На стене напротив дивана висели часы, их было слышно. Секундная стрелка бежала по кругу, слегка подрагивая на каждом делении, как будто раз от раза желая вернуться назад. На темно-сером экране телевизора, чистом, едва заметные разводы от воды, оставленные влажной тряпкой во время последней уборки. В нем видно отражение комнаты, стеклянный чайный столик и большой диван в разводах узора, и часть светлого окна; еще день.
Колени немного свисают с края маленького дивана, верхняя чуть больше, они сильно поджаты, на них синие джинсы, старые, уже сильно потертые, в них ходил еще давно, теперь они немного жмут, хотя сейчас уже растянулись и стали мягкими... Можно поднять руку, но она удобно упирается в подушку дивана, кисть почти под прямым углом к запястью, дальше бы она не могла согнуться, рука лежит перед грудью, а локоть – на животе, он немного движется от дыхания.
Уже чувствуется усталость в плече, на котором он лежит и в согнутых ногах, хочется перевернуться на другой бок и упереться носом в спинку дивана. А вот на нижней полке столика не стерто, виден круглый след от стакана, дальше, к краю, который у стены.
Слышно, как за входной дверью кто-то ходит и что-то говорит, женский голос, это соседка, она работает по полдня. Вторая рука просто лежит на подушке и кисть свисает вниз, пальцы согнуты, все пять по-разному. Рукав темно-серой толстовки, мягкой и несвежей. Немного видно небо, оно здесь совсем белое, значит пасмурное, затянуто тучами, но дождя нет, иначе были бы слышны удары капель по карнизу балкона, с внешней стороны. Но их не слышно.
На большом диване лежит мамина пудреница, черная и глянцевая. Только дыхание, оно спокойно, совсем не слышно сердца. Немного жарко в одежде. Окончательно затекли ноги, становится неудобно, и очень хочется курить. Хотя возможно это только кажется. Интересно, давно ли курил, уже прошел час или еще нет? Нет, не хочется.
Около телевизора, на полу лежит пульт, видны его цветные кнопки, а дальше – пестрые диски, уже старые, они давным-давно здесь лежат, их уже давно никто не смотрел. Немного шевелится штора внизу, у незакрытой двери балкона.
Он развернулся на спину, шумно и больно вздохнув, и вытянул руки за головой. Потом положил одну из них на грудь и стал смотреть на свои пальцы. Тишина перестала быть слышимой, и, немного еще покачав ногой, он поднялся и сел на диване, вращая глазами по стенам и отсчитывая каждый щелчок часовой стрелки. Он закрыл лицо руками, поставив локти на колени, сильно сдавив их, и ощупывал пальцами свое лицо еще какое-то время. Потом резко поднялся на ноги, от чего сильно качнуло, и пошел в ванную. Он помочился в унитаз и, немного отклоняясь, увидел свое лицо в зеркале.
Он пригладил волосы рукой, потом снова разворошил их и пять пригладил, уже по-другому. И снова разворошил.
Он стал смотреть на свои брови, на скулы, в свои глаза, по-разному поворачивая и то поднимая, то опуская голову.
Замерев, он с волнением расстегнул верхние пуговицы и снял с себя толстовку, слегка зардевшись. Затем снял джинсы и трусы. Его член окреп, он упер в края раковины руки и навалился на нее, все еще смотря себе в глаза. Он стал рассматривать себя, уже сильно волнуясь и поворачиваясь к зеркалу то одним, то другим боком. Увидел, как заблестели глаза над розовыми щеками и как промокли ресницы. Потом он опустил голову и долго смотрел на капли воды в раковине, чувствуя жар и тяжесть между ног и медленно открывая и закрывая глаза. Он глубоко задышал, полной грудью, потом едва слышно застонал, посмотрел на брошенную на пол одежду, наклонился, поднял, натянул ее на себя, вышел из ванной, вернулся к дивану и лег на него в прежнюю позу, сунув сложенные руки между коленями и на секунду прикрыв глаза…
Он поднял руки к лицу и закрыл его, не напрягая кисти, положив их на валик дивана у подушки, и лежал так около получаса, слушая ход часов...
С радостной, счастливой улыбкой и глубоким вздохом он поднялся на ноги, потянулся, широко раскинув руки в стороны и чувствуя, как приподнялась над поясом штанов толстовка, расслабил их и высоко поднял подбородок, слегка приподнявшись на носках, сделал шаг по ковру и стал ходить по комнате, от дивана к двери балкона и обратно к дивану.
Он прошел на кухню и, остановившись в дверях, немного послушал, как падают с крана капли, ударяясь о раковину. Он открыл дверь холодильника и попил сок из пакета, потом сел в кресло и долго качался на нем, положив руки на колени и радуясь этому движению.
Он стал смотреть в кухонное окно и заметил, как тускнеет небо, как постепенно становится плохо видно что-либо, кроме самого света из окна.
Он пошел в свою комнату и остановился посередине, перед диваном, на котором валялась его сумка, а чуть ближе к стене – тетрадь. Он смотрел на беспорядок на столе, на каждую вещь на нем, разглядывая их с силой. Он лег на свой диван, сбросив сумку на пол, набок, без подушки, низко опустив голову и вглядываясь в узор на стене. Здесь было еще много света, так что стало больно глазам. Он взял свой живот руками и сильно сдавил его с двух сторон, остановив ладони, только когда почувствовал, как пальцы разных рук касаются друг друга. Он сдавливая себя долго-долго, держа руки в напряжении.
Два пятна от кофе на ткани прямо перед его глазами, едва заметные и старые. Он улыбнулся, заметив их, и развернулся лицом вверх, сильно-сильно выгнув спину, стараясь достать кончиками пальцев до кресла у стола.
Потом он резко повернулся на другой бок и уперся лбом в мягкую спинку дивана, несколько раз боднув ее, чтобы устроиться поудобнее, и замер, глубоко, до боли в груди вздохнув. Он немного пошамкал ртом, стараясь делать это громче, и затих на пару секунд.
- О, господи! – неожиданно громко, для себя, сказал он и выдохнул.
И тут же задержал дыхание, дослушивая отзвуки своего голоса в помещении. Он чувствовал запах своего тела… Как стало щемить глаза, как зачесались веки! Он вскочил и кулаками, как ребенок, стал тереть глаза, хныкая и чувствуя свои мокрые губы.
Он сел на диван, скрестив ноги и отпустив расслабленные руки. Он повернул голову к окну, на свет и около десяти раз тяжело и глубоко вздыхал полной грудью. Потом успокоил дыхание и, замерев, наблюдал, как сумерки постепенно проникают и в эту комнату.
Он взял в руки тетрадь и перелистнул несколько страниц, но снова поднял голову к окну и положил руки на клетчатые листы кулаками.
Лицо его стало похоже на лицо очень испуганного человека, он часто моргал, но почти не двигал глазами, и сильно побледнел.
Он перевел взгляд на свои руки, на по-разному сложенные кулаки, и смотрел на них долго, переводя взгляд с одной на другую, пока не почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Тогда он нахмурился, но от того еще быстрее заморгал веками и стал убирать со лба свои волосы назад, проводя ладонью по всей голове и стараясь двигать всем телом.
Он поднялся и стал ходить по комнате, все держа в руках тетрадь и переворачивая ее страницы.
Он прошел в большую комнату, где уже было почти темно, и заметил, сколько времени на часах. Скоро должны были возвращаться родители, и он возбужденно стал ходить по квартире, включая везде свет и смотря по сторонам, что-то ища глазами, но только расправил руками смятые подушки дивана. Он открыл балкон и, подышав немного прохладным воздухом и вслушиваясь в звуки улицы, стал проветривать комнату в волнении продолжая ходить по ней.
Он вышел в коридор, из него в прихожую, взял свои ботинки и потащил их в ванную. Он вытер тряпкой заляпанные подошвы и смыл капли грязи из ванны душем. Потом он погасил везде свет, вернулся в свою комнату, включил компьютер и сел перед ним, навалившись грудью на стол и ожидая, когда загрузится система. За окном уже стали видны огоньки города, маленькие отсюда, с высокого этажа. Были слышны проносящиеся внизу гудящие троллейбусы. Он поднимал брови и растягивал мышцы лица, стараясь немного взбодрить себя, немного оживить, потом перевел взгляд на горящий экран и взял в руки мышь.
Немного поводя по экрану курсор, он выключил компьютер и остался в темноте и тишине, стараясь совладать с накатившей жгущей волной из живота, сбивающей дыхание и заставляющей немного наклониться вперед.
Он очень захотел курить, вернее держать в руке зажженную сигарету и, распечатав новую пачку, он вышел на балкон и встал у шершавой бетонной стены, навалясь на нее спиной. Пальцы мелко подрагивали от возбуждения, и стук в ушах был такой, что заглушал звуки машин вн6изу под ногами.
- Осталось только поужинать, посмотреть Новости, и спать… Я усну сегодня быстро, я рано лягу… Просто лягу и усну. Уже темно, уже восьмой час…
- Нужно одеть завтра другую рубашку…
- Завтра Хлебников первые две пары, опять в большой аудитории, прямо с утра, еще будет темно, я не люблю вставать до рассвета. Блин, как же я не люблю вставать до рассвета, именно потому, что темно, это так и тяжело, а вовсе не потому, что… что превалирует…, то есть, ну потому что нет высыпания… Систематически.
- Систематически же нет высыпания!..
- Да с чего бы это? Я сплю почти по семь часов, куда больше-то? Ну куда больше? По-моему это уже пересып просто, так бывает… так бывает… так бывает. Когда спишь больше, чем нужно, то начинается… Еще тяжелее вставать, одним словом…
- Блин, чего ты одно и то же повторяешь постоянно?
- Завтра четверг… Больше чем пятницы люблю четверги…
- А чего, вот интересно, ты пятницы любишь? Можно подумать, ты на заводе с семи до семи у станка горбатишься, как металлург, блин. Да, странно… А все равно вроде как пятница, вроде как выходные…
- Есть уже хочется…
- Блин, эти же точно припрутся, с самого утра завтра… Дебилы. Вот какого хрен им надо там вообще? Это вот такое просто свойство – показать, что он еще и учится… Еще и! Типа и так все хорошо, все схвачено и еще здесь он жжет… На физкультуру любят ходить… Баскетбол, блин. Лю-юбят себя…
- Ненавижу тех, кто любит себя. Уроды они все. Вот просто же уроды, у-ро-ды… быдло, блин, сохатое…
- Сейчас влетит мне опять… Ей-богу, уже папа косится на меня…
- Блин вот чего тебе-то до этого? А? Какая, нахрен, разница вообще? Чушь какая-то, как дитя малое, ей-богу!
- Машину, наверное, опять не буду брать завтра… Как она там, несчастная? Если она вообще там еще, хе-хе! «Такой нормальный мерс у тебя… Был»… хаха!..
- Устал я что-то… Немного устал…
- Не кури, блин, столько, больше пачки же уже выходит… Одна осталась… Надо сходить будет… Ну ничего, быстро оделся да вышел, можно даже не переодеваться. Просто куртку одел и все.
