Белый ветер зелёный дождь

Часть II. Точка в моей памяти.

Наша память похожа на беременную женщину: у неё бывают причуды.
Альберт Санчес Пиньоль

Память уверяет нас, что вчерашний день действительно был, но как знать, не появилась ли вся эта память с первым утренним лучом?
В.Пелевин «Чапаев и Пустота»

1

                28 августа
Тень на воде –
одинокий странник…
Сантока

Тема: не спеши кричать «прощай», если можно сказать «здравствуй»!
Сказочница…

Бесконечно (сказочно!) рад письму от тебя, хотя не ожидал его никоим образом. Когда я дал тебе адрес своей электронной почты, и не думал даже получить весточку. Потому и радовался, как ребёнок, а точнее – как дурак…
И вправду, сейчас не самый лучший период в моей жизни. Интуиция не подвела тебя. Ты думаешь, счастье возможно, если человек в него верит? Я бы всё сделал, чтобы найти его, может, даже полжизни отдал.
Однако из одинокого странника, вечно скитающегося по миру в поисках земного счастья и смысла жизни (то есть в поисках ответов на те самые «проклятые» вопросы типа «кто мы?», «зачем живём?», «где найти любовь?» «кто ограбил кролика роджера?» и т.п.:), я скорее превращаюсь уже в усталого путника, которому просто хочется преклонить где-нибудь свою больную голову :) и немного отдохнуть от своих утомительных странствий… По-моему, ваш чат и стал таким местом отдыха для меня: ведь там я встретил тебя. Быть может, ты права: я вовсе не случайно оказался в интернете. Реальности теперь будет для меня мало. Виртуальный мир завораживает! Кто знает, как причудлива игра света и тени за пределами наших мониторов, как сильно или слабо она отличается от виртуальной и какова здесь роль фантазии? Ясно одно. В интернете всё представляется в несколько ином свете: в зеркале отражается иная (новая!) сверх-Вселенная. В зеркалах есть действительно некая тайна, ты не замечала?
А в мире том живёшь Ты. Маленькая девочка. Летняя снежинка. Зимняя Веснушка. Как же долго пришлось тебя искать. Не могу уйти… Мысли и сейчас путаются в моей голове: картишки в колоде хитрого Шулера. А прежде всё тоже было предо мною в каком-то тумане. Чёрт решил пошутить! Но Тот, кто направляет мой корабль, уже поднял кровавый загадочный парус. Однозначно.
А ты и в чате часто говорила: жизнь прекрасна, счастье в нас самих и прочую белиберду:) Счастье, мол-дескать, появится само, – выпрыгнет белый кролик из волшебной шляпы, – и мы не должны мешать ему появиться. Родная моя Сказочница, если кто и не сошёл ещё с ума от твоих бесконечных цитат (и где ты их только находишь, ума не приложу!), тот и впрямь сумасшедший!:) Но. Ты вещаешь в отрыве от реальности. А где она, реальность? Поглядим. Но. Не прячь, любимая, себя настоящую за чужими словами. Излишнее умствование тоже плохо. (А если я не прав, то людей, подобных тебе, в природе просто не существует.) Ты живёшь в стране Нет и не будет, я – в бывшем уездном городе N***. Гегель бы, наверное, на все твои цитаты возразил: «Нет различий, кроме различия в степени между различными степенями и отсутствием различий». То есть… если переведём на нормальный язык: «И что ж вы мне тут грузите, мадам? Хде вы увидали такой мир?»:) Я вообще-то живу в иной Галактике (в ином измерении!) и совсем по другому принципу: per ardua ad astra (под градом ударов увидим звёзды). Возникает вопрос: возможно ли выдержать побои и остаться Человеком?..
Чем думать о всякой ерунде – пойду-ка лучше Гегеля почитаю. А то вдруг кто-то спросит меня о нём, а я не в теме. Не дело это, любимая! На всякий случай надо всё знать!! Я любознательный!!! В мире ещё столько всего интересного, неизученного, непознанного, а мы как-то банально спим по ночам. Вместо того чтобы расширять и углублять горизонты своего духовного развития… 
странник
P.S. Возвращаю тебе строки твоего любимого поэта:
Воздух летнего утра               
как-то по-детски нежен,               
протягивают деревья               
руки свои к земле. (с)
(Жаль только, они никак не согласуются с нашей северной природой:)   
            
                5 сентября

В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума.
Ницше

Тема: бабочки полёт?:)

Сказочница, родная,
бабочкой тебе точно не стать – это противоречит всем естественным законам природы и бытия. Причинно-следственным связям. И прочим сохранениям энергий… Привет!:)
Если кто из нас двоих и достоин стать объектом психиатрических исследований, то точно не я (хотя кое-какие отклонения от нормы всё-таки имеются:) Всегда чувствую себя ответственным за всё, что происходит в мире. Может быть, я психопат?:)) Гегеля с Гоголем перепутал! Ты представляешь?! Видать, фамилии созвучные у них, вот и схватил с полки Гоголя случайно. Но ни «Вий», ни «Страшная месть», ни даже почему-то «Шинель» не подняли мне настроение. И что страннее, что чудесатее всего: я только когда «Шинель» до конца дочитал, засомневался, а мог ли вообще Гегель такое написать. Глянул на обложку – ё-моё, там Гоголь! Да так ведь и с ума сойти недолго, радость моя…
А вообще-то сумасшествие лишь укрепляет в действительности: ведь между правдой и безумием одно мгновенье, а безумные – всех мудрей! Аристотель, по свидетельству Сенеки, отметил на древних скрижалях: «Не было великого дарования, которое бы не имело примеси безумия». А Демокрит, со слов Цицерона, утверждал: не может быть великого поэта без некоторого безумия, и то же говорил Платон. «Великий дар даруется безумным», пишет Джон Драйден. Но лучше всех сказал кто-то, уже, к сожалению, не помню кто:
Великий дух всегда безумию сродни,
Стеною тонкою разделены они. (с)
Не понимаю одного: они друг у друга списывали, как двоечники в школе?:) Почему бы и мне не повторить за всеми. Но я, правда, двоечником в школе не был. Попрошу учесть при вынесении вердикта!
Между прочим, у Ремарка на ту же тему есть блестящий роман (и мне (без преувеличений) кажется, – лучший из всех!) – «Чёрный обелиск» называется. В центре разыгранной драмы – спивающийся интеллигент (в прошлом – участник боевых действий!) и разглагольствующая сумасшедшая аферистка-мечтательница. Через уста, мягко говоря, не совсем здоровой девушки в мещанские будни героя-пьяницы неожиданно врывается Истина. Какая именно? В Первой инстанции или во Второй инстанции? Да чёрт с ней!
Мне, к несчастью, не довелось в своё время посетить сумасшедший дом в Бедламе и понаблюдать за поведением умалишённых в обывательской среде (поговаривают даже, якобы единственным лекарством против безумия у них являлась плеть! и, кажется, ещё «душ Шарко»), но зато припоминаю: в школе нас принудительно заставляли знакомиться с творчеством Чехова и читать, в частности, его рассказ «Палата №6». А там, среди прочего, излагаются истории жизни нескольких сумасшедших людей, которые, как лицемеры-ханжи, меняли свою окраску под воздействием внешних раздражителей; короче говоря, то был рассказ о каких-то московских бесшинельных чиновниках-разночинцах и «маленьких» «лишних» хамелеонах из петербургского департамента по переписке бумаг (если я, конечно, ничего не путаю:) Мы также изучали творчество и других великих русских философов-идеалистов. Не возьму на себя труд перечислять их здесь всех. Стоит речь завести о русской литературе, и я, к огромному стыду своему, обнаруживаю: начинаю путаться в кульбитах и экивоках собственной мысли, застрявшей в сетях парадоксальных вывертов головного мозга, а якорь моей памяти не может ни за что зацепиться, но, громыхая и волочась по мозговому грунту, всего лишь баламутит болотную тину:)) На память, правда, приходят ещё невыносимые терзания и мучения сумасшедших героев Достоевского. Перед глазами вновь и вновь встают наводящие ужас, леденящие кровь душераздирающие картины из романов величайшего русского поэта-мистика.
Правда. Справедливости ради. Обращаясь опять же к школьным годам, никак не могу уяснить себе смысл большинства прочитанного. Взять хоть «Барышню-крестьянку»: какая-то полоумная переоделась холопкой и, прикинувшись дурочкой, разыграла зачем-то чудовищный по своей абсурдности спектакль с элементами кордебалета и пантомимы (то красилась, как ведьма, то плясала, как крестьянка и пр.). Где здесь смысл? А впрочем, смысла сейчас нет нигде. Или взять, к примеру… Какой-то ненормальный трудоголик сутки напролёт препарировал лягушек (насмотрелся, видать, где-то парижских страстей), случайно порезал себе палец и вскоре умер. И об этом, по-твоему, надо писать целый роман??!! Да люди каждый день от чего-нибудь умирают… О чём тут говорить вообще?!! Совсем иное дело Достоевский! Вот уж кто про смысл знал абсолютно всё. Без преувеличений. Один какой-то взбесившийся от голода нищеброд (ему зарабатывать на хлеб лень было, судя по всему) недоедал настолько, что в припадке очередного приступа голодного бешенства вооружился топориком и пошёл рубить всех налево и направо (первобытные инстинкты сработали!). Какое всё-таки феерическое влияние оказывает на человеческий организм нехватка белковой пищи и витаминов. Ужас. Ужас. Вот почему, между всего прочего, очень люблю вспоминать школьные годы, безвозвратно ушедшие далеко в прошлое. Они для меня дороже всех последующих. Весело. Весело! Но я, кажется, отвлёкся…
[Кстати. Вновь отвлекусь. Другое дело история. Уроки истории. Обожаю Историю! Вот тебе забавный сюжет. Царь Леонид и 300 спартанцев вступили в неравный бой с татаро-монголами под предводительством Александра Невского. Началось Мамаево побоище, и вскоре все они провалились под лёд. А войну в итоге выиграл Александр Невский, поскольку он единственный выжил. Великий Человек!]
К чему веду? Лучше быть психом, чем неудачником. Подумаешь, посадят меня в сумасшедший дом. С решётками на окнах. И пусть! Решётки хотя бы защитят меня от тех, кто снаружи – а там такие же психи!:) Только они на свободе и гораздо опаснее, чем я. Но с тобой надо разобраться… Ты то воображаешь себя героиней каких-то сказок, то бабочкой, то ещё чёрт знает кем или чем. Сказок тебе надо читать поменьше! Обратись пока к «Аргументам и фактам», чтобы быть поближе к действительности, а я поразмышляю, как вернуть тебя в реальный мир.
Кстати. По поводу бабочки. Если бы я, к примеру, был романтиком и настойчиво пытался завоевать твоё сердце, то мне залезло бы на ум примерно следующее:
Любовь моя, в том мире давнем,
Где бездны, кущи, купола,
Я птицей был, цветком и камнем,
И перлом, – всем, чем ТЫ была. (с)
Но я не романтик – только притворяюсь им! – и посему никаких цитат приводить не намереваюсь, а просто пожелаю тебе счастливой осени. Говорят, осенью природа умирает. Неправда. Она просто засыпает на время, чтобы потом проснуться и с новыми силами начать жить. Вот видишь: и снег опять пошёл. Осень постучала в дверь. А впустила её зима. Такой вот странный парадокс.
Если бы мог, подарил бы тебе аленький цветочек, сказка в моей жизни:) Ты – праздник, который всегда со мной…:)
странник

                29 сентября

Тема: жизнь – это не сказка..

Сказочница, любимая, здравствуй.
Прости, долго не писал. Был в гостях у матушки своей Депрессии. Заботливая мама. Не отпускает ни на шаг от себя.
Месяц прошёл паршиво. Чувствую себя паршиво. Жизнь не удалась. Не задалась с самого начала. Здесь что-то не так. Чую беду! Чертобесие начинается. Впереди <…>. Дело весьма запутанное. Запущенное. Забрызганное чем-то. И испачканное чужими взглядами. Чужими словами замызганное. Близится катастрофа. Кризис обеспечен. Какая-то неправильная пчела прилетела на неправильный цветок, собрала неправильный нектар и сделала неправильный мёд. Судьба играет мной. Покуда. Проигрываю. Силы не равны. Один. Не справляюсь. Они затравят. Кто они – не спрашивай! Случится страшное. Скачет Всадник, а под ним – Конь бледный. Когда ко мне придёт Смерть, у неё будут Твои глаза. А какого они цвета? Мысли дружно бросаются друг на друга голодными пауками в банке. Кто-то забыл закрутить крышку. <…>

***

Любимая, бесконечно счастлив слышать, какая у тебя жизнь прекрасная и удивительная. Ты заслуживаешь всего самого лучшего. Ведь ты и есть ЛУЧШЕЕ, что я нашёл в странно чужом, чуждом, чужеродном  виртуальном мире. Ты – ЕДИНСТВЕННАЯ, кому можно верить. Ты даришь мне веточку укропа: бесконечность; ты ведёшь меня к вечности, но ты не моя. И оказывается, нам нельзя быть вместе. Мы слишком далеко друг от друга. Пропасть чёрного цвета. И она вовсе не виртуальная. В центре нашей драмы – спившийся неудачник и наивная мечтательница, которая никогда не будет его ждать, не станет частью его Судьбы, поскольку жизнь – не сказка. Просто жизнь. И вот он – МОЙ мир: перевёрнутый вверх дном, разодранный в клочья и собранный, склеенный воедино кое-как вновь, без толку, без смысла – и так, и сяк, и наперекосяк. /Всё не так уж плохо: всё гораздо хуже, поверь!/
Моя бесполезная жизнь не стоит и одной твоей улыбки. Но ты НЕ должна мне больше верить: меня нет. Я не существую. Бред? Нет. Вулкан остыл. Пора идти пить чай.
я х о ч у б ы т ь с ТОБОЙ
в к о м н а т е с б е л ы м п о т о л к о м с п р а в о м н а НАДЕЖДУ
в к о м н а т е с в и д о м н а о г н и с в е р о ю в ЛЮБОВЬ
странник

                10 октября

Сказочница, любимая, здравствуй.
Ученики Пифагора считали: тело есть могила души. [А душа – это, видимо, сам человек, повсюду таскающий за собой свой собственный не первой уже свежести остывающий и благоухающий труп. С душком и с запашком человечек]. Климент, ссылаясь на пифагорейца Евксифея, писал: «Свидетельствуют также древние теологи и прорицатели: в наказание за некоторые преступления <совершенные, по-видимому, в прошлой жизни> душа соединена с телом и, как в могиле, погребена в нём». Надо полагать, всё выше сказанное является значительным преувеличением: тело, конечно, не могила, а скорее лишь темница души. Так замечено кем-то позже (уже не помню, правда, кем именно); поскольку из тюрьмы хотя бы иногда можно бежать, ты не находишь?:) А вот из могилы сложнее. Могильщики люди надёжные, ребята серьёзные. А я не крот. Но слепой. Какая-то шальная, нелепая мысль залетела сейчас в голову: пьяной зеленоглазой мухой в полуоткрытую форточку. Если весь мир – тюрьма, кто же здесь Охранник. И кто охраняет самого Охранника? Думаю, её надо освободить (в смысле – душу). Легко и совсем не страшно. Чего ты боишься? Эпикур учил: смерти опасаться не следует: пока мы есть, смерти нет, а когда приходит смерть, нас уже нет. Правда, он же утверждал, якобы все люди передают друг другу свою тоску, как заразу. Представляешь, зачумленная тоска! Тоскливая чума. Моя тоска – только моя тоска. Никому не отдам. И чужая мне ни к чему. Своей хватает. С запасом. Но не важно. Верю тебе абсолютно и безусловно: жизнь прекрасна, но опять же… как поступать с «ударами судьбы»?
Предположительно: душа вечна. Она путешествует или, как модно сейчас говорить, реинкарнирует (слово-то какое идиотское! значит, точно буддисты придумали:). Люди на самом деле в никуда не умирают. Они просто уходят в другой мир и там дожидаются тех, кого мучительно любили при жизни. А потом когда-нибудь все вновь встретятся и вернутся в наш мир так же, как и в первый раз. И во второй, и в третий… И мы обязательно встретимся с тобой однажды. Они всё равно убьют. Не хочу жить по их глупым предписаниям. Вечно выполнять идиотские директивы. Не хочу терять тоску. Долг, обязанности – дело прошлое. Неактуально. Жребий брошен. Осталось перейти Рубикон. Не хочу жить по их законам, милая! Если не получится – мы уже не увидимся. Но всегда есть шанс. И выбор. Он всегда существует.
Попробую. Пожелай мне удачи. Твои слова обладают магической силой:) Ты – Волшебница.

***

Любимая, а почему в твоём сердце поселилась печаль? Отчего ты грустишь, родная? Не могу спокойно. Смотреть. Кто посмел обидеть мою маленькую Сказочницу. Думаю, негодяя необходимо убить (чтоб не мучился). Самое гуманное наказание для него… Я бы даже возродился из пепла на время для ради (или ради для?) прибить кого-нибудь. Пристукнуть. Из прошлого он или из настоящего – виновный заслуживает смерти! Огнём нужно поджарить его! Черти хорошо управляются со сковородками. И наверное умеют печь блины. Из наших душ. Не грусти, милая.
Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой:) (с)
Странник всегда рядом с тобой, – клоун марсианский:) Но клоуны тоже умеют плакать. У них красные носы, белые лица. Они носят маски. Много масок. Множество личин. Одно твоё слово, Сказочница, – и странник исчезнет навсегда. Видишь, безумие уже начинает подкатывать ко мне, будто подвыпивший рубаха-парень к девушке на сельских танцах. Почему ты меня вообще терпишь? Но больше всего пугает, насколько быстро я в тебя влюбляюсь. И влюбляюсь, заметь, тоже с комизмом (!) полоумных самоубийц.
А у тебя душа – дитя: её бы укачать. Младенца в люльке. Она заснёт и будет ловить чужие сны. А сон, после того как его поймаешь, следует незамедлительно записать в блокнотик! На память.
te amo.
странник

2

Жизнь так полна мук и терзаний, что надо либо возвыситься над нею разумной мыслью, либо уйти из неё.
Артур Шопенгауэр

Единственное, что не записано предварительно в предварительно записанной Вселенной, так это сама предварительная запись, иными словами, любая запись, которая содержит фактор случайности.
Берроуз

Некоторые люди могут оставлять различный след в нашей жизни, но и всё вокруг ведёт себя так же. След? Не хочу сейчас говорить о нём. Интрига!
В одну какую-то ночь Грегору приснился довольно странный сон. Они с женой проводили очередной отпуск в своей загородной Усадьбе. По вечерам Луиза часто выходила прогуляться. Она любила иногда побродить в одиночестве, собирая цветы в лесу, слушая пение птиц, любуясь окрестными пейзажами, – занятия сами по себе глупые и абсурдные, если не сказать – попросту смехотворные. Хотя о чём я. Я ведь не Луиза. И не Грегор. И вообще… Короче говоря.
В тот вечер всё шло по обычаю. Только вот Луиза почему-то долго не возвращалась. Сумерки уже сгущались. Чувство тревоги нарастало. Грегор запаниковал. Страх сделал его просто больным. Паника уже почти перекинулась в истерику. Он бросился в ночь как и в чём был – босиком, полураздетый – лихорадочно устремился на поиски жены. Во сне всё представляется в несколько ином свете. Тропинка вроде бежала по лесу. Но лес какой-то чудной. И чем дальше, тем чуднее. Страньше и страньше. Всё в нём грезилось фантастической иллюзией. Будто из страшной сказки братьев Гримм вырезали живую пляшущую картинку и приклеили к воспалённому мозгу Грегора, и он никак не мог от неё отделаться. А Луизы между тем нигде не видно. Заблудившись в густом тумане, не в силах что-либо разглядеть вокруг, даже на расстоянии вытянутой руки, Грегор потерянно озирался в потёмках. Мысль его блуждала: неугомонный призрак в поисках вечного, но недостижимого покоя. А где сейчас покой? Не найти нам покоя. Правда? Густой белый туман мягко стлался по земле. Запутывался в ногах. Жара усилилась. Луна – единственный гигантский жёлтый фонарь на странной сцене – своими едва заметными лучами – старческими костлявыми пальцами – бросала сквозь клубы дыма длинные тени; и обманчивый, какой-то демонический отблеск её напоминал еле уловимые полоски грязно-серебристого света, криво спадающие на театральные подмостки прямо из сине-зелёной суфлерской будки какого-нибудь Мефистофеля. И, вероятно, из-за подобного искажённого эффекта все предметы принимали фантастический вид. И прежде-то различаемые с большим трудом – теперь они рисовались совершенно призрачно, неверно и неестественно. То Грегору казалось: он находится не в лесу, а у себя на старой квартире, которая тоже почему-то виделась чужой, непонятной, незнакомой; то вдруг он снова брёл по лесу, только то был уже не его приусадебный, а другой – сказочный – лес, наполненный таинственными чудовищами, каннибалистически настроенными великанами, потерявшими единственный глаз в неравном бою с ворами и мошенниками всех мастей, двуглавыми драконами, трёхголовыми феями, огнедышащими динозаврами, сторукими пришельцами, ручными церберами и другими призраками прошлого. Черти и бесы повсюду. Что делать. Лес превратился в декорации на сцене, где кто-то страшный и чужой ставил свой непонятный, а потому пугающе катастрофический спектакль. Опять начинается чертобесие. Бешеная пляска бесов и чертей.
А страх между тем всё нарастал. Грегор вдруг почувствовал себя опустошенным, одиноким, охваченным смятением и полным непониманием всего происходящего. Жара душила. Смысл событий соскальзывал куда-то в не-бытие сознания. Он мучительно пытался уловить суть разыгрывающейся перед ним фантасмагории, но не мог. Вскоре в мозг Грегора вползла паучья мысль: страх его, вполне возможно, вызван ветром и деревьями, – огромными, зловещими и чёрными великанами, ужасающими и устрашающими одиноких путников, блуждающих в ночной безлунной мгле, в звенящей тишине, в пьянящей Пустоте. Холодный злобный ветер нападал со всех четырёх сторон разом и, казалось, хотел уничтожить, стереть с лица земли. Стереть из бытия. А пот прошибал. Крики чёрного ворона и уханье совы тоже будто стали предвестниками чего-то ужасного, некой непоправимой беды, неизбежного несчастья. Ожившие деревья вокруг угрожающе склонились к Грегору и пытались схватить его своими чёрными костлявыми лапами-ветками. Бесовщина, похоже, творилась целую вечность и совсем не собиралась успокаиваться. Когда всё закончится? Пугающе нелепый вопрос. Нелепо пугающий.
Но вот впереди наконец-то мелькнул женский силуэт – луч сияющей надежды в царстве слепых мертвецов. В Стране слепых, говорят, и одноглазая Луна – Королева! Грегор хотел было крикнуть, позвать жену, но голос вдруг изменил ему. Горло буквально разрывалось от боли. Почудилось: туда залили раствор соляной кислоты. Нечто разъедало внутренности. Нечто лишало голоса и сил. Боль становилась нестерпимой. Грегор попытался догнать любимую, но ноги уже не слушались его. Руки мелко затряслись, по телу пробежала крупная дрожь. Он стал похож на несчастливых наследников Паркинсона или Хантингтона. А далёкий, прежде ещё не вполне чёткий, силуэт тем временем всё приближался и приближался. Неожиданно. Женщина обернулась. Но то была не Луиза, не Луна, а какая-то Незнакомка с чужим, холодным, ничего не выражающим лицом. На все без исключения пуговицы застёгнутым. Она мельком бросила на удивлённого преследователя равнодушный взгляд и тот же час скрылась в лесной чащобе. Исчезла из Бытия. Ну и дела. Грегор никак не мог понять, кто это такая и откуда он её знает. И почему он её знает, ведь раньше они никогда не встречались. «Чёрт. Где же Луиза?» – только и успел подумать Грегор, прежде чем страх вновь совершенно завладел всем его существом. Болезненный стон вырвался из больной, раздавленной бульдозером груди, и комната постепенно начала приобретать едва уловимые привычные очертания.
Грегор лежал у себя на кровати, укрытый, даже заботливо-тщательно укутанный одеялом, с мокрым полотенцем на лбу. Загорался рассвет. Первые лучи морозно-весеннего утреннего солнца несмело проникали сквозь окно в спальню. В кресле напротив кто-то сидел. Не вдруг удалось сосредоточиться, вспомнить и узнать незнакомого толстяка в старомодной шляпе и сером потёртом плаще. Пытаемся вспомнить. А что он здесь делает? А почему незнакомого? Уже вроде бы знакомого, но пришедшего будто из очень-очень далёкого прошлого. Или из будущего. Эффект «разбуженного» страшного сна играет иногда в очень странные игры с нашей памятью. Да и кто с ней только не играет. Но об этом в другой раз.
– Вы ещё здесь? – хрипло прошептал Грегор и тихонько, несмело кашлянул. – Вы разве не ушли?
– Конечно, здесь. Где же мне ещё быть? – весело откликнулся Незнакомец. Его тучное подвижное тело тотчас пересело на кровать рядом с Грегором. – Рад, что вы очнулись. Вас, правда, не было всего две минуты. Какой удивительно короткий сон.
– Не было.
– Да, – серьёзно кивнул толстяк. – Вы отключились во время разговора, и я вас уложил. Похоже, вы серьёзно заболели: довольно сильный жар. Может, стоит вызвать врача. С лихорадками шутки плохи!
– Нет, с-спасибо. Не люблю в-врачей.
– О. Я тоже, тоже! (Да и кто их любит.) Однажды я проснулся и обнаружил: мне две тысячи лет. Иметь за плечами двадцать веков – всё равно как не родиться, шутка ли. А что тут скажет врач? Он ничего не скажет. Но пропишет покой. На всё одно лекарство: покой! Мальчик загавкал собачкой. Прописан покой. Девочка стала немой. Опять покой. А где сейчас покой? Не найти нам покоя… (Ты повторяешься! – Не я – за мной повторяют. – А к чему нам здесь лишние повторы? – Верно. К чему. Просто немного запутался. – Будь внимательнее! Следи за своими героями. – Постараюсь.)
– Вы шутите, да?
– Вовсе нет! – Действительно, на шутку не очень похоже. «Что за ерунда?» – одновременно подумали мы с Грегором и оба разинули рты. Остолбенело. Уставившись на пухлого ахинейного гостя. – Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть вещи, которых никто ещё не видывал и не слыхивал, – невозмутимо продолжал между тем толстощёкий Незнакомец, не обращая внимания на наше недоумение и почёсывая пухлым пальчиком пухлый носик. – Врачам о таком лучше не рассказывать. Уж поверьте! Они попытаются отнять мой дар… Иногда мы все можем казаться не от мира сего. На самом же деле мы просто ощущаем слишком много реальности, что часто путает нас и даже пугает… Кстати. Вы отключились на две минуты. Опять побывали в будущем?
– В будущем? Надеюсь, нет. Не хочу себе такого б-будущего, – устало пробормотал Грегор. Весьма вероятно, избавиться от пухленького Незнакомца в ближайшее время никак не получится. Да и сил уже не оставалось, кроме как продолжать нелепую ночную беседу. (А разве сейчас ночь? Мне-то казалось, она уже закончилась. Впрочем, несущественно.) А посему оставим наше недоумение и…
– Понимаю… – опять важно закивал чудный полногрудый толстячок. – Но ведь время не имеет естественных сплавов. Мы можем. Мы просто обязаны его делить по своему собственному усмотрению. Все мгновения равноценны. По счастью, будущее часто приходит к нам в символической форме – в виде снов. Но его всегда очень сложно «разглядеть», угадать: ведь многие его события ещё не оформлены… – тут он зачем-то почесался с серьёзным видом и многозначительно хмыкнул. – Значит, наверное, вам привиделось прошлое. А. Вас преследует прошлое?
– Нет. Преследуют обычно того, кто п-пытается убежать. А я не бегу от своего п-прошлого – я живу в нём.
– На вашем лице отчётливо видны признаки страдания, следы душевных мук. Не пора ли уже проститься со своим прошлым и смело заглянуть в будущее… как вы полагаете.
– Страдание – п-понятие относительное. Мы слишком часто приходим в мир просто для того, чтобы страдать. Но страдание, наверное, заставляет человека з-задумываться о смысле жизни, побуждает собирать паззлы, так с-сказать, искать выход. А что есть Будущее? Моё – слишком размыто. Т-туманом окутано. Белый туман и белый ветер в голове. Белый ветер. Белый пепел. Не вижу там никакого счастья.
– О! – развеселился вдруг опять не к месту странный Незнакомец. – Счастье ведь тоже есть вещь относительная. Великий мудрец сказал: на свете счастья нет, но есть покой и воля.
– Да. Это с-сказал Артур Шопенгауэр.
– Напрасно вы смеётесь! – весьма серьёзно заметил незнакомый толстяк, хотя Грегор вовсе не смеялся. (Не до смеха ему сейчас: ломота во всём теле и тошнота в горле, сами понимаете, дело серьёзное! а тут вдруг опять какая-то философия… ёлки-палки!) – А ведь Шопенгауэр многое знал о страданиях. И был сумасшедшим… – раздумчиво продолжал чудной Незнакомец. Он, видать, устал сидеть и решил немного размяться: принялся прохаживаться по комнате с невозмутимым видом, периодически похлопывая себя по пузику. Я и сам, признаться, не так давно подумывал заняться физкультурой. Зарядку поделать по утрам. Не очень, правда, понятно, с какой именно целью. Но пока откладываю на будущее. Не к спеху. Но не буду отвлекаться, пожалуй. Незнакомец: – Всякая живая радость есть заблуждение, глупейшая мечта! Ведь ни одно достигнутое желание не может удовлетворять нас надолго. Каждое обладание и каждое счастье лишь на определенное время даётся случаем как бы взаймы, а в следующий момент может быть потребовано назад. Между страданием и скукой мечется человек. Он вынужден постоянно нести с собою одно единственное великое страдание и оттого презрительно относиться ко всем малым горестям или радостям… И в самом деле, невероятно, насколько пусто и бессодержательно протекает жизнь большинства людей, если рассматривать её извне, и сколь тупой и бессмысленной она ощущается изнутри! Откуда же взял Данте материал для своего «Ада», как не из нашего реального мира?!
– Шопенгауэр п-прав, – устало подтвердил Грегор, безуспешно пытаясь совладать с одеялом, запутавшимся в его ногах. – Раз сумасшедший. В действительности всякое временное счастье, всякое благоразумие стоят на зыбкой почве. Жизнь – море, полное водоворотов и п-подводных камней, коих человек пытается избегать с огромной осторожностью, силой воли, усердием и напряжением, хотя прекрасно п-понимает: даже если пробьётся через испытания, всё равно – лишь приблизится к величайшему, п-полному, неизбежному и непоправимому кораблекрушению. Смерть. Человек знает! Он прямо к Ней держит свой п-путь, Она и есть конечная цель изнурительного путешествия, томительного п-плавания и страшнее для него, чем все утёсы, которые он миновал… И всё-таки Смерть не с-страшит меня столь же сильно, как Одиночество. П-предпочитаю Смерть. Не так уж Она и ужасна, как о Ней г-говорят.
– Вижу, вы ропщете на каждое свое несчастье, считая его случайностью, вызванной сцеплением причин, неких страшных обстоятельств. А их вообще могло не быть, они легко могли бы сложиться иначе. Иной выбор… – и тут вдруг Незнакомец лукаво погрозил Грегору пухленьким пальцем и хитро подмигнул пухленьким глазом. Ненормальный! Вне всякого сомнения. Грегор задумчиво вздохнул, отбросил наконец одеяло в сторону и попытался привстать с кровати.
– Не вздумайте! – закричал вдруг безумный толстяк. – Вам нельзя сейчас вставать! Вы тяжело больны.
«Чем же, интересно?» Да, я тоже не знаю. Пока не знаю.
– Ладно… – Грегор послушно улёгся и позволил ночному гостю вновь заботливо укутать себя одеялом. – Значит, вы п-полагаете, жизнь не является цепью нелепых с-случайностей.
– А как же?! Взять хоть нашу с вами встречу… Была ли она случайной? Не знаю. Но в случайности, по правде сказать, никогда особенно не верил.
– Но ведь и Шопенгауэр так же думал. Каждая личность уже детерминирована и даже запрограммирована заранее на определённый жизненный п-путь. Закон основания. Отсюда следует факт: каждый а priori считает себя совершенно свободным, даже в своих п-поступках, и думает, якобы он в любой момент может избрать другую д-дорогу, то есть сделаться другим. Иным! Но а posteriori, мы вдруг изумлённо убеждаемся, к великому с-сожалению и возмущению нашему, что не являемся свободными в своих решениях, в своём выборе, а подчинены некой зловещей необходимости. Несмотря на все решения и размышления, человек не изменяет д-действительности и вынужден как бы играть до конца однажды п-принятую на себя роль. Люди подобны заведенным часовым механизмам, тикающим, такающим, сами не зная для чего; всякий раз, когда зачат и рождён новый человек, опять з-заводятся часы человеческой жизни, чтобы нота в ноту и такт за тактом, с незначительными вариациями, повторить шарманочную пьесу, уже игравшуюся б-бесчисленное число раз. Каждый индивид, каждый человеческий лик и жизненный путь – лишь ещё одно б-быстротечное с-сновидение бесконечного духа п-природы.
А теперь подходим к самому главному. И к самому з-забавному. Жизнь к-каждого отдельного человека, взятая в общем и целом, в её самых существенных очертаниях, всегда представляет собой трагедию; но в деталях имеет характер комедии. Судьба, словно желая к горести нашего бытия присоединить ещё и насмешку, сотворила следующее: жизнь наша должна заключать в себе все ужасы нескучной драмы, а мы притом лишены даже возможности хранить достоинство трагических персонажей и обречены стать нелепыми комедийными х-характерами в обилии мелочей с-существования. Человеческий мир –  царство с-случайности и заблуждения, беспощадно распоряжающихся в нём, – в великом и в малом, а рядом с ними размахивают кнутом и пряником пошлая глупость, отвратительная злоба, нечеловеческая жестокость, мерзкий разврат и ещё многое-многое д-другое. Мракобесие, одним с-словом!
– Верно, – со значительным видом согласился весёлый Незнакомец. Что он нашёл здесь весёлого? – Оптимизм представлялся Шопенгауэру не просто абсурдным, но поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества. Но вот интересно… Если весь мир – представление, а человек в мире – воля, тогда выходит, мы вольны представить всё, что нам заблагорассудится! Реальность строго детерминирована и регламентирована. В ней нет места никаким случайностям. Всё предопределено заранее. Даже цепь событий, на первый взгляд кажущихся случайными. Бабочка летит. Вулкан дымит. Бабочка умирает. Вулкан остывает. Или не остывает. Вы правы. Небесам уже известен сценарий пьесы со мной в главной роли. Так, между прочим, полагали и Эйнштейн, и Ньютон. А вот Гейзенберг подарил нам Надежду. Он изобрёл принцип неопределённости, из коего следует: финал нашей жизни – будь то трагедия или комедия – всё же нам неизвестен. Вернее сказать, для нас он пока остаётся неопределённым. Реальность предстаёт перед нами в качестве непрерывного становления, вечной длительности. Она создаётся или разрушается, но никогда не является чем-то законченным. Мы сами можем свой финал дописать, да, собственно, написать и весь сценарий мнимой «шарманочной» пьесы. А точнее – наша воля это сделает за нас. Ибо воля всегда основывается на возможности выбора, на сознательном решении. А что есть выбор? На самом деле мы выбираем каждый день; каждый день же мы и отказываемся от многого. Путь, проходимый нами во времени, усеян обломками всего, чем мы начинали быть и чем могли бы стать. Вчера я был Океаном. Сегодня я – белый ветер. А завтра?
Пессимизм Шопенгауэра сыграл с ним забавную шутку, не находите? Представив человеческую жизнь как величайшую трагедию, он всё же наделил каждого индивида способностью изменять цепь случайных событий в свою пользу. Данную способность он и назвал волей. Невероятно! Но факт. Наше собственное представление о мире, о его законах легко может обернуть любую трагедию в комедию. Ведь именно мы играем главную роль в грандиозном вселенском спектакле! … Конечно, если представить Вселенную в виде хаоса, сотканного из нелепых случайностей, таковой она и станет. Для нас. Однако даже сам Шопенгауэр признавал: и симметрия нужна не безусловно, ибо ведь и руины бывают прекрасны. Куча камней не храм, но храм состоит из кучи камней. И в хаосе есть порядок. И в безумии просвечивает разум.
«Ох, уж эта мне вечная неопределённость! – печально размышлял про себя меж тем Грегор. – Почему непременно во всём должна быть какая-то неопределённость». Толстяку же он попытался было возразить, хотя довольно вяло:
– Но ведь из философской концепции Шопенгауэра вовсе не с-следует…
– А вы учитесь читать между строк! – маниакальным тоном перебил Грегора полоумный толстяк, даже слегка взвизгнув, как поросёночек во время убоя. Ну и псих! – Жизнь чертовски коротка! Вам многое ещё следует постичь. Однако торопитесь. Времени с каждым прожитым днём остаётся всё меньше и меньше. – Он задумчиво таращился на Грегора минуты две, слегка склонив голову набок, словно бы размышляя над чем-то весьма важным (пока непонятно, правда, над чем именно). Грегор в свою очередь лениво разглядывал его. – Вы очень плохо выглядите, – подвёл наконец итог своим мучительным раздумьям бывший пассажир злополучного «философского» поезда. – Постарайтесь заснуть.
– А вы п-посидите со мной, пока я не усну?
– Разумеется. А проснётесь – я буду рядом. Даже если вы меня не увидите.
Часы тикали. Часов нигде не было. Незнакомец сидел. Незнакомец молчал. Грегор заснул. Завершаем главу. Просто и без затей. Нет у меня больше других идей! Кончились.

