ПОСКОЛЬКУ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ИДЕТ РАБОТА НАД ЧЕТВЕРТОЙ РЕДАКЦИЕЙ РОМАНА, АКТУАЛЬНАЯ И ПОЛНАЯ, РЕГУЛЯРНО ОБНОВЛЯЕМАЯ, ВЕРСИЯ ПО ССЫЛКАМ:
http://www.proza.ru/2019/08/24/972 и http://samlib.ru/editors/m/mihail_fireon/girtadrfireo.. (тут с авторской обложкой и фб2)
***
Глава 9 Каннибалы. (Вторник)
***
Стояло еще ранее утро. Солнце пробивалось сквозь нагромождения бесформенных, гороподобных туч, слепило воспаленные с недосыпу глаза, беспощадно лупило в окна. Инспектор Тралле прохаживался между столов с номером «Скандалов» свернутым в трубочку в руке. Хмурился, хлопал газетой о ладонь, требовательно и недовольно приглядывался к сонным, мрачным с недосыпу, служащим. С плаца, впиваясь в и без того плохо работающий по раннему утру, мозг, резко взвизгивали, взвывали полицейские рожки.
- Лео и Инга – скривил лицо инспектор и недовольно уставился в их сторону. Инга сидела на низком диване закинув ногу за ногу со своим огромным серым котом, расчесывала гребешком его морду, бока и спину. Кот сегодня был не менее важным и недовольным, чем все остальные сотрудники отдела Нераскрытых Дел, словно уже успел проникнуться всеми тяготами службы в полиции Гирты. Надменно отстраняясь от гребешка, он то и дело поднимал голову, озирался на сидящего спиной ко всем за своим столом магистра Дронта: похоже, эти двое с первого же взгляда прониклись друг к другу какой-то иррациональной и непреклонной враждебностью. Как только магистр вошел в зал, кот вскочил, зашипел, зашагал по столу боком, выгнул спину. Он уже было нацелился к атаке, проверяя, не скользит ли, заскреб задней лапой перья и бумажные листы, раскидывая их, но Инга уверенно, с явной сноровкой, поймала его под передние лапы, с видимым усилием зажала как огромную мягкую игрушку и развернула в противоположную сторону от магистра.
Полицейский же только пристально посмотрел на противника, презрительно пожал плечами, посчитав, что кот недостоин даже его усмешки, но все же не стал испытывать эксцентричное животное и теперь сидел за своим рабочим столом подальше от той части зала, где расположились Инга, кот и Фанкиль. По счастью инспектор Тралле сильно опоздал и не видел всей этой сцены.
- Лео, вы меня слушаете? – спросил он у Фанкиля, что подперев голову локтем, с отсутствующим видом смотрел в раскрытое настежь окно, наслаждался прохладным сквозняком и щебетанием птичек на ветвях рябин – это для вас. Шерифы Ринья задержали какого-то человека, пишут одного из шайки зогденского каннибала, но показаний он дать не может, потому что они отколотили его так, что он скоро будет мертв, если вообще еще жив. Следственный спустил нам срочное задание: пока еще можно, хоть как-нибудь допросить. Только побыстрее, потом поедете снова с вашим животным в «Башню». У Эббы опять с котами что-то не то, они не успевают, сэр Гесс прислал приказ, подключиться к проверкам. Лео, вы поняли свои задачи на сегодняшний день?
- Да конечно – как будто бы беззаботно ответил тот и выразительно взглянул на Ингу, та кивнула в знак согласия и коварно улыбнулась.
- Йозеф – уставился инспектор на лейтенанта Турко, что сидел за своим столом, поджав плечи, вертел в руках мутный от кофе, давно немытый пустой фужер – ваша первоочередная задача найти сэра Визру. Поедете в Йонку, проведете опрос и розыскные мероприятия. Может он там и валяется пьяным на диване в кабаке. Это будет самым лучшим вариантом. Если нет, пошлем Лео с котом. Поняли это?
- Да – кивнул лейтенант и тут же уточнил – а подорожные дадите?
- Мэтр Сакс, вы подготовили все бумаги, которые я вам сказал? – проигнорировав вопрос лейтенанта, обратился инспектор к доктору, что, похоже, успел уснуть за своим столом, сжимая в руках перо, как будто работал круглые сутки подряд и очень утомился.
- Мэтр Тралле? – встрепенулся, быстро заморгал тот – с котом бухгалтерия отказала, требуют должность, ранг и полное имя...
- Ну так выдайте! Придумайте! Кот нам нужен, без кота никуда не уедем. Кто будет нюхать всякую дрянь, вы? Лео, как зовут ваше животное?
- Дезмонд Дорс – пожал плечами рыцарь.
- Я надеюсь это шутка – недоверчиво покачал головой, скривил скулу, инспектор – ладно, черт с ним, пусть будет Дезмонд. Густав. Оформите эту тварь как консультанта, пусть поставят на полное довольствие. Не из своего же кармана ей мясо насыпать. Жрет небось, ведрами, скотина.
- Сию минуту! – потянулся к столу, взмахнул пером и принялся скрести бумагу доктор, изображая, что уже приступил к исполнению.
- Алистер – обернулся к магистру начальник отдела Нераскрытых Дел. Тот сидел за своим просторным столом-бюро, выдвигал и задвигал обратно ящики, рвал на клочки ненужные бумаги и выкидывал их в корзину, сосредоточенно наводя порядок на своем рабочем месте – проверите фокусников, факиров и циркачей. От этих можно ждать всего чего угодно, с этими шарлатанами вы лучше всех.
- Бесспорно – ядовито и важно ответил тот, даже не оборачиваясь на инспектора.
- Остались вы двое – строго кивнул полицейский сидящим каждый за своим рабочим столом Вертуре и Марисе – самые бесполезные. Марк, поедете с Йозефом, прогуляетесь по округе. Анна, пойдете в канцелярию возьмете новый приказ, поедете с Алистером, проверите декларации заявленных препаратов, номеров и аппаратуры, чтобы не было как в прошлый раз. Все что можно сравните со списками запрещенных к применению. Сверите имена с картотекой разыскиваемых преступников. Да, я знаю, это бесполезная работа и они всегда меняют свои клички, но это надо сделать, чтобы потом мы не оказались крайними. Все всё поняли?
- Как пятидесятый псалом – ответил за всех Фанкиль.
- Так и еще – пропустив его шутку мимо ушей, инспектор достал из поясной сумки прозрачный, выполненный из толстого стекла, похожий на цилиндрический колокольчик, предмет – это для тех, кто общался с Миной. Не спрашивайте меня, как это работает, дала Хельга, так что, кто поедет за город, можете взять с собой. Сейчас нет времени ее ловить, после праздников займемся. Марк как ваша нога?
- Утром был на осмотре у мэтра Фарне… – откинув полу мантии, с готовностью продемонстрировал зашитые Марисой штаны детектив – сказал, что если не откусили, то все в порядке...
- Кто вас к нему направил? Он же не доктор, а криминалист. Мэтр Сакс? Ладно, заживет, так заживет – покачал головой инспектор с недовольством глядя на Фанкиля, что как раз доставал из поясной сумки кисет – всё, езжайте все. Не копайтесь, покурите во дворе.
***
- Эти со стабилизированным пироксилином – выдал лейтенанту маленькую коробку с клееными, бумажными патронами, когда они с Вертура уже спустились в арсенал, инспектор. Продемонстрировал напечатанную машиной маркировку и цифры – стреляют при коэффициенте до трех. Вам, на северном берегу, сгодится, но каждый выстрел под отчет – и прибавил строго – выдаю по необходимости, и если спустите налево, Йозеф, без разговоров пойдете под трибунал, ясно?
- Ага – ответил лейтенант и стыдливо потупил глаза, как будто эта идея только и занимала все его мысли. С грохотом открыв оружейный шкаф, взял с полки блестящее короткое ружье с двумя массивными стволами, проверил запальные полки, пружину и кремниевые замки. Убрал оружие в специальный кожаный тубус с ремнем через плечо, как у колчана для стрел.
- Так выездные дадите? – снова спросил он у инспектора – мы только к вечеру туда приедем…
- Подойдите к Лео, он вам выпишет – прервал его инспектор.
- А вы знаете – подошла, с нахальным напором заявила ему Мариса – леди Хельга сказала не отправлять Марка за город…
- О, замечательно! – встал в позу, воздел руки к потолку инспектор – просто отлично. Не отправлять в поле! Давайте пошлем Лео. Тогда кто будет вскрывать каннибала и пугать своим котом торгашей. Или Ингу, и тогда у нас на дежурстве вообще не будет ни одного квалифицированного специалиста. Или Алистера. А если опять приедет этот Эрсин, скажем ему «Фа»? А может, отправим вас? Хотите попрыгать по холмам? Побегать по деревенским кабакам, где за ваши расспросы сами знаете что с вами сделают? Или поискать по канавам и болотам холодный труп? Придется обрезать вашу длинную юбку, иначе будет неудобно лазать через бурелом и кусты черники. Найти сэра Визру – первоочередная задача и я и так отправляю на нее двух самых бесполезных, потому что больше некого. И если Хельга хочет от меня и тайного расследования, и проверок, и чтобы я оставил вашего Вертуру под вашим каблуком, пусть вызывает Эдмона. И не волнует. Так и передайте ей.
- Так и скажу леди Тралле! – выслушав все это до конца, с наглой улыбкой и издевательским реверансом ответила Мариса. Резко взмахнув полой мантии, развернулась и пошла наверх.
Вертура осмотрел арсенал, нашел свой большой меч, который кто-то уже успел убрать в самый дальний угол и заставить разными посторонними предметами. Подошел к огромному, от пола до потолка, несгораемому шкафу с кодовым замком, большим латунным крестом на дверце и вентилем.
- Снаряжение здесь – указал лейтенант в противоположную сторону – а это шкаф Лео.
- Это же орденский, из Лиры привезли? – поинтересовался Вертура оглядывая машинную маркировку. Как будто невзначай подергал массивное, как на трубе городского водопровода, колесо, можно ли открыть просто так или нет.
- Вместе с котом выписали по почте Гирты – ответил лейтенант, проверяя кобуру ружья.
- Весит небось несколько тонн. Как его вообще сюда затащили? – оглядывая низкую дверь на улицу, снова попытался разговорить коллегу детектив.
- Посылку прямо здесь открыли и вынули – начал раздражаться лейтенант. Карабин у тубуса был сломан и не крепился – как шкафы и диваны в комнаты заносят? Магией, через окно.
Удовлетворившись этими ответами, оставив сейф в покое, Вертура взял с полки маленький длинноствольный пистолет, снял мантию и надел поверх рубахи бригандину. Застегнул портупею, оправил поясную сумку, кобуру и меч. Закончив с оружием, еще пошутив насчет запертого шкафа, полицейские вышли на двор и направились к конюшням. По дороге их нагнала Мариса.
- Дай ключи! – протянула руку, резко потребовала она у детектива. У нее был слегка растрепанный и взволнованный вид. Спеша догнать их с лейтенантом, она не успела надеть ни плаща, ни шляпы и, похоже была весьма раздосадована их отъездом.
- Тут все сразу – продемонстрировал ей всю связку несколько озадаченный ее просьбой Вертура – вот этот от комнаты. Остальные два от моих дверей в Мильде.
- А от сейфа с секретными документами? – поинтересовался лейтенант и многозначительно закурил.
- Ищите, найдете если Бог сподобит – улыбнулся, пожал плечами, детектив. Мариса внимательно посмотрела на него, выхватила из его рук связку и, бросив.
- Я закрою на засов, вернешься поздно, стучи – поспешила прочь, обратно в отдел.
- Ха! Да вы, Марк, просто мастер по общению с женщинами! – глядя ей вслед, поправил свою потрепанную шапку важно и насмешливо скривился лейтенант. Подбоченился, зачесал небритый подбородок. Несолидный и тщедушный, сегодня он был как-то по-особенному нагловат и весел. Его длинные, нечесаные рыжеватые, с рано выступившей проседью волосы были заплетены в неопрятную косу, давно не стираный подшивной воротничок его старой рыжей рубахи потемнел от дорожной пыли, завязки ворота ниспадали на грудь, болтались поверх брони.
Вертура проигнорировал его насмешку, стоял, задумчиво смотрел вслед спешащей обратно в контору Марисе. Он хотел ответить лейтенанту какой-нибудь едкой остротой, но с недосыпу слова не шли в голову, и он промолчал, только пожал плечами и многозначительно кивнул в ответ.
Предъявив на конюшне ходатайство о предоставлении в пользование лошадей, придирчиво осмотрев выданных им веселыми конюхами, вялых полицейских кляч, детектив и лейтенант вскочили в седла и выехали на проспект. Наслаждаясь ранним утром и налитым во фляги разбавленным крепким чаем вином, щурясь на светящее через ветви тополей в палисаднике перед каким-то богатым домом солнце, свернули в сторону северных ворот Гирты, именуемых Сталелитейными. Как сказал лейтенант, чтобы побыстрее выехать из города, не толкаться на тесных улицах. Как в прошлый раз, проехать вкруг по объездной, что пролегая через поля и сады, пересекая все исходящие из Гирты дороги, широким полукольцом от залива до реки огибала городские укрепления.
***
Фанкиль, Инга и инспектор Тралле спустились на первый этаж, вошли в лабораторию. Тут, посредине сводчатого зала, под оснащенной шарниром так, что можно было изменять угол падения света, лампой, на просторном столе лежал плотно притянутый к краям за руки и за ноги человек. Безвольно запрокинув лицо, закрыв глаза, тяжело дышал, как будто был пьян и никак не мог прийти в себя. Еще одна белая люминесцентная лампа горела, над, лабораторным столом-бюро, под аркой у противоположной дверям стены, выхватывала из сумрака застекленные полки с химической посудой и медицинскими инструментами. В дальнем углу загадочно поблескивал полированным тонармом стоящий на столе, рядом с низким, продавленным креслом, граммофон, в окружении полной табака и углей давно нечищеной пепельницы, беспорядочно накиданных модных глянцевых журналов и каких-то темных, похожих на справочники, старых книг.
В зале было сумрачно. Темные высокие своды за закопченного кирпича глушили свет ламп, плотные черные занавески закрывали окна. Там, снаружи, в зеленых кусах шиповника, весело чирикали воробьи, ярко светило солнце, пробивалось через щели между тяжелых штор, бросало на пол белые, нестерпимо яркие в сумраке плохо освещенного зала лучи. Еще больше сгущало стоящие по углам неприятные астигматически-резкие тени. Где-то там, снаружи, кипел веселой жизнью город, ходили люди, ржали лошади, радостно шелестели листьями на теплом летнем ветру деревья. А тут было сумрачно и душно. От черной, нагретой солнцем ткани штор, тянуло жаром и пылью. Не помогали даже открытые форточки. Тяжело и густо пахло химическими препаратами, запекшейся на столе, застарелой кровью, душно дымили курения, излучали густой аромат жженой камфары и смолы. Но даже этот терпкий запах был не в силах до конца перебить миазмов, которыми были напитаны стены и мебель этой полицейской лаборатории, что помимо криминалистических целей, также использовалась для допросов и пыток.
- Пациент уже мертв, или еще пока что мертв? - быстро осмотрев притянутого к столу арестанта, с насмешкой спросил у доктора Фанкиль.
- Дважды мертв! – громким, командирским голосом гаркнул ему в лицо маленький пожилой, сухощавый, с ярко выраженными выпуклыми висками, человечек и, словно с этими двумя словами махом растеряв весь свой боевой дух, вяло отчитался – я сделал ему кофеин. Но это ненадолго.
- Пантелей – обратился к доктору Фарне инспектор, продемонстрировал папку с бумагами – поможете Лео во всем, что он у вас попросит, приказ Хельги.
- Ага! – низко и надрывно проревел, отозвался доктор и, украдкой отойдя к лабораторному столу, насыпав на бок указательного пальца какого-то светлого порошка, шумно втянул его одной ноздрей и принялся энергично тереть верхнюю губу – только не как в прошлый раз, ну с той лопнувшей дрянью. Сэр Фанкиль, вы меня поняли? И все под вашу личную ответственность, так что сразу пишите в журнал, что я этого не видел, не подписывал и даже понятия не имею, что вы тут вообще делали! А то все нагородите, наваяете, а потом я у вас палач, мясник и вернул не в полном комплекте! Всем быстро, у всех сроки, и еще бумажку для отчета в герцогскую канцелярию, иначе нарушение. А самим лишь бы на кого ответственность спихнуть найти! Что им, в бухгалтерию сходить лень? Они там сторнируют, напишут как они умеют, «исправленному верить», делов-то! А я что? Пришью обратно что ли? Нет конечно! Вот мне тут вчера мэтр Алькарре приходит с претензией: был в тюрьме, смотрел приговоры, что кому. Суд постановил рубить пальцы правой руки, а правой-то кисти и нету, выговаривает мне тут, как ему теперь? А левую нельзя, без обеих рук его потом только на паперть и в приют, а ведь работать он еще должен, как-то сам себя содержать. Что, они нашкодили, а мы еще этих злодеев, мошенников, воров и убийц кормить за герцогский счет должны? Нет, я конечно понимаю, что у мэтра Алькарре приговор, должностная инструкция, судебник. Но это не я этому Брилле по руке при задержании топором врезал! Я вообще отсюда не выхожу. Ампутировать чтобы заражения не было, пришлось и зашить. А в оперативном написали, что это я так допросил! Отвечаю ему, я сам сейчас жалобу на вас подам. Пишите рапорт, пускай суд меняет приговор, ступню назначает рубить… А от этого вы чего хотите? Он уже все. Еще несколько часов и отойдет. Позвоночник раздроблен со смещением. Костоломы Ринья перебили поясничный отдел, еще и на телеге по колдобинам весь день везли…
- Да, кома – отдернув штору так, что ослепительный солнечный свет залил сумрачный зал, заставил доктора поспешно отойти в тень, оттянула веки арестанта, констатировала Инга. Быстро пробежав глазами листок с результатами медицинского осмотра, продемонстрировала его Фанкилю – будем реанимировать или так выводить?