- Или взять машину? А? Как думаешь, Андрейша?..
- Хер знает… Можно, в принципе, отсижу пару, и можно покататься съездить…
- Дождь, какое катание… Да и будни, народу полно…
- Э-эх! Да не такой плохой сегодня день получился, в принципе, не такой плохой… Не худший, так скажем… Вот именно так и скажем…
- Но если ты, масеныш, не будешь завтра там, если тебя только не будет! На этой твоей второй парте, с этой твоей Светкой стремной… Ох и получишь же ты у меня по попе тогда!
Он сидел, покачиваясь, на краешке маленького дивана у настежь раскрытой балконной двери и чувствовал, как начинают мерзнуть ноги.
Он услышал звонок в дверь, встал и пошел встречать родителей.
* * *
Она высокая и худенькая. Но не истощенная, хотя это так естественно было бы для нее. У нее крупные, но не слишком, серые с синевой, глаза. Иногда миндалевидные и очень взрослые, с тяжелыми веками и медленными движениями. Иногда совсем детские, круглые, очень живые. Она смотрит ими всегда, почти не моргая и редко переводя их, редко давая им движения. У нее правильная, чуть вытянутая головка, немного сжатая с боков, ее нельзя было бы назвать круглой, небольшая… Самые обычные глаза, в них нет какой-то особой формы или глубины, они не завораживают, когда обращены на тебя, в них не хочется вглядываться, простые девичьи, девчоночьи глаза. Маленький, полукруглый лоб, чуть-чуть выпуклый… Не такой правильный, как квадратный и прямой, но совсем девичий, без малейшего намека на излом линии волос с краев, наоборот, они, тонкие и слегка вьющиеся, касаются его своей границей со всех сторон, слегка ломанной линией выпуклой вверх дуги. Она носит их чаще всего в беспорядке, совсем не укладывая, только прихватив сзади, повыше, на идеальной формы затылке какой-то резинкой. Они очень густые у нее и почти не слипаются в пряди. Нет ничего необычного в бровях, они не похожи на крылья чайки, и когда хмурится они не такие, не такие, как… как могля бы быть, как были… нет, они скорее полукруглые, без явных изломов и немного густые… Она бывает, иногда особенно, похожа на очень молодую девушку, порой кажется, что ей можно дать не больше шестнадцати-семнадцати лет, например, когда она ест яблоко, или пьет, а потом смотрит на тебя. Она некрасиво улыбается. Когда улыбается неестественно. И очень красиво, очень задорно, когда улыбается естественно. Когда она улыбается неестественно, ее губы становятся тоньше, а у глаз появляются морщинки, и лицо ее скорее становится обыкновенным, привлекательным, но обыкновенным, она чаще всего неискренне смеется или улыбается, почти всегда неискренне, хотя и кажется иногда, что она веселая, даже смешливая. Хотя она не красиво и даже не заразительно смеется. Когда она смеется, что-то в лице ее становится глупым, ненастоящим. Хотя если хмурится, то кажется ей это тоже не идет. Лицо ее чаще всего расслабленно, но нельзя сказать, что оно плоское или не выражает никаких эмоций. Не скажешь тоже, что она маленькая или смешная, хотя она совсем еще молоденькая девушка… Губы ее часто приоткрыты. Чаще всего, они-то и есть то самое, что, вероятно, привлекло в ней всех тех, там, в Европе. Они, конечно же просто не могли пропустить ее. Внешность ее с этими губами совершенно необычна. Иногда кажется, что она просто не знает, как управляться с ними, что они просто тяжелы ей, или что она не умеет правильно ими владеть, просто научилась, но не до конца, как ребенок – есть с ножом и вилкой. Или что части их немы, бесчувственны и как будто надеты на лицо, касаются его, только в некоторых точках. Они слегка великоваты, у нее вообще немного большой рот, и расстояние от носа до верхней губы как будто тоже немного большое, а на его протяжении у самого уже начала верхней губы есть небольшой перелом, может быть только миллиметр или меньше, но очень заметный, когда она просто расслабляет лицо. Так бывает на ненастоящих, сделанных губах, но "так" только в самом широком смысле. На самом деле сосвсем не так.... Когда она расслабляет лицо, то губы ее, словно наоборот, оживают, они как воздушные подушки, как комки облаков, которыми она пробует каждый из вкусов окружения. В глаза ее, конечно же, просто невозможно смотреть, случайный взгляд ее… Она разговаривает со мной, часто… Спит, наверное, еще, закуталась в одеяло, и спит. Плечи у нее, слегка широковаты, она вообще не создает впечатление тщедушной и ноги, совсем не как спички, а даже можно сказать почти спортивные у самых бедер, и нет совсем осиной талии, но очень женская, очень девичья фигурка. Достаточно длинная шея и немного тяжеловатая линия челюсти, особенно на углах, под ушками. Да, их можно понять. Вообще, можно сказать, что смотреть на нее, может, даже вовсе опасно. Нда… Да… А разве можно такой молодой девчонке столько пить, вообще? И курить. И хоть бы что, наверняка, уже давно сидит на кухе перед телевизором и ест какие-нибудь хлебцы с отрубями да болтает с мамой. Интересно, какие у нее родители?... Танцевала вчера как сумасшедшая. Но красиво, надо признать, очень привлекательно, даже умело. Чем вот занимается целыми днями, вот чем? Ходит с каким-то непонятным человеком по странным местам и мерзнет, как птичка, вся ведь вымерзает, как не заболела до сих пор, непонятно. В башмаках этих безобразных, где она их откопала только? Где вообще такие выдают, солдатам на часах только, наверное. Говорит, что удобно, но вот как может быть удобно в таких баулах, ума не приложу.
Я повернулся на спину, открыл глаза и сильно потянулся, схватившись за изголовье кровати сзади так, что оно затрещало. Потом откинул одеяло и стал на ноги на теплый пол.
Я раздвинул шторы и тал смотреть в окно, как на площади на ледяных горках вовсю каталась детвора. Их было слышно даже здесь, и судя по их количеству, времени уже было за полдень.
Я отыскал часы, поднял брови, взглянув на них, потряс слегка тяжелой, но не болевшей головой, потрогал ее, и пошел в ванную.
Одеваясь перед зеркалом, я услышал, как ключом открывается дверь в номер. Я оглянулся и увидел замершую на пороге горничную.
- Ой, прошу прощения, - громко, слегка картавя, проговорила она, - Когда вы хотите, чтобы я сменила постель?
Я улыбнулся ей, мне очень понравился ее голос:
- Может быть немного позже. Где-то через полчаса, я как раз собирался выходить.
- Спасибо, еще раз извините, - сказала она.
Она очень странно растягивала слоги, немного искажая их, совсем непохожим на местный выговором или даже совсем ни на что непохожим, ни разу мной не слышанным образом. Я сделал несколько шагов к двери, желая, чтобы она еще сказала что-нибудь, но она уже закрыла за собой дверь. Я хотел познакомиться с ней, но не успел, и слегка подосадовав, забрал из шкафа пальто и полинкину индейскую шапочку и вышел из номера.
Я вышел на улицу на крыльцо отеля, заметил, как необычно много здесь было сегодня людей, с сумками, чемоданами и громкими голосами, чуть-чуть поежился на морозном ветру и закурил. Я стал смотреть в сторону шумящей площади и, наконец, решил пройти через нее до вчерашнего нашего с Полиной кафе, чтобы позавтракать.
На горках было полно ребятишек самых разных возрастов. Они все ужасно шумели, толкали друг друга и дышали морозными щеками на свои заиндевевшие цветные шарфики. Тут же, около карусели с паровозом, который ездил по абсолютно круглым рельсам и был давно некрашеным, стояла мохнатая лошадь с длинной растрепанной челкой, ее держала совершенно краснолицая крепкая девушка в толстых штанах и настоящих, до колена, валенках с галошами. Лошадь дышала так, как будто кто-то поджег ворох газет, и трясла головой, пока на нее залазили сразу два мальчугана, совершенно не обращавшие внимание на протесты девушки, которая пыталась своими брезентовыми варежками стащить обратно на землю хотя бы одного из них. Но больше всего шума было около странной ледяной конструкции, напоминавшей собой большущую воронку или чашку. Внутри нее, кто на облепленных снегом коленках, кто на животе или на спине, кто на четвереньках, барахтались ребята с невообразимым визгом и все, как один, старались вылезти из нее во что бы то ни стало. Другая группа, которая была, впрочем, не в пример многочисленней, расположилась вокруг чашки, и основная масса ее членов с абсолютно серьезными лицами старалась не пустить тех, кто засел внутри, наружу. Я понаблюдал все это, морщась от шума, пока не догорела сигарета, но, несмотря на невыносимую заразительность веселья, все же продолжил свой путь к кафе.
- Простите, пожалуйста!.. Простите, пожалуйста?..
Я повернулся и увидел стоявшую рядом с собой девочку лет шести-семи. Она держала в правой, когда-то раньше красной, а теперь совершенно облепленной снегом варежке веревочку от санок, которые еще докатывались позади нее, а левой, видимо, помогала себе выговорить произнесенные только что слова, точнее выговорить их достаточно громко. Сзади в санках сидел маленький еще мальчишка, укутанный так, что позой своей скорее напоминал морскую звезду, чем человека, но смотревший сурово и по-мужски. Девочка была в клетчатом пальто с круглым воротником и в красной вязанной шапочке, уши которой представляли из себя косы, точнее теперь уже косы замерзшей доисторической женщины. Надета шапка была криво, так что почти закрывала правый синий-синий глаз девочки и, напротив, совсем открывала левое ее красное ухо.
- Простите, пожалуйста, - проговорила еще раз она, - Вы не могли бы позволить воспользоваться вашим телефоном? А то в нашем разрядилась батарея, а мне срочно нужно позвонить нашей бабушке.
Я мгновенно залез в карман джинсов и извлек свой мобильный, разблокировал его и протянул в обе протянутые мокрые варежки.
- Большое спасибо, - поблагодарила девочка.
Она поправила волосы, аккуратно и медленно, с правой стороны под шапку, очевидно волнуясь, взглянула на меня снизу вверх уверенным и нарочно твердым взглядом, я скорее отвернулся и сделал вид, что смотрю куда-то в сторону, и быстро-быстро обоими большими пальчиками набрала номер.
- Вы знаете, у вас такой же телефон, как у меня.
Держа мой телефон у правого уха, от чего шапочка ее совсем встопорщилась на голове, она сунула свободную руку между большими пуговицами своего пальто и действительно достала точно такой же серый мобильный как у меня, только гораздо свежее выглядящий.
Не зная, что делать, я просто покивал головой, и стал улыбаться еще сильнее, более ничего не придумав.
- А у вас есть в нем карта памяти? У меня есть – на сто гигабайт.