3

Я всё жду, когда в мире появится осмысленность. Но она не появляется. И не появится. Никогда. Мартин Эмис

То, что можно найти только один раз в жизни, безвозвратно мною утрачено.
Ремарк «Чёрный обелиск»

«… День клонился к закату. В комнате было довольно душно.
Мне не спалось прошлой ночью почему-то. Хозяйка постоялого двора, где я поселился два дня назад в ожидании новой директивы, принесла холодный ужин и две свечи. Почти за полночь доставили записку от отца Б. Он требовал немедленно вернуться в N*** и встретиться с ним для выяснения дальнейших указаний. Я послал мальчика-слугу справиться о лошадях. На дворе шелудивый пёс с величайшим пристрастием выкусывал блох. Хозяйская дочь загоняла кур в курятник. Они что-то лениво клевали и вяло кудахтали. Кучер мой равнодушно наблюдал сию картину, то и дело смачно сплёвывая на землю шелуху от семечек. Мальчик обернулся за две минуты. Доложил, дескать, кибитка готова, можно ехать. Я дал ему монетку на чай и велел отнести походный саквояж в карету. Он услужливо схватил мои нехитрые пожитки и выскочил из комнаты, крепко зажав монету в маленьком кулачке. Разыскав Хозяина, я расплатился с ним и спешно выехал в N***.
Под утро лошади домчали меня в Город. Встать на постой решил в гостинице. В ожидании отца Б. Весна пришла сюда незаметно. В номерах сквозила ужасная духота. Запах прогорклого жира, доносившийся из кухни, казалось, заполонил уже совершенно все помещения и коридоры постоялого двора. Пропитались им и стены. Я попросил слугу принести мне две свечи и графин водки. И немедленно выпил. День обещал быть очень жарким.
Часа два спустя ко мне в номер без стука вошли двое Приставов в наглухо застёгнутых зелёных мундирах и потребовали, чтобы я сей же час отправился с ними именем Закона. «В чём дело?» «Извольте следовать за нами». «Но что, собственно, случилось, господа? Я здесь по важному поручению. Мне необходимо незамедлительно…» «Несущественно! – строгим сухим тоном прервал меня один из Приставов. – Вы должны пройти с нами. Вам запрещено говорить». Больше они мне ничего не сказали, и сам я более не старался что-нибудь разузнать.
Приставы сопроводили меня в Городскую тюрьму. Здание сильно постарело со времён Второй Реконструкции. Ремонт здесь давно не делали, судя по всему. На входе мы прождали часа два, никак не менее. Затем мне учинили досмотр личных вещей и отняли платок, подаренный Э., а также копию таможенной декларации. Все остальные бумаги и ассигнации позволили оставить при себе. Процедура досмотра вместе с другими тюремными формальностями продолжалась несколько часов. Затем Начальник тюрьмы лично сопроводил меня в камеру. Отовсюду доносилась мерзкая вонь. Горло и грудину сдавили железные тиски. Невыносимая духота совершенно задушила всё вокруг. «Так скоро и чахотка начнётся», – подумалось мне почему-то. Крысы шумно копошились в углу. Я лёг на каменный пол и довольно быстро уснул.
Утром пришёл Пристав и повёл меня на допрос. Мы долго шли по тёмным сырым коридорам, сворачивая то влево, то вправо. Тюрьма сильно смахивала на лабиринт. Её намеренно так построили, дабы заключённые не могли бежать. Впрочем, бежать оттуда никто никогда и не пытался. Наконец, минут через двадцать, Пристав завёл меня в какое-то тусклое помещение без окон, лишь две свечи догорали в нём. Он зачем-то связал мне руки за спиной, отошёл к двери и вытянулся, как полагается, по уставу. «Армейская выучка сказывается», – подумалось мне зачем-то. В помещении было довольно душно и сыро. Пахло плесенью и крысиным пометом. Я стоял посреди комнаты в полной тишине. В скверном освещении мне не сразу удалось разглядеть высокий помост напротив. На нём находился длинный стол, за которым расположились двое. Один из них, – по всей видимости, Инспектор по надзору, – тощий и лысый, довольно немолодой уже мужчина с жиденькой козлиной бородкой, которую он время от времени пощипывал тонкими костлявыми пальцами. А второй, судя по знакам отличия на зелёном воротничке, – Судебный Дознаватель, – напротив, одетый в чёрный фрак, имел белую накрахмаленную манишку, тёмно-синий галстук-бабочку и довольно длинный орлиный нос. Оба они внимательно изучали какие-то бумаги у себя на столе и не смотрели в мою сторону. Рядом с помостом, в углу, стоял ещё один, – маленький столик. За ним восседал молодой рыжий Писарь со слегка выпученными глазами и старательно выводил что-то пером на бумаге. Перо притом ужасно скрипело.
Молчание продолжалось некоторое время. Я по-прежнему стоял перед помостом в небольшом круге едва уловимого, чуть бледноватого света. Казалось, будто под ногами случайно рассыпали белый песок. Итак. В круге первом. Скоро ли второй? Третий? Где найти покой. Наконец, минут так уже, верно, через двадцать или сорок, орлиноносый Следователь бросил на меня безучастный взгляд и строго спросил: «Вы г-н Зиммер?» «Моя фамилия З.», – поспешил ответить ему я <здесь и далее в рукописи Чиновник З., видимо, указывает всё-таки свою настоящую фамилию, но, к сожалению, записи сильно вымараны – как мы поняли, с определённым умыслом (тоже не очень, правда, понятно, с каким именно), и восстановлению не поддаются; нам удалось разобрать лишь заглавную букву>. «Писарь, внесите в протокол: личность г-на Зиммера можно считать установленной». Писарь противно заскрипел пером. «Я <…>, г-н Следователь, а не Зиммер. Тут, верно, случилась какая-нибудь ошибка…» «Несущественное замечание, г-н Зиммер! – зычно рявкнул на меня Орлиноносый. – Отвечайте строго только на поставленные вопросы!» Тощий Инспектор по надзору по-прежнему не глядел в мою сторону. Он лениво и равнодушно листал какой-то протокол. Писарь услужливо и шумно скрипел пером у себя в бумагах. Все молчали. Молчание вновь затянулось на некоторое время. Прошло ещё минут двадцать. Неожиданно Инспектор оторвался от записей, резко поднял голову и бросил в меня строгий, пронзительный взгляд. «Итак, г-н Зиммер, Вы имеете сообщить нам что-либо по делу о биллях и станках?» «Я прибыл в N*** по важному поручению. Мне необходимо срочно встретиться с Б.» «Нас не интересует, зачем Вы сюда приехали, г-н Зиммер! По Вашему мнению, не стоило механизировать мануфактурные предприятия?» «Г-н Инспектор, к сожалению, не понимаю Вас… Поскольку служу в межведомственном Департаменте по…» «Мы знаем, где Вы служите, г-н Зиммер. До нас это не касается. Отвечайте лишь на предложенные вопросы! По какой причине рабочие разрушают машины, а крестьяне сколачивают себе гробы?» Я не ответил. Да и что можно сказать двум странным, холодным людям с чёрными дырами вместо глаз?
И в очередной раз наступило довольно продолжительное молчание. Рыжий Писарь наконец-то перестал скрипеть пером, слегка приоткрыл рот и уставился на меня, выпучив маленькие удивлённые глазёнки. Глаза у него почти вылезли из орбит и уже свисали на пухлые лоснящиеся красноватые щёки. Орлиноносый Дознаватель со скучающим видом подпёр рукой подбородок и равнодушно разглядывал свои синюшные, кривоватые, хорошо ухоженные ногти. Инспектор по надзору вернулся к бумагам у себя на столе. Получалось что-то нелепое. Минут через сорок Дознаватель наконец приказал властным тоном: «Писарь, запишите: г-н Зиммер отказывается отвечать на вопросы. Пристав, уведите Заключённого». Писарь торопливо и старательно заскрипел пером.
Я вернулся в камеру. Ночь быстро надвигалась. Сделалось душно, как перед грозой. Крысы затеяли ужасную возню. Визг по углам разносился нестерпимый. Наконец, уже после полуночи, пришёл Защитник. Взял у меня записку для отца Б. с просьбой о помощи. Затем гордо удалился, не произнеся ни слова и не удостоив меня взглядом на прощанье. Не обращая внимания на ужасную вонь, буквально вросшую в тюремные стены и заменившую собою самый воздух темницы, я растянулся на сыром каменном полу и довольно скоро уснул. Завтра будет очень… <…>
Наутро вчерашний Пристав опять повёл меня по запутанным лабиринтам тюрьмы. Плутали долго. Конец близок? Судьи в том же составе сидели за столом и с равнодушным видом вновь просматривали какие-то бумаги. Рыжий Писарь тихонько и неприятно скрипел пером, слегка высунув изо рта маленький розовый язычок. Вопросов не задавали. Я опять стоял посреди комнаты в пьянящей тишине, вытянувшись по струнке, насколько возможно, с крепко-накрепко связанными за спиною руками. Во всём этом было, пожалуй, даже нечто бессмысленное. Так прошло около двух часов. Время ползло медленно. Время убивало.
Наконец двое Приставов в синих мундирах ввели в комнату молодую полуголую женщину в тонкой белой сорочке и босиком. Руки её, туго стянутые спереди верёвками, посинели от холода. Я сразу узнал Э. Девушка мельком взглянула в мою сторону лишь единожды и в тот же миг опустила свои красивые печальные глаза. «Г-н Зингер, Вам знакома эта женщина?» По всей видимости, тощему Инспектору понравилось переиначивать мою фамилию на все мыслимые и немыслимые лады. «Я встречал её всего раз, г-н Инспектор. Примерно два года назад. Не могу утверждать, будто мы близко знакомы. В чём её обвиняют?» «Писарь, внесите в протокол: г-н Зингер признаёт факт знакомства с арестованной». Рыжий старательно заскрипел пером. «Г-н Зингер, что Вам сообщила обвиняемая?» «Ничего, г-н Инспектор. Уверен, она не может быть ни в чём виновной. Здесь, верно, приключилось какое-нибудь недоразумение…» «Довольно, г-н Зингер! – злобно рявкнул тощий Инспектор с жиденькой козлиной бородкой. – Советую поразмыслить хорошенько и ответить на наш вопрос правильно. Второго шанса мы не даём!» «Совершенно не понимаю Вас, г-н Инспектор». «Тогда Вы тоже будете казнены завтра на рассвете, г-н Зингер, как виновный в Государственной измене. Писарь, запишите! А Вас, подсудимая, казнят сегодня же в полдень. Nemine contradicente!  Приставы, увести!!» Э. грубо схватили и поволокли к двери. Писарь с самодовольным видом вновь услужливо и проворно заскрипел своим противным пером, нечаянно уронив изо рта слегка припухший розовый язык, вывалившийся, будто у покойника. Сердце моё провалилось куда-то в бездну сознания. Рассудок помутился на некоторое время. Я решительно не понимал ничего из происходящего.
 Очнулся я уже в камере. Не помню даже, как очутился там. В памяти всплывали лишь последние услышанные мною строгие слова грозного орлиноносого Дознавателя, вновь безобразно перевравшего мою фамилию: «Отведите г-на Занзера обратно в камеру!»
Жара стояла уже совершенно убийственная. Я почти задыхался. Сквозь решётки на окне хорошо просматривался тюремный двор. Там из подручных материалов сколачивали одноразовую виселицу, судя по всему, для казни. Ближе к полудню собралась небольшая толпа уличных зевак, которые со скучающим видом прохаживались теперь вокруг «деревянной вдовы» и глазели по сторонам в ожидании весёлого зрелища. Вскоре двое Приставов вывели на двор Э. с серым дырявым мешком на голове. Палач неторопливо сопроводил её к месту казни и надел петлю на шею. Старательно, со знанием дела, затянул узел потуже. Кто-то из странно молчаливой толпы бросил в их сторону гнилое яблоко. Оно угодило Э. в ногу, отскочило и покатилось по помосту с каким-то глухим, деревянным отзвуком, точно Столовый Надзиратель стучал сейчас где-то колотушкой, созывая своих подопечных на обед. Время, казалось, замерло. Палач замешкался на две секунды, словно призадумался, чем бы ему заняться дальше. Или засомневался? «Верно, повесит», – послышался чей-то недовольный голос из толпы. «Как пить дать», – равнодушно и вяло откликнулся кто-то. И действительно, Он Её повесил. Казнь состоялась довольно быстро. Тело Э. сковала судорога, и в ту же секунду всё закончилось. Она даже не вздрогнула и не вскрикнула. Слышно мне, впрочем, ничего не было. Все молчали. После чего <…> Народ начал медленно и нехотя расходиться.
День клонился к закату. Я нашёл в камере двух мёртвых крыс. Их тощие тела, почти полностью разорванные в клочья, недовольные сородичи, казалось, распотрошили за какую-то серьёзную провинность прямо изнутри, прогрызаясь сквозь уязвимую плоть наружу. По жаре тела разлагались гораздо быстрее. В воздухе стоял трупный смрад, как в мертвецкой. Я сидел на каменном полу и ждал отца Б., но он в этой главе так и не появится. Ночь наступила.
На рассвете ко мне заглянул всё тот же Пристав. «Вы Зиммерман?» «Моя фамилия З., а не Зиммерман». «Несущественно, – равнодушно и сухо сказал он, не глядя на меня. – Вашу казнь отложили. Мне предписано незамедлительно сопроводить Вас в номера. Где Вы и должны оставаться в ожидании дальнейшей директивы из Вашего ведомства». И тут он торжественно вручил мне ордер на мою настоящую фамилию, а также платок-подарок Э. Мы отправились в гостиницу. Копию таможенной декларации мне так и не вернули.
В Городе недавно прошёл мор среди лошадей. Их трупы отвозили на телегах за Город к оврагу. Однако несносная вонь от разлагающихся лошадиных тел уже успела распространиться повсюду. По пути к гостинице я купил у мальчика газету. Прочёл колонку местных новостей. Объявлялся набор рабочих в санитарные бригады для вывоза и сжигания конских трупов, с приглашением явиться к зданию Городского Казначейства каждый день от полуночи до трёх часов утра. Кто-то за очень высокую цену скупал по всему Городу уздечки и сёдла, уже бывшие в пользовании. Там же находился вызов желающих купить старые подковы, но в хорошем состоянии. Деревянные гробы сильно поднялись в цене. Однако же, при покупке двух гробов, – третий предлагался в подарок, и притом совершенно безвозмездно. Приговорены к смерти и казнены: жена Шляпника К. за кражу 2 носовых платков и грязного исподнего белья, Кухарка В. и Младший Писарь Ч. [состоявшие на службе у Старшего Защитника Д. Ведомственной Канцелярии по делам малоимущих] за кражу 2 гробов в целях контрабандистских, Полковник Р. за кражу… Я выбросил газету. Знойный жар усиливался.
Оказавшись наконец в номерах, первым делом спросил себе два графина водки. И немедленно выпил. Ночь неумолимо надвигалась. Две свечи тускло и сиротливо догорали в тёмной комнате, а вместе с ними – и последние дрова в маленьком камине. Было очень жарко и тихо. Лишь жирные, сносно откормленные мухи с противным жужжаньем назойливо летали вокруг моего лица или ползали по липкому пыльному столу. Я достал платок Э. и аккуратно принюхался, почти не почувствовав никакого запаха, кроме едва уловимого аромата сухой лимонной корочки. Поцеловав платок, я бережно свернул его, сунул в правый карман сюртука, лёг в постель, не раздеваясь, и быстро уснул… <…>
… Завтра будет очень тяжёлый день…»

4

Если вы хотите свободы и радости, неужели вы не видите: их нет нигде вне нас?! Скажите себе, что это у вас есть, – и оно у вас будет!
Р.Бах «Иллюзии»

– а во мне солнце есть?
 – больше, чем в ком-либо ещё.
– а внутри тебя солнце, по-моему, большое-пребольшое.
– спасибо, любовь моя.
Ч.Буковски «Истории обыкновенного безумия»

Веснушка.

– Ёжик!
– Да, Веснушка?
– Твой брат <Цыплёнок> зовёт нас обедать. Но ты, наверное, проголодался. Давай я сначала тебя покормлю.
– Хорошо, Веснушка, хорошо, я, конечно, сейчас приду. Но проблема в том… как бы сказать… я слегка проголодался. Давай-ка лучше сначала поедим.
<…>
– Ёжик.
– Что, Веснушка?
– Можно задать тебе один вопрос?
– Конечно, Веснушка, конечно, задавай, я слушаю.
– Ёжик!
– Да, Веснушка?
– О чём ты думаешь, Ёжик?
– Ни о чём, Веснушка, ни о чём. Но почему ты меня об этом спрашиваешь?
– Просто так, Ёжик, просто так. Забудь, о чём я тебя спрашивала.
– Ладно, Веснушка, ладно. Давай наконец спокойно выпьем!
– Хорошо, Ёжик, хорошо. Давай спокойно поужинаем…
<…>
– Ты умерла, Веснушка.
– Нет, я жива.
– Ты жива, пока я тебя помню.
– А ты разве меня ещё не забыл?
– Я не понял этого. Я не понял тебя. Я н и ч е г о н е п о н я л.
– А ты посмотри на него и всё поймёшь.
– На кого?
– На Солнце.
– А где Оно?
– В нас.

5

                29 октября

Тема: небесные законы вечны!:)

Сказочница,
небесные законы вечны! Привет:)
Пишет тебе странник. Вновь. Спасибо, что ответила на моё письмо. Вновь. Моя маленькая Бабочка. Бесконечно счастлив его <письмо>  <письмо от тебя> получить. Радовался, как ребёнок, а точнее – как дурак.
Я тебе сейчас такое расскажу, ты – ни за что, никогда! – не поверишь!!
Сегодняшнего дня случилось со мной необычайно странное приключение.
Я встал поутру довольно поздно. По обыкновению своему, умылся, побрился, почистил зубы, оделся, убрал постель, тщательно причесался перед зеркалом и пошёл на кухню приготовить ужин. То есть завтрак. Наливаю, значит, по обыкновению своему, холодный чай (а я всегда, знаешь ли, пью только холодный чай, не люблю ничего горячего: язык обжигает, – ведь живу на севере, в городе N*** – столице ***ской области; мой родной брат – сын отца моего и моей матери – тоже здесь живёт). Так вот… Запутался немного. Начнём сначала. Я проснулся сегодня довольно рано. Как обычно, встал, сыграл в любимую игру на компе, прослушал парочку музыкальных дисков и, между прочим, новости по радио (!) (чтобы быть в курсе событий!!), пошёл умываться, потом самым тщательнейшим образом вытерся полотенцем и принялся напяливать на себя кое-какую одежду. Убрав постель, прямиком отправился на кухню и налил себе холодный чай (теперь ты знаешь: я пью только холодный чай, и, надеюсь, не находишь это слишком странным, ведь многие считают меня странным человеком, а я-то и вправду со странностями; моей матери – женщине, которая меня родила, – тоже иногда говорят, что она странная; довольно странное совпадение!). Для полноты картины очень кстати добавлю: ветер в тот знаменательный момент дул с северо-запада со скоростью пяти километров в час. Венера находилась в стадии восхождения. Луна – между второй четвертью и полнолунием. Марс атаковал. А уж выводы изволь сделать сама! Так вот… Налил, значит, я себе холодный чай и приготовился делать бутерброды. И тут. И тут вдруг. И тут  вдруг неожиданно… Но здесь всё происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно… <…>
Теперь самое время мне, подобно Пуаро в злополучном поезде, воскликнуть: «И тут, господа, меня осенило!» Я понял: ты мне нравишься! Я хочу с тобой познакомиться поближе, но не знаю как. Расскажи мне что-нибудь о себе (ты ничего не расскажешь). Тогда хотя бы намекни, как мне (ненавязчиво, незаметно, между делом) с тобой сблизиться. Вышли инструкцию. Я человек скучный, неотёсанный; напрочь отсутствуют всяческое воображение и фантазия. Понятия не имею, чем тебя можно заинтересовать. А мысль моя тем временем бурлит и кипит манной кашей на плите. И смердит, когда подгорает:) А твои мысли пахнут совсем не так, как мои глупые слова. И их слышно! Громко шагают.
Предлагается следующее. Подведём предварительные итоги. Мы познакомились несколько месяцев назад в интернете, общаемся в чате и переписываемся по электронной почте. И к чему пришли? Я н и ч е г о н е п о н я л. Точнее понял, что совершенно ничего не понял, поскольку совершенно ничего о тебе не знаю. Да и о себе ничего не знаю тоже. Кто я такое. Я сам не сведущ в собственных чувствах. А что поняла ты? (не поверишь, дико любопытно!:)
На картину наших отношений наброшен флёр. Он состоит из:
1) мнимая страсть;
2) или не мнимая?;
3) выражения типа «любимая», «милая», «родная», «отрада моих глаз», «сказка в моей жизни», «праздник, который всегда со мной» (а теперь ещё и бабочка!) и в таком же духе;
4) может быть, что-то ещё (память плохая!).
Если флёр убрать, остаётся виртуальное общение. Оно, правда, не совсем обычное: общение… не разумею, как лучше выразиться. Мы ничего друг о друге не знаем. Данное обстоятельство немного тревожит. Забыл, о чём хотел ещё сказать. Вернись к середине письма (предложение №… – к сожалению, не помню номера – после слова «осенило» – и далее). А я пойду, пожалуй, Шопенгауэра перечитаю. А то вдруг кто-то опять спросит меня о чём-то, а я не в теме. Не пойдёт! На всякий случай надо ВСЁ знать. Я любознательный!!!
странник
P.S. Кстати, любимая, принц Датский ведь не из сказки, да?:) Целую твои ручки – ручки моей маленькой Золушки…


                7 ноября

Тема: житие странника, подробно описанное и изложенное им самим..

Сказочница, приветствую, любовь моя! Приготовься к весёлым приключениям, милая Бабочка:)
Завоёвывая твоё сердце, я мог бы обойтись и без рассказов какого-то мальчика. Дети любят сочинять забавные истории. А ещё смеяться и корчить рожицы. Но насколько их россказни правдивы, никто не знает. Где искать правду. Уже не важно. Кроме того, житие странника представляется ему самому, по меньшей мере, скучным, прозаичным и даже весьма банальным. Странники приходят и уходят, на то они и странники, – их миллионы, а Сказочница одна. Дальний свет. Путь домой. Моё место в скором времени займет новый странник. И он будет, конечно, гораздо умнее и образованнее меня. Но раз уж хочешь услышать в подробном изложении дурацкое житие… Буду раскрывать одну карту за другой, а джокеров оставлю тебе на десерт. У Джокера улыбка с прищуром. Хитрый Чёрт:)
Житие странника. Действие 1-е. Картина 1-я.
Я люблю:
1) смотреть на деревья (окно выходит в зелёный сад. в саду красиво. там часто бродят задумчивые кошки и поют белые птицы!);
2) благоговейно слушать тишину и внимать голосу разума (тишина умеет разговаривать. а разум – нет!);
3) бродить босиком по песчаному морскому пляжу и ловить медуз (у медузы есть хвост. он находится между левым глазом и правым ухом. поймать медузу можно только за хвост!);
4) хранить старые-престарые чёрно-белые фотки (у пра-прародственников много-много пра-прабратьев и пра-прасестёр. они глядят на нас из прошлого и улыбаются. прошлое всегда светит чёрно-белым глазом в подлунной темноте. кто-то всегда наблюдает!);
5) сидеть в маленьком тихом баре с друзьями и громко смеяться (начнёшь смеяться – и кто-нибудь обязательно бросит на тебя пронзительный взгляд через плечо; бездна скрывается в чужом глазу!);
6) смешить людей, дурачиться, впадать в детство (ребёнок опрокинул стол, стул, разбил чашку, съел свадебную фотографию родителей. для чего нужна мать? чтобы любить. матери любят своих детей!);
7) засыпать под едва различимую, умиротворяющую музыку серебряного дождя (зелёный дождь сосредоточенно барабанит по карнизу. он знает: его не пустят в дом. но ему всё равно!);
8) дарить людям подарки, о которых они мечтали, и смотреть, как они радуются (я подарю тебе много подарков, но всё же лучший подарок для меня – ты!);
9) сказки Шекспира (мой сосед никогда не любил детей и страсть как боялся рассказывать им сказки на ночь!);
10) вкусно поесть (!);
11) вырезать по дереву терракотовых лошадок (лошади всегда нужны подковы. и поля. подковы приносят счастье. зелёные поля дают ощущение свободы!);
12) когда меня хвалят (похвали кого-нибудь – и он обязательно улыбнётся!);
13) собирать вокруг себя самых разных людей и знакомить их друг с другом (человек человеку брат – Каин Авелю тоже был брат! – но мы не любим одиночек – мы хотим знакомиться!);
14) море: заплывать далеко от берега, потом лежать на спине и, раскачиваясь на синих волнах, рассматривать далёкое безлунное небо (в небе летают птицы. и самолёты. самолёты часто разбиваются. люди погибают не по своей воле!);
15) коллекционировать старые монеты (у монеты рыжее брюхо, а спина голубоватая. медь окисляется, а серебро – никогда!);
16) театр абсурда;
17) чёрный как ночь юмор;
18) когда идёт снег;
19) тебя;
20) пока всё (продолжение в следующем номере!).
Теперь твоя очередь приоткрывать завесу. Только не отвечай в духе Сократа: уклончиво, ни так и ни сяк:) Мне ведь ещё надо не только снять флёр, наброшенный на феномен «сказочницы», но и разгадать сам феномен, любезно предоставленный Судьбой. Задача трудная и невыполнимая. Для обычного человека. Но страннику вполне по силам: он, видишь ли, не совсем «обычный». У меня хоть и отсутствует напрочь чувство тактики, зато хорошо развито чувство стратегии:) Признайся, тебе ведь немного любопытно (убеждён!). Правда, стратегия моя несколько странная, марсианская:) Я сам как бы и не от мира сего. Странствую, бредя по жизни, пьяный ёжик в тумане. Брожу там-сям, ни во что не врубаясь, ничего не понимая, – лирический герой твоего японца, – провожу весь век в пути, взад-вперёд блуждаю, вскапывая маленькое поле. В полях живут цветы. Но они бездомные. Бездомные тоже должны где-то жить.
У меня есть друзья. Друзья считают меня чудаком (я – чудак? глупости!!), но любят до безумия. (Может, они сумасшедшие?:) Ты и представить себе не можешь, насколько оказалось верным твоё замечание насчёт «шутника-оригинала». Тут я и вправду Мастер. Парадокс? Да, парадокс. Нет, не парадокс. Мега Меланхолик-тяжеловес. Чемпион по Меланхолии в тяжёлом весе.  Чёрный меланхолик (Чёрный пояс по Меланхолии!) и пессимист тоже может быть душой компании. Среди сверстников я считаюсь большим авторитетом и крупным специалистом по части всяких дурацких приколов, алогизмов, силлогизмов, иррационализмов и прочих -измов. Ходячая аномалия, бродячий парадокс. Роль клоуна и шута мне претит. Пусть бы даже и шекспировского. Поговаривают, правда, его Шуты и Могильщики – самые мудрые персонажи. Они прячут Истину в своих дырявых шутовских карманах. Не будем, милая, отвлекать серьёзных людей от важной работы! Шуты шуткуют. А Могильщики пусть продолжают рыть свои могилы (все туда попадём!). Нам с тобою, друг Горацио, такая мудрость и не снилась:) Кстати.
Мой сосед Могильщик очень неразговорчивый парень. Сосредоточен на деле. Жена его тоже немногословна. И трудолюбива. (Печёт вкусные пирожки!) Могильщики обычно работают с Напарником. Но мой знакомый роет один. Выходит на работу засветло. Возвращается затемно. Время определяет по Луне и по Солнцу. Ничто не в силах отвлечь его от трудов земных. Даже назойливые насекомые! Жена приносит обед ровно в полдень. Полчаса на отдых. И снова за дело. Работа спорится! День клонится к закату. Могильщик возвращается домой. Но истинным домом всегда считает чужие могилы. Которые. Он сегодня так усердно рыл. Философская профессия!
А вот насчёт искателя приключений ты не угадала. Что ищет мой мятежный дух? Об этом после. По поводу пьяного факира:
Узнайте же, жестокосердые, что и алкоголики чувствовать умеют!:) (с)
Между прочим, ты сама мне однажды цитировала какого-то Пелевина. Он говорил про мир, существующий где-то внутри. <Внутри чего? кого?> Но где тогда пребываю я. Если я когда-либо существовал в нашем мире, – где, в каком именно месте находилось моё сознание. У меня есть сознание! Что в переводе на понятный язык скорее всего означает: «Кто же сейчас не пьёт?» Все пьют. Ерофеев со ссылкой на Д. Писарева уточняет: «Народ не может позволить себе говядину, а водка дешевле говядины, оттого и пьёт русский мужик: от нищеты своей пьёт!» От нищеты и от невежества! Да. Поскольку жизнь человеческая не есть ли минутное опьянение души? (и затмение тоже! или затемнение? – не важно). Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на всех по-разному действует: один плюёт и хохочет в глаза миру, а другой плачет на груди у него же. Но оба несчастливы! Счастье не любит пьяниц и пройдох. Счастье любит Тишину… Нет, говоришь, у нас никаких отношений. А что же это тогда, я не понял?! Согласен: прелюдия-интермедия-экспозиция нашей волшебно-сказочной мистерии слегка затянулась. Хочу немного ускорить события.
> Странник, весь секрет в том, что именно мы хотим понять:) Посему сначала определись, а уж потом вопрошай.
Я хочу понять, сможешь ли ты меня полюбить. Вопрос не праздный. Учитывая, как стремительно моя жизнь катится под откос, а все прежние, привычные установки больше не работают. Но я рад! Я – с праздником: скоро, возможно, начнётся новая страница моего романа. Впишу туда твоё имя, и мы вместе пройдём наш нелёгкий путь, «безмолвные и упоительно глупые», неся добро в безумный мир (шутка). Пройдём или проплывём по течению? Неважно! Но ты должна, ты просто обязана мне хотя бы чуточку помочь. Судьба не зря свела нас вместе. Случайностей не бывает – ты сама говорила.
> И просто дружеский совет: играй, но не переигрывай.
Милая, жизнь была бы нестерпимо скучна, если бы не являлась по своей сути игрой. Весь мир, может быть, и впрямь лишь поверхность шахматной доски, или же дуновение белого ветра, или рябь волн над неведомыми безднами, или…? За то и люблю Борхеса и Кортасара: у них там всё – игра и сплошные лабиринты ума, по которым блуждают герои в поисках разгадки. Пожалуй, поинтересней твоих Кундер, Пелевиных и прочих модных новинок в стиле японского импрессионизма (правда, я их ещё не читал:) Найти в туманном лабиринте счастье сложно, но возможно:) Сыграем, любимая? (Давненько, давненько не брал я в руки шашек. – Знаем мы вас, как вы плохо играете!:) Я достану тебе звезду с неба, а ты будешь драить свои сковородки. Но любовная лодка не разобьётся о семейный быт – ведь истинная любовь вечна. Твой ход.
> Мера во всём – хороша!:))
Поэта Горация уважаю, но не люблю (слишком правильный!). Его идею о так называемой «золотой середине» считаю для себя абсолютно неприемлемой. Я скорее похож на священника Бранда из одноимённой пьесы Ибсена: живу по заповеди «всё или ничего». Меня ожидает полный крах? Наверно. Но в погоне за мечтой хочу взорвать мой мир изнутри. ХОЧУ ИЗМЕНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ – жалкое существование без любви, без смысла, без толку. Ты даже не представляешь, с кем связалась, любимая! У этого парня – странника – с головой явно не всё в порядке. Мысли копошатся в его мозгу трупными червями в гниющем мертвеце. Но полюбить его можно, уверяю тебя! Он хороший. Грубый, эгоистичный, слабый по натуре своей, но – ХОРОШИЙ. Все люди хорошие:)
странник
P.S. Однажды какой-то поэт написал стихотворение. Ничего не знаю. Не читал, к сожалению. Но там точно есть строки:
Уже очень долго погружаюсь в глубокий сон, который постоянно повторяется. Я не знаю, кого я ищу, к кому протягиваю руки; не знаю, ищет ли меня кто-нибудь, чьи руки протянуты ко мне. Нет ни горизонта, ни неба, ни рек, ни дорог… ничего, – лишь слабый зов в моём сердце <…>
Ежели интересно – готов поделиться с тобой своими мечтами, а ты мне поведаешь о своих. Это не игра.


                25 ноября

Тема: житие странника (продолжение)..

Житие странника, написанное и рассказанное им самим по просьбе одной его тайной доброжелательницы, наивной эстетствующей идеалистки, которая любезно согласилась потерпеть безумца ещё некоторое время (хотя её, в общем-то, никто и не спрашивал, согласна она или нет, – какое мне  дело?:), и ей огромное спасибо и отдельная благодарность от лица всего нашего… дружного сообщества!:)
(Продолжение.)
Я НЕНАВИЖУ:
1) когда меня используют (заставляют носить на правой руке левую перчатку с чужой руки – чужие вещи дурно пахнут!);
2) наглых старушек и стервозных тёток (их недальновидность и болтливость мешают сосредоточиться на глубокомысленных полотнах Пикассо. не соберёшься с мыслями – беды не миновать – ничего не поймёшь!);
3) когда не смеются над моими шутками (тоска живёт в сердце. тоска по пониманию!);
4) платить дважды (деньги – самое большое зло. но они есть у каждого. выходит, мы все носим в кармане подарок Чёрта!);
5) когда громко кашляют, сморкаются и чихают в грязный платок (!);
6) скряг, жадюг, жмотов, сквалыг, хамелеонов и т.п. (!); (найди лишнее слово в ряду!);
7) когда смеются и шепчутся у меня за спиной (змеюки шипят и ползают, а ты смотришь немое кино, читаешь лорку и полотна дали и радуешься жизни. молчание – золото. тишина – серебро!);
8) откровенное враньё (а правда у каждого своя; моя прячется в чулане среди вёдер и швабр, а твоя?!);
9) когда меня не слушают и перебивают (палки в колёса вставляют!);
10) когда настойчиво выспрашивают мельчайшие подробности какого-либо пусть даже и важного события (а именно: день, час, минута, погода, одежда, куда, откуда, почему, какая, какой, кто, что и т.п.), например, в какое время я виделся с тем-то и тем-то, был там-то и там-то. есть разница? – главное, виделся, главное, был, остальное – малосущественно!);
11) спать с открытой форточкой (в неё залетает зелёный шум ночной глазастой улицы. горластая улица громко и визгливо кричит в темноте. светит пучеглазыми фарами авто. а ещё стонет и ворчит!);
12) когда заглядывают на обложку книги, которую читаю (иногда что-нибудь должно принадлежать только мне. мой секрет – лишь мой секрет!);
13) смотреть чужие фотоальбомы (там живут холодные невыразительные лица. скучные, застёгнутые, многочисленные – ужас!);
14) когда меня специально провоцируют на скандал, ругань (но лишь один человек владеет таким искусством в совершенстве. самый близкий. – другим просто не по силам!);
15) заглавные буквы (всё равно они как маленькие – просто выпрыгивают из штанов! может, хотят дотянуться до солнца? не знаю и знать не хочу!);
16) когда мне ставят в пример других (тогда мысли начинают гудеть в моей голове неугомонными тётушками пчёлками в забытом старом улье. а медведь, известное дело, полезет и пролезет даже в игольное ушко!);
17) носить маску (актёры меняют маски каждый день. театр живёт странной жизнью. там много красок. маски носят не только актёры. кто скрывается под маской странника?  притворись кем-нибудь другим – и слёзы не будут высыхать у тебя по ночам – подушка промокнет насквозь!);
18) хурму, халву и лягушачьи лапки;
19) себя;
20) вот и всё. (Продолжение в следующем выпуске. Бесплатное приложение с мечтами странника – там же!)
 Ты смогла бы меня полюбить ДО того, как увидишь, или: что надо сделать, чтобы тебе понравиться? Вопрос – не праздник:)
> Однажды я проснулась и изобрела велосипед (сомневаюсь, что кто-то ещё, кроме меня, сможет на нём ездить, но не в этом суть).
Почему сомневаешься? Научи меня! Хочу научиться. Не знаю, как объяснить, но чувствую: лишь ты способна стать тем человеком, кто сделает мою жизнь осмысленной, а меня самого – лучше. Меня никто никогда не просил нарисовать барашка. А я прошу тебя! Прошу: нарисуй мне барашка!:) Стань Солнцем для меня. И тогда твои шаги я стану различать среди тысяч других. Даже на самых многолюдных маскарадах чата на www.***.ru я узнаю тебя под любой маской.
Не разумею, чего бы ещё сказать. Ляпнуть. Я люблю тебя.
странник
P.S. Кстати, родная, привет! Рад, что ты читаешь моё письмо – значит, я опять занимаю твои мысли, а ты – мои:)

                13 декабря

Тема: бездна начинает вглядываться в меня..

Здравствуйте! Как поживаете?
Разрешите принести Вам свои извинения за моё нелепое, даже безобразное поведение в чате вчера вечером. Надеюсь, ничем Вас не обидел. Был слегка не в фокусе, то есть заложил немного за воротник. Понимаете, у нас с друзьями такая традиция: каждый год, когда наступает чей-нибудь день рожденья, мы собираемся все вместе, чтобы его отметить. Согласен: традиция глупая, даже детская, но так уж исторически сложилось. Ненавижу ходить на свадьбы. Ненавижу праздновать дни рожденья. Особенно свой. День сам по себе ужасный («Дар напрасный, дар случайный…») Повезло. Вчера хотя бы отмечали не мой день рожденья… Кстати, как поживает Ваша матушка? Не судите её слишком строго: все матери не без странностей: то грозятся убить, то покончить с собой, если с нами что-то случится… Моя – так вообще выгнала меня из дома, а ведь клялась, якобы любит. Страшною любовью. Вот и верь после этого женщинам! Прав Вергилий. Varium et mutabile semper femina.  То подавай вам черевички царские, то вы уже вроде как и без черевичек на всё согласные. Frailty, thy name is woman!  Кто же вас поймёт? Невозможно до конца разгадать суть природы женской. Я где-то прочёл даже, как однажды на вопрос «Что такое женщина в наше время?» отреагировала Французская академия – коротко и актуально: «Убей её!» Или хотя бы захвати с собой плётку.
В бестолковой мелодраме не хватает ещё одного действующего лица. Тьма живёт внутри, а не снаружи. Человек с беспросветной мглой внутри. Скоро Некто появится на сцене, и тогда… Ключи от женского счастья хранятся в брюхе у рыбы. И она точно знает. Рыба. И. Иона тоже знает. Он там побывал. А где живёт счастье мужское? Мне надоело смотреть на облака. Они плавают в лазурной жидкости и не умеют разговаривать. Близится лазурная катастрофа. Я предвидел заранее. Предсказанная Судьбой. Её уже не остановить. Но, к счастью, Вам, да и остальным женщинам, на меня плевать. Зато я вчера (хоть мой взгляд и затуманился слегка алкоголем) успел заметить: Вы весьма мило беседовали в чате с каким-то Профессором. Достойный собеседник! Куда уж мне. Я всё-таки не профессор. Но винить Вас не в чем. Равнодушие стало нормой жизни. Если женщина непременно хочет выйти замуж, пусть выходит за дурака: умные люди хорошо знают, каких чудовищ вы из них делаете. Вымышленный образ. Несуществующий.
Interea смею Вас заверить: «Гранатовый браслет» не читал. Плохо учился в школе. Задача. Встретились как-то раз двое друзей. Безумный романтик-неудачник и обычный неудачник. Вопрос. Кто умрёт первым? Сам себя не знаю, но чувствую: не вполне здоров. Словно уже увидел зловещую кровавую надпись, начертанную на стене невидимой равнодушной рукой: «Ты взвешен на весах и найден очень мёртвым». Да, любовь – страшное психическое расстройство. Она способна свести с ума. А если ты уже сумасшедший, тогда бояться нечего. Сам не понимаю, зачем пишу. Не могу иначе. Хорошо, что равнодушие – Ваш стиль.
Видишь, ты не в силах разгадать головоломку от Профессора Борхеса. Моя мысль морской волной разбивается о скалу твоего вечного непонимания.
Моя роль не моя роль. Просто нет больше никаких ролей. И меня уже нет.
Всего Вам самого доброго! Ангелы спустятся с небес, чтобы оберегать Вас, а Вы… дуньте куда-нибудь – пусть она, оно, он…
никто
P.S. О моих мечтах Вы узнаете в следующей жизни. Они не сбудутся и там. А впрочем, впрочем… Не следует указывать бесам, чем им заниматься на досуге!   
Но если ты будешь меня ждать, я появлюсь. Я приду к тебе.
И останусь с тобой (dum me fata perire volent).