- Ну попробуйте – насыпая на второй палец и вдыхая с него другой ноздрей, закивал головой от стола доктор. Он открыл стеклянный шкаф и, достав из него медицинскую бутылку с рыжей жидкостью и белой повязкой надписанной неразборчивыми алхимическими символами, налил на дно в мензурку и ловко опрокинул себе в рот – вот давайте теперь, покажите, что вы там умеете! Поднимите его и поклоны бить заставьте, вы же в Ордене по таким штучкам специалисты!
- Показывать свое умение будет на ярмарке палач – продемонстрировал рукав с крестом, весело кивнул ему Фанкиль – голову левой ногой на потеху толпе рубить. А у нас и так работы полно, так что никаких шуток. От вас, мэтр Фарне, нам потребуется гирудин, имеющиеся в вашем распоряжении штатные химические ингредиенты и оборудование для переливания крови. Инга, подготовьте стимулятор и консервирующий раствор. Я принесу помпу и активный агент.
- Активный агент? – встрепенулся, заинтересовался от стола доктор – наркотический? Вы же знаете, сэр Фанкиль, психо- и биоактивные синтетические препараты запрещены законодательством Конфедеративного Северного Королевства! Я буду вынужден сейчас же подать рапорт о том, что вы намереваетесь использовать их…
- Мэтр Фарне – доверительно обратился к нему, отвернул в сторону за плечо, Фанкиль –мы же уже обсуждали это.
- Мэтр Тралле? – заискивающе закатил глаза доктор, обратился к инспектору – вы же понимаете...
- Я напишу бумагу, что вы не имели полного доступа к материалам по этому делу и только формально выполняли инструкции полученные от меня лично.
Удовлетворившись этим ответом, доктор мечтательно закатил глаза и поджал плечи, словно полностью выпал из реальности, окончательно потеряв к беседе всякий дельнейший интерес.
- Проведем следственные мероприятия вечером – обратился к инспектору, разъяснил Фанкиль – излучение звезд усиливает действие препаратов, которые мы собираемся использовать, это даст более долговременный и устойчивый эффект. В полнолуние было бы, конечно сподручнее, но…
- Даже касаться не хочу вашей алхимии - нахмурился инспектор – главное сделайте все как следует, не как в прошлый раз. Допросите, все четко запротоколируйте и в печку – инспектор быстро развернул к себе журнал и, провел пальцем по строкам, указал на время и причину смерти, где предусмотрительно были оставлены пустые квадраты, распорядился – впишите так, чтобы у прокуратуры потом не было претензий.
- Анафилактический шок. Необратимые нарушения жизненных процессов были приближены истощением компенсаторных возможностей организма при попытке вывести пациента из состояния комы с использованием инъекции теина – уточнила Инга, бросила шаловливый взгляд на доктора. По ее губам пробежала злорадная улыбка.
- Да, сгодится – согласно кивнул начальник отдела Нераскрытых Дел.
Услышав знакомые слова и осознав их смысл, моментально выйдя из своего одного невменяемого состояния, задумчивого и отрешенного, доктор тут же перешел в другое: засмеялся, мелко затрясся всем телом как осиновый лист.
Наверное, он хотел сказать что-то важное, но инспектор не стал слушать его, развернулся и, позвав за собой Фанкиля, вышел из кабинета.
Как только они ушли, доктор моментально расслабился, шумно захлопнул журнал, энергично распахну один из шкафов со множеством темных медицинских, подписанных номерами, а не названиями, чтобы никто не знал что в них и не унес, бутылок, достал одну и гордо продемонстрировал ее Инге.
- Толуол! – заговорщическим громким шепотом, растягивая гласные, пояснил он. Со скрипом выковырял притертую пробку, налил в пробирку подвижную прозрачную жидкость и, держа в штативе, преподнес ей, как кавалер даме цветы – вдыхайте глубже!
- А как же законодательство Северного Королевства? – ответила та, неприязненно отстранившись.
- Музыку еще никто не запрещал! – нашелся, поджал плечи доктор, глубоко и быстро вдохнул сам, достал из ящика стола пластинку в большом цветастом конверте, вытянул шею и всем телом затряс ей над столом - вы любите «Тригге и Жо»? Лет тридцать уже как не в моде, но все также бодрит, как ведерко жгучего кофе с ночной смены!
***
Спустя два часа в просторном холле гостиницы «Башня» из стрельчатых окон которой с высоты старой крепостной стены открывалась живописная панорама окон верхних этажей домов и крыш города, собрались все остановившиеся в номерах торговцы и их клевреты. К Фанкилю, Инге, магистру Дронту и Марисе что расположились за большим столом в главном зале – просторной цилиндрической комнате с массивной деревянной мебелью и закопченными, как в настоящей крепостной башне стропилами, выстроилась многочисленная очередь желающих поскорее сдать декларации и больше не иметь никаких дел ни с таможней ни с полицией Гирты. Все толкались, галдели и кричали, словно заранее готовились к празднику, высокомерно разглядывали друг друга, упражнялись в острословии, сыпали шутками и веселыми оскорблениями. От бездумного желания почесать языком обсуждали последние новости, терли стоящую у дальней стены старомодную, пороховую кулеврину. Какой-то фокусник предложил всем кинуть в его шляпу по монете, после чего он для каждого вынет целую горсть. Нашелся шутник, что бросил ему медную марку и сказал: колдуй, но факир сконфузился и заявил, что это так не сработает и надо еще. На что все тут же возмутились, отобрали у артиста шляпу, расплющили ее об пол сапогом, а самого трюкача пинком под зад с позором выставили вон из гостиницы.
И если приезжие развлекались и радовались, как могли, то сотрудники отдела Нераскрытых Дел были на службе, и им было не до веселья: все утро Фанкиль и магистр Дронт формально опрашивали торговцев и гостей города, проверяли декларации товаров, записывали в журнал какое на рыночной площади у кого будет место. Мариса мрачно писала протокол, даже не улыбалась, когда ей пытались строить глазки и раз за разом, бесконечно повторяя на все лады одни и те же глупые слова, пытались шутить с ней. И только сытый кот дремал в своей корзинке на соседнем столе, изредка ворчал, когда кто-нибудь от большого ума пытался к нему подойти.
Когда закончили с «Башней» поехали с проверкой в другую гостиницу, потом в еще одну, поменьше, а после, вместе с таможенными инспекторами на плац, к прудам, для проведения выборочных проверок, туда, где вместе со своими караванами, прямо в поле за воротами Рыцарей, разбили свои палатки и шатры те, кто не желал останавливаться в городе, или был не готов платить за постой на частной квартире или в гостинице. Пока ехали, стояли в заторах, Фанкиль с удовольствием читал вслух полицейские сводки, развлекал всех: за эти предшествующие фестивалю суетные дни уже появились многочисленные обворованные, среди которых было немало и ловких, выдающих себя за потерпевших, мошенников. Такие приходили в полицию, делали плаксивые, смиренные глаза, строили печальные мины, рассказывали душераздирающие истории о том, какие убытки они понесли, говорили что будут писать жалобы, яростно требовали компенсаций из казны герцогства.
У ворот полицейских встретил капитан Глотте. С мрачной усмешкой сообщил, что жандармы самообороны не хотят заниматься охраной лагеря, потому что это не их дело, а из комендатуры пишут, что за воротами это уже не город и не их юрисдикция. Получив такие доклады, майор Гесс и майор Тинвег нашли компромиссное решение: выделили взвод драгун, что формально относились к регулярной армии. Но это не решило проблемы: народу, и местных и приезжих, было так много, что тридцать человек просто физически не могли уследить за порядком в станице наполненной дорогостоящими товарами и множеством вооруженных, охраняющих их людей.
- Ну как всегда – покачал головой магистр Дронт, кивая на очередной караван, пытающийся протиснуться по дороге запруженной фургонами и телегами.
И вправду, катили со всех концов герцогства. Много было торговцев с севера и востока, некоторые приехали из Мильды и Лиры. Были и такие, кто прибыл из-за гор с востока - из Лансы, Акоры или Столицы. Но эти имели деньги и брезговали стоять в поле, арендовали квартиры и комнаты в пределах городских стен. Как пожаловался какой-то таможенный пристав: что они там везут, одному Богу известно, за всеми не уследишь, чем вызвал насмешливый взгляд листающего толстую папку со списками приезжих, Фанкиля.
- Корабли проверят и без нас – глядя на длинные колонки с названиями судов, мрачно напомнила ему Инга с чем тот и согласился.
Судов и вправду было много - многочисленные зафрахтованные целыми концессиями, они ожидали своей очереди на загрузку, либо самого праздника, чтобы подвезти товар на лихтерах и шлюпках к рыночной площади и торговать прямо с воды. Те, кто побогаче, арендовали склады и магазины, кто победнее – брали с собой пару доверенных крепких матросов, сажали их на выгруженные прямо на набережной ящики, чтобы день и ночь посменно стерегли привезенное добро, пока хозяин не договаривается с тем, кто захочет его купить. Но больше всего все же было местных. К ярмарке в Гирту со всех концов герцогства, из окрестных городков и деревень съезжались крестьяне, перекупщики и мастеровые: предприимчивые иноземные дельцы не собирались уезжать с пустыми руками, катить назад пустые телеги, гнать груженые балластным булыжником корабли. Привозя в город заморские доспехи и мечи, золото, камни, книги, ткани, специи, табак, вино и нефрит, они скупали у местных торговцев и цеховых глав меха, мореный дуб, квашеную морковь, зерно и редкие породы дерева. Брали оптом горный хрусталь, смолу, бумагу, шерсть, выделанные шкуры, яблочный сидр, инструмент, уголь, поташ, скипидар, свинец и синтетический керосин. Но больше всего покупали и везли домой, чтобы продать с прибылью изготовляемые в Гирте на производстве Булле доспехи и мечи. Сделанные не в кузницах, а выточенные из прокатной стали в слесарных мастерских, эти клинки, ружейные стволы и броневые пластины десятками, если не сотнями тысяч, расходились по всему свету, стояли на вооружении всех армий просвещенного христианского мира. О железе из Гирты говорили самое разное и почти всегда плохое, ругались, бесконечно жаловались, сравнивали с марками известных кузниц, по десять раз на дню повторяли как бородатый несмешной анекдот: качество проверенное временем, пятьсот лет прошло, а как штамповали в Гирте лом, так и штампуют по сей день. Но как бы не насмехались, не зубоскалили на чужой земле, когда доходило до дела, брали с запасом: ведь каждый знает, что когда денег нету, а надо быстро вооружить и экипировать многочисленный отряд, тут уж не до чванства и фирмы, и всегда предпочтительнее то, что проще, доступнее и дешевле…
Но не только своими дешевыми мечами, хрупким листовым железом и грязным синтетическим керосином от которого, если залить его в лампу, остаются отвратительные пятна копоти на потолке и надо постоянно чистить плафон, славилась ярмарка Гирты: заезжие негоцианты скупали по бросовым ценам и охотно увозили с собой, чтобы продать с прибылью и более редкие и экзотические товары, от охотничьих трофеев и чучел ужасных тварей, что продавал в своем шатре генерал Монтолле, до отдающего дрожжами самогонного грушевого спирта, рукоделия, резных деревянных тарелок и ложек, расписной посуды, костяного клея из рыб, спиртовых настоек на ягодах, литья, льна и вышивки.
Особенно же популярен был черный рынок оружия и наркотических веществ. Именно его объемы и пытались сократить доблестные агенты полиции Гирты. Кого-то запугивали, с кого-то вымогали деньги, проводили инспекции и обыски, изымали конфискат. Но никакие попытки навести порядок в этой сфере, не могли остановить текущий из-за гор, из Ледяного Кольца и более восточных земель, через самую большую ярмарку севера на запад, в Лиру и Мориксу, этот мутный поток, запрещенных технологий, препаратов и вооружений: нередко бывало и так, что приезжающие к Гирте под предлогом торговли корабли, обменивались с берегом и друг с другом тайными сигналами, используя свои секретные коды, что объединяют всех многоязыких торговцев на земле, перегружались за крепостью Тальпасто на юге, или в Сорне, на севере, и тут же спешно покидали Гирту до того, как полиция и жандармерия успевали разобраться что к чему и начать действовать. Иногда таких все же ловили, конфисковали груз, сажали капитана и офицеров под арест, и тогда арсеналы замков и коллекции высоких начальников и лордов пополнялись экзотическими доспехами и оружием, доктора исследовали новые наркотические и магические средства, библиотека Университета Гирты пополнялась экземплярами загадочных запрещенных книг, а граф Прицци отсылал на юг тайного курьера с зашифрованным письмом, «если вы желаете вернуть свой товар…»
- Тухлый анекдот. Вас еще не было, а он уже ходил – хрипло засмеялся капитан Глотте, перечитывая через плечо неоконченную статью Марисы, которую она как раз готовила в «Скандалы недели» - и этого вашего тайного курьера и шпиона все знают. Фамилия у него Гассе, служит в Эскиле шерифом.
Она весело заулыбалась, скомкала недописанный лист и разорвала его на клочки.
Жаркое солнце, веселые люди, предвкушение грядущей ярмарки и свежий ветер навевали приятные мысли, поднимали настроение. И если в отделе Нераскрытых Дел, который только с сегодняшнего дня подключили к проверкам, еще не успели окончательно утомиться и возненавидеть этот ежегодный фестиваль, посвященный дню основания герцогства, то за неделю до торжества, в эти суетные предпраздничные дни, полиции и другим, ответственным за порядок службам на заслуженный отдых не было уже никаких сил, ни времени. Помимо торговцев и законопослушных гостей, в Гирту в эти дни со всех сторон съезжалось бесчисленное множество авантюристов, мошенников, воров и иных охотников за легкой добычей. Разбойники-рыцари и мелкопоместные землевладельцы из тайги, ловкие и хитрые бездельники из окрестных поселков и гастролеры без рода и племени, привозили с собой своих ухоженных, необычайно очаровательных и безгранично опасных девиц. Те надевали кокетливые широкополые шляпы и длинные юбки, вплетали в волосы цветы, выразительно улыбались гостям города в богатых ресторанах и на приемах, опаивали утомленных долгой дорогой путешественников, давали им курить опиум, вели в спальни, а когда те засыпали после тяжелого празднования и веселого вечера мертвецки-крепким сном, вынимали из-под подушек и матрасов укладки с деньгами и сундучки с драгоценностями и вместе со своими подельниками исчезали за городскими стенами, навсегда улетая со своей добычей в холодную северную ночь: попробуй-ка теперь найди. А найдешь, докажи, а если и докажешь, то либо возьми предложенный калым и езжай с миром, либо подстерегут на глухой лесной дороге, умело ударят остро отточенным копьем и бросят холодный труп в трясину.
В отделе Нераскрытых Дел был целый шкаф, забитый кипами с материалами по факту подобных происшествий, но никто никогда не расследовал их. Только перед каждым праздником на досках с городской информацией, на площадях, и проспектах рядом с соборами и церквями, иногда вывешивали объявления для гостей остерегаться случайных знакомств и быть бдительными. Впрочем, в городе поговаривали, посмеивались, что это особенно бойкие из молодых рыцарей, капралов и лейтенантов графа Августа Прицци со своими родственницами и подругами по его личному разрешению развлекаются, помышляют этими хитрыми и опасными поборами и грабежами с наивных, ищущих веселых приключений и прибыльной торговли приезжих, что лично военный комендант Гирты имеет с этих темных дел свой доход, и что есть даже некий тайный приказ самого герцога Вильмонта не трогать таких с тем расчетом, чтобы после фестиваля, когда ценности окажутся в ломбардах, а деньги в кабаках, получить и с этих предприимчивых ловкачей прибыль своему имению и городской казне.
И если для простых людей праздник должен был начаться в четверг вечером, то для его участников, торговцев, мошенников, жандармов и полицейских это тяжелое время началось уже сейчас: каждый искал своих выгод, кто служебных, кто личных, и упустить их было бы просто преступлением.
- Все, заканчиваем, еще отчеты писать. Всех остальных сегодня проверить физически не успеваем – глядя в список, веско рассудил, закивал головой, оправдался Фанкиль и многозначительно кивнул магистру Дронту, на что тот натянуто оскалился и с мрачным усталым задором кивнул в ответ.
- А еще опоздуны понаедут – мрачно напомнила, лениво кивнула Инга, намекая на то, сколько бы не проводили проверок, не писали инструкций, правил и запрещений, все равно из года в год находились такие ловкачи, кто подъезжал не за пять дней, как того требовал регламент, чтобы успеть задекларировать все товары, заплатить пошлины и оформить все надлежащие документы, а к самому дню открытия, когда до них уже никому не было никакого дела. Такие платили штраф и мзду за пропуск на ярмарку и в суматохе избегали лишних вопросов и трат за склады и гостиницы.
Было уже сильно далеко за полдень. Три часа кряду полицейские прогуливались между походных шатров, костров с треногами, фургонов и телег. Бесцеремонно заглядывали в палатки, под пологи повозок, дергали спящих на траве. Записывали всех подряд, формировали бестолковый, но необходимый, чтобы показать, что проделана большая и определенно необходимая работа, список. Окончательно утомившись этим делом и, если верить бумагами, обойдя не меньше половины лагеря и записав несметное количество какого-то народу, полицейские собрались за свежесколоченным, еще пахнущим горьким осиновым соком столом, неподалеку от южных ворот Гирты. Сидели, бессмысленно смотрели в кружки с теплым, дурно пахнущим ювом, листали свои папки, от жары и усталости уже не обращая ровно никакого внимания на царящую вокруг базарную суету, ржание лошадей, грохот телег, ругань и крики.