Я изобразил удивленное лицо, мгновенно вспомнив Мистера Бина, и чувствуя, что уже должен буду, наконец, что-то сказать, открыл рот с вертящимся на языке «Как интересно», но, слава богу, не произнес это, а только сказал:
- Нет, у меня нет…
- А почему?
- Видишь ли,...
Но девочку уже закрыла рукой свободное ухо, прижав локоть к груди и подняв плечи, очевидно видев, как разговаривают по телефону при посторонних в шумном людном месте у мамы или старшей сестры, и возмущенным и усталым голосом произнесла:
- Бабуль, ну вот что? Мы здесь совершенно вымотались и устали. Мы ждем тебя уже скоро как больше получаса. Мы тебя ждем уже целую кучу времени. Я звоню с чужого, мама мне сегодня дала совершенно разряженный телефон. Ну хорошо. Хорошо. Только не забудь то, о чем я тебя вчера просила. Ну ты знаешь, я не могу сейчас говорить. Пока.
Она отняла телефон от уха, поправила шапочку и, развернув, передала его мне.
- Большое спасибо. Вы меня очень выручили.
- Не за что.
- До свидания.
Она развернулась, схватилась двумя руками за веревку от санок и, сильно наклонившись вперед, потащила их от меня прочь, топая черными меховыми сапожками.
Я еще постоял и посмотрел ей вслед, как качается на ее шапочке большой помпон и как она иногда проскальзывает ногами на утоптанном снегу, и отправился дальше по площади по направлению к кафе.
Когда я снял оказавшиеся колючими полинкины перчатки и вошел в теплое кафе, она уже была здесь. В черной тонкой кофте с капющоном и глубоким вырезом, из под которой по краям были видны лямки белой фланелевой майки, небрежно прихваченными сзади волосами, с узлом, похожим на прическу гимнасток, и огромной сумкой, еще не снятой с колен.
Она сидела за столиком, положив ногу на ногу, и приоткрыв едва-едва розовые, припухшие губы, и по своему обыкновению водила пальцем по строчкам меню, медленно переворачивая его страницы.
Она подняла светлые-светлые глаза, увидела меня и улыбнулась, совсем чуть-чуть.
- Ага, не ожидал, - она встала, поправила кофту на поясе сзади и убрала свои вещи со стула рядом, освобождая мне место, - Садись.
Она посмотрела прямо на меня, и я заметил, что глаза у нее еще совсем сонные, совсем ночные, с небольшими припухлостями и линиями от уголков по щекам.
- Ты голодная? – я разделся и сел за стол, положив на него локти.
Она поправила одну из лямок майки, свалившуюся ей на остренькую ключицу, и пожала плечами, отклонив голову и покосившись куда-то в сторону проходящего официанта.
- А я вот точно чего-нибудь бы съел. Чего-нибудь огромное. Как спалось?
- Очень хорошо спалось. Ты мне снился, - она широко улыбнулась и, переплетя руки и сунув их под стол, потянулась.
- Ну? И как я был? – я отобрал у нее меню и стал его разглядывать.
- Не помню, если честно… По-моему ты был ужасен, - она засмеялась, показав белые зубы и все еще нарочно не глядя на меня.
- Вот скажи, ты в таком виде еще и на машине ездишь что-ли?
- В каком это в таком? Ничего себе заявление!
- В сонном, я имею ввиду. Тебя хочется обмотать с головы до ног одеялом, - я стал рассматривать кафе и его сегодняшних посетителей.
- Да-да… Да нет, я уже проснулась. Ты, между прочим, видел, сколько времени уже? Нормальные люди уже с работы домой собираются.
- Это в четыре-то часа? В четыре часа нормальные люди с обеда возвращаются, а домой собираются только к семи.
- Нет, это НЕ нормальные люди…
- Ненормальные – это мы с тобой… Ты что будешь?
- А ты что? Я буду то же, что и ты…
- Может быть я сейчас закажу «Кровавую Мэри»?
- Ох, неплохо бы…
- Не выдумывай, я вчера пил то же, что и ты.
- Я, кстати, плохо помню, что я вчера пила, - она как-то действительно виновато улыбнулась.
- Я, честно говоря, тоже…
- Нет, правда… Я там вчера ничего дурного не наделала? А то у меня какое-то ощущение все утро…
- Дурного? Ты что, действительно не помнишь?
- Не-а…
- У-у, девушка…
Она шлепнула меня по руке.
Нам принесли поесть, и пока я уминал свою порцию, Полина только выпила половину огромного стакана колы и немного поводила вилкой по своей тарелке. Я отложил приборы, подпер голову рукой и стал смотреть на нее.
- Знаешь, на кого ты сейчас похожа?
- На кого?..
- На взъерошенного – не знаю – вороненка, допустим. Заспанного. И типа очень хмурого. Который из гнезда-то своего вылетел, но совершенно не обирался этого делать… Посмотри на меня. Хочешь расскажу, кого я сегодня встретил с утра?
- Почему вороненка-то? – она облизнула губы, как-то изнутри, чуть-чуть высунув язык, от краешка к середине.
- Ну тогда ворониху…
- Нет, тогда уж действительно вороненка, а то ворониха – это как-то на повариху, по-моему, похоже.
- Хм… как последовательно!
Она засмеялась и ноготками убрала два катышка с моего рукава.
- У тебя действительно прикольная машинка. Похожа на тебя чем-то. Выражением лица, наверное.
Она снова засмеялась и, очевидно, потихоньку стала оживать.
- Где ты там лицо у нее углядел?
- С противоположной стороны от попы, где же еще.
- Какой ты разговорчивый сегодня!
- А ты грубая и хмурая, как сова.
Она чуть-чуть приподнялась на своем стуле, снова потягиваясь всем телом и выпрямив спинку, и сильно-сильно вытянулась ко мне, специально, почти затронув моего виска лбом. Ее волосы прикоснулись ко мне, и я почувствовал, как пахнет ямочка у основания ее шеи, там, где висела сейчас тоненькая цепочка с застежкой. И немного запах вчерашнего напитка. И сигарет. И то, как она выдохнула мне на кожу, через нос.
Замерев на мгновенье, до остатков этого запаха, я не выдержал и отстранился, не решаясь нахмуриться, потому что она смотрела на меня.
- Ты помнишь, кстати, что мы сегодня в гости идем? – спросила она, отклонившись как ни в чем не бывало, и взяла свой стакан со стола.
- Помню, но смутно…
- Помнишь, что к Никите, да? – она снова так же облизнула губы, уже дважды.
- Вот про Никиту как раз не очень помню. Я не знаю, кто такой Никита, - я улыбнулся.
- Никита – очень хороший друг…
- Ну, это я уже слышал.
И снова – после небольшой паузы - она наклонилась ко мне, теперь уже совсем нарочно тронув меня лбом. С вдохом и как будто немного напряженно. Я посмотрел на нее, подняв подбородок и опустив глаза. Она смотрела на мою голову, скосив глаза.
- Тебе постричься надо, ты уже весь лохматый.
- Да?..
- Ага. Кстати, я знаю хорошего мастера. Точнее, мама его знает, - она резко отклонилась на спинку стула и сложила крестом руки, - Мы с мамой сегодня утром так ругались…
Я отобрал у нее стакан и сам сделал несколько глотков.
- Из-за чего?
- Да-а… Она и сама, наверное не знает. А я уж тем более. Так, ерунда, не обращай внимания. Так вот сейчас мы едем встречаться с Лейлой, а потом все вместе к Никитке, там все сегодня собираются.
- Неужели же все?
- Все мои друзья, - еще задумчиво начав фразу, она вдруг встрепенулась, заблестела на меня глазами и по-настоящему заулыбалась, - Так что ты просто обязательно должен быть. Ты мне обещал.
- И вот он уже машет крылышками и вовсю разевает свой крючковатый клюв. Разве я отказываюсь? – я мизинцем, чуть-чуть коснулся косточки на ее запястье.
- Только попробуй! – и она довольно сильно кулаком стукнула меня по плечу.
Сама немного испугалась своей силы и виновато растянула губы.
- Вот! Понял!
-Цепочка крутая у тебя, нравится мне…
Она, скосив глаза, как я еще ни разу не видел у нее, приподнялась на своем стуле, выгнула спину, и опять потянула ко мне лицо, в третий раз, посмотрела на мой лоб, опустила глаза, и коснулась губами моей щеки внизу, совеем близко к губам. Потом, едва отстранившись и поставив руки на стол, поцеловала в губы, сильно с выдохом и стоном. Я почувствовал ее мокрый язык, совсем маленький, по сравнению с мягкими, почти воздушными, чуть сладковатыми на вкус губами…
Она отстранилась и опустила в пол глаза. Я понял, что меня совсем не ошеломило то, что она сделала, хотя должно было. Мне не понравилось это – вкус был не очень приятный. Но зато какой румянец проступил на ее до сих пор еще бледных щеках, сильный-сильный, так, что зарделись и уши, они стали почти шоколадными из-за ее загара…
Когда она одевала куртку, которую я ей подавал, я снова потянул носом, чтобы услышать ее запах, еще вчерашний, едва уловимый, сладкий и немного неприятный, немного вяжущий, только ее одной запах, с которым снова я был рядом. Мне захотелось ей что-то сказать, но я снова увидел ее очень знакомые, по которым одновременно успел и не успел соскучиться, движения, движения рук и головы, всего тела, плеч. Я отпустил ее легкую курточку и немного постоял, не двигаясь, смотря на нее. Она поправила воротник, взяла сумку и повернулась ко мне лицом.
- Чего ты так смотришь? – и улыбнулась.
Мы стояли у тротуара на большом, шумном перекрестке и ждали Лейлу, Полина как раз набирала ее по телефону. Здесь было много самых разных машин, автобусов, - еще старых, круглых, - троллейбусов, месивших снег своими огромными серыми колесами, людей, спешащих во все стороны мимо нас, звуков, людского говора, дыхания, шагов. Я старался пропускать все это мимо себя, не останавливая ни на чем взгляд, не прислушиваясь, и как можно чаще глядя на Полину. Она стояла совсем рядом, почти касаясь локтем моего живота, скосолапя носки мягких замшевых сапожек без каблуков и держа в одной руке свой маленький телефон а в другой зажженную сигарету. Капюшон ее упал сзади так низко, что почти была видна спина с косточкой позвонка и как начинались лопатки.
Лейлу я увидел первым, и вопреки моим ожиданиям и восточному имени, она оказалась светлой блондинкой с очень миловидным лицом, глубокими синими глазами и приятной улыбкой. И осанкой и даже прической она была похожа на Полину, со вкусом одета, с медленными, красивыми движениями.
Она помахала нам рукой, улыбаясь, бросила на меня неприятный взгляд и подошла к Полине вплотную. Я отступил на шаг, старательно улыбаясь.
…Дальше произошло то, чего я никак не ожидал сейчас, но о чем, конечно же, вполне мог бы заблаговременно догадаться. Я посмотрел на Полину, уже по привычке ища ее, но почти с ужасом заметил выражение ее лица, то, как она вытянулась, заметив подругу, как она наклонила голову и как улыбалась, и во мне возникло такое безобразное желание тут же развернуться и уйти, что я, почти оглушенный, бросил все силы на борьбу с ним во все те несколько секунд, до того, как Полина стала представлять меня.