6

Человеческое счастье недолговечно, и всё прекрасное навсегда уходит из нашей жизни, как бы мы ни старались его удержать. Ах, какая жалость!
Грегор проснулся довольно поздно. Лучи морозного весеннего солнца уже смело проникли в комнату и прочно обосновались в ней. С пожитками заселились. Бродили туда-сюда. Прыгали по полу. Скакали блохи голодные по спине – в глазах рябило. Толстяка нигде не видно почему-то. А впрочем, о нём Грегор уже успел основательно позабыть. Но тут… Тут вдруг. Но тут вдруг неожиданно. В дверь громко постучали. На пороге стояла рыжая шевелюра  соседа Калака с пузатым зелёным пакетом в руках.
– Эй, Грег! Ты здоров. Плоховато выглядишь.
(Услужливый соседушка. Заботливый.)
– Как. Не знаю.
– Когда ты вообще последний раз ел? Я тебе, кстати, принёс кое-какой провиант… – Калак начал аккуратно выгружать из пакета продукты и бережно складывать их ровными рядами на письменный стол. Заваленный ещё каким-то, кстати, хламом. Хламовник, а не хата, ей-богу!
– Не п-помню. С-слушай, Калак, ты случайно не заметил где-нибудь поблизости такого странного толстяка в довольно с-старомодной шляпе и сером п-потёртом плаще?
– Вроде нет… Грег, мне звонили с твоей работы. Ты там не появляешься уже очень давно. Они волнуются. Трубку не берёшь. Случилось чего?
– Ничего не с-случилось. А должно было?.. Калак, тут ко мне, кстати, начал захаживать какой-то п-полоумный толстенный Незнакомец. Я с-сначала подумал…   наверное, твой п-приятель. Но потом решил… Кто это может быть, ты не знаешь.
– Не знаю. Возможно, наш новый сосед… Грег, ты меня услышал? Тебя повсюду разыскивают коллеги из редакции. Мне вчера звонил какой-то Снуп. Он даже приходил сегодня. Дверь не открываешь. Случилось чего? (Повторяешься, Калак! – Не он, а ты. И не ты ли утверждал, якобы Грегор уже основательно позабыл о толстяке?! Будь внимательней, Алекс! – Понял, родная. Постараюсь.)
– Снуп. Почему вдруг? Были же выходные. Отгулы. И потом… Не п-помню. Я, кажется, приболел. У меня мысль в тумане. Видать, п-перебрал немного виски. Мутит слегка.
– Ты снова начал пить.
– Снова.
Калак вытаращил на Грегора рыжие глаза. Грегор уставился на него. Так они и смотрели молча друг на друга минуты две. Вдруг. Опять. Резко и визгливо запищал телефон. Звонил, между прочим, Снуп.
– Босс, ты там как? Всё нормально.
– В чём дело, Снуп? Я опять п-проспал.
– Проспал. Грегор, тебя не было неделю. У нас тут кое-какие проблемы.
– Не понял. Повтори.
– У нас проблемы.
– Нет, что ты с-сказал про неделю?
– Мы не могли до тебя дозвониться целую неделю. Я даже приходил. Но ты не открыл дверь. Заглянул ещё к твоему рыжемордому соседу. Как там его звать… 
– Ты с-спятил, Снуп. Какая неделя. У меня всего два выходных. Я…
Грегор неожиданно замялся. Снуп – тоже. Калак всё так же молча таращился на Грегора, слегка приоткрыв свой удивлённый рыжий рот. И чего он удивляется, в толк не возьму. Мысли Грегора быстро побежали, обгоняя друг друга, стремительно понеслись снежным весенним вихрем.
– Ладно, Снуп. Сейчас приду и во всём разберёмся, о;кей.
– Как скажешь, босс. Ты же босс.
Грегор положил трубку и начал собираться на работу, но никак не мог собраться с мыслями. Движения сами собою замедлялись, притормаживались. Полубезумный взгляд его лихорадочно блуждал по квартире в попытках зацепиться хотя бы за что-нибудь вменяемое. Но ничего вменяемого в комнате не нашлось, кроме удивлённо разинутой рыжей пасти соседа Калака. Абсурд невероятный. А вдруг в мире вообще уже не осталось никакой нормальности и вменяемости (не считая, разумеется, чьей-нибудь раззявленной рожи?). Разве вменяемость зависит от нашего выбора. Тут не вопрос выбора. Как теперь жить. И верить во что-то светлое. Ужас. Ужас!.. Не все способны удивляться!
– Да что с тобой, Грег? – это, наверное, к нам обратилась рыжая морда Калака своим разинутым ртом, но мы с Грегором по-прежнему решительно не понимали сути происходящего.
– Снуп говорит, я отсутствовал неделю. Но… Такого п-просто не может быть!
– Вообще-то, Грег, я тебя не видел уже больше недели… – многозначительно промямлил рыжий Калак.
– Ты уверен.
– Дней восемь или девять назад ты заходил последний раз, помнишь?
– Не знаю, Калак. Надо разобраться. Дело очень з-запуталось. Чувствую подвох! Впереди невероятные невероятности… Не м-мог же я просто п-проспать целую неделю и забыть. Невозможно! Нелепица. Пойду, п-пожалуй, в редакцию.
– Ты бы сначала поел, Грег. А сколько часов ты обычно спишь? Кошмары снятся? Пьёшь много? Давно из дома выходил? – разинулась вслед рыжая пасть.
Но Грегор уже не слушал. Он бежал по лестнице вниз, зачем-то считая на ходу ступени про себя. Две-три-четыре-пять… Кафе у Тави почему-то закрыто. Не просто закрыто – заколочено. Сквозь витрину Грегор едва разглядел пустынные стены и грязный пол. «Что за чертовщина!» – в очередной раз подумал он и отправился в редакцию.
Там было неспокойно и очень шумно. Снуп и Альфред, высунув розовые языки и повесив их на свои усталые плечи, носились с какими-то коробками. Грегор сразу и решительно позвал их в свой кабинет. Секретарша опять отсутствовала. Чертобесие продолжается.
– Так. Что у вас тут? Что, собственно говоря, происходит?! – с порога в бешенстве набросился на них Грегор. – Какая к чёрту неделя, Снуп?! – Глазёнки у Снупа нездор;во заблестели и быстренько забегали, туда-сюда, вверх-вниз, влево-вправо. Грегору это почему-то не понравилось. Мне тоже. А тебе, любимая? – Молчит пока. Не даёт ответа.
И те тоже немного помолчали. Давайте уже все теперь помолчим, чёрт меня раздери совсем!! <…>
– Э-э… – несмело пискнул наконец в ответ пучеглазый Снуп. – Сам посмотри на календарь, шеф. Неделя прошла. Мы тебе, между прочим, звонили. Думали, может, ты на больничном или ещё чего…
– Как могла пройти целая неделя, а я не заметил. По-твоему, я совсем с-спятил? Ты чего несёшь, морда п-пучеглазая! – Грегор, похоже, начал в самом деле злиться, вам так не кажется?
Снуп действительно выпучил, по обыкновению своему, маленькие бегающие глазёнки и даже слегка приоткрыл рот, но ничего, правда, не ответил.
– А где Бамбус? И п-почему, чёрт возьми, вечно нет секретарши на месте?! – раздражённо продолжал швыряться налево и направо строгими, но абсолютно бессмысленными (по крайней мере, в данный момент) вопросами Грегор.
– Секретаршу пришлось уволить, Грегор, – тихо вступил в беседу лысый уравновешенный Альфред, осторожно пригладив свою потную внимательную лысину. – Мы говорили тебе ещё недели две назад. Ты просто забыл.
– Что. Забыл. По-твоему, я подцепил где-нибудь Альцгеймера?! Цепляют только шлюх в баре и клопов с дивана, к твоему сведению!! – Грегор уже не на шутку взбесился. – Причина увольнения.
– Строго говоря, она сама же и уволилась, – продолжал вещать невозмутимым голосом Альфред, по-прежнему лениво и спокойно потирая потную многозначительную лысину и не глядя на Грегора. Взгляд его блуждал по кабинету туда-сюда в поисках Истины. – Нечем платить зарплату. Я думал, Снуп тебе уже всё в подробностях объяснил. У нас кризис, видишь ли. Журнал прогорает. Догорает наш костёр ночной перед рассветом. Ты же сам всё прекрасно понимаешь, Грегор. Очень плохо выглядишь, кстати. Ты здоров?
– Всех так и тянет об этом с-спросить… Значит, всё очень плохо, да? Н-номер последний готов к выходу в печать?
Альфред молчал. Прошло минуты две. Молчание затягивалось.
– Э-э… – вновь поставил старую пластинку пучеглазый Снуп. – Мы вообще-то ещё не собрали достаточно материала. Понимаешь, босс…
– Да пошёл ты к такой-то матери, Снуп!! Журнал разв-валивается, а вы тут ни в дудочку ни в сопёлочку. Коробки таскаете по углам, цыгане бездомные!! Кочевники чёртовы!! Что за дьявольщина здесь т-творится?! – заорал вдруг не своим голосом Грегор. Казалось, он уже совершенно потерял контроль над ситуацией. Или над своим голосом? А не важно.
– Успокойся, Грегор, – вдумчиво и проникновенно попросил лысый Альфред, с сомнением разглядывая зеленоватые, но сильно потрёпанные обои на стене, будто раздумывал, не пора ли затеять ремонт. – Не надо кричать. У нас есть проблемы и посерьёзней: дом идёт под снос. Мы переезжаем. Пришлось отложить выпуск журнала.
– Как п-переезжаем. Куда? – Грегор уже не в силах был контролировать даже свои собственные эмоции. Но они контролировали его.
– Здание очень старое, Грегор. Его недавно признали аварийным. Приходила комиссия из жилищного управления. Есть постановление суда. О незамедлительном сносе дома. И выселении всех жильцов. В общем, мы готовимся к переезду. Но ты не волнуйся. Я уже обзвонил кое-какие агентства на предмет поиска более или менее приемлемой стоимости аренды нового офиса и…
– Не может быть. – От удивления Грегор даже рот разинул, и голос его сразу сделался намного тише. – Здесь ведь мой дом. Жилой дом. Первый этаж. Сдаётся под офисы. А жильцы. Они не могут п-просто. Выгнать всех на улицу…? Или? Или… И? И… То-то? Не то-не то… – Алекс, не дури! – Прости, радость моя! Слегка задумался и отвлёкся… Продолжаю. 
– Оглянись вокруг, Грегор. Все уже давно съехали: кафе у Тави, другие конторы… Остались только мы. Когда ты вообще последний раз видел кого-нибудь из своих соседей? – Грегор остолбенело молчал разиня рот. Мухи ему в рот залетали. И… Что? Что. А может, его просто удивляла до безобразия спокойная невозмутимость и уравновешенность лысого Альфреда, с которой тот подписывал сейчас Грегору смертный приговор? Не знаю. И не будем пытаться узнавать! Незачем. Пока незачем.
– В общем, мы переезжаем отсюда, – вновь повторил Альфред, лихорадочно шаря глазами по потолку. – Такие дела, брат Грегори! – печально подытожил он и в очередной раз пригладил свою немного грустную и усталую лысину.
Мысли Грегора стремительно обгоняли друг друга и снова с сардоническим хохотом и жутким рёвом мотора возвращались обратно: машины на гонке формулы ноль, выстукивающие нулевую теорему в его мозгу, – а она-то, казалось, не имела, просто не могла иметь никакого логического решения. О какой логике вообще речь? Привычный мир рушился. Мой герой решительно не понимал ничего из происходящего. А вот я всё понимаю, поскольку уже знаю конец его истории. – Не преувеличивай, Алекс! Никто не может знать финал чужой истории. – Его путь – мой путь. Его боль – моя боль. Его конец – мой конец. – По-моему, ты слегка запутался. Заплутал, так сказать, в лабиринтах своего несколько ослабленного переизбытком алкоголя мозга. – Возможно. Тогда продолжим и распутаем клубок! Вместе.
– Ведь… Я же купил здесь квартиру специально, чтобы быть поближе к журналу, – бормотал между тем себе под нос ошарашенный Грегор. – Тут что-то не с-сходится. Во-первых, Калак ничего не говорил про снос здания. А во-вторых… да и во-вторых, тоже ничего не с-сходится. А новый сосед. Зачем вселяться в дом, идущий под снос? Ничего не п-понимаю.
– Сосед? – грустно и утомлённо переспросил лысый Альфред. – Слушай, Грегор. Понимаю, у тебя потрясение. Мы тоже не в восторге. Но всё не так уж плохо, поверь. Переедем в новое здание, найдём тебе другую квартиру, а потом…
– А где Бамбус? – неожиданно опять вспомнил Грегор свой старый вопрос, ответ на который ещё не получил. Да, кстати. Мы тоже его не получали.
Но все молчали. Тишина оглушала. Тишина застыла и залипла в воздухе позавчерашней жвачкой. Тишина не вдвоём. И не втроём. А та, что наотмашь бьёт по щекам. И Будущее тоже очень больно дерётся! Прошло, наверное, минут двадцать. У Грегора вдруг зазвенело в ушах. По телу пробежала мелкая дрожь.
– Ты оглох, Снуп! – крикнул он. – Где Бамбус.
– Босс, такое дело… – тихо замямлил, залопотал Пучеглаз. – Мы… В общем, отправил я его в командировку.
– Я правильно тебя п-понял, – перебил Грегор, а затем медленно, точно на распев, растягивая каждый звук (звук его собственного голоса между тем казался ему каким-то чужим, звучащим словно бы из-за гробовой доски), добавил: – Мы в жесточайшем кризисе, а ты отправляешь ценного с-сотрудника к чёрту на рога.
– Я же твой заместитель, в конце концов, – сразу обиделся Снуп. – Ты отсутствовал неделю. Чего было делать, чёрт побери?!
– Да ты, мать твою, совсем с-спятил!! – в бешенстве заорал Грегор. На самом деле он сейчас крикнул, просто чтобы проверить, его ли голос вообще вылетает изо рта.
– Успокойся, Грегор, – опять вмешалась невозмутимая потная лысина Альфреда. – Тебе необходимо немедленно прийти в себя. Так и с ума сойти недолго. Давай-ка лучше выпьем.
Альфред незамедлительно что-то разлил по бокалам. Выпили, разумеется, молча, без промедления, ибо промедление, известное дело, в таких делах смерти подобно! Втроём выпили. Помолчали. Грегор немного успокоился. Мысли его тоже пришли в норму и опять начали плавно вливаться в привычное русло. Вошли в знакомые берега. Звуки уже не казались такими чужеродными и монстрообразными, как прежде. Пучеглазый Снуп заискивающим тоном (а так говорят – «заискивающим тоном»? – сколько ты ещё будешь издеваться надо мной, Алекс?! я тебе не энциклопедия! – ох, жаль, нет под рукой словаря! – вылезай из скобок, псих ненормальный!) попросил разрешения вернуться к делам и тот же час исчез куда-то из поля зрения. Стёрся из бытия.
– Как ты думаешь, Альфред, – спросил Грегор после второго выпитого бокала уже довольно добродушным тоном. – А можно ли п-признать человека аварийным и непригодным для п-проживания на земле?
– Хороший вопрос. Надо пораскинуть мозгами.
– Запиши его в список вопросов, дружище… Здесь мой дом. Я п-привык к нему. Жена ушла. Что теперь у меня осталось, кроме дома и работы.
– Не переживай, брат. Дня за два управимся. Переедем. И Бамбус скоро вернётся. Журнал оживим. Наберём новых людей. И новый дом будет в сто раз лучше прежнего. Сам убедишься. Увидишь – и разрыдаешься от счастья. 
– Любой дом не будет хорош, если она не вернётся ко мне. По-настоящему начинаешь ценить лишь п-потерянное навсегда.
– Гони прочь от себя мрачные мысли, Грегор! И иди-ка лучше, брат, домой. Вот что я скажу. Мы тут справимся без тебя. А ты выспись хорошенько. Глаза краснющие. Форменный вампир. Ты в зеркало вообще давно смотрелся?
– Не люблю зеркала. С тех пор как жена ушла. И я не б-бессмертен, Альфред, слава богу…
Альфред молчал. Грегор допил виски и нехотя отправился домой.
Оказавшись у себя в квартире, он первым делом попытался проанализировать бешено несущиеся события его жизни. Мысли теперь немного успокоились: текли плавно и вяло. Но Грегор всё равно никак не мог сфокусировать своё внимание на чём-нибудь конкретном, простом и понятном. Мозг жил отдельной жизнью. Мысли больше не подчинялись ему. Они странным образом существовали независимо от его воли. «Бесовщина творится со мной». Все чувства Грегора в тот момент будто обострились. Зрение и слух вернулись к нему. Но при всём при том он начисто потерял всякую связь с внешним миром (словно её ножом отрезали или тесаком отрубили), ощущение времени и пространства, ощущение реальности происходящего. В каком-то смысле всё вокруг погрузилось в некую густую белую дымку, туманную завесу, а сам Грегор находился точно во сне, где кто-то безжалостно лишил его всяческой возможности действовать самостоятельно и проникать в глубинную суть вещей. Так обычно бывает с кораблём, потерявшим опытного рулевого: и несёт судёнышко щепкой по морям-по волнам, сегодня оно здесь, завтра там… как-нибудь. Так-сяк. Наперекосяк. Что плывём? Куда плывём? Мачта сломалась. Прохудилось днище. В трюме полно воды. А вот они – крысы – разбежались по углам сознания. То есть не сознания, а… Вроде я и сам опять отвлёкся. Что там с Грегором? Как ни вглядывался он в очертания комнаты, всё загустело в сплошном мутно-сером тумане, и даже некоторые детали, например, линии жизни на его руке, просто испарились из поля зрения, растворились в воздухе и стёрлись из бытия. Голова опустела совершенно. Ни читать, ни писать, ни думать он был уже не в силах. «Надо заглянуть к Калаку. Кажется, я схожу с ума», – посоветовал Грегор сам себе (или подумал сам себе? а может, я ему посоветовал? или я подумал? да какая разница!) и стремительно выскочил из комнаты.

7

                29 декабря

Трудно отказаться от мечты. Легче усложнить путь к ней, чем поверить, что задуманному не осуществиться.
М.Петросян

Тема: там, где мечтам нет конца..

Крошечка Хаврошечка, любимая, привет!
Вот у нас, похоже, и первая ссора… Надо закидать её кленовыми листьями и сделать из неё икебану:) Ангелы летают и без крыльев. Они живут среди людей. Они – другие люди.
Спасибо, что простила меня, любимая, за моё безобразное поведение в чате и то дурацкое письмо. А знаешь… Если внимательно исследовать, кем являются те, к кому мы так нелепо привязаны, оказывается, они просто-напросто люди с ключом, к которому у нас имеется замок. Но заметь: это не обязательно человек с замком, от которого и у нас тоже есть ключ! Какая жуткая путаница в природе человеческих отношений. Кошмар обеспечен.
Ты правильно поступаешь, когда не пытаешься искать иголку в стоге сена. То бишь. Логику в моём поведении. Вообще пессимизм – всегда остаточное явление после любого праздника, а у меня – пожизненное. Оглянись вокруг. Хлеб нынче опять подорожал, цены на жильё всё растут и растут – зато не растут и не цветут любимые кактусы. Жить стало очень тяжело, товарищи, жить стало совсем хреново. Опять-таки… цены. А что там с ценами? А с ценами у нас вот что: на бензин и на помидоры они поднимаются чуть ли не ежечасно; несчастных старушек увозят с инфарктом, с трудом отдирая их бездыханные тела прямо от прилавков магазинов, где они, напялив очки на морщинистый нос и выпучив подслеповатые глазёнки, ещё за секунду до сердечного приступа ошарашенно разглядывали обновлённые ценники на товары (смотришь, друг, на наши ценники – и сразу в будущее попадаешь, лет на двадцать вперёд!); заводы и предприятия разоряются, закрываются; в экономике простой, в жизни – отстой. Достойные уважения многоопытные штатные сотрудники постоянно попадают под сокращение; а когда они оказываются на улице без гроша в кармане, с ними непрестанно случаются необыкновенно странные приключения: их унижают, грабят (хотя… чего там грабить? – разве только последние дырявые трусы стащить грубыми скользкими лапищами), гладят по голове бейсбольными битами, пинают роликовыми коньками, дырявят глаза и уши остро заточенными карандашами, обливают лица спиртовым раствором бриллиантового зелёного, яблочно-уксусной эссенцией, etc. Но самое, на мой взгляд, отвратительное, ужасное, ужасающее всех и каждого, просто даже омерзительное обстоятельство, с коим мириться никак уж, совсем уж прям нельзя, и которое вызывает буквально неподдельное возмущение и явный, неприкрытый страх у всех жителей нашей страны – и у меня в том числе! – катастрофическое снижение интеллектуального уровня работников сферы обслуживания. Возмутительно! Ни на что не похоже! Мозг отказывается анализировать странно печальные события нашей унылой повседневной современности. О saeclum insapiens et infacetum!  Живём в век всеобщего недоверия и полнейшей девальвации духовных ценностей… Особенно очень остро переживаю из-за цен на помидоры. Возмутительно!
Я удивляюсь, на чём вообще у нас сегодня держится мир. Он непременно рухнул бы, если бы истинным считалось всё, что принимается за истину, а позволительным – любое намерение, кажущееся таковым. И если бы не было Любви. Без любви точно рухнул бы. Но что мы обычно принимаем за правду? Собственно, всё, представляющееся нам истиной, ею по сути и является. Где она? Чудо! А что мы принимаем за Любовь? Кажется, невозможно провести границу там, где кончаются мрачные сомнения и начинается истинная Любовь. Похоже, она вроде молнии. Правда, без молнии. Никогда не знаешь наперёд, куда Любовь ударит, а ударяет она мгновенно. Спасайся кто может!
Как тут не стать пессимистом? А пессимизм, дело известное, – синоним реализма. И вообще… Если социальные условия не будут улучшены, я больше ничего не подпишу, даже не надейтесь. Надо открывать, повторяю, двери и окна навстречу духовным запросам! Глоток свежего воздуха ищу. Воздуху! Воздуху прежде всего. А на улице опять снег.
Кстати.
Обещал написать о своих мечтах. Обо всех не скажу (лень).

Я мечтаю о том времени, когда…

* я найду свою любимую и буду просыпаться с ней рядом по утрам – просто чтобы смотреть, как она спит;
* она будет отвлекать меня от работы, садиться ко мне на колени, рассказывая о какой-нибудь ерунде, – просто чтобы ощущать своё НЕ-одиночество;
* я буду ходить с ней по магазинам и делать вид, якобы мне безумно интересны все те незатейливые безделушки, женские штучки и пр., – просто чтобы не глядя покупать ей всё, что она попросит;
* встречать её каждый день с работы – просто чтобы послушать, что она скажет (а болтать-то наверняка будет без умолку! все женщины болтливы. я знаю!);
* сидеть с ней рядом и смотреть какой-нибудь её любимый дурацкий фильм – просто чтобы держать её за руку;
* смотреть, как она готовит мне завтрак, – просто чтобы ощущать её близость, – а близость любимой женщины, между прочим, всегда наносит неизгладимый отпечаток на любого мужчину (!) (как отпечаток ботинка на чьей-нибудь спине – я сам, признаюсь, хоть и не видал, но слыхал, такое возможно!);
* а ещё я машину хочу – просто чтобы ездить:))
Люблю мечты и мечтать. Мечтать о несбыточном. Мечтать о невозможном. Ведь невозможного для смертных нет! Или есть. Мечтать о будущем. И, в отличие от тебя, я люблю растворимый кофе, но только он обязательно должен быть с молоком. Или со сливками. И сахара побольше! Люблю тоже и какао с молоком: особенно его шоколадный аромат, напоминающий мне о Детстве; а оно, между прочим, прошло в маленьком и далёком южном городке деревенского типа – с лошадьми, ишаками, щенками, курами и индюками. Мне д;роги  воспоминания. И дор;ги к ним. Не люблю большие города. Толпы людей куда-то вечно бегут, летят, как на пожар. Душно и тесно, будто в дубовом гробу. Чувствуешь себя социально-не-устроенным беспомощным детёнышем Маугли, заплутавшим в каменных джунглях, где каждый тебе отнюдь не брат и не одной с тобой крови (а скорее с удовольствием напился бы твоей крови!)…
Счастливого тебе Нового Года и Рождества, маленькая Бабочка! Ты – праздник, который всегда со мной… Береги себя!
странник
P.S. вместо подарка. я тебе, любимая, написал стихи. / я в этом деле мастер, хотя и не ахти:))

Времена года

Я тебе посвящаю…
гранитные гроздья
гранитного лета
гранитного ветра
гранитного «где-то»
за ними наступит зима…
гранитно-кровавое
грустное лето
уступит дорогу весне
весна прискакала
весна обласкала
в гранитной своей красоте
гранитные вёсны
сменяются летом
но после приходит зима…
а осень незрима
а осень любима
любимей любимой любой
любимой моей и родной
тебя посвящаю…
и зимы и леты
и вёсны и вёсла судьбы
и эти вот гроздья
далёкого «где-то»
гранитного «здесь»
тебе посвящаю –
за ними – люблю

                7 января

А то, что очевидно для людей,
собакам совершенно безразлично.
Вот это и зовут: «собачья верность».
Иосиф Бродский

Тема: страна по имени Детство..

Сказочница, любимая, здравствуй.
С Рождеством тебя, милая Бабочка.
Ох, и любишь же ты опускать объёмные грузила на дно и без того мутной реки, как те злоумышленники в рассказе Чехова. Не думал, что встречу когда-нибудь человека, который превзойдёт меня в этом величайшем искусстве. Ты со странностями (либо «прикалываешься»), и я не без них (либо притворяюсь!). Чем не пара? До того «замылила» мне мозги… я толком и не понял, о какой, собственно, «маленькой стране» идёт речь. Мы вроде с тобой в одной стране живём. И не такая уж она маленькая. Или ты имела в виду страну по имени Детство? Тогда, в общем-то, совсем другое дело. А то сижу-думаю-гадаю: что ещё за «маленькая страна»… Даже мозг зашипел и зашкворчал змеёй на сковородке в приступе бешенства:) А когда змеи обычно бесятся? – Когда с них шкуру сдирают! – Я больше не боюсь змей. Они не опаснее людей.
> Детство в нас, как секрет в шкатулке… Старый секрет о главном…
Мне видится всё в несколько ином свете. Думаю, Детство в нас – капля в море: есть, но не можем увидеть; можем, но – так глубоко! И высоко – не поймать, не долететь. Неизлечимая болезнь. Я часто дурачусь и впадаю в детство. Значит ли это, что меня можно назвать человеком «с малышом внутри»? Тебя – можно! Девочка живёт в маленьком домике. Она не прячется. Дети любят играть в прятки. У улитки тоже есть домик. А черепаха похожа на танк. Отправляйтесь за Звездой! Я ясно вижу маленькую девочку и – уже люблю – безумно, безнадёжно… бездумно, бесполезно…:)
Зачем тебе знать о моём детстве? Я сам о нём ничего не знаю. Вернее, кое-что знаю. Но тебе не скажу! <шутка>
Детство странника считалось сравнительно безоблачным. За исключением одного факта: его определили в категорию так называемых «трудных» детей. В виду данных и некоторых других печальных обстоятельств (каких именно, к сожалению, не можем сказать), меня постоянно били и вообще очень жестоко наказывали за малейшую провинность (хоть я и умудрился закончить с отличием два класса сельско-приходского приюта для одарённых и особо опасных детей!). А это всегда вызывало соответствующую ответную реакцию. Второй закон Ньютона! (Первый уже не работает, третий – тоже.) Наказания применялись суровые, дисциплина в доме царила строжайшая. Странник рано научился отвечать злом на зло. И зло прочно укоренилось в его натуре. Видишь ли, родная моя Сказочница. Если психику ребёнка ломать, она ломается. А если не ломать, то она и ломаться не будет. Поэтому. Постарайтесь не ломать психику ребёнка, глубокоуважаемые товарищи родители!
А в другом детстве – хорошем, добром детстве – в гостях у бабушки – я часто бегал с друзьями воровать соседские яблоки по ночам. Они были размером со сливу и кислые, как лимон, (яблоки – не друзья:), но чужое всегда вкуснее. Собак очень любил. Там жила их целая свора, и все почему-то за мной ходили-бродили постоянно и всегда узнавали меня, когда я возвращался туда каждое лето. Чем больше смотрю на людей, тем больше люблю собак: вот кто никогда не предаст. Не умеют предавать. Вскоре их, правда, застрелили. Кто-то пустил байку, якобы наши собаки воруют соседских кур. Конечно, впоследствии выяснилось: вовсе не они, а люди крали, но это уже никого не взволновало. Собак убили. Всех без исключения. Их тела лежали повсюду. Вокруг роились мухи. Мы собирали трупы и складывали их в чёрные мешки. Один мешок случайно порвался, когда я его нёс <…> Убили собак. А они любили детей. Правду пишут мудрецы: в собачьих мордах образ бога проявляется лучше и отчётливее, чем в людях… Котов я, между прочим, тоже люблю. Но они наглые математики. Счетоводы. И обжоры. А собаки – гуманитарии по духу. Но тоже предпочитают вкусно поесть! Одно другому не мешает. В принципе.
Вообще я всё в своём Городе Детства любил: каждого человека, каждого щенка, каждую кошку, каждое деревце, каждый подсолнух. Кстати. Подсолнух тянется к Звезде, ты не замечала?:) Городок маленький – все друг о друге всё знают. Никуда не скрыться от соседских сплетен и внимательных добрых (!) старушечьих глаз! Излюбленные каждодневные занятия у нас с друзьями – игра в карты на скамейке перед домом до поздней ночи и «грызня» семечек. Ночи там тёмные, страшные, не видно ни зги. Даже собственную руку можно разглядеть, только если поднесёшь её к самому носу. А по утрам кричат петухи и ишаки. Хорошо иметь домик в деревне!
А ещё мы лазали по деревьям, строили шалаши, рассказывали друг другу глупые страшилки на ночь, стояли в подъезде и смотрели на дождь. Ливень. Люблю дождь. С неба обрушиваются мощные водные потоки, я бы даже сказал, – просто убийственные. Гром гремит, молния сверкает. Бездна небесная разверзлась, предвещая приближающийся Апокалипсис. Достойное восхищения зрелище!
Многие люди из моего детства уже давно умерли. Некоторые погибли. Кому-то в жизни везёт. А кому-то – не очень. Только на удачу и надеемся! Друзья и подруги выросли и разъехались, а кто не уехал – с теми теперь даже не здороваемся. Детство кончилось. Кончилось волшебство. Я и сам вырос. Вот и всё. Меня изгнали из волшебного мира, и теперь чувствую себя потерянным. Когда Тома Круза спросили: «А куда делся Человек дождя?» – он ответил: «Я вырос. И нет больше никакого Человека дождя. Детство кончилось, и он исчез». Наши врачи Человека дождя называют Карлсоном. Синдром вымышленного друга. Должен быть кто-то второй! И третий. Дед Мороз умер. Чудеса всегда уходят вместе с детством. Всё просто. Просто и без чудес.
cтранник
P.S.
> и заблуждающуюся, и злую, и неправую – Он хранит меня…
Зачем обманываешь, любимая? Ты не можешь быть злой и неправой. Не могу я так ошибаться.

26 января

Тема: сказка в моей жизни..

Привет, любимая…
> Что касается меня, то я очень ординарна и вполне адекватна.
Согласен: мышление у тебя и вправду ординарное и реакции вполне адекватные. Даже реакция на мой бред. Положительная:) Тут, понимаешь ли, всё дело в восприятии. Может, моё болезненное воображение сыграло наконец злую шутку. Я тяжко болен. Тобой. Ты знаешь…знаешь… Странность – в тонком запахе мандарина и чайной розы, в одуванчиках, непонятной любви к детским сказкам и невероятной (до дикости просто!) наивности твоей… обескураживающей (если, конечно, это и есть НАСТОЯЩАЯ правда о тебе). Поначалу я даже растерялся немного. Не бывает таких людей. И всё-таки ты – ЕСТЬ! Вот она – ТЫ – рядом, так близко, но мне не дотянуться – слишком далеко. Странник застрял на пути к Вечности с потухшим фонарём в руке и без единой свечи в кармане. Курица не умеет летать. У неё и спичек-то нет. Да и карманов тоже.
Никогда не любил толпу – обычно-привычно-нелепую серую массу, какие-то гоголевские свиные рыла вокруг, двузубые серые мыши, etc. «А мне подавайте человека! Я хочу видеть человека; требую пищи – той, которая бы питала и услаждала мою душу!!»:) Люди, выделяющиеся на общем бесцветном фоне, вроде пёстрых стёклышек в мозаике калейдоскопа повседневности, – всегда привлекали меня. А если ты одна из них – я тебе не пара (действительно ли ты такая, какой тебя представляю, невозможно до конца понять, постичь, – коварное воображение часто подводит; но каждый день ищу тебя в толпе реальных людей реального мира, чтобы убедиться в своей правоте… либо же ошибке), поскольку человек я более приземлённый и заурядный. А все мои странности берут начало от одной банальной проблемы (просто кое в чём просчитались в Небесной Бухгалтерии, не уследил Главный Бухгалтер – оно и понятно – мы все для него, как дети, и те, и эти. Пусть бы хоть выслали полный расчёт. Официальное уведомление за две недели).
Каков вообще план Небесной Канцелярии? Я не знаю. И ни у кого нет ответа. И не будем пытаться отвечать. Зачем. В мире происходит столько всякой всячины, которую мы (в силу внутренних, ничем не обусловленных обстоятельств и имманентных межвидовых причин) ни понять, ни принять, ни даже помыслить непротиворечиво, к сожалению, не можем. Например. Движение существует или не существует? Летящая стрела летит или бежит? Догонит ли наконец Ахилл черепаху, или черепаха состарится и умрёт, пока он завязывает шнурки? Мы не знаем. И не будем пытаться узнавать! Ничто нельзя помыслить непротиворечиво. Не впадая в противоречия. Но мы с тобой, любимая, конечно, кое-чего помним. Разве белый ветер можно запереть. Чем он станет? – Затхлым воздухом. Гнилым и мёртвым. А сухая лимонная корочка. По утрам она не имеет никакого запаха, кроме запаха сухой лимонной корочки. И к чему слова, когда в небе сияют жёлтые и зелёные фонари! Далёкие Планеты. Светила. Ворчат и мотыляются… Безучастные немые Свидетели всех наших горестей и радостей. Напускное безразличие. Кто-то всегда наблюдает. За кем? – За нами. Бодрствовать всегда кто-то должен!
Мой привычный мир рушится ежедневно. А как иначе жить? Я немного болен жизнью и тобой. И сегодня у меня опять обострение. Наука ненависти. Выход в никуда. Только в ненависть. Похоже на бредовое расстройство. С тобой у меня ничего не получится. Вот и всё. Ты видишь…видишь? Посмотри, что со мной не так. Мне не место среди вас. Где моё место. Кто я такое? Зачем?.. Живу и не понимаю. И всё же радуюсь, ведь познакомился с тобой. Сказка в моей жизни. Неосуществимая мечта. Бабочка. Бабочка? Мы не можем быть вместе, ведь… Блуждаю бесцельно по своей жизни. В кромешной тьме. Мгла. Сумрак. Вышел в ночь. И… А время ползёт рядом. Ему некогда смотреть по сторонам. Много дел. Болезненное безразличие. И луна хохочет в форточку.
Прости, я должен оставить ваш чат и тебя. Мне необходимо вернуться в реальность. Виртуальный мир сводит с ума. Ты не должна мне больше писать. Ты не должна мне больше сниться. Вот и всё. Я обманываю тебя. Во мне заговорила совесть, которой нет. Ты веришь, что у каждого есть своя половинка? Боюсь. Ты понимаешь…понимаешь? Вдруг я её уже нашёл, но мы никогда не будем вместе. Нечто. Произойдёт. Где. Маленькая девочка. Пообещай… не вспомнишь. Мне станет легче. Нет, не станет. Но уже легче! Вот и всё. Я не имел права врываться в мир детских сказок. Вошёл без стука. А там – бабочки. Они повсюду летают, как живые. В глазах рябит. Так больше нельзя.
ТАК БОЛЬШЕ НЕЛЬЗЯ
странник

                7 февраля

Сказочница…
Привет.
Я бесконечно рад знакомству с тобой, даже несмотря на то, что мы из разных миров. И видеться нам нельзя. Но не была наша встреча случайной. Absolutely sure!  Всё к лучшему. Если звёзды зажигают, значит, кто-то уже начинает бредить:) В очередной раз.
«А зачем звёзды светят нам в глаз?» – спросил мальчик у девочки. «Наверное, затем, чтобы ты всегда мог разглядеть свою», – тихо ответила девочка и засмеялась. Никогда не понимал детей.
Каждый день мы стоим перед нелёгким выбором, а вся наша жизнь состоит из мимолётных встреч и неизбежных расставаний. Сюрреалистичная фееричная картинка на лбу у циклопа, но весьма милая, правда?:) Мы приходим в мир постоянно падать и вставать, скользить и падать, снова вставать и снова падать, и снова скользить, путаться и ошибаться, петлять и нарезать круги: пьяные фигуристы на льду. Но мы становимся лучше. И мир становится лучше. Не такой уж я и несчастный человек. Моё будущее ещё пока нигде не записано – я могу изменить его в любую минуту. Представляешь: в одно прекрасное утро вдруг проснусь и неожиданно почувствую себя самым счастливым человеком на свете. Вот смеху-то будет!:) Люди никогда не теряют надежду. У меня тоже есть надежда. Я выменял её на базаре на зелёную горстку своей печали. Равноценный обмен. Теперь надежда живёт у меня под подушкой и заглядывает в мои сны по ночам. Сны – странники. Они никому не доверяют. Все истинные изменения происходят в человеке мгновенно, в одну секунду. Вроде удара молнии. Без самой молнии. Любовь стучит колотушкой по голове. Она меняет человека. Дарит крылья. Странник, какой же ты безнадёжный романтик!:) Сумасшедший. Любовь – гарант безумия.
Я люблю тебя. Вернее – ты мне нравишься (очень!). Конечно, разные вещи, но всё-таки… Давай встретимся в реальном мире и поговорим. Я расскажу тебе правду. Непременно. Страшные вещи лучше сообщать, глядя в глаза. Глаза напротив. Они поймают мою страшную правду и запрячут её как можно глубже. Мысли танцуют тысячей учёных чертей на кончике схоластической иглы. Ржавая кривая иголка. Но всё равно ты не должна меня бояться! Я приду за тобой на работу, и мы пойдём вместе за Снежинкой в садик. Провожу вас домой. Нам есть с тобой о чём поговорить. Назначь любой день, час, время – я приду. Куда прикажешь.
Слепой безумец Т. нацепил белую мантию. А поверх напялил красный дырявый кафтан. Потом отправился к гадалке, но она прогнала его. Никто не любит лжецов. Всем нравятся счастливые финалы. Игра продолжается. Нам необходимо незамедлительно… 
странник

8

Голова моя тёмный фонарь с перебитыми стёклами.
Саша Чёрный

…бывают такие моменты, когда безумие становится настолько реальным, что перестаёт быть безумием.
Ч.Буковски

