Афганская рапсодия

                Офицерам и солдатам 191 полка, 201 дивизии,
                оборонявшим и охранявшим, порт Хайртон - Термез, посвящается.
                «Я не участвую в войне, она участвует во мне».
Новое назначение не заставило себя долго ждать. В штабе сказали, что это будет, всего лишь недолгая командировка заграницу, но как потом оказалась она растянулась на два с половиной года. Совсем еще недавно он был выпускником высшего общевойскового военно-политического Новосибирского училища. А теперь в должности командира роты должен явиться не позднее завтрашнего дня к генералу. Жену и сына пришлось отправить в далекий сибирский город к теще и тестю, так спокойнее и надежнее был для него семейный тыл. Еще будучи курсантом третьего курса, он женился на девушке, которая на всех фото выглядела, как актриса, затмевая для него всех остальных женщин. Хотя рождение сына Алешки скрасило солдатские будни, но бесчисленные переезды с одного места на другое сделали жизнь поистине кочевой.
Но тут ничего не поделаешь, Владимир сам выбрал нелегкую военную стезю. Иногда конечно задумывался, а стоило Ли идти в военное училище. Может быть, все-таки нужно было пойти по стопам родителей и посвятить себя педагогике. Отец и мать 37 лет своей жизни отдали обучению школьников. И сам себе же возражал, а кто будет воспитывать солдат-новобранцев, кто сможет чисто по-товарищески подойти к любым вопросам службы и быта. Это не менее важно в армии. С самого детства его тянуло к военным. Нравился не только их мундир, но их военная выправка, да и все-таки "слава предков" была не последней в этом выборе. Дедушка Никита был сапером, отец во время Великой Отечественной - артиллеристом, мать - связисткой. Все стены комнаты, где обитали они с братом, оклеивались вырезками из журналов "Советский воин" и "Красная звезда", где на фоне военной техники гордо стояли солдаты и офицеры различных родов войск.
Завтра отправка.
Владимир задумчиво сидел у окна и смотрел на пустой двор, на солдатские казармы. Высокий железобетонный забор, над забором два стройных ряда карагачей, тянувших свои кудрявые верхушки к колючей проволоке верхних заграждений, четыре клумбы, чьи цветы, не смотря на уже ноябрьские дни, еще не увяли. Цвели ноготки и мальвы, такие не прихотливые способны цвести даже на песчаных почвах. С высоты четвертого этажа видны постовые, стоявшие у огромных железных ворот гарнизона.
Вдруг постовые забегали, стали что-то кричать, затем побежали в сторону казарм, взволнованно размахивая руками.
«Чтобы это могло значить? Оставили пост и бегут самовольно. И кто знает куда?»
Через оконное стекло не было ничего слышно, он приоткрыл форточку и услышал, как обращаясь к дневальному постовой прокричал, чтобы скорей вызывали скорую помощь, мол, младшего лейтенанта, Сашу Киселева, сильно ранило.
Владимир не помнил, как оказался возле уазика в спортивном костюме и кедах. В голове только: «скорее по лестнице, надо успеть. Скорая помощь вряд ли приедет быстро, ведь до ближайшей сельской больницы 25 км. Пройдет не менее получаса пока появятся врачи. Кто его знает, какое там ранение?» Уже на ходу заглянул в бардачок, хорошо хоть есть "аптечка" для оказания первой помощи. Думая о Саше, он вспомнил как они оба в один и тот же день прибыли в гарнизон. Саша не женат, единственная старушка-мать живет где-то под Курском.
То что он увидел, было ужасным! Саша без сознания лежал раненый на земле без правой руки, ее оторвало почти до самого плеча. Мелкие осколки впились в лицо и тело, все раны сильно кровоточили. Солдатики пытались остановить кровь, но тщетно. Новобранцы-первогодки, ничего еще толком не умеющие, перепачкались кровью, а на лицах у всех страх и боль!
Владимир крикнул: "быстро из машины, взять плащ-палатку и солдатский ремень, ну скорее же, кто-нибудь!"
Высокий худощавый солдатик, вытянул плащ-палатку из-под сидения водителя и с товарищами разложил её возле раненого.
Владимир перетянул раненое плечо, стараясь остановить кровь, наложил бинты. Сашу, бледного и окровавленного, положили на плащ-палатку и затем в машину на сиденья.
- Скорее, живее братцы, а то живым не довезем, едем в сельскую больницу. - Скомандовал он.
За телом раненого втиснулись еще двое солдат. И уже в дороге выслушал рассказ происшедшего.
Новобранец - маленький, щупленький солдатик, совсем еще школьник, по-детски всхлипывая, рассказывал:
- Мы метали сначала учебные гранаты, а товарищ младший лейтенант замерял расстояние броска. Стоял ящик с боевыми гранатами, ребята в это время разбрелись по окопчикам, кто просто за холмик прилег. Ну, а я взял гранату и не заметил, как вынулась чека, я даже за нее не тянул, просто она сама вывалилась. Испугался, ну так стою в рост, держу гранату перед собой и не знаю, что дальше с ней делать. Ребята вокруг, а младший лейтенант рядом. Далеко вряд ли бы я метнул.
- Так и стою. - Говорил солдатик, без конца повторяя фразу, - Тут младший лейтенант подскочил, сразу видно понял, что у меня произошло и просит так тихо: "отдай осторожно мне". А граната как прикипела к ладони, не могу ее оторвать.
Все-таки он взял гранату у меня. И как закричит всем и мне тоже "Ложись..." Я бросился на землю, руками голову прикрыл. Он куда не повернется - везде ребята, кинуть-то гранату даже не куда. Тогда он вытянул правую руку, а тут взрыв.
Солдатик весь затрясся в рыданиях:
- Хотя бы жив, остался младший лейтенант, - невнятно бормотал он.
В сельскую больницу уже сообщили по телефону, что есть раненый, скорее всего нужна будет донорская кровь, медикаменты и профессиональный хирург. Операция продлилась шесть часов, делал ее сельский врач, ранее работавший в районе хирургом.
Владимир уже потерял счет времени, когда из операционной вышла бледная, как полотно, молоденькая медсестра и тихо сказала:
- Все будет в порядке, переливание сделали, остаток руки пришлось удалить.
Он попросил у врача разрешение, еще раз увидеть Сашу и простится с ним, сказать, что уезжает в командировку и может надолго. Саша лежал на спине весь перебинтованный. Старший лейтенант мысленно простился, пожелал крепости духа и терпения. Поклонился и вышел. Таков был последний день в гарнизоне, перед самой отправкой за границу.
В Афганистан после декабрьских событий в порядке помощи были введены Советские войска. Владимир попал в одно из подразделений ВВС, где дослуживали свой армейский срок солдаты, которым до демобилизации оставалось всего несколько месяцев, самое большее полгода. Ранее они проходили службу в разных воинских частях. Кого здесь только не было: военнослужащие из Казахстана, Армении, Грузии, Азербайджана, Украины, Эстонии и из других уголков большой страны. Старшего лейтенанта назначили ротным в роту, где все ребята уже не первогодки и в учениях показали себя опытными бойцами.
Палаточный лагерь поставили у подножья горы, рядом протекал маленький ручеек. Его журчание напоминало о когда-то спокойной и мирной жизни, там дома в далеком Союзе. А здесь с первых дней революции зашевелилась Афганская оппозиция, которую поддерживала Америка. Оппозиционеры были хорошо вооружены и не менее хорошо обучены. Так называемые "душманы" подрывали колонны автомашин, везущих продовольствие и оружие, всячески мешали налаживанию новой жизни в стране. Хотя на стороне президента Барака Кармаля была Афганская Армия, но она сама не могла противостоять такой мощной силе.
Владимира вызвал к себе полковник, сказав, что в его отряд посылают афганского советника и его надо будет охранять. И что старший лейтенант отвечает лично сам за его безопасность и здоровье.
Три дня готовилась рота к походу в горы. Нужно было как можно лучше обследовать местность, тропы, ведущие к перевалам и шоссейной дороге, связывающей Советский Союз с Афганистаном.
Оттуда с Памирских высот чаще всего были нападения душманов. Потери в боевой технике и в людях не могли не сказаться на настроении солдат. Когда медленно поднимались высоко в горы, неся на себе оружие и тяжелые вещмешки, никто не промолвил ни слова. Контролировать приходилось все направления к городам : Герат, Джаз-Джан, Бодахшан, Куна, Кандагар и т.д.
Нужно было быть все время начеку потому, что "духи", так здесь стали называть душманов, появлялись внезапно. Гористая местность, все-таки Памир, безводье, все это помогало врагам.
Новый знакомый, в лице афганского советника, оказался молодым человеком лет тридцати. Он хорошо знал русский язык и говорил с небольшим акцентом. Со старшим лейтенантом держался высокомерно, был немногословен.
Трудные подъемы, цеплялись за каждый кустик, настоящее скалолазание, узкие тропы, где, прижимаясь к скалам мог пройти лишь один человек с постоянным риском упасть с головокружительной высоты, делали задачу почти невыполнимой. "Духи" открывали огонь, как только солдаты хотели сделать привал, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Они как специально «понукали» десантников подниматься все выше и выше в горы, дабы знали, что там будет легче расправиться с ними.
Перекусывали на ходу, не спали уже целые сутки, один раз прилетали "вертушки", сбросили мешки с продовольствием и патронами, но не рассчитали - несколько мешков захватили "духи".
Бой начался тогда, когда его никто не ждал. По рации передали: в горах ожидается дождь и сильный ветер, и что навряд ли смогут прислать подмогу. Рассчитывать приходилось только на себя. Душманы ударили сразу с двух сторон, казалось отряд окружен, и некуда солдатикам деться. Но это было не так - в горах всегда присутствует эхо, оно то и усиливает звуки.
Хорошо не растерялись, отвечая дружно длинными и короткими очередями, заставили "духов" замолчать. Скорее всего противники не захотели мокнуть под начавшимся дождем и ветром, стрельба прекратилась. Бой закончился так же внезапно, как и начался.
Владимир знал, что голодный солдат, уже не солдат. Усталым и промокшим приказал остановиться развязать рюкзаки и поужинать всем, что еще оставалось из снеди на этот час. Удалось найти небольшой грот в скале, выставив дозор, прижимаясь, друг к другу, не снимая рюкзаков, уснули вповалку, под шум дождя.
Старший лейтенант старался не заснуть, все время приходилось отвлекаться и думать о безопасности советника, да и ребята вымотались, и устали в дозоре то же могли уснуть.
Он чувствовал, как силы оставляют его, вспомнил отца, его рассказы о войне, черканул по пальцу ножичком, чтобы вызвать боль. Сон отступил, но не надолго.
Еще сказывалось кислородное голодание, высота-то была уже за планкой тысяча метров. Пока потерь в роте нет, легкораненые один в руку на вылет, другому задело плечо. Их быстро перевязали, благо среди них свой мед брат, студент второго курса медицинского училища. В Армию пошел по собственному желанию.
Афганского советника звали Джандатом, он, конечно не предполагал, что окажется в таких
условиях. Видно, было его волнение по поводу неопределенности положения, в котором находился.
Из оружия у него был только пистолет, поэтому на всякий случай Джандат попросил две гранаты. Если что-нибудь произойдет, "свои" не пощадят, в первую же очередь расстреляют. Стали едва видны голые вершины Гиндукуша. Горный хребет, словно гигантская птица, расправив могучие снежные крылья своих отрогов, хищно парил над сияющей долиной. Рассвет в горах наступает, медленно и когда солнце показалось между сопок, передали по рации, что группе нужно спуститься на равнину, предполагается передислокация войск, и что приехал генерал. Медленно, постоянно держа руки на изготовке, зная, что за каждым камнем их может ждать душманская пуля, десантники цепочкой продвигались вниз. Душманы встретили их внизу, хорошо что летчик-радист передал: "замечено движение в долине, будьте осторожнее !" Могли просто расстрелять по одному при спуске, но они это почему-то не сделали. Вступили в бой сразу, Владимир спускался впереди афганского советника, все время, заслоняя его своей грудью или спиной. Когда началась стрельба, он запихнул Джандата за валун, и на все его протесты не обращал внимания. Распластался на нем, прикрыл его своим телом и продолжал громко командовать в то же время стрелял из автомата.
Все боялись, что не дай бог, убьют или ранят афганского советника. Неожиданная поддержка пришла с воздуха, два вертолета летели в сторону границы. Завидев бой круто развернулись и начали поливать свинцом с высоты. Это и решило исход боя. Вертолеты отстрелялись и улетели, видно они сообщили в штаб, о том, что видели, потому что буквально через пол часа два танка и БТР, прикатили на помощь. Убитых не было, но почти всех пришлось госпитализировать. Никогда Владимир не кланялся пулям, и ни разу не был ранен, словно материнский оберег охранял его в это кровавое время. Уехал афганский переводчик, как потом оказалось, он был выпускником Московской Военной Академии. Отсюда, знание русского языка и умение держать себя во время боя, военная выправка и сдержанность. Старший лейтенант доложил об операции и пошел навести раненых ребят, их должны были утром отправить в Ташкент. Пятеро десантников легкораненые, категорически отказались лечь в полевой госпиталь. Их перевязали и оставили на основной базе под Кабулом. На следующее утро прибыло пополнение " контрактники " из старослужащих. Владимира вызвали в штаб сказали, что его хочет видеть представитель из Кабула. Представителем оказался отец афганского советника. Он, через переводчика, пригласил старшего лейтенанта и весь штаб во главе с генералом, на банкет.
Пышный прием подготовили к приезду русских военных, кроме изысканного стола, был дан небольшой концерт артистов афганской эстрады. Высокопоставленный чиновник не пожалел средств, чтобы отпраздновать возвращение сына живым и невредимым. Звали советника - Джандатом. Как потом рассказал Джандат, все его близкие считали, что он погиб, ведь целую неделю не было никаких известей о нём. Пиршество началось далеко заполночь. Огромный особняк на окраине города охраняла тройная охрана. Первую цепь охраны несли афганские военные, вторую советские десантники, а в третью на всякий случай отец советника, поставил городскую жандармерию. Г ости вошли в ярко освящённый зал, столы стоявшие перпендикулярно входу, ломились от всевозможных яств. Занимали места за столом по рангу. Владимир сел рядом со знакомым офицером из штаба. Тот, наклонившись всем корпусом к нему, тихо проговорил: " Будьте поосторожнее, национальная афганская кухня такая самобытная, не торопитесь, есть, могут быть потом всякие казусы. Я то уж не первый год здесь, привык, знаю, чем могут угостить".
Вот на большом серебряном блюде подали запеченного в остром соусе варана, затем отваренное черепашье мясо с приправами. Принесли ещё что-то в суповой миске из тонкого расписного китайского фарфора, содержимое было ярко-розового цвета, украшенное дольками лимона и зеленью. Затем подали глубокие пиалы каждому, с желтой горкой длинных и толстых спагетти. А это ещё что? - Владимир с опаской показал на пиалу. " Да ты не бойся!" - приложив палец к губам, сказал офицер. “У них так, к приезду самых дорогих гостей режется жирный баран, продолжал он шепотом, освежёванный, вывешивается на солнцепёке. Через некоторое время, подставляют бадью. Из туши валятся длинные и толстые черви, их затем отваривают в подсоленной воде и подают, как самое хорошее лакомство”. После услышанного Владимир боялся, притронутся к чему-либо.
Офицер успокаивал, ешь лучше фрукты или овощи, по крайней мере, не ошибёшься. Молодой хозяин особняка подошел к Владимиру и попросил занять место между собой и отцом, дабы так хотел выразить ему своё почтение. Заговорил с ним по-русски: " Наша кухня впитала в себя приготовления самых разных блюд из китайской, индийской, пакистанской кухни ". Ни чему не удивляйтесь, пробуйте, кушайте. "Да я уж наслышан " - улыбнувшись, сказал Владимир.
Обед растянулся на шесть часов. Произносили здравницы в честь Нового Афганского правительства, в честь Советских военных. Офицеры громко беседовали на русском языке, гражданские афганцы, присутствующие на обеде, отмалчивались. Когда начался, концерт и все гости разместились в мягких креслах стаявших вдоль стены. Джандат шепнул Владимиру, что должен ему показать свой дом. Они вышли вдвоём из зала, затем прошли по длинному коридору, устланному персидскими коврами до самого его конца. В конце коридора совсем незаметная под цвет стен дверь, вела в женскую половину.