С облегчением я заметил, что успел побледнеть еще до того, как эта девушка перевела на меня взгляд, как и справиться с началом сильного сердцебиения. Одна мысль о том, что мне нужно будет сейчас говорить с ней, почти вызвала панику.,я чуть ли не задрожал, по крайней мере голова, подбородок, и еще что-то… Но к счастью я бросил короткий взгляд на все еще косолапые, и точно такие же, как и минуту назад ступни Полины, и уже смог поднять глаза и взглянуть таки прямо на этого совершенно нового человека.
Лейла приветливо подала мне белую руку и чуть-чуть вытянула шею, странно приблизившись, но я не успел понять, что это жест дружеского поцелуя. Я поздоровался и сунул в карманы сильно мешающие мне руки. Я смотрел на нее еще несколько минут непрерывно, поймав себя на том, что боюсь перевести взгляд в сторону Полины. Я видел, но совершенно не слышал, как девушки обменивались какими-то словами, уже обе развернувшись ко мне и образовав вместе со мной небольшой круг. Я все-таки решился посмотреть направо, туда где была Полина, понимая, что пусть уж лучше так сейчас, чем вообще никак, и в этот раз она показалась мне лучше. Я сразу нашел ее глазами и дальше, с каждым вздохом стал успокаиваться и немного унимать свое волнение. Чувствовал, как по позвоночнику у меня одна за другой сбегают капли. Девушки все это время, впрочем, конечно же, не слишком продолжительное, - хотя наверняка я не мог бы сказать, - продолжали что-то говорить друг другу, Полина не смотря на меня, а Лейла бросая на меня взгляды изредка и столько, сколько нужно, так что в конце концов, успокоившись, я услышал и вполне своевременно среагировал на адресованный мне вопрос…
Спросила меня Полина:
- Зайдем сюда? – и кивнула на кафе позади себя, - Лейла сказала, что это очень хорошее место.
Лейла утвердительно покивала. Я, разумеется, согласился.
Помещение оказалось ярким, выкрашенным внутри в разные цвета и необычной формы столиками и красными диванами вокруг них. Мы заняли место у прозрачной стеклянной перегородки между двумя залами. Полина разделась и села рядом с подругой на диван. Я сел напротив них на стул.
- Да, действительно интересно здесь, - оглядываясь, сказала Полина.
- Ага. Это вот новое заведение, - более высоким чем у Полины голосом проговорила Лейла, - Между прочим знаешь, чье оно?
- Чье?
- Ольгу Синицыну помнишь? Из вэшек, из параллельного?
- А, конечно!
- Брата ее, у нее же старший брат был, ты еще, помнишь, спрашивала тогда, что это за парень на тебя так глазеет. Ну когда последний раз в «Каире» были.
- Такой высокий, черненький?
- Ну да. Вот это его. Он теперь активно всем этим ресторанным бизнесом занимается, вот кафе открыл, а будет, вроде как, целая сеть, и еще хочет ресторан сделать, прэмиум-класса, - она нарочно исковеркала слово «премиум», - где-то в центре. В общем весь вот такой.
- Да-а, молодец какой. А по виду вроде бы и не скажешь, - Полина засмеялась, и не смотрела на меня.
- Ой, ну конечно! Там в ваших европах, конечно, все двухметровые красавцы с масляными глазами, а у нас вот так вот, по-простому.
- Ты лучше скажи, когда со своим познакомишь?
- Как-нибудь обязательно.
- Как его, Александр, ты говорила?
- Алексей.
- Алексей, прости. А ты так и зовешь его «Алексей»? «Алексей, вы не могли бы подойти ко мне?».
- «Вы не могли бы взять мою муфту»!
- Ну да, как это – в той-то старой книжке: нового мужа она очень боялась и звала его не по имени и даже не по имени-отчеству, а по фамилии…
- Товарищ Бендер! – они сказали это вместе и засмеялись.
Я тоже растянул лицо в улыбке, но они не увидели этого. Я вспомнил, что должен был позвать официанта, но он как раз сам подошел к нам.
- Может быть выпьем что-нибудь? – спросила, обращаясь ко мне Лейла, - За знакомство.
- Я же на машинке, - сказала Полина.
- Ага? Да ты что, это вот твоя что-ли красненькая? – Лейла повернулась к ней.
- Угу.
- А мне, кстати, не нравится на Купере такой цвет почему-то. Да, простите…, - Лейла взглянула на официанта, - Ну и чего, позвони, пусть ее заберет кто-нибудь?
- Ну, в принципе, да…
- Ты чего вообще, к Никитосу на машине собралась?
- А что такое?
- Да ничего. Сама знаешь, как он прореагирует.
Полина взмахнула рукой с выражением лица, которого я еще не видел у нее…
- Ой, господи!..
- Давай, решайся уже! Я, например, точно что-нибудь бы выпила.
Полина, поправила волосы своим старым движением, которое я заметил, и наклонилась к столу:
- Уговорила…
Она выбрала какой-то коктейль с непонятным мне названием, точно такой же, как Лейла. Наступила моя очередь.
- А я, кстати, могу, тебе порекомендовать, - вдруг проговорила Лейла, мне, - Я, конечно, прошу прощения, что вмешиваюсь, - она демонстративно покачала головой и глянула на Полину, - Но вот мне очень рекомендовали здешний «Манхэттен», один знакомый знаток говорит, что он здесь такой…, как надо в общем. Вон там, на последней странице. Я покажу.
Она протянула руку и показала мне строчку в меню пальцем. Я послушно выбрал «Манхэттен», и официант ушел. Девушки закурили, и я, вспомнив о сигаретах, с облегчением достал свою пачку.
Полина снова стала говорить со своей подругой, а я тщательно слушал их, стараясь целиком вникать в смысл сказанного. Где успевал, пытался продолжить услышанное в воображении, тщательно улыбался и даже хмыкал, когда они шутили, глядя в основном на Лейлу; когда она не обращалась ко мне, я мог это делать. Лишь иногда, не выдержав, я переводил взгляд налево, туда, где сидела Полина, надеясь, что хотя бы теперь увижу там то, что хочу. Но каждый раз безрезультатно, и я снова отводил глаза. Успев успокоиться перед самым входом, от этого теперь я снова чувствовал, как дышу, и очень старался сбивать с сигареты пепел в пепельницу без дрожи пальцев. Я все никак не мог отдышаться.
Постепенно, наблюдая Лейлу со стороны, я стал бояться, что вот сейчас она обратится ко мне, вот сейчас, вот сейчас, а я совсем, совершенно не видел себя способным что-то просто произнести, не только сказать что-то соответствующее ситуации. Я боялся, что как только начну говорить, мой голос задрожит или как-то неудачно сорвется… Поэтому я стал опускать глаза, как только мне казалась, что она собирается посмотреть на меня. Вообще, самое большое, что мне хотелось, это немедленно встать и уйти домой. Причем не сюда, в гостиницу, а в Москву, в свою квартиру. Говорить, глядя ей в глаза, я не смог бы абсолютно точно.
Но заговорила со мной как раз Полина. Они обсуждали какой-то европейский город из тех, о которых я не слышал, и сошлись на одинаковом мнении о нем. Возникла пауза, они обе не смотрели на меня и улыбались, но Полина внезапно вскинула глаза и спросила меня:
- А ты был в Европе, я не помню?
Я кивнул, старательно сохраняя улыбку, а она повернулась к подруге и продолжила разговор.
Я почувствовал, как пробежали по спине мурашки, и как мелко-мелко, из стороны в сторону, стала подрагивать моя голова. Бросив взгляд на Лейлу, я едва не поморщился и тут же встал, чтобы уйти. Но я вовремя поймал себя, успел сделать вид, что достаю что-то из кармана своего пальто и сел на место.
Нам принесли напитки, и мы чокнулись. Я попробовал из своего бокала, длинным глотком, поставил его на стол и стал вращать пальцами.
- Ну как? – это спросила меня Полина.
Эти ее слова немного успокоили меня и позволили сидеть на месте дальше. Я не мог смотреть на Лейлу, совсем…
Но, мало-помалу, у Полины со временем опять стала та же улыбка, что и вчера, в темноте, и я снова увидел, как она поправляет лямочки своей майки.
- Как там Наташка? – спросила она Полину.
- В Москве-то? Да все хорошо, вроде бы, у нее. Ну как мне, по крайней мере, показалось. Такой мужчинка у нее солидный…
Лейла покивала.
- Хотя, по-моему, слишком уж настырно предлагал мне выпить.
- Ну это, может, тебе так показалось.
- Да нет… Хотя может быть… - Полина повела серьезными глазами, - А так очень приятно было их повидать, они меня хорошо встретили. И проводили тоже.
- Как, кстати, родители твои ко всему этому отнеслись? Ну… к приезду… Ну то есть… ты понимаешь, я просто спрашиваю…
- Да, я понимаю. Как отнеслись, мама, по-моему, с ума сходит от счастья. Она даже курить решила бросить.
- Я сто лет Анну Артемьевну не видела, кстати…
- Да. Папа тоже. Рады в общем.
Лейла снова кивнула и отвела свои глаза.
- Расскажи лучше, как там Никитка? – спросила Полина, - Ты хоть навещаешь его?
- Вот, Полин, ты будешь ругаться, но совсем не навещаю.
- Почему?
- Не знаю. Все как-то не до того было. Я его звала много раз в гости, но он ни разу не пришел.
- Ну да, конечно. Александр, - Полина улыбнулась, - Вот ты по Лиссабонам разъезжаешь, а он там один сидит, бедный. Несчастный.
Она сказала это с такой улыбкой, какую я видел у нее сегодня утром, вместе с тем же выражением глаз и формой губ. Я почти улыбнулся, увидев это.
- Нет, я очень беспокоюсь. Каждый день, буквально, беспокоюсь, как там Никитосик один сидит, что…
Они обе весело засмеялись, и Полина толкнула подругу большим пальцем в плечо.
- Ой, а сама, кстати говоря, - сказала Лейла, - Ты когда уже приехала-то? Ну вот то-то и оно. Так что я не знаю, как она там вообще. А в Лиссабоне мы, между прочим, очень интересно отдохнули. В такой, специфической стилистике, так скажем.
- Нда-а?
- Ага-ага...
- Андрей говорит, что нельзя «между прочим говорить», - Полина очень неприятно улыбнулась мне.
- И правильно говорит. Слова-паразиты надо исключать из лексикона, - Лейла тоже посмотрела на меня.
- Андрей, а вы в Москве давно живете? – спросила она меня, глядя прямо на меня.
Я почувствовал, что резко краснею.
- Нет. То есть, не очень… не так недавно, - ответил я еле слышно.
- Не поняла? – Лейла характерно для этой фразы дернула бровями. Полина в это время отклонилась на спинку дивана, пила из трубочки свой коктейль и не смотрела на нас.