Антисфен посоветовал мне обрести или разум, или петлю.
Спасибо. Советы давать легко! Но как вернуть разум, если от тебя ушла любимая жена? И ничего не оставила на память, кроме чудовищно бессмысленной фотографии мёртвого одноглазого ребёнка.
Два месяца прошло с тех пор, как ты покинула меня. Я больше не жил. Лишь напивался и дрался в барах. Даже не помню с кем и зачем. Залечивал раны и снова пил, и снова – в драку. Жизнь коротка – надо всё успеть попробовать! Редактор звонил не переставая, требовал статьи, грозил увольнением. Тогда в мою пьяную буйную головушку влетела шальная, нелепая мысль уволиться, не дожидаясь, пока выкинут на улицу, и создать собственный журнал. А что. Интересно. Денежные средства имелись в наличии. Покойный дядя-полковник оставил в наследство вполне приличное состояние. А он был, между прочим, очень высоких нравственных качеств человек! (Хоть и не ел на завтрак сырые яйца.) В конце концов, что мне терять. Раньше-то жил только для неё. Для чего теперь? Уход жены плохо подействовал на мой организм. В первую очередь, на пищеварение. Проблемы с кишечником начались. А вообще, кто знает… может, вовсе не потеря Луизы, а алкоголь таким образом действует. Я читал даже, не помню где, давно: границы между чрезмерным употреблением алкоголя и его злоупотреблением весьма размыты.
Какая-то убийственная тупость и холодное безразличие завладели мною совершенно. Телефон звонил не умолкая. Телефон сводил меня с ума. Я отключил его. Целыми днями лежал на кровати. Думать не мог. Не мог писать и читать. В словах проступала некая скрытая, таинственная угроза; описываемые события становились непонятными и абсолютно бессмысленными, чтение ощущалось как вторжение в мой разум неких чужеродных зловещих сил. Вникать в предложения, во всё то множество непонятных чуждых слов, было даже иногда просто страшно. И ещё невыносимо трудно сконцентрироваться: шрифт ломался, отдельные буквы выпрыгивали из строки, поднимаясь и опускаясь, сливались друг с другом, попрыгунчики, – пьяные зелёные кузнечики в высокой траве (тоже, правда, зелёной, как Луизины глаза). То они казались мне неестественно чёрными, то становились радужно блестящими, а со временем даже уменьшались и увеличивались одновременно. Неужели такое возможно?
Вообще всё воспринималось теперь не так, как раньше, будто между мной и миром выросла некая преграда, великая китайская стенка: всё вижу, всё понимаю, но чувствовать уже не могу. Даже выразить свои чувства не в состоянии. То вдруг опять слова в зловещей книге о бродячих мертвецах делались очень знакомыми, но я всё равно не мог понять, о чём. Идёт. Речь. Речь идёт?! Бежит. Скачет. В голове всё путалось, и я просто ни во что не врубался. Развёртывающиеся фразы в предложениях превращались в хаотический набор слов, а слова в свою очередь обращались пустыми бессодержательными звуками, как если бы я читал на иностранном языке, ещё неизведанном, неизученном, неизвестном науке. Всё существовало по отдельности. Само по себе. Всё приходилось складывать по кусочкам. Но общая картина тем не менее отказывалась помещаться в мою больную голову, будто всё уже давно разбил, раскрошил какой-то демон вдребезги, и не склеить, не собрать. Что за… Слова и фразы меня гипнотизировали: видел их впервые в жизни и совершенно по-новому. Они в смертоносной, мертвящей книге о зомби заменялись на образы из галлюцинаций. Порой у меня перед глазами вместо разлагающихся масок всплывали лица девушек, которых я никогда не знал. Текст расплывался, а иногда на его месте появлялся совершенно другой – немыслимый, абсурдный. И когда я пытался слушать песни по радио, происходило то же самое. Дьявол, что ли, решил пошутить надо мной! Может, остановить свой выбор на чём-то более классическом. Менее претенциозном, как сейчас модно говорить. Бросить уже наконец дурацкие романы про гниющих, червивых, восставших из Ада мертвецов, пожирающих друг друга и любую живую плоть, попадающуюся им на пути в радиусе пяти километров, и взяться за чтение например «Алисы в стране чудес». Жена очень любит эту книгу.
Но вскоре я совершенно забросил чтение и продолжил пить. Интересно. Что неизбежно привело к катастрофическим последствиям. Даже двигаться по квартире стало страшно. Комната, казалось, меняла очертания по своему собственному усмотрению. Стены гнались за мной, преследовали, пытались задавить жалкое несчастное насекомое, то удалялись, то приближались, падали; пол проваливался под ногами и виделся каким-то искривлённым, зигзагообразным; потолок надвигался на меня, угрожая раздавить в лепёшку. А когда выходил на улицу, что бы я там ни видел, куда бы ни смотрел, – всё вроде бы представлялось знакомым, хотя и непонятно, что именно оно мне напоминает. Напоминает. Я и сам себе начал казаться каким-то незнакомым, странным. Чужим. Поначалу глаза воспринимали окружающее ярче, всё принимало довольно отчётливые очертания, а голос стал более звучным, словно эхо в пещере великана, чужеродный отклик иноземного циклопа. Мне становилось как-то не по себе среди людей. Я начал избегать общества, перестал ходить в бары по вечерам и предпочёл пить у себя дома в одиночестве. Со временем с глазами произошла очередная метаморфоза. Теперь всё вокруг, наоборот, представлялось каким-то затуманенным, расплывчатым, тусклым. Мрачный туман сгущался по мере роста болезненного ощущения: больше никогда не увижу Её. Мною постепенно овладело беспокойство, и чувство внутреннего хаоса усилилось. Вот он, мой личный Апокалипсис! Я уже совершенно не высовывался на улицу. Носа не казал. Интереса не выказывал. Спрятался дома и попытался найти хоть сколько-нибудь логическое объяснение всему происходящему, взять под контроль собственные поступки и ситуацию в целом, начал предпринимать лихорадочные попытки по внесению порядка в бездонную пучину хаоса, но мои тщетные, бессмысленные усилия лишь ещё больше раздразнивали воспалённый, затуманенный мозг, – а он между тем посылал мне какие-то странные, ни с чем не сравнимые сигналы, вроде азбуки-морзянки для слепоглухонемых (тик-так, тук-тук, звон-звон-перезвон); смысл их уловить никак не удавалось. Затем мозг мой притих – заснувший котёнок, безобидный лунатик – медленно погрузился в сон, а вместе с ним и я сам. Уснул. Умер. Время погибло. Жизнь остановилась.
Наконец как-то рано утром мне прислали письмо из редакции с официальным уведомлением об увольнении. В тот вечер я сильно напился и зачем-то включил телефон. Часа через два резкий, невыносимо болезненный для изнурённого слухового нерва звонок грубо нарушил благозвучную пьяную тишину. Звонил знакомый, живущий по соседству рядом с нашей загородной Усадьбой, – довольно добродушный толстяк, чьё странное имя я, сколько ни старался, всё равно так и не смог запомнить. Он бывало частенько захаживал к нам с Луизой на чай и всегда приносил угощения для жены, поскольку знал: она обожает сладости. Я равнодушен к сладкому.
– Очень долго не мог до вас дозвониться, Грегор! – после краткого вступления (пролог то был или надпись на кольце, я не уразумел?) сосед принялся громко, басовито, раскатисто кашлять и звучно, заливисто, смачно сморкаться в трубку. Прошло минуты две. Я молчал. Наконец, всласть отсморкавшись, он продолжил: – Вы же зимой обычно в наших местах не гостите. А тут гляжу: свет горит, бродит кто-то по дому. Подумал, вдруг воры, и решил позвонить – убедиться, всё ли у вас в порядке… Между прочим, вы помните, лютики мои?.. Ох, несчастье какое приключилось, доложу я вам! А вот как было дело…   
Он долго ещё что-то бубнил и тараторил тянучим противным голосом, всё так же громко кашляя, чихая и сморкаясь. Я не дослушал, бросил трубку, не попрощавшись, даже не поблагодарив милого и заботливого старика, и немедленно выдвинулся в Усадьбу. Добрался до места уже засветло. Осторожно влез в дом, тихо скрипнув дверью (давно, между прочим, надо петли смазать, Луиза ведь не раз просила, а всё никак не соберусь!), прошёл неспешным, но уверенным шагом сначала на кухню, выбрал зачем-то самый большой острый нож (на всякий случай… хотя какие тут могут быть воры – нелепость! – просто жена моя вернулась, и я наконец-то увижу Её!), поднялся по скрипучим, не в меру разговорчивым ступенькам на второй этаж. В нашу спальню. Вот и оно. Вот оно. Безумие. Подкралось незаметно.
Кровать, судя по всему, давно разобрана. Они ещё спали, тесно прижавшись друг к другу. Его узнал сразу: видел раньше, – бывший коллега Луизы (она познакомила нас прошлой осенью), тоже вроде фотограф, не помню, правда, имени. Видимо, ночь пронеслась бурно и плодотворно, смотреть если по разбросанной повсюду одежде. Дрова в камине догорели. В комнате очень морозно и тихо, точно в Аду по утрам (когда уже не остаётся больше сил у грешников орать от боли, и требуется временная передышка); слышалось только их прерывистое сонное дыхание. Не знаю, сколько я молча стоял там и разглядывал их спящие, сваленные в кучу тела. Время перестало ощущаться мною как нечто реальное. Да и что вообще тут реально. Не во сне ли я. Луиза мне изменяет. В нашем убежище. В нашей постели. Где здесь смысл? Пока я бессловесным идиотом, пускающим слюни, размышлял об этих и других ничего не значащих вещах (например, сколько времени требуется Дьяволу, чтобы поджарить грешника на сковородке, как выглядит сковородка, какого она цвета и какой у Хозяина адской забегаловки вообще план на день (или на ночь?): среднее количество мёртвых душ, ожидающих своей очереди для хорошенько пропечься до хрустящей корочки; а каковы они на вкус, – объеденье, наверное, пальчики оближешь! недаром говорят: человеческое мясо самое вкусное; но кто пробовал? кто говорит? любопытно. а душа? вкусная? интересно. сплошные вопросы, вопросы, вопросы…  дождёмся ли ответов? интрига! – и всё такое прочее, малосущественные мысли, одним словом; втемяшится же в голову иной раз дурацкая белиберда; разве у вас не бывает? не понимаю только, что за чокнутый психопат вкладывает подобные мысли в мой разум – явно не мои мысли… ну и чёрт с ним! и с мыслями тоже. мало ли чудиков бегает по земле… чудаковатых мыслишек… так вот), спящий парень вдруг шевельнулся, открыл мутноватые глазёнки и удивлённо уставился ими на меня, вперился, широко разинув дебелый кривоватый рот. Я не спеша подошёл поближе, склонился над ним и принялся с интересом разглядывать невнятное, невразумительное, чужеродное лицо, крепко зажав кухонный нож в левой руке. Удивление парня всё нарастало. Если бы даже у него было десять челюстей, все они, казалось, сейчас раз за разом, одна за другой начали бы вываливаться изо рта на подушку. А с подушки перекатываться на пол. Прыгать и скакать. Клац-клац. Прыг-скок. Мне вдруг нестерпимо наскучило смотреть. Я замахнулся и резко ударил своего обидчика ножом в грудь. Потом ещё раз. И ещё. Он молчал. Почему он молчит? Всё происходило, как в замедленной съёмке немого кино, где какой-то подвыпивший и малость обезумевший режиссёр, находясь в острой стадии резко выраженного маниакального психоза, ставил свой разнузданный сумасшедший спектакль, а я был всего лишь его марионеткой, куклой, которой он вертел и крутил в разные стороны по своему усмотрению, заставляя совершать бессмысленные действия, чудовищно нелепые поступки. Сознание моё окуталось сплошным туманом. Отчётливо помню лишь одно: Луиза пронзительно кричит. Пугающе безумный крик её срывается на визг. Поросячий, что ли? Вокруг слишком много крови. Кровь вообще льётся рекой, как в дешёвых фильмах ужасов. Между прочим. Смотрел я однажды какой-то фильм ужасов. Жутко страшный. Запредельно жуткий. Название позабыл. Короче говоря. Кровь. Кровь. Кровь. Кровь из моего разбитого сердца, кровь из перерезанного горла Луизы, кровь из груди её незадачливого и на тот момент уже крайне мёртвого любовника, лежащего теперь с искажённой, искорёженной гримасой боли на туповатом дебелом лице и с разинутым от возмущения ртом (он, похоже, так и не успел понять, что произошло!). А я успел?
Но времени уже не остаётся. Спальня в Усадьбе неожиданно-вдруг-постепенно начинает менять очертания. Потолок опускается ниже, стены сдвигаются, изменяют цвет с трупно-синюшного на зеленовато-болотный, старинный камин проваливается под пол, стекло в оконной раме трескается, надламывается, затем разбивается вдребезги, само окно исчезает. И я почему-то уже не стою с окровавленным ножом в руке рядом с двумя обезображенными трупами, а лежу у себя дома на кровати, в нашей городской квартире. Один. В полумгле. Ночь. За окном идёт снег. Сон… Слава богу. Чёрт возьми. Вот ведь кошмар!
С трудом поднявшись с постели, я пробрался на кухню, взял из холодильника бутылку холодного, недопитого ещё с вечера пива, с наслаждением отхлебнул, глотнул, немного успокоился. Холод обжёг внутренности. Сердце перестало бешено колотиться в груди. Было очень жарко и тихо, будто в морге. Только часы у меня в голове неспешно отстукивали время (тук-тук, стук-стук), и жирные, по обычаю, депрессивно настроенные мухи плавно кружили по комнате, периодически приземляясь на моё лицо, поскольку вряд ли вообще в данный момент могли бы принять достаточно трезвое решение о том, куда им садиться и что делать дальше.
Ярко светила луна. Её жёлтое сияние на короткий миг ослепило, подобно фотовспышке Луизиной камеры. И тут мне послышался некий зловещий скрип, вроде тех, что часто можно встретить в ужастиках, опять-таки довольно дешёвых. Звук доносился не из соседней квартиры и не из моей, а откуда-то с лестничной площадки. Я тихонько подкрался к входной двери, аккуратно приоткрыл её, просунул нос сквозь щель наружу и незаметно вывалился на лестницу. Какой-то Бородач в комбинезоне Мусорщика катил по коридору прямо перед собой тележку, похожую на те, которые обычно используют в больницах или моргах для перевозки трупов. На ней действительно что-то лежало. Нечто, имевшее очертания человека и покрытое белой простыней. Колёса тележки противно скрипели.
Бородатый мужик деловитой походкой просеменил мимо, не взглянув на меня (или вообще не заметил?), оставил свою зловещую «труповозку» у дальней стены и немедленно скрылся из поля зрения. «Бесовщина», – подумал я почему-то и неуверенными короткими шагами, почти вприпрыжку приблизился к каталке. Выждав немного (чего ждал – не очень понимаю), осторожно откинул простынь. Там лежала мёртвая чужая женщина. Абсолютно голая. Абсолютно чужая. И совершенно мёртвая. Никогда её раньше не видел. Разве что во сне, но как такое вообще возможно. Сложно объяснить, показалась ли она мне тогда красивой. Красота – понятие относительное. Луиза очень красивая. Но и в той женщине ощущалось нечто притягательное, притягивающее, даже гипнотизирующее, несмотря на уже проступившие у неё на лице первые признаки трупного разложения. Людям вечно будет непонятно, почему даже красота, отмеченная совершенством, доведённая до идеала, явно имеющая отношение к божественному промыслу, подвластна, как и всё остальное, законам Рока и так же смертна.
Я долго стоял возле ослепительно прекрасного трупа с бутылкой пива в руке и задумчиво разглядывал Незнакомку, слегка склонив голову набок. Кто-то, наверное, и тебя любил. Такая женщина не может быть одинокой. Но что ты делаешь здесь, абсолютно мёртвая, никому не нужная, красивая и к тому же голая. Самые безумные мысли тётушками пчёлками роились сейчас в голове: сплошной stream of conscience.  А ухватить что-нибудь в том стремительно бушующем потоке и хоть сколько-нибудь зафиксировать у себя в сознании не представлялось возможным. И тут. И тут вдруг. И тут вдруг неожиданно на моих глазах волосы покойницы начали удлиняться и менять цвет с чёрного на пепельно-русый. Черты лица изменились, подбородок заострился, надбровные дуги слегка изогнулись, нос чуть-чуть вытянулся. Она открыла свои чёрные-пречёрные глаза и взглянула на меня. Луиза. Сомнений нет: на меня смотрит моя мёртвая жена. Смотрит пронзительно-печально, но без осуждения. И я смотрю на неё. Наваждение. Уж не слетаю ли с катушек. Катушки и кукушки улетают. Рука моя, видимо, побуждаемая непонятно каким и откуда взявшимся инстинктом, повинуясь слепому, безотчётному порыву, резко поднесла ко рту бутылку с пивом. Я лихорадочно сделал довольно большой глоток. Не отрываясь от покойницы. Леденящий кровь и душу алкоголь всегда очень бодрит со сна, вы не замечали? Иссиня-чёрные глаза покойной жены внимательно следили за моими бесспорно осмысленными (как тогда казалось) действиями. Призадумавшись ненадолго (хотя задумываться мне в принципе уже давно нечем), для храбрости ещё разок глотнул из бутылки. На две секунды даже полегчало.
Прошло не больше двух минут, а показалось – два часа. Я всё стоял и раздумчиво потягивал пиво из бутылки, разглядывая мёртвую и так же с интересом наблюдавшую за мной супругу. И вдруг. Опять. Неожиданно. И вдруг опять. Опять неожиданно. И вдруг опять неожиданно. Луиза вцепилась в мою рубашку и притянула к себе одной рукой, а другой цепко схватила за горло. Её руки были нежны, словно лепестки розы, несмотря на трупные пятна, но холодны как лёд. Я вздрогнул и от удивления выронил пиво. Бутылка с оглушительным грохотом ударилась о каменный пол и медленно покатилась по нему. Откатилась на довольно приличное расстояние. Метра на четыре. Может, даже дальше. Пиво разлилось. Вспенилось. Чёрт знает что творится в холодных коридорах моего подсознания. Сущий бардак! И пивом теперь вонять будет. Я не мог пошевелиться. Ледяные руки мёртвой жены сдавливали горло, сжимали его стальными тисками. Я начал задыхаться. В нос и в горло резко ударил острый запах больницы и тлена. Гробовая, почти пьянящая тишина оглушала. В ушах зазвенело. Луиза ласково притянула меня к себе ещё ближе и хриплым замогильным шёпотом нежно спросила: «Зачем ты убил меня, Ги?» … Что ей ответить? Что сказать. Да чтоб вас всех!
И тут раздался чей-то визгливый смех. Или плач? Или хохот. Но так хохотать мог бы только царь Иван Грозный в день смерти своего сына. Минуты на две я, кажется, потерял сознание и контроль над своим телом, а когда открыл глаза: снова лежал у себя на кровати. Опять безумный кошмар? Сон внутри сна… Немыслимо. Ужас. Что за. Дьявольское наваждение. Сгинь, нечисть! Нежить нечистая.
Я с величайшим трудом привстал с постели. Луна, уже наполовину кем-то съеденная, по-прежнему подглядывала за мной. Она весело светила сквозь грязную занавеску, слегка приоткрыв от удивления одинокую, огромную жёлтую пасть. Зачем луна мучает меня? Кто знает. В её желторотую мордашку разве залезешь! Луна хитрющая – рыжехвостая лиса. Она всегда рядом. То заливисто хохочет, прыгая на подушку, и задорно скачет там мартовским зайцем. Полоумным Шляпником. То насмешливо подмигивает через окошко, а затем вдруг исчезает за пурпурно-сизыми облаками. Исчезает дымное прошлое. Но луна всегда рядом. Даже когда её не видно. Даже убывая, она не прощается с нами навсегда. А вот солнце… Солнце!
<…>
В холодильнике я не нашёл спиртного. Видать, вчера всё-таки допил. Да. Лишь во сне нам может явиться бутылка холодного пива в самый подходящий момент! Обидно. Ночь, казалось, растянулась, разверзлась, раскинулась, разинулась чёрной пастью в бесконечном времени-пространстве. Я хлебнул холодной воды из мутного гранёного стакана, постоял немного зачем-то на кухне, почесался и отправился спать.
Утром я проснулся довольно рано, открыл глаза и вновь услышал запах тлена. Рядом на кровати тихо спала Луиза. До меня едва доносилось её мирное дыхание. Что такое. Опять сон? Не может быть! Или жена вовсе не уходила от меня, и кошмарных двух месяцев просто не было, или они существовали лишь в моём безумном сознании. Собственно, они же и стали для меня настоящим кошмаром. А откуда тогда трупная вонь. Я аккуратно дотронулся до Луизиного плеча. Леденящая душу кожа! (хотя в воздухе духота повисла просто невыносимая: похоже, снова забыл открыть форточку на ночь! боялся, луна запрыгнет в комнату). Луиза не шелохнулась. Кажется, начинаю сходить с ума. И вдруг вспомнился герой какого-то рассказа, которому на секунду показалось, что его мозг вот-вот соскользнёт к нему в ботинки. Данный пассаж весьма точно характеризует моё состояние в тот странный момент. Правда, обычно я не сплю в ботинках. Тем более рядом с мёртвой женой.
Прошло минуты две, а почудилось – два часа. Я смотрел на тихо-мирно дремлющую жену, холодную и зловонную, смердящую, издающую вонь десятидневного трупа. И тут Луиза как ни в чём не бывало повернулась, открыла глаза – теперь они были уже золотисто-карие, как у той другой, незнакомой, женщины, тоже, правда, мёртвой (и почему они вечно все мёртвые?), – и улыбнулась. Она всегда улыбалась по утрам, лениво и мечтательно. Одним глазом – второй ещё спал. Я невольно залюбовался милой, родной улыбкой и прикоснулся к лицу горячо и нежно любимой жены. Скучал по тебе, Лу! Хотел что-то сказать, но не вспомнил… Проклятая память! И опять раздался чей-то дикий вопль. Истошный крик ржавым острием вонзился в уши и чуть насквозь не проткнул к чёртовой матери барабанные перепонки. Луизу прямо на моих глазах охватило сине-зелёное пламя. Она загорелась. Заискрилась. Пылала рядом, в нашей постели, в нашей общей квартире, в общей могиле, вместе с одеялом, простыней, подушками и пронзительно кричала. Я смотрел на её мучения в огне, но ничего не мог сделать, не мог даже пошевелиться. Луиза молила о помощи. Она всё время повторяла: «Спаси меня, Ги!» – а я не в силах шелохнуться. Какой-то внутренний холод цепко схватил меня за горло, да так, что в жар бросило. Не чувствовал ни рук, ни ног. Кожа на лице и запястьях Луизы между тем почернела совершенно и стала медленно истончаться, обнажая обугленные кости искрящегося черепа и скелета. Челюсть её притом противно поскрипывала, а обнажённые зубы, казалось, продолжали «выклацывать», «выхрипывать» и «выстукивать» моё имя, бесполезные просьбы о помощи, что-то ещё. Острая вонь разложения и мертвечины мгновенно вызвала нешуточную болезненную резь в глазах. Я отчётливо ощущал тошнотворный, зловонный запах дыма и горелого гнилого мяса. Попытался было закричать, но голос не послушался. Мой голос – уже не мой голос, мои руки – не мои руки, моё лицо… В горло будто бы залили раствор соляной кислоты. И почему мне во сне всегда вливают именно соляную кислоту? Почему непременно соляную, а не серную, например. Ах, да… забыл: ведь это вовсе не сон. Или сон? А впрочем, неважно. Жена тем временем сгорела дотла, а я предпринял очередную абсурдную попытку подняться с постели, сказать что-нибудь, пошевелить рукой… и – наконец проснулся… Да что же такое в самом деле происходит! Чертобесие какое-то, ей-богу. 
Опять лежу у себя на кровати один. Луизы нигде нет. Ночь всё никак не заканчивается. Полусумрак. Полумрак. И вновь луна мучает меня, веселится, радуется, насмешливо сверкая в окно хитрым жёлтым глазом. Кто-то всегда приглядывает за нами! Мы все требуем пригляда. Комната вдруг становится огромной, необъятной, залитой неестественно ярким лунным светом, отбрасывающим повсюду свои фальшивые, но фатальные корявые тени. Моя ли это квартира. Где я вообще? Всё вокруг казалось неправдоподобным. За стенкой почудился мне чей-то раскатистый храп. И кто там, интересно, храпит. Ничего не понимаю. Опять бесплотный кошмар? Третий раз кряду. Да что за чертовщина! Нелепица. Бред. Когда же всё закончится. Кто-то больно укусил меня за лицо. Проклятые мухи! Кара фараонова. Бесовщина продолжается. Чёрт решил посмеяться надо мной! Пора завязывать с алкоголем и возвращаться к работе. А то я слыхал, недавно на ликеро-водочном заводе тоже случай странный произошёл. Уборщица по фамилии (не помню фамилию) обнаружила в междуящичном пространстве чертёнка. Потом он ещё и с друзьями стал появляться всюду. Но то были, пожалуй, совсем другие бесята. Другого, более мелкого плана. Те чертенята прыгали на головах, отстукивали чечетку копытцами, гадили по углам и улетали в форточку. Не чертенята, а чёрт знает что такое! А вот со мной играет кто-то очень серьёзный. Папаша их, видать. Никак не менее. И играет уже по-крупному. Так и до греха недалеко. Да. Пора завязывать с алкоголем. Вот и Снуп, кажется, вчера опять звонил. Пора приниматься за дело! Необходимо признать исчезновение жены за свершившийся факт. Мне ничего больше не оставалось, как повернуться на другой бок и тотчас закрыть глаза. Пиво в холодильнике искать в третий раз наконец просто бессмысленно. Чудес не бывает. Наверное, всё-таки допил вчера. Причуды судьбы.
…Да, завтра будет действительно очень неприятный день…

9

                15 февраля

Слушая его рассказы о жизни – после нескольких рюмок, – можно было подумать, якобы жил он исключительно в аду. Мы корчились от смеха.
Сэмюэль Беккет

Тема: бездна белого листа..

здравствуй, моё солнышко.
давно так не смеялся. но очень трогательно. очень. мама, наверно, тоже когда-то читала мне на ночь сказки, но я не помню. она говорила, я заставлял всех – её, отца, бабушку – пересказывать раз по сто на дню «теремок» и «дом, который построил…», но ничего не помню. отец, похоже, любил меня когда-то, но и его не помню. вроде как и не было у меня отца. он служил по слухам в горячих точках, и его там убили. говорят, умер героем. мы все уважаем патриотизм. а бабушка любит рассказывать про моё детство разные смешные истории, но и их не помню. а как-то раз я подхватил грипп с тяжёлыми осложнениями – дышать больно: воздух острой ржавой бритвой располосовал всю носоглотку (к гриппу прицепилась носоглоточная ангина, вот ведь зараза!), температура высокая, не сбить ничем. и так хотелось, чтоб кто-нибудь посидел рядом, пока я буду хрипеть от боли и с трудом засыпать, медленно проваливаясь в мучительный бред. но некому, да и некогда. мы все, конечно, в душе эгоисты. такова природа человеческая. а всё равно хочется иногда получить бесплатно хоть капельку ЧЁРТОВОЙ дурьей доброты. но сейчас за всё надо платить. а у меня деньги кончились. пороюсь ещё разок в карманах на всякий случай. да. по-прежнему дырявые. никогда не поверю. любят ли по-настоящему, – кажется, врут. кажется, … неважно… ты живёшь на земле. но летаешь в облаках. странники помнят добро (просто долго не верят), но и зла они тоже не забывают (просто долго не прощают). никогда не прощу… неважно. дошёл до ручки. видишь? <видишь, хожу по улицам и разговариваю с собаками: люди в магазинах, на базарах и в автобусах не вникают в мои философские рассуждения и больше не смеются над моими глупыми шутками. а с собакой всегда приятно поговорить: она смотрит тебе прямо в глаза и молчит. не даёт ответа. хотя наверняка знает его. собакам совершенно безразлично, какой ты с виду человек. они смотрят только на тайны сердца. тайники сознания. уголочки души. заглядывают. думаю, на небесах никого нет. кроме большого чёрного пса с печальной серой мордой. грустным глазом. он там сидит и ждёт хозяина, а на деле просто хочет научиться понимать людей>. а может, появилась новая форма одиночества? разве такое возможно при том, когда вокруг бродит масса людей, любящих меня. они ходят повсюду как живые и иногда даже улыбаются /правда, нет среди них лишь одного человека – самого главного/
а я тебя люблю.
ТЫ – женщина мечты – женщина-мечта………………… ……………………………………………………………………………………… ………………………………………………в каждой строчке только точки – это песня про любовь. петь пока нельзя. но пить уже можно!
я-то дурак – надеялся, ты согласишься со мной встретиться. а оказывается, ты просто боишься меня. и правильно! ведь роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет. к чему грустить о страннике дурном. оплакивать – твои лишь бредни… долгое время у мальчика было лишь одно занятие: он любовался закатом. ему нравилось мечтать о дальних странах, сказках и приключениях. но свой родной дом он любил больше. гораздо больше. а девочка плакала по ночам. она собирала свои слёзы в рукав и прятала их под подушку. утром они превращались в лепестки роз. оставь одну слезу мне! на память.
а вчера мы с друзьями, между прочим, ходили на вечер встречи выпускников. я на левую ногу надел ботинок без носка, а на правую – только носок. пусть все видят, как я взволнован!:) но ничего интересного не произошло. прыгали мы там прыгали с горки на горку. а потом начался концерт. концерт по случаю встречи выпускников. очень долго продолжался концерт по случаю встречи выпускников. так долго он длился, что я, честно говоря, от скуки даже уснул, а когда проснулся, увидел: концерт по случаю встречи выпускников всё ещё продолжается… какой всё-таки длинный концерт по случаю встречи выпускников! короче говоря, ничего интересного не произошло. тогда мы с ребятами убыли и с горя выпили. вообще я не понимаю, почему меня везде уже принимают за алкоголика. мало ли отчего дрожит рука. от любви к отечеству, например, еtс. (с) следовательно… причина в том… понимаешь. я немного консервативен. люблю вспоминать школьные годы: весело. но уже и вспоминать-то почти не с кем. ровесники мои женились, замуж повыходили, нашли хорошую работу, детей нарожали, а я всё в денди играю. знакомых лиц, короче говоря, на вечере почти не осталось. расстроился. а когда я расстраиваюсь – я… неважно… тремя словами, жизнь не удалась!
плохо быть ребёнком! /куда пойти бездомному поэту, когда заря опустит алый щит? знакомых много, только друга нету, и денег нет, и голова трещит (с)/ но ты права. люблю театр абсурда. особенно «сказку про насморк» и пьесу «в ожидании годо», у коих в авторах ходили величайшие поэты современности (имена их, к сожалению, позабыл). а ещё люблю… об этом после! не является ли жизнь абсурдом? в ней отсутствует любовь. любовь живёт за соседней стенкой. она включает дрель по ночам. ржавый кривой гвоздь сверлит мозг, напоминая о вечном. беспокойный и шумный сосед! человеку непременно надо кого-нибудь любить, родная. или что-нибудь. живя нелепо и абсурдно, можно ли когда-нибудь разорвать бесконечный абсурд, никого не любя. парадокс. тебе нравится? оксюморон – тоже не любишь? а мой любимый – во светлой мрачности блистающих очей явился тёмный свет из солнечных ночей – и всё в таком же духе. какие уж там солнечные ночи. скорее лунные ночи, а серые зимние дни всё равно короче. но к нашим отношениям, видишь ли, данное обстоятельство никакого отношения не имеет; в отношении упомянутых отношений могу сообщить следующее (безотносительно ко всему выше сказанному), хотя отношусь ко всему выше сказанному вполне и очень даже (относительно!) серьёзно. нельзя любить того, кого я люблю, петь песни о своей любви, да ещё с такой страстью, и вдобавок жить среди людей…
ты мне нравишься, мне нравится получать от тебя письма, общаться с тобой. неужели ты действительно думаешь, что это какой-нибудь розыгрыш или издевательство? почему одинокому человеку не может понравиться какая-то незнакомая женщина из интернета? что именно из моего сегодняшнего письма наводит тебя на мысль о его лживости? что-что? о его невменяемости?! но мы после… после-после. я тебе много и часто вру по мелочам, но в самом главном – симпатии к Сказочнице – никогда не врал и не собираюсь. гамлет, между прочим, говорил: быть честным сегодня при том, каков наш мир, – значит быть человеком, выуженным из десятка тысяч. но простишь ли ты меня когда-нибудь за мелкое враньё. например, в сегодняшнем и предыдущем моём письме нет ни слова лжи, а во всех остальных – б;льшая часть – правда. но другая – страшная – правда наглухо заколочена в странническом мозгу ржавыми кривыми гвоздями: мертвец в гробу, да ещё и на два фута под землёй (!). кстати. кажется… кажется. уже. упоминал или нет?.. или. нет. можешь прогнать меня в любую минуту, одно твоё слово – исчезну. никто не имеет права запретить мне общаться с тобой. никто, кроме тебя.
; ты хватаешься за первую попавшуюся соломинку…
наверно. для кого-то ты соломинка. или просто Сказочница. но для меня ты – С К А З О Ч Н И Ц А. /сказка в моей жизни/. люблю.

***

порывшись в старых записях, нашёл для тебя отрывок из «бездны белого…», но тут же потерял его.
а ещё у него (то есть у того же автора, коего имя, к сожалению, тоже утратил) есть такая строчка: серебряно играл в шкатулке ветер!   
дарю её тебе, любимая! до свиданья. постараюсь вести себя впредь чуть более адекватно. обещаю.
te amo.
странник

да… чуть не забыл. ты действительно мне нравишься. я действительно превращаюсь в другого человека. море действительно бывает самых разных оттенков. в шторм оно кажется чёрным. а в солнечных лучах вылавливает из воздуха лазурит. спасибо, что посидела со мной, когда мне было плохо. мне правда было плохо. я правда тебя люблю.

                1 марта

Пленю тебя весною,
в которой сто чудес;
весной не городскою,
весной владеет лес.
/Рильке/

С первым днём весны тебя, Бабочка. А заодно уж и с 8 марта тогда:) Неизбежно надвигающимся.
К несчастью, меня вынуждают спешно выехать из Города по делам, не успеваю даже с тобой попрощаться, не зная в точности, когда вернусь и вернусь ли вообще. Давно не заходил в чат, не видел тебя, не имел возможности поговорить. Мысли сейчас ползают и прыгают по стенкам моей черепной коробки, как оголённые нервы у Маяковского. И снег идёт. И луна поёт. И любовь вечна.
Не знаю тоже, когда уедешь ты, когда приедешь, но возвращайся скорее, буду ждать с нетерпением. Мне необходимо сообщить тебе нечто очень важное. Не исчезай подобно зимнему солнцу. Солнышко. Неласковое и угрюмое. Призрачное и лживое. Достану тебя из-под земли. Кроты умеют рыть норы! Землекопам не сладко приходится. Шахтёрам – тоже. Не желаю знать, что у тебя происходит с тем Профессором из чата. Но мне сейчас, если честно, на всех профессоров мира плевать. Наука скучна. До боли в челюсти. А жить так хочется! Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес. Оттого что бред – моя колыбель, и могила – бред! Тоже. Оттого что в зеркало я смотрю лишь одним глазом. Второй спит. И оттого что именно я буду скучать по тебе, как никто другой. Собственно. Уже скучаю.
Удачной поездки, маленькая Бабочка! Боги не могут пожертвовать жизнью ради любви. Люди могут. Кажется, тебя отправляют в командировку в Париж. А не тот ли самый, который во Франции? Слыхал, там дурно пахнет. Весьма незавидный запашок. А впрочем, несущественно. Репортёры весело живут! Береги себя. Будь осторожней. Как приедешь – сразу напиши! Искренне надеюсь на благополучный исход твоей поездки. Люблю тебя.
Зима не закончилась. Значит, лета опять не будет. Сумасшедшая весна. Подкралась из-за спины. В мире реальном мы когда-нибудь встретимся? А после смерти увидимся? Нет, похоже. Зима никогда не кончится. Значит – в путь. Но я жду тебя. Не забудь!
с любовью.
странник
P.S.
> Только на самом деле нравится не «какая-то незнакомая женщина», а придуманный тобою же совершенный образ, некая идеальная Дульсинея, которой ты не можешь найти в реале, поэтому до сих пор и «играешь в денди». Я не права? Кстати. Я, кажется, уже однажды советовала тебе: играй, но не переигрывай!
Впереди опять забрезжил свет разлуки. Я устал считать белых баранов. Переходить на розовых слоников? Ты видишь разные сны. Летаешь на разных ветрах. И точно знаешь, когда время устаёт. Когда цветок хочет пить. И когда он хочет есть. А меня замучила бессонница! Нет никакой Дульсинеи. Даже Санчо Пансы нет. И Сервантес давно умер! По-моему, он никогда не улыбался. Поэтому по духу ближе нам Рабле.
Так вот. Образ, сложившийся у меня в голове, далеко не идеальный. И мне надоело постоянно оправдываться! Начинает удручать твоё недоверие. При чём тут вообще игра. Неужели мы всё ещё играем. Ах, да, наверное… Но правила позабыл. Игрок из меня никудышный, по правде сказать. Герой моего любимого «Обелиска». Ни в роялях не разбираюсь, ни в клавишах жизни. Даже в карты как следует играть не умею: постоянно оставляют в дураках. С бесами невозможно играть в азартные игры! Бесята-чертенята. Вот и ты меня оставишь рано или поздно. В дураках. Или ты называешь Любовь игрой. Но тогда мы с тобой вместе проиграли. Ещё до начала партии.
Удивляет даже твоё отношение к себе. Предположим, у тебя неприглядная внешность – до лампочки! А как насчёт того… умная, добрая, образованная, утончённая, etc <список не закончен!!>. Я не очень умею доходчиво объяснять простые вещи простым понятным языком – словесное общение всегда давалось мне с трудом (честно говоря). Ты игнорируешь все хорошие качества в себе и, видимо, считаешь: такая женщина не может понравиться человеку вроде меня. Уже не просто странно. Бессмыслица какая-то. Если больше никто, кроме странника, не интересуется внутренним обликом Сказочницы, её глубоким знанием волшебного мира детских сказок – всех тех столь милых, чудных и безгрешных небылиц про глупых бабочек, дурацких мотыльков, крошечек хаврошечек и пр., где здесь моя вина. И где здесь смысл? Мало ли кто там чего видит или не видит в тебе – мне до них нет никакого дела! Тем более… наша современная пустоголовая юная поросль, идущая нам на смену, кажется, вовсе не интересуется тайнами бытия. Ей, между прочим, недостаёт размаха и инициативы, и я вообще сомневаюсь, есть ли у них у всех чего-нибудь в мозгах:) Но вот если ты сама считаешь себя кем-то вроде «недочеловека», который не может понравиться даже полоумному страннику, здесь и медицина бессильна (а не только мой гениально запутавшийся разум и боговдохновенный талант художника:)) Инстинкт!
Опять-таки… предположим, моё поведение действительно иногда вызывает лёгкое недоумение (мягко говоря, но грубо выражаясь:) Да, я люблю эффектные появления на сцене и эпатаж (даже авангардизм!). Но почему ты так меня боишься. Я странный человек. А кто сейчас не странный. Великий мудрец изрёк: все, кто ко мне захаживает на огонёк, – странные люди. Но ведь нынче почти у каждого свои странности; а мир тем временем грохочет, сотрясается и дрожит, как никогда прежде, и результаты будущей катастрофы уже налицо. Разве ж мог предположить, что мои мозговые выверты (исключительно в целях назидательных!) вызовут такой широкий резонанс и даже панический ужас с твоей стороны. Какая дружная нелепица… невтемица… необдумица… Сама не придумывается, не лепится, не калечится. Дело дурно пахнет. Психопатологией. Я сейчас про тебя. Теперь придётся хорошенько всё обдумать и взвесить, прежде чем идти (или не идти?) на свидание со сказочной, мечтательной, утончённой, интересной и приятной во всех отношениях дамой, рискуя в то же время встретить там какую-то сухопарую неврастеничку, которая панически боится собственной тени.
И вообще. Если и дальше относиться к каждому слову странника, как к заведомой лжи или игре, при желании и данное письмо можно принять за стопроцентное запудривание мозгов, а ты, наверное, так и сделаешь (и правильно!:) Что ты такая недоверчивая, меня особенно не смущает. Удивляет другое. Впервые за долгое время на меня обратила внимание не какая-нибудь идеальная Дульсинея, а вполне реальная женщина (правда, из виртуального мира), отнеслась ко мне по-доброму, с интересом, с огромным терпением и даже попыталась «вдуматься» в идиотизм неадекватного поведения. Ко всему прочему, нас, оказывается, ещё и кое-что сближает: я, к примеру, тоже люблю литературу и классическую музыку (хотя мне недавно медведь на ухо наступил! медведи – они такие – бродят повсюду, как живые, так и норовят своими необузданными лапищами где-нибудь наследить, оставить отпечаток на чьём-нибудь лице!). И тут я незамысловатым языком сообщаю дамочке: она мне нравится. Прошу её о свидании. Куда там. Для неё ВСЁ абсурд, ВСЁ обман, ВСЁ мечта, ВСЁ не то, чем кажется. Надоело. Больше не собираюсь ничем оправдывать свой интерес к тебе.
Почтительно кланяюсь и целую твои ручки – ручки моей маленькой Дюймовочки.
Береги себя, Сказочница. И будь осторожней со странниками:) Мы способны адекватно мыслить! Или не способны. Адекватность. Адекватность. И ещё раз… Где-то забыл опять свои чёртовы очки. Близорук от рождения. Ты мне нравишься.