По бокам коридора располагались маленькие дверцы, каждая была оббита разной шелковой рисунчатой тканью. Советник, приложив палец к губам, как будто боясь кого-то вспугнуть, тихо проговорил: " Я хочу показать тебе своих жен. Как самому дорогому гостю представлю их всех". " У меня их шесть"." Вот смотри, здесь живет моя старшая жена Хадижа - ей 65 лет ". Он подошел к двери и заглянул в глазок, потом попросил Владимира, сделать то же самое. В комнате на маленьком стульчике сидела пожилая женщина, без чадры в руках её была вышивка. Она низко наклонилась над вышивкой, и поэтому ее лица не было видно. “ Зачем тебе старуха жена? так же шепотом спросил старший лейтенант. “ О, она распоряжается во всем в моем доме. Распределяет работы по дому, кому меня ублажать, кому обед готовить, если будут дети, кому с ними нянчиться”. И хотя есть слуги, жены частично заняты обустройством быта. Они прошли по узкому коридору, почти до самого его конца, в глазок заглядывая в каждую комнату. К последней двери, Джандат подошел кошачьим шагом и опять, приложив палец к губам, промолвил. “ Здесь, живет самая младшая моя жена, ей ещё 13 лет. Учится в колледже, когда Алии исполнится 15 лет, она станет моей женой. А пока я только могу любоваться ею, глядя в глазок. Войти к ней я не имею право ”. В дверной глазок была видна, ещё совсем юная девушка, сидевшая за низким столиком на ковре, перед ней лежала раскрытая книга. В комнате самой просторной из всех, была современная мебель, если не считать низенького стола в её центре. Вся устланная Персидскими коврами, висевшими на стенах и лежащими на полу. Большое трюмо с туалетным столиком, на котором громоздились баночки с кремом, разноцветные бутылочки с духами, шкатулки и шкатулочки из красивого орехового дерева и слоновой кости. Мягкие игрушки лежали, висели и просто валялись на ковре и пуфиках, как будто ими только что играл ребенок. Деревянная кровать отделана резьбой, была прикрыта прозрачным шелковым пологом по кайме, которого золотистым шитвом расшиты диковинные цветы и птицы. В углу стоял, книжный шкаф из такого светлого дерева, все ручки которого блестели и отливали позолотой, заполненные книгами в ярких переплётах. Это великолепие Владимир окинул быстрым взглядом, стараясь запомнить как сюжет из сказочного фильма. Девушка углубилась в чтение и, словно почувствовав взгляд, подняла прелестную головку. Юна и очаровательна, богата разодетая по- восточному, она выделялась светлой кожей и ярким румянцем из всех увиденных Владимиром жен. Заметив, недоумение в глазах старшего лейтенанта, Джандат прошептал: “ Её бабушка знатная таджичка, потому она такая светлолицая ”. “ Чтобы быть влиятельным и богатым, я должен был жениться и взять в жены, женщин из самых разных племён. Богатые, родовитые племена будут подчиняться мне потому, что я взял из их племени женщину в свой дом”. Другие комнаты жен Джан дата были скромны, видно они старались ничем друг перед другом не выделяться. У всех длинные полосатые халаты разных цветов и оттенков, яркие платки прикрывающие волосы, шелковые шаровары. “Ничего себе ”- усмехнулся Владимир - “ сколько ж тогда у тебя будет детей, если каждая принесет? ” - “ Столько, сколько я захочу ”. “ Но от любимой жены, первый ребенок будет моим наследником, все мои жены, будут ему матерями и будут любить его как свое собственное дитя, вот так у нас ”- много значительно сказал советник. “ Да ... это так всё хлопотно, тут хотя бы одну суметь содержать”. Сдержанно смеясь, проговорил старший лейтенант. И уже выходя из коридорчика, Джандат сказал: “ Если хочешь, выбирай любую, кроме младшей, я тебе отдам”
“ Зачем же мне твои, у меня своя есть” - “ Вот фотография со мной “, - Владимир протянул Джандату самое для него дорогое фото. Со снимка смотрела молодая и красивая женщина с лучистыми карими глазами. “ Какая она у тебя, как актриса! “. “ Не актриса - поправил старший лейтенант, а инженер - железнодорожник “. “ А рядом кто сын?” - “ Да, это сын, Алексей - Алешка, перед отъездом сюда снимались “. Беседуя, они вышли во двор, обнесенный высоким кирпичным забором. В это время к ним подошел отец Джандата. Он что-то быстро сказал сыну и пошел вперед. “ Идем, отец хочет показать тебе свой гараж”, и учтиво взяв под локоть гостя, и повел его в большой длинный зал, вымощенный бетонными плитами. Каких машин здесь только не было: RENO, MERSEDES, BMW, ТАYOTA и т.д.
“ Выбирай любую, она твоя” - сказал улыбаясь советник. Владимир погладил рукой капот каждой. Новенькие, блестящие, они вызывали только восхищение.
“ Ну что ты, кто же разрешит через границу, переправить такое добро?”
“ Нет уж, спасибо”.
“ Ещё припишут что ни будь, как у нас часто бывает”.
Тогда отец Джандата снял с пальца кольцо, на печатки которого, красовалась голова льва. Увесистое, золотое с широким ободком и протянул его Владимиру.
“ Возьми” - повелительно сказал Джандат - “ Оно тебе может пригодиться”.
“ В случае надобности, в любой лавке города тебе отпустят товар в кредит, ты только его покажи” У восточных народов принято, от подарков нельзя отказываться, можно обидеть хозяина, и Владимиру пришлось взять перстень. К столу вернулись втроем, пир продолжался. Ранним утром разошлись все гости, уехали и русские военные, сопровождаемые охраной десантников. В долине небезопасно все время нужно находиться на чеку, ведь продолжалась война с душманами. С новым пополнением знакомился бегло, лишь рукопожатием и представлением по форме: фамилия, имя, откуда прибыл. Ребята здоровые, крепкие, все как на подбор. Сразу запомнился один, светловолосый, веснушчатый с голубыми глазами. И когда представился: “ Михаил Плющев из Казахстана, город Сарканд, Владимир про себя подумал совсем земляк, оказывается рядом жил”. Этот его городок находится всего в 200км от родины Владимира.
“ Ну что, посмотрим, как все у нас получится, проговорил старший лейтенант и приказал, получайте снаряжение, боеприпасы, завтра выступаем в горы”.
А сам, уговорил водителя полкового БТРа съездить с ним в город, приосанился, взял с собой рюкзак. Без охраны, куда-то ехать не было смысла. Владимир кликнул своих двух легкораненых, они без дела слонялись уже два дня.
“Поехали” - коротко бросил водителю. По узким городским улицам, вымощенным булыжником, машина прыгала из стороны в сторону.
Притормозили у первой лавки, обустроенная в виде шатра, занимала, чуть ли не целый городской квартал, и чего в ней только не было: ткани, обувь одежда, посуда, бижутерия, ковры и многое- многое другое.
Владимир решил испытать подаренное кольцо. В лавке, пока он рассматривал товары, его словно не замечали. Чтобы обратить на себя внимание, старший лейтенант постучал кольцом по остекленной витрине. Один из продавцов, что был поближе, увидев кольцо с печаткой, как ошпаренный подскочил и, моргая глазами, стал быстро-быстро раскланиваться, и шепеляво говорить по-русски: “Что пожелаете господин-лейтенант?” Владимир показывал пальцем и говорил сколько штук, и какого товара положить на прилавок. Нужно было взять ребятам разные туалетные принадлежности: зубные щетки, пасты, бритвенные приборы, мыло, авторучки и многое другое для солдатских нужд. Все, не вошедшее в рюкзак, запаковали в коробки и подсчитали, продавцы назвали довольно крупную сумму в то же время, раскланиваясь, сказали, что господин лейтенант может не волноваться, кредит долгосрочный. До зарплаты еще далеко, но он не собирался оставаться должником. “ В получку завезу деньги”, - сказал Владимир и поклонился на прощание торговцам. Забрал с ребятами коробки и уже через час отдыхали в батальоне. Солдатики радовались, как дети. Все товары импортные, где такие увидишь? Даже туалетное мыло и то в красивой упаковке с ярлычком. Разрешив этот, казалось бы, житейский вопрос, он успокоился. А то доходило до того, что не чем умыться, почистить зубы, у многих бороды отросли и сами стали похожи на душманов. Не всегда успевало снабжение за десантниками и не справлялось иной раз со своими непосредственными функциями. Старший лейтенант зашёл в свою палатку, хотелось хоть на миг забыться и отдохнуть. Но спать не пришлось, Владимир услышал приглушенные голоса, доносившиеся из соседней палатки. Явно спорили двое, дело доходило до драки. Отборный, трехэтажный мат и затем громкая ругань. Чего они там, он прислушался: “ Сам ты дерьмо, ты его ещё не знаешь, он в огонь и в воду за своих солдат пойдет!”
«Да ладно, он всех вас купил», - говорил в ответ хрипловатый голос.
Мальчишеский басок доказывал: «Мы здесь уже два месяца, ты слышишь два, и ни разу он нас не забывал. «О себе вообще не думает. Питание, отдых, разные бытовые наши проблемы решает сам и сразу, не ждет когда кто-то поможет». «Вот, до вашего приезда было дело кончились продукты, а мы в горах на высоте 2000 метров над уровнем моря, дух захватывает, вертушки вовремя не прилетели, жрать нечего - хоть ремни жуй. Они вдвоем с Зудиным, но под нашим прикрытием, конечно, спустились в горный аул. Старший лейтенант выменял свой золотой с цепочкой кулон на мешок апельсинов и мешок лепешек. Лепешки такие, что мы их потом в родничке по часу размачивали, чтобы съесть — не лепешки, а камень. Зато два дня продержались и встретили нашу
колонну с продовольствием. А так знаешь, что было бы». «Да он себе ордена и звездочки зарабатывает, а вы уши развесили!». Матерно выругавшись, тот же голос умолк. Началась драка, дрались так, что палатка ходуном ходила, один из колышков в палатке вырвался, палатка на один бок осела. Владимир не выдержал: «Ведь, перебьются, дурачье!», и с горечью подумал: «Не все меня понимают!».
Когда старший лейтенант бежал в палатку, на полу катался тройной клубок. Этот третий, видно старался разнять драчунов, но ему никак это не удавалось. «Что еще тут? Ну-ка встать! Заняться, не чем что ли? Душ лучше бы сделали, чем так дурить! Поди, не один день здесь будем». Все трое вскочили красные, взъерошенные и злые. На этом инцидент был исчерпан. А на утро опять рейд в горы, усталость от которой рябило в глазах и дыхание перехватывало в легких. Жара невыносимая:
50-55 градусов в тени, гимнастерки и тельняшки прилипают к телу. Соль от пота выступает на плечах и спине. В горах не больно-то разденешься: змеи, скорпионы, клещи - чего только нет. Вся ползучая нечисть пустынь и гор. Берегись, не душманская пуля, так ядовитый укус обеспечен. Бой г**®*** начался как-то сразу, стоило десантникам подойти поближе к дороге. Видно, «духи» собирались ее минировать, ожидая подход колонны танков. Командование решило передислоцировать контингент войск в Афганистане, поэтому шли военизированные колонны вглубь страны. Душманов было немного, но отрезанные от тропы, ведущей в ущелье, они поняли, что им не прорваться.
Злобно сопротивлялись, не жалея патронов и гранат. Стрельба прекратилась после того, как из-за поворота дороги, показался танк разведки. Сделав небольшой передых, десантники опять ушли по ущелью в горы. Нужно опередить мелкие отряды «духов», колонна вот-вот должна появиться на шоссе. Владимир отдал команду прикрыть и обезопасить подход когда колонны. Колонна танков в сопровождении охраны наконец-то прошла, и все с облегчением вздохнули. Теперь можно расслабиться.
Принесли почту, еще одно письмо от сестры, надо как-то выкроить время для ответа. Сестра писала: «братишка, родной, молимся о тебе каждый раз, когда бываем в Никольской церкви. И ты помолись утром, когда встаешь со своей солдатской постели. Проси Господа нашего о помощи тебе в твоем ратном деле. Проси ангела хранителя, уберечь тебя от всех напастей и несчастий. Молитвы ты ведь, знаешь? Мама и Наташа (жена твоя) тоже денно и нощно молится о твоем здравии. Даст бог останешься живым в этой кровавой войне. Отец и оба дядьки ранены были много раз, а дедушка из госпиталя вернулся только в 46 году, самое главное пришли с фронта живыми. Дядюшка Гриша до сих пор ходит с осколками гранаты в ногах. Хотя сам над собой подтрунивает, что не может никуда лететь самолетом, потому что металлоискатели звенят, когда он проходит контроль перед посадкой в самолет. И что в одну из поездок авиа служащие потребовали раздеваться донага, чтобы проверить нет ли у него с собой взрывчатых веществ и оружия. Согласись, что для пожилого человека прошедшего войну это так не пристойно. Он был обескуражен, когда перед полетом, в Алма- атинском аэропорту его заставили полностью раздеться. Теперь он говорит, что будет куда-нибудь ездить только автобусом или поездом. Да, я знаю, что ты при своей военной должности не можешь в слух молиться. Но не забывай, мы русские православные и наши предки были люди набожные, и Господь всегда помогал!
«Блажен тот кому помощник бог, у кого надежда на Господа твоего, сотворившего небо и землю, море и все что в них, вечно хранящего верность». И еще: «Я - Господь бог твой, держу тебя за правую руку твою, говорю тебе; не бойся, я помогаю тебе».
И последняя строчка из письма сестры. «Спаси тебя Господь, во всех делах твоих мой дорогой, братик!» Владимир коснулся кончиками пальцев левого кармана, в котором лежала совсем маленькая Библия. А еще ему Джандат подарил «Коран» переведенный на русский язык. Коран в кожаном переплете, такого же небольшого формата, как и Библия. Он читал, изучал то и другое сравнивая тексты. Положив письмо сестры в планшет, Владимир стремительно вышел из палатки.
« Я Вам давно говорил, что нужно сделать душевую кабину из досок, вон сколько отходов валяется, ящиков от использованных снарядов, ящик от продуктов. А вы все тянули время. Да, при такой жаре и весь день в полном боевом снаряжении на плечах, от пота соль на тельняшках выступает, хоть вечером можно сполоснуться» обращаясь к солдатам Владимир довольный осматривал только что незатейливо сооруженную душевую кабину.
Получился просторный душ, наверху приспособили бак из-под воды, кран для душа сделали из лейки для бензина, просверлив небольшие отверстия и заделав основание лейки железной пластиной. И даже прибили небольшой крючок снаружи к дверям, для одежды того кто будет мыться. Благо умельцы всегда есть в каждой роте! Водовоз привез воду только на два дня, для питья и готовки пищи, ну и по ведру на брата для всяких нужд. Воду расходовали очень бережно, наливая в емкости. А теперь вдруг, могли еще даже помыться. Подставив сколоченную из тех же ящиков лесенку и наливая в бак душевой воду, Саша Собчук покрикивал на товарища, который медленно шел от водовоза с ведром, боясь расплескать на землю хоть каплю.
« Ну ты так ты до завтра будешь мельтешить, нельзя ли побыстрее» - кричал он сверху. Когда залили бак вместимостью в пять ведер, у душевой кабины образовалась очередь. Первый вошел мыться Володя Меневич, и буквально через минуту ему стали кричать: « Ну куда столько льешь, у тебя только одно ведро в запасе».
« А как тогда мыться?» - весь намыленный, в пене, высунув голову наружу, выкрикнул он.
«Давай покажу» - Саша разделся и вошел внутрь, послышалось шлепанье и тихая ругань.
«Сначала надо немного пустить воды намылить мочалку мылом, затем хорошо ею натереть тело, голову налить в последнюю очередь, понял!?
потом все смыть водой - поучал он, тогда и ведра хватит. Через несколько минут оба товарища вышли довольные из душевой кабинки. Принцип ротного: сначала, нормальный быт, (т. е. раз в неделю баня и чистое белье). Затем сытый желудок, а тогда спрашивай солдата — воина, его прямые обязанности.
Владимир со стороны наблюдал за своими подчиненными: «Ну дети, просто дети! - усмехнулся он в уже сильно отросшие усы и бороду, за которые его пожурил полковник, когда тот заглянул в штаб, чтобы забрать папку с приказами. Вдруг раздался крик: « Товарищ старший лейтенант, посмотрите, кого мы задержали?»
«Ошивается вокруг нашей стоянки, ничего не хочет говорить, молчит».
Только сказал: «веди к командиру!»
Толкая впереди себя человека в форме десантника, Бердыев поправил на него дуло автомата и сопровождая до палатки ротного шаг в шаг не отставал от него.
«Отставить сержант!» Сейчас разберемся, приказал ротный.
Человек и не думал сопротивляться, кинул вещмешок на пол и два автомата с плеча, спокойно вошел в палатку. Большое кровяное пятно расползалось по полосатой тельняшке и скоро весь правый бок заалел от крови.
«Вы ранены, сейчас Вам окажут помощь, у нас свой медбрат», выкрикнув наружу : «Дениса ко мне».
«Я сам себя перевязал, скорее всего, пуля прошла на вылет, а закровавело» оттого, что на правом боку нес автоматы».
«Денис всегда готовый оказать помощь тут же очутился в палатке командира, со своим санитарным баульчиком. Пока шла перевязка, старший - лейтенант обратился с вопросом.
«Ну что ж, рассказывайте, как очутились в расположение нашей». Десантник высокий, стройный, как бы сейчас сказали, выглядел качком. Широкие плечи, мускулистая шея, бицепсы громоздились буграми и выступали из-под полосатой тельняшки. Смущали только волосы, абсолютно седые, они отсвечивали ранней белизной и казались такими неестественными и никак не шли к красивому молодому лицу. Пришелец представился, по всей форме: «Старший сержант 2 разведроты, 245 полка ВДВ, Максим Калгин. Разведчик начал свой рассказ: « мы получили приказ отследить путь каравана с оружием, боеприпасами, и наркотиками следовавшего через границу из Пакистана. Об этом нам сообщил накануне и мы его ждали два дня. Караван задерживался, выяснить причину была направлена наша разведгруппа из 11 человек, как всегда в раегарде. Шли по одному сначала я, через сто метров Нурдинов, он прикрывал меня, а дальше растянувшись цепочкой шли ребята, в поиск выступили ночью. Расстановка сил могла быть не равной, поэтому с нами была рация и два ПГС-9, в любой момент мы могли запросить помощь и она была бы оказана.
