Павлиний хвост. Глава 19. По горячим следам

Николай Владимирович Гущин – отец Паганеля – уже несколько дней пребывал в состоянии глубокой прострации на грани с тихим умопомешательством. Смерть сына, последовавшая за недавней кончиной матери, окончательно вышибла его из колеи, загнав мужчину в мучительную депрессию, выход из которой он нашел в алкоголе. Водка помогала ему забыться и даже немного взбодриться, ощутить себя еще живым человеком, способным на какие-то чувства. Правда, это блаженное состояние длилось недолго. Потом приходило похмелье с тяжелым пробуждением к реальности, и все снова повторялось по кругу.

В дверь резко позвонили. Так звонят обычно негодующие соседи, которых заливает вода из прорвавшей трубы в твоей ванной, или представители власти. Ни тех, ни других Николай Владимирович видеть не желал. Он даже не двинулся с места, лежа в одежде на своей неубранной кровати. Видимо, так он и уснул вчера ночью, а сегодня с тяжелой головой вот уже несколько минут пытался совладать с тошнотворным состоянием, навалившемся на него, едва он разомкнул веки.

Новый звонок вернул Николая Владимировича к реальности. Кряхтя он спустил ноги и попробовал сесть на край кровати, задев при этом пустую бутылку, валявшуюся на полу. Бутылка с характерным стуком покатилась и ударилась об еще одну, стоявшую у прикроватной тумбочки. Мужчина окинул ее полусонным взглядом и с радостью отметил, что на дне еще есть пара глотков. Быстро выпив остатки водки, он немного приосанился и попытался окончательно встать с кровати.

В дверь уже настойчиво стучали кулаками:

– Откройте! Милиция!

– Иду уже, – недружелюбно прохрипел в ответ Николай Иванович, – черт бы вас всех побрал…

В квартиру вошли трое в штатском. Командир группы поморщился, уловив характерный запах застоявшегося перегара, пота и давно нестиранной одежды – словно в бомжатник какой-то попал, а не в приличную квартиру. Он повел глазами, бегло осматривая помещение: здесь явно жил опустившийся человек, напрочь наплевавший на себя и окружающих. Было ясно, что в этом месте офицеры ФСБ не получат совершенно никакой новой информации, но отработать номер нужно – мало ли что:

– Гражданин Гущин?

Николай Владимирович кивнул, грозно зыркнув исподлобья.

– Капитан Кобалия, милиция, – вошедший быстро вскинул руку, сверкнув красной книжечкой. – Нам нужно уточнить кое-какие детали в связи со смертью вашего сына.

– А колотушек-то, как звезд на небе, – невнятно проговорил хозяин квартиры, успев рассмотреть лишь несколько ярких печатей на удостоверении. – Видать, важная птица…

– Простите? – Ираклий Кобалия оказался в замешательстве. С такой реакцией фигурантов он еще ни разу не сталкивался.

Отец Паганеля не ответил. Ни слова не говоря, он повернулся и поплелся в гостиную. В дверях мужчина приостановился и, увидев, что изумленные гости не двинулись с места, небрежно махнул рукой, словно приглашая пройти:

– Валяйте, уточняйте. Только побыстрее, пожалуйста… У меня очень мало времени.

– Торопитесь куда-то? – усмехнулся капитан, быстро придя в себя, и проследовал за хозяином в комнату.

– Тороплюсь? Да! – в голосе Николая Владимировича звучали холодные нотки. – Не ваше дело.

– Хорошо, – примирительно проговорил Кобалия, – это не займет много времени. Скажите, вы давно виделись с Анастасией Мельниковой?

– С Асей? – Гущин тяжело опустился в старенькое кресло. – На кладбище.

Последние слова прозвучали с надрывом и как-то по-особенному зловеще, но чекист не придал этому значения и продолжил допрос:

– Как, по-вашему, где она сейчас может быть?

– Дома, наверное… В Черемушках. Они там живут с Сережкой… Жили… – на глазах мужчины навернулись слезы и голос его дрогнул.