                Никоторого числа. День был без числа

Бабочка, привет.
Почему ты так неосторожна, любимая. Как же можно вдруг взять и  заболеть накануне великого женского праздника. Ничего не понимаю.
Сейчас вообще надо вести себя в высшей степени осмотрительно на улицах и на дорогах. Враг скрывается за поворотом. Проезжая часть! Я, между всего прочего, читал на днях ужасающую статистику смертей в нашем маленьком городе. Представляешь… Кто бы мог подумать! Людей убивают каждый день.  Просто в кошмарном количестве. Особенно женщин (!): их режут ножами, душат грязными дырявыми перчатками, вешают на столбах, травят (даже газом!), забивают до смерти ломом и кувалдой в подъездах, переезжают колёса автомобилей, гусеницы тракторов, танков и т.д., и т.п. Так что… Ты знала? Невероятные приключения случаются с людьми в наше нелёгкое, опасное время. Особенно с женщинами. The time is out of joint.  Да, что-то явно очень неладно в мире <мог бы то же самое сказать Гамлет>, и не обвинишь в том ни Бога, ни Дьявола, ни их отсутствие, ни их присутствие. А посему веди себя осторожней, оглядывайся теперь, когда ходить будешь, и не болей! Умирать сегодня, да, кстати, и болеть, между прочим, надо стараться подешевле, что сейчас тоже не так-то просто. У докторов завелись всякие там аппараты, аппаратики, дорогостоящие лекарства, хитроумные рецепты и всё такое прочее… Не дадут спокойно и дёшево отойти в мир иной. Так что… Удалось тебя хоть немного подбодрить?:) Ладно, не обижайся, я так шучу. Мне вчера мать звонила. Брат серьёзно заболел. Да. Всё мишура (vanitas vanitatum – вроде «суета сует» – не помню уже, постепенно забываются отголоски прошлого). Так что…
Вот странность. Женщины для меня сплошная загадка. Как же трудно, порой, бывает вас понять! А посоветоваться не с кем. Ровным счётом ничего не смыслю и потому никогда не участвую в обсуждениях: всё равно как писать рецензию на непрочитанную книгу. Увидел даже недавно в словаре Вебстера весьма любопытное определение: женщина – взрослое существо женского пола, в отличие от мужчины и ребёнка. Данная формулировка невольно оставляет впечатление, будто женщина является чем-то средним между мужчиной и ребёнком. Какая несуразица! Так что…
А вдруг я тебя потеряю. Мне постоянно чего-то не хватает. Внутри сжимается. Может, обычная привязанность, но не слишком ли сильная. Её надо как-то развязать, а то потом плохо будет. Так. Что.
А вдруг у тебя просто тактика такая. В образе античной Сирены ты заманиваешь мужчин в смертельную ловушку, а потом пожираешь их на ужин, словно кровожадная индийская богиня Кали. Или наоборот – сначала гостеприимно кормишь их вкусным обедом, после чего сами они превращаются в жирных, упитанных свиней, а ты… – опять в кровожадную богиню Кали?! Нелепые идеи лезут в голову накануне великого женского дня. Я тебе нравлюсь или нет? Даже не знаю, как ты ко мне относишься. Мысли сегодня опять нападают – лейкоциты, борющиеся с гнойной инфекцией; или раковые клетки, пожирающие всё вокруг, всё живое превращающие в мёртвую, разлагающуюся гниль. Наверное, снежная вьюга за окном надула их в мою дурную пьяную башку. Удивительно. Снежинки летят, а мысли стоят. Тележки катятся. Мышки на роликах разъезжают. А я теряю покой.
Береги своё здоровье.
странник
P.S.
> Я никуда не исчезну и буду здесь неподалёку (хотя толку от меня всё равно не будет:) Толку не будет. Зато я буду:) Но только до тех пор, пока тебе это действительно будет нужно:)
Мне ты всегда нужна, но вот вопрос: нужен ли я тебе.
Я безгранично рад знакомству с моей маленькой Золушкой, но насмешница Судьба играет мной, а твои любимые сказки Андерсена ужасны. До добра это меня не доведёт. Хотя жизнь – просто жизнь, а никакая не сказка. Ты бы почитала на моей руке, куда плывёт линия сердца?:) Так делать нельзя: постоянно обманываю и пр. К тому же и вправду выдумываю всё время какую-то бессмыслицу. Зачем делаю, может быть, ты спросишь? (а в давно и прочно забытом стихотворении прозвучит довольно нелепый, но банальный ответ: Я НЕ ЗНАЮ, НО ЧУВСТВУЮ, ТАК ПРОИСХОДИТ, И ПОЭТОМУ СТРАДАЮ).
Никогда не давай обещаний, которых не сдержишь никогда. Пустые обещания влетают и вылетают в форточку. А за окном уже ночь. Потому что. Ты далеко. Нам опять надо прощаться. С праздником тебя. Береги себя. Ухожу, но сердце остаётся с тобой, а оно так ошибалось… родилось вечно совершать ошибки: не следовало придумывать чей-то милый образ – тебя нет, странника тоже нет, числа не помню, день был без числа, месяц также отсутствовал, а август-сентябрь – время, когда странник впервые появился в интернете; грустно-печальное время, сотворившее столько не нужных никому фантастических иллюзий. Сны необходимо вылавливать и сберегать для будущих поколений. Хранить их следует в старых забытых шкатулках. А фантазии – уничтожать! Сжигать на заднем дворе своего подсознания. И НИЧЕГО ЭТОГО НЕ over

                18 марта

Тема: одинокая белая шляпка..

Здравствуй. Спасибо за письмо.
Как я жил всё это время? Большею частию лежал на диване. Пока он не закончился. (Проклятые диваны вечно кончаются!) Сходил в кино. Кинотеатр находится на соседней улице. Она самая большая в бывшем уездном городе N***. Город N*** – столица ***ской области. ***ская область – … Нет, не так. Не с того начал. Сижу и смотрю в окно. Опять не то… Мысль сейчас блуждает в раненой голове пьяным ёжиком в тумане и будто соскальзывает куда-то в бездну сознания-не-сознания… в бездну бытия-не-бытия.
Я много добра в мир не принёс за прошедшую неделю, поскольку вчера опять пошёл снег. Снег теперь ходит в гости почти каждый день. Мне удалось удачно выполнить кое-какую работу и переговорить со снегом. Потом поругался с другом, порадовал немного свою мать и снова огорчил её. Помирился с другом, по поводу чего, разумеется, немедленно выпили. Голова теперь раскалывается на части, – верно, к перемене погоды. Хотя бы снег замолчал на время. Или заснул. А может, всё к лучшему. Ведь теперь наконец-то мы полетим в Космос и будем осваивать заманчивые просторы далёкой тундры и болотистой тайги. Однако я слышал: стрельцы завтра должны быть особенно аккуратны и внимательны, потому как Марс, говорят, планирует начать новое противостояние с Луной. Ох, нечистая опять разгуляется!.. Слава богу, я – козерог! …
А ещё мы с друзьями ходили в стриптиз-бар. Недавно открылся, ты не слышала? Мне там не понравилось. Жутко громко, запредельно скучно. И все вокруг такие счастливые. Немного раздражает.
Сейчас у меня довольно много работы, но я сижу и смотрю в окно. Опять вспомнил тебя. Окно во всём виновато!
Недавно прочёл одну весьма забавную книгу. Название позабыл. Откуда именно взялась она, к сожалению, не могу тебе сказать: память начинает сильно изменять. Будто она – жена. Жёны ведь иногда изменяют мужьям. Как ты полагаешь? Аннотацию тоже не привожу: ты не любишь их читать. Но заметил одну странность: безусловно, талантливая женщина из другой эпохи пишет прямо, как ты. Вернее, ты пишешь прямо, как она. Вы с ней действительно чем-то неуловимо похожи. И очень странно называются у неё главы. Вот, например, послушай:

То, что умиляет.

Детское личико, нарисованное на жёлтой дыне.
Трогательно милые красные куколки из белой бумаги, которыми играют девочки с золотистыми волосами.
Сорвёшь в пруду маленький листок лотоса и залюбуешься им.
Вообще всё маленькое трогает своей прелестью. Маленькая девочка играет в зелёной траве, а красные бабочки порхают вокруг!

Солнце.

Солнце всего прекрасней на закате. Его гаснущий свет ещё озаряет алым блеском зубцы карих гор, а по небу уже тянутся лазоревые облака, сопровождаемые сине-зелёным сиянием. Убийственная красота!

Облака.

Я люблю белые облака, и пурпурные, и синие, и зелёные… И чёрные тучи тоже, когда они летят по белому ветру. Люблю смотреть, как на рассвете тёмные облака понемногу тают и становятся всё светлее. До чего странно, когда зеленоватое дождевое облако проплывает мимо ослепительно сияющей серебристой луны: зелёное облако – к зелёному дождю. А луна всегда близко!

То, что пролетает мимо.

Корабль на всех парусах.
Годы человеческой жизни.
Лето, осень, весна, зима.

То, что глубоко трогает сердце.

Капли росы, сверкающие поздней осенью многоцветными драгоценными камнями на мелком тростнике в саду.
Проснуться посреди ночи или на заре и слушать, как зелёный ветер шумит во тьме ночной.
Волнует сердце твоя милая улыбка.
Ты ещё ведёшь тихий разговор, и вдруг из-за гребня гор выплывает месяц, тонкий и бледный… Не поймёшь, то ли есть он, то ли нет его. Сколько здесь печальной красоты!

То, что близко, хотя и далеко.

Обитель райского блаженства.
След былой любви на твоём лице.
Отношения между мужчиной и женщиной!

Самое печальное на свете…

Несчастная любовь не печалит. Самое грустное на свете – знать, что вообще никто не любит тебя. Не найдёшь безумца, который пожелал бы себе такую судьбу!

Ты её читала?
Между прочим, спасибо. За тот сборник, который ты мне посоветовала. И я понял почему. Нашёл стихотворение про Одинокую белую шляпку. Тебя нашёл!
В целом – ужасно скучные стихи! Зевота одолела. Но и для меня кое-чего припрятала Судьба в рукаве. Полезная информация. Например, если не пить вообще, что тогда останется в суетном мире, для такого, как я?:)

***

Чего тут скажешь. Цветы не вечны, человеческий век безобразен. Но долог час тоски. А снежный дождь – он продолжается! Белый ветер, белый пепел.
Не знаю – правда не знаю – что ещё сказать. Я люблю тебя. На разрыв мозга. Береги себя, одинокая белая шляпка.
странник
Р.S. спасибо за «чижа» и очередное солнце. луна всегда мне друг. но солнце безгранично. а если ты продолжаешь нашу нелепую переписку лишь из сострадания, то лучше не надо: не нуждаюсь ни в чьей жалости! так, товарищи, мы счастья не достигнем!:)

10

Кто из нас нынче вменяем в этом безумном кошмаре, который мы сами себе устроили?
Джон Уэйн

Ну, тут уж ничего не поделаешь, – сказал Кот, – мы все здесь сумасшедшие.
«Алиса в стране чудес»

И где только порой мы не ищем чудеса! А поискать-то следует как раз в кроличьей норе. Особенно когда кролик плачет.
Калака дома не оказалось. Грегор застал там двух его приятелей-сокурсников – длинноносого Вика (или Виктора? не могу припомнить имя, надо у Грегора спросить: может, он не знает?) и прыщавого Дзэн-учителя в очках. Они играли в карты. Игрой, правда, их действия я возьмусь назвать лишь с большой долей условности (или с меньшей долей вероятности?). Оба молча сидели за столом друг напротив друга, держа в руках по пять или шесть карт, и напряжённо всматривались в них, словно надеялись разглядеть там какой-нибудь дивный новый мир. В центре стола с целью, как мне кажется, ещё не вполне ясной, не до конца осознанной, не полностью оформленной, однозначно неопределённой и в целом загадочной, лежала ещё одна нераспечатанная колода. Запасная, что ли? На радость хитрым Шулерам. И голубоглазая муха, жирная-прежирная, с брюхом, как у попа до и после обедни, летала по комнате с противным жужжаньем. Грегор постоял минуты две, надеясь разузнать хоть что-нибудь о местонахождении Калака у его товарищей, но они так увлечены были своей немой игрой, что даже не взглянули на вошедшего, не поздоровались с ним, не кивнули, по обыкновению своему. Поэтому он решил не вторгаться в их беспорядочные, вялотекущие мысли, а просто присесть и дождаться Калака самостоятельно. Дело-то ведь серьёзное. Впереди, чувствую, нас ожидают очередные перипетии. Кошмар гарантирован. И Аристотелю такой не снился. Грегору срочно нужен совет друга. Ладно. Дождёмся друга! А у вас есть друзья? Скажите честно. Я своих уже давно потерял. Растеряшка я с дырявыми карманами. И Судьба дырявая.
А Грегор между тем осмотрелся раздумчиво любопытным взглядом. Возле дверей он, так, к слову сказать, заметил несколько полупустых коробок. И вещи, разбросанные повсюду: по углам, на кровати, по полу. «Значит, Калак знает о выселении. Почему не сказал мне?» – мысль неторопливо проплыла по волнам мозга мимо сознания Грегора – утлое суденышко в безветренную погоду. Он взял трёхлапый табурет, подсел поближе к карточному столу и принялся наблюдать за ходом игры, ничего, по правде сказать, в ней не понимая. Я тоже ничего не понял. Хотя сел рядом. Длинноносый Вик мрачно уставился в свои карты, свободной рукой то и дело почёсывая щетинистый зеленоватый подбородок. Прыщавый Дзэн-учитель – напротив – весьма сосредоточенно разглядывал карты у себя в руках, время от времени поправляя длинным костлявым пальцем очки на потной переносице. Оба напряжённо молчали. Тишина разверзла свою пустотную однозубую пасть. Тишина оглушила Грегора. Тишина оглушила меня. Тишина становилась просто необъятной. Так и с ума сойти недолго. Недолог и век человеческий. А долог лишь век тоски. И час разлуки. К чему же пустые сомнения? Пустынные чванливые рожи в зеркале по утрам. Опухшие по причине пьянства. Хорошо, хоть муха летает. Но и она, правда, затихла. Тоже и вдруг. А что? Дело житейское.
Прошло минут двадцать. Навскидку. А в чём проблема, не понимаю. У Калака дома тоже часов нет? Малосущественная деталь. Никто не сделал ни единого хода. Вик всё так же мрачно рассматривал свои карты, а Дзэн-учитель внимательно сосредоточился на своих. Внезапно у Грегора пробудился нездоровый, нечеловеческий даже интерес ко всему происходящему. «Если игра никогда не начнётся, никто не сможет проиграть», – весело подумал он почему-то, лихорадочно почесался и нервно закурил. «Ты псих, Грегор!» – весело подумал я. – Сам ты псих, Алекс, невесело подумала я. Расскажи лучше мне сказку. Добрую. С хорошим финалом. Ты ничего вразумительного написать не в состоянии. Тебя никто не поймёт. Никто даже не дочитает твою книгу до конца. Поспорим? – А почему я должен писать роман, как все пишут. Я не все и все не я. Я = только я! И ты. Ты и я. Ты = я. Мы не как все. – А читатели. И «золотое» правило «возлюби читателя как самоё себя». Подумай. – Не в меру терпеливые и любопытные будут вознаграждены в финале. Всем гарантирую. – Или наоборот. Будут шокированы. – Наверно. Но остановиться уже не могу. Бежит-бежит роман! Эх. И черти разгулялись. Чтоб вас всех!   
– Чей ход? – спросил Грегор ещё минут так через двадцать (сорок?).
Никто не ответил ему. Никто не шелохнулся. Молчание убивало. Время лениво, но неумолимо ползло вперёд обожравшимся зеленоглазым болотным крокодилом. Болотистая местность полезна, говорят, для грибов и ягод. Но сосны предпочитают тень. Ёлки легче всего выращивать в теплицах! Маленькие сеянцы. Люблю нашу северную природу. Суровую, жестокую и беспощадную. Удивительно!
Прошло ещё минут двадцать или сорок.
– Тихо! – рявкнул вдруг прыщавый Дзэн-учитель, обращаясь непонятно к кому или ко всем сразу, и тотчас же поправил длинным костлявым пальцем очки на потной переносице. Длинноносый Вик никак не отреагировал. Он по-прежнему мрачно разглядывал свои карты и увесисто молчал.
На столе у Калака Грегор заметил бутылку дорогого бурбона (каким образом он определил, что это именно бурбон, не знаю; зачем она там стояла, бутылка, – догадываюсь!), медленно поднялся с табурета, нацедил себе примерно полстакана, снова присел и продолжил теперь свои метафизические размышления о жизни <земном существовании, непростом, суровом!!> и наблюдения за увлекательной «игрой», лениво потягивая довольно терпкий и неприятный на вкус виски. Никто по-прежнему не сделал ни единого хода. Дзен-учитель чесался. Вик мрачно смотрел. Грегор вновь крепко призадумался. Мысли его стали постепенно отвлекаться от происходящего, плавно переключились на другое и застряли вокруг одной единственной темы (правда, сформулировать её внятно пока никак не удавалось, причём ни мне, ни Грегору): то ли некоего события, то ли некой детали: нечто очень-очень давнее, давно забытое, старое, какое-то происшествие; случай, о котором он когда-то помнил, но который вскоре мозг его по каким-либо необъяснимым причинам предпочёл раз и навсегда заблокировать, закрыть на чердаке подсознания, так сказать, или спрятать на самом дне чулана памяти. Запереть на ключ и больше никогда не открывать. А где у нас обычно хранятся ключи? – Правильно! У Ключницы. Ключи от чего? Кастелянша и Комендант придут позже. Однако же туманное воспоминание о таинственном давнишнем событии то и дело настойчиво возвращалось в утомлённое, перегруженное напряжённой, каждодневной работой сознание Грегора и мало-помалу захватывало его совершенно. Но затем, правда, так же незамедлительно уплывало, убегало, уползало, улетучивалось из его и без того зверски замученной памяти. Истерзанной до крови, до боли в суставах. Память моя ходуном ходит, размышлял про себя Грегор. Почему же, чёрт возьми, жизнь так похожа на поиски чёрной кошки в тёмной комнате, где даже выключателя нет, и я должен вечно копаться в прошлом, коего не помню совершенно, чтобы как-то объяснить себе настоящее?! Какого цвета воспоминания? Как они двигаются в голове? Грегор, наша память – ведь не бабушкин сундук, который можно взять и запросто, безнаказанно открыть на чердаке старого дома. Разве ты забыл о такой мелочи? Нет, он знал. Но не забыл. Забыл.
Вот и сейчас, наблюдая за странной «игрой» длинноносого Вика с прыщавым Дзэн-учителем и неторопливо потягивая из стакана виски (очень хорошего качества, между прочим!), Грегор мучительно пытался сосредоточиться и ухватить суть полузабытой мысли, начисто стёртого из жизни происшествия, ускользнувшего давным-давно из памяти таинственного события. Но все его усилия были тщетны. Как, впрочем, и любые, довольно вялые попытки разобраться в ходе таинственной игры на клавиатуре сознания, невообразимой карточной «мистерии», разыгрывавшейся прямо у него на глазах уже, верно, часа два, никак не менее. За сим бессмысленным занятием и застал Грегора раскрасневшийся от мороза рыжий Калак, невесть откуда взявшийся, влетевший ураганным вихрем, морским штормом, цунами в квартиру с двумя коробками в руках. Он принёс ещё с собою запах далёкой многоголосой улицы, морозной свежести, снега и весны, – да-да, именно нашей северной зимней весны!
Калак впопыхах, кряхтя и задыхаясь (тяжело дыша) на ходу, ввалился в комнату, мельком взглянул на Грегора, с серьёзным видом кивнул ему, махнул рукой, ничего, правда, не сказав, бросил коробки на пол и скинул с себя толстый меховой полушубок – тоже зачем-то на пол и тоже почему-то весь рыжий, как и он сам. Едва заметив Вика и Дзэн-учителя за карточной колодой, розовощёкий сосед весело вскрикнул «ого-го!» или что-то в таком духе, тут же схватил второй табурет, присел рядом с Грегором и принялся увлечённо и с неподдельным интересом наблюдать за ходом игры. А игра между тем, нельзя даже сказать чтобы продолжалась, скорее и не начиналась вовсе: никто по-прежнему не сделал ни одного хода. Длинноносый Вик всё так же мрачно и уныло вглядывался в свои карты, время от времени раздумчиво почёсывая щетинистый подбородок, а прыщавый Дзэн-учитель сосредоточенно рассматривал свои и периодически поправлял длинным костлявым пальцем очки на потной переносице. Я почесался. Помолчали. Муха тоже притихла. Никак не хотела проявить себя. Молчание затягивало, засасывало, тиной болотной окучивала. Тихо как в раю. Ведь там никто не вопит истошно от боли. Хотя… На кладбищах тоже бывает тихо. Могильщики молчат. Что означает… Но я, кажется, отвлёкся. Дзэн-учитель почесался. Вик мрачно смотрел. Калак задумался. Грегор сделал ещё пару больших глотков виски из грязного стакана. Мысли его вновь потеряли хоть сколько-нибудь вменяемое, то есть конкретное, направление и потекли хаотично, нелепо, бессмысленно. Тишина всегда сбивает с толку, как вы полагаете? Но она любит быть услышанной.
Неотвязная мысль наконец-то отвязалась, но внезапно у Грегора возникла потребность… но тут вдруг неожиданно… но в голове зашуршал кто-то ещё. и он. кто-то ещё. решил заговорить: здесь кто-нибудь есть, спросил он, эй! грегор сказал, я здесь. ты кто, спросил тот другой. я сказал, то есть грегор сказал,  грегор. грегор, переспросил тот другой. грегор спросил, а ты кто. тот другой промолчал. почему он молчит. грегор подумал, ну вот, опять говорю сам с собой. плохой знак! почему в этой комнате стены такого дурацкого цвета, почему калак всегда в своём дурацком белом халате, почему вик носит дурацкий зелёный галстук, совсем не идущий к его костюму и что здесь делает дурацкая муха? а какого цвета стены, спросил тот другой. не скажу. почему не скажешь. не хочу. ты же не говоришь, кто ты. и чего. эй, грегор! поговори со мной, а не то тебе ведь хуже будет. вот уж нет. грегор решил, пора заканчивать и закрывать скобку. но скобки же не было, алекс! Действительно. Алекс. Грегор.
– Чей ход? – приподнятым, оживлённым тоном спросил вдруг рыжий Калак минут так через сорок.
Никто не ответил ему. Никто не сделал ни единого хода. Ни единого движения. Никто не пошевелился. Мне уже наскучило/осточертело ненавистное молчание, Грегору – тоже. Он встал и налил себе ещё полстакана бурбона. Весьма трезвая мысль, учитывая обстоятельства.
– Тихо! – строго повторил немного погодя прыщавый Дзэн-учитель, продолжая сосредоточенно разглядывать свои карты. Длинноносый Вик не шелохнулся. Он мрачно молчал и усиленно чесал щетинистый подбородок. Калак, похоже, всерьёз о чём-то призадумался: слегка склонил голову набок, приоткрыл рот, внимательно наблюдая странную сцену и яростно копаясь в своей рыжей шевелюре, вроде надеясь отыскать и поймать в ней серую тучу «песьих мух» (блохи у него, правда, завелись, что ли? ничего не понимаю. невозможно работать. безобразие! не могу сосредоточиться на собственном романе, когда зубодробительные, раздражающие детали постоянно отвлекают: кто-то чешется, кашляет, чихает, сморкается, портит воздух на заднем плане; мухи летают, крысы грызут, тараканы бегают, вши ползают, кроты роют, клопы за задницу кусают… чёрт меня раздери совсем! фатальное невезение какое-то. невозможно работать и всё тут!). А муха обыкновенная, толстозадая голубоглазка, тем временем вновь принялась кружить по комнате с противным жужжаньем в поисках пресловутого смысла жизни. «Любопытная муха», – подумал я сейчас почему-то. «Отличный бурбон», – подумал вдруг почему-то Грегор. Но почему именно бурбон, я так и не понял. Во всём том было, пожалуй, даже нечто… нет, не могу подобрать правильное слово, – сами решайте!
Прошло ещё минут… не скажу сколько. Никто больше не осмеливался нарушать священное молчание. Игра не начиналась. Игра не завершалась. Но игра продолжалась. Внезапно Грегору тоже в меру упитанной, жирной, одним словом, мухой влетела в голову довольно абсурдная мысль: вернуться сейчас непременно в редакцию, ведь он, наверно, забыл там нечто очень важное. Самое важное. Он резко поднялся с табурета. Табурет упал. Калак зачесался. Опять. Чёрт возьми! Дзэн-учитель хрюкнул. Вик мрачно рыгнул. Я чуть не пукнул. Грегор поставил пустой стакан на стол и неторопливой, нетвёрдой, неуверенной походкой направился к двери. Никто не остановил его. Никто не взглянул на него. Никто не пошевелился. Никто так и не сделал ни одного хода.
На пороге Грегор зачем-то обернулся. Чёрная мясистая муха с мерзким жужжанием закружила вокруг пустого стакана из-под виски, будто раздумывая, сесть или не сесть на него и будет ли там чем поживиться. Минуты через две, видимо, приняв наконец некое здравое, рациональное, разумное в её понимании решение, она резко поднялась к потолку и молниеносно метнулась куда-то в сторону окна.
Грегор вышел за дверь.

11

                25 марта

Рыбка моя золотая, привет.
Моя милая Сказочница, так целый век и слушал бы твоё «спокойной ночи».
Мороз – да, а вот солнца и чудес я пока не вижу – ждёшь их ждёшь, как дурак, и тут тебе на голову (и именно на голову сумасшедшего шляпника!) сваливается какая-то одинокая белая шляпка, которая любви боится, никому не доверяет, вредная и капризная. А странник где? Почему живут странники? У них ведь нет постоянного места жительства? – странники не знают, чем является истинная любовь, не то что…  доверяют – не доверяют… и шляп у нас нет… 
Вопрос о доверии оставим психиатрам. Врачам следует доверять! (тебе  сказал на днях «тёмный» Мастер, помнишь? – «всё чувственно постигаемое постоянно течёт, и о нём нет истинного знания, а значит – то, что представляет собой нечто сплошное и течёт, непознаваемо; а познаваемо то, о чём можно сказать что-нибудь определённое, то есть если оно не течёт и не представляет собой нечто сплошное»). Вот тебе и на! Поди разбери. Мы живём в мире, который кто-то придумал, но не объяснил нам правила игры. А может, он их и сам не знает.
Какая философия досталась мне в наследство. Можно ли вообще о чём-нибудь сказать нечто определённое или нельзя. Нет, похоже. Бессмыслица. Reductio ad absurdum.  А где не бессмыслица. «Что есть истина?» – насмешливо спросил Понтий Пилат и не стал дожидаться ответа…
<Вещь не стоит. И не движется. Полный бред! Она всегда занимает пространство, вне коего существовать не в силах?>
Профессор Борхес со ссылкой на Плотина («Эннеады», V, 8, 4) уточняет: «В умопостигаемом небе всё есть повсюду. Каждая вещь есть все вещи. Солнце есть все звёзды, и каждая звезда – все звёзды и солнце». А отсюда примерно следует. Всё есть одно, а одного и вообще-то тоже нет. А Лунный камень оттачивает горе! Воодушевляет… А Сократ и вовсе всех переплюнул: утёр нос сладкоречивым софистам. В финале каждого диалога читаем вывод: узнали ли мы, Лисий (к примеру), что есть красота? – нет, не узнали… а узнали ли мы, Горгий (тоже для примера), что такое дружба? – нет – почему-то отвечает уже сам себе Сократ – опять ничего не узнали! Какого чёрта вы, наши бывшие дорогие сограждане, философствовали девяносто страниц кряду. А может, не надо вообще разъяснять суть понятий любви и дружбы. Excusatio non petita, accusatio manifesta; res ipsa loquitur.  (??)
Я не понял, зачем нужна философия, раз она не в состоянии ответить ни на один вопрос чётко и определённо. Мы ничего не узнали, говорит Сократ. Полномасштабная абсурдистская пьеса, развёртывающаяся на протяжении многих столетий. Науки должны помогать людям, а не запутывать их. Сократ произносил слишком длинные речи, и за это, полагаю, его отравили. Он дофилософствовался даже до того, что плевать хотел на жену и родных детей. Но его пожалели. Да, пожалели! И превратили в античного Христа, а Л. Толстого церковь, между прочим, предала анафеме; зато он носил у себя на груди ладанку с изображением Руссо, – а тот, между прочим, всех своих детей сдал в интернат и стал кумиром у «чувствительных» сентименталистов /post hoc non est propter hoc – если вслед за этим, то не вследствие этого – теперь наконец и до меня дошёл смысл данной пословицы… я – идиот! жаль, друзья не столь терпимы к моим философским рассуждениям, как ты. и прохожие на улице тоже не очень-то хотят слушать гениальную белиберду:)/ Что за бардак, друзья мои, творится сегодня у нас в головах?! И может ли быть в таком случае прекрасным наш союз. Любовь. Почему-то существует более ста двадцати синтаксических определений предложения, а любовь никак не определяют… разве что говорят, мол-дескать, «слизывание мёда с шипов розы» или прочую ерунду в таком же духе… общие фразы, а многие – напротив – даже склоняются к мысли о её полнейшем отсутствии. И вправду: либо она есть, либо её нет:)) А больше всего в сложившейся ситуации пугает страшная ненадёжность нашего внутреннего бытия! Бытие не вечно, но так щедро дарит сюрпризы. Ненавижу подарки.
Прости, Бабочка, это было небольшое лирическое отступление… перед большим лирическим отступлением:) Я вот что хотел на самом деле сказать ещё в начале письма. Оттого и пьём, как лошади, господа и рабы! – для-ради избавления от трезвого взгляда на жизнь. Кому нужна жизнь без любви.
Жил да был однажды идеальный человек. Жаль, пьянствовал. Так Чехов сказал о Горьком. Выходит, Горький пил горькую. Невероятно. А ты знала, что Уильям Фолкнер тоже пил. А кто не пил. Разве Хемингуэй не пил. Все они пили, как лошади, и время от времени что-нибудь писали, поскольку радовались жизни. Когда ты пьян, мир по-прежнему где-то за соседней дверью, но он хотя бы не хватает и не душит тебя за горло. А кого он хватает,  пьяный мир?
Мозг просто вывихнул все свои извилины (если они вообще существовали:) А кто из писателей не был сумасшедшим. Да все безумны, как майская ночь или утопленница. (Хорошо, хоть я не писатель. И никогда им не стану. Талантом обделён.) Поразмыслим на досуге. Где сегодня не безумие. Разве вся наша жизнь не безумие. Мы заводные попрыгунчики, шалтай-болтайчики, зайчики, китайчики, китайские болтанчики, кузнечики пьяные в зелёной пьяной траве: два оборота пружины, потом она останавливается, но мы продолжаем бешено скакать, воображать, будто всё ещё живём, строить какие-то планы на будущее… Безумие в чистом виде. Расскажи чёрту о своих планах, и он лишь ковырнёт в носу и весело хмыкнет. Зальёт смехом твои пьяные глаза.
Сияние луны бледным светом утекает, превращаясь в белую пыль, в белые тени на белых дорогах, белые лица. А хитрый ветер разбрызгал бесполезные слова. Книгу пишет сумасшедший. Неладно что-то в нашем мире. Какая-то гниль в датском королевстве. У всех мозги набекрень. Остаётся один выход: принять ницшеанскую тьму за точку отсчёта и искать код доступа. К точке невозврата. Доступ всегда должен быть! Его просто необходимо найти. На подступах к реальности. С вечными законами бытия нам, безумцам, не совладать. Сняв перчатку с левой руки, мы можем надеть её только на правую. Куда же ещё?
Посему я вновь повторю вслед за моим кумиром (великий был человек! человек величайших духовных помыслов и свершений! и хорошо, хоть пил: сделался мудрее… и сильнее, пожалуй): ВСЁ на свете должно происходить медленно, неправильно и непонятно, чтобы не сумел загордиться Человек, чтобы Человек был ГРУСТЕН и РАСТЕРЯН.
Кто только не распевал гимны Человеку, начиная ещё с Софокла, Горация и К° (Nil mortalibus arduum est! ) и заканчивая не помню кем. Дескать, какое удивительное создание – Человек… всё ему дозволено, всё ему подвластно, кроме одного – Смерти. Почему писатели всегда беззастенчиво лгут. Любовь нам тоже неподвластна. Боишься. Ты. Боишься.
Сказочница, родная, извини, бросил тебе в корзинку несколько «смысловых галлюцинаций» вместо весёлых грибочков, пойду ещё немного поразмышляю о жизни, о бренности человеческого существования, о поисках земного счастья, короче говоря, крепко напьюсь.
te аmo.
странник

                4 апреля

Тебе случаем не случалось испытывать что-нибудь подобное в связи с каким-нибудь случаем из твоей жизни? Эта печаль в связи со случаем, вернее, после связи – случайной и не только случайной – она ведь всем знакома.
Сэмюэль Беккет

Тема: невозможное представляется невозможным..

приятно осознавать, что тебе понравились «записки из подполья» и «червячок в соломенном плаще». а я вот наконец (благодаря тебе!) понял, отчего умер маленький принц и почему он не смог жить на нашей планете. <странник тоже не смог>. но если бы он повстречался на моём пути, вряд ли бы я нарисовал ему барашка. детей совсем не понимаю, не умею с ними обращаться. то есть. общаться. рисовать тем более не умею. хотя однажды в школе нарисовал аленький цветочек. очень нравилась одна девочка из класса. для неё и нарисовал. ей не понравился подарок. а вот глубинного философского смысла «ёжика в тумане» до сих пор не улавливаю. ты обещала объяснить, но так и не рассказала. твоим обещаниям можно верить? кому интересны сказки маленькой девочки. девочки живут в маленьком мире и строят большие глазки. большие планы. большие планы для большого мира, маленькие девочки для маленького мира. маленькие девочки с маленькими глазками. не люблю большие миры. и не понимаю смысла собственной маленькой жизни. самые разнородные мысли каждый день вываливаются из моей головы, словно пьяные шлюхи из окон небоскрёба. что же они там пили?
нельзя было так грубо разговаривать с тобой вчера в чате, прости. ты, конечно же, вовсе не смеялась и не дразнила меня (да ещё в присутствии проклятого профессора!) – мало ли что может привидеться человеку с нездоровым воображением и болезненным самолюбием. на глазах у него чёрная повязка. а внутри – синий огонь. синее пламя безумия. горит и ничем не пахнет. по ночам человечек ловит ветер, но мечтает о дожде. а тоску свою прячет не в левой ноздре, как чёрт, а в правом дырявом кармане. знакомая картина. феерия. суд присяжных постановил: странник виновен! что бы ни делал (от безделья), с кем бы ни выпивал (на досуге), кого бы ни полюбил (от скуки). отрубите ему голову!
прости. прости. всего доброго!
странник
Р.S. … «Особенности моей перцепции на сегодняшний день таковы: даже если мы примем во внимание слова-концепты и некие фоновые знания, мы всё равно не придём ни к какому консенсусу, так как нам всегда будет мешать уже эксплицированная мною ранее ложная пресуппозиция, которая и послужила основным изначальным базисом для наших отношений…» …
– Что с Вами, Профессор. Вы меня не слушаете.
– С чего Вы взяли.
– Вы смотрите в окно.
– А скажите-ка мне, Молодой человек, какой смысл Вы вкладываете в понятие «отношения».
– Да, Профессор, разумеется. Позвольте сообразить. Дайте секунду. Нет. Две секунды.  Отношение. Отношения. В отношении. В отношениях. Безотносительно. Всё относительно! Относительность специальной теории относительности заключается в относительном восприятии её относительности относительно суммы квадратов её отнесённости. Отнесённости к чему. К известной нам также теории «замедления времени», конечно! (К чему же ещё?) Вы помните Филадельфийский эксперимент, доктор Браун?! Здесь всё дело в искажённом восприятии пространственно-временного континуума, поскольку уравнение движения релятивистской массы частицы всегда инвариантно относительно преобразований Лоренца, если, конечно, оно записано через релятивистский импульс. Импульс! И вполне согласуется с духовными исканиями Зеланда. Видите ли, Профессор, к чему веду. В любой строго и научно обоснованной лингвистической концепции…
– Достаточно, Молодой человек! Спасибо. Очень хорошо. Давайте сюда Вашу зачётку.
– Благодарю Вас, Профессор!
Р.Р.S. Ещё раз прости.

                10 апреля

Быть одному – вот радость без предела,
Но голос твой ещё дороже мне!
Джон Китс «Одиночество»

Тема: над пропастью во лжи..

/там за туманами, вечными, пьяными… вечно молодой, вечно пьяный ёжик…:)/
– Приём. Как слышно? – Повторите вопрос! – Я повторяю: слышишь меня? Подтвердите приём! – Я подтверждаю. Связь хорошая. Нет помех на линии. Пурга порвала провода. Щенок погрыз ботинок. Ребёнок перебил посуду. А кошка опрокинула цветочные горшки. Но мы всё починили! Над пропастью не ржи! – Вот и славно. Начнём телерадиовещание?:)
И какая нам забота,
Если у межи
Целовался с кем-то кто-то
Вечером во ржи?!.. (с)
Ты же помнишь, Бабочка, откуда Д. взял название великого романа. Как думаешь, а Б. мог предполагать, что прославится. Кто и кому подарил мир: Д. подарил его Б. или же Б. отдал его Д.? Взаймы. Кто-нибудь из всемирно известных писателей вообще мог узнать заранее о своей будущей славе. Не будем пытаться отвечать на сей вопрос. Иначе мозг закипит гороховым супчиком и убежит из кастрюльки на плиту. Грязь и бардак способны лишь отвлекать! А мысль устремляется в небо, к Солнцу и к Луне. Во всём должен быть порядок. Люблю гороховый суп.
Мне не нравятся поэты вроде Бернса или Кольцова, правда, я люблю Есенина и Рубцова, но кому же придёт в голову их всех сравнивать?:) А здесь, признаюсь, мы с Б. совпали полностью. Именно так я представляю себе истинную Любовь. В теории. – Магия для двоих, – и кому какое, действительно, дело?:) Хотя… Конечно… Не знаю… не обязательно во ржи… – можно и «под липами густыми» или даже под дубом (почему бы и нет?:) – только – бога ради! – не в коммунальной же квартире!:) Соловьи, она и небо. Небо и луна. Снегири, она и небо. Небо и она! – Любовь.
Чудо.
Подумаешь.
Думаешь, я неадекватно себя веду, а ты вовсе не такая, как я воображаю.
Да и можно ли постичь тебя до конца. Ведь в виртуальный чат приходят, чтобы остаться неизвестными. И сам себе ещё я неизвестный. Часто задумываюсь в последнее время. Впадаю в меланхолию, выпадаю из обоймы. Расстреливаю себя из крупнокалиберной «пневмостатической» белиберды, а тебя – из лжи первого калибра. Ложь тоже хранится под подушкой. Может, и впрямь заблуждаюсь – нельзя так! Но как узнать, что реально, а что – нет. Где правда, а где иллюзия. Ничего не разберёшь. Кто скрывается за твоим виртуальным образом. Кого я себе придумываю на досуге. Не знаю. И ни у кого нет ответа на мои вопросы. А не слишком ли много вопросов. Не пора ли наконец поверить в любовь, в тебя, в себя, тебе и себе, своим чувствам, своей интуиции и просто идти дальше не оглядываясь, как ты меня учила? <…> ??
На сегодняшний день.
Вот что можно сказать с полной уверенностью и определённостью. (На сегодняшний день.)
Буквально дня не проходит, чтобы какой-нибудь факт не обогатил наш умственный багаж. Но мы-то с тобой, дорогая, конечно, знаем: все лучшие песни земли не сравнятся с полётом бабочки, а солнце по утрам светит не только для себя. И не только одним глазом.
Для счастья нужен мне пустяк –
Вселенная и ТЫ!:) (с)
Я люблю тебя.
странник

                25 апреля

Тема:  но тебя не любить н е в о з м о ж н о..

Солнышко,
ты можешь быть кем угодно и какой угодно, но навсегда останешься для меня той Сказочницей, которую никто не выдумывал и не придумывал. Она ЕСТЬ. Бабочка летает. Счастливый человек видит бабочку. Несчастный – не в силах взять её в руки. Живая бабочка в сиреневых облаках. Мёртвой она становится в руках. Прав твой наставник (великий Учитель!): я – всегда другие, другие равны мне, любой человек – все люди сразу. Ты – это я, а я – это ты. Твоя радость – моя радость. Твоя печаль – моя печаль. Ты = я. Разве можно обидеть самого себя. Только недоверием. Закончились слова. Странно.
В мире встречается столько всяких странностей, несообразностей, абсурдных происшествий, ни к чему не идущих алогичных заявлений, еtс. Люди сегодня даже не в состоянии разобраться в том, что творится в их собственных умах. Разлад мечты и действительности способен привести – и неизбежно приведёт (поверь!) – к полному жизненному краху, а кого-то – даже к самоубийству (или помешательству – одно не исключает другое!). Посему необходимо держаться насколько можно ближе к реальности: каждый день знакомиться с деловыми новостями, читать «Аргументы и факты», еtс. Иногда такие вещи помогают отвлечься от собственных дурацких мыслей. Вот, например, недавно услышали с другом в новостях одну занятную историю. Юристы Швейцарии оказались в тупиковом недоумении: одна неприлично богатая толстая тётка в завещании указала: желаю после смерти оставить всё имущество в наследство… светофору. Светофор везунчик. – Да что там светофор! – С него воду не пить. А вот бильярдный стол… Как же быть с бильярдным столом. – Если вам на день рожденья подарили новый бильярдный стол, распиленный пополам, что вы будете с ним делать? – Как что?.. – Подороже перепродам… – Нет, подобные казусы случаются только в Стране медведей (и волков!!). – Терпеть не могу дни рожденья! – А я не умею играть на бильярде.
<…> Наши люди всегда умудрятся и распиленный стол, и сломанную раскладушку, и даже один дырявый ботинок перепродать подороже, с наибольшей выгодой для себя. У нас тут, знаешь ли, голь на выдумки хитра. Абсурд высочайшей категории. Недаром же я так часто Гегеля путаю с Гоголем. Гоголь – Король абсурда. Взять хоть «Мёртвые души». Там один ушлый, хитропопенький, скользкий и крайне неприятный типчик по имени (не помню имени) катается по стране в кибитке со сломанным колесом и по пути закупает оптом мертвецов, чьи кости уже давным-давно истлели в могилах, а продавцы ещё и торгуются с ним, дабы не продешевить. Чем тебе не абсурд в чистом виде??
О, сколько же трагизма привносит в нашу жизнь нелепый разлад мечты с действительностью! Как отвратительна реальность! Что она против мечты?! А счастье было так доступно! Так близко… чёрт его дери! Нравится стиль? Дурацкий. Столь быстрая перемена стилевого многообразия вызвана, очевидно, камнем, пущенным одним из многочисленных завистников («шепчунов-заспинников») и угодившим страннику в лоб, аккурат в правый бугор метафизического глубокомыслия. Левый и так уже давно «вывалился» из сферы рефлексий.
Странник-мозаика – составлен из множества мельчайших «дурацкостей» и нелепиц. Человек, сумевший заинтересовать Сказочницу, не обязательно хороший человек. Учти! и будь со мной ещё осторожнее, чем прежде. Береги себя.