Каравана мы не обнаружили, решили так же сделать небольшой привал и ждать. Прошла ночь. Командир наш медлил, вероятно думал, думал что душманы хоть как - нибудь проявят себя, но он ошибался. Я отошел шагов десять от нашей стоянки по нужде, автомат как всегда на изготовку, за спиной ранец со всеми необходимым в походе.
Когда - то физкультура была моим любимым предметом в школе, а затем в техникуме, я бегал, прыгал, сдал все нормативы ГТО. Потом ходил на вольную борьбу, где нужны крепкие нервы и мускулы. Тренировки не пропали даром, потом все пригодилось в Армии. Сразу взяли в разведку. Уже полгода я в Афганистане, всякое бывало и всякое повидал. Но что бы такому случиться и предположить было невозможно. Я обожаю животных, но каких? Моими любимцами стали пресмыкающиеся. Некоторых я привозил из деревни, когда гостил летом у бабушки. Других выменивал или покупал на птичьем рынке. Стоило не мало усилий убедить отца, мать и сестренку, что не надо бояться уженка или желто - зеленую лесную змейку, маленького хамелеона и речную черепашку. Но не все же этот вид животных воспринимают и любят так спокойно, как я. Приходилось прятать от домашних свои маленький серпентарии.
Вот и здесь. Солнце в зените, очень жарко, вокруг горы. Ребята устали, кто где расположился, выставили часовых, а сами чуть расслабились, отдыхали. Когда я отошел и посмотрел, меня отовсюду видно, зашел за бугорок подальше. Сделав свое дело, прилег под отвесную скалу, вроде бы не так там жарит солнце. Лежа на животе, на голом каменном уступе, разглядывал в упор небольшого паучка, который лез по своей паутинке вверх к кусту бессмертника. На голове у паучка две большие черные точки. А, ведь, это не такой уж безобидный паучок, подумал я название у него восточное Кара - кут. Укус его подобен змеиному, он так же опасен, как скорпион. Отодвинувшись от паучка, ощутил холодное прикосновение к своей оголенной ноге. Нагнулся и отпрянул, на большом сером камне прямо возле меня лежали пять маленьких змеенышей. Они были такими маленькими, чуть толще и длиннее, чем дождевые черви. Не шевелились, вроде как совсем бездыханные. Взяв одну змейку в руку, рассмотрел, такая узорчатая серая шкурка просвечивала все ее содержимое. Существо оказалось живым. Редкое сокращение мышц и плавнообразное движение кожи, говорили о том, что внутри еще теплится жизнь. Осмотрев, каждую из змеек, я решил попробовать оживить их. Наверно они только лишь утром вылупились из яиц, «детеныши» кобры именно таки. Скорлупа осталось у основания камня, она сливалась по цвету с землей, а они очутились на самом солнцепеке и не в силах были уползти в тень. Взяв свою армейскую фляжку с водой, разбавил сгущенное молоко и уже разведенное налил в старую глиняную плошку, которую подобрал здесь же в камнях. Аккуратно подняв одну из змеек и тыча головой в плошку, попытался смочить хотя бы немного ей рот. Змейка оставалась неподвижной и казалась, что все мои усилия напрасны. Но я ошибся, от влаги змейка зашевелилась и вытянув маленький ярко - розовый, игольчатый язычок стало слизывать с края посудины капельки разбавленного молока. Я положил ее возле камня, там где тенечек и видна змеиная норка.
То же самое я проделал с остальными. Вся пятерка, извиваясь, червячками поползла под камень. Два дня навещал я кобрят, вызывая их из норы легким пошлепыванием по камню, поил из плошки и потом уходил на стоянку. В последний раз напившись молока они слились в один сплошной клубок, но долго так не оставались. Я наблюдал, немного погодя клубочек распался и они уползли туда же в нору под камень. Я только собрался вернуться к ребятам, как услышал выстрелы, разрывы гранат, автоматные очереди. Они дрались, как львы. Я знал звук каждого автомата, ребята стреляли наверняка, потому что душманы главенствовали над положением. Они обошли нас другой боковой тропой слева от вершины горы, и навязали нам не равный бой. Недолго раздумывая, зная свое преимущество в высоте, я направил автомат и стрелял пока не закончился рожок. Видел как падали духи от моих пуль. Выглядывая из-за камня в очередной раз, что бы поточнее прицелиться и растрачивая, как можно меньше патронов из второго рожка, был ранен в бок. Продолжая стрелять и потихоньку откатывался вниз долину, где рисовые чеки тонули в воде. Чуть ли не по уши в грязном иле, приподнимая автомат чувствовал, что теряю сознание. Про себя думал, ведь не оставят меня в живых душманы, если найдут. Не нашли. Пришел в себя. Утро. Лежу на дамбочке, вокруг рисовое поле. Тишина. Страшная тишина. Стал на колени и начал молиться богу. Никогда не молился, всегда был убежденный атеист, а тут ...
Господь уберег меня от смерти, и наверно, оставил в живых, что бы я отомстил за мертвых. Молитвы сами приходили на память, в детстве их бабушка нашептывала мне на ухо перед сном. А
вот, ведь как в такой момент они и вспомнились. Подумал, вернусь живым обязательно приму крещение.
Перевязал себя кое - как, благо в мой ранец хорошо застегнутый не проникла вода и ил. Бинты и одноразовые шприцы пригодились. Я сделал себе через майку обезболивающий укол, и вернулся на поле боя.
Не мог я оставить тела моих товарищей вот так, бросив их на съедение грифам и шакалам. Захоронил их всех вместе обложив камнями, собирал и носил их пока силы не оставили меня. Положил надгробный камень, стараясь запомнить это место, что бы потом вернуться назад. Максим замолчал. Молчал и Владимир, повидавший на этой войне такое, что может кровь в жилах заморозить, что может от душевной боли и сердце остановить.
«Устраивайся в моей палатке, мест сам понимаешь нет. Отдыхай. Завтра отправим тебя в полевой госпиталь». Владимир вышел наружу, ни с кем и ни о чем не стал говорить. Этот солдат располагал к себе, внушал доверие и хотя то, о чем он рассказывал, случалось каждый день с солдатами из ограниченного контингента войск в Афганистане. Было как - то не по себе. А в это время затертые ящики из - под снарядов, горкой возвышались возле самой большой палатки и сидя на одном из них, Данышев перелистывая командирский блокнот, чуть не до дыр зачитанный, раскатисто смеялся. Вторил ему заливистым смехом Нусупов, Федорченко сидевший рядом напротив угрюмо уставившись в одну точку не обращал внимание на развеселившиеся товарищей.
«Ты послушай, послушай, вот еще один анекдот:
- У приезжего чукчи в Москве потерялась жена. Он в милицию. Дежурный спрашивает приметы пропавшей.
Приметы не терял. Жена пропала.
Ну вот у меня жена, - объясняю милиционер, - высокая, стройная блондинка.
Моя маленькая, ноги кривые, волос мало, да ну ее. Давай лучше твою искать ».
«А вот еще послушай:
Знаешь какая разница между чукчей и негром?
Какая?
Чукча - холодного копчения, а негр - горячего».
«Что - то ты все про чукчей, да про чукчей, прочти еще чего - нибудь. Дай я лучше сам, в лицах прочту. А как это?».
«Ну как артисты в театре». Нусупов выхватил затертый, серый блокнот из рук Данышева. И встав на саамы большой, пустой ящик;
Откинул правую руку в сторону, левую поднял вверх. Ну настоящий «мимикричио», да и только.
Оба покатываясь от смеха, увидев подходившего к ним командира, пытались умерить свой хохот и прыская себе в ладони, заикаясь сразу оба сказали: «товарищ старший лейтенант, мы отдыхаем».
«Вижу, вижу, грохот от смеха до самого Кабула слышно».
И повернувшись, уже через плечо кинул: - «все-таки вы потише, рядом где-то духи шастают».
Ротный шел между палатками, обдумывая случившиеся. Вечер а затем ночь в горах наступают внезапно. Словно черным пологам прикрывается земля и почти не зги не видно, лишь только яркие звезды на небе, да такая далекая луна чуть освещает местность. Ребята, его солдатики, наконец то угомонились. А он все в думах, обо всем и обо всех!
Размышлял ...
Подтверждение о существовании разведгруппы можно установить самому, при очередной поездке в штаб. Усилив охрану лагеря дополнительными часовыми, Владимир сам не стал спать, кто знает, не отследили ли «пришельца» душманы. Чуть рассвело, ротный интуитивно почувствовал на себе тяжелый, злобный взгляд. Услышал звук выстрела сильный удар в грудь, его откинуло к колесам БТРа. Ощупав себя никакой боли не почувствовал, что же это могло быть?! Снайпер, только снайпер мог так точно прицелиться. Но в тот же момент выхватив свой пистолет и уже командовал боем.
Разведчик Максим оказался рядом, изловчившись, пробрался на кабину бронетранспортера и вел оттуда прицельный огонь из автомата, не давая душманам окружить лагерь. Бой закончился внезапно, так же как и начался. Хорошо, что ребята всегда начеку и спят с оружием в руках. Славу богу, не было убитых, легкораненым сразу оказали помощь, а затем отправили в полевой госпиталь и «пришельца» тоже. Старший лейтенант собрал командиров взводов, решили не испытывать судьбу в очередной раз, колонной из шести бронетранспортеров и трех БМП, в сопровождении двух танков отправились в Хайртон — Термез. Только на базе переодеваясь в чистую гимнастерку, Владимир достал драгоценную книгу знаний «Библия» была цела, лишь отверстие от пули, которая прошла застряв в кожаном переплете. Опаленные края отверстия говорили о том, что стреляли из снайперской винтовки с прицелом. Пуля на конце чуть приплюснулась. Вот чудо-то!! Остался жив, благодаря святому источнику. Г осподь уберег от смерти славного воина. Маленький томик «Библии» и пуля, навсегда остались семейной реликвией от всевышнего.
Однажды кто-то из ребят спросил его, - «товарищ командир, вы так увлеченно читаете маленькую книгу, что это за произведение и никогда и никому ее не давали ее прочесть.
Это «Библия» - «источник живой воды, пьющий это воду будет иметь жизнь вечную».
Люди вдохновленные словом божьим, многое смогут сделать для окружающих их людей.
Вечером того же дня старшего лейтенанта вызвали в штаб. Подполковник сказал о присвоении ему очередного звания и представлении к награде. Он крепко пожал руку и пожелал солдатской удачи. Владимир вышел из штаба задумчивый. Каждый поход, это убитые и раненые, искореженные войной тела и судьбы. Никакой радости от услышанного он не почувствовал. Гибли его ребята - солдаты, которым жить да жить, да детей растить. У многих из них едва пробивались усы. Сердце кровью обливалось, когда уносили и укладывали в цинковый гроб убитого. Захлестнули воспоминания и сидя за раскладным походным столиком, решил написать письма домой: жене и сыну, отцу и матери, старшей сестренке, которая писала письма обо всем и обо всех. Писала о том, что молится о его здравии и скором возвращении домой.
Нужно успокоить близких, в их письмах была тревога и страх за его жизнь. И еще мольба, что бы берег себя от всех напастей и пуль. В этот момент кто-то постучал в доску, весящую перед входом в палатку командира, на которой писали или прикалывали кнопкой разные приказы. Получив разрешение, вошли трое - вчерашние провинившиеся драчуны. В руках одного из них был длинный сверток. «Я вас слушаю», - сказал капитан. «Вот товарищ командир, нашли возле убитого «душмана» - развернул он сверток и протянул капитану кинжал с серебряной рукояткой, инкрустированный замысловатым восточным орнаментом и драгоценными камнями. «Это мне?» - Владимир даже растерялся. «Да, вам, товарищ командир. У нас все равно его заберут, а не заберут, так украдут, все- таки дорогой трофей. Пусть лучше у вас будет». «Ну что ж, спасибо!» - сказал в ответ капитан. Десантники откозыряли и вышли. Рассматривая, кинжал он удивлялся: «Холодное оружие, предназначено нести смерть, а вот погляди ж ты, как искусно украшено, красиво оформлено! Инструмент убийства превратился в инструмент искусства».
Владимир аккуратно завернул его в целлофан и убрал на дно рюкзака. Теперь уже в чине капитана, он старался обучить своих солдат-десантников умению следопытов. Недаром отец с детства брал его на охоту, рыбалку, и с 12 лет он познал охотничьи премудрости: умение распознавать следы человека и дичи, что делать, если голоден и нет припасов, как развести костер в ветряную и дождливую погоду. Вспомнилось, как вместе с отцом и младшим братом Евгением ходили на кабана и барсука с охотничьими псами и без них.
Особенно захватывающей была охота осенью, когда кабаньи выводки вытравливали совхозные посевы кукурузы и сахарной свеклы. Охотничье хозяйство привлекало всех желающих участвовать в отстреле диких животных. Отец и его коллеги-учителя, мужчины из местной школы организовывали целую местную охот бригаду, выезжали на несколько дней в горы или в устье реки Лепсинки. Это был отдых и спорт одновременно. Нищенской учительской зарплаты, едва хватало на месяц, а тут подмогой семьям была свежая кабанятина.
Вспомнилось, как смешно делили кабанью тушу, таким древним охотничьим способом. Ведь охотников много и никого нельзя было обидеть: все участвовали в загоне. Одного помоложе садили спиной ко всем. И спрашивали: «Кому это?». Он называл, имя и объявленное мясо доставалось охотнику. Такая дележка всех устраивала. Владимир, воспитанный в духе порядочности, честности, дисциплины, был вынослив. Умение держать себя в засаде, военная выучка, помогали ему руководить необузданной энергией молодых и озорных ребят. Он старался уберечь своих подопечных. Недаром, они называли его «батяней».
После присвоения очередного звания капитана, последовало приглашение в кабул, где сам Бабрак Кармаль, президент Афганистана, вручил Владимиру музыкальный центр с дарственной надписью и золотые часы. Первый подарок как нельзя кстати: солдаты любили записывать передачи по радио на кассеты. Однажды во время передышки, звучала «Венгерская рапсодия» Ференца Листа. Эта подвижная жизнерадостная мелодия подвигла Мишу Плющева плясать чечетку, что у него великолепно получалось: Выстукивая каблуками, носками, всей подошвой тяжелого солдатского ботинка по деревянному настилу возле палатки, он вызвал бурные овации окружающих. Все рассредоточились, и вдруг внезапно началась стрельба.
К спине спина, автоматы всегда на изготовке, не растерялись. Один из десантников, это был тот же Мишка Плющев, вскочил в стоящий невдалеке танк, развернул пушку и выпустил несколько снарядов по противнику. Затем прошелся на танке по залегшим рядам «духов», Не прошло и нескольких минут, как танк подорвали и Мишка погиб. Михаил Плющев закончил “Сельское “ Профессионально-Техническое Училище”. Со специальностью тракторист-машинист широкого профиля. Вот откуда умение хорошо водить танк. Когда в военкомате ему предложили службу в танковых войсках, он наотрез отказался. За высокий рост и спортивное телосложение записали в десантные войска и отправили в Афганистан. Его геройский поступок спас остальных ребят. «Душманы» были уничтожены. Уже потом, после горячего кратковременного боя, анализируя сложившуюся ситуацию, они поняли, что их просто «пасли» с самой равнины до палаточного городка. И выбрали момент, когда они немного расслабились. Трех часовых охранявших “городок” убрали без шума метким метанием ножей. Этому “духов” усердно обучали, убивать даже с более далекого расстояния. Казалось бы, что попадание невозможно, но попадали, в спину или в горло, что погибший не успевал даже вскрикнуть. Ещё там, в гарнизоне, произошло несколько случаев подряд, выйдя ночью в туалет, без охраны или сопровождения, солдат назад не возвращался, а утром находили его уже мертвым. Дали себе зарок, обучить метанию ножей в первую очередь десантников. Обучались, но нужный профессионализм вырабатывается не сразу. С той злополучной кассеты воспроизвели запись. На ней записался весь бой и под звуки “ Венгерской рапсодии”, звучали крики, стоны раненых, команды капитана, выстрелы пушки и автоматные очереди. Страшная музыка получилась, мелодия смертельного боя. В том бою погибли, четверо и пятерых ранило, а могло быть и больше, если бы не Мишка. Кассету размножили, и как символ солдатского братства каждый взял её домой в Союз. И потом через много-много лет, эта кассета будила воспоминания тех, кто остался в живых. В последующие годы их, всех участников этих событий назвали афганцами. Увезли раненых в госпиталь, похоронная бригада приехала забрать убитых. Ребята молча, стиснув зубы, простились с мертвыми товарищами. Медленно подходили, прижимали своей рукой, руку погибших, как бы в последний раз своим рукопожатием напутствовали их в дальний путь. Едва оправились, от боя пришла радиограмма, что от границы двигается транспорт с очередной партией продуктов и боевого снаряжения. Готовится, было некогда, все нужное вещмешок, паек солдатский на три дня и на БТРах в путь! Этот раз автомашины в колоне вели гражданские водители, им только дали форму цвета “хаки”, иные в первый раз пустились в такой опасный путь. Дорога петляла в горах, затем змейкой вытягивалось на равнине и горы переходящие в пустыню с белыми дюнами из крупного речного песка, представляли "безмолвный " ландшафт местности. Война становилась далеко не освободительной.