- Не так давно, - кашлянув, повторил я, - Семь лет только.
- Ничего себе, не так давно! – она вежливо удивилась, - А кем вы работаете?
Я чувствовал что-то неправильное в этих вопросах, сообразил и сказал то, что надо было сказать:
- Можно на ты.
Она сразу же улыбнулась. Очень мило кстати.
- Ты кем работаешь?
Я постарался незаметнее вдохнуть:
- Менеджером в ИТ-компании, - и вспомнив про Полину добавил, - Работал не так давно… До недавнего времени. Теперь я просто здесь.
Мы поймали такси и отправились в гости к Никите. Лейла решила, что нам нужно еще заехать купить вина, так что пока еще, к моей радости, мы двигались в каком-то другом направлении. Полина раскраснелась, ее глазки поблескивали, она держала подругу под руку и как-то неуверенно стояла, пока я ловил машину. Я заметил, что Лейла немного ниже ее.
Уже стемнело, когда мы приехали в один из дворов со старыми сталинскими домами в центре города. Мы все немного поспорили, должен ли я один платить за проезд, а потом вылезли из машины. Я вышел первым.
Отчего-то я решил помочь девушкам выходить, подавая им руку. Первой мне ее сунула Лейла, я понял это сразу, как только увидел ее светлую, но очень похожую на полинкину кисть. Лейла поблагодарила и остановилась рядом, что-то поправляя в своей одежде. Второй была Полина, и сейчас у нее была совсем другая рука, и взяла она меня за руку сама, по-другому. Как только я почувствовал эту разницу, легкая но очень чувствительная, теплая волна прошла изнутри меня, от живота к груди, замерев где-то суть выше солнечного сплетения. От нее я даже немного запоздал отойти назад, чтобы пропустить Полину.
Я как-то стал хуже слышать, такое впечатление было... Девушки что-то говорили мне, но я не слышал, что именно, я просто послушно, с замершей улыбкой поплелся вслед за ними к подъезду, не сводя глаз с Полины. И только за железной дверью и в запахе помещения я вспомнил, что мы идем куда-то и куда именно мы идем, так что ощутил довольно явные страх и отвращение. Пешком мы поднялись к квартире, и Лейла позвонила в дверь. Мне оставались какие-то секунды, я уставился на коричневую дверь и красную ручку на ней.
Встречать нас вышел высокий парень, лет примерно двадцати пяти, с взъерошенными волосами и небольшими, но неприятно цепкими светлыми глазами. Он устало и приветливо улыбнулся Лейле и взмахом руки пригласил нас всех входить. Одет он был в самую обычную белую футболку и джинсы. Лейла шла первой, а я едва переступил порог.
- Никитка, привет! – она потянулась к нему губами, они поцеловали друг друга в щеки, - Вот, кого я тебе привела, смотри.
Она с улыбкой отошла в сторону и пропустила вперед Полину. Парень увидел ее, замер, потом сразу стал переминаться с ногу на ногу, широко заулыбался и проговорил:
- Вот она, наша звездочка! Привет, привет, маленькая!
- Приве-ет! - как то странно протянула Полина и остановилась, глядя на него полными, совершенно детскими глазами, и очень застенчиво улыбаясь, совсем без складок под глазами, - Никитосик, как ты тут?
Они обнялись для поцелуя, и Полина, обхватив парня за шею обеими руками вместе с болтающейся на локте сумкой, прижалась к нему щекой. Я увидел, как на глазах ее показались слезы. Я никогда еще не видел такого выражения ее лица и таких движений.
Парень отпустил ее, и Полина виновато подняла голову вверх, стараясь, чтоб не побежали слезы, а он держал ее за локти и рассматривал.
- Да ты, женщина, как-то выше даже ростом стала, по-моему!
- И, смотри, я еще без каблуков, между прочим!
- Вот и я говорю! Европейская женщина… Худющая какая!
Полина уже освободила ручки, глубоко вздохнула, успокаиваясь, и по-детски засмеялась.
- Между прочим, у нас это не комплимент уже совсем, а совсем наоборот.
- Да-а?!
- Да…
- У кого это «у нас»? Фэйшн-пипл?
- Ага…
- Ну проходи давай, - парень перевел взгляд на меня, все еще сохраняя улыбку.
Быстрым, но очень глубоким, отвратительным взглядом он посмотрел мне прямо в глаза и протянул руку.
- Никита.
- Андрей, - я пожал его руку и протянул в ответ нашу бутылку вина.
Полина разделась, скинув с себя свою курточку, и мы прошли в комнату, куда нас пригласил Никита.
Это была большая и недавно отремонтированная, светлая комната, полупустая, только в центре ее стоял большой низкий стол с диванами и креслами вокруг. Я не заметил в комнате ни единого признака, что-либо говорящего о ее хозяине, все было почти так, как в любом номере отеля. Моем, например. Я поймал себя на этой мысли и понял, как неприятно и совершенно не к месту возникла она, очень необычно и потому еще более неприятно. Я старался не смотреть на Никиту, но все равно слышал его голос, басящий в моих ушах, даже если не разбирать сами слова. Но здесь была, все еще была, хотя в этом месте ее стало еще меньше, Полина, и я решил держаться.
Мы расселись вокруг стола, пока хозяин ушел куда-то из комнаты; девушки сели напротив меня на один из диванов, а я опустился в кресло. Мы порядочно выпили в кафе, и я чувствовал головокружение. Теперь они обе сидели еще дальше от меня чем раньше.
Вернулся Никита с винными бокалами и сел справа от меня, тоже в кресло, рядом с Полиной. Я увидел, что Лейла достала сигарету и тоже и с облегчением закурил.
- Ну, давай, рассказывай, - сказал Никита, - Ты, во-первых, когда уже приехала, признавайся.
- Давно уже.
- Ну вот. И чего?
- Не ругайся, - она сидела, наклонившись вперед и положив локти на колени, - Я знаешь, между прочим, как стремилась к тебе зайти, вон Лейла тебе подтвердит!
- Ну ладно. Я, честно говоря привык уже, что вы все меня побросали, так, что я, кстати, говоря, даже прошлый Новый год в одиночестве встречал.
- Да ты что! – Полина немного поправила то, на чем сидела, подарив мне это движение, и снова стала смотреть на нее во все глаза.
- Да, вот представь! Правда потом меня забрали к Николаеву на дачу, но ***ло-то я совершенно один вот тут, на кухне слушал. Знаешь, стоя, почти в постойке смирно, вот так вот.
- Кошмар! – она даже изумилась весело.
- Николаев, это наша местная знаменитость, - вдруг сказала мне чуть тише их Лейла, а я не сразу сообразил перевести на нее взгляд, - Так вот это его внук, Сева, про кого Никита говорит. Хотя, я, наверное, зря говорю, ты, наверное, и сам знаешь.
Я улыбнулся и, моргнув, покивал ей.
- Да, я теперь все больше там…, - продолжал Никита.
- На этой самой легендарной даче?
- Ну да.
- А ты же совсем из …? И родился здесь? – снова говорила мне Лейла.
- Да. Родился.
Она кивнула, задержала немного взгляд и перевела его на Полину.
- И чего ты там делаешь? – продолжала говорить с парнем Полина.
- Я? Хожу в космос.
- О-о-о! – обе девушки закатились смехом, - Ну, понятно!
- Вот ты смеешься все…
- Я и вовсе не смеюсь, кстати. Наоборот, я только жду от тебя приглашения туда, мы с Лейлой ждем. Так что давай-давай…
- Обязательно съездим. Вот, кстати, можно будет и Новый год там закончить, я думаю. Хотя, конечно, это и не совсем правильно будет.
- Господи, они и в Новый год что-ли там?
- Обязательно.
- Вообще что-ли безвылазно?
- Абсолютно. Там только народ сменяется, как мне сам Сева говорил, а так – все непрерывно.
Полина покачала головой, ничего не сказав. Немного помолчали, Лейла поправляла что-то у себя на лице. У меня дрожали руки.
- Очень приятно тебя снова здесь видеть, - опять заговорил Никита. Немного другим голосом.
- Спасибо.
- Нет, правда. Я очень рад. Как вообще чувствуешь себя?
- Да все хорошо. Я вот когда последний раз в фейсбуке переписывались, после этого сильно изменилась…
- Я вижу.
- Все вообще изменилось. Кстати спасибо, очень... Ну за тогдашнее короче… Ну ты понял.
Никита кивнул и долго еще смотрел на нее. Полина наклонила голову и опустила взгляд.
Я немного пошевелился и понял, что больше не могу просто сидеть и смотреть на них. Непонятно было совершенно, как я оказался среди этих людей, и кто вообще эти люди… У основания шеи, сзади справа, немного заныло, я сделал глубокую затяжку и вспомнил, как помогал Полине выйти из машины. Воспоминание прошло по всему телу моей обычной волной. Все отступило, я снова поднял на нее глаза. Она сидела далеко, и я не все слова ее слышал, она по-другому улыбалась, по-другому двигалась, я не видел ее глаз, почти не видел, они были в свете этой комнаты, но все-таки я сидел, смотрел на нее и ждал, когда она посмотрит на меня. Я подумал именно об этом и успокоился, даже вздохнул, и мурашки отступили от висков. Только взглядом, одним, быстрым, вскользь, но по мне; я уже не очень хорошо слышал, о чем они говорили…
- Ну а сам-то ты как живешь, Никитка? Где ты сейчас, чем занимаешься? – она продолжала вести беседу с Никитой.
- Да, знаешь, ничем… как-то ничем, если уж честно признаваться, то так. Что-то пытался продолжать из старого, но все как-то разбежались. Лейла вот, совеем другими теперь делами увлечена…
Лейла фыркнула и поморгала глазами.
- …Пашка Александров в Москве, а новых я никого найти не смог так и. В общем, как ты правильно тогда и считала, что нет людей, и некому поддерживать саму идею.
- Ну я не в этом же смысле говорила…
- В этом, в этом, все правильно ты говорила. Ты всегда была умненькая девочка у нас, - он улыбнулся.
- Мы раньше с Никитой и Полиной начинали газету делать здесь в городе, - вдруг сказала мне Лейла. Шепотом, но я все равно вздрогнул, - У Никиты была очень хорошая идея, мы даже конкурс федеральный выиграли, нам какие-то субсидии правительство республики обещало… Да… Мы еше школьницы с Полинкой были. Ну там еще люди были…
Полина продолжала смотреть на Никиту.
- А Саша?
- Он сейчас где-то программистом работает, делает какие-то проекты для американцев, что-ли. Он сейчас придет, кстати.
- Да ты что!
- Ну конечно, я всех собрал, а как ты думала? Дима Брагин будет с какой-то новой девушкой, по-моему, и Влад.
Страх снова дал мне почувствовать себя, когда я услышал это.
- Ну про этих то я знаю. Ой, кстати, а что это мы, первые? – она бросила взгляд на часы над моей головой, - А у них у всех как дела?