***

Вот скажи мне, Сказочница, скажи мне, ответь, сказка в моей жизни, девочка, живущая в сети, маленькая Бабочка! Будь добра, поведай. Почему каждый раз, когда я собираюсь сделать то, что и нужно, и необходимо, и д;лжно, – то есть поступить правильно, нравственно, по совести, еtс., – то есть уйти; именно уйти – из чата, из твоей жизни, вообще из интернета – из глупого иллюзорного виртуального мира, где даже ничего настоящего нет (кроме тебя, разумеется!), – у меня не получается, а ты всегда наперёд знаешь: именно так и произойдёт, именно так и случится? Вопрос с точкой. Я не могу уйти. Ты знала? Общение в интернете, ни к чему не ведущее, не выводящее на новую орбиту, – из «виртуала» в «реал» – меня не устраивает. Виртуальный мир – призрачный мир. Общение в интернете – это общение в интернете. Это не разговоры с бабочками. В реальном мире дюймовочек нет. Феи живут в волшебном лесу. Их главный атрибут – особенные палочки. Мы ищем сказочниц, а находим странников. У светлячков тоже есть фонарики. Зелёные и жёлтые, как луна. Врачи обнаружили новый вид психопатологии. Ребёнок плачет, поскольку не может получить луну с неба. А что бы ребёнок стал делать с луной. А что бы странник стал делать с тобой. А что чувствует кошка на раскаленной крыше? (где бегают и истошно орут другие кошки, а с ними ещё – коты! в тёплых мартовских шубейках). Judicium difficile.
Не могу ответить тебе даже словами Керуака. Дорогая, о чём мы с тобой конкретно знаем. Вот наконец между нами всё честно за пределами самых далёких абстрактных определений в метафизических терминах, да и в любых терминах, которые ты хочешь обусловить, любезно навязать или принять к сведению! Потому как не всё честно между нами. Маленькая ложь  осталась. Я припрятал её в дырявом кармане. Старых отцовских штанов. Pauca priscae vestigia fraudis.  Ложь следует хранить у сердца. А правду мы держим в голове. И совершенно запутался в собственных мыслях и иллюзиях. Невнятица-сумятица в…  <…>

***

В любом случае я не уйду до тех пор, пока не расскажу тебе ВСЁ – всю страшную правду (и другие скандально-кровавые подробности из жизни некоторых странников), – и пока не докажу: игра давно закончилась. Теперь всё по-серьёзному, по-крупному, а не так чтоб… знаешь-знаешь: появился чертёнок из табакерки, чёрт знает откуда, чёрт в колесе, чёрт знает кто и не пойми вообще что, ни то ни сё, ни рыба ни мясо, ни кафтан ни ряса, ни сивка ни бурка, а вещая каурка, ни богу свечка ни чёрту кочерга (хотя даже чёрт умеет при случае сослаться на Священное писание!), ни швец, ни жнец, ни в дудочку ни в сопёлочку игрец, ни крыса ни ворона, ни pro ни contra, ни в деревне Дурман ни в селе Селифан, ни тянет ни везёт, ни взад ни вперёд, ни к селу ни к городу, ни к лугу ни к болоту, ни пришей ни пристегни (а по кобыле-то и хвост!), ни сном ни духом, не мытьём, не катаньем, ни дать ни взять, ни дна ни покрышки, ни хвоста у мышки, ни шатко ни валко, ни холодно ни жарко, ни кола ни двора, кто в лес – кто по дрова, а где влез, там и слез, что за уха из петуха, с паршивой овцы хоть шерсти клок, я – не я и рожа не моя, а моя хата с края (за постой у нас, между прочим, деньги платят!), соломки бы постелил, но то ведь ещё бабушка надвое сказала: в городе дождь, в сапоге гвоздь, в каждой избушке свои погремушки, на безрыбье и лебедь не щука, а козерог не рак, поскольку суженого, говорят, и на коне не объедешь, хотя конный пешему не попутчик, да и гусь свинье не товарищ тоже (не тамбовский волк ведь!), а мы народ бойкий, задорный: семеро одного не боимся! Короче говоря, жизнь прожить – не поле перейти… Надеюсь, ты меня поняла:)
Никуда я не исчезну, не приоткрыв тебе дверь в мой маленький мир.
Не правда ли, что ты краса Вселенной всей? Свой мир никому не отдам. Лишь тебе. Нигде такую бабочку уже не встречу… и вообще… нигде, нигде, нигде: НИГДЕ человеку конца не найти, и масштабной карты души его не составить!:)
с любовью.
странник

12

Ты должен знать: если бы был хоть один шанс, я наверняка не сошёл бы с ума.
Винсент Ван Гог. Из письма к брату

Оставшись в прошлом, среди бед моих и ошибок,
Она призраком бродит в руинах по густым сорнякам лужаек.
Роберт Грэйвз

И страшная реальность, облачённая в комбинезон проклятого Мусорщика, обязательно настигнет вас, куда бы вы ни бежали.
Путь к редакции был долог и тернист. (И зачем он вообще туда попёрся? да ещё на ночь глядя.) Многие двери в соседние квартиры открыты нараспашку. (Заметил Грегор.) А внутри – никого и ничего: пустые стены и голый пол. Сплошная метафизическая порнография. Только ветер завывает, тихонько насвистывая грустную и давно забытую мелодию. Печальная картина запустения. Дом умирал. Разрушался, как сон во время пробуждения. Беспорядочное течение довольно странных и даже абсурдных мыслей приводило сейчас нас с Грегором в замешательство. Многочисленные, разрозненные, навязчивые вопросы вновь и вновь проникали в наше сознание подобно ввинчиванию бесконечного винта-шуруповерта, буквально просверливали мало-помалу наш мозг насквозь, наскоками напоминая о чём-то важном, но уже довольно давно и напрочь забытом. Безусловно, некоторые вещи лучше забыть. Пустить чёрную кровь воспоминаниям. Но общая картина всё равно никак не хотела укладываться в сознании Грегора (и в моём тоже), находившемся одновременно вроде бы в двух плоскостях: в реальной обстановке и в иллюзорном мире фантастических вымыслов. Ему (и мне) совершенно не удавалось взять хотя бы под временный контроль свои сумасшедшие, хаотичные, разрозненные мысли-бабочки, вуалехвостки-светляки. А сделать это необходимо насколько можно скорее, иначе есть риск упустить нечто очень важное. Или просто сойти с ума.
В редакции было темно и пусто. Коробки, аккуратно выставленные в ряд вдоль стены, почему-то совсем не радовали глаз. Грегор походил некоторое время туда-сюда, лениво и мрачно разглядывая унылую, повсеместную картину «вымирания» прошлого. «Ничто не задерживается в нашей жизни навсегда. Придёт на мгновение, раздразнит больное воображение и покинет не попрощавшись», – печально сказал (или подумал?) я (то есть мой герой), вдумчиво почесался, застенчиво кашлянул и тотчас же прошёл в свой кабинет.
Там горел свет, а у окна стоял бородатый Боб в комбинезоне Уборщика.
– Ах, это снова вы, всё вы и всё не вы, – устало продекламировал Грегор, с равнодушным интересом рассматривая бородача. Поразглядывал он его минуты две, а затем сухо добавил: – Видимо, вам не сообщили, Боб. Убирать нет надобности: дом скоро с-снесут. Ему б-больше не п-потребуется уборка.
Боб не выказал совершенно никакого удивления по поводу неожиданного, почти ночного появления Грегора на работе, а наоборот взглянул так уверенно и значительно, будто давно поджидал его здесь, будто не только его швабре, но и ему самому кое-что известно. Кое-что очень важное. Способное кардинальным образом изменить ход нашего с Грегором повествования.
– Здравствуйте, Грегор. А я, знаете ли, по привычке – на работу всё равно что к себе домой: вприпрыжку, радостно и весело. Вот и Снупу помогаю вещи собирать… Как ветер завывает! Слышите? Ужас. А ведь скоро апрель. Ох, уж эта наша северная весна… Карикатура южных зим. – Голос Боба звучал довольно дружелюбно, но что-то в нём настораживало Грегора. Определённые музыкальные нотки, на слух кажущиеся фальшивыми, словно бы несли с собою некую скрытую угрозу. – Кстати. Никак не удаётся выкинуть кое-что из головы. Я всё думал о нашем с вами недавнем разговоре, о том, что вы мне тогда рассказывали про жену, про её необъяснимый и внезапный уход. Мы говорили ещё о письмах Сказочницы, помните? Она загадочным образом напомнила вам Луизу. И мне пришло на ум. Разве Сказочница не странно себя ведёт. Почему она так упорно отказывается от встречи со странником. Не постигаю.
– Дались вам те письма, Боб… – Уныло промямлил Грегор, вяло махнув рукой. – Честно говоря, даже не помню, откуда они у меня. Вообще. Но вы п-правы, я стал всё чаще вспоминать жену в последнее время. Читая п-письма незнакомой женщины. Нет в ней ничего странного, на мой взгляд. Парень явно не в себе. Да он п-полный псих! Кукушка от него совсем улетела. И к тому же закладывает за воротник. Она просто б-боится его. Я, по правде с-сказать, вообще удивлён, почему Сказочница п-продолжает с ним переписываться. Зачем. Женское любопытство? Вероятно. Самый логический вывод из всех возможных. 
– Но ведь вы тоже любите выпить, Грегор. Что здесь пугающего.
– Тут другое. Во-первых, я стал сильно пить только после ухода жены. А во-вторых, я не вёл себя, как идиот или пьяный психопат, п-пытаясь отпугнуть понравившуюся мне женщину, а просто взял и женился на ней. В п-противном случае… Луиза сбежала бы не через два года, а на втором часе знакомства. И всё-таки она столь внезапно покинула меня, не объяснив п-причины. Я в замешательстве, но ещё пока жив. Если это вообще можно назвать жизнью. Без жены просто существую. Мертвец, блуждающий между мирами, осколок белоснежного серого айсберга, бесцельно д-дрейфующий в туманном сиреневом океане: не мёртв, но и не жив. Дохляк. Мертвяк. Кто я. Другой человек, лишь повторяющий чьи-то движения или п-просто застывшая статуя. Хочу д-докопаться до правды, найти истину, какой бы ужасной она ни явилась мне. И вот ещё, Боб… Здесь не хватает последнего письма с-странника, где он, предположительно, должен разъяснить п-причины своего безумного, идиотического поведения. Поэтому общая картина пока не совсем с-сложилась у меня в голове. А надо ли вообще, чтобы она складывалась. Неизвестно.
– Но вы заинтригованы, Грегор, признайтесь! – весёлым бодрым тоном констатировал Философ в грязном комбинезоне Мусорщика. – Кстати. Я заметил, между прочим: в письмах очень много цитат. Зачем столько, ума не приложу!
– Как бы вам объяснить, Боб… Кое-кто полагает, неплохо иметь на все случаи жизни готовую цитату – помогает сэкономить собственные мысли. (Тем более если их нет.) А кроме того, чужими словами легче выразить свои эмоции, особенно душевную б-боль или радость, – раздумчиво ответил Грегор и налил себе выпить. – И потом… – (Тут он немедленно выпил.) – Если мысль красивая, почему бы её не украсть из чьей-нибудь головы и не вложить в свою собственную. Иными словами, если можно украсть чужую идею, почему нельзя п-поместить её в мою голову хотя бы на время. Допустим, некто уже написал книгу и прославился. Тот некто не я. Значит, в любом случае, он – гений. (Ведь мне такое не по силам!) А учиться писать необходимо у лучших, и по следам гениев создавать новые дивные миры, – верно с-сказано кем-то великим.
– А вы полагаете, кто-то ещё может поместить свои мысли в вашу голову.
– И такое бывает, Боб.
– Грегор, не хочу вас пугать, но это очень тревожный симптом. Смахивает на шизофрению. Кандинский бы сейчас расплакался от умиления, – печально подвёл итог Бородач в комбинезоне Уборщика, а его грустная борода важно кивнула в ответ, подтверждая тем самым слова мудрого Хозяина.
– А Клерамбо рассмеялся?.. Но что сделал бы Малевич, никому не известно. Кое-что он всё-таки сделал. Нечто из чего-то, покруче любого чего-нибудь.
– О чём вы сейчас думаете, Грегор. Ваши мысли часто перескакивают с одного на другое?
– Я лишь хотел сказать, вы меня не напугаете, Боб. Считаете, якобы я  непуганый… Шизофрения, между прочим, ещё не п-приговор, а вполне естественный ответ на б-безумие мира, поэтому она может считаться своего рода совершенствованием нашего жизненного опыта. (Когда-то писал статью на эту тему и тоже кое-что знаю!) Шизофрении в официальной науке дано столь расплывчатое определение, и в действительности данный термин часто применяется почти к любому виду поведения, которое не нравится окружающим (или по каким-либо соображениям не устраивает их). У шизофреников особое восприятие мира. Свой взгляд на происходящее. Отличный от нашего. Разве плохо иметь иной взгляд на мир? – И тут Грегор опять выпил.
– Допустим, – нехотя согласился Бородатый Боб (или только с виду согласился?). – Но почему же вы не помните, откуда взялись письма? Неприятности с памятью?
– Не знаю. Не уверен. Последнее время со мной что-то не так. Не могу с-сконцентрироваться, сосредоточиться на чём-то конкретном… Вроде бы кто-то их принёс сюда, но кто.
– Женщина или мужчина.
– Один из них.
– Уже в значительной мере сужает круг подозреваемых. По крайности, мы теперь точно знаем: то был не ребёнок. А давно у вас начались проблемы с памятью и концентрацией?
– (А может быть, и ребёнок…) – «Уборщик он или Эскулап?» – подумал между тем про себя Грегор, с удовольствием выпил ещё, с удовольствием причмокнул губами, закурил, выпустил пару колечек серого дыма, закашлялся и сурово заключил:
– Не п-помню, Боб. (И почему вас волнуют чьи-то дурацкие письма? какая разница, откуда они взялись!) Мысли мои с момента ухода жены часто блуждают в тумане, в каком-то мескалиновом донхуановском к-кошмаре. Иногда, правда, вижу и помню всё отчётливо, ясно, а между тем то, что помню и вижу, совершенно невероятно, будто мышление моё насильно оторвали от д-действительности. Вот, например, взять хоть вас, Боб… Кажется, я уже видел вас во сне. В очень давнем, полузабытом с-сне, ещё до знакомства с вами. Но разве такое возможно? Вы ведёте себя весьма дружелюбно и вроде бы не представляете никакой опасности, но в то же время чувствую… вы не д-друг! и почему-то боюсь вас. (А меня нелегко напугать!) Почему. Не п-постигаю…
– Грегор, психика человека – субстанция очень хрупкая. – Борода Боба, похоже, всерьёз настроилась на решительный лад: она самодовольно и размеренно-вдумчиво кивала, соглашаясь с каждой значительной репликой своего величественного велеречивого Хозяина. – Человеческий мозг – вместилище разума и безумия, памяти и беспамятства. А у памяти часто бывают причуды. Иногда знакомое становится неузнаваемым, а чужое – знакомым. Думаю, ваша голова нуждается в отдыхе. Чуть больше сна, чуть меньше алкоголя – и вы обязательно придёте в норму.
– П-полагаете, я алкоголик? – и тут Грегор улыбнулся (не припомню, он вообще когда-нибудь улыбался на страницах нашего романа, неужели умеет, ерунда какая-то, ей-богу!). – Сильно с-сказано. Чем докажете? Вы же не врач, Боб. Или?.. Или. И?.. И. Ни-ни. То-то. Не то-не то. Ни то ни сё. – Алекс, не начинай! Не сходи с ума. Не вынесу! – Прости, любимая! Опять задумался. Бородач ответил:
– Много лет назад я потерял единственного брата. (Умер от алкоголизма.) А последние годы он даже не жил, а просто существовал –  холодной, бездумной жизнью, не понимая и не осознавая своего состояния. Мучительно теперь размышляю: мог ли я что-нибудь сделать для брата. Если бы знал тогда чуть больше о столь губительном заболевании и попытался его спасти…
 – От Судьбы не убежишь. От безумия не спрячешься. И тоску не вылечишь. Глупо даже п-пытаться. Не вините себя понапрасну, Боб! Чувство вины мешает жить. История ваша настолько древняя… вот-вот на сцену полезут динозавры и питекантропы. Вы ничего не могли с-сделать. Каждый сам должен играть в прятки с насмешницей Судьбой. Разве вы сторож б-брату своему?
– Вы говорите так, потому что у вас нет братьев.
– Возможно. И всё же, Боб, у меня тоже был б-близкий человек. И меня тоже мучает чувство в-вины. Что я сделал. Почему жена ушла. П-просто хотел быть счастливым, как и многие, а затем начал с-сходить с ума. Безумие…
Вы, наверное, правы насчёт алкоголя, Боб. Когда Луиза исчезла, я стал очень много п-пить. И вскоре совершенно обезумел… от пьянства ли, от буйства красок или от разбитого сердца и одиночества. Теперь уж и не п-поймёшь. На время перестал осознавать даже, что реально, а что нет. Вещи, люди, предметы – всё вокруг погрузилось в тень. Ночь опустилась на Город. Тьма окутала с-сознание. В голове плодились фантазии и глупые, а порой просто пугающие мысли. Кошмарные. Кажется, разум дезертировал в самоволку. Окружающий мир я видел теперь только через п-полупрозрачную плёнку: он вдруг покрылся дымкой, лёгкой вуалью, п-проплывал мимо, как флёр, как серое облако по мрачному, пасмурному небу. Нечёткость, безликость приводили в п-полное замешательство, будто некая невидимая «волшебная» струна лопнула в сердце, и я навсегда остался один в целом мире. Вещи казались п-подрагивающими, вибрирующими, особенно всё красное и б-белое; стулья, столы, книги, дома, фонари, заборы, собачьи будки, тротуары стали оживать, жить своей собственной, неведомой жизнью, жестикулировать и даже угрожать, пытаясь наброситься и разорвать на части. Да я и без того чувствовал себя разрезанным на куски. Прохожие на улице с-сделались какими-то деформированными – после неудачной пластической операции, когда некий сильно нетрезвый хирург по ошибке прилепил их мышцы к чужому скелету или вообще не туда, куда нужно. Они п-приобрели демоническую внешность – с огненно-красным зловещим силуэтом и б-белыми навыкате глазами, нездор;во блестящими в темноте и при свете дня. Ужасный эффект. Черти во плоти! Рогов только не хватает. Их лица сделались вытянутыми, желтовато-синюшными, глаза – пустыми, стеклянными, как у п-покойников или заключённых, сломленных тюрьмой. И мертвечиной несло отовсюду. Я никак не мог избавиться от зловонного, гнетущего запаха разлагающейся плоти. (Мой мир умирал.) Приходил домой, п-пытался отмыться, снова и снова натирался мочалкой, почти сдирая кожу до крови. Но ничего не п-получалось. Трупная вонь преследовала повсеместно, доносилась со всех четырёх сторон разом. Бесовщина!
Почти ничего вокруг себя не мог узнать, не мог сориентироваться на местности, на улицах собственного родного города, где каждый кирпичик, каждое дерево хорошо з-знакомы с самого детства, потерял абрис и азимут. Из п-предметов вдруг начисто испарилась вся реальность. Меня охватил глубокий ужас и ни с чем не сопоставимая тоска. Темнота поработила душу. В отчаянии озирался по сторонам. И отчаяние стало именем моим! Время от времени в голове возникало лишь одно слово: «Луиза». Оно п-повторялось вновь и вновь – абсурдно, бессмысленно, словно его высекли ножом или выжгли в мозгу. Я не мог ни на чём с-сконцентрироваться, не мог увязать вещи между собой. Всё время что-то мешало, что-то в-вторгалось в мой мир, ломало его изнутри, рушило п-привычную картину. Мысли совершенно п-перепутались. Пытался думать и говорить, но мне ни в чём не удавалось дойти до конца. Наоборот з-заносило совсем в другую сторону, где я натыкался на самые разные вещи, которые могли быть даже связаны с тем, что хотел сказать, о чём только что думал, но вот каким именно образом связаны – не получалось сообразить. Мысли п-проскакивали слишком быстро, с-стремительно – не успевал вовремя «схватить» их и выразить. Лишь собирался что-то выговорить – мысль сразу исчезала, убегала куда-то, голова тяжелела, и я не в с-состоянии был снова поймать, удержать п-потеряннную, «невысказанную», так и не сформулированную идею. (Мысль тоже ведь надо уметь ловить. Рыбку на крючок!) Иногда хотелось очень многое с-сказать, но как заставить слова произноситься в нужном п-порядке?! Они же исковерканы, искорёжены п-после страшной автомобильной аварии, убившей моих родителей много лет назад. И барьер в мозге мешает п-правильно говорить. Чем объяснить его появление. Я решительно не п-понимал ничего из происходящего. Слушающие меня оказывались в ещё большем недоумении. Я очутился в сумрачном лесу. Где человек человеку волк.
… А время? И время! Озадачивало. Тоже вело себя с-странным образом: то стремительно мчалось впереди паровоза на всех парах, то медленно ползло полусонной улиткой после дождя. Иногда дни п-превращались в часы, минуты в секунды, а иногда два часа растягивались на целый месяц. Ужасные были дни. И месяцы тоже. Не знаю, зачем я всё это вам рассказываю, Боб. Вы не в-вызываете у меня абсолютно никакого доверия.
– Чужому человеку легче открыть душу, Грегор. Очень рад, что вы делитесь своими переживаниями. Когда-то я не смог спасти брата. Вдруг получится вам помочь? Да… Любовь – страшное психическое расстройство, и оно, безусловно, может привести к непредсказуемым последствиям. Но в описанном вами я вижу также признаки алкогольного делирия, в простонародье – белая горячка. Вы правильно поступили, когда бросили пить и вернулись к работе. Алкоголь – очень плохой помощник при депрессии. Он часто порождает иллюзорное, то есть искажённое, ложное восприятие окружающей реальности. Quod volumus facile credimus.
«Однако. Чёртов Мусорщик ещё и латынь знает!» А я вот нисколько не удивился, Грегор. Подумаешь. (Тоже её знаю!)
– Но как в таком случае узнать, что реально, а что – нет?
– Вы слышали о законе убывающей полезности, Грегор?.. Закон убывающей полезности гласит: каждая последующая выпитая бутыль спиртного приносит всё меньше и меньше практической пользы. То есть.  Если переведём на язык медицины – с каждым последующим приступом алкогольного психоза сознанию всё труднее и труднее… как бы лучше выразиться… jump back.  Я бы на вашем месте поостерёгся и постарался избегать чрезмерного употребления алкоголя. Дело-то ведь серьёзное, Грегор. Так и с ума сойти недолго.
(Действительно. Свихнуться можно с нашими современными уборщиками! Невероятный интеллектуальный рост у работников сферы обслуги. Чертовщина.)
– Вы говорите как моя мама. Которой. У меня никогда не было. Вернее, была, но я её почти не п-помню, – мрачно заметил Грегор и немедленно отхлебнул виски из бокала.
– Я лишь пытаюсь вам помочь, – добродушно, но строго откликнулась борода Уборщика Боба. – Вот, например. Почему жена ушла от вас, Грегор? Почему не осталось никаких её вещей, ничего напоминающего о ней…  доказательств самого факта её существования. Была ли у вас вообще жена? Или она тоже является плодом вашего воображения, затуманенного алкоголем? И почему вы всё время убиваете её во сне? Возможно ли допустить: … вы и убили её на самом деле? (Если, конечно, она существовала!) И что за Незнакомка преследует вас по ночам? Почему в неё превращается Луиза? Не бред ли? Судите сами. Эти и некоторые другие вопросы требуют гораздо более обстоятельных ответов, чем может показаться на первый взгляд, не правда ли? Они мучают вас. Донимают. Беспокоят.
– Нет, Боб, теперь они пугают меня. И вы меня п-пугаете. – Грегор будто внезапно запамятовал: ведь совсем недавно ещё утверждал, якобы его нельзя ничем напугать. А мне вспомнилось другое. В связи с одним из вопросов Уборщика Боба и тоном, коим тот был задан, у нас с Грегором вдруг возникла в голове странная ассоциация: мы припомнили другого хитроумного Одиссея XIX века, между прочим, предтечу лейтенанта Коломбо (хотя кому сейчас интересен метод уголовного расследования, использованный лейтенантом Коломбо? кто вообще помнит лейтенанта Коломбо? – мы не знаем – на ваше усмотрение – несущественное добавление, нагромождение ненужных деталей, чтобы отвлечь ваше внимание и замедлить ход повествования – мантиссой она названа у Фаулза, ретардацией у Гомера, ерундой – у нас, а потому и в скобках, которые пора бы уже кстати закрыть! в самом деле. мы же с Грегором не фаулзы и не гомеры), при допросе сказавшего примерно то же самое несчастному убийце-психопату: «Да Вы и убили-с!» – Я убиваю свою жену во сне, – задумчиво продолжал между тем Грегор, отставив в сторону бокал с виски, наполовину, правда, уже пустой, – потому, наверное, что з-злюсь на неё. Злюсь, конечно, потому что б-бросила. Бросила, потому что, очевидно, разлюбила. Разлюбила, потому что, вероятнее всего, вечной любви вообще не существует. Не существует, потому что любовь в действительности вовсе не печальна сама по себе, она лишь п-приносит печаль, будучи неосуществимой (даже в пределах весьма скромных мечтаний, разумно очерченных!); и удержать её невозможно. А удержать нельзя, потому, разумеется, что никто и ничто не з-задерживается в нашей жизни настолько, насколько бы нам хотелось. И это немного п-печалит, Боб, тревожит слегка. А если серьёзно… Верю: когда-нибудь обязательно вернусь к жене. Непременно. Всегда возвращался. Мы должны быть вместе – я чувствую. Такое, знаете ли, с-смутное ощущение возникает порой… всё это уже случалось со мной когда-то. Или не со мной? Вспомнить бы ещё, когда и где именно… Между прочим. Откуда вы знаете про Незнакомку из моих снов?
– Вы сами мне рассказали о ней, Грегор. Просто забыли.
«Что за чертовщина?» Да, я тоже не совсем понял.
– Очень странно, Боб. Встречаю вас, кажется, второй раз в жизни и действительно не припоминаю, когда я успел с вами так разоткровенничаться. Для п-простого уборщика вы с-слишком много вопросов задаёте и многовато знаете. Но в одном убеждён: я не убивал свою жену. В реальной жизни я никогда бы не смог п-причинить ей зло. Даже помыслить о таком немыслимо!
– <…> И верю вам абсолютно и безусловно, Грегор. Но дело в том… я работаю здесь уже очень давно и уверяю вас: мы с вами виделись вовсе не два раза, а гораздо чаще, чем вам кажется. Вы утомились. История с переездом и мучительные воспоминания об ушедшей жене выбили вас из колеи. Ваша память нуждается в отдыхе, Грегор. Давайте предоставим его ей…   
Грегор молча уставился на Уборщика Боба. Тот невозмутимо таращился на него своими чёрными-пречёрными тараканьими глазищами. И что-то страшное, опасное почудилось мне сейчас в его пустых глазницах. Грегору, наверное, тоже, но я не телепат, чёрт возьми, и не могу залезть к нему в голову; к тому же он запретил мне туда залезать. Помолчали. Прошло минут двадцать. Тишина становилась нестерпимой. Тишина сейчас резала мне вены без ножа. Без остро заточенного ножа. Воспоминания зажурчали в усталом, полупьяном мозгу Грегора живенькой струйкой в хромированном унитазе (а такие унитазы бывают? как ты полагаешь, любимая. если бывают, надо обязательно приобрести!). Пот проступил у него на лбу. В ушах зазвенело. Страшная догадка вдруг закралась в подмышки, а затем – лобковой вошью медленно переползла по шее на онемевший затылок и прочно укоренилась там. Ужасная догадка. Катастрофическая. Дело очень сложное. Я предчувствую неладное! Впереди суровые неприятности и испытания. Психоз обеспечен. Дальше нас ожидает лишь безумие. Понять бы только, чьё именно.
– А знаете… – еле выдавил наконец из себя Грегор каким-то, правда, не очень уверенным голосом. – Мне действительно пора. Домой хочу. П-пойду, пожалуй.
«Домой хочу?! Чёрт, а уж я-то как хочу домой, Грегор! Где теперь мой дом… Об этом после».
– Отличный план. Ещё увидимся, Грегор. Спокойной ночи! – Боб ответил весёлым, приподнятым, но весьма уверенным тоном, в действительности не допускающим никаких возражений. Нам всем сразу стало ясно, кто именно является хозяином внезапно создавшегося, абсолютно нового положения дел. Абсурдного до безумия.
В дверях Грегор задержался на пару секунд:
– Эй, Боб! – Бородатый проницательно и насмешливо (почему вдруг «насмешливо», Алекс? теряешь концентрацию! – нет, просто с наречиями не дружу) уставился на Грегора. – Я скучаю по старой уборщице…
…Мусорщик ничего нам не ответил. Лишь хитро подмигнул кривым чёрным глазом и с невозмутимым видом принялся смахивать пыль с подоконника.
 Грегор покинул кабинет.

13

                4 мая

До чего же печален мир… Но в нём есть что-то такое, что оправдывает самую грустную жизнь.
В.Пелевин

Тема: внутренняя сторона ветра..

Привет…
Недавно читал Павича. «Внутренняя сторона ветра». – Сам Чёрт бы не догадался, о чём там речь. Но чертовски интересно:) Внутренняя сторона ветра – та, которая остаётся сухой, когда ветер дует сквозь дождь… Значит, ветер и дождь – друзья! Они живут бок о бок. А какой смысл? Смысл жизни есть всегда. Наверное, он в любви.
Надо бы «Хазарский словарь» ещё почитать. Но, боюсь, не осилю. Мозг начнёт чихать и кашлять, старый «запорожец». Удивительно странный писатель (и одновременно с тем – удивительно сложный!:) На дне его глаз, как на дне стакана с виски, всегда есть немного страшной правды. (Но правда – пуля с отсыревшим порохом. Может нам понадобиться, а может и нет! Кто знает, для кого мы храним и от кого прячем последний патрон? У моего отца был такой на войне (он очень боялся попасть в плен! и, позже выяснилось, не напрасно.) Его молчание наполнено словами и слезами. Мы носим чужие слёзы на губах, но нас не учат целоваться. А кто научил тебя ловить чужие сны, как кошки ловят мышей. Подвешенный на какую-нибудь далёкую Звезду, твой сон останется висеть и ждать тебя в одном из твоих многочисленных будущих. Сколько же у нас будущих?! И кто теперь является Хранителем снов. Хранитель и Собиратель снов – должность, упразднённая нашими дедами и бабками. 
Читать Павича – всё равно что блуждать по древним заброшенным лабиринтам. Буквально за каждой фразой прячется бездна смысла – а уловить его невероятно сложно. Жизнь – постоянное разгадывание каких-то головоломок, вечное блуждание по загадочным зловещим лабиринтам. Игра в карты. Игра в шашки. Игра в шахматы. Игра в классики. Игра в бисер. Игра в прятки. Игра случая. Игра с огнём. Ita vita est hominum, quasi quem ludas tesseris.  Мы навеки обречены играть в неведомые игры с неуловимым и страшным противником. И назад пути нет. Позади уже в нетерпении топчется Костлявая со своей кровавой косой, а позади Всадника – его страшная Забота!:)
Твой любимый Пелевин мне не понравился. Слишком сложно и громко пишет. Но ты права: есть в нём что-то такое… Например, «Жёлтая стрела» – неплохая вещь: моё тело подобно кровавой луне, душа – гниющей язве, а сам я – сумасшедший. Кто-то мрачный и косой на один глаз шутки ради отправил меня в далёкое путешествие, которое уже давно закончилось. Я поспешно купил билет, сел в поезд и забыл погладить брюки. А утюг украл сосед сверху. И галстука нет. Жизнь – удалась. Действительно неплохо!:)
Или вот ещё пример. Читал и размышлял:
Боги играют по очереди нашу роль, словно разные актеры, выходящие на разные сцены в разных маскарадных нарядах. В разное время суток, в разных театрах, в разных мирах. Тот игрок, что обычно зовётся «Человеком», – не более чем чей-то очередной сценический костюм. Костюм для понедельника или вторника? Не люблю парадные выходы в отутюженных брюках и галстуках. (Галстук-то я всё-таки прикупил, а вот брюки опять забыл погладить! Незадача.) И предпочитаю играть свою роль без чьей-либо помощи. Все вокруг глазеют, а галстук болтается на шее двухпудовой гирей. Богам нельзя верить! Злым ведьмам нельзя доверять. Горькая стряпня уже варится в их ржавых дырявых котлах. Однако. Кто я такой, чтобы решать. Я – рука, бросающая игральную кость? Или же сама кость, которую какой-нибудь Актёр в шутовском наряде (или косой Суфлёр из сине-зелёной будки за сценой) куда-то бросает? – Невозможно ответить на ваш вопрос. – Отвечу сам. Думаю, Бог не любит бросать кости. – Профессор Эйнштейн, не говорите Богу, что ему делать! (А сегодня я, кстати, примерил на себя новую роль. Учусь быть не тем, кто есть. Весело. Ангел подземельный. Небеса мои находятся под землёй. Ковырнёшь Могильщиковой лопатой – выныривает слепая морда крота. Интересно жить в аду!)
– Но разве не самое обычное (обычное или привычное?) состояние брошенного Человека – сидеть в Темноте, в Тишине, в Пустоте, в мятых брюках, без галстука, на подоконнике, с шумным соседом за стенкой, визгливыми тараканами по углам и ждать, когда придёт помощь? – Нет! Давай взглянем на всё с другого ракурса. «Падающего толкни» не есть призыв к массовым убийствам «слабых». Падающему надо дать дополнительного пинка, иначе он никогда не научится подниматься самостоятельно. В данном высказывании спряталась суть всей гениальной философии Ницше. Если слабому протягивать руку помощи, что случится с ним, когда рядом никого не окажется. А если помощь вообще никогда не придёт. Ницше и имел в виду: силу духа не сможет обрести Человек. Его постоянно будут вытаскивать из бездны, тем самым лишая права выбора. Свободу отнимут. Свободу решать самому, как поступить. (Падай, дружище, падай себе на здоровье! твоё дело нехитрое… Мы всегда тебя поднимем.) А внутренне несвободный человек – считай уже мертвец. Гениально. К сожалению, разум философа оказался слабее его воли, чем вскоре и поспешила воспользоваться сестра писателя – ярая антисемитка. Злобная фурия, дружно пожившая в законном браке с нацистом. (Равно как выйти замуж за Чёрта. Чёрт и Ведьма – не самый лучший союз! А впрочем, впрочем. Для брака нужен лишь пустяк. Сиреневые глаза и два Свидетеля.) Извратили, одним словом, фашистские изуверы гениальную мысль величайшего человека, когда-либо жившего среди людей.
Я всё думаю: если у нас с тобой ничего не получится, и ты рано или поздно бросишь меня, смогу ли справиться со своим безумием. Разумеется, когда нас поглощает бездна, любая рука, протянутая человеку сквозь мрак и пустоту, может показаться ему самым величайшим Благом. Но всегда ли следует принимать помощь. Разве не лучше бросить вызов беспощадной Судьбе и бороться одному. Пусть победит сильнейший. Quo fata trahunt, sequar.  Она могущественнее меня. Прекрасно. Предпочту смерть от её ударов, чем долгий век без нежности твоей:) Меня плащом укроет Ночь. А Луна станет моим другом. Выживу. Всегда выживал. Росомаха. Бессмертный Зверь. Известный Мутант. Правда, без когтей. Звери живут в лесу, а я – среди людей. Некоторые звери повсюду ходят. Один зверь видит другого и молча убегает в человеческую чащу, а другой – в лесную. Лес тоже молчит. Он хранит все тайны… <…>
Хорошего тебе отпуска. Возвращайся скорее. Ты… Жаль, не… В общем, жду. Не забывай писать. Береги себя. Счастье бежит!
Не всё ли кончено, раз я тебе наскучил?:) …
странник
Р.S. Когда же пойдёт снег? …
Р.Р.S. Зачем ты обозвала меня в чате «философом Хомой Брутом»? Мне до него далеко: не умею так пить!:) Философы должны уметь пить красиво. Со всеми вытекающими. Факт!

                14 мая

зачем я пишу этот дневник? он стрекочет оглушительно и неслышно, как древесный сверчок у басё: то ли о том, что смерть близка, то ли о том, что пора проснуться и плыть вслед за жёлтым листом.
Лена Элтанг

Тема: моей любимой – одинокой белой шляпке..

Привет…
Хорошо, что не забываешь обо мне. Расскажи мне, милый друг, как тебе живётся-можется на белом свете:) Ты никуда не уехала, и моё сердце радуется: ведь принадлежит оно человеку живому. Так надвое нам душу разорвали… (Ноmo sum – nihil humanum,  так сказать… мне не чуждо:) /Выразился по случаю некто очень умный. Линия, разделяющая добро и зло, проходит сквозь сердце каждого человека. И кто же, интересно, уничтожит половину своей души?! Ха-ха:)/ А душа поёт и скачет на одной ноге. Вторая – немного короче. Ступить больно.
Коня. Коня. Во Францию на судне! Долой Францию! Чего ещё мы не видели в той проклятой Франции?! Они там даже не выговаривают половину алфавита. Господь, благослови Америку! Vivat!
А нам-то что? Ну, Президент,
Ну, Соединённых Штатов…
А интересно всё-таки –
ПРЕЗИДЕНТ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ!:)) (с)
По-моему, гениально написано, ты так не считаешь?
Мне кажется, я схожу с ума. Мысли скачут, как блохи неподкованные.
В доступе отказано. Не могу увидеть девочку. Даже во сне. Не вижу сны.
У меня неприятности. Пошёл снег. Идёт неторопливо. Топает. Вздыхает. Кашляет. У любимой белой шляпки всё хорошо. Поскольку у странника всё плохо. Мне надо кое-что тебе рассказать, но не могу: разум ещё слишком слаб – он пока не в состоянии осилить бредовые мысли и преодолеть смысловой барьер. Доступ запрещён. Думаешь, врачи справятся с моим психическим расстройством? Болезнь-то неизлечимая. Она зовётся Сказочницей. Нет денег на лекарство. Которое. Хранится подмышкой у Чёрта. Барыжник он. Сквалыга. Никто не нужен страннику. Лишь Она. Его Мечта. Не есть хорошо. Мечты часто сбываются. У некоторых людей они сбываются. А у других – нет! Поди ж ты.

***

86-е февраля. всё ещё жду весну. скажи мне, любовь моя, хде, из какого окна (адрес желательно указать поточнее!) ты её разглядела? снег валом валит. здесь бродят толпы людей, но мы не видим друг друга, мертвецы в «шестом чувстве». /они не видят друг друга, они повсюду ходят, как обычные живые люди, они не знают… уже умерли/ мы не знаем друг друга, мы чужие, вселенная чужих – никого не различаю сквозь туманную снежную дымку, ни одного лица, а они не догадываются, кто я. (они = другие). никто никого не замечает, кругом одни сумасшедшие – и все одинаково нищие. беззубые. одноглазые. мы не слышим друг друга, мы – слепоглухонемые потомки невидимых предков, оставивших нам огромное наследство, но забывших упомянуть о месте, где оно спрятано. мои мысли – сиреневые облака – а дальше в них провал – ничего не разобрать – мои глаза – моя голова – мои руки – мой голос – мой рассудок – всё разлетелось-разбилось вдребезги – сквозь обрывки безумных фраз – и несётся наперегонки с чёрным ветром [но я не хочу быть чёрным ветром! не хочу быть серым камнем!] – лоскутные мандаринки – заводные апельсинки – осколки – отрывки – обрывки? – да! – ошмётки – огрехи – оголтело – оговорки – опечатки – оглушительно – (попробуй найти лишнее слово в ряду!) – уничтожая всё сотворённое – но ничто почему-то не исчезает – по нему только проходят свет и тени, превращая в белую пыль, в зелёную тень, в хмурое утро – будто какой-то демон брякнул анекдот, искромсал весь мир на множество различных, разрозненных кусков и без смысла, без толку смешал их вместе… но оставил. оставил. lumen ejus obscurat.
Но рассудок прояснится. Разум восстановится (на время). Дело нехитрое. Я расскажу тебе правду. Но ведь потерять тебя немыслимо. Но… (нет, третье «но» уже совсем тут ни к чему!).