В начале гражданское население приветствовало советских солдат. Но по мере военных действий, как всегда бывало на войне, что пострадать может правый и неправый, возникла такая ненависть, что мирные жители стали оказывать сопротивление и даже дети брали в руки оружие и становились убийцами. Стреляли всегда из - засады, а если попадался раненый, вместо оказания помощи ему, старались убить. Не было оружия, закидывали камнями или добивали палками. Владимир ехал, в кабине БТРа и мысленно рассуждал, почти полтора года на этой войне кровь и страдания, слезы и боль, когда же всё кончится. БТР резко затормозил, впереди прямо на шоссейной дороге лежал человек. Капитан приказал “ Автоматы к бою, готовься!” - а сам с двумя сержантом и прапорщиком выскочили из бронетранспортера.
На горячем, как кипяток асфальте, лежало распластанное тело человека Его, вероятно, совсем недавно убили. Мало того, что убили, еще поиздевались над убитым. Вдоль разрезанный живот набит камнями, а исполосованное кинжалом лицо обезображено, голова без ушей.
Такое десантники видели впервые! «Изверги!» - вырвалось у всех видевших. «Ну, убили, зачем же над мертвым телом измываться!» - выкрикнул младший сержант. Проверили, документы на месте, даже путевка и паспорт. Видно, специально хотели запугать гражданских водителей, чтобы боялись, чтобы подумали, ехать ли в такое пекло. По рации вызвали подмогу и приготовились к бою. Чего было еще ждать? В любой момент могли появиться «духи». Мертвого укрыли плащ-палаткой, никто не должен был видеть этого ужаса. Подошел с охраной транспорт из пятнадцати машин, его сопровождали десантники до места назначения. Этот инцидент надолго остался в памяти солдат. Как потом рассказал, сопровождающий
колонну офицер: «Погибший водитель, пропал рано утром. Вышел из машины по нужде в кусты,'и назад не вернулся. Искать не стали, боялись засады».
Уставшие, голодные десантники возвратились в лагерь и сразу улеглись спать. Даже ужинать не стали, от усталости и всего увиденного валились с ног. Какую же надо иметь волю и душевные силы? Чтобы утром опять встать и знать, что ты на войне?
Что тебя убьют, если ты не успеешь опередить противника и не выстрелишь первым. Владимир попросил полковника дать возможность ребятам хотя бы два дня, отоспаться, отдохнуть, прийти в себя.
Разрешил...
Приказ о присвоении Героя Советского Союза Михаилу Григорьевичу Плющеву, пришел через неделю. Все участвующие в том бою были награждены. Капитана наградили вторым орденом «Красной Звезды». «Дали бы отпуск, хоть на денек домой», подумал про себя Владимир. «Как там моя Натуля - Наташка, как там Алешка - сынок?».
Наталья писала, сын подрос, все понимает, не отходит от телевизора, когда журналист Лещинский рассказывает и показывает Афганистан.
Попросил купить ему игрушечный танк и автомат.
Играет... что-то пытается кричать, подает команды.
Немного шепелявит, еще совсем маленьким упал с лестницы и выбил себе передний зуб, думали, вырастет новый к школе. Ан нет, так и остался без зуба.
Стемнело, капитан обошел палатки ребят, кто, чем был занят, кто чистил оружие, стирал белье, кто что-то писал у себя в блокноте.
Один только Виктор Карпухин лежал на кровати, глаза в потолок. «Товарищ командир, поговорите с ним, он после гибели Мишки еще ни слова не проронил. Все молчком и молчком...».
То с Плющевым всегда и везде вместе, «не разлей вода», а теперь вот один. «Почему ж один, а мы для него кто?». Владимир зашел во вторую палатку, Виктор лежал под одеялом, на вошедшего командира никак не отреагировал. «Ну что солдатик? Чего пригорюнился?
Думаешь, мне легко? Думаешь, я в душе по каждому погибшему не плачу? Вставай! Приведи себя в порядок! Сегодня Иосиф Кобзон прилетает, будет концерт». Реакции никакой, лежит, молчит. «Ну что ж полежи, полежи. Вот я тебе свой блокнотик оставлю, почитай, авось там умные мысли вычитаешь» - и капитан тихо вышел из палатки.
Блокнотик уже пятый по счету законченный, с анекдотами. Капитан разделил блокноты с анекдотами, на бытовые, армейские, студенческие, школьные, служебные.
Ребята уже знали, что их командир собирает и записывает в свой блокнот самые смешные и самые невероятные анекдоты и байки.
И к каждому вновь прибывшему солдату, всегда обращались с просьбой рассказать анекдот. А потом пересказывали командиру для записи. Все-таки развлечение.
Два дня отдыха взбодрили десантников, пропал этот отчужденный взгляд и суровость. Концерт, а затем общение с выдающимся артистом эстрады, стал.
Для них хорошим лекарством.
Спозаранку опять: «Подъем!» - прокричал вездесущий прапорщик.
Утром на завтрак, накормили верблюжатиной. Вкусно, хотя и не доваренное мясо, да и что поделаешь - высокогорье, мясо долго упревает. Наступала зима и хоть Афганистан южная страна, а бывает холодно. В запас выдали афганскую форму: мягкие куртки и брюки из шинельного сукна, такие же мягкие кепочки с козырьками. Долго подбирали куртку для Алексея Баева. Шутили, мол, на таких мощных мужиков афганцы не рассчитывали. Пришлось разрезать форму на спине, иначе Баев не влезал. Сразу же стали «обживать форму»: укрепляли карманы для гранат, автоматных магазинов, ушивали, подгоняли. Взяли удобные ранцы, определились, где перевязочные средства. Не глядя, запустил в ранец руку, достал бинт - мелочь, но в горячке боя, это очень важно. После полной комплектации - учли все, начиная с автоматов до бронежилетов, - прикинули по весу. Оказалось 46 килограмм! В таких «доспехах» и стоять-то тяжело, не то что бегать, прыгать, вести огонь, метать гранаты. Да еще в таком снаряжении в горах. Именно потому, что от каждого «пустяка» могла зависеть собственная жизнь и жизнь товарищей, навьючились до упора. Получая пайки для солдат,” ‘ прапорщик ругался с интендантом: «Ты чего за паек даешь? Знаешь на сколько он? На один-два дня, не больше?! Там в горах проголодаемся, камни что ли есть будем? Давай каждому удвоенный, ребята в походе все время полуголодные. Спасибо командиру, он в прошлый раз подстрелил утку, сделал нам охотничий ужин. Знаешь как? Забитую птицу не стал потрошить, взял, обмазал ее глиной, прямо с перьями, сделал ямку глубокую, вниз положил несколько прутиков железных. Он их с собой вместо решетки носит в рюкзаке, такие складные, поджог кураи и всякие там веточки сухие под решеткой, через полчаса готовое блюдо. Мясо как варено-копченое. Ну, внутренности конечно, вытащил аккуратно, чтобы не испачкать мясо, показал нам как потрошить, чтоб нечаянно, не разрезать жёлчь в кишках птицы, а то мясо будет горьким. “С перьями ели, что ли ?” - усмехнулся интендант. “А что перо? Перо вместе с глиной отвалилось чуть только рукой потер”. А рыбу как он делает, тоже коптит. Ты бы видел, форель в прошлом походе, ребята в речушке поймали. Он нанизал её на прутья и так же, как утку закоптил. Во вкуснятина! Вообще-то он у нас мировой, хозяйственный мужик!” “Ну ложи, ложи, побольше тушенки разной, я сейчас ребятам скажу, по рюкзакам, да ранцам распределим”. Интендантик жмотился, прапор наседал. “Молодец, прапорщик!” - подумал про себя капитан, услышав только конец разговора. - “Все есть кому о ребятах заботиться”. Ни в один день приходит авторитет, солдаты за своего “батяню” готовы были хоть кому глаза выколоть. Так ласково между собой, они называли Владимира, хотя многим из них он был почти одногодка. Владимир, как будто предугадывал, что могут предпринять “духи”, интуиция военного подсказывала, поход будет тяжелым и долгим. Душманы совсем озверели, в их числе кого только не было: наемники из Пакистана, Палестины, таджики своя афганская оппозиция. Убийцы, бандиты, но выступали в роли защитников афганского народа. А что народ подставляли под пули и частенько прикрывались женщинами и малыми детьми, это в порядке вещей. Зайдут в кишлак человек двадцать, разбредутся по мазанкам и изо всех видов оружия палят. Кто знает, все ли там душманы или есть мирные жители, которым негде укрыться, спастись. Вот и гибнет вместе с убийцами мирное население. Были случаи и у десантников, Владимир предупреждал, ругал и наказывал провинившихся. Но что поделаешь, война есть война.
В этот поход вышли полным составом все до единого, вся рота.
Поднимались на вершину с помощью веревки. Скалы, скалы и нигде ни одной горной тропинки. Прямо альпинисты, да и только! Подтягивая друг друга до очередного уступа, десантники взбирались чуть ли не до “Белков”, где и летом лежал снег. “Духи” боялись встретиться в бою лицом к лицу с десантниками, они всегда действовали исподволь. Как ни будь так, чтобы к ним спиной был солдат. Эту науку постигли десантники и двигались, один поднимается, другой с автоматом наготове. Пока поднимались, “душманы” по узкой неизвестной тропинке с гор спустились. И бой пришлось принять внизу. Владимир, командовал, ребята ощетинились “ежом”. Бой был в самом разгаре, когда на помощь подоспели танки. В горячке боя никто не заметил, как упал капитан. Когда подбирали раненых и убитых принесли в приехавший БТР и капитана. Денис мед брат, который был для всех самым лучшим доктором на свете. Осмотрел его, ни царапинки, нигде ни капельки крови. Все тело цело, ран нет, ушибов нет. Лежит без сознания. На вопросительные взгляды ребят, сказал удрученно Денис: - “скорее всего у него контузия” “Как долго она продлится и сколько он будет в таком состоянии, одному богу известно. Его бы в госпиталь, в Ташкент, там быстро на ноги поставят” Денис аккуратно приподнял голову капитана и подложил под неё свою куртку. Я пойду, поговорю с вертолётчиками - “проговорил он задумчиво, может кто-нибудь согласиться взять на борт раненого”. На бетонной площадке у одного из самолётов копошился техник и на вопрос где летчики, кивнул на небольшой зеленый вагончик: - “там они” Мед брат стремительно зашагал к вагончику, но навстречу ему уже шёл пилот. “Товарищ полковник, вы в Ташкент летите, захватите, пожалуйста, нашего капитана, он без сознания, вероятно контужен” “Захватите, мы вас все просим” - он кивнул на группу солдат стоявших поодаль. “Нет, не могу - резко сказал полковник, самолет переполнен цинковыми гробами, даже ступить некуда”. “Ну товарищ полковник, батяню жалко”. Денис протянул ему золотые часы Владимира. Полковник взял их и когда увидел дарственную надпись, сказал: “Не надо часы, тащите его, положите поближе к кабине пилота, постараюсь доставить живым в госпиталь”.
Ребята бережно уложили капитана, засунули под голову его вещь мешок, застегнули на руке часы. В глазах у всех оставшихся в живых, была боль и грусть.
“Выздоравливай “ батяня ”, а мы тут повоюем тихо проговорил Денис.
Пришёл в себя капитан только на третьи сутки. Казалось в груди все пылает, тяжесть и боль голове и не проходящая тоска.
Вначале увидел белый потолок, затем шторы на окнах и когда перевел взгляд на дверь, понял, что лежит в больнице.
Впервые за два года “службы” на войне, оказавшись на больничной койке, в госпитале, он предался скорбным воспоминаниям: ” Сколько же погибло ребят, этих еще не успевших толком пожить молодых мужчин? Сразу чуть ли не со школьной скамьи мобилизованных на кровопролитную войну. Сколько калек и огрубевших душой израненных телом? Можно ли все это разумом постичь?”
Кроме него в палате лежали еще двое один лежал без движения весь в бинтах, голова вся тоже забинтована, только щель у рта. У другого забинтованы глаза и ноги. Они лежали молча, видно, спали.
Владимир попытался встать, но не смог, его занесло куда-то в сторону и он упал с кровати. Падая, зацепил тумбочку, с грохотом с нее упали пустой стакан и какие-то маленькие бутылочки из-под лекарства.
На шум вбежали медсестра, она помогла Владимиру лечь в кровать и медленно проговорила: “Вам еще рано вставать, у вас сильное сотрясение мозга, контузия”.
Поправила одеяло и ушла. Часы тянулись медленно, приходили, делали уколы, заставляли пить таблетки, привозили на столике обед и так каждый день.
Владимир решил не писать родным, что лежит в госпитале живой остался ну и ладно, это самое главное. Лежал уже третью неделю дело шло к выздоровлению.
Того сильно перебинтованного солдатика увезли, оказывается он танкист горел в танке, слишком обширные были ожоги, он умер. Не смогли спасти. Второй тоже раненый в Афганистане, ни с кем не разговаривал. Владимир несколько раз обращался к нему с вопросом.
Но не получал ответа.
Тогда капитан сел к нему на краешек кровати и настойчиво начал говорить, расспрашивать. Рассказал парочку смешных и предлинных анекдотов.
Солдат заулыбался.
Так постепенно, они подружились.
Повязку на глазах сняли, он ничего не видел, ослеп. Но почему-то его не выписали. Потом как сказала медсестра Люся. Ему “некуда было ехать, у него нет родных”.
“Была одна только бабушка, да и та умерла”.
Ранним утром, как всегда Владимир делал легкую зарядку, лежа на кровати. Заметил, как Алексей, так звали ослепшего солдата, прислушивается к доносившимся из открытого окна звукам гитары там внизу на первом этаже, а может быть и в саду, в котором стоял госпиталь.
Бренчали неумело, да и пели тоже не очень. Алексей приподнялся на локте и тихо сказал: “Ну что они там гитару мучают, это музыка что - ли?”
Он возмущенно хмыкнул.
“А ты умеешь играть на гитаре ?”- спросил Владимир. “Умею, бабушка настояла, сначала заставляла ходить в музыкалку, купила гитару, а потом мне самому понравилось играть”.
“Три года обучался, играю. Даже в школьных концертах участвовал”.
“А ну-ка сыграй! Я тебе гитару сейчас принесу”. Владимир встал и пошатываясь вышел из палаты, медсестра, которая сидела за столом в конце коридора вскочила. “Куда вы товарищ капитан?” “Я сейчас, я по делу ”- Владимир медленно спустился по лестнице и тут же в коридоре увидал сидевших на скамейке больных. Один из них учился играть на гитаре. “Ребята; дайте мне, пожалуйста, не надолго гитару, я вам ее назад принесу”. Алексей потихоньку, как бы боясь вспугнуть звуки, тронул струны.
И запел. Высокий красивый голос жаворонка, взвился в высь, вылетел в открытые окна, в осенний сад, разнесся по всем этажам военного госпиталя.
И притихшие больные, и раненые, слушали и удивлялись. Кто же так чудесно поет. Так же *' внезапно как началась, песня оборвалась, слепой солдат, упал с рыданиями на подушку и горько заплакал. Алеша, Алеша... ведь не все потеряно, умеешь играть, хорошо поешь. Чью песню ты пел, я такую еще не слышал? - спросил капитан, ” Сочинил? ” - “Да, сочинил сам”.
Возьми себя в руки, ты ведь мужчина - Владимир тронул его за плечо.
В дверном проеме показалось несколько человек, врачи, медсестра, раненые.
“Вот здорово-то! У нас есть теперь свой артист”.
Пожилой профессор, небольшого роста, расталкивая слушателей, шёл к кровати больного.
“Вот и ладненько, вот и хорошо ” - всплеснул он руками.
“Давно надо было гитару в руки дать”.
А то совсем закручинился, больной.
“Спой еще что-нибудь”. Алексей пел, и по его слепому лицу катились слезы.
Все уже знали, что в госпитале есть слепой - певец, который поет об этой страшной войне, о погибших товарищах, о друзьях.
Одна песня заполнилась, он пел о себе, и были в ней такие слова:
“Глаза закрою, потом открою, как будто встала гора с горою, как будто солнце закрыло тучей, а я над бездной стою, над кручей ступи, пол шага сорвешься с кромки, и давят, давят меня потемки”. Ты пробовал сердце зажать в тормоза, солнце в яме зарыть.
Ты мог бы хоть на день глаза закрыть?
На день глаза закрыть,
А тут не на день, тут надо жить,
Дорогу во тьме найти
И руку в другую руку вложить,
Чтоб до дверей дойти.
Пять до кровати три до окна
Семь до дверей в пустоту, и плачет тайком от тебя жена.
И губит свою красоту,
За что ей это,
Кто ты такой, зачем ей тебя любить?
Ты можешь лишь вытянутой клюкой о мерзлую землю бить.
Ты только на ощупь пробуешь мир,
Все близко, а не достать.
И легче быть может взойти на Памир чем на ступеньку встать.