- Вот сама и узнаешь.
- Ну скажи! Димка уже сосем большой дядька, наверное?
- Еще какой дядька, я бы сказал.
- Все никак не могу забыть, какой он тогда геморрой себе на задницу нажил, - с ухмылкой сказала Полина, а я тут же непроизвольно пошевелился.
- Ага…
- Но самый распрекрасный Владик у нас.
- А он что?
- Он, как это называется, бизнесмен теперь у нас… бизнесмэн.
- Бизнесмэнт?
- Бизнесмэнт, да. Какие-то автосервисы, автосалоны, автомастерские или еще каое-то «авто» там. И не «авто». Весь в делах. Говорил, что собирается в новый клуб вкладываться. В общем, понимаешь. Ну, сама все расспросишь у них. Очень рад, что ты здесь, Полиш, - он подался вперед и коснулся ее руки. И.. и… так очень красиво… Очень красиво, очень нежно, очень… Я даже улыбнулся и выпрямил спину.
Никита взял в руки бутылку с вином и долил нам в бокалы. Он поднял глаза и снова, тем неприятным взглядом посмотрел на меня. Я, к счастью, как раз прикуривал сигарету.
- Как златоглавая там? – спросил он меня.
Все они стали смотреть на меня, даже Полина. Но я не стал поворачиваться к ней, и очень порадовался на себя за это.
- СтоИт, - и за это «стоит», тоже. Я совсем не ожидал, что мой голос прозвучит так твердо. А очень даже прозвучал.
- Я тоже все больше и больше стал задумываться о Москве, - продолжал Никита.
Он немного смягчил свои глаза, и теперь смотрел так, как должен был бы смотреть, я так понимал это.
- У меня вся семья, родители там, а я вот пока здесь. У тебя там дело какое-то свое?
- Нет, - я тщательно, изо всех сил старался держать взгляд в его глазах, но отворачивался каждый раз спустя лишь секунду, - Я работал в крупной ИТ-компании.
Он покивал и несколько секунд помолчал.
- Работал?
Позже в квартиру еще пришли люди. Молодой паренек с большими темными глазами, скромно одетый и очень взволнованный, не реагировавший на шутки и все больше молчавший в продолжении всего вечера. Он принес цветы Полине, она с умилением приняла их и поцеловала его в щеку. Затем пара ребят, громкоголосых и веселых: совсем молоденькая девушка, Лейла мне позже сказала, что ей всего только семнадцать лет, и парень, с крупными чертами лица, большим подбородком и в широких штанах с накладными карманами. Они развалились на диване и проявляли интерес к Полине только в первое время, а потом больше занимались друг другом. Девушка была худенькая, темноволосая и с обнаженной талией.
Последним пришел, очевидно тот, кого Никита называл бизнесменом. Это был высокий парень, одних лет с Никитой, с длинными волосами на затылке и в ярком, розовом свитере…
…Я сидел в своем кресле, чудом справлялся с давящей на мои уши музыкой, смотрел на пару, - только они кроме меня остались сидеть, и считал время, сколько не видел Полину. Она вышла куда-то, ее не было в поле моего зрения, хотя я постоянно вскидывал глаза со стола и оглядывался, надеясь поймать ее. Встать и пойти ее искать мне не давал только страх того, что я могу напороться на кого-то из людей и почувствовать на себе взгляд глаз, быть обязанным произносить что-то, что-то говорить…
Мало-помалу я дошел до того, что внезапно вернулся к себе в номер, к своей постели и окну. Я оглядывался в своей комнате, замечая разные ее детали и ее полутемные черты. Глазами я наткнулся на кресло с какой-то моей одеждой на нем, смятой, или небрежно брошенной там, плохо различаемой… Увидев ее, я очень удивился, стал смотреть на ее цвета а потом вспомнил о фонаре, который был заметен из моего номера по ночам, если выйти на балкон и посмотреть влево, где были деревья. Он был ярким, не желтым, а чисто-чисто белым своим светом, разлетающимися лучами по всем деревьям и снегу под ним. Я понял, что еще немного, и увижу чье-то лицо. Мне в тот же миг стало так бешено страшно, что я вскочил с кресла и стал беспорядочно ходить по комнате, забыв обо всех, кто еще был в ней. Мне казалось, что я могу не успеть найти ее, я не знал, где она именно, поэтому я выскочил в коридор, к платяному шкафу, нашел ее куртку, схватил и изо всех сил сжал ее рукав в своем кулаке. Потом коснулся ее носом и потянул в себя, все что смог; мне показалось мало, и я языком несколько раз лизнул искусственный мех на внутренней поверхности ее капюшона, залез туда всем лицом, носом...
Что-то осталось у меня на языке, мне показалось неприятным это. Мне стало жарко, я почувствовал свои мокрые ладони, я стоял в углу в темном коридоре и водил рукой по своим волосам, просто стараясь хоть немного уняться. Затем я не выдержал, быстро, и стараясь делать это беззвучно, натянул свои сапоги, открыл входную дверь и вышел на лестничную площадку, сбежав один пролет вниз по ступеням, к окну. Дрожа, как бешеный, я, дергая, достал из кармана свой телефон, подумал о том, что у него должен гореть экран, набрал свой собственный номер и приложил его к уху; если кто-то выйдет, я просто сделаю вид, что говорю по телефону, - там же внутри гремела музыка…
Я вернулся в квартиру, мне не оставалось сейчас ничего другого, поэтому я просто, все еще держа перед собой телефон с горящим экраном вошел в комнату, поднял глаза и как мог улыбнулся первому, кто взглянул на меня. Это была Полина. Очень помню, что не сразу узнал ее.. Не то, чтобы как-то сильно, но не сразу… Я очень хотел подойти и сесть рядом с ней, втиснуться туда, с краю, но места не было, и я, не зная, как совладать с руками, опустился на свое прежнее место. Не знаю, что было тогда на моем лице, меня уже мало интересовало это, я только сел и наклонился над столом, вперед.
- Ты где был? Я тебя потеряла…, - сказала мне Полина и длинно посмотрела на меня.
Она протянула мне сигарету с …, я коснулся ее пальцев, когда забирал ее.
Мы обсуждали то, что собираемся делать на Новый год. Никита говорил громко, смотря на всех по очереди, улыбаясь и шутя. Он часто переспрашивал нас с Полиной, про московские и европейские клубы, сетовал, что здесь в городе, все-таки не так весело можно провести этот праздник, но постепенно сообща мы наметили какую-то, довольно стройную программу действий.
Ребята разошлись по квартире. Влад и Дима - парень с молодой девушкой, о чем-то говорили около окна и курили в открытую форточку, Лейла с Наташей – подругой Димы, сидели рядышком передо мной, близко-близко друг к другу и перешептывались, кивая друг другу. Полины, Саши – паренька с цветами, и Никиты снова не было в комнате, но я слышал, как шумит где-то на кухне вода и голоса оттуда. Звучала какая- то восточная, или похожая на восточную музыка, в комнате было темно и душно, только от открытого окна веяло сильным ночным морозом.
Ко мне подсел Влад и предложил выпить понемногу скотча; он что-то расспрашивал меня о работе, я отвечал, впрочем, слова проходили, не касаясь, меня, я чувствовал, что сильно пьян. Потом мы с ним пошли искать Полину, он много чего мне рассказывал о ней, я понял, что они давние друзья, еще со школы, вместе ходили что-то изучать, хотя он и был старше ее.
Полина сидела на кухне на полу, у батареи, скрестив ноги, и курила, рядом с ней сидел Саша, а Никита стоял у раковины и споласкивал в ней что-то из посуды, одновременно поддерживая с ними какой-то разговор. Полина улыбалась совершенно мокрыми, заплаканными глазами и немного шмыгала порозовевшим носом. Меня качнуло, как она улыбнулась мне, когда увидела нас с Владом. Волосы ее немного растрепались на затылке и чуть-чуть надо лбом. Влад подошел к ней, присел на корточки и что-то сказал, потом поднял ее и обнял; Полина в этот момент держала руку с сигаретой немного отставленной, чтобы не задеть его.
Мы поехали в клуб, душный, жаркий, дымный, грохочущий клуб, меньший того, где мы были вчера, но с совершеннейшей тьмой народа. Мы долго стояли на входе, в небольшом закутке, у кассы, Полина вошла последней, и улыбалась с яркими пятнами на щеках и блестящими, мокрыми глазами, расстегивая свою куртку с капюшоном. Мы так и не смогли найти столик и едва пробились к стойке, чтобы заказать напитки. Пришел Алексей, молодой человек Лейлы, светловолосый и слегка тучный парень, говоривший неожиданно высоким голосом, по всей видимости вырванный откуда-то с дороги, потому что одет он был не подходяще к месту. Полина танцевала с Владом, подняв руки и совершенно забывшись, он касался ее сзади за талию и живот, держа подбородок у нее на плече. Навязчивый ритм музыки, много дыма и света, мы едва видели их; рядом Лейла о чем-то серьезно говорила с этим своим Алексеем, Дима и Наташа пропали, а Никита стоял рядом и старался рассказать мне о том, как работал переводчиком и экскурсоводом на круизном лайнере. Потом Полина отстранилась от Влада и танцевала одна, очень жестко и ритмично, но он все равно был около нее и оберегал всякий раз, когда кто-то из незнакомых ребят приближался к ней слишком сильно; он загораживал ее своей широкой фигурой, держа за спину, а она заводила руки ему за голову, останавливая плечи и продолжая двигать только бедрами, потом сразу же отталкивала его и отворачивалась. К Лейле подходили незнакомые девушки и, видимо, что-то прямо спрашивали, Лейла отвечала неохотно и хмурилась, а я увидел несколько вспышек фотоаппарата прямо перед Полиной. Никита, протискиваясь сквозь людей, быстро ушел в сторону фотографа и вернулся несколько минут спустя с карточкой памяти в руках…
Мы с ним решили, что здесь уж совсем тесно, а пришедший запыхавшийся и потный Влад, выпил бутылку воды, предложив походя какое-то новое место, и мы на двух машинах отправились туда. Я сидел рядом с Полиной, и она всю дорогу держала меня за руку, сжимая крепко-крепко, но не смотрела на меня.
В новом месте, были свободные столики, это был маленький, почти домашней обстановки клуб, с пультом на столе прямо в танцполе и легкой, ненавязчивой музыкой. Здесь были диваны, на которых можно было лежать, а Влад попросил девушкам кальян, сами же мы пили только воду. Время было уже позднее и вокруг нас множество людей лежали на белых диванах, только кое-где у столиков стояли девушки в белых майках и танцевали. У нас так делала Наташа, в темных очках на тонком носике.
Полина с Лейлой пропали, их долго не было; я нашел их позже, в коридоре к туалетам; они сидели на корточках у стены, Полина, закрыв лицо ладонями и подняв худые плечи, плакала навзрыв, а Лейла держала ее за предплечье и что-то говорила, виновато но не растерянно глянув на меня, когда заметила.