- А еще театр Закуччо… – глядя в журнал, мрачно сообщил магистр Дронт – остановились в гостинице «Сладкий Апельсин». Это на северном берегу, на Цветов у Инженерного…
- Это те, у которых женщины пляшут задом на коленях? – переворачивая страницы своей черной с лиловым папки, уточнил капитан Глотте.
- Да - устало кивнул маг – омерзительное зрелище. Видели их?
- Я бы их завернул еще у ворот, высыпал плетей как следует, а девок всех под замок и в монастырь, но просьба явиться, разогнать только в следующую пятницу вечером. Чтоб успели отыграть сколько сумеют. Хорошо собирают, лично сэру Фаскотти платили – поделился мрачными мыслями начальник ночной стражи.
- Понятно, что все давно продано – прокомментировала Мариса и сделала в своей папке еще одну пометку к статье.
- Вы еще о них в «Скандалы» напишите, чтобы больше народу было – откладывая свои бумаги, заглянул в ее записи, высокомерно кивнул, указал пальцем магистр Дронт – и не надо про сэра Фаскотти и сэра Гесса…
- Ага. «Неустановленные лица», как в прокуратуре. Как будто в первый раз! Не хуже вас, мастер Дронт, врать умею! – огрызнулась Мариса, недовольная тем, что он лезет не в свои дела.
- На вашем месте, Алистер – криво усмехнулся капитан Глотте – я бы с Анной не шутил. Это в газету и в прокуратуру она напишет «неустановленные». А где надо, там вас всех уже давно установили.
- А вот вы, Герман, сколько лет в полиции и как будто бы честный – внимательно глядя ему в глаза, насторожившись, язвительно улыбнулся, как будто невзначай, бросил ему магистр.
- Был бы продажным, был бы полковником – с мрачной веселостью ответил капитан, допивая свое юво – да и врать от пакостности натуры и по службе, это, Алистер, совершенно противоположные вещи.
Мариса усмехнулась его шутке. От усталости и жары, выпив всего одну кружку юва, она уже успела опьянеть, но при словах коллеги встрепенулась, ее взгляд прояснился и сверкнул лихим фанатичным огнем. По лицу пробежала мрачная и мстительная улыбка. Она достала кисет и попыталась прикурить, но рассыпала табак. Капитан Глотте протянул руку, взял у нее трубку.
- Раскурю – грубо кивнул он ей. Мариса подсела ближе, не рассчитав, пьяно ткнулась плечом в его плечо. Под плащом командира драгун глухо громыхнула броня, но капитан отстранился с кривой улыбкой – нет моя дорогая, я пока еще не пьян, и у меня жена, две дуры сестры, которых я не могу пристроить замуж и трое детей. Или с вашим Вертурой уже все, отправили под следствие, и теперь вы ко мне?
- Уехал он! – огрызнулась обиженная его грубой шуткой Мариса, вырвала из рук капитана ночной стражи едва только зажженную трубку, сверкнула глазами, бросила со злостью и обидой – уж точно не для вас тут сижу, возомнили тут, мэтр Глотте о себе!
- Злится значит ценит! – с мрачной радостью закивал, объяснил всем капитан. Двое драгун из ночной стражи сидящих тут же за столом со своим ювом, грубыми голосами засмеялись его словам, но скорее просто от нечего делать, чем от того что шутка их повеселила. Улыбнулся, подняв голову от своих записей, что он делал параллельно с отдыхом и Фанкиль.
Так за разговорами и несмешными шутками прошло еще некоторое непродолжительное время.
– Все, Алистер, вставайте. У нас еще много дел – первым поднялся от стола капитан Глотте, перекрестился, надел свою шляпу и заткнул за пояс плеть - а мне еще в ночную.
Рядом у карьера, под ивами у дороги, стирали белье. Женщины приходили с большими корзинами, досками и колотушками, в качестве прачек предлагали свои услуги живущим в шатрах на поле перед воротами Рыцарей. Стояли на мостках, валандали в белой от мыла и золы воде тряпки, переругивались друг с другом и сидящими не берегу бездельниками. Под ивами вдоль дороги, на веревках рядками висели, раскачивались по ветру разноцветные мокрые мантии, одеяла, белье и штаны. Тут же, на пологом берегу пруда, уже лежали многочисленные пьяные, прятались от солнца в тени. Между ними услужливо ходил какой-то делец с бурдюком, предлагал добавки, заламывал цену. Как не просили в долг не поил. Кто-то с кем-то поссорился, столкнул обидчика с мостков. Мокрый с головой мужик стоял у берега по грудь в воде, кричал, угрожал, тянулся руками, лез обратно. Его пихали ногой, пока он не догадался схватиться за нее. Пытаясь стащить противника к себе, сорвал с него сапог и под общий смех со всей злостью зашвырнул в воду подальше от берега.
- Мэтр Глотте! – у ворот в город полицейских приветствовал комендант охранения городских стен. Здесь несли вахту пятеро герцогских солдат, преданные к ним в усиление дружинники самообороны и несколько следящих за порядком на ближайших улицах полицейских. Выборочно проверяли входящих и выходящих из города, сидели на стенах, поводя в сторону лагеря приезжих стволом автоматического орудия, весело обсуждали последние городские сплетни. Самой важной из которых была новость о том, что на ярмарку твердо намерился приехать сам барон Келпи со своей свитой, что сейчас остановилась за ручьем, в лесу, в паре десятков километров от города по дороге на юг. Рассказали коллегам, что двое печально известных дебоширов из этой одиозной компании уже пытались проехать в город, но их ссадили с коней оглоблей и, изваляв в грязи, под смех почтенной публики, плетками погнали прочь от городских стен.
- Чей приказ такой был? – грубо спросил у них капитан Глотте.
- Сэра Августа Прицци! – браво и весело ответил какой-то лейтенант, подкручивая ус.
Капитан мрачно кивнул и приказал кучеру возвращаться в комендатуру на северный берег.
- Опять Гирту будут делить, кому на фестивале грабить можно, а кому нет? – когда они отъехали достаточно далеко от ворот чтобы их не услышали, уточнил Фанкиль. Он сидел, расслабленно откинувшись на задний борт повозки, вытянув ноги в проход, разглядывал верхние этажи домов, смотрел в ветреное, уже начинающее белеть от сгущающихся облаков небо.
- Будут. Но без нас – внимательно и зло глядя на рыцаря, бросил ему капитан ночной стражи. Фанкиль ничего не ответил, только понимающе кивнул в ответ.
***
К обеду ветер нагнал еще больше туч. Стало пасмурно и холодно. С каждым часом крепчающий ветер, все сильнее трепал листву, с глухим звоном теребил флюгера на башенках и крышах. Все разговоры только и были о том, что к вечеру опять будет шторм с ливнем. С крепости Гамотти молнировали, что идет гроза и скорее всего в городе снова отключат свет.
В полицейской комендатуре сегодня было особенно шумно и людно. Перед окошком регистратуры выстроилась большая очередь. Посетители заполнили коридор и зал перед парадными дверьми, заняли все скамейки, сидели на лестнице. Приехал граф Прицци. В сопровождении Пескина, того самого широкого усатого кавалера, что заведовал потешном турниром, где был травмирован Вертура, капитана Кроксена, барона Тинвега и майора Гесса прошелся по этажам, провел инспекцию в кабинетах, лабораториях и отделах. Осмотрев камеры временного содержания в северной части корпуса на первом этаже и зайдя в смежный с тюремным отделением, оперативный отдел, увидев, какая собралась толпа, сказал что непорядок, приказал открыть второе окно для приема посетителей.
Еще с утра собралась и снялась со двора бригада Монтолле. Мужчины поехали на Рыночную площадь ставить полосатый бело-рыжий шатер, готовиться к открытию. С ними уехал и инспектор Тралле. Оставив на дежурстве доктора Сакса, пока граф со свитой делали обход, двигаясь по длинному коридору от центральной лестницы в сторону отдела Нераскрытых Дел, вышел через калитку на первом этаже. Приехав на место, сидел в повозке, мрачно и недоверчиво наблюдал, как многочисленные плотники ловко собирают из заранее заготовленных балок каркасы для временных ярмарочных построек, ставят палатки и шатры, натягивают тряпичные стены, устанавливают ограждения и тут же рядом сколачивают скамейки и столы.
С восточного края площади, перед фасадом церкви, в тени живописных лип, так и стоял помост для порок и казней приговоренных к смерти. Вокруг быстрым шагом прогуливался, делал вид, что очень занят, помощник распорядителя ярмарки. Следил за тем, чтобы никто не ставился рядом с местом предстоящей экзекуции, не загораживал проезд рядом с ним. Недоверчиво принюхивался к дыму костра, который женщины из бригады Монтолле уже разложили за своим шатром, под ивами. Там, в огромном чугунном котле, уже во всю кипел терпкий луковый суп с кусками вяленой гидры. То и дело к стоянке подходили с мисками и ложками разные люди, спрашивали, почем, по всей видимости наивно полагая, что это публичная закусочная работает для всех. Им не отказывали, бойко наливали за мелкую монету. Хитро улыбались, когда спрашивали на чем бульон, всем отвечали по-разному, одним что из телятины, другим из куры, третьим из свинины.
Приехал ревизор, заглянул с седла в котел, скривил рожу и, бросив.
«Устроили тут!», пришпорив коня, укатил по какому-то важному делу обратно, к воротам герцогского дворца, туда, где сейчас тоже во всю шла стройка: за вчерашний день тут уже собрали каркас из балок для просторного открытого павильона и теперь сколачивали ограждения и трибуны для зрителей.
В пятницу, согласно расписанию, здесь намечались торжественное открытие праздника, парад, пешие маневры, а после, вечером, заявленные заранее кровавые дуэли для тех, кто миром не смог уладить тот или иной спор или конфликт. В павильоне намечался фуршет для гостей герцога Вильмонта и почетных жителей Гирты, по окончанию которого, после того как важные гости переместятся для продолжения празднования во дворец, предполагалось ночное гуляние, организованное целиком за счет администрации герцогства для городских служащих, унтер-офицерских чинов жандармерии и армии, а также их семей.
Конный же турнир отчего-то назначили на субботу, что вызвало недоумение у тех, кто намеревался вначале посостязаться верхом, а уже на следующий день, с похмелья, вволю посмеяться над веселыми пешими битвами. Кто-то нажаловался в герцогскую канцелярию, но там разъяснили, что такие рекомендации поступили лично от военного коменданта города, что ему виднее, и вообще администрация Гирты не решает организационные вопросы Фестиваля, для которых есть отдельная, принимающая заявки и пожелания не позднее чем за две недели до начала праздника, комиссия.
Хмуро и молча, без возражений, выслушав от знакомого важного господина все эти обвинения и упреки в бюрократии и огульном, бессовестном формализме, инспектор раскрыл свою папку с документами, еще раз сверился с планом мероприятий и аттракционов, приметив одно, сказал важное «Так» и, чтобы поскорее избавиться от вечно недовольного, придирающегося ко всему подряд помощника распорядителя ярмарки, поехал обратно в полицейскую комендатуру, как будто за какими-то важными разъяснениями.
- Лео, Герман – строго обратился он к сидящим за столом, пьющим чай, капитану Глотте и Фанкилю – что за черный человек такой? Откуда это? Кто допустил?
Граф Прицци уже давно уехал по своим делам. Взметая клубы пыли, гоняя по кругу какие-то пожелтевшие мелкие листья, на плац, с залива и реки задувал ветер. Раскачивал тополя, нещадно драл рябины во дворе, колотил ветвями о стены. В зале было сумрачно. В распахнутые настежь окна смотрело пасмурное, пронзительно-белое небо. Вместе со сквозняком в помещение врывались уже почти что осенняя, сырая, но еще теплая, свежесть и громкий, почти оглушающий, похожий на шипение волн, шелест листьев. Заглушал все звуки на плацу, срывал и уносил прочь отрывистые взвизгивания рожков, требовательные окрики команд и ржание лошадей.
По двору, придерживая одной рукой шапочку, чтобы не унесло прочь, а другой полу плаща, бежал какой-то незнакомый служащий. Ветер подул особенно резко и едва не развернул его своим напористым внезапным порывом. Где-то рядом, в здании, громко хлопнула незакрытая форточка, всхлипнуло разбитое стекло, загремели по камням выпавшие из рамы осколки. Рыцарь и капитан ночной стражи, не сговариваясь, подались вперед, с усталым безразличием заглянули в папку инспектора.
- Народ будут развлекать, показывать в клетке. Не запрещено же - прочел аннотацию, пожал плечами, безразлично констатировал Фанкиль.
- Ну так съездите, проведите осмотр, раз показывать будут! Ничего не проверено, не готово, а вы тут сидите! – еще больше нахмурился, с грубым нескрываемым раздражением бросил ему инспектор.
Фанкиль не ответил ничего. Как будто его это не касалось вообще, неторопливо накинул на плечо портупею, начал застегивать, оправлять ремень.
- Поеду тоже прокачусь – кивнул инспектору капитан Глотте. Полицейские взяли свое оружие. Рыцарь меч в ножнах, капитан перчатки и плеть. Грохоча сапогами, спустились по лестнице вниз.
За окнами зашумело. Как будто плеснули из ведра. Первые струи дождя с напором ударили по подоконникам, рассыпались холодными брызгами. Пошел дождь. Под его хлесткими ударами заспешили, побежали по улицам в поисках укрытия люди, заколотили пятками, поторапливая, забили ладонями по гривам коней, верховые. Где-то что-то опрокинулось, загремело железом. Еще сильнее закачались ветки рябин, посыпались, полетели первые рано пожелтевшие листья. Инспектор Тралле, ругаясь, бросился с грохотом закрывать окна, чтобы не заливало, не забрызгало папки с рабочими документами и столы.
***
Детектив и лейтенант гнали коней, пытались хоть как-то успеть добраться до Йонки до того, как их настигнет ливень. Вокруг натужно и тяжело скрипели деревья. Ветер раскачивал их, с шипением продувал сквозь сосновую хвою, тревожил стоящий на слонах холмов лес, нещадно раскачивал, трепал заросли осоки, приносил с реки запах сырости и мокрых камышей, поднимал на озере по левую руку от дороги холодные и серые, почти как на море, увенчанные белыми барашками, валы.
Серое печальное небо нависло над Керной. Тусклый, сероватый свет едва пробивающегося через облака солнца предавал земле и листьям какие-то особенно приглушенные, романтические цвета, как будто уже коснувшейся их еще очень ранней, но уже явно ощутимой осени. Одиноко стучал дятел. Нестройно бился глухой оловянный колокольчик на хомуте нескладной, впряженной в фургон, старой крестьянской лошади. Его меланхоличный звон навевал грусть, разносился далеко по лесу.
Где-то впереди громко, на всю округу, запел свисток. Детектив и лейтенант поворотили коней к обочине, пропуская мчащийся прямо на них, раскрашенный в должностные цвета фельдъегерской службы, маленький и легкий, но с плотно зашторенными окошками, запряженный двойкой, экипаж. Подпрыгивая на кочках, он с дребезгом и стуком копыт промчался мимо всадников, спустился по склону холма и исчез где-то за поворотом, в редколесье, укатив в сторону оставшейся где-то уже совсем далеко позади, за холмами, Гирты.
Подгоняя усталых лошадей, то и дело объезжая по обочине, фургоны и телеги, Вертура и лейтенант мрачно приглядывались к небу в просветах между сосен, с досадой кривились нерасторопности, заполонивших дорогу, многочисленных возчиков и пеших. В потоке идущих в город и обратно, ехали по высокому берегу реки. Как и все остальные вокруг, вяло переговаривались, курили, оборачиваясь к воде, оправляли рукой капюшоны и шапки, с видом знатоков погоды, важно задирали к пасмурному небу лица, недоверчиво щурились на бегущую далеко внизу, под крутым обрывом воду, приглядывались к ней. Ветер крепчал и вот-вот должен был начаться дождь, но спешить было уже некуда: все равно никуда не успеешь, промокнешь, а так хоть лошадь не выдохнется.
Из интересного, раз повстречали медленно ползущий по склону, вслед за вереницей каких-то крестьянских телег, огромный, как речная баржа, весь металлический, с брезентовым кожухом, парящий низко над дорогой, по виду, наверное, грузовой, парящий фургон. Трое запыленных мужиков в закатанных по колени штанах, с подвернутыми почти до плеч рукавами манерных столичных рубашек с оторванными пуговицами, толкали его в корму, выглядывали из-за бортов на дорогу, следили, чтобы ни во что не врезаться. На их ногах были местные плетеные из лыка лапти, по всей видимости купленные взамен разбитых в хлам туфель, в какой-нибудь деревенской лавке или крестьянской избе. Заросшие, небритые много дней кряду, потемневшие от загара, тягот пути и дорожной пыли физиономии выражали исступленное изнеможение, но светлые глаза, даже, невзирая на приближающийся дождь, смотрели как-то по-особенному радостно, лучились усталым, но чистым и даже как будто бы веселым светом. Вертура улыбнулся: ему внезапно подумалось, что эти столичные снобы-путешественники, до безумия отважные искатели дикой лесной романтики и приключений, презрев все опасности и тяготы пути, наверное, тоже, как и все остальные на этой дороге, едут на праздник в Гирту. Отринув воздушный корабль или ладью, на которой можно было беспрепятственно спуститься по реке, решив проверить себя, доказать свою удаль, своим ходом пробирались по глухим таежным дорогам и провели в пути, наверное уже к ряду много дней. Изрядно обтрепавшись, окончательно растеряв все свои пафос и горделиво-снисходительную манеру цивилизованных городских жителей, они с нескрываемой завистью и усталой тоской провожали взглядами повозки и всадников и, наверное, только близость конечной цели их пути, до которой оставалось не больше двух десятков километров, поддерживала в них остатки бодрости духа и предавала сил.