“На холодном камне, на горючем, на сыром и схлестанном песке, солнце приближалось к черным тучам на тончайшем красном волоске. Вот оно сорвалось в бездну разом и погасло небо и темно, даже небу трудно быть безглазым в эту пору хмурится оно”. Саша умолк. “На чьи стихи твоя песня”: спросил Владимир. “Это, еще я в школе читал со сцены, Сергей Островой - Баллада о любви”. «Там как раз такие слова, словно обо мне, сами на музыку ложатся».
В палату часто заглядывала Люся. Уж больно хорош был солдатик. «В глазищах синь, а брови два крыла». И хотя невидящими глазами, он смотрел на этот мир.
Но сколько любви и ласки было в выражение его лица, когда он слышал голос Люси.
Любовь приходит сама, не спрашивая нас, хотим ли мы этого, а может, не хотим.
Медсестра садилась рядом на стул возле Алеши и подолгу рассказывала ему о городе, о его красоте, о широких улицах в цветах и фруктовых деревьях.
Часто взявшись за руки, они гуляли в саду, о чем- то тихонько беседуя. В один из таких дней, когда Алеши не было в палате, привезли еще одного десантника-афганца не умело перевязанный, он лежал на спине в забытьи. Изредка постанывая и шевеля в воздухе руками, словно отгоняя злых духов от своего израненного тела. Через час его забрали в операционную. А вернувшиеся Алеши с Люсей сказали, что его самолетом доставили из-под Кандагара, что он ранен в обе ноги, начинается, гангрена и ноги могут отнять. Операция длилась семь часов, Люся всего один раз заглянула в палату, бросив на ходу: « держится солдатик, спасибо, профессору, решил ноги не ампутировать, говорит, что все обойдется, не настолько плохо, чтобы калечить парня». Привезли из операционной, десантник был сутки без сознания, а придя в себя рассказал следующее: « Отряд попал в «душманскую» засаду, в последнем рожке автомата закончились патроны, слышал, как стреляли ребята. Тут меня ранило, потерял сознание. Пришел в себя оттого, что рядом кто-то громко сопел». Геннадий с волнение рассказывал: « смотрю, надо мной стоит парнишка лет 12, в тюбетейке, в драном, замусоленном халате, на ногах рваные сандалии. Держит в руках огромный камень, явно, метится мне в голову. Ты что же делаешь, подлец!»- кричу ему. Едва увернулся от брошенного камня. А он не отказался от своих намерений, взял другой поменьше и опять метит чтобы попасть в голову. Я стал материться, громко кричать на него. Хотел взять автомат в руки, да и что проку то, если в нем ни одного патрона. Вот только до сих пор не пойму, почему он не ударил меня прикладом автомата. Может, не догадался, а может, так для него было удобнее, камнем убить. Кричу ему: « Вот придут десантники и убьют тебя». Он представляете, на русском языке, чуть-чуть с восточным акцентом, кричит: « пусть убьют, пусть убьют, маму убили, сестренку убили, и меня пусть убьют!!! Потом отбросил камень и навалился на меня, а в глазах такая ненависть и боль, я просто ужаснулся! Тут ног не чувствую и понимаю, что ранен в ноги и не могу встать. Кое-как сбросил его с себя. Малец рассвирепел еще больше, слюной исходит: « ненавижу » - хрипит - « все равно, убью!» «Я прижал его руки к земле, держу, он от злости, что не может высвободиться, ногами меня по спине колотит. Прижимаю сильнее, а сам спрашиваю: « Откуда русский знаешь?». Побледнел весь трясется: « из твоего сраного Союза с отцом в прошлом году сюда приехали. А тут вы явились!». Поди, говорю, - пионером в Союзе был, клятву давал, чего ж теперь ненавистничать». Смотрю он, все тише, тише, чувствую, что сам теряю сознание. Заведомо знаю, ведь, не пожалеет, убьет. Шепчу про себя, нельзя мне упасть, нельзя! Жара такая, тут еще боль в ногах не выносимая. Больше ни чего не помню, отключился совсем. Пришел в себя оттого, что на голову вода льется. Вижу этот же парнишка на коленках возле меня, и льет из фляжки воду. Представляете, всех раненых ребят, из 12 человек, в живых нашел пятерых, подтащил поближе ко мне. Как смог ведь еще подросток?». Местные афганцы из ближнего кишлака ушли вместе с душманами. Парнишка в этом кишлаке жил их с воздуха разбомбили, во время бомбежки погибли мать с сестренкой, он с «духами» по горам скитался. Я ему говорю: « Тут не далеко наши стоят, сбегай, позови на помощь, расскажи что случилось». А он: « мне могут не поверить!». Чиркнул я записку, блага в кармане всегда бумага и авторучка, написал несколько слов, где мы и что мы. Ребята потом рассказывали: « из кустов вы лазит оборвыш, бросается прямо в ноги к командиру трясется весь, кое-как допытались, что ему от нас надо. Приехали на двух танках и двух БТРах, побоялись попасть в очередную засаду, даже записке не поверили». «Парнишка оказался таджиком, его семья выехала из Таджикистана за год до войны». Брат матери, соблазнил его отца посулил помочь, обещал золотые горы, а когда приехали, погиб отец в одной местной драке, матери и сестренке пришлось приютиться у дальней родственницы в кишлаке, а тут война. Десантники пожалели мальчишку, выкупали в душе, дали одежду, все было больших размеров, все пришлось подкатать рукава и отрезать штанины, накормили, он оживился, сказал, что в городе Шурабе осталось бабушка и родственники по отцу. В полевом госпитале Геннадия оперировать не стали, решили санитаром самолетом отправить в Ташкент. Что было делать, с мальцом? Погибнет, война ведь разгорелась не на шутку. Пустил я по кругу свою пилотку, дабы, хотел собрать мальчишке денег на дорогу в Союз. Давали, кто сколько мог. Полная пилотка набралась. Прощались. Я попросил, ребят позаботиться об Абдулке, так звали, мальчика обещали отправить его с автоколонной. Не знаю, удалось ли? Строго теперь через границу могут не пустить». Солдат замолчал, да и Владимир с Алешей тоже задумались. Прошла, неделя прооперированный Геннадий Завадский поправлялся. Опухоль и краснота вокруг ран уменьшилась, температура спала. Ранним утром, только рассвело, услышали, как кто-то скребется под подоконником. Владимир выглянул, наклонив, ветку дерева из сада лез парнишка с торбой (сумка) в руке. Капитан помог ему забраться на подоконник, а затем войти в палату. Полосатый, новый халат до пола, новая тюбетейка на ногах черные ботинки. « Абдулка, ты ли это?!» - воскликнул Геннадий, и обрадовано протянул ему руки. « Я видишь, во всем новом». Абдулка повернулся кругом. « Искал госпиталь, кое-как нашел, кто говорит, что ты лежишь в первом корпусе, кто во втором кое-как
нашел. Вот, тебе бабушка послала чуреки, самсу, изюм, курагу, гранаты все со своего, сада. Ешь ,
ешь.... и вы ешьте, тут много, всем хватит». Разворачивая на стуле свою торбочку, угощал таджиченок. Вошла Люся: « Это еще, что такое, кто таков, откуда взялся!» Возмущено воскликнула она. « Выйди, здесь нельзя быть! « Люся, он сейчас уйдет»- Владимир тихонька, поманил её пальцем. « Мы тебе потом все расскажем, дай ему несколько минут поговорить с Геной». Ладно, только быстро, через пол часа обход будет, профессор увидит, всем нагорит». Абдулка вытащил из торбы записку и протянул её Геннадию: « здесь адрес моей бабушки, где я живу, как выпишут, из госпиталя приезжай в гости мы тебя ждем». Он подал свою маленькую руку Геннадию, поклонился восточным поклоном Владимиру и Алеши и был таков, через окно бесшумно вылез в сад. «Вот Абдулка, так Абдулка!!!! Молодец, малец»- сказал, смеясь Алеша. Г еннадию предстояло долго лечиться. Люся забирала из госпиталя Алешу к себе домой, в двухкомнатную квартиру, где они жили вдвоем с матерью. Поэтому десантники обменялись адресами на прощание по мужски обнявшись и пообещав, друг другу писать письма.
Капитана пролечили три недели и выписали. Конечно, не совсем прошла контузия и боль в голове давала знать о себе, когда он расстраивался или чем-то утруждался.
Владимир понимал, что ему обязательно нужно подлечится еще и отдохнуть. Дали отпуск. Он решил навестить отца и мать, погостить у старшей сестры. Сестра жила под Алма-Атой, Огромный сад и пасека, привели его в восторг. Яблок, опавших после ветра на земле, как грязи, ступить не куда. Облачившись в костюм пасечника (в белый халат и маску-сетку на голове), помог зятю взять из улья несколько уже полных рамок с медом. Дымил дыморем, а гудящие пчелы кружились вокруг. А мед, такой пахучий, прямо в сотах, вырезанный из рамок положили на большое блюдо и какое было, удовольствие запивать теплым чаем искрящиеся золотисто-желтые полоски медового воска просто за уши не оттянешь!
После сытного ужина, Владимир вышел на веранду, а затем в сад: вокруг красота, легко дышится в полную грудь. Огромный сад с самыми разнообразными сортами яблонь, малина, разная смородина, и все утопает в цветах. Пчелиные улья расставленные между рядами яблонь. Вдалеке виднеются горы со снежными вершинами. “Такая у вас благодать” - присев на скамеечку сказал Владимир, решив отдохнуть от щебетания племянников, но не тут-то было. Маленький Юрик сразу же забрался на колени к дяде, а Олюшка крутилась рядом. Затем она убежала в горницу и, неся на раскрытых ладошках конверт, громко сказала: “ Дядечка, а нам вчера пришло письмо и фотография”. Толком не смогла выговорить незнакомое слово. « Что еще за письмо? - Владимир взял конверт в руки и улыбнулся, - а от Отки!». «Какой такой Отка?» Не какой такой, а твой дядя Отто Баун - поправил он племянницу». «У меня нет такого дяди!»,- она считала, загибая пальчики, дядя Вова, дядя Женя, дядя Саша, дядя Миша. Недоуменно пожав плечами, сказала: « А вот Отки нет». «Значит мама о нем тебе еще не рассказывала», - кивнул головой Владимир. «Ну тогда ты мне расскажи», - затеребила руку племянница, пытаясь сбоку тоже влезть на колени. "Расскажу», - промолвил Владимир Кузьмич, задумчиво. Как мне подробно рассказывала мама, твоя родная бабушка Вера Иосифовна. Слушай Олечка. Они с отцом демобилизовались с фронта, а вернулись домой только в сорок шестом году, потому что после окончания войны оставались служить на Турецко-Иранской границе еще целый год. Поехали жить далеко в Казахстан. Вера Иосифовна не могла вернуться назад в свой родной город Одессу, там ее никто не ждал, дом в котором она жила разбомбили, родителей расстреляли немецкие фашисты.
Твоя прабабушка Матрена, жила в небольшом Приболхашском поселке. Она имела домик с приусадебным участком и вела домашнее хозяйство. Держала корову с теленком, поросенком и двумя парами овец. Сама работала в совхозе свинаркой, и с утра до вечера была на свиноферме, изредка прибегая покормить и обиходить своих животных.
Стояла холодная и морозная осень, шел октябрь месяц, уже дважды выпадал снег. Матрена Кузьминична замесила тесто и хотела печь хлеб в русской печи, которая с лежанкой, занимала почти всю кухню и была мастерски сложена перед самой войной, твоим прадедушкой - Никитой Михайловичем. Вера Иосифовна в это время, сидела у окна, облокотившись о подоконник, писала поурочные планы, готовясь к занятиям в школе. Тусклый свет керосиновой лампы, не давал, возможность сосредоточиться и Вера поглядывала в окно на наступающие сумерки. Ее приняли учительницей младших классов в сельскую школу. Кроме средней школы, в которую она ходила перед войной, успела закончить музыкальную по классу фортепьяно.
Все пять лет войны, считалась лучшей связисткой в полку, потому что могла на слух принимать радиограммы на аппарате «Морзе». Вечерело, дом стоял на крутом берегу Лепсинки, из окна был виден запорошенный снегом мост и узкая тропинка, которая, извиваясь, вела к проруби. И вдруг Вера Иосифовна увидела маленького парнишку лет пяти семи, шедшего по этой заснеженной тропинке. На нем была старая рваная фуфайка, без одного рукава, одетая прямо на голое тело. Когда он шел, фуфайку раздувало, ветром в разные стороны оголялись тоненькие, совершенно босые маленькие ножки. Парнишка спустился к проруби, набрал воды и начал подниматься по скользкому склону, держа на вытянутой руке солдатский котелок. Каждые два шага парнишка останавливался, поднимая то одну, то другую ногу, поджимая ее под ветхую одежонку. Видно так он хотел хоть чуть- чуть согреть коченеющие ноги.
«Чей, этой парнишка?»- спросила твоя бабушка. «Да это Отка»- откликнулось Матрена Кузьминична, сажая сформованные булки в печь. «Его еще летом сорок второго, привезли с собой эвакуированные с Украины немцы. Они ехали в поезде вместе с ним и его матерью. Мать потерялась в дороге, вышла на железнодорожной станции набрать кипятка, поезда-то стояли на полустанках недолго, вот видно-то и не успела прибежать обратно. Поезд ушел, парнишка остался в вагоне с чужими людьми.
Отку привезли соседи, ехавшие с ним в одном поезде. Думали, что мать отыщет его. Ан, нет. К себе взять не смогли, у самих пятеро мальцов. Голодно, холодно, поселили всех приехавших в старых бараках, там уже давно ни кто не жил. Ветер только свистел ни окон, ни дверей нет. Ему тоже комнату, выделили с печкой. Он ее топил кизяком (сухим коровьим пометом); кураем (колючим кустарником), что собирал на улице. Какое тепло от такой топки? Залезет одетый прямо на теплую плиту и спит. Питался чем придется, кто горбушку хлеба даст, кто картофелину. А как голодно стало, ему приходилось собирать и варить картофельные очистки вот так и жил, «Горемыка, да и
только ». Хотела прабабушка его взять к себе, так комендант поселка пригрозил: «Только возьми,
попробуй», - и наганом в воздухе потряс. Вера, как была в солдатской нательной рубашке, так и выскочила на улицу. Схватив, парнишку в охапку, запыхавшись от бега, вбежала с ним в дом.
Снимая грязную, ветхую одежонку, ужаснулась, перед ней стоял не то подросток, не то ребенок, с большой одутловатой головой. Ребра, как раздвинутые вилы выступали над вздутым животом. Тоненькие худые ручки, висели, словно плети вдоль туловища. Ножки были красными с синими подтеками, а на голых потрепанных пятках, еще стаивал снег. Она, всплеснула руками, глядя на мальчонку. «Ну, как же так можно, вокруг же живые люди!» Матрена Кузьминична кивала головой, - «Я же тебя говорю, - повторила она невестке, - комендант накричал на меня, выругался в след, когда я Отке горбушку хлеба давала». «Во, испугались мы его», - вспыхнула Вера, - «Сами с усами - выговорила она с украинским акцентом, - Горячая вода есть? Давай, скорей искупаем его, волосы шевелятся, кто знает что там?» - большие серые глаза мальчишки смотрели на двух копошащихся возле него женщин настороженно, с испугом.
С улицы принесли ванночку, налили теплой воды, мыли, терли долго и тщательно, одновременно срезали длинные, светлые волосы. Ребенок уже начал хныкать, боясь, что он расплачется, Вера Иосифовна завернула его сначала в простыню, затем в одеяло.
Наклонившись к уху, она тихо спросила: «Как же тебя зовут?» А тот благодарно посмотрев ей в глаза, так же тихо произнес: «Отто Баун». «Отка значит», сказала Матрена Кузьминична, подовая кружку теплого парного молока и маленький кусочек хлеба. Боялись, что обильный ужин может повредить изголодавшемуся мальчонке. Нужно его почаще и понемногу кормить, решили женщины. Матрена Кузьминична ушла доить корову, а Вера положила Отку на лежанку и села рядом.
Мальчонка походил на маленького сморщенного старичка, который почти сразу же уснул, блаженно засопев в теплую подушку. Отец пришел ночью, был на подсвете, вот и задержался в школе допоздна. Удивился, немного подосадовал, но перечить женщинам не стал, пусть живет раз, уж взяли, места всем хватит. Он сел возле печки, снял солдатские сапоги, размотал целую дюжину портянок и грел, покряхтывая от удовольствия, промерзшие ноги. Носков тогда еще не носили, стране не до изготовления носков было.
Потом отец рассказывал: « Рано утром Отка соскользнул потихоньку с теплой лежанки, подкрался, и потрогал грубую кожу сапог, потом как-то тихонько засмеялся».
«Чего это он?» - спросил он у матери. «Видно, понравились ему твои сапоги» - сказала вошедшая с подойником, Матрена Кузьминична.