… … … … *** … … … … 

Не хочу тебя терять. Опять разыгралось больное воображение. С тобой я не играю. Разум победит. Всё закончится. Проигрыш. Кого-нибудь  потеряю. Главное, что у меня сегодня есть, – Ты.
А у тебя главное другое: Весна, пора любви, может, кого-нибудь полюбишь. Не странно. По телевизору кто-то сказал (давно): любви вообще-то нет. Существуют лишь определённые физиологические потребности, приправленные сгустками полуобнародованных эмоций. Потом этот кто-то женился. У него уже дочка есть. Тогда, правда, дочки ещё не было. Но жена уже была. Нет, жена появилась чуть позже. Думаю, он разведётся скоро. Интрига. Причуды Судьбы.
У тебя Весна. Моё сердце радуется. Ты в где-то там, «в весне», а я в где-то здесь – «в зиме». Главное: есть Ты у меня! Такой сказки просто БЫТЬ НЕ МОЖЕТ. Потому. Я сижу на красном ветре, который ближе к земле, а ты летишь на том, что ближе к солнцу. На зелёном облаке летишь.
Спиноза: Буду анализировать действия и страсти людей так, как если бы вопрос стоял о линиях, плоскостях и объёмах. Полагаю, мы должны двигаться именно в этом направлении. От призрачного, туманного, неясного – к линиям, плоскостям, объёмам. Разгадка тайны. Страшная правда. Все видят, кем ты кажешься. Не многие знают, кто есть кто. Но я-то разделяю всеобщую веру в силу традиций, вечных ценностей патриархального уклада жизни; в гармонию порядка. Надо придавать, повторяю, всем вещам на свете  осмысленную форму! Надо-надо. Захаживать время от времени на чай к беспокойным соседям, тщательно вытирая ноги о приквартирный коврик!
Здравомыслие. Здравомыслие. Здравомыслие.
против <…>
против бредовых построений/мыслей
против больного воображения
против иллюзий и бабочек
Здравомыслие победит.
Разум. Рассудок.
Маленькая девочка. Бабочка неземная. Учёные недавно открыли новый вид. Снежинка Весенняя.
/Ты ведь не отвернёшься от меня, правда? Обычно все женщины так делают рано или поздно. Они любят тех, кого выгодно. Но ты не такая, я знаю (знаю!). Странно. Меня ведь в тебе многие вещи просто раздражают. Весьма и весьма странно/
странник
P.S. А снегири на снегу, по-моему, похожи на капли крови. Но то не кровь. А бабочки. Они живые. Я их тоже вижу.

                22 мая

Тема: невыносимая жестокость бытия..

Привет
Мы больше не
С тобой прощаться
Всё время о тебе
А последнее письмо где я могу признаться мне 
Потом уже нельзя 
Я хочу ты поняла
Узнаешь про мою болезнь и больше
Поэтому у меня туго связаны руки за спиной
Поэтому приходится вести идиотский
Поэтому никакого шанса изначально
Поэтому пугали палками ворон а вороны в небо
Поэтому скажу в последний раз дорог; дорога к моему сердцу но бабочка пролетит червяк проползёт везде не
И в последний раз скажу «поэтому»
У меня такая болезнь в ужас в жар и в холод в дрожь мороз в лето
Наш мир твой мир мой мир
Ты поверишь не игра
Всё думаю так почему человек противоречив
Как можно с тобой поступать
Как долго обманывать
Всё принимаешь данность и скоро забудешь
А я не за не смо
Надо было сразу не получалось ты видела
Ты пробралась в мою кровь смертельно опасным вирусом а вирусы имеют обыкновение мутировать
Ты стала моей лихорадкой эбола
Ты живёшь во мне и пожираешь сибирская язва «десять казней египетских»
А почему говорят случайностей не бывает
Оказывается чем по-твоему является встреча ветра и дождя
Её не должно
Он слишком много пил
Она слишком много читала
Любовь катится по опасным рельсам вагоны качаются на ветру
Nec tecum possum vivere nec sine te 
Будет не хватать тебя но ведь иначе нельзя правда?………………………………
… … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …
И грянул гром он грохочет в моей голове подобно 5-й симфонии Бетховена
Я хочу чтобы ты всегда присутствовала в моей жизни
Они встретились однажды мальчик любил девочку девочка любила писать письма больше не напишет
Просто болезнь не лечится
Ты быстро забудешь всё забывается знаю
Мне нельзя ничего делать писать думать нельзя было и в твой лес
А кто виноват мне понравилась
Я в понедельник
А может и через понедельник
А может и никогда
Потому что тебя потом я потеряю
Потому что тебя боюсь я потерять
Иду спиной вперёд вверх по лестнице ведущей вниз а ты идёшь навстречу спасти опоздала луна тоже опаздывает нет только не луна
Мысль споткнулась о шперрунг
Мутируют нейроны головного мозга или у них просто аксон закоротило
Знающий никогда не скажет говорящий ничего не знает
Странник болен
Отпустим его на свободу? Отрубим ему голову!!

***

Береги себя, Сказочница. Я люблю твой милый образ.
никто
Р.S.
> Мне надо кое-что тебе рассказать…
> Рассказывай. Можно без лирических отступлений…
А можно с лирическими отступлениями? С большими и маленькими. (Их будет много!)
> И почему непременно «должны»?
Непременно.
> Странник, а что тебе хочется забыть?:)
У червяков тоже бывают дни рожденья.

                7 июня

Привет…
У меня-то всё хорошо. Я и живу в аду. Снежинки падают. Еда здесь отменная. Спасибо. Крысы доедают. Им тоже нравится. Быть вдвоём значит быть вдвоём. И в тишине и в пустоте. В сумраке. В полумгле. Быть с крысами – быть с крысами. Не вдвоём. «Вмногоём». А вот ты точно сошла с ума! Не понимаешь, о чём идёт речь. Даже я не понимаю. В ужасе. Страшно представить реакцию бабочки. У меня что-то не в порядке с головой. Две головы лучше, чем одна. Сознание разрушается. Сдвигается в сторону. Серьёзные намерения. Сон – завершение дохлой жизни? Тогда. И ты и я  – часть одного сна. Который. Уже наполовину успел стать кошмаром. Им вскоре займутся врачи, если поймают (не меня – сон!). Пусть попробуют. Правда страшнее, чем кажется. Она всё меняет, но её необходимо рассказать. Нельзя обмануть бабочку. Она маленькая. И тихонько дышит во сне. Честность сегодня не котируется на современном рынке человеческих отношений. И совесть. А у меня откуда-то вдруг появилась совесть. Выпрыгнула наружу рыжим клоуном на манеж. Она никуда не исчезала – находилась в спячке. Бурый медведь. Белый медведь. Бурая совесть. Белая совесть. Бурая спячка. Рыжая спячка. Надо было сразу сойти с ума. И уйти.  Демон с белыми глазами мешал. Белый сон. Белый пепел. Но. Решение принято. Все мои странности, как ни странно:), имеют весьма прозаичную причину – ты скоро узнаешь её. Скучно не будет! Ты – ЕСТЬ. Надолго? Почему-то непременно хотелось увидеться в реальной жизни. Хорошо хоть, ничего не произошло. Нам видеться нельзя. А мы никогда и не увидимся. Ты рано или поздно всё забудешь. Бабочкам не нужны странники. Странникам необходимы сказочницы. Разве не ты любишь иллюзии и Иллюзионистов. Так вот загадка. Малосущественная. Оставим карты пьяным Фокусникам. Они справятся. Соберусь с мыслями: выползают сейчас из моей головы – длиннохвостые червяки во время мокрого дождя. Тёмный липкий дождь! Не хочу такой. Разгадка близко.

***

Ты не понимаешь, с кем связалась? Думаешь, мы когда-нибудь встретимся? А я вовсе не собираюсь уходить из чата, знаешь? Мне на самом деле просто надо было съездить в гости к троюродной тётушке племянницы брата сестры моего двоюродного брата, понимаешь?:) Тётушка больна, и ей потребовалось сделать уборку; брат сестры моего брата /или брат брата моей сестры? – да какая к чёрту разница, кто чей брат?/ попросил ей помочь, веришь?:) А чем занималась моя любимая? (кроме того, что читала с упоением какого-то Павича?:) Чьим воздухом дышала бабочка? А сколько светлячков можно поймать за одну ночь? В банку? Зачем в банку? Выпустим их потом? А почему ты попросила в подарок аленький цветочек? А почему не хочешь встретиться со мной в реальном мире? (Напугана до полусмерти?:) А почему ты на некоторые вопросы отвечаешь, а на все остальные – нет? А почему именно бабочка? И почему красное на белом? И красная бабочка? А неоновые пузыри твоего Лунного человечка не разбились в открытом космосе? А у тебя есть братья или сёстры? А кто пролетает над гнездом кукушки? Если не сама кукушка, кто же тогда? Пересмешник? А ты знала: убить пересмешника – страшный грех? Когда пойдём воровать яблоки? Притворялся ли Гамлет сумасшедшим или действительно стал им? Как объяснить тебе природу моего безумия? Кто лишил меня права выбора? И почему я задаю так много глупых вопросов? Зачем я вообще пишу тебе письмо? «Почтальону тоже кто-нибудь не пишет?»
А что у тебя с Профессором? Он тебе нравится?
странник

14

что с тобою, дружище,
ты – как северный ветер, чтоб ему было пусто
Хулио Кортасар

Разум наш, как безумие, страшен.
А.Платонов

… <Некоторые люди приходят в нашу жизнь не только для того, чтобы сделать её прекрасной, но и – одновременно с тем – разрушить.
«Кажется, я знаю, кто это. И знаю, зачем меня пытаются свести с ума», – так размышляли мы с Грегором, разглядывая одинокую желтоглазую луну, посеребрившую мартовские макушки заснеженных деревьев. Ужасная догадка не давала нам, то есть ему (Грегору) спать всю ночь. Он никак не мог дождаться утра: отправиться в редакцию и либо подтвердить, либо опровергнуть её. Скорее уж подтвердить! Или… Часами бродил потерянный по комнате, места себе…> … 
…просто невыносимо алекс кому интересно грегор ходил грегор бродил грегор думал грегор закурил грегор не мог спать грегор опять вспомнил жену грегор выпил грегор наконец заснул грегор увидел кошмар грегор проснулся грегор умылся грегор побрился грегор оделся для чего нужен бессмысленный банальный набор фраз одна мысль плывёт волной и наталкивается на другую которая ей вроде бы отвечает но всё помимо моей воли пишу и не понимаю зачем говорю же тебе никто никогда не прочтёт мою галиматью зря стараешься алекс мне самому наскучило писать конец я уже знаю бросить всё к чёртовой матери не дожидаясь перитонита но другие-то не знают какие другие другие кто кто они те другие всё равно никто не прочтёт и не поймёт ты не умеешь писать у тебя нет стимула давай спросим у джойса как правильно нет лучше у апдайка но только бога ради не у пруста он в этом деле мастер вряд ли кто здесь может быть лучше фолкнера если пишешь о безумии но ведь фолкнер много пил ну и что ты тоже пьёшь как лошадь а лошадь могла бы написать только про шёпот и робкое дыханье послушай себя какой вздор ты порой несёшь продолжим некуда деваться книга уже сама за себя кричит мы ни при чём дождавшись наконец утра грегор отправился в редакцию ты так и будешь по-идиотски излагать материал любимая какой материал мы же пишем не диссертацию или научную статью настройки по умолчанию или просто лень ставить знаки препинания и потом уже не я а грегор излагает не мешай ему что ты говоришь говорю что говорю дом совсем опустел дом почти умер коробок у стены значительно поубавилось было как-то неестественно тихо и темно тьма опутала издательство своей страшной зловеще неумолимой паутиной а где же главный паук секрет грегор сразу направился к кабинету альфреда не успев войти услышал голоса за дверью один из них а его грегор узнал сразу принадлежал между прочим уборщику бобу и он как раз заканчивал фразу «не может дальше продолжаться» «полностью с вами согласен» а то уже судя по уверенной тональности ответила альфредова лысина затем голоса вдруг стихли послышался осторожный шорох скрип и чьи-то торопливые шаги грегор метнулся в сторону упёрся лбом в какую-то дверцу открыл её и влез внутрь темно вроде бы чулан он осторожно прислушался затаив дыхание дверь в кабинет альфреда открылась вновь раздались негромкие шаги прошагали мимо чулана где притаился грегор и двинулись по направлению к лестнице потом вернулись назад голосом альфреда произнесли «никого нет показалось» дверь в соседний кабинет с противным скрипом закрылась всё опять стихло грегор успокоился восстановил дыхание и сердцебиение пульс в норме он нащупал выключатель действительно чулан правда вместо вёдер и швабр там стояли всё те же дурацкие коробки из любопытства грегор открыл одну исписанные сероватые листы бумаги стойкий запах сырости и плесени ударил ему в нос какая ещё плесень не было там никакой плесени говорю же отчётливо слышу запах плесени а если я его чувствую значит и грегор тоже почему ты всё время мне мешаешь любимая потому что ты дурак алекс вот спасибо родная итак грегору мучительно захотелось вернуться назад к кабинету альфреда и послушать под дверью о чём там говорят но некая таинственная сила страшная и непостижимая заставила его вдруг взять из коробки первый попавшийся грязный лист бумаги и заглянуть в него то что он там увидел подтвердило наконец все его самые страшные опасения и даже ещё более ужасные чем ранее предполагалось грегор начал вчитываться внимательнее но строки и буквы прыгали у него перед глазами пьяные тушканчики в засушливой прерии в поисках глотка воды вверх-вниз вправо-влево и он едва ли смог бы сейчас прочесть хоть одну фразу от начала до конца получались лишь какие-то обрывки отрывки лоскуты ошмётки примерно следующего содержания воды воды мне дайте пить хочу
а я хочу умереть

пациент В.В. наследственность…дед [по материнской линии]…жестокий, необузданный нрав…алкогольным психозом…систематически избивал…бабушка…властная, авторитарная…умерла…dementia…мать…у психиатра никогда не…деспотичная, жестокая…явные признаки истерической психопатии…отец…брат в детстве…эписиндром…анамнез…анализ мочи…дезориентация во времени-пространстве…окружающих…спутанность сознания…классическая диссоциативная симптоматика, диссоциативный психоз, бредоподобные фантазии, наплывы ярких образных представлений, галлюцинации воображения, аффективная неустойчивость, подозрительность, навязчивость, бессвязность, одержимость, диссоциация, расстройство сна, нарушение памяти, расстройство сознания мышления, психогенная…диагноз…уточнения…бредовое…галлюцинаторно-бредовая картина…параноидный синдром…хронический бредовый психоз с довольно расплывчатой фабулой бреда…аффективно-бредовые приступы…параноидный бред на фоне ярко выраженных…психопатоподобные изменения личности по шизофреническому типу…подозрение на…депрессивно-параноидное расстройство…шизофрения???…психическое состояние…бредовые переживания, не осознаёт…не понимает, где…реальность…как тягостную неопределённость, бредовые идеи при углублении депрессии…устойчивыми, не поддаются коррекции, не редуцируются под воздействием…бредовое «псевдообщество», маниакальность, эмоциональная холодность…соматическое состояние…показания…аминазин 400 мг/сут, галоперидол 20 мг/сут, клозапин 200 мг/сут,
…пациент Д.Д. наследственность…в семье патологий не…анамнез…анализы…симптомы…нарушение чувства реальности, разорванное, раздробленное восприятие окружающего…галлюцинаторные переживания, бредовые убеждения, эмоциональное расстройство, фантазирование, фантастически-иллюзорные грёзы, беспомощность, растерянность, бессвязность, полная утрата способности…какую-либо связь между своими представлениями и реальным…вообще любую связь между…аутизм…окружающего мира иллюзорно-фантастическим образом, помрачение сознания, полная отрешённость от внешнего…при наличии ярких фантастических, грёзоподобных…диагноз…синдром дереализации, тревожно-бредовая депрессия на фоне вялотекущей…психическое состояние…проецирует бредовые фантазии и мечты в реальный…воспринимаемый искажённо, нет контакта с внешним…который…изменённым, безжизненным, застывшим, призрачным, туманным, нереальным, погружён в сон, не способен отличить реальное от…переживание доступа к множественным мирам…угнетенное…суицидальные…апатия, эмоциональная отчуждённость…соматическое состояние…мутизм, кататонический ступор…показания…резистентность…

мысли грегора взбесившимися голодными тараканами с огромными усищами моментально расползлись разбежались разлетелись в разные стороны в ушах зазвенело а в бездонных глазах весело запрыгали белоснежные зайчики безумия и он вдруг почувствовал такую ярость какую не испытывал ни разу в своей жизни даже когда жена ушла может то вовсе и не его ярость а чья-то чужая случайным образом овладевшая сейчас всем его существом вложенная неким демоном в душу в мозг в тело вот ведь в сердцах грегор схватил кипу бумаг и бросился в кабинет альфреда ворвался а их трое бородатый уборщик боб в комбинезоне мусорщика стоял посреди комнаты опираясь на швабру и безразлично уставясь в потолок пучеглазый снуп с угрюмым видом сидел на коробках у окна и уныло ковырялся в носу лысый альфред в парадном костюме правда уже без дурацкого синего галстука расположился возле стола и тихо объяснял теперь вдумчиво втолковывал что-то уборщику бобу но едва грегор влетел как полоумный грохнув дверью и пнув стул лысый сразу притих и вытаращился вроде привидение увидел «давно придумал альфред» бешено заорал с порога грегор альфред ошарашенно уставился на него потная лысина альфредова в меру уравновешенная увеличилась в размере от удивления «что с тобой грегор» «не делай из меня идиота думаешь я не понимаю чего ты замышляешь гнусная и мерзкая твоя душонка прогнившая насквозь душа трупа между прочим ты никогда мне не нравился придурок кстати вы вместе с пучеглазом всё затеяли или идея эксклюзивная» пучеглазый снуп перестал ковыряться в носу суетливо приподнялся с коробок выпучил глазёнки на грегора и по обыкновению своему слегка приоткрыл рот «что с тобой босс» «заткнись урод» пучеглазая морда разинула пасть от неожиданности но ничего правда не ответила и вновь плюхнулась ошарашенной задницей на коробку «грегор успокойся пожалуйста» грустно попросил лысый уравновешенный альфред чёрт бы побрал его уравновешенность не до неё сейчас «и объясни толком что случилось давай всё обсудим цивилизованно» «а я тебе сейчас объясню альфред и да да побеседуем если не возражаешь ты хочешь по суду признать меня невменяемым и взять управление журналом в свои руки но ты забыл кое-что я скорее умру или ещё лучше убью тебя чёртов ублюдок чем позволю каким-то прощелыгам отнять моё детище» во время столь шумной глубокомысленной тирады уборщик боб продолжал невозмутимо разглядывать потолок пучеглазый снуп с приоткрытым ртом в упор таращился на грегора не забывая периодически поковыривать в носу грустный и лысый альфред спокойно выслушав грегоровы инсинуации протёр свою потную печальную лысину почесал живот не спеша налил себе выпить мрачно рыгнул крякнул хмыкнул икнул чуть не пукнул и вдумчиво толково с расстановкой произнёс «успокойся грегор о чём ты толкуешь вообще сам-то себя слышишь никто ни у кого не пытается отнять журнал и уж конечно мы не считаем тебя сумасшедшим вот возьми лучше выпей» «сам выпей съешь стакан а к твоему пойлу поганому больше не прикоснусь чтоб тебе пусто было ты пытаешься оттереть меня от дел и упечь в психушку ведёшь переговоры с конкурентами о поглощении» «и в мыслях не было грегор» спокойным уверенным тоном заявил лысый и немедленно выпил «боже упаси шеф» пропищал из угла наверное пучеглаз «тогда что это такое ответь мне будь любезен» грегор бросил на альфредов стол бумаги найденные в чулане «давно ли наш журнал интересуется психиатрическими анамнезами кто изучал медицинские материалы по чьему распоряжению и куда чёрт возьми делся весь персонал где бамбус где секретарша где нормальная уборщица и где тот рябой парень не помню имени который работал у нас курьером и вечно шнырял из угла в угол хитро стреляя прищуренным косым глазом по сторонам можешь не отвечать ты уже договорился с конкурентами все переметнулись к ним я так и понял когда-то считал тебя своим другом а теперь готов убить горло перерезать прямо здесь и сейчас чёртов предатель в крови своей захлебнёшься» приступ тошноты вдруг завладел грегором он буквально задыхался и на какие-то две секунды потерял ориентацию во времени-пространстве «осспади исусе матушка царица небесная» тихим вялым тоном заголосил пучеглаз забившись в дальний угол весь скукожился уменьшился до размера изюминки и тот же час умолк бумаги разлетелись по столу по полу лысый альфред грустно-растерянно их просматривал перебирал и удивлённо молчал бородатый уборщик боб в комбинезоне мусорщика наконец оторвался от столь интересующего его предмета бросил беглый взгляд на разбросанные документы словно лишь они и заслуживали его драгоценного внимания и вновь невозмутимо уставился в потолок буравящим чёрным глазом в воздухе застряло молчание липкое и вязкое как прошлогодняя сперма фу гадость мерзкие сравнения алекс а в чём собственно дело любимая мы же пишем не для деревенских барышень тургеневского типа они любили ричардсона вот пусть читают ричардсона сейчас слава богу не XIX век лысый альфред по-прежнему уравновешенно-упорно философски-глубокомысленно молчал «почему он молчит» аарон тоже когда-то молчал но о чём он думал теперь не узнаем неожиданно грегору всё происходящее представилось некой театральной сценой где он сам играл главную роль а уборщик боб был почему-то здесь режиссёром и снова театр абсурда никакой драмы а ты обещал покончить с абсурдом во второй части алекс вот как скажи на милость верить теперь твоим обещаниям прости радость моя я не в силах вырваться из вечного заколдованного круга нелепостей и несообразностей а ещё ты обещал написать весёлую книгу я не говорил что книга будет весёлой а лишь хотел рассказать людям правду но иногда нечто должно оставаться тайной пусть знают правду а как же грегор останусь с ним и помогу чем смогу но он сам будет решать свою судьбу здесь его игра не моя поверь любимая всё разрешится наилучшим образом можно мы с грегором продолжим рассказ всех героев ждут большие перемены и я бы не хотел его сейчас оставлять ты знаешь что делать да знаю поведай людям правду «молчишь альфред возразить нечего» грегор злобно разглядывал альфредову уравновешенно-потную лысину альфред вопросительно взглянул на снупа снуп почему-то в свою очередь уставился на уборщика боба а уборщик боб по-прежнему как ни в чём не бывало с олимпийским спокойствием рассматривал потолок буравя его своими пустыми чёрными глазницами помолчали ещё немного прошло верно минут двадцать или сорок в конце концов грегору всё наскучило «учти альфред я этого так не оставлю найду на вас на всех управу» и он выскочил из кабинета громко хлопнув дверью добежав до лестницы грегор перевёл дух немного успокоился и бесшумно на цыпочках вернулся назад за дверью услыхав тихий спокойный голос бородача боба увещевавшего кого-то наверное бестолкового пучеглаза «на меня в его присутствии» «проклятый мусорщик ничего скоро и с тобой разберёмся» грегор бросился к себе дома он немедленно выпил мысли потекли чуть более плавно «они думают я убил жену или уверен будто убил не будем их разубеждать где же он где чёрт куда я его засунул ну где же ты где» грегор полез под стол отодвинул плинтус от стены «ага вот он нашёлся чёрт его раздери теперь сыграем на равных игра пойдёт веселее» он достал из-под полы огромный кухонный нож клинок значительно потускнел в некоторых местах явственно проступили уже следы ржавчины и виднелись пятна рыжеватой засохшей субстанции по виду напоминавшей застарелую кровь грегор аккуратно дотронулся до лезвия ещё острое и тогда когда он перерезал горло жене острая сталь вошла в шею как в сливочное масло такая мягкая кожа у неё у любимой девочки моей грегор снова спрятал нож вернул на место плинтус сколько прошло времени он тогда не знал да и я никогда не знаю чёрт с ним со временем затем грегор выпил ещё выкурил две сигареты подряд и бросился к калаку дверь ему открыл прыщавый до невозмутимости дзэн-учитель в своих неизменных очках на потной переносице «калак дома» «он в институте» «так поздно ночь на дворе» «грегор вам нехорошо взгляните в окно сейчас полдень» «разве полдень а мне показалось несущественно передайте калаку я срочно незамедлительно должен» «грегор что случилось» «а случилось страшное меня хотят убить» «грегор вам бы отдохнуть немного плохо выглядите синяки под глазами помятый какой-то весь в рванине а галстук где пойдёмте-ка провожу вас» деловитое размеренное спокойствие учтивого по обыкновению отвратительно вежливого дзэн-учителя плавно перетекло в самого грегора белки глаз перестали бешено вращаться в орбитах выскакивая из них он позволил себя проводить до квартиры даже до кровати заботливо уложить в постель накрыть одеялкой а ещё прыщавый дал ему выпить какого-то зеленоватого на вкус пойла но грегор на всякий случай не стал его глотать погонял за щекой дождался пока очкастый приятель калака выйдет за дверь и выплюнул на пол вдруг буддиста тоже подкупили надо держать ухо востро одни вральманы кругом крысы крысы роются кроты часы тикали отстукивали в голове никому не подвластное время и оно ленивым слюнявым слизнем ползло по серой искривлённой стене но мрачная реальность надвигалась на грегора неумолимо армейским шагом парадным строем он встал и вновь направился зачем-то в редакцию зачем на лестничной площадке вдруг послышались тихие голоса один похоже опять принадлежал проклятому уборщику бобу везде чёртов мусорщик куда ни глянь куда ни плюнь а второй женский не очень правда понятно чей грегор спустился на этаж ниже заскочил в чью-то давно судя по виду опустевшую квартиру и юркнул за дверь немного погодя сквозь дверную щель с обратной стороны он разглядел шагающих по коридору военным парадом уборщика боба и незнакомую девушку шатенку телосложения среднего рост метр шестьдесят восемь или чуть выше над верхней губой слева маленькая родинка другие особые приметы отсутствовали в её облике проскользнуло вдруг нечто неуловимо знакомое но грегору не удалось вспомнить что именно мысли опять заскакали голодными трусливыми белозадыми зайцами по лесу а размножались точно кролики в брачный период и почему-то не видно нигде поблизости старика мазая который сумел бы собрать их всех в кучу вот уж кто главный был специалист по зайкам бородач с шатенкой без особых примет тем временем всё так же тихо о чём-то переговариваясь продолжали медленно подниматься на этаж где жил грегор минуты через две или через два часа алекс не дури те двое вероятно не найдя его или что они там искали зачем-то стали спускаться по лестнице обратно вниз-вверх вверх-вниз топ-топ тук-тук цок-цок каблучки по ступенькам стук-стук-перестук алекс перестань по-прежнему оживлённо о чём-то беседуя и тут грегор вспомнил где и когда впервые встретил шатенку кажется она принесла ему письма странника в редакцию письма столь интересовавшие мусорщика ему нужно ему нужно нужно нужно нужно «а не те ли письма свели меня с ума» грегор где ты грегор почему-то сразу подумал про спрятанный нож а им он между прочим зарезал жену и принялся размышлять о том о сём сидя на полу в чужой опустевшей квартире «значит девица с ними заодно» голова у грегора закружилась к горлу опять подступила гнилостная тошнота схватившись за живот он с трудом поднялся кое-как добрёл до своей квартиры лёг в постель и как ему показалось всего на пару секунд отключился безумие безумие робкий стук в дверь вновь вернул сознание грегора в реальный мир но был ли тот мир действительно реальным вопрос требующий уточнения а нам сейчас некогда правда любимая всё ещё обижаешься ладно не злись продолжу грегор продолжит он открыл дверь на пороге скромно стояла уже знакомая или незнакомая шатенка без особых примет «что вам» сквозь зубы сухо процедил грегор не предлагая ей войти «здравствуйте простите за беспокойство я принесла последнее письмо странника случайно нашла у себя в записях вот возьмите» грегор исподлобья хмуро уставился на девушку и разглядывал её некоторое время недружественным глазом затем внезапно схватил незваную гостью за руку и силой втащил к себе в квартиру «говори правду быстро кто такая ты с ними в сговоре» «грегор что с вами вы меня не помните я елена приходила в редакцию две недели назад с просьбой о помощи» «не смей врать дрянь отвечай на вопрос» дико заорал грегор и с силой прижал шатенку к стене буквально вдавил в стену штукатурка посыпалась «о чём вы там шептались с проклятым мусорщиком не вздумай лгать убью кто тебя нанял альфред или снуп отвечай» «я искала вас в редакции но там сказали вы на больничном тот бородатый человек вызвался проводить меня и показать вашу квартиру» на лице у девушки почему-то не проявились хотя бы малейшие признаки удивления или испуга голос её звучал спокойно ровно а взгляд больших выразительных и не станем отрицать попросту красивых карих глаз ох глазки глазки женские глазки казался довольно твёрдым и уверенным всё это слегка отрезвило грегора он невольно отпустил подозрительную шатенку «красивые глаза» тоже подумал грегор «красивые но лживые насквозь наверняка она замужем и каждый день делает из своего мужа дурака» «возьмите пожалуйста» девушка без особых примет назвавшаяся еленой протянула грегору листы бумаги он раздражённо схватил и швырнул их ей в лицо листки разлетелись по квартире шатенка с красивыми глазами была спокойна как удав во время охоты на кролика ах ты дурачок кролик не слышит тебя он воет нет он всё время опаздывает «не собираюсь читать всякую галиматью убирайтесь из моего дома и чтоб я вас больше здесь не видел» «ещё раз простите за беспокойство» и она серой мышкой выскользнула за дверь бумажки сиротливо остались лежать на полу выпивка кончилась калак пришёл часа через два за полночь но для грегора уже не имело значения полдень сейчас или полночь жизнь его неизбежно подходила к концу правда сам он пока ещё о том не догадывался сидя на кровати и тупо уставясь в одну точку на стене иногда наш мир просто заканчивается у него есть определённые границы можно ли шагнуть дальше неизвестно рыжая шевелюра соседа калака аккуратно просочилась сквозь дверную щель «эй грег» поинтересовалась любопытная шевелюра «ты здоров искал меня что случилось пиво будешь» «нет спасибо а случилось страшное калак у меня хотят отнять журнал» «не может быть расскажи» «альфред и снуп всерьёз взялись за дело наняли двух человек сначала свести меня с ума а потом доказать мою невменяемость в суде они думают я либо убил жену либо неважно и на этой почве свихнулся» голос грегора звучал на удивление спокойно голос калака правда тоже «давай-ка по порядку грег пока не улавливаю сути» «по порядку не получится калак в голове жуткий кавардак такая мешанина но я понял следующее они похоже давно ведут переговоры о поглощении с конкурирующим журналом весь персонал уже наверное переметнулся туда теперь осталось заставить меня подписать доверенность на управление издательством потом продать но сначала необходимо признать мою недееспособность поскольку в здравом рассудке ничего не подпишу» «но человека со стойким упёртым разумом не так просто довести до сумасшествия грег как по-твоему они это делают» «что-то подсыпают мне в выпивку а может и в еду тоже думаю сильные психотропные вещества» «но подобные лекарства не так просто достать без рецепта врача грег» вдумчиво заметил рыжий «как по-твоему они это делают» ты повторяешься калак ты отвлекаешься алекс «уборщик» «уборщик» «он скорее всего работает или раньше работал в каком-то медицинском учреждении уж очень смахивает на врача и ему нетрудно достать отраву его специально наняли а ещё девицу» «девицу» «девицу» «какую девицу» «шатенка без особых примет она по их заказу написала абсурдистские письма указав некоторые незначительные детали о них могли знать только мы с женой тоже своего рода способ воздействия на мою психику и вообще что-то явно не так с чёртовыми дурацкими письмами старина читал я конечно и раньше странные вещи странные детские противоречивые плаксивые глупые запутанные и даже безумные но письма основанные на чистейшем абсурде без ладу и складу мне по правде сказать ещё не встречались» «письма какие письма погоди погоди» вдруг встрепенулась рыжая морда «а откуда шатенке известны подробности твоей личной жизни» «пока не смог установить может наняли кого-то ещё покопаться в моём прошлом» «не знаю не знаю грег» засомневалась и активно зачесалась важная рыжая шевелюра чёрт тебя подери калак с блохами твоими «ты сейчас выдвинул очень серьёзное обвинение брат получается прямо вселенский заговор какой-то а во главе кто царь и жандармы не слишком ли утверждаешь будто тебя травят а дело-то подсудное разобраться надо как следует и без бутылки похоже не получится даже пожалуй без двух бутылок» «калак очнись ты действительно ничего не понимаешь если здорового человека насильно пичкать психотропной дрянью он станет полным психом или в растение превратится» «так грег ты меня пугаешь давай-ка лучше пивка глотнём и ещё раз всё спокойно обсудим на цветок ты пока не похож а в серьёзных делах и метаморфозах спешка всё равно ни к чему» калак достал откуда-то две бутылки прохладного аппетитного пива и протянул одну безумному соседу а вторую открыл себе выпили разумеется немедленно интересно какой цветок он имел в виду «а тот толстяк про которого ты спрашивал кто это был они его тоже наняли» «не думаю» грегор заметно успокоился калак вроде бы тоже «а почему ты так уверен» «по правде сказать калак я сейчас ни в чём не уверен не уверен даже что тот странный незнакомец вообще существует возможно он является моей галлюцинацией или двойником и я беседовал сам с собой» «вот теперь ты действительно меня пугаешь грег» «во всяком случае даже если толстяк реален он не враг мне от него не исходит никакой опасности не чувствую её а вот боб точно враг убеждён мусорщик играет на моих нервах как гамлет на своей бредовой флейте и та девушка есть в ней что-то фальшивое ненастоящее что-то говорю тебе они все заодно адова шайка вертеп» «истинный враг всегда живёт внутри нас» глубокомысленно изрёк рыжий калак и немедленно отхлебнул из бутылки «лишь в одном я уверен совершенно точно» сказал грегор и тоже сделал довольно большой глоток «я не убивал жену» «конечно не убивал грег» «ты-то откуда знаешь калак» рыжий похоже слегка смутился «просто знаю и всё» «напрасно ты так думаешь дружище» хрипло и пугающе нелепо прошептал грегор и погрозил калаку бутылкой наполовину уже правда пустой «я убил её» «что ты такое говоришь брат не пугай меня «сколько же можно пугаться калак какой ты однако пугливый что твоя ворона непуганая» теперь я уже всерьёз опасаюсь за тебя» «убил убил» «так а ну-ка успокойся грег» «да убил зарезал убил зарезал как свинью дурочка бабочка ведь просто летит она бесполезна для серьёзных рефлексий и способна лишь отвлекать» «тише тише грег остынь ты нуждаешься в отдыхе и здоровом сне у тебя скорее всего температура и на её фоне бред» «у цветов не может быть дома у них нет температуры комнатной температуры они живут на улице она не вернётся ко мне она вернётся ко мне бабочки полёт где теперь её детские бредни детский лепет там в тумбочке за шкафом посмотрите вазочка стоит на подоконнике в ней живут цветы но у них увы нет дома «вне дома» лу фотография станет напоминанием» «грег слышишь меня» голос соседской шевелюры доносился откуда-то из-за гробовой доски из параллельной реальности из забытого пыльного междуящичного пространства с чертями и крысами «обязательно разберусь во всём а ты пока постарайся уснуть ладно» «они идут за мной калак чтобы убить мусорщик найдёт меня слышишь его тяжёлую поступь шаги командора слышишь» «здесь никого нет грег мы одни» «слышу их крысы крысы он бедного полония они сожрут мой мозг кроты норы дыры повсюду смотрят тоже со всех сторон у тишины много зубов у ночи много глаз а у луны лишь один но ведь и в тишине можно быть вдвоём нужно быть вдвоём в тишине» «спокойно грег спокойно тебе сейчас следует поспать а завтра непременно поговорим ок» глаза безнадежно слипались заботливые умелые руки рыжего соседа поплотнее укутали меня одеялом я наконец уснул провалился в бездну но вскоре разбуженный резким телефонным звонком нехотя с огромным трудом поднялся с постели свалился с кровати на пол почему пол такой холодный и вновь принялся размышлять о нелёгкой жизни белых китов и амурских тигров телефон противно дребезжал прыгал и скакал по тумбочке наверное добряк сосед по даче звонит сообщить моя жена вернулась с любовником в усадьбу а я их там уже зарезал кровь лилась как в фильмах ужасов кровь стекала по стенам капала с кухонного ножа из моего разбитого сердца из горла луизы из разинутого от удивления рта её незадачливого любовника почему он удивился чему здесь удивляться и я сам стоял мёртвый весь испачканный чужой кровью сосед обеспокоен предстоящей уборкой необходимо ещё отмыть кровавые стены и пол столько работы предстоит как же их отмыть срочно купить какое-нибудь чистящее средство желательно подороже телефон звонил и звонил не переставая калака в комнате уже не было ночь похоже глубокая ночь тьма опустилась на город тьма всецело завладела моей душой я снял трубку не в силах что-либо вымолвить… 
… <«Ги. Ты. Почему не брал трубку? Что случилось?» Чей голос можно распознать среди десятков тысяч других. Два года пролетели, проскакали, проползли в мучительных ожиданиях, сожалениях, сомнениях – и вот наконец… «Лу… Ты где?» «В Городе, глупенький. Разве не видишь? У тебя неприятности». «Да. У меня беда. Запутался. Ты срочно нужна мне. Сможешь сейчас приехать? Знаешь адрес?» «Дурачок, конечно, знаю. Скоро буду». «Неужели это и вправду ты». «А ты ждал кого-то ещё?» «Я скучал, Лу… радость моя… Люблю тебя!» «Я тоже. Всегда».
Связь разъединилась. Короткие гудки. Сколько прошло времени? Несущественно. В пьянящей тишине я ещё долго чего-то ждал, с опаской разглядывал притихшую телефонную трубку, мёртвую, как Луиза в моих снах, не в силах поверить собственному сердцу, потом залез под стол, достал нож из тайника, спрятал его под подушку, лёг в постель, не раздеваясь, и приготовился к смерти> …

15

                15 июня

Тема: мне кажется, что вы больны.. не мной..