Вскоре показалась и та самая переправа, где полицейские останавливались, когда ехали вести расследование исчезновения людей у затерявшейся в лесу церкви. Но Вертура и лейтенант не стали спускаться тут. До Йонки, большого поселка, что стоял на том месте, где восточный тракт разделялся на два пути, на Столицу, и на Мирну: города-крепости за горами, на побережье северного моря, отсюда было еще далеко. Так что обсудив все за и против, полицейские пришли к выводу, что если поспешить, то до дождя «на авось» и успеют, а может и вообще не будет этого самого ливня: врут все мнительные мужики… Но как полицейские не торопились как не убеждали себя, что непогода пройдет стороной, как бы не понукали, не подгоняли коней, не ругались на них, обогнать дождь, у них так и не вышло.
С шумом, внезапно, прямо посреди лесной дороги, он накатился, налетел, тяжелой и плотной водяной стеной с такой стремительностью и силой, что детектив и лейтенант едва успели накинуть капюшоны и подоткнуть под портупеи полы плащей, чтоб не промокнуть сразу с ног до головы. Моментально окрасил все вокруг в грязные и мокрые, темно-серые оттенки, заволок реку до самого горизонта в обе стороны, с яростью, как будто грозя вырвать с корнем, закачал деревья, оглушил шумом капель и шелестом листвы.
- Вот дернул же черт! – закричал лейтенант, с головы которого едва не сорвало шапку и набрызгало воды в его флейту – надо было переждать!
- Ага! – перекрикивая шум ливня и ветра, придерживая рукой капюшон, чтобы не заливало водой в лицо, бросил ему детектив.
Только через два часа, все продрогшие, усталые и мокрые, полицейские въехали в городок, что находился на повороте дороги, пристроившись на каменистом склоне холма густо поросшего черным и непролазным еловым лесом.
Дождь поутих. Здесь, между высоких домов, стоящих вдоль единственной центральной улицы, почти не ощущалось дуновения летящего над тайгой, раскачивающего верхушки деревьев ветра. Откуда-то, перебивая шум воды, из раскрытого настежь окна доносилась музыка. Красиво, по-женски, играло фортепиано. Со скатов крыш, с карнизов и балкончиков, бесконечными потоками стекали потоки воды. Шумели в глиняных желобах сливов, бежали под уклон по дворам, вливаясь в текущий у подножья холма живописный бурный ручей. Мокрыми стояли серые гнилые плетеные заборы. По-осеннему желтели листья яблонь и живых изгородей вокруг серых ухоженных домиков светлеющих то там то тут выше по склону, в просветах плотно обступившего городок леса. Холодной темной зеленью кустились мокрые листья смородины и торчащие у стен и камней пучки неопрятной буйной травы.
На кривых, взбирающихся к вершине переулках и тропинках, было почти безлюдно. Но во дворах, под навесами и козырьками сараев, на колодах и скамьях сидели облаченные в сельские лейны и подвернутые до колен широкие штаны мастеровые и их женщины, занимались своим нехитрым ремесленным делом: плели циновки, корзины и лапти, вырезали по дереву, точили трубки, месили глину, лепили, раскрашивали тарелки и горшки. Вокруг бегали, шлепали по желтым бурлящим от дождя лужам, многочисленные, веселые, неугомонные и ничуть не боящиеся промокнуть маленькие дети, плескались, месили грязь, отвлекали родителей и старших братьев и сестер от работы и скупых деревенских бесед.
Дом коменданта полицейские узнали по фасаду с колоннами и мокрым красно-лиловым вымпелам. Вошли, сорвав с голов шапки, миновали сидящего на вахте за бумагами писаря, и поднялись на второй этаж, в кабинет. Найдя глазами иконы, перекрестились.
- Вертурко? – громко и с выражением прочел комендант, скептически бросил предоставившим сопроводительное письмо визитерам – ну добро пожаловать в наш…
- Гранд Марк Вертура, принц Каскаса… – грубо поправил его детектив, прервав все веселые инсинуации и, подбоченившись, оперся рукой о эфес.
- А я Карл Густав Дратте – перебил, веско, как будто он был самим Герцогом, ответил начальник городка, уставил не него неодобрительный и неподвижный взгляд – самый главный здесь, разумеется, после сэра Булле и государя Арвестина, дай Бог им многая лета – повернулся, откинулся на стуле, перекрестился на иконы и лампаду в углу – что за хутор такой Каскас, я не знаю, а будете еще вставать мне тут в позу, выкину вон к чертям, и покатитесь откуда пришли.
- Мы из полиции Гирты… - получив такой отпор, попытался Вертура.
- Барона Аристарха Модеста Визру в ваших бумагах вижу – как ни в чем не бывало неторопливо продолжил комендант - оказать содействие тоже вижу. Так что вот вам жетон, идите к шерифам. Это соседний дом налево от крыльца, на первом этаже.
- Это у вас в Мильде все такие вежливые? – скривился уже снаружи, на лестнице под колоннами лейтенант, насмешливо посмотрел на Вертуру и строго прибавил – все, молчите теперь, язык проглотите. Тут таких шуток не понимают, еще и меня поколотят из-за вашей дурной башки!
- Да, это будет печально – кивнул Вертура. Опустил глаза, устыдившись своей глупой выходки.
Они обошли весь городок. Пообщались с вялыми, но грубыми дружинниками и с шерифом Маззе, что, узнав коллег из города, пренебрежительно скривился и позвал их зайти в себе. Не проявив никакого интереса к барону, грубо нажаловался, что если сэр Герцог желает, чтобы в округе было спокойно, пусть выделит содержания и фуража на большее количество людей.
- А не три человека на ближайшие десять километров! – грозно сверкая глазами навыкате, насупив густые брови, предъявил он полицейским – у нас тут, на магистрали, знаете, сколько негодяев? А еще червоточины, волки, всякая мерзость, и с нас еще требуют патрулировать до Каменного Озера. Вон у меня тут свежеограбленные, езди теперь по округе, ищи кто их тут обул – и продемонстрировал двоих сидящих в углу за столом унылых и ободранных мужичков, по виду не местных – мне письменного приказа искать вашего барона не было. И сам виноват, знал как у нас тут. Раз такие все богатые и важные, пусть телохранителей себе нанимают, с ними и кататься, на горшок ходят всей толпой! Не стойте, садитесь.
Выпив с шерифом по большому стакану какой-то горькой до ломоты в зубах, ягодной браги, детектив и лейтенант вышли на улицу. Покачиваясь, придерживаясь за резные столбы крыльца, ежась от сырости и холода, печально смотрели на дождь и мокрые цветы в саду, что посадила, наверное, жена или дочь шерифа в аккуратных клумбах обрамленных разноцветными булыжниками. В дальнем конце двора, у забора, стояли на траве, мокли под дождем, старые, облупившиеся, сани. Громко фыркали в денниках лошади. Пасмурное свинцовое небо нависло над городком, стояло над темными крышами и каким-то по особенному черным, чужим и сумрачным лесом.
Усталость, серая дождливая мгла и ощущение позднего вечера клонили в сон. Вертура нащупал в поясной сумке часы: стрелки стояли на половине седьмого. Выпив и немного отдышавшись с дальней езды, от усталости он едва держался на ногах, очень хотелось домой, в свою комнату, лечь в кровать и уснуть. Но они были далеко от города, и он уже всем сердцем ненавидел этого глупого самоуверенного мальчишку, которого предупреждали, а он, как правильно сказал шериф, сам отказался взять с собой в попутчики вооруженных друзей. С печалью глядя на дождь, Вертура прокручивал в голове, придумывал, как возьмет и напишет в отчет: «были там-то и там-то, опросили таких-то и таких-то. По результатам проведенной проверки, пропавшего не нашли», но легче от этих мыслей не становилось: самым досадным в их положении было то, что даже если они поедут обратно, в город, прямо сейчас, то опять придется ехать по дождю, да еще и по ночной тайге, и даже в этом случае в Гирте они будут только к утру, и от этих мыслей ему становилось совсем невесело.
- Расспросим в закусочной – указал на высокий каменный забор постоялого двора, без особого энтузиазма предложил детектив.
- Ага – угрюмо согласился лейтенант, который думал, наверное, точно такие же мысли.
Дождь снова припустил. Гремя по улице, раскачиваясь на неровных камнях разбитой мостовой, к воротам спешно подъезжали все новые и новые гости. Из-под копыт лошадей с истошным кудахтаньем вылетали мокрые грязно-желтые куры. Дождь прибивал к земле выливающийся из закопченных печных труб белый терпкий дым. Как рассудили по запаху, что через дождь чувствовался даже с крыльца дома шерифа, полицейские, там готовили свеклу с чесноком и жареным хлебом.
- Этим и поросенка с огурцами маринованными и пюре со сметаной… – с мрачной завистью кивая на две кареты и компанию каких-то богатых и веселых, со смехом выгружающих чемоданы под дождь, путешественников, заявил лейтенант и нажаловался на Фанкиля, который выдал ему намного меньше подорожных, чем он просил – сам-то сейчас, небось, в «Сером Коте» заседает. Блины с красной капустой, свекольник и салат с острой редькой в оливковом масле наворачивает! А что ему? Постный день у него такой. С жареными кабачками в майонезе!
Вертура молча и безразлично кивнул. Накинув на головы капюшоны, детектив и лейтенант взяли за уздечки своих лошадей и вошли на двор гостиницы.
- А служилые, из Гирты – встретил их сторож и без лишних расспросов выдал их коней мальчику-конюшему, чтобы отвел под навес, насыпал зерна и налил воды.
Детектив и лейтенант кивнули ему и, устало опустив головы, молча направились в дом - массивное двухэтажное каменное строение с просторной аркой входа занавешенной как пологом тяжелым ковром, под которым они вляпались в натоптанную на земляном полу лужу слегка присыпанную соломой и опилками. Войдя, огляделись. Окинули угрюмыми взглядами широкий стол, на скамьях перед которым уже не было ни одного свободного места и арочные ниши у противоположной стены: в одной за своим прилавком, стоял шинкарь, к которому уже выстроилась очередь из желающих еды и питья гостей, а в другой был разложен очаг. Над огнем, на крюках висели многочисленные закопченные котлы. Служанка в кожаном фартуке и плотно, чтобы не обгорели волосы, намотанном на голову платке, поддевала их крюком, ворочала, как сталевар у доменной печи. Из самого большого наливала всем желающим чихирь.
В самую дальнюю же нишу, что как и входная арка была также укрыта пологом, направлялся паренек. Нес на вытянутых руках начищенную до блеска, так необычно контрастирующую с общим закопченным интерьером, укрытую свежим белым полотенцем кастрюлю, наверное с особенно изысканны угощением для богатых важных гостей.
Детектив и лейтенант понуро прошли вдоль большого стола и уселись недалеко от входа на неудобную скамью спиной к залу, лицом к столу-полке и полукруглому окошку высоко под потолком, по виду похожему на тюремное. Сорвали с голов шапки, развернувшись вполоборота, яростно перекрестились на иконы в отдельной, рядом с шинкарем нише.
- Вот прямо так и представляю, как этот наш интеллигент залезает мордой в грязный котелок, а потом его и вылизывает… – оглядев столы и принюхавшись, покачал головой, устало улыбнулся Вертура.
- Заканчивайте балаган! – нисколько не оценив его шутки, тоже окинув злым взглядом зал и посетителей, схватил его за плечо лейтенант и грубо приказал – сидите здесь.
Скривив свирепую рожу, направился к шинкарю, продемонстрировав ромб полиции Гирты, протолкнулся через очередь каких-то лохматых небритых путешественников, грубо нахамил им, заказал большую миску свеклы с яйцом и хлебом.
- Полиция Гирты! Без очереди! По личному поручению! Юва! И быстрей, быстрей! – нагло кричал он, поторапливая, чтобы не возились.
- Йозеф! – окликнул коллегу, закричал через весь зал Вертура, замахал лейтенанту, чтобы тот взял еды и ему, но полицейский как будто не понял намека или в общем шуме не услышал, и вернулся к столу только с кружкой и миской для себя, так что детективу пришлось идти и заказывать самому себе. Но как у лейтенанта у него не вышло: его без очереди уже не пустили. Какой-то злой бородач в толстой кожаной куртке и с топором крикнул ему, чтобы шел вон, или сейчас он проломит ему голову. Под одобрительные возгласы раззадоренных выходкой посетителей толкнул его так, что Вертура едва не оступился.
- Так тебе! – начали толкать его со всех сторон, засмеялись обиженные лейтенантом в очереди мужики – все стоят, и ты постоишь!
- Это юво делают с примесью нагара местного дуба – с позором отстояв очередь, наслушавшись замечаний, упреков и насмешек, хлебнув изрядного унижения, вернулся с двумя большими кружками и недвусмысленно отстранил обе от лейтенанта, который уже успел допить свою, чтобы сказать хоть что-то в свое оправдание, поделился мыслями он – и я кое-что узнал о нашем Визре.
- Да к черту его! – с раздражением бросил ему лейтенант, мрачно обгрызая смоченную в жиру черствую обкусанную горбушку, которую он стащил из миски соседа, что, не доев, куда-то ушел, оставив ее на столе.
- Он был здесь, правда, инкогнито… – продолжил Вертура.
- А как иначе-то? Протрезвел бы утром на Переправе без штанов, ищи потом с кем он там пил – грубо перебил его лейтенант, окинул надменным взглядом столы, хохотнул – это в Гирте, у нас, люди культурные, а тут тайга. Ограбят, обворуют, облапошат, еще и безделицу на ход ноги втридорога заставят купить.
Он уже успел захмелеть от усталости и настоянного на дубовом нагаре, крепленого самогонным спиртом, юва и теперь окончательно рассвирепел. Грубо высказавшись о местном напитке, нравах и коллегах, особенно о Фанкиле, машинально защипал бороду, жадно, с алчной завистливой злобой, уставился через плечо Вертуры на сидящих за соседним столом молодых девиц, что, заметив его грозный пьяный взгляд, завлекательно и по-деревенски надменно, заулыбались ему в ответ.
- …И он уехал с банкиром и капитаном на возчике Дролле – попытался вернуть разговор в конструктивное русло детектив – этот Дролле тот еще негодяй, пообещал доставить до города прямиком и быстро. А трактирщик, конечно же, он так прямо не сказал, но точно это он рекомендовал барону, этого Дролле как надежного и законопослушного ездуна. Так что мы, Йозеф, имеем дело с бандитским промыслом. А вы…
- Это не наша территория – устав от его речи, снова перебил, бросил ему лейтенант, тараща глаза, на одну из девиц, что начала расчесывать длинные волосы – ну рапортуем, сообщим, а местные все равно расследовать не будут. Надо им это?
- Ну тогда так и напишем, что раз у них в порядке, то пусть сами разбираются и отвечают, куда барона дели – понизив голос и, навалившись на стол грудью, чтобы придвинуться как можно ближе к лейтенанту и за шумом в зале никто не мог расслышать о чем идет разговор, продолжил настаивать детектив.
- Да пишите что угодно! Что вы ко мне-то пристали? Я ничего писать не буду! – огрызнулся лейтенант, отвернулся от девицы и уставился в свою свеклу – чего вы от меня-то хотите?
- Я в город хочу, домой! – глядя за окно, где уже совсем стемнело, и шел проливной дождь, не вытерпел, высказал ему уже изрядно раздраженный его безалаберным поведением и полным нежеланием хоть как-то выполнять поставленную задачу, детектив – от вас, Йозеф, подальше и от этой дыры. Темно уже, что теперь-то будем делать?
Все новые и новые посетители вваливались в зал. Кричали друг другу, шумели, топтались сапогами на мокрой соломе в луже перед входом, бросали на пол вещи, с грохотом падали рядом на скамьи. Ошалелыми с дороги, хриплыми усталыми голосами требовали всего побольше и побыстрей.
- Поделитесь! – наконец не вытерпел, одновременно грубо и жалостливо, как обиженный неправедной жизнью, злой, но голодный, попрошайка-пьяница на площади, взмолился лейтенант и уставился на одну из кружек с ювом, которую с запасом принес для себя детектив.
Где-то далеко в небе, за мутным стеклом окна, сверкнул сполох молнии. Запоздало ударили первые раскаты приближающейся грозы.
- Так мы остаемся или едем? – спросил Вертура в ответ на отупевший от усталости и выпитого взгляд коллеги.
- Никуда мы не едем! – кивнул в сторону окна лейтенант – остаемся. Комнату возьмем, утром поедем. В такую погоду сами пропадем в лесу. Дайте выпить.
- Тогда идите и договоритесь о ночлеге и закажите еще юва и еды – не скрывая злорадства, приказал Вертура, шантажируя, придерживая кружку подальше от полицейского – у вас без очереди получается, а меня из-за вашего скотства побили.
Лейтенант схватил его кружку, выпил одним махом половину, громко хлопнул себя по бедру шапкой и злой развязной походкой, заломив руки в разрезы штанов, направился в сторону шинкаря, выторговывать комнату подешевле, поудобнее и потише. Развернувшись на скамье, Вертура с мстительным интересом наблюдал, предвкушая, каких заслуженных тумаков сейчас он получит от разъяренной его первой выходкой толпы, но хитрый лейтенант второй раз без очереди не полез. Смирено встал последним и печально, как будто он простой подневольный деревенский мужик, а вовсе не бравый и злобный служащий жандармерии Гирты, потупил взгляд и опустил плечи.
Через полчаса полицейские сидели на узких деревянных кроватях в тесной комнатке, где из мебели были только тумбочка вешалка и стол у окна, между этими самыми кроватями, на котором в глиняной миске с жиром, густо чадя, горел тряпичный фитиль.
За окном было темно. Печально лил дождь. Сумрак и тяжелый осенний ливень, сквозь который пробивались сполохи далекой, проходящей где-то к северу от городка, за холмами, грозы, навевали самые грустные мысли. Резкие голубовато-белые вспышки молний вырывали из темноты черные изломы крыш домов в стороне и верхушки деревьев стоящего за окном, за каким-то темным пустырем, леса.
