Свет далёкой звезды, гл. 27

- Зайди к Галине Семёновне, - просит Аня. - Ей нехорошо.
- Опять? - улыбаюсь я. - Сегодня же не воскресенье.
- На этот раз всё серьёзно. Её обокрали, давление и повысилось. Я посидела у неё, но ей непременно нужен ты. Влюбилась, наверное.
Иду к соседке. Думаю о том, что после ночной смены ужасно хочется спать, что Галина Семёновна совершенно посторонний мне человек, что неизвестно зачем она выдала нам с Аней по ключу, что теперь она наверняка обвинит в краже нас и что деньги — тлен, ради которого не стоит так переживать и гробить собственное здоровье.
Одёргиваю себя. В последнее время спать мне хочется практически всегда. Галина Семёновна — всего лишь несчастная старушка с жутким страхом - нет не смерти — смерти в одиночестве, когда останешься лежать в пустой квартире до тех пор, пока соседи не почувствуют жуткий запах и не вызовут полицию. И можно сколько угодно высокопарно рассуждать о тленности всего материального, но прожить без этого тлена никак не получится.

Соседка лежит на диване. Дыхание такое тихое, что кажется, его и нет совсем.
- Товарищ Григорян, - говорит она. - Хорошо, что вы пришли.
- Вам что-нибудь нужно? - спрашиваю я, оглядывая комнату. Следов кражи не видно.
- Нет, нет. Просто посидите со мной.
Опускаюсь в кресло. Жёсткое с шершавой обивкой. Ещё советское. В таком не расслабишься. Сиденье словно состоит из одних пружин. Если в нём и был наполнитель, то он давно превратился в труху.
- Позвонили в дверь, - Галина Семёновна с трудом приподнимает голову, смотрит на меня. - Такие милые девочки. Волонтёрки. Сказали, что из общества, не помню, как называется... помогают старикам. Продукты носят, вещи. Милые девочки. Спрашивали, не нужно ли чего, чай пили... у меня как раз, печенье куплено, овсяное...
Старушка всхлипывает. Что было дальше, понятно без объяснений. Пока одна из «милых» девочек отвлекала Галину Семёновну разговорами на кухне, вторая под предлогом того, что очень хочет в туалет, незаметно обшаривала шкафы в комнате.
- Четыреста тысяч, - шепчет соседка. - Продала участок в деревне. Мне он накой?
- Вы продали участок за четыреста тысяч? - удивляюсь я. - Он наверное совсем маленький?
- Пятнадцать соток! И домишко на нём, кривенький правда.

Ей трудно смотреть на меня, вывернув шею, и я придвигаю кресло вплотную к кровати.
- Четыреста тысяч — это очень мало, - говорю я, - ваша деревня, наверное, далеко от города.
- Да нет, близёхонько. Пять минут на автобусе. Просто мне сказали, - доверительно шепчет она, - что если срочно продавать, то дешевле выйдет. А мне срочно надо было.
- Возьмите папку, - просит соседка.
Подхожу к этажерке. Всё та же бумажная папка.
- Там сверху, Миша Потапов.
На обычном листе бумаги крупно выведены имя и фамилия. Ниже труднопроизносимый растянутый на две строки диагноз. Ещё ниже — номера телефонов.
- Он с нашего района, - объясняет Галина Семёновна. - Это не обман. Я встречалась с его мамой. Бедная женщина, у неё никого кроме сына нет. Сказали, что помочь могут только в Штатах. А это такие деньги! Это же не для меня эти тысячи, для него лежали. Дура старая! Хотела же ещё вчера передать! Дождя испугалась! По сырости не хотелось идти! Теперь и денег нет, и дождь это проклятый никак не кончится!
- Я знаю этого мальчика, - осторожно говорю я. - Мне очень жаль, но ему уже не поможешь. Безнадёжный случай.
- Что же тогда? Обман? Разве врачи могут обманывать?
- Зря вы участок продали.
Она смотрит на меня укоризненно:
- Эх, товарищ Григорян, сами же говорили про надежду, про веру в чудо, а теперь на попятную?
Молчу. Я ведь только успокоить её хотел.

