Чебуречное

Васильев шёл к ларьку с чебуреками, прокладывая свой путь по островкам асфальта, торчащим среди бурого моря, раскинувшегося в затопленных тротуарных ямах; по ещё нерасхоженным и неразмякшим кускам газона; среди самых неглубоких луж, когда уже не оставалось ему суши. Он то стремительно бросался вперёд всем телом, то нерешительно отступал, то ходил кругами или, тревожно замерев на месте, подолгу всматривался себе под ноги, словно поэт в поисках великой рифмы к бессмертной строчке.

Сквозь набухшее дождём весеннее небо солнце также с трудом находило себе путь к земле. Оно проводило косым лучом по пелене мокрых туч, делая в них рваный разрез, сквозь который с жаром любопытствовало о происходящем внизу. Но от его горячего дыхания купол неба скоро начинал запотевать и мутнеть, покрываясь слой за слоем плёнкой облаков. Слои накладывались друг на друга, уплотнялись и темнели пока снова полностью не скрывали солнце от земли, а землю от тепла.

Васильев приближался к ларьку и чувствовал, как всё окружающее его нарочно или случайно, но будит в нём отвращение к себе. Он всё хотел выразить это чувство какой-нибудь ёмкой фразой, какой-нибудь тяжёлой строчкой, одной могущей выразить всю его душевную тоску. Он остановился возле ларька и только тогда точно сформулировал эту мысль для себя так: грязна и неумыта Россия по весне.

Васильев давно вывел для себя, что самое неприглядное и постыдное время года в России – весна. Осенью Россия наряжается в своё самое яркое платье, украшает себя золотом и выходит в вечерний свет общества пахнущая, яркая, привлекательная. Осенью, после работы по уборке урожая, Россия собирается расслабиться и отдохнуть и в отдыхе этом всегда заходит слишком далеко. Прозрачный ледяной кристалл сладкого веселья бросается ею в бокал, наполненный до краёв алкоголем. Кристалл тает, раскалываясь с треском, заглушающим голос разума; искрится яркими пятнами, отвлекая от мрачных обстоятельств; крадёт горький вкус неочевидного удовольствия. И когда первая порция выпита, кристалл, уменьшившийся в размерах, тут же заливается второй. И так до тех пор, пока сладкий вкус не исчезнет окончательно. Когда платье уже измято о чужие тела, оборвано о торчащие гвозди в уборных сомнительных заведений, посерело от пролитых на него напитков. Когда макияж истлел, обесцветился, потерялся на лице и стал похож на работу плохого реставратора, пытавшегося неумелой рукой вернуть утраченную красоту шедевра. Тогда Россия направляется к себе домой, валится в прохладную кровать и накрывается с головой белым, снежным одеялом. Засыпает она мгновенно и беспамятно, но ночью зимы спит беспокойно то сбрасывая одеяло, изнемогая от духоты, то снова натягивая его, продрогнув до костей.

А весной Россия просыпается после загульной осени тяжело и нехотя. Почти до полудня не встаёт с кровати, отпивается дождём и чувствует в себе свирепое желание не оживать. Она видит в квартире разруху вчерашней ночи и такую же разруху ощущает в своей душе. После с трудом принимается за самые обыденные дела: открывает окна, впуская свежий воздух, собирает разбросанные вещи и отправляет их в стирку, затем сама принимает душ. Маленькими порциями тёмное прошлое переваривается настоящим, и к середине дня Россия окончательно приходит в себя, приводит себя в порядок, надевает неяркую, но удобную одежду и принимается за обычную рабочую летнюю жизнь, после которой её снова ждёт необдуманный отдых.

Васильев протянул в окошко ларька засаленные пятьдесят рублей, оттуда высунулась рука с жирным чебуреком, завёрнутым в целлофановый пакет. Почувствовав в руках неравномерную тяжесть чебурека и жар его нутра, пробивавшийся сквозь тесто и целлофан, Васильев остро ощутил враждебность окружающего мира, словно тот каждую секунду был готов наброситься на него всей своей свинцовой серостью и лишить Васильева тепла чебурека и тепла его собственного тела. Но тут солнце, в очередной раз вырвавшись из заточения облаков, прыгнуло жёлтым лучом на золотистую кожицу чебурека и заиграло внутри него светом. Васильев с удивлением поднял чебурек на уровень глаз и взглянул через него на солнце. Затем он высвободил чебурек от целлофановой упаковки, и в нос ему ударил плотный, яркий, насыщенный специями запах.

«Запах – настоящее достояние чебурека, – подумал Васильев и следом его поразила другая мысль: – Да ведь чебурек – это миниатюрная Россия!» Он внимательно обвёл взглядом края чебурека и увидел в них очертания грандиозных границ России на политической карте мира. Затем, немного повертев чебурек, откусил с его восточной стороны кусок размером с Чукотку. Тщательно пережевав и оценив вкус немного пересоленного теста, Васильев продолжил двигаться по телу чебурека с востока на запад, повторяя путь солнца, которое так же с востока на запад поглощает тьму над территорией страны. До мяса Васильев добрался только где-то в районе Воронежа или Курска, но этот маленький комок фарша серо-землистого цвета обладал удивительной энергетической ценностью и наполнил Васильева живой силой, какую дают родине чернозёмные земли её юга.

Доев чебурек, Васильев увидел две крошки на своей одежде, два маленьких осколка от ещё недавно целого чебурека: один зацепился за молнию на куртке, а второй повис на какой-то торчавшей тонкой нитке. Он уже хотел смахнуть их, но страшная мысль о неожиданном символизме остановила его, и он, аккуратно сняв две эти крошки с одежды, также съел их. После этого Васильев окинул взглядом неизменившиеся окрестности, среди которых сейчас стоял, и недавний острый упрёк некрасивому постоянству весны начал быстро таять в его душе. Как он, такой маленький и временный, берущий столь многое для своего существования, смеет отдавать взамен только претензии в сторону вечного?

Васильев глубоко вдохнул влажный воздух и пошёл дальше по своим делам, на этот раз не сильно разбирая дорогу.