– Да нет ее там, – сокрушенно вздохнул капитан. – Если бы была, мы бы вас не потревожили.

– Ну… Может у родителей? – допрашиваемый не понимал, что происходит. – А что, собственно, случилось?

– Там ее тоже нет, – Кобалия проигнорировал вопрос, вспомнив разговор с Асиными отцом и матерью, который ровным счетом ничего не дал. – Где еще она может быть?

– Да мало ли где! – раздраженно ответил Николай Владимирович. – Я ей не сиделка. И не шпион. Что вообще происходит? Она что, пропала? Она вообще жива?

– Жива, жива, не беспокойтесь, – участливо ответил капитан. – Просто мы не можем ее найти, а нам надо задать ей несколько вопросов. Уж больно много непонятного в гибели вашего сына.

Отец угрюмо кивнул. Ему смерть Сережки тоже казалась какой-то чудовищной фантасмагорией:

– Музыкантов лучше потрясите. Может они знают. Мы вообще с Асей редко общаемся. Мы и с Серегой-то нечасто виделись… А теперь все. Больше никогда и не увидимся. Эх, Сережка, Сережка! Что же ты наделал? Зачем так?

Это было пустое занятие. По всей видимости, отец молодого ученого действительно ничего не знал. Жаль было потерянного времени, особенно, когда каждая минута на счету. Капитан вздохнул:

– Спасибо, потрясем. Извините, что пришлось вас побеспокоить.

* * *

Следующим на очереди был Козловский. Дверь квартиры музыканта открыла дородная еврейка, которая сразу все поняла:

– Заходите, дорогие товарищи. Есть чаю с очень вкусными ватрушками со свежим творогом и немножечко чесноком. Вы будете? Или?

– Нам бы поговорить с вашим сыном, уважаемая Белла Эммануиловна, – вежливо ответил капитан, с привычной строгой напористотью проходя в большую комнату.

– Так это одно другому не помеха. Обувь, к примеру, можно не снимать, – хлопотливо проговорила вдогонку Кузина мама и, смешно шаркая шлепанцами, засеменила в гостиную, как испуганная гусыня.

Кобалия оказался в опрятном просторном помещении, посреди которого под массивной хрустальной люстрой на шесть рожков стоял обеденный стол, накрытый винтажной скатертью с золотистой бахромой, под стать тяжелым шторам, наполовину прикрывавшим окно. У стены стоял такой же старинный буфет с мраморными слониками и керамическим винным набором, состоявшим из высокого графина с круглой золоченой пробкой и нескольких забавных стопочек в виде рыбок с причудливо повернутыми вверх хвостами. Рядом располагался комод и видавший виды секретер. В противоположной стене имелись два дверных проема в смежные комнаты, а между ними громоздились стеллажи с книгами – весьма, надо сказать, приличная библиотека.

– Ленчик! К тебе тут товарищи из органов пришли, – вскричала Белла Эммануиловна, но не услышав ответа, как бы извиняясь пояснила гостям. – Спит еще, халамидник. Вчера концерт в рэсторане давал. Очень устал, сыночка моя. Лучше бы вагоны с углем разгружал, ей богу. Меньше было бы хлопот.

Тут одна из дверей открылась, и в гостиной показался сонный небритый музыкант в мятой пижаме.

– Ну, не буду вам мешать, – засуетилась хозяйка, – пойду заварю чаю. Если что, я на кухне. Это тут рядом.

Капитан улыбнулся:

– Спасибо за чуткость и заботу. Не каждый с таким радушием встречает нашего брата.

– Ой, и не говорите, – понимающе махнула рукой Белла Эммануиловна и поспешно скрылась.

Чекист повернулся к молодому человеку и приветливо произнес:

– Здравствуйте Леонид Вениаминович. Меня зовут капитан Кобалия. Разрешите задать вам несколько вопросов.

Однако вежливость офицеру не помогла. Подозрительного Ленчика трудно было провести сладкими речами. Он проводил родительницу грустным взглядом и дерзко обратился к визитерам, в глубине души понимая, что их раннее появление не сулит ничего хорошего:

– Что вам угодно, господа? Или товарищи? Или, может, граждане? Как там у вас принято?