Парнишку нужно было во что-то одеть, ткани в то время и в магазине не сыщешь, да и не на что, денег не платили, давали пайком или ставили палочки за трудовой день. Вера Иосифовна на все руки мастерица, она с твоей прабабушкой, за ночь сшили из старого солдатского белья маленькие кальсоны и белую рубашечку. Из старой Вериной гимнастерки, такого же фасона гимнастерочку, из форменной юбки, штанишки ему. Отто был такой довольный, медленно расхаживал в новом одеянии по горнице, шепча себе под нос: «bitte schon, bitte schon». Вот только обувь сшить никто не смог, сапожное дело никто из домашних не знал. Зато Матрена Кузьминична, связала ему из овечьей шерсти, длинные носки, которые могли заменить ему тапочки или комнатные сапожки одновременно. Но в них же на улицу не пойдешь, поэтому Отто выходил из дома только, тогда когда кто-то из взрослых приходил с работы. Он запрыгивал в его солдатские сапоги или в валенки Матрены Кузьминичны и выскакивал ненадолго во двор. Одежду свою он носил очень аккуратно, с большим достоинством. Ему завидовали все его сверстники. У кого еще в поселке была такая одежонка, из настоящей солдатской формы: теплая, шерстяная, темно-зеленного цвета. В те времена считалось шиком пройти в военном обмундировании. С каждым днем парнишка становился здоровее. От парного молока, которым поила его с утра М.К. на щеках появился румянец, живот выровнялся, и стал нормальным, а большая голова не казалось уже такой огромной. Поселковый врач, очень удивился, увидев Отту через несколько месяцев, мальчик был просто неузнаваем.
Теперь же врач, только разводил в воздухе руками. «Вот что делает нормальный уход за ребенком», сказал он при встрече с В.И. Парнишка оказался проворным и трудолюбивым. Едва бабушка Матрена спозаранку вставала подоить коровку, он одевался и шел в старых больших калошах на улицу, чтобы принести дров для топки. Затем веником подметал полы и когда М.К. начинала готовить завтрак, садился на маленькую табуреточку, подбрасывая вовремя поленья в печь, чтобы она не затухала и хорошо горела. Так бабушка могла не отрываясь что-нибудь приготовить. А еще он любил сидеть и смотреть как на священодейство, когда она месила и пекла хлеб.
Смотрел, как ловко она это делала, подпыляла стол мукой, раскатывала, придавая самую разную форму булкам, складывала их на смазанный жиром противень. Или еще интереснее, деревянной совковой лопаткой укладывала на капустные листья сформованный круглый хлеб, а потом его прямо на горячий "под" печи. Перед тем, как садить уже расстоявшиеся пухлые булки, выгребала горящую золу из горнила русской печи, затем на некоторое время закрывала ее заслонкой, чтобы она немножко поостыла и потом ставила противни с уже увеличенными вдвое хлебами.
И какое же это было зрелище для Отки! Этот хлеб казался рукотворным чудом!
Отто просиживал рядом с печью до тех пор, пока бабушка не вытащит на листах готовый хлеб. При всем этом Матрена Кузьминична всегда скручивала косичку или крендель, тихонько приговаривая. «А этот хлебец, для Отки». И все взрослые знали, что это только его калачи. Пекла хлеб раз в неделю, уж очень трудоемкое это дело. Отто уже свободно говорил по-русски, но когда торопился что-то объяснить или сказать переходил на немецкий. После праздника «Рождества Христова», пришел из госпиталя муж Матрены Кузьминичны, Никита Михайлович, ваш прадедушка.
На фронте его ранило в голову, ранение оказалось тяжелым, ни писем, ни каких либо других вестей о нем до этого не получали. Поэтому, когда он появился в дверях живой и невредимый, радости не было конца!
К новому жильцу Никита Михайлович отнесся равнодушно, только изредка, беззлобно поглядывал в его сторону. Разрешил потрогать ордена и медали, которые чуть ли не от самых плеч висели и сверкали на груди. И когда Отто боязливо подошел к нему, чтобы что-то спросить, проговорил жалостливо: «Эх ты, немченок, немченок, сирота обездоленная»,- и печально хмыкал в лихо закрученные, рыжие от частого курения, усы.
Вера Иосифовна настаивала, чтобы Отту приняли в школу, ходила к завучу, к директору.
Говорила, что подготовила его в первый класс, что будет с ним еще заниматься, пусть только ему разрешат присутствовать на уроках.
Пусть он смотрит, слушает, усваивает речь и знакомится с детьми. Находясь постоянно с взрослыми, Отто сам становился взрослее, всегда подтянутый, аккуратный, искал сразу же щетку, если вдруг невзначай пачкал одежду. Просил разрешения у бабушки постирать свои рубашонки и штаны, хотя ему это не разрешали, главное, что старался сам себя обслужить. Никита Михайлович сжалился над парнишкой, из голенищ старых сапог сшил ему ичиги (сапоги без твердых подошв), свалял маленькие валенки, дабы он был мастером, на все руки. На фронте возводил понтонные мосты через реки и другие водные преграды. Хороший плотник, за что не брался, все у него хорошо получалось. С невесткой, Верой Иосифовной твоей бабушкой, у него сложились добрые, отеческие отношения. Фронтовичка, обаятельно-красивая, статная, проворная, она научилась делать всю деревенскую работу. Доила корову, ухаживала за телятами, ягнятами, научилась до блеска натирать деревянные некрашеные полы. Всему научилась. Он расспросил невестку о ее близких, и когда услышал ее рассказ долго и мучительно о чем-то думал. Родителей Веры Иосифовны: Иосифа и Анну Гринкот расстреляли немецкие фашисты за то, что почти вся их большая семья была на фронте. Только самый младший брат Роман, оставался с родителями. На уговоры старшего сына Бориса, который стал офицером Красной Армии, старики отвечали, что Одессу фашистам не сдадут, и на отрез отказались эвакуироваться из города. Три брата Вера Иосифовны Гринкот: Борис, Михаил, Александр погибли в боях под Севастополем, последнее письмо она получила оттуда. Старшая сестра Мария Гринкот, военврач передвижного военного госпиталя, была убита в воинском эшелоне при эвакуации раненых. Брат Роман, ученик четвертого класса погиб при бомбежке. Сама Вера Иосифовна, ушла на фронт семнадцать с половиной лет. Из двадцати пяти человек самых близких родственников, остались в живых, только родная сестра Фаина Иосифовна с сыном Гришей, и жена старшего брата, т.е. сноха, тоже Фаина с маленьким сыном Яковом. Они успели выехать из Одессы куда-то на Урал. Куда именно выехала, сноха с племянником Вера Иосифовна не знала, и только лишь в 1960 году встретилась с ними в Одессе. Фаина Иосифовна, родная сестра Веры, сама нашла ее в 1956 году, через Министерство Обороны, она знала, что военнослужащих только там есть все сведения.
Жила и работала Фаина Иосифовна в г. Ташкенте, получила квартиру и в свое время не захотела возвращаться в разрушенную и попранную Одессу. Слишком горьки и тяжелые были все воспоминания о большой и дружной семье погибшей во время войны. Вера Иосифовна гордилась племянниками: Григорий - оказался очень даровитым юношей, на всех городских олимпиадах по шахматам занимал первое место, после окончание института возглавлял конструкторское бюро Авиационного завода. Племянник Яков Гринкот, стал профессором Одесского Политехнического института. Перенеся столько лишений и невзгод, Вера Иосифовна, твоя бабушка оставалась доброй, милосердной, всегда и всем была готовой придти на помощь. В феврале 1947 года семье родилась девочка, назвали ее Александрой, в честь прабабушки.
«Александра, твоя мама Олюшка», - пояснил Владимир, - была неспокойной, крикливой. Доставалось и Отке, он стал незаменимой нянюшкой. Не отходил от нее ни на шаг, все смотрел на маленькие ручки и ножки. Как рассказывала твоя прабабушка Матрена Кузьминична. Однажды невестка и сын ушли в школу им приходилось там засиживаться допоздна. Уроки, затем дополнительные занятия с отстающими с переростками, которым после войны было уже по 15 — 18 лет. Война, оттянувшая обучение многих подростков, не дала возможность получить даже начальное, четырехклассное образование. Вера Иосифовна относилось к этому спокойно, и что за партами с учениками четвертого класса, сидели довольно взрослые юноши у которых на бороде уже пробивался пушок, ничуть не смущала ее: Будущее этих молодых людей, напрямую зависело от того научатся ли они правильно считать и грамотно писать. Не было учебников, тетрадей, ручек. Но зато один учебник был у учительницы, по которому она могла обучать. Этого учителю достаточно. Подшивки старых газет из библиотеки, служили тетрадками и еще считались хорошей бумагой, химические карандаши, которыми приходилось писать между печатными строчками, постоянно мусоля их губами, от чего к концу урока губы учащихся становились синими.
Карандаши, чернила и ручки с перьями появились в школе гораздо позже. Ученики любили свою учительницу. У кого еще в школе, была такая особенная, Фронтовичка, награжденная правительственными наградами?
Она втолковывала им простые истины по математике и По-русскому. На самых незначительных!:' простых примерах, раскрывая глаза на более значительное в обучении. Шел первый урок русского языка. В классе стояла тишина, только шелестели газетные странички и ровный, красивый учительский голос диктовал упражнение. Вдруг в класс без стука вбежал Отта. Расстегнутая жилеточка, сшитая из рукавов шинели Никиты Михайловича, полосатая косоворотка выбились из штанишек. До колен закатанные обе штанины с комочками высохшей грязи на икрах ног, в калоши обутые ичиги были еще грязнее. Все говорило о том, что их владелец бежал по лужам, не выбирая дороги. Встревоженное, с красными от слез глазами лицо Отто, говорило о том, что произошло что- то невообразимое. Отка выкрикнул с хрипцом в голосе: «Убивают, убивают Шурочку! Скорее, а то она умрет!».
Вера Иосифовна, обомлевшая стояла между столом и классной доской. Пальцы ее дрожали, она ели-ели вымолвила: «Дети сидите тихо, я быстро, я сейчас!» И сунув учебник, сидевшей за первой партой Милане Макмахановой сказала: «диктуй!». Накинув пиджачок, она бежала следом за Оттой по улочке, мимо деревенского клуба, магазина и уже находясь возле моста через Лепсинку, вспомнила, что она без платка. Ветер развивал ее красивые, вьющиеся волосы и аккуратно уложенный впереди надо лбом валик, дыбился, делая прическу растрепанной. Объясняя походу происшедшее, запыхиваясь от быстрого бега, Отто рассказывал: «Бабушка, утром когда все ушли, запеленала Шурочку и ушла к тетке Берте. Они обе мучили девочку, поставили глиняный чугунок ей на животик». Из прерывистого и запутанного рассказа мальчишки, Вера ничего толком не поняла. Отто продолжал: «Она сильно кричала, а они все равно продолжали ее мучить. Я видел в окно, как это они делали; потом побежал за Вами в школу. Отка задыхаясь, от быстрого бега говорил с акцентом, запинался, подбирая нужные слова. А было все так: Завернув в пеленки, а затем в стеганое одеяльце, плачущую внучку, Матрена Кузьминична понесла к соседке, которую в поселке считали хорошей знахаркой. Лечила она травками, настоями, из корешков. Травки и корешки собирала на лугах в пойме реки Лепсинки и на берегу озера Болхаш. Правила с молитвой вывихи, переломы при всяких болезнях, ведала, что и как делать больному. Власти ее не трогали. Врач на такой большой поселок был один и оказать помощь всем нуждающимся, конечно не мог. Деньги Берта не брала, а от деревенской снеди не отказывалась, ей несли яйца, хлеб, картошку и т.д. Матрена Кузьминична знала, что вряд ли молодые (сноха и сын) согласятся лечить дочку у знахарки. Внучка кричала не давая никому покоя ни день, ни ночь, качали ее все по очереди на руках и в люльке. Затем полусонные, едва проспавшись шли на работу. Тяжко было такое совместное проживание. Когда приглашенный врач осмотрел девочку, прослушал и простукал каждый сантиметр ее тельца, заключив осмотр, сказал: «Здорова она у Вас, просто родилась крикушей» - и ушел. Матрена Кузьминична решила для себя, что обязательно покажет внучку знахарке. А тут как раз представился случай. А тут как раз представился случай. В доме никого нет, Отто где-то играет-бегает. Развернув внучку на столе, место которое предложила Берта, Матрена оставалось рядом во время всего действа знахарки. Осмотрев девочку, она сразу сказала, - «У нее пуповая грыжа». Затем развела в печи огонь, поставила чугунок с водой и стала молиться, над истощно кричащей девочкой. Затем взяла небольшой глиняный горшочек, подожгла длинную лучину, провела ею по стенкам горшочка т сразу поставила на животик малютке отверстием вниз, на самый пупок. Продолжая молиться, она обошла трижды вокруг стола и делая в воздухе руками разные пассы, наклонилась к ребенку. Шурочка
извиваясь, громко кричала, поджимая руки и ножки к животику. Она почти захлебнулась от крика, а женщина, склонившись над ней продолжала что-то шептать. Отка все это видел в окно, ему было жалко девочку. Он сначала стучал в оконную рамку, от стука дребезжали стекла, затем стал колотить в дверь руками и ногами. Но никто ему не открывал. Разрываясь в крике, ребенок продолжал мучиться. Казалось, конца этому не будет. Слезы градом катились по лицу мальчишке, он решил сообщить маме Вере о случившемся. На улице была слякотно, после много часового дождя, сунув в ичиги с калошами, накинув жилетку он побежал в школу. А в это время Берта обвела пальцем вокруг отверстия горшка, пальцем вокруг отверстия горшка, высвобождая живот, которым уже почти весь всосался в горшочек. Пурпурно- синее пятно осталось на животе у ребенка. В это время вода на печи закипела, налив ковш кипятка, Берта опустила в него пустую маковую головку, подержав несколько минут в кипятке, вытащила маковину и остудив ложечку отвара дала ребенку. Шурочка глотнув несколько капель умолкла, затем удалось дать ей еще две ложечки отвара. И уже через несколько минут девочка заснула. Ее уже сонную заворачивала Матрена Кузьминична, Берта показав царский пяток говорила: «скажи своему Никите, чтобы он из пятака сделал вогнутую тарелочку и пробил по двум краям дверки. Потом, чтобы сшил поясок из ткани, вшив в него пятак. Поясок с бляшкой расположите на пупке и снимать его будете только во время купания. Пупок должен врасти и грыжа пройдет. Матрена Кузьминична принеся внучку домой, распеленала ее и положив в люльку, занялась готовкой обеда. Тут как раз и прибежала Вера, увидев спящую, живую и невредимую дочь, повалилась обессиленная на лавку. Отка подошел к люльке, впившись глазами в заплаканное лицо девочки, но она безмятежно спала, посапывая в угол подушки. Он тихонько притронулся к ручке и так же тихо сказал: «Она спит». Матрена Кузьминична сделала вид, что ничего не произошло, хлопотало возле стола и печи, мурлыча себе под нос. Вера посидела несколько минут, затем наклонившись к дочери поцеловало в щечку, и зачерпнув из ведра ковшом холодной воды выпила залпом. Взяв с вешалки старую шаль вышла, тихо прикрыв дверь за собой. Шурочка проспала целые сутки, необычная тишина в доме вызывала страх и настороженность за здоровье девочки. К люльке подходили и прислушивались к ровному дыханию ребенка, то Никита Михайлович, то невестка с сыном. А у Матрены все валилось из рук, внешне спокойная она еле сдерживала слезы. Сообщить врачу и вызвать его на дом боялись, скажут что загубили ребенка. И кто знает, чем все потом кончиться. На вторые сутки внучкиного сна бабушка позвала в дом берту. Та сразу подошла к люльке, осенила крестом ребенка и читая молитву на немецком языке, пошептала на воду и плеснула ей в лицо. Малютка враз проснулась, оглушив всех звонким криком. Бабушка с радости подхватила девочку на руки приговаривая: «Кричи, кричи внученька, только не засыпай так надолго». Каждый из домашних хотел хоть немного подержать ее на руках. Целовали малютку в пухлые щечки, шептали ей самые ласковые слова. Пояс в течение года, снимали только во время купания, пупок врос и больше никаких отклонений в здоровье девочки не было. Никита Михайлович безумно любил Шурочку свою первую внучку. Часами мог носить ее на руках, пел песни и колыбельные, даже брал с собой в кино. Еще совсем маленькую, сам заворачивал в пеленки, затем в одеяльце, наливал в бутылку с соской молока и шел в поселковый клуб. Девочка спокойно спала весь киносеанс, ни разу не заплакав, прижавшись щекой к груди старого солдата. А он словно оттаивал душой, забывая ту страшную войну, которая все время напоминала о себе. Знай: «Твой прадедушка Олюшка, был классный гармонист, какие только он мелодии не наигрывал, ему мог позавидовать любой музыкант. Он и на фронте, в часы затишья, играл бойцам и сам любил потихоньку петь».