- Думаете, наверное, чего эта дура старая прицепилась к больным детям? У самой пенсия маленькая, а туда же, - голос Галины Семёновны крепнет, звучит громче. - Всё потому что своих нет. Думаешь иногда, а что если бы это был мой Миша, Петя, Костя или Марина? Наоборот должно быть да? У кого дети те больше переживают? А у меня не так. Упустила я своё счастье, сама же и упустила. Поначалу молодые с мужем были, жили в общежитии. Какие дети? Забеременела и на аборт пошла. Думала молодая, успею. Потом дом строили, не до детей было. Ещё раз в больницу сходила. А потом зажили мы с мужем душа в душу, не ругались почти, не ссорились. Он до должности высокой дослужился, в Москву перебрались. Осталось только деток рожать и жить-поживать да добра наживать.
Старушка вздохнула:
- Только не вышло ничего как не старались. Врачи руками разводили: мол, всё у вас в порядке. Я ждала вначале, а потом поняла, что давал мне Бог детей два раза, а я каждый раз отказывалась. Больше не предложит. Все спрашивали, почему из детского дома не взяли. Не знаю. Ждали чего-то. Чего? Муж умер рано, а я так одна и живу.
- Товарищ Григорян, Гена, - она протянула мне руку, - побудьте ещё немного. Я так боюсь. Смотрели новости? Женщина умерла, а её кошки съели.
- У вас же нет кошек, - успокаиваю я.
- Вот видите, у меня даже кошек нет...
Опускаюсь в кресло. Отчего-то оно уже не кажется таким уж жёстким. Глаза закрываются, и я засыпаю.

Один мой однокурсник очень любил поговорить. Считая себя специалистом во всех областях человеческой жизни, охотнее всего он рассуждал о любви. Точнее о прямой зависимости между этим чувством и половым влечением. Согласно его теории любить могут люди исключительно с шестнадцати до семидесяти лет. Почему он выбрал именно эти цифры так и осталось покрыто мраком.
Однокурснику своему я не верил, а верил в любовь, живущую в душе и сердце, а не в бренном теле, подверженном влиянию гормонов и других химических веществ. Моя первая любовь случилась, когда мне было двенадцать, и влюбился я не кого-нибудь, а в девчонку, которую видел до этого десятки раз. Но однажды всё изменилось.
Сначала были глаза. Они смотрели из полумрака подъезда, когда я поднимался на четвёртый этаж к Толику Молчанову для того, чтобы узнать у него домашнее задание — последнюю неделю я болел и пропускал школу. Глаза осматривали меня с любопытством. Я прищурился, шагнул ближе. Передо мной возникла по-мальчишечьи бритая голова, худые руки и ноги.
- Ты здесь живёшь? - не подумав, спросил я.
Неизвестная фигура рассмеялась:
- В подъезде?
- Не в подъезде, - я смутился,  - в доме.
- А я тебя знаю, ты с моим братом учишься.

Я пригляделся и узнал Лёльку. Мы не встречались уже почти полгода и за это время она сильно изменилась. Вместо большой не по размеру одежды на ней были надеты потёртые джинсы, полосатый топик обтягивал едва наметившуюся грудь. На ногах шлёпанцы. Как всегда не по погоде.
Витькину компанию, а вместе с ней и Лёльку, я избегал намеренно. Слишком сильно напугал меня Вампир во время наших посиделок у костра. Напугал напором, яростью, но главное недетской тоской и усталостью. За хлебом я ходил на другой конец города, благо к тому времени улицы заполнили многочисленные палатки. Лёлька больше не встречала брата у школы, да и сам Мишка всё реже появлялся в классе. Как я мог её узнать, тем более без  торчащих вверх косичек.
Лёлька провела рукой по бритому затылку.
- Вши, - объяснила она, словно прочитав мои мысли. - Минька притащил откуда-то.
- Минька? - я и не знал, что она называет так брата.
- Ну, да. Так интересней.

Я рассмеялся.
- Ничего смешного, - обиделась Лёлька. - У кого угодно могут быть вши. Даже у тебя.
- Я не потому смеюсь, - ответил я. - Просто есть такая книжка с рассказами. Там главные герои, брат с сестрой, Лёлька и Минька. Похоже получается.
- Здорово! - оживилась Лёлька. - Дашь почитать? Если не жалко, конечно.
- Не жалко.
- Честное слово?
- Честное.
- Только если она не грустная. Я ужас как не люблю грустные книги.
- Они смешные, - успокоил я.
Лёлька улыбнулась. У неё были неровные, заходящие друг за друга зубы. Но всё равно в этот момент я почувствовал, что она очень близкий и родной мне человек, что она поймёт всё, чтобы я не сказал и что я всегда хочу быть рядом с ней. Если это и не любовь, то что-то очень похожее.

Продолжение - http://www.proza.ru/2018/06/19/7


Рецензии