Ираклий пропустил сарказм молодого интеллигента мимо ушей. Всем было известно, что в творческой среде повсеместно царят либеральные настроения, граничащие с диссидентскими, и это никого особенно не волновало. Презрительную заносчивость музыканта можно было легко списать на счет фигур речи молодежного сленга. Ну что поделать, если не могут эти талантливые недоросли разговаривать иначе, а нам тут надо до сути докопаться:

– Называйте, как хотите. Мы пришли поговорить об Анастасии Мельниковой, солистке вашего ансамбля и, насколько мне известно, вашей хорошей приятельнице.

– А что стряслось? Ну, конечно, помимо смерти ее Серенького…

– Вот это мы бы и хотели выяснить, – продолжил Кобалия, буравя юношу острым взглядом из-под густых черных бровей. – Когда вы виделись в последний раз?

– На следующий день после похорон. А что? – Ленчик забеспокоился. – Она, кстати, потеряла голос на нервной почве, и сейчас не является ни на репетиции, ни на выступления. Это, надеюсь, понятно?

– Понятно, понятно, – капитан попытался продемонстрировать сочувствие, но получилось малоубедительно. – То есть вы встречались с ней позавчера? Так?

– Ну, вроде так, – подозрительно проговорил Кузя, стараясь проникнуть в мысли собеседника, который явно что-то темнил.

– О чем вы с ней разговаривали? Она делилась с вами своими планами? Говорила, что собирается куда-то уехать?

– А она уехала?

– Отвечайте, пожалуйста, на мои вопросы.

Музыкант не знал, как ему поступить. С одной стороны, препираться бессмысленно. Ведь так из свидетелей можно легко угодить в подозреваемые, а то и прямиком в обвиняемые – вот знать бы только, в чем! С другой же стороны, говорить было ровным счетом не о чем. Разве что, о его неведомом мифическом конкуренте Егоре… Так он и сам о нем ничего толком не знал.

Кузя всегда очень болезненно переживал по поводу всего, что касалось его отношений с Настей. Находясь под тяжелой пятой своей матушки и не в силах ей перечить, молодой воздыхатель все-таки втайне лелеял надежду, что когда-нибудь все изменится, и он сможет совсем в ином свете предстать перед своей безответной любовью. И если сейчас он начнет выкладывать информацию, пойдет ли это на пользу его планам на будущее?

К тому же Ленчик живо представил себе картину, как мама, едва непрошенные гости уйдут, начнет причитать и, закатывая глаза, хвататься за сердце, а сам он в волнении побежит за каплями, чтобы не дай бог не разразился удар. Эти частые театральные приступы одновременно пугали парнишку и бесили: ведь никогда в точности не знаешь, действительно она умирает, или только делает вид. Но «загонять мамэ в гроб» в планы тоже не входило.

И тут в душе музыканта отчетливо высветился тот день, когда Сережкин отец, чудом дозвонившись Настюхе в Крым, сообщил ей о смерти сына. Волна памяти нахлынула и плавно откатилась назад, освежив давно пережитые события, сделав их более выпуклыми и красочными, словно невзрачный серый камешек с пляжа вдруг, вспрыснутый морской водой, ненадолго становится удивительно ярким и красивым, пока снова не высохнет и не потускнеет.

Это было в Коктебеле. Их шумная компания веселилась на открытой веранде в кафе на набережной неподалеку от дома-музея Максимилиана Волошина. Беспечные ребята постоянно шутили и громко ржали, не обращая внимания на прохожих и других посетителей забегаловки.

Когда же это случилось?

Ну да, минут за пятнадцать-двадцать до того злополучного звонка. Ленчик, как обычно, пытался на свой незамысловатый манер заигрывать с девушкой, ловя каждую возможность хоть ненадолго прикоснуться к ней. И тогда Настя, допив вино, сказала ему:

– Сгинь, Кузя! Ты не в моем вкусе. Я люблю только двух человек. И ты в их число не входишь.