Не пойми откуда взявшийся Никита поднял ее на руки и даже сколько-то пронес, потом она выпрямила ноги, опустила их на землю и пошла сама, глядя в пол и глубоко и рывками вздыхая, потом освободилась от чужых рук совсем и стала оглядываться, ища кого-то; оказалось, что меня.
Она расплакалась еще раз, когда прощалась со всеми уже на улице, около открытой дверцы такси; Никита посадил нас в машину двоих и сказал адрес квартиры, где мы вчера с ней обедали. Мы уезжали, а они все еще оставались сзади и смотрели нам вслед.
В машине она легла головой мне на колени и положив ладони под щеку. Нам пришлось один раз остановиться; ее вырвало.
Но к квартире она поднялась своими ногами, почти уверенно, только вздыхая и поднимая голову. Она закурила, пока я открывал дверь и включал свет. Я впустил ее первой, она сделала несколько шагов и села на столик у входа с совершенно бледным лицом и остановившимся взглядом. Сам не знаю, каким образом, но, дрожащий, я подошел к ней и несколько раз, надавливая на затылок, заставил ее понаклоняться вперед – очень уж бледная была, после чего она подняла на меня тупые глаза, не узнавая. Я снял с нее сапоги, поднял на руки и положил в спальне на покрывало, закрыв им же сверху. Свет небольшого ночника выключать не стал.
Я прошел обратно в холл, вышел на лестничную площадку, где кроме фонящих ламп не было слышно ни звука, и выкурил две сигареты подряд. Потом поднялся в квартиру, закрыл дверь и лег на диван в холле. Глаз закрыть пока я не мог. Меня всего-всего, насквозь, сверху до низу колотило от безобразной, безграничной, нескончаемой, непрерываемой, непередаваемой радости…
…Я совсем не мог уснуть. Мне было душно, жарко, на языке оставался неприятный привкус, я часто вставал на ноги и делал несколько шагов по темной комнате, а когда снова ложился, не мог закрыть глаза, ужасно кружилась голова. Но обращал я на это внимание едва-едва, больше меня занимало то, как отдавая во всем теле стучало сердце, и то, как периодически, жаркие, сжимающие мой живот волны, проходили по всему телу, не давая лежать спокойно больше минуты. Я чувствовал запах своей влажной рубашки, вкус губ и едва уловимые новые звуки этой квартиры. Наконец, когда я услышал шаги людей в соседних квартирах и гудение лифта за входной дверью, усталость взяла свое, и я уснул, сжимая руками мохнатую подушку из овечьей шкуры под головой.
Я проснулся уже засветло, около десяти часов, и сразу же поднялся, ни на секунду из-за сна не забыв, где я и почему. Я подошел к окну и немного посмотрел в него, заметив, как за ночь потемнел таящий снег, на улице, очевидно, стало очень тепло.
Я пошел в ее комнату и встал у ее кровати. Она лежала на боку лицом ко мне и слышно, приоткрыв рот, дышала, подтянув колени к животу и свесив с края кровати кисти рук. Здесь было душно и кисло в воздухе. Я коснулся ее промокших волос, чуть поправил их, и расправил смятое одеяло у ней на плече. Я слегка приоткрыл окно, впуская влажный воздух, и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Я прошел в светлую, большую кухню, открыл настежь окно и полез в холодильник. Он оказался абсолютно пустым, кроме бутылки воды и чего-то в нижних контейнерах в нем ничего не было; я провел по запотевшей бутылке пальцами, оставив на ней следы, улыбнулся этому и, закрыв дверцу, задумался.
Я вышел из подъезда с мокрыми волосами и пешком, по мокрому снегу, отправился искать магазин. Пока я шагал по двору, впереди меня в пухлых сапогах, пятки в которых у нее скосились внутрь, шла девчонка, школьница, совсем еще молодая, в черном распахнутом коротком пальто, из под которого торчала клетчатая юбка; она держала у одной руке тоненькую сигарету а в другой – большую папку для ватмана. На голове у нее был берет, когда я поравнялся с ней, она нахмурилась на меня и отвернулась. Шла она, стараясь ступать по одной линии и медленно, качая своей папкой вперед-назад. Понятия не имею, чего я на нее устаивлся, но смотрел долго и задумчиво.
Я нашел маленький магазин, в подвале, в торце одного из домов и купил полный пакет разной еды, всякой всячины, потом смотрел, как кассирша, молодая круглолицая, поднимает глаза, когда тянется вверх, на полку с сигаретами. Когда дошла моя очередь, я тщетно пытался разозлить ее, делая вид, что постоянно передумываю, какие именно сигареты мне нужны; но она совершенно не злилась, а послушно тянулась на свою полку, смешно поднимая брови.
На улице, возле магазина была небольшая стоянка для машин, я посмотрел, как они сменяли друг друга, размешивая снег своими серыми колесами, как из них выходят плотные, широколицые мужики с отвалившимися на спину капюшонами пуховиков и что-то думают, пока идут до дверей магазина. Потом закурил и потащил свой пакет обратно.
Когда я поставил пакет в прихожей и снимал с себя ботинки, в коридор вышла Полина. Она испуганно выскочила из-за угла в проеме из прихожей, с совершенно опухшими губами и глазами, покрытая мягким белым одеялом, как плащем, придерживая его двумя руками у груди и хмуря брови. Узнав меня, она с облегчением и радостно улыбнулась, сильно пошатнулась, но тут же скрылась обратно в спальню, я даже не успел ей ничего сказать.
Все, что мог, я приготовил, с трудом управляясь с техникой на кухне, и включил маленький телевизор. Как я ни стучал ножом и не топал по полу, из комнаты никто не показался, и я поел один, пристально наблюдая на экране, как ловят рыбу полинезийские аборигены, потом помыл посуду и вернулся в гостиную.
Потом я прилег на свой ночной диван, радуясь тому, как хорошо, что было светло, закрыл глаза и тут же уснул, только слушая, как шли часы, и чьи-то голоса из открытого окна. Я очень скоро снова проснулся, от того, что мне было неудобно, потер лицо, вышел и посмотрел на закрытую дверь спальни, оделся и ушел домой, возмущенный этой засоней.
Я проснулся у себя в постели, лежа на животе и увидел, как Полина сидит у моего изголовья и держит сумку на коленях. Я пошевелился. Ее одежда пахла морозной улицей. За окном стемнело, я сильно надышал в своей комнате, и сам чувствовал душный привкус этого запаха.
- Привет… - сказала она и поправила свои волосы на виске.
Я приподнялся на постели и сел, опираясь руками, она дунула на упавшие на лицо волосы, протянула руки и сняла с меня трусы, касаясь кожи холодными пальцами с острыми ноготками. Я подтянул ноги и скрестил их, перебравшись на одеяло. Она сняла куртку, тонкой, длинной, белой струйкой выпустила слюнку себе на ладони и, поколебавшись, вдруг мокрыми стала расстегивать свои коричневые джинсы, потом стянула их, сидя на полу, вместе с сапогами, оставшись в черных, просвечивающих, коротеньких носочках с закатанным трубочкой верхом, в темно-синих трусиках и белой вчерашней майке, на ней остались следы от ее мокрых пальцев. Из маленького бумажного пакетика она рассыпала на моем стеклянном столике … и присела рядом в кресло, полуоборотом, сведя колени. Она сделала несколько полосок и заметно подрагивающей ручкой зажала одну ноздрю и вдохнула две из них. Она сняла трусики и переступила через них, оставив на полу. Я посмотрел на ее бледный лобок, без волос, и чуть-чуть выступающие вниз губки. Щеки ее были ярко розовыми, лицо с небольшими тенями и мешочками под глазами, а волосы крепко смотаны сзади в узел. Она залезла на кровать, ко мне, на четвереньки, но остановилась пока что только у моей ступни. Она сколько-то смотрела на нее, потом резко подвинула к ней ближе таз, сев, потом взяла ступню руками и немного потерлась об нее промежностью – я почувсвовал и теплоту и влагу. Она проползла немного ближе, поставила руки вокруг моих бедер, потянулась вперед и горячей щечкой провела по всей моей груди и животу, и ниже, тронув скулой …, и оставила на животе и моих волосах немного слюны. Она взяла … двумя руками, крепко сжав одну над другой и, замерев, несколько раза поводила кожу на нем вверх и вниз, быстро и жестко, так, что мне стало больно, потом снова остановила руки, сжав их еще жестче, и опустила их вниз, натянув мне кожу до сильной боли. Потом, улыбаясь, закатывая и закрывая глаза, очень-очень радуясь она потерлась о … то одной щекой то другой, придерживая и прижимая его еще руками. Я протянул руку, сунул ей пальцы за щеку и оттянул ее, так, что у нее немного отстало веко с этой же стороны, рот ее был мокрым и горячим внутри, было много слюны между щекой и зубами. Она вырвалась от моей руки, но не отпускала меня, только мотнув головой и наклонившись так, что я стал видеть ее широко разведенные ягодицы, выплюнула слюну мне на головку …а. Потом потерлась о нее, мокрую, сначала одной щекой, затем другой, застонав так, что … у меня задвигался под каждый удар пульса. Я поднялся на колени и сильно потянулся, уже не в силах удерживать свои руки и закостенелые мышцы; она тоже встала на колени вместе со мной, передо мной, и вголос дышала, смотря на мой живот. Потом, подняв голову и посмотрев мне в глаза, она сошла с кровати, опуская на пол черные ступни, одну за другой, сделала два шага и села верхом на угол кровати, опершись перед собой белыми руками и широко, поти в одну линию, разведя колени, стала тереться о него, плавно двигая тазом. Я смотрел, как ходят вперед-назад косточки на ее бедрах. Она опустилась щекой на пол, отвернув от меня лицо и выпятив попку, придвинулась к тому же углу промежностью вплотную, поставила лежащие на полу лодыжки по стенкам кровати, а колени свела вместе, и так стала двигать по ее углу своей промежностью, поднимаясь и опускаясь на локтях. Затем, уже легонько всхлипывая, резко повернулась, положила одно колено на пол, другое подняла к потолку, и посмотрела на свое … . Оно стало розовым-розовым, губки немного вывалились, уголочками, как края махрового полотенца. Она вытянула ноги и стянула свои носки, тут же вернувшись в ту же позу. Я опустился на пол, подполз к ней на четвереньках и легонько потрогал ее тверденький …, едва касаясь его пальцем. Потом опустил голову и подул на него. Она задышала и застонала, высоко, почти пискляво, но не меняла позу, так и продолжая сидеть, только стараясь держать ноги изо всех сил шире и двигая ко мне промежностью маленькими рывочками. Я ладонью похлопал ей по лобку, получая вскрик на каждое касание, каждый шлепок, потом выпрямился над ней на колени, поднял ее к себе за талию, быстро, так что она не успевала переставлять свои ноги, взял ее голову с двух сторон, так что большие пальцы мои лежали у нее на скулах, а остальные – на затылка, ее верхняя губа при этом немного приподнялась, а сама она замычала, глубоко, с языком поцеловал ее, чувствуя в себе ее язык и то, как колотится ее сердечко. Положил ее на пол спиной, - она смотрела на меня при этом, немного обозначив свой второй подбородок. Я стащил с кровати одеяло и пока сворачивал его, она подняла ножки и ступнями поводила по моему …, по всей его длине.