Комнату детективу и лейтенанту и вправду дали неплохую. На втором этаже, почти в самом дальнем конце дома, уютную и тихую. И хотя из-за тонкой двери постоянно доносился грохот шагов и голоса, шумно не было: большинство постояльцев были еще внизу. Ужинали, вели свои путевые разговоры, бодрились, выпивая кружку за кружкой крепкого, отдающего мореным дубом юва, не спешили идти отдыхать, наслаждаясь теплом очага, застольем и грохотом бушующей над тайгой грозы.
Откуда-то издалека, внезапно, резко и пронзительно, перебивая шум непогоды, вдруг запищала волынка: очнувшись после вчерашней бессонной ночи, на двор ввалился местный музыкант, надул свой мех, отрегулировал клапан, заиграл веселую и бравурную песню. Его приветствовали напористыми криками и свистом, радостно затопали ногами, забили о столы кружками так, что затряслись стекла и стены. Какие-то девицы в коридоре засуетились, озабоченно, многократно и требовательно спрашивая друг у друга, хорошо ли они выглядят, застучали каблучками, потащили танцевать своих мужчин.
Когда они ушли, вокруг стало как-то по-особенному тихо и безлюдно. За окошком стояла ночная, шелестящая дождем мгла. В сполохах молний проглядывал серый, заросший густым, немногим не достающим до окон второго этажа тревожно шуршащим под ударами непогоды бурьяном, перелог, за которым темнел густой и непролазный, таежный лес. Вертура напился. Сидя в этой сырой комнатушке перед кувшином и лампадой, ему внезапно стало как-то по-особенному, как бывает только очень-очень далеко от родного дома, на холодной и враждебной чужой земле, горько, одиноко и тоскливо. Захотелось плакать: сейчас он был совсем один, в компании пакостного, и при этом до омерзения льстивого выжиги-лейтенанта, вдали не то что от Мильды, но даже от той квартиры на перекрестке улиц генерала Гримма и Прицци, к которой он уже успел привыкнуть здесь, на севере, и которую уже начал считать своей. Сидел в какой-то уж совсем далекой и абсолютно, вдвойне, чуждой ему глуши, в окружении совершенно непонятных, вероломных, шумных и диких, совсем не похожих не то что на него самого, а даже на коллег из полиции Гирты, каких-то до безумия отчаянных и непредсказуемых путешественников по тайге и лесных людей. Ему было печально и неуютно в их окружении и этом месте. Он чувствовал себя брошенным и одиноким, и дурные пьяные мысли одна хуже другой, о ночном налете, о пожаре, о близости скрывающихся в чаще и высокой сорной траве тварях, типа гидры или чего похуже, что могут подкрасться к дому и легко забраться в окно в любую минуту, лезли ему в голову, тревожили его сердце.
Наверное, какие-то похожие мысли думал и лейтенант. Смотрел перед собой печально и потеряно, как домашний кот, которого хозяева вывезли в лес, бросили одного под дождем, уехали и больше никогда не вернутся за ним.
Так они сидели друг напротив друга, уткнувшись локтями в стол некоторое время. Тоскливо смотрели в кружки, поглядывали в окно на поле, на склон холма и возвышающийся над уродливыми мясистыми листьями лопухов и чертополоха темный лес. Вливали в себя горькое до тошноты юво, наливали по новой из огромного, принесенного мальчиком-слугой кувшина. Оба молчали, пока спиртное окончательно на замутнило головы. Даже несмотря на все тяжелые и угрюмые мысли и полное нежелание говорить, не развязало языки.
- Утром сразу едем в город – медленно и неохотно проговорил лейтенант Турко, как будто только чтобы начать хоть какую беседу – как вы все выяснили, так напишем. Рапорт в прокуратуру подадим, пусть дергают местных. Это они должны искать, а не мы…
- Да в топку все это! Плевал я на вас и вашего барона! Пишите что хотите! – раздраженно бросил, теперь сорвался и детектив, но, тяжело вздохнув, понизив голос, все же поделился мыслями – тут другое, Йозеф... Смотрите. Мы приезжаем в карантин, сталкиваемся с людьми, на которых испытывали какие-то, как говорит Лео, высокие технологии. Потом исчезают известный банкир и капитан, а с ними и сэр Визра. Их везет некий человек, которого рекомендует хозяин этой забегаловки. Кстати, потомственный шинкарь: этим домом владели его отец и его дед. Они здесь живут, все местные, всё знают, кто чем занимается и что у них тут творится, и тоже должны быть в деле. Так что налицо то, что он намеренно, за определенную мзду, завлекает всех желающих добраться быстро до Гирты, в карантин, а потом все говорят, что они пропадают на дороге и это гастролеры или какие еще злодеи… А что попался родственник генерал-губернатора Визры, это уже не просто так, шинкарь точно знал, с кем имеет дело, знал что важные персоны и они попадут в ловушку, специально подставил именно их. Прокуратура назначит проверку, найдут крайних, этого Дролле и шинкаря, может быть. А как намекал Лео, эти с дисками объявятся в городе, будут совершать противоправные действия…
- И что вы предлагаете? – задумался, отозвался лейтенант.
- Я не знаю… – печально ответил детектив.
- Тоже мне шпион из Мильды! – покачал головой лейтенант и, распустив завязки своей куртки, улегся на кушетку – Анна так старалась, настоящим героем своей бездарной книжонки изобразила. А вы?
- Она пишет бездарные книжонки? – улегся на свою кровать по другую сторону стола, заложил руки за голову, уточнил детектив – Йозеф, а что вы к ней драться-то полезли? Что она вам сделала?
- А вы хоть знаете, кто она такая вообще? – бросил ему лейтенант. Напившись юва, немного успокоившись, разговорившись, он стал как-то по-особенному зол и охотлив до бесед – тварь она продажная и провокатор! Плевать ей на всё и на всех, сдаст она вас, как только ей скажет Хельга, когда там решат, что вы им больше не нужны. И еще будет главным свидетелем по вам, как с сэром Лантриксом. Думаете что, вы первый, с кем она так любезничает? Она не рассказывала? Нет? Так вот был такой человек, имел должность коменданта Южного Берега, сейчас вместо него Тиргофф.... Доверие потерял, и Хельга сказала Анне также как и к вам, лечь к нему в постель. Его арестовали, год держали в карцере в Этне, потом казнили под предлогом мздоимства и растрат из городской казны. Только когда его вели на плаху, у него уже не было ни языка, ни пальцев обеих рук. Чтоб ничего и никого не выдал. Вот такая вот ваша Анна. Нормальная женщина первой в постель не прыгнет! Ей приказали вас дурить, она и исполняет. Мразь она конченая, актриска, тварь лживая, веры ей нет, а вы повелись, драться за неё полезли!
- Кажется, вы только что раскрыли все карты своего руководства – высказал ему после некоторой паузы свое мнение детектив.
- Ничего я не выдавал! – огрызнулся лейтенант, с каждым словом он сердился все больше и сильней – нам от нее что ли хорошо? Мы служим Гирте, а кому они с Хельгой служат и кто они вообще такие, одному Богу известно. Слышали такую фамилию Тралле? Когда была Смута, она заходила в дома, а там потом только трупы лежали, и стариков, и женщин и детей, никого не оставалось в живых. И у всех было разорвано горло и кровь выпита. Она вырезала семью Зальмарре. Всю целиком, вместе с родственниками, солдатами и слугами. Как, думаете, у нее это получилось? Зачем? До Смуты у них был замок за Сталелитейными, но она сожгла его, перебила всех. У нее есть конь, есть показания, люди видели, как он превращался в чудовище и как они вместе пили кровь, жрали мертвечину. Только все эти показания были потом изъяты из дел ее же приказом и брошены в печь, потому что сэр Вильмонт назначил ее куратором безопасности Гирты. Вот так вот. А знаете почему? Потому что раньше эти земли, на которых мы сейчас находимся и все сталелитейные промыслы, были владениями графов Зальмарре, вассалов сэра Вильмонта, а после того как она всех их убила, тогда, когда была Смута, когда их задним числом обвинили в том, что они поддерживали Круг… А кто его не поддерживал, кроме Тальпасто и Дорсов? Все! Так вот все земли на северном берегу Керны стали личным владениями сэра Булле, а управляющим на них назначили Аарона Солько, который сам был в Круге, и люди начали пропадать, и началась вся эта чертовщина. И кто она тут, в Гирте после такого? Куратор полиции, советник Герцога, вот кто. И Анна такая же, креста не носит, от церкви ее отлучили. И Ева с Эдмоном: вот ее дружки. Кто он такой этот Даскин? Из какого леса вылез? Он вообще у нас не служит, в бухгалтерии о нем ничего нет. Какой-то давний приятель Валентина, преступник, каторжник беглый, налетчик-душегуб. Наездами в городе, и каждый раз происшествия, поджоги, убийства, а потом устный приказ «не расследовать». А мэтр Тралле кто? Муж он этой Хельге, брат, отец, или просто для протокола, записан? Вот такие пироги. А сэр Лантрикс был не хуже ни лучше того же Фаскотти или Тиргоффа. Ну воровал. А кто не ворует в наше время? Сэр Булле разве что. Он не ворует, он просто берет из казны!
- А этот сэр Лантрикс был вашим старшиной? – догадался детектив – и при нем у вас были должность и хорошее место?
Лейтенант сел, с грохотом ударил сапогами в пол. Вертура инстинктивно нащупал рукоять меча, взявшись за нее, случайно громыхнул ножнами. Полицейский замер, настороженно уставился на него. В его глазах стояла бессмысленная и отчаянная свирепость зверя, готового драться за свою жизнь.
- Вы за мечик-то не хватайтесь Марк! Не выйдет! – сжав зубы, покачал головой, как будто растягивая время, прорычал он, схватил свою кружку и начал жадно пить. Допив, повалился набок, на локоть и, тут же, подавшись лицом вперед, скособочив голову, уставил в лицо Вертуре свой острый нож – я егерем был! А при сэре Халмаре Лантриксе инспектором… - он откинулся назад и гулко ударился затылком о деревянную стенку, выставил нож перед собой, как будто любуясь им - на рынке, у восточных ворот, у Гончаров, рядом с Этной. А как его арестовали из-за вашей Анны, так меня в лейтенанты к Валентину. Мы тогда с Микой в трех комнатах жили. Одна для детей, другая спальня и еще гостиная. Все у нас было, и вот на тебе! Как сэра Халмара сместили, переформировали нас, званий лишили всех. Могли хотя бы на ворота… Там не то что на рынке конечно, но тоже ничего, или к приставам… Нет же, в Нераскрытые надо было. Хуже только в постовую и конвой. Приказ у них был от сэра Гесса. Ткнул в списки, куда кого не глядя, и аминь. На рынке-то хоть знаете как? И масло, и сыр, и подарки, и споры все решай, и долги… а тут только герцогское жалование и премия и то, если нарушений нету. Вот надо было такое мне? А главное что изменилось-то? Да ничего. Чем сэр Лантрикс им не угодил? Тиргофф и его братия, что ли не ворует? Отняли у одних, дали другим.
- Значит, на то были причины. И скорее всего политические – веско рассудил Вертура, налил себе и выпил.
Какое-то время он лежал, слушал пьяные разглагольствования коллеги, удары грома за окном и шум дождя. Редкие шаги в коридоре и далекий хор голосов в обеденном зале, затянувших какую-то долгую и тоскливую песню.
- Живем теперь как нищие! – продолжал ругаться лейтенант Турко уже скорее не зло, а больше обреченно и обиженно, снова достал свой нож, подкинул его в руке, но не поймал, уронил себе на колени – а все ваша Анна! За что мне, спрашивается, ее любить? За то, что у меня прошлой зимой жена и детишки лежали, умирали с гриппом, а не то что на лекарства, на дрова даже денег не было!
- А как выжили? – уточнил Вертура.
- Да Лео помог, поддержал… - со стыдом смутился лейтенант как будто ему было неловко об этом говорить, снова начал ругаться – …с Ингой они к нам ходили, таблетки давали, температуру мерили… Все отчитывали, слова не давали сказать, ругали, что пьянь я и тварь ленивая у них! А я просто жить хочу как все люди, по-нормальному, по-человечески! И жил бы, если бы не Анна. И если бы только одного сэра Лантрикса сгубила! Аферистка она, и что у нее сапоги дырявые, это все чтобы вы ее пожалели, прикидывается. Деньги-то у нее есть. От Тарче, от сэра Халмара, сколько ей всего дарили, где все это? Припрятала и плачет, какая она нищенка. Сама у Хельги на квартире живет, были там, видели как у них? Крутит она вами и посмеивается, перемывает вас с сестрой на кухне за фужером. Плевала она на вас, и на меня, и на всех. Сдаст она всех нас, как только ей прикажут и в тюрьме, между пытками не навестит. И дай нам Бог сознаться сразу во всем… - и прибавил с раздражением и обидой – дурак вы Марк! Наивный вы человек! Вам уже все прямо говорят, а вы не верите!
- Она не похожа на актрису – возразил Вертура – она похожа на женщину, которая очень несчастна, одинока и никто ей не верит…
- А кто ж ей теперь такой поверит! – развернулся к нему лейтенант и снова подкинул свой нож. Опять не поймал, уронил рядом на постель. Его пьяный голос уже спустился на хриплый утробный рык, и теперь, наверное, их разговор слушали и в соседних комнатах – только тот кто знать ничего не знает и знать не хочет, такой фантазер как вы! Не верите? Хотите проверить? А я вам скажу как. Видели у нее шрамы на спине? Вот спросите, за что, кто такой Генри Тарче, и как она их всех сгубила. Кто запер их в доме так, что никто не спасся, не смог выбраться, и поджег их? Сами сгорели?
- Она подожгла дом с людьми?
- Вину не доказали… – покачал головой лейтенант – ее там не было. В конторе была, бумажки перебирала, все ее видели…
- Но если ее вина не была доказана, тогда почему дали плетей? - уточнил детектив.
- За то, что она вдова и была любовницей сэра Генри! – с кривой усмешкой ответил лейтенант – так что не обольщайтесь, и вам с ней тоже полагается за блуд. У вас, в Мильде что, разве такого нету?
- Есть – ответил, согласился детектив – но у нас полиция в большинстве своем в такие дела не лезет. Да и город большой, за всеми не уследишь. Но бывают, конечно, прецеденты. Порют временами на площади для профилактики неверных мужей и жен, чтобы другим неповадно было. Так значит, она убила своего мужа, потом этого Тарче, а потом донесла на коменданта Южной Гирты?
- Ага – тяжелым страшным голосом ответил лейтенант Турко – и вы следующий.
- А как она убила мужа?
- А как убивают ведьмы? Зашила свои окровавленные волосы в платок, его лошадь прямо в полынью и скинула. Бывает конечно, все люди падают с лошадей… Но чтобы, проходя под городскими воротами в среду, в день, когда предали Христа, Господа нашего, в полдень... А она стояла на стене, смотрела. Вместе с другими женщинами провожала солдат на войну. И ведь в доспехах был, не придерешься, не выловили.... Верите в такие совпадения?
- Но почему она ведьма-то? – спросил детектив. Разговор все больше и больше увлекал его. Он отставил в сторону кружку и мысленно приказал себе не прикасаться к ней, чтобы окончательно не опьянеть.
- А что она, не ведьма? – понизил голос до тяжелого низкого рева полицейский и сделал долгую паузу, словно стараясь подобрать нужные слова – все они там с Хельгой и Евой три ведьмы. Может и Анна тоже была в Столице, и ей там тоже голову сверлили, как и ее сестре. Черт ее знает. Это все из-за этой Тралле… Раньше не было такой чертовщины. Гирта была самой сильной, ни Фолькарт, ни Иркола, ни острова бунтовать не смели, даже ваши Эмери из Мильды к нам не лезли – как-то внезапно перескочил на политику лейтенант, но детектив не стал перебивать его, решил послушать, что он будет говорить - все у нас было. И народ богатый и сталь и уголь и лес. А потом сэр Конрад умер, и началось… Людишки у нас жадные стали все, злые, каждый тянет на свою сторону, каждый только под себя загрести норовит. У кого есть деньги, нанимает себе депутатов, юристов, сидят языками молотят, решают, каким еще налогом нас обложить, чтоб хозяину больше было. Вон как сэр Вилмар, средний сэра Вильмонта взял и в Столицу укатил. Шикует там на наши денежки. И все так: ограбят народ, нагребут и бегом из Гирты. А откуда богатства? Введем новые поборы! А самим себе только льготы, налоговые вычеты. Это такая демократия у них, свобода, суверенитет. Кто больше заплатит, за того и проголосуют… А теперь еще и леди Вероника – вот она самая настоящая ведьма. Она такая же, как Хельга, тоже из Столицы. Сразу видно, одно ведомство. Как приехала, сразу начала наводить свои порядки, сразу отменила половину постановлений, на некоторые законы вообще мораторий наложила. И сэр Прицци и леди Тралле сразу за нее, поддерживают все ее решения. А леди Булле, даром, что с весны в городе, всех построила, со всеми подружилась, все к ней в очередь на прием выстроились. Молодежь наша ей в рот смотрит, такая она вся... Мужики без ума от нее, как вы за Анной бегают. Глаз с нее не сводят. За нее уже и дрались насмерть, и вешались…. А кто на ней женится, тот и будет править Гиртой. Одной породы они с Анной. Всех вокруг пальца обведет… Старшие наши все против нее, но боятся сэра Августа. В нее и стреляли, и кинжалом кололи, и конем давили. Знаете, читали уже в отчетах, как у нас тут, в Гирте, дела делаются? А не вышло! – лейтенант схватился за кружку и снова начал из нее пить. Напившись, утер усы рукавом, нахлобучил на голову свою шапку и продолжил уже громким шепотом, с опаской и нескрываемой тревогой – ударили ее, а она стоит, улыбается и кровь из раны хлещет, только не красная, а синяя. С ней маг приехал, рукой повел, огонь, дым вокруг, а тот, который напал, катается по мостовой, горит... А потом они пришли к этому, как его, помощнику мастера Роффе, мэра нашего, прямо с заседания вызвали, и в его кабинете же и повесили, а мэтр Кноцци написал, что причина смерти - самоубийство. Бояться теперь леди Булле. Но никто слова поперек не говорит, а вот еще недавно было… - лейтенант запнулся, как будто вовремя прикусил язык, продолжил - молчат все наши, дружины к бою готовят, патроны клеят, точат мечи. Устали все, но скоро еще хуже будет. Вспыхнет Гирта.
