразную взгляд ловил непрерывно.
 Поначалу, когда я только выходил из дома шипели на меня, выпущенные за забор Колюнькины гуси. Около его дома стояла большая лужа, которая так гусей и притягивала.
На минуту я завладевал их вниманием и гуси дружно каркали на меня. Воинственно шипели, вероятно видя во мне соперника, претендующего на их территорию.
Гуси были прожорливыми и ели все подряд. И съедобное и нет. Когда их резали, то в желудках находили много всякой всячины, включая гайки и куски проволоки .
Колюнька мучился, пытаясь их прокормить. И соседи ему всякие отходы любезно таскали.
«Я тебе, Семеныч, гуся зарежу- звал он меня к себе,- только щипать сам будешь. Приходи.
Не дождавшись прихода  , как то принес гуся сам. Общипанного уже.
Надя и сварила. Пять часов варила. Мясо было жестковатым, но вкусным.
А потом я выходил уже собственно на центральную улицу и с удовольствием шагал по чистому в любую погоду асфальту( раньше дорога из за черноземной грязи для прогулок  не годилась).
Дома стояли не у самой дороги, а но почтенном расстоянии. И это свободное, поросшее травой и иногда кустарником пространство с обеих сторон радовало глаз.
 И не только мой глаз.На травке, вольно развалившись, лежали собаки. Мирные и благодушные.  Рабочий день у них начинался вечером, когда они облаивали прохожих с истинным рвением. А сейчас никто бы и подумать о них плохо не мог. До того смирны и покойны.
.Дальше по пути кто только мне не попадался. Конечно, куры в первую очередь. Под присмотром огромного петуха они чувствовали себя в безопасности и поклевывали не только у дома своего. Но прохаживали вольно, не придерживаясь никаких дворовых границ.
А еще были козы, лошадь, привязанная к столбу, пасущиеся поодиночке коровы, не столь широко, как собаки, представленные кошки.
Казалось, вся эта живность существует сама по себе, поскольку хозяина можно было увидеть нечасто.
Эта мирная животная жизнь в противовес скрытой человеческой, безусловно красила Соловые. Как будто природа, на молчаливые вопросы типа, всё ли в порядке, уверенно отвечала «Всё о, кей!» И не было оснований ей не верить.
 А вечером, возвращаясь домой после долгой прогулки я любовался Соловской церковью, которая настолько была в лад с окружающей неброской природой, что ничего более соразмерного я и представить себе не мог. В церкви служил строгий седовласый батюшка, который не всем сельчанам был по нраву, поскольку даже и детей у причастия заставлял читать наизусть хотя бы одну молитву. И не все молитву знали. И сердились.
Им даже думалось, что батюшка и права такого не имеет что-то у них требовать.
Заходя в церковь по случаю, они в глубине души считали батюшку чем-то вроде обслуживающего персонала. И требований никаких не понимали и не признавали.
 Батюшка был строг, но в службе истов и ревностен. Будучи незначительного здоровья, он вел службу без сокращений, не давая послабления ни прихожанам, ни самому себе.
   Рассказывали, что судьба его была трагической: в автомобильной аварии погибли его жена и сын. Вера его была явной и несомненной и помимо их воли заражала других своей серьезностью. Я видел, как он причащал маленьких детей в инвалидных колясках, которых родители привозили к нему в смутной надежде.
 Серьезность его соседствовала с глубоко запрятанным собственным горем и глубоким расположением к больным детям.
 Стоя как-то на службе, я поймал  себя на мысли о том, что батюшка понимает детей гораздо лучше их родителей. И что есть некая ниточка между детьми и им самим, которую никто не видит. И ниточка эта связывает то, что есть в батюшке и есть в детях, но чего нет совершенно во всех остальных прихожанах, даже и ревностных.
  А ревностные, не смотря на строгость были. Я часто после службы встречал одну пожилую полную женщину в платке, с которой все почтительно здоровались. Надя рассказала мне, что женщина эта была директором их школы и преподавала историю. Но с некоторых пор стала ревностной прихожанкой, постилась в каждый пост и не одной службы не пропускала.
 Прислуживали батюшке два парнишки, одного из которых, как мне объяснили, направили в храм из районного отделения милиции. Вместо пятнадцати суток. В помощь немощному батюшке. При крещении парнишка таскал воду в огромный чан. И подавал по неуловимым движениям, что требовалось.
 ..От церкви уже и до дома было недалече. Шагалось легко, а дышалось и того легче. Благочестивые мысли сами приходили в голову.
Уже совсем темнело. Замычали коровы и в вечернем воздухе звук этот, печально протяжный, звучал  краше музыки.




    Дома.



Соловые- не вымирающее село. Да, оно поджалось, сморщилось,но не опустело вовсе. Жизнь в нем все-таки идет. Не та жизнь, которая била ключом пятьдесят лет назад, когда и население было впятеро против нынешних полутысячи. И школа работала, и детвора шумела по селу, устраивая игры и забавы. И конезавод был, и ток, и механическая мастерская.
Но, все-таки жизнь. Да, мало стало мужиков . В девяностые часть уехала в город, часть спилась, а остальные растерялись. И можно было тогда решить- да, вымирают Соловые.
Но прошло десяток лет пьяницы, которые зажигали так, что и жить нельзя, не выстояли и отошли в мир иной. А те, которые были порассудительней, вовсе утихомирились и уже погоды в селе не делали. Появились еще и спокойные, непьющие мужики. Немного. Но появились. Силы в них не было, но доброта была. Один из таких повстречав меня на прогулке уговаривал взять с собой четыре тыквы. "Как же я их унесу,- разводил руками я. "Тележку привези, отвечал мужик. А еще лучше, пусть Денис приедет. Возьмет."
  А вперед вышли женщины, бабы. Более выносливые и работящие.
 Худшее они пережили. И в нулевые годы стали потихоньку подыматься. Заводить живность, каких никаких мужиков и вести свое хозяйство. А уж в десятые годы жизнь стала устаканиваться вовсе.
 Даже и достаток небольшой стал являться. Вдруг стали возвращаться из города в свои заброшенные дома еще не старые Соловчанки. Кто на лето, а кто и вовсе. Строили новые домики, или устраивались в старых.
Но молодежи не было,  и детей почти не было. Школу закрыли, а десяток учеников возили на автобусе в Чаплыгинскую школу.
 И еще маленькая волна.  Женщины и мужики в самом соку стали строить большие дома . В детские годы проводили они здесь летние месяцы и воспоминания засели в них, как клещ и позвали назад на родину предков.
Тем паче, село было просторное. Большая редкость в наших местах. Много домов было заброшено, некоторые  избы страшным образом развалились. Но само село осталось. И стало понятно, начальный замысел села был удивительно хорош.
Одна широкая прямая улица, большие огороды, живописные виды, соразмерные дома с невысокими потолками и пологими крышами,  окна с  резными наличниками Невысокие с деревянным штакетником заборчики, а огороды и вовсе без заборов.
 Не было уродливых башен, трехэтажных безвкусных домов, огороженных высоченным фуксийного цвета забором.
А была соразмерность и простор. И чем дольше ты жил в селе, тем лучше ты понимал эти невидимые достоинства.