– Ого! Неслабо! – зашумели друзья. – Любопытно узнать, кто же эти счастливчики?

– Так я вам и сказала, – рассмеялась Ася.

– Ну, Серегу-то мы знаем, – откликнулся бас-гитарист группы Коля Спиридонов, подливая в бокал солистки еще вина, – а кто второй? Колись, Настец!

– А вот и не скажу, – вскричала девушка, лишь распаляя любопытство товарищей.

– Ловко же ты его прятала от нас.

– Я прятала? – в голосе Аси читалась то ли бравада, то ли досада. – Да он сам от меня прячется. Если бы не прятался, сбежала бы я к нему, так бы вы меня и видели.

– Ну и дурак! – запальчиво сказал Ленчик. – Я бы от тебя никогда не стал прятаться…

– Нет, ты все это выдумала, – не поверила Люба, художница из Питера. – Скажи честно.

– Да плевать! – огрызнулась певица и снова рассмеялась. – Вот найду его и смоюсь от вас всех вместе с ним. Надоели, к чертям собачьим…

Подвыпившая Ася шутила, но ее слова глубоко засели в мозгу Ленчика. Незадачливый скрипач не на шутку взревновал:

– Имя-то есть у этого мастера спорта по игре в прятки?

– Егор…

– Кстати, есть такой анекдот, – воскликнул вдруг клавишник Макс, как обычно совершенно некстати, но это никого не смутило, – возвращается, значит, муж из командировки…

И дальше понеслось… Разговор ушел куда-то совсем в другую сторону, и больше о Егоре никто не вспоминал. Но Кузя, тем не менее, отнесся ко всему сказанному очень серьезно.

А потом позвонил Сережкин отец, и стало совсем не до того.

«А вдруг Настя действительно нашла своего Егора, и смылась от нас, как и обещала? – невесело подумал музыкант, украдкой осматривая пришельцев. – И что теперь будет?»

Нет, никому Кузя не расскажет об этом, хоть пытай его каленым железом. И пусть даже Настец никогда не узнает, как стойко он держался на допросе, он не выдаст ее тайну. Молодой человек едва заметно вздрогнул, будто очнулся, и неожиданно смело посмотрел в лицо капитану.

– Ну, так о чем вы говорили с Мельниковой? – настаивал Кобалия.

– Минуточку, – сощурив глаза, проговорил Ленчик, делая вид, что пытается припомнить подробности их недавней встречи, – Настюха ведь собиралась к своему профессору. Ну да! Она сказала, что какое-то время ей понадобится, чтобы прийти в себя, и что она не может пока выступать, и что идет в гости к этому, как его, Макарскому.

– И все?

– И все.

– Уверены?

– Извините, – музыкант напрягся. – Вам должно быть известно, что я всегда был противником ее увлечения этим аспирантом Гущиным. Но в сложившихся обстоятельствах, даже у камня проснулись бы чувства. То, что я испытываю к Насте, больше, чем просто сочувствие. Ее друг трагически погиб, на минуточку, и я считаю верхом цинизма в сложившейся ситуации лезть к ней в душу, выведывая ее планы. Это подло и бесцеремонно! Слышите?! Я ничего не знаю о ее планах. Мы договорились как-нибудь на днях созвониться, и больше ничего…

– То есть, она вам ничего не говорила, – уточнил капитан.

– Да сколько можно?! – взорвался Кузя. – Откуда же вы такие беретесь? Все! Хватит! Я хочу немедленно знать, что с Настей?! Что с ней? Говорите, иначе я вам больше ничего не скажу!

– А есть что еще сказать? – Кобалия приподнял бровь.

– Что с Настей? – упорствовал музыкант, отчетливо проговаривая каждое слово и недвусмысленно расставив ударения.

Ираклий понял, что нужно приоткрыть карты, в противном случае свободомыслящий интеллигент уйдет в несознанку:

– Это мы и хотим выяснить. Она исчезла.

– Как исчезла? – переспросил Кузя и внутренне злорадно ухмыльнулся, мол, сделала-таки нас всех Настюха.