- Боятся, что она наведет порядок и прекратит тот бардак, который творится здесь? – осторожно уточнил детектив.
- Ага – после некоторый паузы ответил лейтенант – кто не понравится, кто слово поперек скажет, всех за ребра перевешает. Вот она настоящая Булле. Все нынешние, посмотрите портреты в ратуше, голубоглазые и светлые. Это кровь жены сэра Конрада, Волчицы Сив, матери сэра Вильмонта и леди Клары, жены сэра Ринья. А леди Вероника внучка леди Хендрики, его сестры. И по характеру она тоже чистокровная Булле. Дочь Лунного Дракона, змея, как леди Мария, жена сэра Августа, злобная, хитрая. Только вы этого не выспрашивайте ни у кого, и я вам этого не говорил... Но все это знают и видят, она настоящая наследница. Как только она прикажет, все пойдут за ней.
- Боитесь ее? – спросил Вертура и налил себе еще юва, пока лейтенант не выпил всё оставшееся в кувшине.
- Страшно жить будет конечно… – ответил, немного успокоившись рассудил тот, уже нисколько не скрывая страха и восхищения – но я-то человек маленький, много не наворую, мне разве что служебное несоответствие, штраф и плетей. А вот кто постарше, у кого служебный подлог и взятки серьезные, вот тем одна дорога: болтаться на крюке над Керной. А так, для простых людей даже лучше, когда у власти такие как леди Вероника. Крови правда прольется… Но такой гнилой крови и не жалко. Да и так все равно постоянно льется, но может и получится мразей этих и ворье каленым железом выжечь, порядок навести… Сами видите что у нас тут. И это еще порядок. Почитайте по Восточной дороге или по Зогдену, как там у них.
- Знаю, всякое видел – согласился, кивнул Вертура – вот у нас в Мильде с подлогом, казнокрадством и сокрытием не церемонятся. Сразу старшину района могут снять и в тюрьму, а семью прочь из города с конфискацией имения. Имущество в казну, детей в монастырь. В суде при совершении преступления государственная служба считается отягчающим…
- Да, нам бы такое – согласился лейтенант – а то все наоборот. Если ты нищий, яблоко укради: суд плетей с исправительными работами даст. А если депутат или рыцарь, то хоть народ на проспекте мечом руби, все можно, напишут в «Скандалы» статейку и карикатуру нарисуют для смеху... Вот только недавно сын мастера Васко, это который занимается лесозаготовками, на улице, на коне с дружком в толпу с копьем с разгона въехал. Как в книжке хотел, думал как раньше, ничего ему никто за это не сделает. У него дядя – полковник жандармерии, у сэра Прицци в клубе, отец крупный подрядчик. Будет с такими ссориться кто из-за такой ерунды? Махнули бы рукой раньше и забыли, а к этим сэр Тинвег лично приехал, доставил обоих к леди Булле. Она даже разбираться не стала, приказала на клюки за ребра прямо к решетке Собора прицепить – лейтенант злорадно усмехнулся, зашептал еще тише – первый сразу помер, а Васко Младший висит, орет на всю площадь, с проспекта слышно. Приехал Васко Старший, его отец. Мэтр Форнолле его сержанту голову мечом разбил, когда те снять попытались, говорит – не знаю ничего, приказ. Идите к леди Булле, у нее разрешения забрать просите. А она: у меня неприемный день. Пока бегали, разбирались, младший Васко тоже помер. А отцу его плетей вне очереди приказали дать на Рыночной, прямо при всех. Я когда в Еловом егерем был, не было покоя от их семейки. Теперь, говорят, не видно не слышно. Только так и надо с такими, если честно, руку на сердце положить.
- Ага – согласился Вертура, он хотел рассказать, что сам видел принцессу Веронику и даже разговаривал с ней, хотел поделиться впечатлениями, но вовремя прикусил язык.
- Вот так вот – назидательно заключил лейтенант и принялся пить прямо из кувшина – вот такая она, наша светлейшая леди-герцогиня. Никто теперь не хочет враждовать с ней. Даже сэр маршал. А сэр Булле как будто и не понимает, что когда придет время, то и ему и его кровным придется потесниться. И его старший Берн в лучшем случае так и останется у себя на юге, в Басоре, генералом экспедиционного корпуса или комендантом крепости. Или понимает, но ничего уже сделать не может, потому что все они из Столицы, а против Столицы идти нельзя. А впрочем черт с ними со всеми, не наше это дело. Мы люди подневольные, ничего не решаем, ничего от нас не зависит… И слава Богу!
Он сорвал с головы шапку, поднял перекошенное лицо к потолку, истово перекрестился, снова начал пить. Покончив с кувшином, без всякого спросу взялся за кружку Вертуры и выпил все оставшееся и в ней. Допив, замолчал, словно осознав, что в запале наговорил лишнего, но махнул рукой, вынул нож и снова попытался его подкинуть, промахнулся, с грохотом уронил на пол, повалился с кушетки на колени следом и принялся шарить под ней, пытаясь его найти. Вертура перегнулся через край стола, уставился в темноту под ним.
- Так леди Вероника тоже ведьма, как и Анна? – уточнил он у полицейского.
- Да дрянь эта ваша Анна! Вот она что. Вот мы все сидим, служим, приказы там выполняем, работаем, расследуем, а как придет время править леди Веронике, сдаст всех нас ваша Анна под суд и в качестве доказательств еще и протоколы с нашими же подписями прикрепит. Где, как и что мы с вами делали. И будем мы там рассказывать потом что это нам устно так приказали этого не трогать, того не делать, сюда не ездить, и что попробуй не выполни, не то что взашей со службы. Убьют, детей сиротами отправят в приют жить… И каждого же заставят отвечать перед трибуналом, как на Страшном Суде… Вот так все и будет, Марк. Запомните это.
- Ага – задумчиво ответил детектив – но все же…
- Что? – наконец найдя свой нож, сел на пол лейтенант. Его коса растрепалась, шапка съехала на лоб, растрепались и ворот рубахи и усы. Внезапно замолчав, он сидел на досках такой растерянный, пьяный и несчастный, что Вертуре даже стало жалко его от того, что тот напился настолько, что взял и вот так вот выговорил все, что у него было на душе человеку, которого знает от силы несколько дней. И, глядя на него, детективу еще подумалось, что в Мильде за такую распущенность он сам по молодости не раз получал розг, и что, наверное, раз такие вещи открыто говорят и обсуждают даже в полиции, в Гирте действительно все намного хуже, чем ему показалось в первые дни.
- Схожу еще куплю – заглянув в кувшин и убедившись, что пить больше нечего, заключил Вертура и поднялся с кушетки.
- Нет! – с угрозой заревел лейтенант, ухватил его за полу мантии, резко потянул к полу, продемонстрировал зловеще блеснувший в свете лампады на столе остро отточенный нож – сдавать меня шерифу побежите?
- Всё выпили – присел рядом с ним на корточки Вертура и уставился в его пьяные, налитые ненавистью, ничего не понимающие глаза – схожу, возьму еще юва и поесть…
- Поклянитесь.
- Клянусь.
Лейтенант отпустил. Его рука безвольно грохнулась на колени. Взяв свою поясную сумку, набросив на плечи мантию, надев ботинки и накинув на петли шнурки, чтобы не завязывать целиком, Вертура взял пустой кувшин и неторопливо пошел за новой порцией юва и едой, чтобы по дороге как следует обдумать все услышанное.
***
Непогода накрыла город. Лил дождь, сверкали молнии. В пустой и холодной печке отдела Нераскрытых Дел уныло завывал ветер, задувал в зал через дымоход и распахнутую настежь дверцу. Доктор Сакс потеплее закутался в свой плащ, пожаловался что холодно, сообщил, что раньше середины сентября, уголь не завезут, высказал предложение, а не скинуться ли и не купить ли дров. Но все промолчали, покупать топливо на свое жалование никому не хотелось. Выход посоветовала Инга. Мрачно напомнила, что в таких ситуациях просто надо выкрутить до предела все газовые рожки. Все посмеялись, но именно так и сделали. Теперь в зале стало не только холодно, но еще и душно. Но Инга явно не была автором этой идеи: из длинного коридора и с лестницы тоже тянуло кислой духотой, похоже, также поступали и в других залах и кабинетах.
Медленно тянулись часы. Приглушенный калильный свет порождал густые тени в углах, под столами и на лестнице. За окнами, в непроглядных вечерних сумерках, за пеленой дождя, за ветвями растущих на бастионе тополей, светлели огни набережной и домов на противоположном берегу реки. Мерный шелест бегущей воды и темные окна на фоне подсвеченных лампами стен, навевали мысли об осени и скором окончании рабочего дня, когда можно пойти домой, и не думать о службе, окончательно и бесповоротно, до самого завтра, забыть о всех проблемах и делах, напрочь выбросить их из головы.
Вернулись инспектор Тралле и капитан ночной стражи Герман Глотте. Поднялись наверх, закурили свои трубки так густо и дымно, что дышать внизу стало совсем нечем. Мариса надела свой плащ, накинула на голову капюшон и демонстративно открыла рядом с собой окно. Ароматы реки, мокрых листьев и напоенной дождем земли, холодной, бодрящей волной полились по залу, разогнали гарь и дым.
Бросив мстительный взгляд на зябко и злобно кутающегося в свою жилетку доктора, Мариса отложила папку с документами, взяла чистый лист бумаги и быстрым росчерком накатала название фантастического рассказа, который она давно хотела сочинить, чтобы отправить в литературный журнал, на конкурс, в Мильду. Но заглядевшись на огонек лампы, задумавшись, так и не успела написать ни строчки: внизу громыхнула дверь, со двора вернулся усталый и промокший Фанкиль. Снял отсыревший плащ, бросил на пол рядом с вешалкой такой же мокрый зонтик, огляделся, и, не найдя иного собеседника, подсел к столу Марисы, уставился на нее, улыбнулся, кивнул, сделал жест раскрытой ладонью, как будто предлагая ей первой заговорить с ним.
- Я хочу написать книгу! – без всяких предисловий нажаловалась она, мигом догадавшись, что он готов ее выслушать – и вроде в голове все четко, а как что напишу, сплошные дрянь и мракобесие! Все отвлекают и сил никаких работать и собраться нет!
И сделала такое лицо, словно приготовилась слушать, как ее начнут утешать, а она в ответ скорчит высокомерную гримасу, будет скептически качать головой: мол, слышали мы все это, вы сами даже и так не умеете, а еще советуете тут мне. Вам не понять какой я талант на самом деле, и насколько мир ко мне жесток и несправедлив.
- Анна Мариса – перебив ее, как будто он ее вовсе и не слушал, обратился к ней Фанкиль – это же ваш литературный псевдоним верно?
Мариса вздрогнула, покраснела и попыталась спрятать глаза, но рыцарь снова улыбнулся, пытаясь ее приободрить.
- По правде говоря, идея про детектива, перемещающегося через планарные пласты, раскрывающего заговор падших духов, которые строят машину, чтобы замедлить ход времени и тем самым обмануть Бога… Мне понравилась. Это вы сами придумали?
- Они разгоняют вселенную до скорости света, так что время замедляется и для Бога снаружи оно идет нормально, а для них правление в сотворенном мире продлевается фактически навечно – разъяснила она, как будто повторила бездумно вызубренное по непонятной ей самой книжке – но для этого им надо построить машину, которая сможет разогнать сразу все планарные пласты и она будет похожа на юлу, которая раскручивает космос... Не помню, кто это придумал, но мне очень понравилось. Я рассказала леди Хельге, думала, она поможет, она же сама меня всему этому и учила, а она ответила чтобы я не забивала себе голову ерундой, прекратила заниматься ей…
- А представьте себе, что на самом деле все так оно и есть – достал фляжку машинной выделки с тесненным на выпуклом боку крестом и сделал небольшой глоток, Фанкиль – первые христиане ждали второго пришествия Христова почти сразу после его Воскресения. Потом его ждали веками, тысячелетиями. Философия философией но, поскольку Господь Бог творил мир не за семь календарных дней, также и Последние Дни не будут днями, а проповедь Евангелия Христова не обязательно будет идти только в пределах одного города, континента, одного планарного пласта… Сколько всего случилось, но это не было Концом Всего и мы с вами живые люди, а с Воскресения Христова ведь прошел уже, наверное, не один десяток тысяч, если не миллионов или миллиардов, лет. Что же касательно Машины… конечно же всегда найдутся те, кто будет спорить и доказывать что все совсем не так: людям приятнее ощущать в вере иррациональность чуда или теплую романтику навсегда ушедшей старины, нежели математический расчет вращающих небо и землю божественных механизмов, но выглядит весьма правдоподобно. И, возможно, такая Машина уже давно построена, запущена и, перерабатывая в энергию страдания грешников в аду, действительно ускоряет движение сразу всех планарных пластов, продлевая агонию создавших ее падших сущностей и те самые последние дни тварной вселенной, в ожидании полного и конечного распада материи и рассеивания энергии…
- Вам надо читать с кафедры – печально и одновременно насмешливо улыбнулась Мариса.
- Да, у нас были уроки миссионерского дела – вздохнул, согласился Фанкиль – но, к сожалению, для того, чтобы проповеди были действительно хорошими и полезными, мало быть просто ловким на язык.
- Иногда вы говорите прямо как по книжке.
- Это просто опыт. Запоздалые ответы на вопросы, которые никто никогда больше не задаст тебе – скривил скулы в грустной натужной улыбке, ответил Фанкиль – кстати, вот вам тема для рассказа. Сегодня ездили смотреть на черного человека. Я было думал, что это шарлатаны просто вымазали гуталином какого-то артиста, а он действительно черный, но, к сожалению, не демон, как из той самой далекой страны. Давным-давно такие служили нашим врагам, но потом они все вымерли. Так что этот, похоже, с какой-то генетической аберрацией, какие иногда бывают у дикарей в лесах далеко за морем на юге, за долиной реки Эсты. Он каннибал и не носит ничего кроме черных очков, это у него такой языческий фетиш, его будут показывать в клетке на ярмарке, чтобы родители пугали им на ночь непослушных детей, а второго каннибала мы будем допрашивать сегодня вечером…
- Вы предлагаете написать мне, как два каннибала забрались в город и ночами приводили в ужас его жителей, а потом поймали друг друга и съели? – даже не дослушав его, скептически уточнила Мариса.
- Вот вы уже все сами и придумали. Два каннибала. Черный и белый – одобрительно улыбнулся ей Фанкиль. Достал трубку и, невзирая на запрет курить в здании комендатуры, встал и засветил ее от газового рожка на стене – а ваш детектив должен их поймать. Вот такого, я еще ни в каком журнале не видел. Среди всех этих авторов возомнивших себя писателями и чрезвычайно одаренными личностями, к сожалению, слишком мало настоящих психов, способных по-серьезному взбудоражить привычную к любым соплям и крови, публику, пробудить в ней хоть какие-нибудь чувства и мысли.
- Действительно! – брезгливо поморщилась, согласилась Мариса и тоже достала трубку и табак – крутят одни и те же приемы, пишут с апломбом о том, в чем разбираются как свиньи в апельсинах. Напустят дешевой драмы для инфантильных подростков сорока лет… Дешевки! И ведь еще и гонорары у них и поклонники и контракты от издательств!
И она подошла к газовому рожку, прикурила трубку и, торжественно, в знак того, что она совсем не такая, выдохнув дым, уставилась на картину с собором и летящими мимо шпиля хвостатыми огненными звездами.
На лестнице снова загремели шаги.
- Анна что вы тут курите! – грубо бросил ей инспектор. Они с капитаном Глотте спустились в зал – здесь нельзя курить. Немедленно погасите и марш за Хельгой. Потом можете идти домой. Лео у вас все готово? Пойдемте, время.
***
Они покинули отдел, спустились на первый этаж. Здесь было холодно и душно. Тускло горели газовые рожки. Под закопченными сводами ритмично отдавали быстрые и тяжелые, приглушенные кирпичными стенами удары. Глубоким и мерным уханьем оглашали уходящий в перспективу, сводчатый коридор: в криминалистической лаборатории играла музыка. Густой, напористый бас звонко ударял в такт барабанам и какому-то клавишному, неестественного, электронного звучания, инструменту, бесконечно повторяя какой-то однообразный, завораживающий и сумбурный мотив. Инспектор сделал лицо, как будто он нисколько не раздражен этим шумом и раскрыл дверь. Отпрянул от жара и ударившего почти что физически ощутимой волной табачного дыма. В зале было густо накурено, а рядом с граммофоном на лабораторном столе, бесформенным прозрачным миражом, возвышался кальян: замысловатое устройство, плод распаленной опиумом академической фантазии, сооруженный из лабораторного оборудования - конической колбы, притертой пробки с отверстиями, дефлегматора, стеклянных трубок и штативов.
Доктор Фарне, расположился справа от двери, под аркой, в дальнем углу. Откинувшись в своем низком, как в модном салоне, бессовестно старом, потертом и продавленном кресле, закинув ногу на ногу едва не на уровень лица, запрокинув голову, вдыхал из длинного, казалось бы достаточного для того, чтобы протянуть через всю лабораторию и вытянуть еще и в коридор за двери, шланга с мундштуком. Глубоко затягиваясь, бурлил микстурой, залитой в колбу, греющуюся на лабораторной газовой горелке. Выпускал в потолок клубы терпкого, отдающего горькими травами дыма, тужился, как будто нарочно стараясь наполнить им весь кабинет.