Когда Шурочке исполнилось годик и она научилась ходить, у Отты стало больше времени на другие дела дома. В его обязанности деда Никита вменил пасти теленка. Привязанный на длинную веревку бычок спокойно пасся, а мальчишка мог в это время играть с ребятами. Хорошо в деревни летом, рядом лес и река! Как обо всем об этом рассказывала Матрена Кузьминична. Был жаркий июль, ребята уговаривали Отку поплавать с ними в реке, а он все отказывался. Солнце сильно припекало, переведя теленка в тень под дерево, привязав опять же на ту же длину веревки, Отто все же решил искупаться в реке. Сбросив одежонку, окунувшись в теплую как молоко воду, Отто с наслаждением бультыхался с друзьями в Лепсинке. Плескался он не долго, но этого времени хватило воришкам, утащить теленка в лес. Выйдя из речки и одевшись, Отто не нашел бычка на месте. Он долго искал его по следам, обрезанный клочок веревки нашел сразу за кустами, следы вели в лесок,
затем исчезли на тропинке. Он стал просить ребят, чтобы могли в поисках, но все было напрасно. Горько заплакав, Отто побежал в конюшню к Никите Михаиловичу. Искали весь вечер, но тщетно, бычок, как сквозь землю провалился. Утром только чуть рассвело Никита с сыном отправились на поиски пропавшего теленка, в леске возле самой речки, нашли место, где была сильно примятая и окровавленная трава. Но больше ничего не удалось обнаружить. Кузьма Никитович ушел по делам в школу, а расстроенный и уставший от поисков Никита Михайлович уселся во дворе на бревнышке. Курил он трубку, сильно затягиваясь и незаметно задремал. Вдруг слышит скрипнула калитка закрыв ее на засов, к нему приблизился сосед Махмуд. На нем был праздничный наряд, как будто он собрался и пришел на знаменательное событие к соседу. Они часто виделись с друг другом, рано утром когда выгоняли коров на пастбище и приветствовали ни кивком головы а крепким мужским рукопожатием. Махмуд очень уважал Никиту, всячески подчеркивая свою признательность. И вот теперь стоял перед ним в черной черкеске с множеством кармашек на груди, в черных сатиновых бриджах заправленных в ичиги. Махмуд стоял на вытяжку и прямо спросил.
- Поди думаешь, мои ребята твоего бычка зарезали. Ошибаешься! Ты знаешь, молодежь всю ночь не спит, гуляет до самого утра. Они видели как в леску, в кустах двое приезжих, экспедитор и его шофер зарезали бычка, голову, ноги и шкуру закопали под березками, мясо погрузили в машину с капустой и утром уехали в Карачаган. Там стоит под погрузкой баржа, думаю, что вряд ли они вернуться в поселок. Мясо, конечно продадут в городе Болхаше.
Сейчас позову Руслана, он покажет место, где видел этих бандитов. Скажи еще Никита, ты меня презираешь? Я такой здоровый еще молодой, не воевал, жил с семьей здесь у вас. Скажи!?
Махмуд стоял наклонив голову, словно винясь, перед Никитой Михайловичем.
- Да, ты садись сосед, побалакаем кой - о - чем. Мы с тобой никогда не разговаривали толком, все некогда обоим, все бегом и бегом, столько дел надо за день успеть сделать. Садись, - Никита подвинулся, уступая место на бревне. Махмуд сел. Никита Михайлович продолжал.
- Шалят твои ребята, - девки и бабы жалуются, часто поножовщина возникает, почем зря твои дерутся. Никита в упор посмотрел на Махмуда. Качая головой сказал.
- Да знаешь кровь молодая играет, удержишь ли их дома? Торопятся сбежать от всех домашних дел, на посиделки, на топтагон спешат. Трое старших иногда могут заерщиться даже и на меня. Вот только дочери у меня покладистые, умницы учатся хорошо в школе.
- А ты все таки, поговори с ними. Приструни, а то и до греха не далеко. Сам знаешь, мужики с фронта пришли, многие ранены, контужены, оружие у каждого есть. Убьют и не посмотрят, что вы чеченцы-переселенцы. Спасибо за то что сообщил о теленке. Да еще, заходи на неделе, внучку крестить буду, батюшка из города приезжает.
- Я же мусульманин, - сказал Махмуд, вытирая со лба обильный пот.
- Ну и что, бог для всех един, поднимаясь с бревна сказал Никита Михайлович.
На войне все об этом знали и молились одному Господу нашему, просили чтоб оставил в живых, Никита замолчал.
- Ты думаешь я на фронт не хотел идти, обижаешь если так думаешь, Махмуд ударил себя в грудь, и оставил в такой позе. Трижды ездил в райвоенкомат, просил что бы взяли на фронт. Даже слушать не стали, выпроводили за дверь. Говорили, ты чечен. Что мол отщепенец, предатель ни человек. А я бы повоевал бы не хуже некоторых. Мои предки в Красной Армии служили. Скажи правду ты тоже так
думаешь? Что я мой народ предателями стали бы?
- Успокойся Махмуд, положив руку на плечо соседа тихо и вкрадчиво сказал Никита. Ничего такого я не думал и не думаю.
- У тебя вся грудь в орденах, от самых плеч до пояса. Ты орел, ты герой!
- Не завидуй, сказал в след уходящему соседу Никита. У меня все тело, как решето, в заживших ранах, а голова так все кровит и кровит.
Он погладил торчащий вихор на голове и его русые волосы окропились сукровицей, оставив на ладони руки алый след. Махмуд покачал головой и пошел со двора. Никита Михайлович вошел в дом, за чистой тряпицей, зная о болезнях свекра невестка сложила тряпицу в виде салфетки. Чеченские мазанки не выделялись в общем пейзаже поселка, так же как крестьянские домишки покрытые камышом. Одно лишь отличие у них было. Хозяин-чечениц обносил свой двор и дом, высоким глинобитным забором, через который не так просто было перелезть за которым его обитатели скрывали от чужих глаз свои горести и радости. У других же селян, дворы загорожены плетеными заборчиками и такими же воротцами, словно говорили о том, что живут открыто. Смотрите мол, что у нас есть. И уходя из дому, потрепали дверь метлой или лопатой или просто палкой. Мол входи и жди хозяина, он скоро прейдет. Это открытость, это такая доверчивость долго существовала на селе. Просто деревенский быт и размеренность деревенской жизни, всегда толкает на разные размышления. В этой простоте уклада есть свои домостроевские законы, которые переступать было, еще предками невелено. Внучка в кроватке проснулась, захныкала в доме никого не было, и Никита Михайлович взял ее на руки. Прижавшись к чисто выбритой щеке деда, она потихоньку дергала его за лихо закрученные усы.
- Ах ты шалунишка, ах ты моя челдоночка, крохотуля ты моя, ненаглядная. Дед вышел из комнаты с внучкой захватив длинную пеленку и находу заматывая голые ножки нечаянно щекоча своим усом ушко. От чего она тихонько смеялась закрывая личико руками. Любимица деда, Шурочка еще маленькой понимала что ее все очень любят, обожают, и пользовалась этим. Из-за забора Никита увидел, как сосед Махмуд тащит на веревки овцу. Овца упиралась передними ногами, явно не жилая заходить в чужие ворота. Он на нее покрикивал, геть, геть, кой, кой. Иди же, шалая!
Затем широко распахнув калитку соседей, почти волоком втащил овцу во двор.
Вот бери, она племенная, объягнилась весной, трех принесла, кое - как выходили последнего, слабенький уродился из бутылки пришлось поить.
Махмуд привязал овцу к забору и размашистым шагом направился к воротцам.
-Зачем, зачем Махмуд, у тебя самого большая семья!?
- Неееее, я так решил, подняв правую руку над головой ладонью разрезая воздух, упрямо выкрикнул чеченец.
Оставив далеко позади Матрену Кузьминичну прибежал домой Отка. Огород был не далеко в поле, и он с бабушкой ходил полоть картошку. Обойдя овцу, и разглядывая ее со всех сторон, он восхищено воскликнул.
- Ух ты, йодом мазаный, какая жирная толстая, курдюк как мешок.
Ты чего ж такие слова говоришь, они ругательные, Зайдя во двор и бросая на землю тяпку, говорила уставшим голосом Матрена. Что ни какая-нибудь гадость обязательно повторит.
Йодом мазанный, йодом мазанный - прыгая на одной ноге на распев проговаривая не знакомые слова повторял Отка.
-Ну ладно уж прыгать, возьми у меня Шурочку, пока я заведу овцу в сарай. Никита Михайлович миролюбиво потрепал мальчишку за вихры, и протянул внучку Отке. Вот какую историю рассказала мне бабушка Матрена Кузьминична.
«Никита Михайлович умер весной 1948 года, его похоронили на деревенском кладбище. Мир его праху!». Шурочка подросла, Отту называла братиком и везде сопровождала его. Вера Иосифовна и Кузьма Никитовича хотели усыновить Отту, пошли в поселковый совет, написали заявление о своем желании. Но там узнав, что они хотят усыновить немецкого ребенка, председатель поселкового совета закричал, стуча кулаком по столу: «Усыновить захотели, еще коммунисты-фронтовики называетесь, чего надумали, где же это видано, чтобы немченка, фашистика, усыновляли! Не будет этого!».
Убеждать его в обратном, не было смысла. Так и остался он - Отто Баун.
Они жили в достатке, оба работали в школе, держали подсобное хозяйство. Матрена Кузьминична домовничала. Хотели, чтобы Отто вошел в жизнь образованным человеком, но он окончил, семилетку и отказался учиться дальше, решил пойти работать. Устроился помощником конюха на совхозную конюшню, целыми днями пропадал возле лошадей, то водил их на водопой, кормил, чистил, ухаживал за ними. Вырос крепким и здоровым парнем, всегда отличался высокой работоспособностью, чистоплотностью, пунктуальностью. Видно в нем была генетически заложена принадлежность к немецкой нации. И хотя воспитывался в русской семье, где никто не знал немецкий язык со своими знакомыми немцами, иногда общался по-немецки. В 18 лет ушел служить в Армию, служил под Ленинградом целых три года. Письма ему писала Шурочка, все происходящие новости описывала подробно, в конце ее писем, что-то дополняли и дописывали родители. В армии закончил курсы поваров и до конца службы был поваром в полку. После демобилизации познакомился с доброй и милой девушкой Марией, а нам в Лепсы написал, что хочет жениться, просил разрешения вступить в законный брак. Конечно, никто не был против. С женой Отто уехал в Караганду, устроился работать на шахту, рабочим. Проработал там 15 лет, но однажды попал под обвал, лежал в больнице, после выздоровления до самой пенсии работал в ДЕПО при шахте. Родились у них с Машенькой, две дочери. Старшую дочь назвали Татьяной, младшую Лариской. Старшая лицом копия Отто, такая же беленькая, сероглазая, младшая похожа на мать, темноволосая, зеленоглазая.
«Вот теперь Олечка, ты знаешь, кто такой дядя Отто», - закончил свой рассказ Владимир. И уже обращаясь к сестре сказал: «Отто собирался выехать в Германию, вроде бы как на историческую Родину. Собрал документы, перед этим несколько раз писал в Донецк, где родился, ему от туда пришли копии свидетельства о рождении, и что он был зарегистрирован в церковной книге. Его вызывали в немецкое консульство в г. Алма-Ате, приходил там тестирование. Но не прошел, спрашивали знание немецкого языка, но какие там знания?». Воспитывался с пяти лет в русской семье. Все обычаи и обряды знает только русские. Каков теперь с него спрос? Расстроился он, конечно, так уж ему хотелось хоть на старости лет пожить в благополучии, в цивилизованной в стране. Не ждать, когда принесут один раз в полгода мизерную шахтерскую пенсию, да еще в тяньге. Так закончил рассказ свой Владимир.
Любой отдых дает силы продолжать жить и работать дальше. Так и у капитана. Когда возвращались из гостей, на Алма-Атинском вокзале, случайно встретились с Сашей Киселевым. Узнали его по мягкому Курскому говорку, подошли. « Саша, ты ли это!?»- Воскликнул Владимир. Вместо левой руки, протез, и черная кожаная перчатка на кисте. На плечах погоны капитана, медаль « За Отвагу» на груди, ранняя седина на висках. Рядом совсем юная девушка, беленькая тоненькая как березка. «Знакомьтесь, моя жена Леночка» улыбаясь сказал Саша. Вглядываясь в лицо и держа его за плечи, Владимир испытывающие смотрел на него: « Как ты, где ты теперь?». « Меня лечили в Кургане, попал к профессору Елизарову, чудо хирург! Он то и помог освоить протез, я уже могу брать левой рукой и в будущем хочу научиться владеть ею полностью. А оставили меня служить в нашем гарнизоне, дали квартиру, я женился, вот и все мои новости». До прихода поезда оставались минуты, Александр дал адрес и телефон, на прощание Владимир сжал руку товарища и проговорил тихо: « держись Санек у тебя еще все впереди». Владимир внес вещи в вагон и вышел опять на платформу. Свежий воздух, аромат с газонов роз на перроне, запах цветущей джигиды, перебивал все остальные запахи; осмаленых шпал, плацкартных и купейных вагонов, приготовляемого где-то шашлыка. Вдруг он услышал совсем рядом пронзительный и грубый окрик: «Ходят тут всякие, ослеп что - ли ничего вокруг не видишь?». Капитан обратил внимание на нескладного юношу в тюбетейке, в длинном полосатом халате курджум перекинутый через правое плечо явно тянул своей тяжестью и весом парнишку, а тот поворачивался то в одну, то в другую сторону ища глазами кого-то в толпе провожающих и нечаянно сбивая зазевавшихся пассажиров спешащих на посадку. Юноша скривил смешную рожицу, подражая и кривляя прохожего забавно повторил его фразу. Тот с кулаками набросился на парнишку, сбил его с ног, крича: « Я тебя сейчас гаденыш, покажу».
Да, это же Абдулка!?
Владимир кинулся его выручать парнишку: « А ну-ка, гражданин отстаньте, не трогайте мальца!». Гражданин, увидев военного с орденами и медалями на груди, который явно не мог быть равнодушными свидетелем, ретировался, отступил, говоря: « да я что! .... Да я ничего».
Капитан поднял с земли совсем растерявшегося юношу, приговаривая: «поосторожнее насмешничай, а то можешь заработать не только подзатыльник».
Пожимая его маленькую, почти детскую руку, капитан разглядывал необычный наряд таджиченка, кое - как поднял его с земли его тяжелую ношу. «И куда ж это ты направляешься?!»
«Да еще с таким тяжелым грузом?»
«В Москву поеду учиться», улыбнулся обрадованный Абдулка. Владимир взглянул на часы: «Сейчас будет дано отправление поезда, А на кого учиться то собрался?».
Хочу быть военным - потупив взгляд отвечая Абдулка.
«Военным» - переспросил Владимир, на миг задумавшись.
«А сколько ты классов закончил?»
«Много» - «И сколько же это много?»
«Восемь» - зажав два пальца левой руки и оттопырив остальные, как-то расстроено отвечал
таджиченок.
«Возьмут ли тебя туда?»
«Все-таки Москва? Никто о тебе ничего не знает».
«Возьмут» - самоуверенно отвечал Абдулка.
«А может со мной поедешь, в Новосибирск?» - я бы слово за тебя замолвил нашему генералу в военном училище с этого года открывают новое отделение, будут принимать юношей после военного класса в так называемые кадеты, они будут учиться подобно суворовцам в Москве.
Объявили отправления поезда... «Ну давай, едем, что тут долго раздумывать».
«Билет возьмем у бригадира поезда».
Поезд медленно тронулся, проводница недовольно прикрикнула на неугомонного пассажира.
«Отойдите от двери!»
Владимир протянул Абдулке руку и он уже на ходу ввалился в тамбур, падая свалил капитана и проводницу. Извиняясь и раскланиваясь, они подняли женщину с пола.
«Ну что ж такое твориться!» - взмутилась она - без билета и куда-то лезете!».
«Билет будет, сейчас пойду к бригадиру поезда» - с готовностью ответил капитан.
«Да ладно уж» - смилостивилось проводница глянув на растерянное лицо Абдулки.
«Сейчас будут делать обход контролеры, вот тогда и возьмете билет».
Протискиваясь в коридоре между стоявшими у открытых окон, пассажиров Абдулка и капитан вошли в свое седьмое купе.
«Места еще есть, мы будем пока с тобой вдвоем, может кого-то подсадят в дороге потом». Несколько секунд Абдулка топтался в нерешительности на месте. Затем сел на нижнюю полку.
«Снимай халат жарко, ведь, сегодня плюс 27!».
«Располагайся и не стесняйся", - скомандовал капитан». Затолкнув под нижнюю правую полку курджум, Владимир ушел к проводникам. Пришел довольный - «все улажено вот тебе постель, умойся и отдыхай».
«Зачем умойся, я чистый, вчера в реке мылся !?» улыбаясь ответил Абдулка.
«Ну руки - то вымыть, надо перед едой!»
«А руки ...» - Абдулка долго разглядывал свои ладони, потом повесил халат на крючок, так же аккуратно, как и Владимир свою форму десантника. «Раскладывая на столике копченое сало, колбасу, пирожки и всякую снедь, что чуть ли не силой впихнула ему сестренка, капитан довольно потер руки. «Долго еще раздумывать будешь? Или не знаешь, как это в поезде делается?».
«Не знаю» - потупив глаза в пол тихо отвечал Абдулка.
«Пойдем в туалет, покажу» - Владимир открыл кран, показал, как пользоваться умывальником и унитазом. Затем ушел в купе, оставив Абдулку одного. Намочив коротко остриженные волосы, держа руки впереди, чтобы вроде бы не испачкать их, Абдулка говорил: « А мне бабушка тоже в дорогу дала, лепешки, халву кусок баранины». Изъяснялся по-русски» - Владимир внимательно посмотрел на парнишку.