Капитан пожал плечами:

– Отправилась в гости к профессору Макарскому, но так и не дошла… Как в воду канула. Не знаете, где ее можно найти? Куда она могла податься?

– Сыночка! – донеслось с кухни. – Им нужны адреса, явки, пароли! Как знала, что не доведет эта девица тебя до добра.

– Мамэ! – шумно вздохнул Ленчик. – Мы тут как-нибудь и без вас разберемся.

– Ваша мама на удивление права Леонид Вениаминович, – усмехнулся Кобалия. – Нам действительно нужны подробности. Если вы знаете, или хотя бы догадываетесь, где гражданка Мельникова может скрываться, мы будем признательны за сотрудничество.

– Но мне и правда, нечего сказать, – развел руками молодой человек.

– Попытайтесь в мельчайших деталях еще раз вспомнить ваш последний разговор.

– Ну, я же уже говорил вам, – замялся Кузя, чувствуя, как опять вваливается в состояние малодушной нерешительности. – Я хотел ее как-то поддержать. Мы встретились. Я пообещал, что она всегда может рассчитывать на мою помощь, и ее место в ансамбле останется за ней. А она сказала, что завтра хочет увидеться с профессором, что у нее есть к нему много вопросов. А еще эта тетрадка…

– Какая тетрадка? – капитан оживился.

– Не знаю, – ответил музыкант. – Какой-то старинный дневник. Остался у нее после Паганеля, ну, то есть, после Сергея. Только это не его дневник, а какого-то другого ученого, который давно умер, еще до войны.

– Вы видели у нее этот дневник?

– Я лично не видел. Она просто сказала, что хочет многое выяснить у Макарского, в том числе и про эти записи.

Кобалия в задумчивости постучал пальцами по столу: «Так-так… Значит, скорее всего дневник, который ищет вся армия Колобка, находится у Мельниковой. Сомнений нет! Вот поэтому-то мы и не нашли его на квартире Гущина. Что ж, это, похоже, результат. Хиленький, конечно, но все же результат. Надо срочно доложить шефу. Если тетрадка действительно у девчонки, то черт знает что может произойти! Лишь бы она не успела попасть в чужие руки! Короче, во что бы то ни стало надо ее разыскать... Да, теперь многое становится ясно, и еще ясно, что никаких ватрушек с творогом мы тут не дождемся». Капитан встал из-за стола и прошелся взад-вперед по комнате:

– Вот что, молодой человек, все, о чем вы только что нам поведали на самом деле очень интересно и важно. А скажите-ка, а не упоминала ли Анастасия случайно о чем-либо из области геологии?

– Да постоянно… – Ленчик обреченно вздохнул. – Все время говорила о каких-то геосинклиналях, разломах, кристаллах…

– Каких кристаллах?

– Откуда мне знать? Да я и не интересовался особенно. Меня вообще все эти ее геологические закидоны выбешивали.

– Она рассказывала вам о работе Сергея?

– Нет, вроде… – невнятно забормотал музыкант, из последних сил стараясь не сболтнуть лишнего. – Нет. Ничего конкретного. Просто временами ей хотелось позлить меня, вот она и говорила на темы, в которых я совершенно не компетентен. Мне кажется, это даже доставляло ей удовольствие. Знаете, эти девушки… они ни в чем меры не знают и порой совершенно не чувствуют, когда надо остановиться.

Капитан Кобалия переглянулся со своими помощниками, которые молчаливыми тенями стояли в проходе, и вдруг неожиданно резко засобирался.

– Хорошо. Спасибо вам большое, Леонид Вениаминович. Вы нам очень помогли. До свидания, – сказал он, прощаясь с Ленчиком, и немного повысив голос, задорно вскрикнул куда-то вдаль. – Спасибо за чай, Белла Эммануиловна, и ватрушки!

– Всегда на здоровье! – донеслось с кухни. – Заходите еще.


Продолжение следует...

Глава 20 здесь http://www.proza.ru/2018/06/14/1488