В зале было темно. Электрическая лампа над столом посредине комнаты была выключена. В сумрачной, стоящей под сводами дымной пелене размытыми раскаленными огнями пылали зажженные в полную силу газовые рожки. От темноты, от ритмичного грохота граммофона, от жара и терпких ароматов, не зная, что это за место, можно было подумать, что тут не полицейская криминалистическая лаборатория, а новомодный салон или пытающаяся хоть чем-то походить на слухи о столичных заведениях, распивочная. И было сходство: как над стойкой бара, над высокими лабораторными столами и полками у противоположной стены, ярко горели несколько выкрученных на полную мощность светильников. Инга стояла перед конторкой над гроссбухом со множеством закладок с пометками. Вносила записи в раскрытый рядом журнал, сверяла с ним дозировки препаратов и вес пробирок. Проверяла ингредиенты и тщательно взвешивала их. Она очень устала, покачивалась, едва держась на ногах, и, похоже, уже не обращала ровно никакого внимания ни на курящего доктора, ни на грохочущую на весь первый этаж здания пластинку. Точно также как и ей, похоже, все равно было и лежащему на столе для допросов, все также притянутому к доскам за руки и ноги неподвижному трупу, над головой которого, к специальной штанге, была подвешена капельница, а в вены на шее, руках и бедрах введены медицинские иглы для инъекций.
- Ну как? – принюхиваясь к горькому, напоенному ароматами дурманящих трав, дыму, брезгливо скривил скулу, поморщился инспектор. Доктор вскочил и откинул с граммофона тонарм, с резким виниловым скрипом, оборвал музыку и заявил.
- Гармоническое звучание помогает поддерживать необходимый умственный тонус! – быстро, словно у него заранее был готов ответ на это абстрактное замечание, объяснился он и схватил со стола, продемонстрировал ромбическую обложку от пластинки с необычным фрактальным узором и манерной подписью на незнакомом языке,
- Я про арестованного – понизив голос, уточнил инспектор Тралле, скептически нахмурившись на безмолвный труп на столе - он еще не сбежал от вас? Не признался в содеянном?
- А, вы о нем… – отмахнулся, ответил доктор – нет еще. Лампа не работает. Электричество отключили.
- Пантелей, а зачем вам лампа? – усмехнулся капитан Глотте, вырывая у доктора мундштук и с бульканьем вдыхая из кальяна белый дым – для диплома профессора пыток, вам оставалось только допросить мертвого. С вашим мастерством вы точно справитесь с ним и в темноте.
Вошла Хельга Тралле. Невысокого, по сравнению с толстым и массивным инспектором, роста женщина. С красивым лицом, гладкой, блестящей кожей и длинными, аккуратными и прямыми волосами чистого, бело-золотого цвета, она была облачена во все красное: блестящую, тщательно выглаженную запашную рубаху, алое, столичного узкого покроя, длинное платье и короткую красную жилетку. Все обернулись к ней. Ее идеальные, математически-точные, лишенные всякого изъяна, неподвижные черты навевали мысли скорее об ожившем в наркотическом сумраке портрете с разворота глянцевого столичного журнала, что в беспорядке лежали вокруг граммофона доктора, чем живой человеческой женщины. Только внимательные и быстрые темно-серые глаза, стремительно обежавшие кабинет и участников предстоящего действа, верно напоминали о том, что она скорее человек, чем призрак в душном кальянном дыму или идеально выполненная, разумная, почти что живая, механическая кукла, каких за очень большие деньги иногда покупали себе в Столице самые богатые и влиятельные, и на потеху друзьям и родне, в знак статуса и роскоши, привозили в Гирту.
Найдя взглядом стол для допросов, не обратив ни малейшего внимания на доктора, запоздало заслонившего собой свою курительную машину, она подошла и положила свою тонкую, идеально очерченную ладонь на лоб умершего.
- Мертв – только и сказала она одно слово и развернулась к Фанкилю – Лео, чем вы собираетесь его реанимировать?
- Биоактивным агентом Б-серии – с готовностью ответил рыцарь - сделаем полуторную дозу и прокачаем кровь. Инга уже ввела антикоагулянт и консервирующий раствор, чтобы предотвратить свертывание. Паразит вызовет регенерацию тканей, мы выждем время, подадим электрический разряд на мозг, чтобы запустить нервную систему и проведем допрос, вот список...
- Из-за грозы в городе отключили свет. Калибровочные преобразователи выставлены на пятнадцать процентов. Вы получали сводку? – глядя ему в глаза, спросила куратор полиции Гирты.
- Хельга – вступился инспектор и словно начал оправдываться – мы должны быть точно уверены, что это тот самый сумасшедший, что повинен в тех убийствах. Только так мы сможем закрыть это дело. И как только мы закончим, мы сожжем его в морге, в печи. А если это не он, мы продолжим поиски, мы же обсудили…
- Да – коротко кивнула она – приступайте. Лео, под вашу личную ответственность. И обязательно проследите, чтобы при любом исходе он был сожжен.
От ее властных слов все присутствующие помрачнели и напряглись.
Фанкиль же покачал головой, достал из своей поясной сумки ампулы, в которых в алой жидкости плавали почти неразличимые глазом черные, похожие на крошечных спрутов личинки и как будто с гордостью, продемонстрировал их всем.
- Это надолго – пояснил он, было принявшим ожидающий вид инспектору Тралле и капитану Глотте – они должны войти в организм, размножиться и начать выбрасывать в кровь регенерирующие энзимы.
Полицейские переглянулись. Инга начала проводить действия с капельницей, добавляя в нее очередной раствор. Доктор Фарне упал обратно в свое кресло. Взялся за журнал, как будто рассматривая разворот, спрятался за ним.
- Лео, будьте внимательны. Валентин, зайдите ко мне – распорядилась Хельга Тралле и, развернувшись, быстрым деловым шагом вышла из лаборатории, следом ушли и капитан ночной стражи с инспектором.
- Ой, а это что такое? – как только за ними закрылась дверь, внезапно спохватился доктор, когда из потрепанного глянцевого журнала ему на колени выпал желтый бумажный конверт. Фанкиль, что уже передал Инге ампулы и теперь был свободен, подошел к нему, взял в руки находку, с интересом осмотрел ее, открыл, узнать что внутри.
- Мэтр Фарне – строго обратился к доктору рыцарь: в конверте был легкий белый, похожий на мел, порошок. Доктор загадочно заулыбался, потянулся к уже начавшему некрасиво тянуть, замедляться, граммофону. Подкрутил рукоять, переставил иглу в начало пластинки.
- Ну я же не могу работать без музыки! – закатывая глаза, пояснил он полицейским – кальянчик, чай, кофе?
И прибавил, забившись, задрожав от азарта.
- Умиротворяет, как вкус ароматических смол в прозекторской!
- Время есть – глянув на труп, в который Инга уже ввела регенерирующий препарат, рассудил рыцарь – от кофе не откажемся, но нюхать стимуляторы без дела: нет.
И, продемонстрировав орденский крест на рукаве мантии, склонившись к доктору, обстоятельно и строго пояснил.
- Обязывает. Знаете как это?
От его слова доктор Фарне, сжался и как будто даже уменьшился в размерах, затравленно и испуганно закивал, что все понял и отошел.
Через полчаса вернулся инспектор. Возвращаясь от куратора через первый этаж, наверное, решив проверить, как идет процесс реанимации, заглянул в кабинет. Судя по виду, он был даже несколько разочарован: с его ухода здесь почти ничего не изменилось.
Дождь яростно лупил во все также плотно занавешенные окна. Ударяя в громоотвод на колокольне церкви у проспекта, сверкали молнии. Оглушительно гремел гром, шумели листьями растущие по периметру плаца тополя. Переглушая шум непогоды, все также молотил граммофон. Тяжело звенели клавиши, бесконечно повторяя один и тот же аккорд, пересыпались ритмичным белым шумом и ударами бронзовых тарелок. Бесконечные, густые и, но теперь уже медленные, как удары молота по наковальне, басы отбивали однообразный, но сложный ритм, перекликались с ними, вторили им, мешали думать, отключая голову своими бесконечными повторяющимися ритмами. От этой музыки и ставшего за эти полчаса еще более густым и терпким дыма становилось дурно, но это нисколько не смущало участников предстоящего эксперимента. Инга и Фанкиль даже не обернулись на звук открывшейся двери: оба сидели у лабораторного стола, по очереди вдыхали дым из трубок, тихо переговаривались, обсуждали какую-то статью из раскрытой на коленях у Инги книги. Еще несколько снятых с полок медицинских томов было разложено на стульях и столах вокруг ни. Труп все также лежал притянутый ремнями к пыточному столу, а на шестиугольной граммофонной пластинке отчетливо вырисовывались спирали белого порошка. Доктор Фарне, с озверевшим видом склонившись к ней, шумно, вдыхал его через стеклянную мерную трубочку, вставив ее в одну ноздрю и зажимая вторую большим пальцем свободной руки.
- Что вы тут делаете? – перекрикивая удары басов, громко потребовал ответа инспектор – вы его уже допросили?
- Если расчет верен – продемонстрировал начальнику тетрадь, густо исписанную формулами и цифрами, Фанкиль – то процесс регенерации займет еще около трех часов.
Инга с готовностью схватила со стола, молча и резко сунула в лицо начальнику, ромбический, оснащенный бронзовым блестящим звонком, будильник.
- Мы засекли время – показал ладонью, пояснил Фанкиль - заведем его с патефона, как прозвонит…
- С патефона значит… – грозно нахмурился, сжал зубы, возмутился инспектор, глядя на вдыхающего уже через другую ноздрю доктора.
- Валентин – как проповедник сомкнув ладони пальцами, обстоятельно начал разъяснять ему рыцарь – мэтру Фарне нельзя спать, потому что иначе трупы восстанут и нападут на нас, вырвавшись из под телепатического контроля, который он осуществляет над эманациями некротических флюидов лежащих в полицейском морге тел…
- Я спрашиваю про патефон! – инспектор подошел к столу, с ненавистью уставился на вращающуюся спираль порошка на пластинке, принюхался к кальяну – почему заранее не доложили? В следующий раз будете по пунктам писать мне как в лабораторной, под отчет! Лео, эти ваши выкрутасы вот уже у меня где!
- С другого патефона, вот с этого – прервал его разглагольствования Фанкиль, толкнул ногой, стоящую в тени стола, закованную в массивную металлическую оправу юлу с вертикальной винтовой ручкой – генератор постоянного напряжения, у мэтра Руксета в электротехнической одолжили.
Взяв в руки, продемонстрировал два толстых экранированных провода, что вели от клемм прибора и были подсоединены к штырям, вбитым в череп умершего.
- Я же уже объяснял. Мы накопим на емкости разряд в три тысячи вольт – с важным видом коварного слесаря, объясняющего богатой клиентке, у которой на кухне поломался модный, заказанный из столицы кран, начал рассказывать Фанкиль – подадим его прямо в активные центры и тем самым заведем его мозг...
- Лео… – только и сказал инспектор, скорчил гримасу, грозно насупился. Наверное, он хотел начать ругаться или просто беспредметно выговориться, но сдержался, промолчал, уставил на подчиненного тяжелый неодобрительный взгляд, выдохнул и заявил – все, давайте, работайте. Как закончите, никаких «домой», с отчетом ко мне.
И, размахивая руками, покинул лабораторию. Доктор Фарне оторвался от пластинки, бросил недоумевающий взгляд на стол для пыток, потом на дверь, словно не мог понять, кто это только что ушел и, похоже так и не ответив для себя на этот вопрос, пожав плечами, снова обратился к своему рабочему месту. Инга и Фанкиль же молча переглянулись, пожали плечами и снова углубились в изучение лежащих на столах медицинских книг.
***
Пронзительно и грозно ударил будильник. Было уснувший или впавший в экстатическую апатию доктор распахнул бешеные глаза и подскочил от этого громкого, огласившего лабораторию, навязчивого механического треска. У граммофона давно закончился завод, но криминалист слишком устал, и был невменяем настолько, что ему уже было все равно, играет музыка на самом деле или только у него в голове.
- Время! – оторвал от локтей лицо, распахнув глаза, коротко распорядился Фанкиль. От усталости, ожидания и духоты его тоже сморил сон. Резко выпрямившись, он протянул руку и выключил звонок. Было уже далеко за полночь. В длинном коридоре за дверьми не было слышно ни привычных голосов, ни шагов. Южное крыло корпуса, где располагались кабинеты начальства, криминалистические лаборатории и прочие отделы, что работали преимущественно днем, обезлюдело. В столь поздний час работали только дежурные и оперативный отдел, но что происходило там, на другой стороне здания, отсюда было не слышно. Все звуки, что могли пробиться сквозь кирпичные своды и толстые каменные стены, заглушал шелест терзаемых непогодой рябин за окном и шум дождя, перемежающийся редкими ударами уже далекой и едва слышной грозы.
- Проснулись – мрачно констатировала Инга. Привычным жестом поводя колбой в ручном штативе над газовой горелкой, она заваривала кофе. Терпкий и дымный аромат пережженных тут же в фарфоровой чашечке, перемолотых в аптекарской ступке бобов заглушал все иные запахи в комнате, навевал приятные мысли о том, что самое время сделать перерыв и поесть. Закончив кипячение, Инга разлила содержимое колбы в мензурки и, предварительно убрав в цветастый конверт пластинку, смахнув с нее на пол остатки белого порошка, поставила чашечки на вращающийся граммофонный диск…
***
- Анекдот – допив кофе, бодро и громко, как шафер на свадьбе, объявил Фанкиль. Рассказал историю про трех пьяниц в морге без закуски, над которым засмеялся только доктор и надавил на ручку генератора электрического напряжения.
***
- Контакт?
- Есть.
- Разряд.
- Есть.
- Отклик есть?
- Нет.
- Перезаряжаем и по новой.
- Разряд. Есть. Отклик?
- Нет.
***
- И совсем как неживой – устало и разочарованно кивнул Фанкиль, отпустил ручку электрического генератора, выпрямился во весь рост – похоже, что-то пошло не так.
- Выполняли все по инструкции. Возможно, уже произошли необратимые изменения коры головного мозга… Но такого быть не может, мы прекратили его жизненные функции в соответствии со всеми расчетами, вот время… – скептически прищурилась Инга, словно проверяя себя, пролистала журнал, подцепила закладку справочника, продемонстрировала пальцем таблицу, сверилась с ней, с мрачной насмешкой заключила.
- И ни барабаны, ни кальян, ни зубной порошок не помогли.
- А что мои барабаны-то?! – вскочил, задергался, крикливо возмутился доктор – мне нравится такая музыка! И вообще для трупов живые барабаны нужны, с граммофона им не годится!
- Ну, кот у нас есть. Осталось позвать того гуталина с бубном из клетки – оттягивая веки и заглядывая в мутные мертвые глаза, заключил Фанкиль – да, некстати эта гроза случилась. Но выбора у нас не было, до завтра его мозг бы испортился… И все же агент должен же был хоть как-то подействовать.
- Думаю это из-за стабилизаторов – демонстрируя дрожащие маятники на полке над лабораторным столом, пояснила Инга – консервирующий раствор или антикоагулянт изменили химические свойства и сделали его непригодным к реанимации.
- Вообще эта Б-серия специфическая – налил себе еще кофе, выпил и заключил Фанкиль – абскуративно-устойчивая конечно, но для людей из-за побочных эффектов не всегда годится. Ничего. Ладно, Бог с ним. В конце концов, мы в поле, работаем, с тем, что имеем. И другого варианта у нас и не было. Промедлили бы, был бы у нас второй младший Ринья… Все, заканчиваем с ним, Инга, возьмите анализы, напишите для мэтра Тралле внятный отчет, сделайте биопсию, замеры и рапорт, отправим образцы в командорию, пусть там разбираются, что с ними не так. Я за носилками, в печку его и домой, поздно уже.
Через некоторое время, когда все возможные тесты были завершены, и стало окончательно очевидно, что реанимация не удалась, явились двое тощих, облаченных в грязные черные докторские саваны, служащих медицинского отдела. Отвязали от стола, взвалили на носилки труп и вынесли его из лаборатории вон. Фанкиль пошел с ними, лично проконтролировать процесс кремации, как и распорядился инспектор.
По лестнице у центральных дверей комендатуры, они спустились в подвал. Прошли темным, ведущим через все здание, точно таким же как и на первом этаже, коридором с высокими кирпичными сводами и рядами арок с дверьми в северное крыло здания и вошли в окованные медью ворота ведущие к леднику, где складировали умерших. Тут, в просторном зале с перегородкой и окошком, почти как в полицейской канцелярии оперативного отдела, с конторкой и большими столами для покойников, оформляли, опознавали и сортировали тела, которые привозили сюда со всего города, если на них имелись признаки насильственной смерти. У оной из стен стоял стол дежурного, а в дальнем углу темнел массивный железный цилиндр кремационной печи, для сжигания медицинских отходов и неопознанных останков тел.
Над рабочим местом смотрителя тускло горел один единственный газовый рожок. За столом сидел вахтер. Грыз кусок хлеба с зленью, бесцеремонно наливал себе из бутылки мутно-белую воду, похожую на самогонный спирт-первач. Не вставая, коротким поклоном он скупо приветствовал Фанкиля, но на его вопрос только безразлично мотнул головой и бросил.
- Угля нет. Не завезли. Сами ждем. Несите в холодильник, если свежий, завтра из медицинского заберут – и без тени улыбки пошутил – котлет из него навертят.
- Этого надо срочно – настаивал Фанкиль.