Отец. Он преподавал в школе русскую литературу.
«А...., ну тогда все понятно».
« Присаживайся поближе» - капитан пригласил парнишку к столу.
« Успеем еще съесть и твои запасы, благо едем целых трое суток до Новосибирска». Абдулка примостился у окна, веселое выражение никак не сходило с его восторженного лица. Всматривался в мелькающие полустанки. Он только восклицал: «Красиво!», «Так красиво!» мелькающие поля за окном были сплошь усеяны тюльпанами, желтые головки которых клонились от ветра. Парнишка ел с аппетитом, широко раскрывая рот, причмокивая как-то по-детски губами.
« Ты не торопись, ешь, ешь» - подбадривал Владимир. После обеда Владимир ушел в ресторан, хотел заказать ужин и принести что-нибудь сладкое Абдулке. Возвратившись увидел, что тот
развязал свой сокровенный курджум и вытаскивая наружу съедобное приговаривал: «Это надо съесть, а то пропадет, его бабушка еще вчера сварила».
«Ладно, ладно успеется, съедим», - сказал позевывая Владимир.
«Я бы вздремнул немножко, а то сегодня рано пришлось вставать».
«Давай помогу положить назад твои мешки, а что у тебя там, такое тяжелое, оружие что ли». Владимир втиснул курджум на место. Мой дядя сказал, что денег мало, не хватит на жизнь, и заставил взять на продажу курагу, изюм, кишмиш».
«Считай, что продал, я сейчас отнесу все это в вагон - ресторан там на компот купят» - капитан одел свою полосатую десантную майку, легко подтянулся несколько раз между палками купе и вышел в коридор вагона.
«А если не купят» - вслед ему выкрикнул Абдулка.
«Купят, купят, куда они денутся!» - усмехнулся Владимир.
Он ушел, через несколько минут вернулся неся сладости для парнишки шоколад, вафли, зефир, и кучу маленьких пакетиков с леденцами.
«Не волнуйся, фрукты вечером повар заберет». Затем влез тоже на вторую полку и через несколько минут захрапел. Проспали они с Абдулкой всю ночь спокойно никого в купе им не посадили. Позавтракали. Абдулка Рассказывал о своем житье-бытье у бабушки. Молчал о том что случилось с ним в Афганистане. Но Владимир решил с ним все-таки об этом поговорить: «Абдулка, тебя, ведь, представили к награде, как говорил Гена Завадской, ты спас шестерых наших ребят». «Так
ты получил орден, а ?». Абдулка опустил голову - «да, так говорил командир десантников у
которых я целую неделю жил. Калгин его звали. «Когда я уехал - командир погиб, представление к награде никто не смог увезти к другому главному командиру».
«Не знаю почему» - разводя в воздух руками сказал Абдулка.
«Откуда ты об этом знаешь?»
«Я в свой военкомат ходил, там в Канибадаме, фамилию командира называл, они сказали, что нет для меня награды, никто ее не прислал».
А ты адрес бабушки им оставлял, когда уезжал из Афганистана спросил Владимир.
«Да, я им говорил когда в гости всех приглашал, когда прощался с ними»
«А ты знаешь, что многим участникам Великой Отечественной войны» награды вручали уже по истечению несколько десятков лет. Просто, человек не оставил свои координаты. Вот награды и не находили своих героев. Так что ты, еще получишь свою награду».
Абдулка закивал головой: «Может быть, может быть....»
Дядя рассказывал, что приходил от туда он через самые высокие горы шел.
Скажи капитан: - «твои ребята опиумом баловались?»
«Во-первых не замечал, да и до этого не было?»
«Потом, ведь у нас в ВДВ строго, если кого с этим делом заметят сразу отправят куда следует».
«А куда следует?...»
Абдулка смотрел на Владимира широко открытыми глазами, полными удивления и не понимания.
« И ты сам не пробовал?» - спросил он.
« Не приходилось» - спокойно ответил капитан.
«У меня был друг» - рассказывал дальше Абдулка. Очень хороший друг. Когда умер его отец, остались «Модар, биби, хохар» т.е. мама, бабушка и сестренка. Извини, я забыл что ты меня не понимаешь. Владимир кивнул головой.
«Продолжай, я слушаю».
Тяжело жили, голодали. Он нанялся к Исмаилу, добывал это пыльца с конопли. Мирзо делал так, раздевался догола и бегал по конопле. Ее много растет в предгорьях, целые поля. Конопляная пыльца садится на голое тело, оно же мокрое от пота. Утром бегал, чтобы конопля была холодная. Потом просил меня тупым концом ножа соскребать с его тела эту пыльцу. Он ее собирал на такую блестящую бумагу из-под конфет, что бы не портилась, и нес, продавал Исмаилу, тот ему хорошо платил.
«Но однажды Мирзо плохо стало, прямо на поле, где мы с ним вдвоем были».
Афтидан, извини, я опять на фарси говорю. Упал он, вытянулся, весь дрожит, глаза чумные, потом закатил их под лоб. Схватил мою руку и тихо так говорит: «Поклянись, что никогда этим не будешь заниматься».
«Я испугался, он весь мокрый такой, холодный, прямо синий становится. А сам руку мою не выпускает. Я поклялся, что никогда не буду иметь дело с наркотиками. Умер у меня на глазах, так жалко, хороший был друг».
Раскачиваясь в такт поезда, Абдулка соединил ладони рук и стал молиться. Затем потихоньку сполз на пол и продолжая шептать молитву встал на колени, сделав несколько поклонов сел опять на нижнюю полку.
«Я молюсь чтобы ему там было хорошо». Многозначительно подняв глаза к небу, почти выдавив из себя слова, произнес Абдулка.
« А еще перед отъездом мой дядя рассказывал, что приходил от туда с гор, один человек. Он через горы шел, там высокогорье, такие узкие тропы по ним очень осторожно по одному ходят. Там нет пограничников и душманов, никого нет, только сайгаки ходят. Ты знаешь, такой горный козел. Так он сказал, что видал маму и сестренку, они живы. Их увели с собой в горы люди Байранбека. Они узнали, что мама хорошо готовит, она поваром в ресторане работала. Что умеет лепешки прямо на раскаленных камнях готовить. В горах это важно, с голоду не умрешь, если есть мука, вода и спички. Он говорил, что модар и хохар забрали перед тем как прилетел самолет и начал бомбить. А я когда пришел в тот же день в кишлак, увидал что бомба прямо в наш дом попала, думал маму и сестренку советские летчики убили, я решил отомстить. А до этого собирал оружие после боя и у тех и у других. Владимир внимательно, не прерывая слушал.
« Вот бой пройдет, все равно все оружие не соберут, что - нибудь останется, гранаты там или пистолеты. Все когда уйдут, я собирал, уноси в горы, там у меня было одно место, о котором никто не знал, такая маленькая пещера. Лаз в нее я большим камнем закрывал, там кустарник рос, между кустарником ее не было видно. Потом сбывал душманам, платили, но очень мало, зато много и часто били.
Вот и в тот раз, когда я нашел Завадского с его солдатами. Слышу, стреляют, я туда, а там бой, Байранбек хитрый пес, засел на макушке горы и бьет всех сверху. А солдаты внизу ущелья.
Смотрю афтидан, куштан, афтидан, куштан...
«Почему головой киваешь? — спросил Абдулка, я понимаю, продолжай.
«Откуда понимаешь?»- Абдулка пытливо смотрел на Владимира.
«Я фарси понимаю, а вот говорю плохо - а ты говори, говори я слушаю».
Владимир сидел облокотясь на столик, мрачно вспоминая свои походы в горы и бесчисленные, ежедневные стьгчки с душманами.
«Так ты говоришь, продавал им оружие?»
«Продавал» - пока меня один из близких помощников Байранбека сильно побил.
«Шайтан» - выругался он они меня заставили вместо убитого проводника, проводить их по Джунгарской тропе. Есть такая тропа, мне ее дедушка костоправ показал, по ней на прямую можно было в один город попасть на этой стороне и на ту Советскую сторону незаметно пройти.
Когда я шел, был сильный туман я оступился, упал, меня прикладом винтовки ударил Абдулла, потом он меня еще бил. Не помню сколько, они были уже близко к цели, поэтому он меня и не жалел. Я потерял сознание, когда пришел в себя, стоит надо мной белый сайгак, совсем белый. Раны моим языком лижет. Так легко стало сразу. Я бы никому не поверил, если бы мне кто-нибудь такое рассказал. А он так долго со мной был, пока я сам не смог подняться и медленно цепляясь за камни спуститься с гор. Дедушка костоправ сказал, что это мой ангел хранитель меня оберегал. В кишлак ползком приполз, и если бы не дедушка, стал бы калекой. Он сложил ногу, она была перебита и ребро с правой стороны поломал «шайтан».
Дедушка, обмотал меня всего и поил какими- то травами. Мама моя его раньше жалела, часто кормила или чем-нибудь вкусным угощала. А он добрый, хороший был русский язык знал. Раньше в России до революции жил, пастухом у одного богатого работал. Пропала овца, его этот богач сильно избил, закрыл в сарай. Дедушка сбежал через горы к родственникам в Афганистан.
А как луна красивая, взяли их в наложницы.
Абдулка стиснул кулачки, я все равно туда вернусь. Вот стану военным и освобожу маму и сестренку. Абдаллу убью, он продает людям белую смерть, у него много-много денег, но он за все поплатиться ему никто не поможет, даже деньги.
«Но он же твой тезка, - Владимир про себя усмехнулся, этой внезапной вспышке гнева юнца.
т, „ атмшт
«Какой еще тетка?»... Абдулка сверкнул глазами.
«Да не тетка, а тезка, т.е. человек с похожим как у тебя именем».
Абдулка обиженно засопел и полез на верхнюю полку.
«Ну вот сразу и обиделся» - Владимир поднялся, взъерошил короткие волосы парнишке и тихо сказал: « Я тебя понимаю, я тоже так бы сделал»
« это очень сложно Абдулка, хотя вероятно и возможно» - задумчиво сказал капитан.
Незаметно проходило время, за чтением и рассказами Абдулки. Веселый, находчивый попутчик нисколько не стеснял капитана. Внутренняя обаяние, не по-детски восточная мудрость. Слушая внимательно, поддакивая ему, Владимир про себя удивлялся, вот ведь юность, потерял всю семью свою в урагане войны, не опустился, не сломился.
Находчивый, выносливый знает кроме таджикского русский, фарси и говорит немного на арабском, чем не будущий разведчик.
«Да, учиться надо парнишонку».
Приехали в Новосибирск рано утром, сходя с поезда Владимир предложил Абдулке поехать к нему на Ленинский проспект в 4 комнатную квартиру, где он жил с женой и сыном. Но Абдулка на отрез отказался.
«Товарищ капитан, пожалуйста отвезите меня сразу в военное училище».
«Ну сразу ... в таком виде, в халате и в тюбетейке. Все будут оглядываться как на клоуна. Надо тебя сперва одеть надо по-другому, а потом уже тогда ехать».
«Ну и пусть мне не стыдно, это моя одежда».
«Ладно, ладно не обижайся» - прижав его к плечу сказал капитан.
«Поедем, но вряд ли летом в такую пору есть кто-нибудь в училище из начальства».
«Скорее всего там. Курсанты старших курсов на стажировке, а второкурсники, как всегда приводят в порядок аудитории и учебные классы, помогая строителям и ремонтникам».
«Ладно, берем такси и поехали».
«Зачем такси, мы и пешком дойдем ?!».
«Ну ты сказанул, это город он на многие километры растянулся» - Владимир остановил такси, посадил Абдулку на заднее сидение, сам сел рядом с водителем, назвал адрес. И вот уже через пол часа они у ворот Высшего Общевойскового Новосибирского училища. Владимир шел по лестнице, отдавая честь и пожимая руки проходившим знакомым преподавателям училища. Абдулка тащился сзади неся на вытянутой руке свой опустевший курджум. Запутавшись в полах своего халата, упал на лестнице, рассыпав один из пакетиков сладкой жвачки. Собирая, шепотом и складывал обратно в мешок считал пестрые фантики от конфет.
«Ну что ты там замешкался?» - нетерпеливо спросил Владимир.
Генерал как раз у себя на верху, можно будет с ним о тебе переговорить».
Дошли до красивых, больших дверей с золотистой ручкой открыли их.еще с порога капитан отдал честь и уж потом протягивая руку генералу лолковнику с почтением представился.
Генерал- полковник встал из-за стола навстречу герою-гостю. Поглядывая на капитана у которого на груди поблескивали две «Красные звезды» и несколько медалей. Восторженно сказал «Вот молодец, вот молодец, вот мы как умеем Родине служить!».
«Вероятно заехал попроведовать нас».'''
«По делу товарищ, генерал-полковник».
«А это у тебя за спиной, что за... душман»
Смеясь и разглядывая Абдулку спросил генерал. Владимир представил его. Это наш герой и рассказал историю парнишки. С закрытыми глазами может любое оружие собрать и разобрать, уже был на войне».
«Ну что возьмем мы твоего Абдулку, лишь бы документы были в порядке».
«В порядке, в порядке» - заверил Владимир. Я уже просмотрел, он сейчас все отдаст». Абдулка дрожащими руками достал завернутые в газету документы и протянул их генералу. Генерал нажал кнопку звонка.
«Сейчас его определят во второй корпус общежития, где уже закончен ремонт. Пока поживет один, а там к концу августа привезут остальных курсантов-кадетов. Будет жить и учиться у нас, ^ питание в столовой, прапорщик выпишет ему пропуск, даст одежду соответственную. Если захочет ' помочь с ремонтом дела у второкурсников найдутся. Ближе к занятиям получит курсантскую форму и все остальное, что полагается курсанту.
«Я его сам отведу, хотелось бы посмотреть как он устроится» - сказав так генералу, Владимир откозырял и пошел вслед за Абдулкой, который скатав в рулон свой халат чуть ли не бегом спускался по лестнице. Прапорщик Самойлов который уже отнес документы в сейф, еле поспешил за ними. Абдулка не скрывая свою радость шутил не умолкая, часто повторяя слово, келдык. Владимир с удовольствием про себя отметил что тоже готов плясать от радости. Еще раз повторил парнишке, что вероятнее всего будет отдыхать недельку с женой и сыном у тестя в «Речкуновке» оставил ему на всякий случай адрес и домашний телефон. Офицер успокаивая сказал: «Да вы не беспокойтесь товарищ капитан у нас тут есть уже один «пришелец»».
Просто генерал-полковник еще не знает о нем, ему не доложили. Его привезли из детского дома, видите ли он тоже хочет быть кадетом. Но такой, вроде бы всем старается помочь, а не самом деле, только мешает, шалит. Пролил банку с краской полез ребятам потолок белить сломал перекладину на лестнице, за ним «глаз да глаз нужен».
«Ничего Самойлов, из таких забияк - шалунов настоящие солдаты герои вырастают. Владимир козырнул прапорщику и выйдя за ограду училища, сел в ожидавшее такси.
Два с половиной года в Афганистане, потом служба в далеком Сибирском городе. Попал он в стройбат.
Служба, службой. Получил отделение. Возникали бесчисленные проблемы с новобранцами. Пока они приходили в себя, привыкали к новому режиму, к новым людям, к командам и беспрекословному подчинению старшим по званию. А Владимир привыкал к мирной жизни. Наташа жаловалась золовке, что он ночью соскакивает, что-то кричит, или спит очень не спокойно. Под подушку всегда кладет пистолет, без него уснуть не может. Она приловчилась подкладывать пустую кобуру.
Нащупает во сне под подушкой пистолет и продолжает спать. А если его там не окажется, просыпается сразу.
Вот что наделал, эта война!
Лучшей реабилитацией для себя и своих подопечных, чем общение с детьми и животными нельзя было, и придумать.
Поэтому на офицерском собрании он попросил разрешение взять шефство над детским городским домом - интернатом и зоопарком.
Разрешили. И его батальон взял шефство и над детским домом и над зоопарком.
Солдаты с большим удовольствием в свободное время общались с детдомовцами, чинили поломанные игрушки, делали спортивные площадки.
В глазах ребят они становились не только хорошими военнослужащими, но и близкими друзьями. А в зоопарке помимо ухода и кормления животных, производили ремонт клеток, переоборудования самых интересных мест зоопарка с учетом зоодизайна. Даже показали по телевидению роту Владимира и его самого во время службы и отдыха. Наташа подтрунивала над ним; Называла смеясь: “Это наша - телезвезда, на что Владимир не обижался.
Через год родилась, дочь — назвали Евгенией, в честь младшего брата.
Который тоже закончил это же Высшее военно-политическое училище женился на третьем курсе и был направлен на службу в ограниченный контингент войск в Германию на пять лет. Дочь
Евгения появилась через шестнадцать лет после рождения первенца - сына.
И для Владимира ее рождение было большой радостью и счастьем!!
Прохождение службы закончилось, его афганские годы зачлись, и он ушел на пенсию в 40 лет.
Но не успокоился, работать пошёл в зоопарк директором охранного бюро. Воспоминания об Афганистане, глубокой тяжестью легли на его душу, об этом он никогда и ни с кем не хотел говорить.
Но не осуждения за свой тяжкий воинский долг ждали от правительства и народа «Афганцы». А спокойного, разумного восприятия происшедшего и помощи оставшимся в живых