- Готова, масеныш?..
- Давай уже трахай меня! Еби меня, блять, малыш, давай-давай уже, пожалуйста! – но очень тихо и нежно, тоненьким голоском…
Я подложил одеяло ей под таз, поднял его так, что на ее худеньком животе появились складки, прижал одно ее колено почти к ее подбородку, держа с внутренней стороны между большим и указательным пальцами; она в это время дотянулась до подушки в кресле и тоже подсунула ее себе под голову, сложив вдвое. Свободной рукой я направил свой … ей во …, широко раскрытое, розовое, и аккуратно ввел его весь, почти до основания. Она пока не произносила ни звука, только дышала и внимательно смотрела, как происходит движение. Постепенно она стала хмурить брови, и расслабленные и согнутые в локтях ее руки, стали напрягаться, она оттопырила мизинцы на них обеих, а остальные пальцы сложила лодочкой. Она стала охать, еще пока шепотом, а потом стала трогать себя, теребить мокрыми большим и указательным пальцами, потом откинула головку, положив ее щекой на подушку и отодвинув губки от меня; она охала и постепенно стала стонать, так же, как тогда, когда терлась об угол кровати. Я продолжал двигать тазом, чувствуя, как свободно, по влажной, теплой внутренности, входит мой …, я видел его мокрым. Я взял вторую ее ногу свободной рукой, за икру, и развел их обе в стороны, продолжая увеличивать темп, на каждый резкий выдох. Она выгнула спину и запрокинула голову, касаясь пола только затылком и тазом, подняла плечи и положила руки по швам, вдоль тела. Неожиданно для меня, на последнем выдохе она закричала, громко-громко, тонким голоском, длинным выдохом. Я стал двигаться еще быстрее и уже сбивал ее крик каждым проникновением, так что она захлебывалась им, как и слюной, глотая и давясь. В крике ее появлялась то мольба, то злость, то ненависть, то дикая жажда, и тут перед последней порцией моих движений, она замолчала, тужась и задержав дыхание, замолчала совсем, надув искаженные, как перед разрывающим плачем, губы. … выскочил из нее, и она подняв таз и не успев схватить себя, пустила тонкую струйку на меня, таз ее запрыгал как мячик; я резко схватил его, и, боясь потерять мгновенья, снова засунул …, уже сокращающийся, ей внутрь, и еще, чувствуя и свою и ее влагу внутри нее. Она выгнулась мостиком, касаясь пола только головой и пяточками, и беспорядочно махая в воздухе руками, потом уронила таз и закричала, оглушительно и так напрягая живот, что стало страшно. Потом замолчав для длинного хрипящего вдоха, подняла колени и резко поводила ими, мокрыми в воздухе передо мной, то раздвигая, то стукая друг об друга. И снова крик и купные, тяжелые, сильные сокращения всего тела. Я выпрямил ее ноги, поднялся на колени, взял их, перекрещенные, над своей головой одной рукой, а другой, …ом, измазанным, поводил головкой по ее …, резко вверх-вниз, не вводя, чувствуя, как она хлюпает при движении. Она всхлипывала на каждое это движение, уже с такой мольбой, что я тут же ввел … и поводил его еще немного, внутрь и наружу. Потом отпустил ее ноги, они упали на пол, стукнувшись, и она подтянула их высоко к животу, медленно-медленно. Я смотрел, как она заплакала, закрыв глаза и вывернув губы, со слюной и пузырями на них; как судорожно поднимались и опускались ее бока. Я лег рядом и стал слизывать слезы у нее с липких щечек. Я лег головой на пол, на бок, так же, как она, позади нее, и свободной рукой сильно, изо всех сил давил не ее живот, потом перевел руку на косточку ее таза и немного покачал его к себе.
Она, наконец, поднялась на ноги, неуклюже вставая через колени и перебирая позади себя руками по полу, и мягкой походкой, подняв плечи и опустив голову, пошла в ванную. Я тоже встал и последовал за ней. Там она сняла с себя майку, вывернув ее высоко поднятыми руками, и залезла на раковину, опустив в нее ноги с разведенными коленями. Она включила воду и вымыла себя, все ножки и живот и все, что ниже его, так и сидя на раковине. Потом аккуратно опустила мокрые пальцы ног на пол и прошла ко мне, не глядя на меня, протиснулась мимо меня в проход, тронув меня своими твердыми-твердыми, крупными и почти на сантиметр длинными сосками, и потянув ко мне приоткрытые губы, и судорожно понюхав меня. Я тоже сполоснул себя и наскоро вытер полотенцем.
Я вернулся за ней в комнату. Она стояла у окна, спиной ко мне, на своих длинных ногах, и немного согнув в колене левую и приподняв ее на носочке, терла себя, резко и зло, я заметил, как напрягалось ее тонкое предплечье. Я увидел, как сильно выпирали ее ребра и позвоночник, и следы от раковины красными пятнами на ягодицах. Она так и не распустила свои волосы, и я впервые увидел всю ее фигуру, высокую, с немного широковатыми, но худыми плечами, и косточками таза, выступавшими у талии. Она повернулась ко мне в полоборота, но продолжала свои движения, плотно сомкнув губы и смотря на меня, но не видя. Я подошел к ней, взял двумя руками за ребра, ниже грудей с крупными, коричневатыми сосками с ярко выделяющейся границей. Я повернул ее к себе лицом и посмотрел на ее руку внизу.
Я посадил на кровать, а сам опустился перед ней на колени. Она держала спину прямо, и чуть нагнув голову ко мне, расслабила руки и опустила плечи. Она плакала, слезы бежали по ее совсем красным щекам, она всхлипывала, потряхивая сосками и открывала рот. Потом резко наклонилась и схватила обеими руками мой …, и стала гладить его одной рукой. Я в это время распустил волосы у ней на затылке и опустил их вниз, у ней по плечам, оставив небольшой просвет межу ними на шее. Она подняла на меня лицо, не меняя всей позы, с широко открытым ртом, я поцеловал ее, чувствуя, как она выдыхает мне в рот горячим, душным запахом. Она подняла руки и стала трогать меня за лицо, проводя указательными пальцами от носа к подбородку и большими по бровям и уголкам губ. Она не смотрела при этом мне в глаза, а только на свои пальцы. Я провел рукой между ее грудей и сильно сжал с двух сторон ее мягкий живот, потом отпустил ее и опустился на спину на пол. Она поставила обе ноги носочками мне на живот, вместе, и тоже сильно надавила на него, потом сняла их с меня и поднялась на ноги. Она стала ходить вокруг меня, я смотрел на ее распущенные висящие вниз волосы. Она легла на меня, всем телом прижавшись, сильно-сильно, я чувствовал, как ее губки снизу касаются основания моего …а. Я не видел ничего, кроме ее лица, того, как она смотрит на меня, сомкнув губы, как утенок, и как дышит, тепло, через нос на мое лицо. Она стала двигать тазом, потираясь о мой лобок, но так и не снимая с меня ни одной частички своего тела. Она стала тереться круговыми движениями, уже уперев колени в пол и сильно поднимая таз, отлипая и прилипая к моему животу своим животом, я обхватил ее за талию и прижал к себе так, что она не могла вздохнуть.
- Еще хочешь?...
Она, мыча оттолкнулась от меня и перекинула через меня ногу, резкими движениями головы скидывая с себя волосы. Впервые она посмотрела мне в глаза, очень быстро и бешеным стыдом, сидя с отставленными назад руками и разведя колени.
- Быстрей… - прошептала она, насилу улыбнувшись, - Быстре-е-ей!..
Я развернул ее на живот и положил на пол плашмя, она прижала руки к груди со сложенными вместе ладонями. Я взял ее за бедра и рывком поставил на колени…
…Я лежал на кровати, на боку, подложив руки под щеку, медленно закрывал глаза и медленно засыпал, глядя, как отбрасывает тени на стену позади себя мой ночник. Она подошла и легла позади меня, повторив своим телом всю мою позу, прижавшись ко мне. Я повернулся к ней лицом и посмотрел на нее, как она следит за моим лицом, положив голову, без подушки, прямо на поверхность кровати.
Я встал и подошел к оставленной ею полоске …а на столике и вдохнул ее, она совсем свернулась клубочком, закрыв лицо, в моих трусах и рубашке. Я лег обратно и стал смотреть на ее руки, на косточки ладоней, острые и сильно выделяющиеся, на длинные, расслабленные пальцы. Я отодвинул их и потрогал ее губы, большм пальцем, стараясь расправить их от складок. Она смотрела то на меня, то на мой палец и легонько шмыгнула носом, ее волосы были еще совсем мокрыми, я видел, как они оставляли пятна на простыне, она убрала их за уши. Лицо ее было опухшим и обиженным, с розовым ореолом вокруг губ. Синими, яркими кругами вокруг глаз. Я видел, что у нее есть небольшая ямка на правой стороне лба. Я вдохнул ее запах, запах ее кожи и мокрых волос, вчерашних напитков, слез и сухих, чистых губ. Ее ресницы, без туши, все равно были темными и длинными, одна из них сейчас слиплась, чуть-чуть обнажая розовую изнанку века. Я протянул руку и очень аккуратно расправил ее. Я смотрел, как двигается от ее дыхания ямочка между ключицами, между развернутыми половинками ворота моей рубашки. Она ничего не говорила, только наблюдала за мной глазами и не шевелилась, лежа на подушке с высоко поднятым правым плечом, только пару раз убрав со своего лба мокрые волосы. Я коснулся ее губами в переносицу, ближе к уголку глаза, потом в плечо и в живот. Она улыбнулась и радостно вздохнула в голос, смотря на меня и никуда не отпуская взглядом.
Я встал и открыл бар, достал бутылку виски и наполнил два стакана. Она поднялась в это время на кровати и села, обняв колени. Головку она совсем не держала. Я дал ей один стакан в руку, она послушно взяла его сверху, но стакан дрожал в ее руке, видно было, что ей тяжело, и она так и не стала пить. Поняв, что она сейчас уронит стакан, я отнял его; она закурила свою сигарету и, рукой с ней поддерживая голову, отвернулась от меня в окно, потом закрыла лицо обеими ладонями. Я сидел в кресле и смотрел, как она двумя кулками трет глаза и улыбается; я забрал у нее и сигарету. Тогда она легла на другой бок, так же сжавшись и все еще улыбаясь, немного поеживась, и, закрыв глаза, уснула.
Я тоже уснул, вслед за ней, в кресле, и глядя на нее.
Возвращение. Часть вторая. Глава вторая
© Copyright: Артём Кино, 2018
Свидетельство о публикации №218061200532
Свидетельство о публикации №218061200532
Рецензии