- Несите уголь, сожжем – просто ответил смотритель, налил себе из бутылки еще и демонстративно выпил. Он был мрачен, суров, толст и бледен, смотрел почти как настоящий хирург, свирепо, настороженно и требовательно. Взъерошенные кучерявые волосы топорщились над нахмуренным лбом, иссеченным глубокими темными морщинами – без топлива жечь, спрашивается, на чем? А, скажите мне?
Санитары с жадностью уставились на бутылку, словно ожидая, когда закончатся метания с трупом и можно будет запереться всем вчетвером, с бутылкой, в морге и наслаждаться тишиной ночной смены, пока не приедет кто-нибудь и не привезет еще мертвых, которых надо будет разгрузить, оформить и положить на ледник.
Тело положили в печь и заперли ее на засов. Пошли за углем.
- Мэтр Тралле… - бросая многозначительные взгляды на грязный холщевый мешок за креслом для посетителей в кабинете инспектора, личный запас на случай холодов, обратился к начальнику отдела Нераскрытых Дел Фанкиль – угля просят, жечь не на чем…
Позади него в мрачном молчании стояли с пустыми носилками облаченные в грязные саваны санитары морга. Красные с недосыпу глаза выражали пустое злобное ожидание, поскорее бы все это закончилось, словно они сами были ходячими трупами, поднятыми из могил.
- Лео, и почему я не удивлен? – покачал головой инспектор.
Через некоторое время Фанкиль и двое несущих на носилках мешок санитаров снова шествовали по коридору подвального этажа. Эхо шагов гулко отражалось под мрачными сводами. Двое полицейских – дежурный каретный и завхоз, проводили недовольными взглядами припозднившуюся процессию, загремели ключами, открыли какую-то дверь.
Но когда Фанкиль и его спутники вернулись в морг, то обнаружили, что за столом смотрителя никого нет. Вызвали по делу: пожал плечами, рассудил один из санитаров, и как будто работа уже была завершена, уселся на скамейку. Печь была все также закрыта. Фанкиль отодвинул засов, открыл и заглянул в нее. Убедившись, что в слабом свете приглушенного газового рожка над конторкой регистратуры у дальней стены, в ее глубине просматриваются босые грязные ноги, с лязгом захлопнул дверцу.
- Все, работайте - устало распорядился он и уселся за стол в ожидании смотрителя, чтобы внести в журнал запись о том, что тело, участвовавшее в сегодняшнем следственном эксперименте, в соответствии с инструкцией, успешно кремировано.
Служащие устало закивали, зашли к печи с задней стороны, засыпали уголь в бункер. Один взялся за топор, вяло, спустя рукава, принялся колоть щепки. Наблюдая их работу, Фанкиль еще немного удивился почему, уходя, смотритель морга оставил прямо так, у всех на виду, следы своего пьянства на рабочем месте, совершенно не стесняясь того, что кто-нибудь зайдет и обнаружит их. Но он отогнал от себя эти навеянные переутомлением и недосыпом мысли, понюхал отдающего дрожжами и хлебом, налитого в фужер самогона, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. За сегодняшний день, объездив половину Гирты, он устал настолько, что ему казалось, что еще немного, и он уснет прямо здесь.
Санитары закончили приготовления и засветили кремационную печь. С тех пор, как они принесли уголь, прошло уже четверть часа, а смотритель так и не явился. Фанкиль пожал плечами, взял перо, сам заполнил журнал и сам же сделал себе выписку. Заставил одного из санитаров расписаться в ней.
***
На улице было темно, холодно и ветрено. Где-то за домами, над северной частью города, полыхали вспышки грозы. Яростно хлестал дождь. Фонари не горели, бесконечными и темными каменными ущельями убегали в мерцающий завесой ливня мрак улицы. Темны были и окна богатых домов, где всегда горел электрический свет, но сейчас только слабо теплились огни керосиновых ламп, газовых рожков и свечей. Полицейский постовой у ворот охотно объяснил, что из-за грозы выключили электричество, и света нет во всей Гирте, разве что в нескольких самых богатых домах и в герцогском дворце. Что по всему городу прошло предупреждение о комендантском часе, и рекомендация даже до его начала, с наступлением темноты, в одиночку не ходить по безлюдным переулкам. Но Марисе было все равно: свет отключали часто, не бояться темноты на улице она привыкла еще с детства, вокруг все еще было достаточно много спешащих домой к ужину пешеходов и повозок, а у моста, на перекрестке проспектов Булле и Рыцарей несли постоянную вахту полицейские патрули. Так что сейчас самым неприятным для нее было попасть в темноте под копыта всадника или кучера, что вел свою лошадь вслепую, низко надвинув капюшон или шляпу, чтобы укрыть лицо от тяжелых порывов ветра и напористых косых струй бьющей как будто сразу со всех сторон воды.
Стараясь держаться ближе к домам, Мариса прошла от перекрестка два квартала и свернула в сторону моря. По дороге зашла в лавку на углу, где, как она уже не раз видела из окна, покупал еду детектив. Взяла все для бутербродов, чаю и вина. Но когда она поднялась в комнату Вертуры, то с каким-то внезапным для себя сожалением и разочарованием обнаружила, что в ней никого нет, шторы задернуты, как она сама и оставила их еще с прошлого раза, а в самой комнате темно и как-то совсем холодно, неуютно и сыро.
Мариса тяжело вздохнула: пока она шла, она вся промокла насквозь и начерпала в обувь воды. Нащупав в темноте стул с высокой спинкой, она поставила на него саквояж с вещами, которые она собрала еще днем в своей комнате на квартире леди Хельги, зажгла керосиновую лампу на столе, сняла отсыревший плащ, повесила его на перекладину у входной двери. Набрала щепок, что с прошлой растопки остались у поленницы, зажгла свечу, накапала на скомканную газету воска и затопила печь. Когда щепки разгорелись, подложила дров и прикрыла модную, полупрозрачную, изготовленную из жаростойкого матового стекла, дверцу. Присела на кровать перед ней.
Огонь затрещал, полился радостным живительным теплом. От его трепетных рыжих сполохов, играющих на стенах и потолке, все преобразилось. Поток ароматного, отдающего смолой и горьким дымом жара быстро отогрел замерзшие руки и колени. Стало уютно и тепло – почти как у себя дома – подумала Мариса.
- Здесь не в чем варить кофе – внезапно спохватилась, сказала она себе, как-то сразу догадавшись, чего здесь так не хватало ей все это время – кто тут жил, раз не пил кофе? Что за человек!
Она поставила на печь чайник. Рядом, на край, чтоб просохли, пристроила свои старые, давно прохудившиеся, сапоги. Достала из корзинки зеленщика конверт с чаем, насыпала в фужер щепотку, чтобы залить его кипятком и закрепить ликером из бутылки.
- На ярмарке надо будет купить меду – внезапно подумала она. Скоро будет совсем холодно и будет постоянно идти дождь, будет сыро и можно легко заболеть…
Она открыла свой саквояж, переоделась в сухую одежду: свою длинную черную тяжелую юбку и нарядную красную рубаху с широкими рукавами и собственноручно вышитыми желтыми и серебряными цветами на груди. Посмотрелась в зеркало, с сожалением взялась за свою перевитую траурной бело-синей лентой косу, расчесала, оправила длинную челку, уложила ее посимпатичнее. Брызнула духами себе на волосы и грудь, попыталась улыбнуться. Но получилось плохо, если не сказать, что фальшиво. Тогда она зажмурилась и, представила, как придет Вертура, захочет обнять ее. Она наигранно и лукаво отвернется, но все же позволит ему взять себя за плечи, постарается сделать серьезное лицо, словно у нее есть к нему нечто чрезвычайно важное, а он будет допытываться, что с ней такое и почему она опять неласкова с ним. Она скажет какую-нибудь глупую девичью ерунду чтобы его унизить, а он растеряется, как ответить ей так, чтобы она не ушла, и при этом не осталась безнаказанной за свою выходку… От этих мыслей ей самой стало смешно. Она открыла глаза, радостно заулыбалась своему отражению в зеркале.
Закончив причесываться, Мариса подвинула стул, подсела к столу, достала из саквояжа неоконченные рукописи. Подложила под них несколько черновиков, чтобы не скрести пером по столу. Прикурила от керосиновой лампы, с трудом открыла присохшую пробку чернильницы, что стояла тут, наверное, еще с незапамятных времен, набрала из нее в свою новенькую перьевую ручку, которую подарили ей сегодня во время проверки, чернил.
- Какая чепуха эти ваши каннибалы, Лео! – внезапно подумалось ей. Выдохнув густой струей дым, сложила листок вдвое и отложила его к черновикам, которые она комкала, чтобы потом почистить ими трубку или отереть от грязи сапоги.
Где то-то далеко, за домами, громыхала гроза. Короткие, далекие вспышки озаряли темное ночное небо. За окном лил дождь. В печи с треском горел огонь. Мариса оставила письмо, погасила лампу, легла на кровать, заложила руки за голову, как это делал Вертура, положила ногу на ногу и уставилась в рыжий от сполохов пламени в печи потолок. Ей стало радостно и уютно.
- Как хорошо. Здесь никто не мешает, никто не трогает… – внезапно подумалось ей – а что я вообще с ним ссорюсь?
Пришла ей в голову внезапная мысль. Ведь сейчас он где-то едет на коне сквозь хлещущие в лицо дождь и ветер, или пережидает непогоду в сырости какой-нибудь темной деревенской избы и, наверное, тоже думает о ней.
- Точно думает – довольно рассудила она – я это чувствую, иначе и быть не может.
Она прикрыла глаза и подтянула плед. Приятные мечты о том, что завтра она проснется в этой комнате, никуда не пойдет, останется здесь, сядет за рукописи и наконец начнет свой роман, будет работать над ним, а потом придет Вертура и обнимет ее, как единственную женщину в своей жизни, кружили ей голову, тревожили ее восторженное сердце. Приятные мысли клонили в сон, за шумом дождя не было слышно ни звуков дома, ни шума вечерних улиц Гирты. Все тревоги, разочарования и обиды, все осталось за порогом этой комнаты. Все дурное и неприятное было смыто и унесено прочь этим тяжелым, пришедшим с северо-восточным ветром, ливнем.
Радость ожидающей своего мужчину в своем собственном доме женщины согрела ее душу, и от этих мыслей ей впервые за долгие годы, захотелось осенить себя крестным знамением, поблагодарить Господа Бога за то, что хотя бы в мечтах, хотя бы на эти минуты, совсем ненадолго, она может забыть все то дурное, что случилось с ней. Без оглядки на прошлое, обстоятельства, тяжелые предчувствия, страхи и мысли, хоть раз почувствовать себя по-настоящему счастливой. Она очень устала за день, ей очень хотелось спать, но она старалась перебороть сон, только для того, чтобы подольше насладиться этими яркими и радостными мечтаниями о том, как Вертура вернется к ней, ляжет рядом, обнимет, ласково и настойчиво коснется ее руки. Как все плохое уйдет, останется где-то позади, что все изменится и у нее тоже есть надежда…
***
Вертура и вправду думал о ней. Лежал на своей кушетке, вспоминал услышанное от лейтенанта, смотрел в потолок, слушал шум дождя и грохот грозы. Оставив пьяного полицейского, он спустился в зал, взял еще юва, подсел к какой-то совершенно незнакомой компании, где он оказался никому не нужен и не интересен, попытался включиться в разговор, но не сумел. Прошелся с кружкой по темным коридорам гостевого дома, прислушиваясь к тому, что происходит в комнатах за дверьми. Вернулся к себе и теперь лежал и смотрел, как молнии полыхают за окном, озаряют холодными вспышками потолок и деревянные стены.
В его голове бесконечным и бессмысленным кругом вертелись пьяные и тревожные, навязчивые мысли. Очень хотелось встать, завязать башмаки, выйти на двор, вскочить в седло, взять коня лейтенанта как заводного и мчаться куда-нибудь прочь, подальше от этой ставшей ему за эти дни просто ненавистной Гирты. Все ему здесь было чуждо, все страшно, все враждебно. Но хуже было другое: теперь он окончательно осознал, что его отправили сюда на смерть. Что он здесь не просто никому не нужный чужак, а агент враждебной страны, шпион, засланный в качестве провокатора-паяца, которого все подозревают, срывают на нем злость, мстят за испытанные от совершенно других людей унижения. Что все именно так и было задумано, когда лорд Динмар, глава Второго Отдела полиции Мильды, утверждал его командировку, и что все это часть одного большого и очень важного плана, в который его не посвятили, чтобы под пыткой он даже при всем желании не смог бы сказать ровным счетом ничего, но по которому он как-то должен действовать. Что его, живого и мыслящего человека, просто так взяли и бросили, как бросают полено в печь, чтобы отогреться в непогоду... Как они могли так поступить с ним? Он же столько лет жил в Мильде, которая стала его родиной, за которую он не раз рисковал по долгу службы своей жизнью, за которую был готов идти на войну, сражаться и умереть. У него были друзья, вернее коллеги, которых он привык считать за друзей. У него были долг и служение, и он считал, что делает что-то хорошее, настоящее и важное, защищает свой город, ловит предателей, казнокрадов и убийц, охраняет покой граждан и их жизни, но теперь от всего этого, от его прошлого, от его веры, не осталось ровным счетом ничего. Все рухнуло, истаяло, в один миг. Мильда и все те, с кем он плечом к плечу нас службу все эти долгие годы, предали его, отправили на эту бесславную, а еще хуже, совершенно бессмысленную и нисколько не оправданную в его глазах смерть. А его начальник, глава тайной полиции, которому он беззаветно доверял, и который за двадцать лет службы, стал ему почти отцом, без всякой жалости, формальным росчерком пера взял и приговорил его, совершенно неподготовленного к таким заданиям, умеющего только переписывать протоколы, носить письма, иногда опрашивать свидетелей и перебирать бумаги на столе следователя, к этой мучительной и позорной роли принца-изгнанника, шпиона и детектива.
Все было кончено. Все оставили его, ему некуда больше бежать, не к кому идти. Он остался один, в тысячах километрах от отцовского дома в Каскасе, где его никто не ждет, и уже как третий десяток лет как считают давно умершим. Он сгинет в этой беспросветной таежной северной глуши, в одиночестве и отчаянии, среди враждебных и чуждых ему озлобленных невзгодами, лишениями и несправедливостью людей. Он проиграл, Бог оставил его, у него ничего не получилось, все что он делал всю свою жизнь, считал необходимым и важным стало, глупым, никому не нужным и бессмысленным, ему больше некому верить, ему больше незачем жить. И эти давящие, ломающие волю, разрушающие душу, мысли заставляли страшно и тяжело биться его сердце.
Но внезапно отчего-то ему вдруг подумалось о Марисе. Почему-то вспомнилось, как она тогда напилась и предостерегала его, уговаривала быть осторожным совсем не как актриса или ловкая циничная и беспринципная авантюристка. Как она зашивала его одежду, как улыбалась, думая, что он не видит ее. Как искала его прикосновения, как, прижавшись к его боку, крепко и отчаянно схватившись за него, лежала рядом с ним. Ему вспомнилась книга Адама Роместальдуса, что настоящий шпион никогда не похож на шпиона, как настоящие злодеи и мошенники никогда не похожи на опереточных гадов и антагонистов из дешевых бульварных пьес… И что лейтенант Турко может и трусливый ябеда и лгун, но и доктор Сакс тоже пытался сказать что-то и эти намеки Фанкиля…
Да, все было против нее и скорее всего так оно и есть, но Вертура просто никак не мог отогнать от себя ее образ, никак не хотел верить им, каким бы очередным низменным и подлым обманом все это на самом деле не было…
Да, быть может это такой ловкий и страшный спектакль, который окончится вероломным предательством, когда и здесь он станет не нужен, отыграет свою роль и его казнят как опасного свидетеля и соучастника какого-то очередного заранее рассчитанного до мелочей плана, вот-вот грозящего ввергнуть Гирту в смуту новой гражданской войны.
Да, скорее всего лейтенант не соврал, но сейчас ее улыбка, ее глаза, ее слезы и тревога это было то самое единственное, последнее хорошее и настоящее, во что ему просто было необходимо верить, чтобы окончательно не сойти с ума от безысходности, горечи и обиды. И пусть это даже только в его голове, а на самом деле она действительно жестокая и ловкая актриса, умелый агент тайной полиции, сгубивший уже не одного неосторожно доверившегося ей мужчину… Какая теперь разница? Без этой иллюзии, без этой отчаянной мальчишечьей влюбленной слепоты внезапно ожившего, как будто пробудившегося ото сна сердца, он сломается, окончательно сорвется, не выдержит всего творящегося вокруг. Ведь надо же хоть во что-то верить. Хотя бы в то, что она действительно ждет его сейчас у него дома, приготовила ужин и искренне беспокоится, жив ли он и что сейчас с ним: женщина, которую он знает немногим больше недели, о которой он слышал только самое дурное и которая, когда будет приказ, выбор между ним и Гиртой, конечно же, как бы поступил и он сам на ее месте, неминуемо выберет Гирту…
Вертура сел, облокотился о стол, схватил обеими руками кувшин и начал из него пить. Большими глотками, как лейтенант, с силой вливая в себя юво, пока не почувствовал что еще вот-вот и ему станет плохо прямо здесь.
- Да черт с ними со всеми. Будь что будет! - мрачно воскликнул он, отчаянно перекрестился, тяжело вздохнул, с, грохотом откинувшись навзничь, на кушетку, положил на грудь меч. Выпитое глушило, ударами сердца било в уши, спутывало мысли. В голове стоял черно-багровый гул. Где-то рядом страшно и громко хлестали удары молний. Лейтенант Турко ворочался на своей кровати, пьяно рычал во сне.
***
https://vk.com/id686957
Доктор Эф.
Гирта. бывш. путешествие на север. Глава 9
© Copyright: Михаил Фиреон, 2018
Свидетельство о публикации №218061201672
Свидетельство о публикации №218061201672
Рецензии