Привет, Сказочница.
Хорошо, что ты, наконец, встретилась с Профессором. В реальном мире.
В книге появился новый сюжет. Странный. Необыкновенный. Мне даже сначала… Несущественно. Короче говоря. Встретились как-то раз Светляк и Червяк. Светляк спросил: «На кого похожа женщина твоей мечты? Она, наверное, необычная, загадочная, неуловимая, добрая и желанная. Как все мечты». «Вовсе нет. Моя Мечта – вздорная модница. Она примеряет очередную новую шляпку перед зеркалом, щурит глаз, внимательно разглядывает лица и гадает на кофейной гуще. А по ночам вытирает сопливый нос своему безумно одарённому ребёнку». Червяк помолчал немного и мрачно брякнул: «А кто твоя жена?» «Разумеется, Бабочка». «Почему Бабочка». «Бабочки не должны быть одинокими». Вот и славно. Пока они мирно беседовали, загорался Рассвет. Наступал новый день. Мир изменялся. Светило солнце, творилось нечто прекрасное, и реальность вмиг преобразилась: она стала доброй, превратилась в радугу – единую, цельную, вменяемую. В мире как-то сразу и вдруг появилась некая осмысленность. Огромный кусок смысла. Но мы с тобой не… Когда за человеком бежит собака, надо угостить её горбушкой белого хлеба. А если за тобой увязался чей-то Тень – подари ему немножечко света! Свет обычно проходит сквозь чужие тени и делает их более сговорчивыми. Начинают бормотать слова давно и прочно забытой молитвы себе под нос. Маленький Тень побежал за большим Человеком. Он не оставит тебя. Профессор смотрит в Будущее. Учёные никогда не врут и не обижают девочек, живущих в сети. Но не тронь бабочку – в руках она умрёт! Ты веришь ему, а я верю тебе. Вполне достаточно. С ним ты будешь счастливой.
И снова в спешке уезжаю. Убегаю. Необходимо незамедлительно покинуть N***. А ты будь осторожней: сейчас особенно опасно ходить по улицам. Везде тают сосульки размером с горбатую карлицу и падают несчастным пьяницам на голову. Сегодня даже довелось прочесть довольно любопытное объявление: «Осторожно, сосульки!» – сосульки, наверное, поостереглись немного и спокойно пошли дальше. А из динамиков соседней маршрутки доносится рокотом пьяных басов наркоманская песня про галлюциногенный психоз: «Я не могу понять, был ты или не был… ветром по волосам…» Зелёным или красным? Уже не важно. В общем, береги себя, Сказочница, и прости за тот дурацкий флёр, который был наброшен на картину, которой нет ни в помине, ни в камине, у которого ты так любишь сидеть, закутавшись в старый плед, который, наверное, обычно приносит твоя заботливая мама, которая, по-видимому, очень любит тебя и Снежинку, из-за которой вы, похоже, вечно всюду опаздываете. Земля почему-то тоже вертится в разные стороны. И никак нам с тобою не встретиться в нашем маленьком городе, где все мысли разорваны. В клочья.
<и тут я окончательно потерял сюжетную нить и цель своей новой, слепой, из ничего возникшей сказки (или были?), если они вообще могли у неё быть. сюжеты. получился бессмысленный, какой-то хаотический набор фраз. хотел спрятать мысли в шершавые ладони и прикоснуться ими к твоим потеплевшим на морозе щекам, но несказанного не вернёшь. слова-мысли прыгают и ударяются друг о друга, как броуновские молекулы в ведре с паленой водкой. а пить так хочется. глоток воды подайте! и вот что вдруг взбрело в голову. ты не бездарна – бездарен я: никогда не научусь писать красиво и понятно. то ли дело – поэт буковски. действительно,  непревзойденный мастер short story.  вот у кого следует поучиться искусству слова: железобетонными фразами гвозди заколачивает. прямо в мозг. а мозг кипит и радуется. слова и фразы – оголённые высоковольтные провода. великолепные и забавные истории из жизни. что твои сказки на ночь. некто отправился в сортир, прелестно после пива проблевался, лёг в постель, подрочил и уснул. так заканчивалась одна из его волшебных историй. с нетерпением ждём следующих. надеюсь, у нашего величайшего поэта современности будет их ещё очень много.
достойно восхищения!>
с любовью.
странник

                25 июня

В освещении лунном мутненьком
Бог снимает про нас кино.
В.Полозкова

Здравствуй, Сказочница.
То, что я собираюсь поведать в самом ближайшем будущем, тебе очень сильно не понравится. Но смею надеяться, со временем ты отнесёшься ко всему произошедшему вполне адекватно, когда-нибудь… наверно. Следовало вообще-то рассказать уже очень давно, но почему-то не получалось. У меня, видишь ли, накопилось множество дел перед отъездом (я упоминал: опять уезжаю?): подготовка к операции и всё такое прочее… надо закончить кучу всякой всячины, одним словом. Думаю, со мной всё будет в порядке. Тебе беспокоиться не о чем. Да и размышлять тут, собственно, тоже не о чем. На мой непрофессиональный взгляд, ты просто должна забыть сам факт существования странника. Тем более, его нет. Корабль, когда уплывает, разрезает синюю гладь пополам и исчезает за горизонтом. А горизонт прекрасен на закате розового дня. Эффект театрализации. Театр абсурда – это не театр одного актёра. Со мной в главной роли. Это театр волшебных сказок. Главную роль в нашем спектакле сыграла Бабочка. Странники не рождаются на свет без помощи сказочниц. Да, все мы в какой-то мере актёры на неведомой нам сцене. Но что мы играем и во что мы играем. Нелепые игры. Абсурдные мистерии. Спектакли взбудораженного сердца. Апассионаты серебряных глаз. И у каждого своя роль. Моя – ужасна и грустна. Ужасно грустна. А твоя? …
Ко всему прочему, он придумал громоздкую кучку странных, местами печальных и даже незамысловатых историй (странник, ты здоров?); и во всей его безумной карнавализации поочерёдно сменялось множество различных фиглярских масок: страдальца-страстотерпца, пылкого воздыхателя, таинственного незнакомца с тёмным прошлым (а может, и настоящим!), шута горохового, клоуна белой расы из племени человеческого, пьяницы, философа, сумасшедшего, и одно в принципе не исключает другое, etc.:) /Короче говоря, достоевщина продолжается и по сию пору: сначала помешанные, затем повешенные, а потом…:)/ Но ведь маски носил вымышленный человек. Как ему верить? Что ему ответить? /«мяу-мяу» в ответ пищит кошка, «кря-кря» кричит уточка, «гав-гав» говорит собачка, а дети мне лгут, будто с крыши они сбрасывают несчастных одноглазых ворон. моя-то ложь больше похожа на правду! и в небе вороны всегда голодные, голодно-одинокие, и на земле их серые облезлые тушки тоскуют по далёкому лазурному небу:)/
Я сотворил поттеровское заклинание с определённой целью. Во-первых, (здесь пропущено), а во-вторых, – тоже пробел. Потом заполним. Чёрт! А там опять перечёркнуто. Ладно. Возникает вполне уместный и закономерный вопрос: Зачем. Да просто, чтобы ты ничего не поняла. И чтобы ты ВСЁ поняла!:) Кого можно полюбить? Лжецов никто не жалует. Привязанностей избегай! Верёвки порвутся. Износ тканей. Счастье, к сожалению, нельзя доставать из тумбочки по утрам, как чистый носовой платок, или тем более извлекать, как белого кролика, из волшебной шляпы повседневности, из суровых серых будней. И вообще никаких чётких указаний, полномасштабных карт, вдумчивых инструкций для поиска и обнаружения счастья, к сожалению, не существует. Каждый ищет его по своим каналам, своими способами и в тех местах, где, кажется, оно должно находиться. Он появился в твоей жизни. Но до сих пор не ведает… 
С величайшим сожалением покидаю наш маленький северный городок – так уж не сложилось с моей работой, здесь меня больше ничего не держит. Где-нибудь перед самым отъездом отправлю прощальное письмо с занятным рассказом о «внутренней стороне странника». Не будь слишком суровым критиком! Странник не литератор по призванью. Уж ему-то ты простишь всяческие огрехи. Здесь необходимо ещё оформить контекстуальные референции, подыскать теоретические обоснования, практические выводы и доводы, поскольку на смену абстракциям скоро явится самая что ни на есть конкретика…
Я люблю тебя.
Всего тебе самого доброго, моя любимая одинокая белая шляпка:)
Мне представляется, сцена слишком мала, чтобы вместить нас двоих. Один – лишний. Он уйдёт. Кто-то всегда лишний.
Посему удаляюсь.
Твой выход.
странник
Р.S. а «пейзаж» павича тоже, кстати, собираюсь почитать, интересное название, между прочим, хочу и тебе когда-нибудь нарисовать красивую картинку, но я, к сожалению, дальтоник и плохо различаю цвета.
 
                7 июля

И вновь здравствуй, Бабочка, свет очей Сказочница, маленькая Золушка, крошечка Хаврошечка, милая Дюймовочка, сказка в моей жизни, праздник, который всегда со мной, женщина моей мечты, золотая рыбка счастья, одинокая белая шляпка, любимая девочка, живущая в сети! Как там у тебя вообще-то жизнь протекает, а?:) <Всё уже вытекло?> <…> А как здоровье твоих родителей и Снежинки?
Мы вчера праздновали день рожденья новой девушки моего брата (что-то часто он девушек меняет, прямо как валенки зимой, но разве я сторож брату своему:) Короче говоря. В бильярд мы ходили пиво пить. Пить вроде умею, а вот на бильярде… Все почему-то напились <свиньи!>, не успев даже взять в руки кий. И новая девушка моего брата с чего-то вдруг нацепила на правую руку перчатку с левой ноги:) И долго ещё все присутствовавшие оставались в недоумении… Как же теперь прочесть по линиям левой руки то, что написано правой.
Хоть убей – не понимаю выгод пьяного буйства. Противно смотреть на людское непотребство. Присоединившись к остальным просто с перепою и вопреки всякому здравому смыслу, я им, между прочим, веско утверждал: товарищи, надо обязательно революционизировать сердца, внутренне совершенствоваться, возвышать души до усвоения вечных нравственных категорий, моральных ценностей, etc., – а всё остальное, чего они там вытворяли, – суета сует и послабление духа!:) Странник – человек, на самом деле глубоко не пьющий (!) (зачем нам глубоко? – мы мелко плаваем – наша мера на дне тазика!:), – всеми силами старался остановить буйную вакханалию, но кто ж виноват, что судьбою уготовано всем нам по большей части засыпать в объятиях Бахуса, а не Морфея, как положено. И вообще… Если не пить – я начинаю чувствовать! и мне становится очень больно и страшно от своих чувств. Пытаешься утопить в вине печаль, но она неплохо плавает – деревянный кирпич. Да и муха летает, будто наш вертолёт! И из-за чего, собственно, весь сыр-бор. Разве не Губерман (между прочим, твой любимый поэт, а не мой!) велел не верить тому, кто говорит: пьянство – враг рода человеческого. Вообще-то никому доверять сегодня не следует. Жизнь необходимо строить не на доверии, а на фактах! Поэтому вечером опять встречаюсь со своими старыми школьными друзьями (что-то зачастили в последнее время – никак спроваживают меня грешного на тот свет потихоньку) и заранее предчувствую: когда наступят тяжёлые дни Страшного суда, придёт время суровых испытаний для наших бывших дорогих сограждан, на мизансцене последнего бурного спектакля появится мой обугленный белоглазый скелет с полупустой бутылкой пива в руке:)
Ничего вразумительного не могу сообщить по поводу джаза, блюза и театра. И в живописи тоже не разбираюсь. Да и в музыке. Медведь постарался. Не грузи ты меня бога ради всякой-разной ерундой! До смерти уже загрузила, капустница-злоумышленница! Какими только сказками не пичкала меня любимая Сказочница – даже стыдно стало: я ни черта не знаю (а не слишком ли многого ждут от человека с двумя классам сельской школы за «плечьми», хоть и с отличием – попрошу учитывать!:) И мысли ползают по мозгу ядовитыми жуками по навозной куче, если стараюсь постичь тебя. Любишь поговорить на языке кави-кави :)) /а я не знаю ничего, но обо всём:)/ Кстати. Один умный человек (уже не помню, правда, кто именно) утверждал: мы не знаем, знаем ли мы что-нибудь или ничего не знаем, и вообще, существует ли что-нибудь или нет ничего. Тяжело жить на свете! (Когда ничего не знаешь.) Или наоборот.
Древняя мудрость индийцев гласит: всё Майя – покрывало обмана. Застилает зловещим туманом глаза смертным, запудривает им мозги и заставляет видеть мир, о котором нельзя сказать – ни что он существует, ни что он не существует; ибо он подобен сновидению, подобен отблеску луны на балконе, его Ромео издали принимает за женщину своей мечты, а странник – за… За что же именно принимает странник мир, история индейцев племени Майя, к сожалению, умалчивает… А всё-таки хороши поганцы Майя! Чуть не погубили нас всех. И что им там не сиделось, не жилось спокойно? Нет, вдруг решили календарным искусством заняться… Извини, отвлёкся. Так вот… 
Но здесь надо принять во внимание следующее обстоятельство. Другой какой-то (тоже, наверное, умный человек, ты не считаешь?) – в свою очередь – заметил: «С уверенностью можно утверждать лишь одно: нечто произошло». А вот что, где, почему – какая разница? Когда я ничего не знаю – воображаю обычно всякие ужасы. Ужастики самозабвенно смотрю. И тебе советую – помогает расслабиться, отличный релакс для утомлённого мозга!:))
Кстати. Я, строго говоря, в своих воззрениях придерживаюсь западной культуры, но, – помня о твоей предрасположенности к восточной, – высылаю маленький подарок – цветочек аленький:) – любимые хайку. Человеческие сердца стремятся к гармонии. Когда же наконец Восток станет Западом, а Запад превратится в Восток. Уже почти.
Надеваю халат.
Сестра, зачитайте больному
Его права.

Принимал пациент
Удары судьбы, как таблетки –
Всегда запивал.

Женщина за рулём.
Как же ты ведёшь машину,
Японская мать?

Признан виновным самурай Р.,
Но, с учётом смягчающих обстоятельств,
Приговорён к харакири условно. (с)
целую твои ручки, любовь моя:) /ручки любимой золушки/.
странник

                15 июля

Глаза – у самого лица – любимая – не твоя вина, что я стал немного твоей тенью, твоим отзвуком, – судно, когда плывёт, всегда рассекает волны, смотри, как красиво –
Хулио Кортасар

Солнышко, здравствуй-здравствуй, лягушка-путешественница!:)
Она далёкая и близкая – объездила весь мир – а ещё рвётся в Париж зачем-то. Ну её, эту Францию – не до неё сейчас!
Дурманный кальян из Турции, сладкие пирожки из Дании, глупые стишки из Японии, чукчин варган из Якутии, разноцветные камешки и ракушки с дальнего морского, кажется, сицилийского берега, песочные замки из Швеции… Да ты, Бабочка, весь мир уже облетела! (Пожалуй, с моря тоже прихвачу ракушки. Для матери. Она их любит.)
Вот смотрю на тебя – живую, улыбчивую, чужую-родную – и мысли звенят рождественскими колокольчиками Санты в зимних морозных сумерках (видишь: даже снег опять пошёл в тон моему неожиданно-радужному настроению). Ты красивая. Beau comme le soleil,  май флёр де лис:) Ни влюбиться в тебя, ни поймать. На фоне лазурного неба одни отражения прячутся в других. Словно в зеркале появился дивный новый мир. Открылась правда, звезд полна. Планета. А что обычно делают зеркала, когда остаются одни? – Размышляют о вечном? – Нет, не знаю. Всё уже было когда-то, вот только не вспомню когда:) Со мной ли? Тоже не помню. Думаешь, Модильяни лучше бы нарисовал такую картинку. Кто бы справился с твоей красотой. Я не умею рисовать.
А не найдётся ли у тебя ещё случаем какого-нибудь осколка, например, прошлогодней осени, или позапрошлогодней весны, или, скажем, поза-позапрошлогодней зимы. Соберём мозаику из старых разноцветных камешков – и она останется страннику на память о его Сказочнице (фигурально выражаясь:)
Невероятно! Unbelievаble! Раскидываю умом – и ни тпру ни ну!:) Чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия. Да не во сне ли всё.
Операция моя прошла успешно (во всяком случае – удачно!): осталась целая одна нога, а могли бы отрезать обе (шутка!).
; У меня много недостатков, но жадность не из их числа.
Кстати. Жадность не порок, бедных людей не бывает, бывают жадные.
И опять последую за Керуаком: отправляюсь навестить больную бабушку. Тётю Пчёлку. Можно ведь и тебя с собою взять, но ты откажешься. Жаль! Не знаю, когда вернусь.
с любовью.
Навеки ваш – 
…
Р.S. а глаза у тебя красивые!

                26 июля

Солнышко, здравствуй. Прости, не захожу в чат и не пишу: слишком много дел накопилось перед очередным отъездом. Вот вчера, например… думалось, мечталось, виделось, гадалось, хотелось, не терпелось, предпринималось и предполагалось вечером часок-другой отдохнуть за компьютером, так нет же… Пришли какие-то люди, назвавшиеся моими друзьями, да не одни пришли, а с бутылками, хоть и не с пустыми слава богу, но всё-таки… Я – им: «Нет, товарищи, так мы счастья не достигнем!» Они – мне: <вырезано цензурой> <…> я им: <тоже ещё вырезано> … В общем, сели мы шумною суровою толпою после полуночи за круглый стол переговоров и по совету миролюбивых соседей дружно принялись из немытой посуды хором отхлёбывать свет луны. Луну ведь тоже можно пить! Наркологи, между прочим, по этому поводу говорят… А что по этому поводу говорят наркологи, дай кто-нибудь памяти?.. Памяти никто не дал. Кого сегодня волнует мнение наркологов? Сегодня никого не волнует мнение наркологов. Ещё вдобавок один нехороший человек за стенкой зачем-то вырубил мне интернет – а жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая… <опять вмешалась цензура!> :) Меня лично волнует мнение только моей Бабочки. А вот что Сказочница на самом деле думает по поводу странника – до сих пор не ведаю. Жаль, мы не можем встретиться, сходить вместе в кино, еtс. Мне бы очень хотелось, но невозможно, ты же знаешь… Бабушка сильно расстроилась, поскольку я не могу тебя поцеловать лично (от её имени, разумеется). Можно подумать, я собираюсь тебя чем-то заразить, чумой, например. Ты действительно не догадываешься, в чём здесь проблема? Что именно рассказывать перед отъездом? Думаю-думаю: не станут ли мои откровения для тебя слишком сильным шоком. Как бы в уме не повредиться от них! (Я-то уже повредился.) Мы в своей жизни никогда не перестаём удивляться. И ужасаться. Интересно, сохранила ты или нет наиболее странные из моих писем. Прочтёшь в новом свете. Не в солнечном, а в бликах луны. Не в сумраке, а в полумгле. Угадаешь истину. А ложь скрывается под ней. Правда – лишь шелуха. Не все дороги ведут к истине. Никому не показывай бел;к. Желток можно есть. Доктор сказал на днях. Мне уже лучше. А тебе? … Расскажи, чем ты жила, любовь моя, все недавние дни. Встречалась, наверное, с Профессором. Хорошо. Перед отъездом мне важно узнать: Бабочка летает не одна. Счастье постучалось в дверь. Нельзя держать его на пороге! Затопчет всё грязными ногами. У нас круглый год снег и грязь. Маленькой Снежинке – привет и поцелуй в щёчку (не от моей бабушки, а от меня, разумеется!). Мы обязательно встретимся с тобой в другом мире. Много раз. Даже ветер не в силах помешать нашим встречам! Даже снег не залетит в наши сны. Сказочница – лишь одна. Странников – миллионы. Не каждому путнику посчастливится поймать божественного светлячка. Без преувеличений. (Не люблю преувеличивать! А иногда приходится.) Не знаю я, где бабочки порхают, но милая ступает по земле. Мы уже встретились. Однажды. Реальность и мечты – совершенно различные понятия. Как подданные и Государь.

Вот наш мир. Он печален и прекрасен.
Жизнь не вечна, но так щедра на радость:
У реки в горах слушать шум дождя,
Слушать ветра шум в лиственничной роще.
Руку крепко держать твою – в своей;
Ловить отзвук твой, запах волос вдыхать
И смотреть в зеркала твои,
Отражающие нашу Вечность,
Вечно юный полёт Луны,
Изменчивой, как рябь на воде,
Как ребёнок, играющий в траве.
Да. Меняется всё вокруг.
Но прекрасен безумный мир,
Если в нём есть печаль и ТЫ…

Очень жаль. Зачем я украл чужие мысли и добавил к ним свои собственные. Подмешал снотворное в крепкий чёрный кофе. Не знаю, что на меня сегодня нашло. Головные букашки шкворчат кусочками свинины на раскалённой сковородке. А капли жира разлетаются повсюду. Сальные пятна на серых стенах. Я опять испачкал штаны прогорклым жиром своей внутренней тоски. Двоюродная сестра вселенской скорби. Рубашка помялась. Уж лучше говядина. Но она дороже! Чувствую, ведь так любить нельзя, как я люблю, ведь так любить – без умно… Простишь ли ты меня когда-нибудь? Впрочем, неважно. Целую твои ручки, Бабочка. Между делом, ручки моей любимой девочки. Я вас люблю безмолвно, безнадёжно…:)
Навеки… –
…

                5 августа

Тема: и снова вверх по ведущей вниз лестнице..

Привет…
вот сижу готику смотрю люблю ужастики и триллеры особенно психологические фантасмагорические остров проклятых дом грёз etc отличные фильмы кажется ты права всё в нас и спорить даже не собираюсь уже вижу тень твоей улыбки блуждающую в лазурном небосводе вместе с туманными сиреневыми облаками но ухватить её ещё пока не в силах мешает кто-то а в окне осенённая зеленоватым мерцаньем одинокой луны искрится печаль бытия и внутри меня такая пустота поселилась каким смехотворным мрачным и ненужным представляется всё что ни есть на свете нет не гамлету мне представляется зато у тебя богатый внутренний мир ты много читаешь слушаешь музыку классическую увлекаешься живописью ты необычная девочка бабочка необыкновенная редчайший вид наверное не сумею правильно объяснить но по-моему я всё время только об этом тебе и говорю иногда правда перестаю понимать что говорю и что надо сказать дальше рассудок с недавних пор превратился в решето мысли плавают в мозговой жидкости дохлыми мухами в бочке с протухшей водой не понимаю творится у меня в голове одна мысль выплыла на поверхность хочу её поймать удержать и записать для тебя но вдруг ничего уже не могу вспомнить мучительно пытаюсь но всё равно не получается остаются лишь зелёные тени зелёные капли дождя он не плачет а дарит людям радость разбрасываю взгляды по углам своего улиточного домика бабочек здесь маловато м а р г а р и т а окно закрыто они не залетят но ведь ты не забыла какое красивое имя никогда не знаешь заранее где встретишь свою половинку и когда как скоро её потеряешь и почему её почему почему ничего предугадать нельзя так много почему и зачем будущее нам неведомо оно ведь нигде не записано мы даже не знаем сколько у нас будущих но я всё же я я не-я хочу кое-что уяснить напоследок кое-что из чего-то что помогает людям становиться счастливыми если человек умирает от одиночества в этом всегда виновата любовь но от одиночества нельзя умереть убить может только любовь страшная правда моя правда очень сильно тебе не понравится но сказать её необходимо иначе не иначе тем паче любимой женщине нельзя лгать уйти не рассказав самого главного уйти не объяснив до какой степени она теперь не чужая родная бабочка уйти уйти не пожелав друг другу счастья земного и небесного за пределами нашего понимания остальное несущественно а девочка твоя вся в маму маленькая маргаритка дочь ангела потомственный ангел рождественская снежинка ребёнок коего у меня нет вырастет станет счастливой точно знаю не спрашивай откуда просто знаю и всё не слишком балуй её и чтоб никакой одинокой сущности ничего в детях не смыслю знаю только про какие-то бездомные цветы за ними будущее и цветов тех мне не видать из-за болезни которой даже на картах медицинских теперь нет но данное обстоятельство к делу не относится береги себя любимая te amo
никто
P.S. а бабочкой ты, конечно же, станешь. станешь. когда-нибудь… наверно…
Под низким, белым, бесконечным небом,
           Иль много позже, много дальше,
           Не знаю что, не понимаю как,
           Но где-нибудь, когда-нибудь, НАВЕРНО…
/Г.Адамович/

Нечто произойдёт!
Но зачем, радость моя? Ты не сможешь делать людям добро, будешь порхать крыльями до изнеможения, мотаться из одного конца света в другой, вызывая тайфуны и землетрясения – одинокая, неприкаянная сущность. Бабочки в конечном счёте так же смертны. Тоже умирают. Но любят читать Басё и городить всякую чушь. Несуразица. Где здесь смысл. Или он всё-таки есть? Зачем я так активно стремлюсь вернуть её обратно в реальный мир. Почему бы не оставить тебе твоё «мотыльковое бытие» по ту сторону добра и зла, причины и следствия, времени и пространства, жизни и смерти, луны и солнца. Наверное, поэтому сам он бабочкой никогда уже не станет.  Напрасно ждёт холодными ночами свою мать Червяк в соломенном плаще. Он живёт в стране вечной Зимы, где странник, бредущий по бесконечному снежному полю, тащит за собой тяжёлый камень. Который. Обрушивается на голову. И Бабочки им обоим только снятся. Мне кажется, червяки не умеют разговаривать. Может, они общаются с помощью телепатии. Но разговаривать – совершенно не умеют! Надеюсь всё же, у меня когда-нибудь вырастет свой собственный маленький садик, где все червяки будут превращаться в бабочек. Но всё, пожалуй, слегка отдаёт «молчанием ягнят»…:)?! Пойду лучше снеговика лепить… Будь счастлива!

16

Он сумасшедший –
Он бредит о жене похороненной!
«Пир во время чумы»

Я, однако, не скажу, будто все иллюзии или бред нашего ума нужно называть сумасшествием
Эразм Роттердамский

Что творится на страницах нашей книги, ума не приложу. Ужас! Ужас! Безобразие! Чистой воды галиматья!! Зря вы не послушали моего совета и залезли во вторую часть. (Зря я вообще решил написать вторую часть. Беды не миновать!) А если так подумать… и первая-то была не намного лучше. Чего уж теперь говорить. Но там хоть бабочки летали. А тут одни червяки да крысы… Однако не будем забегать вперёд, друзья! Возможно, в скором времени некоторые, особливо нелепые детали прояснятся, и мы наконец увидим свет в конце тоннеля, отчётливый и яркий (вне зависимости от длины тоннеля). Или даже слетаем на Луну. А иначе ждёт всех нас самая обыкновенная катастрофа. Умственная. Без преувеличений. К а т а с т р о ф а!
«… Они явились на рассвете. Сначала их вошли трое. Уравновешенный подтянутый Альфред с грустной усталой лысиной в своём нелепом синем галстуке чудовищно непомерных размеров, слегка съехавшем набок. Когда же он успел так облысеть? Пучеглазый Снуп с приоткрытой любопытной пастью и вываливающимися из глазных орбит белк;ми. И суровый бородатый Уборщик Боб в равнодушно-белом комбинезоне Мусорщика. «Грегор, настало время серьёзно поговорить», – торжественно обратился ко мне Бородач. А где его швабра? Он сегодня за двоих, что ли. «Да, Грегор, пора переезжать отсюда. Мы пришли помочь тебе собрать вещи», – печально добавил лысый уравновешенный Альфред и нервным движением руки поправил скособочившийся непомерный галстук. Галстук сразу резко «уехал» на другой бок. Снуп ничего не сказал, лишь ещё больше выпучил свои маленькие белесые глазёнки и безразлично влепился ими в меня. Ага. «Я с вами никуда не пойду». «Грегор, не надо капризничать. Дом идёт под снос. Ты же знаешь. Мы не можем оставить тебя здесь, брат», – продолжал увещевать лысый Альфред грустным усталым голосом, печально потирая потную лысину. «Не подходите ко мне! Я невменяем и за себя не отвечаю!!» – достаю из-под подушки нож и отхожу к окну. «Грегор, успокойтесь, пожалуйста. Откуда у вас нож?» – надменно спросил бородатый Боб неприятным дребезжащим голосом. «Убирайтесь из моего дома, а не то пожалеете!» Я принялся звать на помощь Калака, орать во всю глотку, прекрасно осознавая: одному с тремя не справиться. И что-то, наверное, ещё осознавая, но уже не столь прекрасно. «Где Зиновьев? – сухо обратился Уборщик Боб к пучеглазому Снупу. Тот выпучился на него, но ничего не ответил. – Найдите его немедленно!» Пучеглаз стремительно выскочил за дверь. «Грегор, отдайте нож», – строгим и, как мне показалось, даже несколько презрительным тоном потребовал бородатый Мусорщик. «Убирайтесь! Когда! Убью! Зарежу! Свинью! Опять! Калак!! Калак!!» – продолжал тем временем кричать я в исступлении, отрывочно и бессвязно. Бородатый не спеша достал откуда-то шприц и танком двинулся в мою сторону. Половица скрипнула под его суровым башмаком. «Даже не думайте», – рявкнул я разломившимся пополам голосом, взмахнув ножом. Бородач притормозил. Странно. Неужели боится? Бред.
Все молчали. Никто не шелохнулся. Атмосфера постепенно накалялась. Становилась нервной и взрывоопасной. Посещение моих гостей приобретало явный драматический характер. Не понял, сколько прошло времени. Дверь вдруг снова отворилась. В комнату услужливо пролез пучеглазый Снупик, а вслед за ним, несколько запыхавшись, вбежал рыжий Калак в белом накрахмаленном халате. И когда он успевает его крахмалить? «Доктор Зиновьев, потрудитесь, пожалуйста, объяснить, откуда у пациента взялся нож?» – строго спросил у Калака суровый Мусорщик. «Я… – Рыжий, похоже, впал во временное умственное замешательство. Он широко разинул бурую пасть и ошарашенно переводил взгляд с меня на Уборщика Боба. Я и сам стоял ошарашенный, в бешенстве продолжая размахивать ножом, как сумасшедший. Да я и был сумасшедшим, судя по всему. – Не понимаю… Д., наверное, …» «Не следует перекладывать на других ответственность за свои ошибки, доктор Зиновьев! – брюзгливо проворчал строгий Бородач, недовольно сверкнув пытливыми чёрными глазницами в сторону притихшего Калака, стоявшего теперь не только с раззявленным рыжим ртом, но и с довольно виноватым видом. (Я понял по его шершавым ладоням: он их всё старался куда-то припрятать. А прятать-то некуда! Карманы дырявые.) – Это была ваша работа, и вы с ней не справились!» «Калак, ты что же, с ними заодно? – догадался спросить наконец у рыжего (а то, похоже, про меня все начали понемногу забывать). – А я считал тебя своим другом…» Стоит ли вообще начинать дружбу с кем-нибудь. Чревато последствиями. Не проще ли завести собаку. Не предаст! «Успокойся, Грег, отдай нож. Откуда он у тебя? И меня зовут не Калак, ты же знаешь…» «Не подходи, чёртов псих! Предатель!! Убью!!!» «Грегор, вы находитесь в психиатрической лечебнице, – сурово и непреклонно произнёс Мусорщик Боб. – У вас здесь нет ни друзей, ни врагов. Только медицинский персонал и другие больные. Отдайте, пожалуйста, нож или нам придётся прибегнуть к более радикальным мерам, что, по правде сказать, следовало сделать очень давно». «О чём вы, Боб?» – нельзя сказать, будто бы слова Мусорщика прозвучали в моём сознании так уж неожиданно: давно, между прочим, подозреваю о своём безумии. Но такое! Психиатрическая лечебница. Чертовщина какая-то, ей-богу! Дьявол потешается надо мною. И черти бегают повсюду. Размашистый цокот их копыт слышу даже пятой точкой. Они и по ней, видать, пробежались. Чудеса Вселенной поистине не имеют границ. «Грегор, вы живёте здесь уже два года. – Строгий раскатистый бас Бородача болезненно отдавался в ушах. Ржавые гвозди-слова кто-то в мозг вколачивал. – Оглянитесь вокруг. Больничную палату вы принимаете за свою квартиру, а других больных и медперсонал – за коллег и соседей… – Уборщик Боб спокойно продолжал вбивать в мои барабанные перепонки бессмысленные слова и нелепые фразы. Разрозненные звуки – гвозди, превращающиеся в слова, которые сами собой развёртывались в абсурдные предложения. Он явно работает не по призванию. Ему бы плотничать! Вольный Плотник. Что-что он сейчас говорит? Удивлённо прислушиваюсь дальше: – …сам потакал вам долгое время и теперь жалею. Даже позволил занять свой бывший кабинет. Так не может дальше продолжаться. Здание действительно старое: построено ещё в начале прошлого века, его будут сносить. Пора переезжать в новый корпус, Грегор. В новый больничный корпус». «Невозможно! Что вы говорите, Боб?!» – действительно, невозможно! И ведь даже не со мной происходит. Я был несколько обескуражен и решительно не понимал почти ничего из происходящего.
«Грегор, вероятно, кое-что вновь покажется бредом, но, поверьте, разговор у нас с вами идёт уже не в первый раз…» <А куда идёт разговор?> «Безумно больной пациент, – в сердцах перебил я бородатого Мусорщика, – свободно разгуливающий ночи напролёт по психиатрической больнице, праздно шатающийся медперсонал и врачи, распивающие спиртное со своим подопечным. Слушайте, а вам не кажется, что это уже чересчур, Боб?!» – заорал я, продолжая размахивать ножом, теперь уже, правда, скорее по инерции. «Грегор, никто вас не поил, – уверенно и твёрдо заявила строгая борода Мусорщика. – Мы действительно давали вам успокоительные под видом спиртного. Только так можно было вас утихомирить. Вы сейчас находитесь в воображаемом мире своих фантазий. Присмотритесь внимательнее. Видите решётки на окнах? Зачем они, по-Вашему, нужны на четвёртом этаже. Или вы замечаете лишь желаемое. А зовут меня вовсе не Боб. Я – профессор Борис Абрамович Бернштейн, главврач клиники и ваш лечащий врач по совместительству. Сокращённо, правда, Боб, но то вы сами себе придумали. Грегор, поймите, вы наделили медперсонал вымышленными именами, очевидно, позаимствованными бог знает откуда. [Бог знает? Чёрт уж точно знает!] Тоже своего рода психологический защитный механизм, посредством которого человек иногда получает возможность вымещать из сознания травмирующие воспоминания. Результатом вытеснения прошлых событий часто становится тот факт, что личность начинает пребывать в фантазийном мире, живя чужой жизнью и скрывая настоящие чувства не только от окружающих, но и от себя», – спокойно и монотонно продолжал вещать Боб-Бернштейн, медленно, но верно и угрожающе, угрожающе верно надвигаясь на меня с огромным шприцем в руке. На какой-то момент почудилось даже: шприц, да и сам Мусорщик, оба начали стремительно увеличиваться в размерах. Чёрт знает что творится сегодня в наших психушках! Нигде порядка нет. И до беды недалеко. Километра два всего. «Вымышленные имена? Нет… нет! и нет!! О чём вы? Обыкновенные прозвища. Не более», – неуверенно пытаюсь возразить Бобу, в страхе прижимаясь спиной к подоконнику. «Замечательно! – слегка оживилась вдруг грозная борода (хорошо, хоть не грязная!). – Тогда назовите их реальные имена. Кто они такие?» – Уборщик неопределённо и несколько раздражённо махнул не оборачиваясь рукой в сторону Снупа и Альфреда. Пучеглазый по-прежнему таращился, приоткрыв рот и вывалив глазья. Лысый с грустным видом продолжал задумчиво потирать свою блестящую от пота печальную лысину. На меня он, впрочем, не смотрел. Выходило что-то немыслимое.
Сознание на мгновение затуманилось. Воздуху в лёгких будто бы  недоставало. Нечем дышать. В замешательстве уставился на мрачную, усталую лысину омерзительно уравновешенного Альфреда. А страх и тревога между тем нарастали. И откуда они берутся? «Постарайтесь сосредоточиться, Грегор! – брюзжал где-то на заднем плане противным скрипучим басом Мусорщик. Смысл его слов едва доходил до меня. – У вас уже есть вся необходимая информация. Теперь нужно вытащить её из своей памяти». «Как же… как же он мне сказал? – растерянно бормотал я. – Прокопенко?» «Правильно! – неожиданно обрадовался Бородач. – Прокопенко и Тарасюк. Студенты-медики. Работают у нас санитарами. Доктора Зиновьева тоже прекрасно знаете. Врач-интерн. Обычно дежурит по ночам». «Кто-то же должен за тобой приглядывать, Грег», – весело обратился ко мне рыжий Калак-Зиновьев в неизменно белом накрахмаленном халате и с неизменно раззявленным ртом, активно почёсываясь, позёвывая и подмигивая. Ну его к чёрту, дурацкого Калака! Надоел. И живность блохастая тоже. И халат.
Я невольно опустил нож. Страх на секунду отступил. Комната вдруг начала менять свои привычные очертания. Преобразовывалась на глазах. Опять мескалиновый кошмар? Не похоже. Чёрт подери. Не кошмар, а реальность! Только вот какая именно реальность. Моя ли. Не моя ли. Обшарпанные стены с неким зловещим скрипом, жутким воем и треском угрожающе надвигались, белый потолок стал опускаться всё ниже и ниже, пытаясь размазать меня по полу, вдавить, вжать, уничтожить, словно букашку какую-нибудь. Да я и стал букашкой, судя по всему!.. Очень сильно спятившей букашкой. Действительно, чёрт возьми, появились откуда-то ржавые решётки на окнах. А почему они ржавые? Несуразные мысли потекли, полезли, водопадными потоками устремились в голову, как голодные муравьи на запах сладкой аппетитной булочки с корицей. Свежеиспечённой. Люблю такие булочки. (Спасибо, хоть я не на диете! А вот Алексу не повезло. Так ему и надо! Засранец.) Стол исчез – на его месте появилась старая плешивая тумбочка. Стакан с водой стоит на тумбочке. Жирная муха медленно и лениво ползёт по мутному граненому стеклу, треснутому пополам. Начинается очередная глава моего бесовского романа. Когда же закончится роман?! <И стаканы ужасно себя ведут!! Вы разве не видите??>
«Не может быть, – тупо повторяю, – всё из-за жены? Думаете, я убил её? Потому упекли сюда». «Нет, Грегор, не поэтому». «Я не убивал свою жену!» – бешено кричу. Да что со мной такое? Откуда вдруг столько злобы. Бес вселился. Или? «Грегор, мы знаем». «Нет! Убил! Помню, убил!!» «Вы никого не убивали». «Конечно, не убивал. Вчера ведь говорил с ней». «Мы вам верим, Грегор». «Тогда почему я здесь?» «Отдайте нож, и побеседуем». «Нет!» Недоумение всё нарастало. Бешенство тоже. Начинаю терять контроль над собственным телом. Даже страх отступил перед яростью. «Грегор, вас привезли сюда два года назад в состоянии глубокой кататонии, – безразличным тоном начал вещание Боб-Бернштейн, а строгая, уверенная борода Мусорщика значительно закивала в такт его словам. – Первоначальные прогнозы выдвигались крайне неутешительные. Иногда кататонический ступор может длиться несколько лет. Конец его, как правило, – тяжёлое слабоумие и даже смерть. Нам, правда, в скором времени удалось купировать припадок, но, к сожалению, прежний человек, каким вы были ранее, перестал существовать, вместо него родился новый: он видел мир уже совершенно другими глазами…» «Значит, всё из-за жены, – злобно прервал я его. – Я убил её!» «Грегор, у вас никогда не было жены. Вы не могли её убить. Нельзя убить того, кто не существует. Луиза – плод вашей фантазии. Мне искренне жаль, Грегор!» – усталым, несколько раздражительным тоном закончил бородатый Боб-Бернштейн свою на удивление короткую, но убийственную тираду.
Наступила оглушительная тишина. Сначала уверенным шагом вошла в комнату, а затем наступила кому-то на ногу. Двумя лапами сразу наступила. Двое в белых халатах врачей и двое в синих формах санитаров равнодушно смотрели поверх меня. Что они разглядывают? Ржавые решётки на окнах? Жирная муха ползала по мутному стакану. Стекло треснуло пополам. Чёрт подери. У них тут нормальной посуды не осталось, что ли?! В самом деле. Ну бред же! Полный бред. Ни в какие ворота не влезающий. Абсурд новой реальности заголосил во всю мощь своей луженой глотки. Затылок мой слегка онемел. Ног под собой не чувствовал. Молча стоял, лихорадочно озираясь по сторонам и остолбенело разинув рот. Руки мелко задрожали. Часы затикали громче обычного. Часов, правда, в палате нет. Но что-то в голове совершенно точно тикало. И в палате совершенно точно что-то находилось. Нечто. Внутри моей памяти кто-то словно затеял грандиозную перестановку – это уже больше не мой дом, не моя голова; где здесь кого искать, ума не приложу. Похоже, опять завелись крысы. Грязные, вонючие, жирные крысы. Мусорщик отрезал лопатой одной крысе хвост, она истекает кровью, визжит от боли, в бешенстве мечется повсюду и грызёт мозг изнутри; а зубы её громко выстукивают, выклацывают, выхаркивают вместе с кровью моё имя. «Грегор! Грегор! Грегор! Что ты делаешь, Грегор! Мы поймаем тебя, Грегор! Мы уже близко!! От нас не убежишь!!» Кто вы,  таинственные «мы». В разыгрывающейся партии было, пожалуй, нечто… Нет, не могу подобрать подходящее слово. Мозг опять бьёт чечёткой какой-то загадочный код Морзе – его я не в силах расшифровать. Надо хотя бы попытаться. Слишком уж всё запуталось… Допустим, если сейчас мы расставим все точки над i, сразу следом понадобится проделывать то же самое с точками над ё. Их-то кто будет ставить?! По ходу разберёмся. Или  нет. А чечётка, кстати, интереснее, чем ча-ча-ча. 
И по-прежнему все молчали. Продолжали упорно молчать. Смачно. Молчание переломило мне хребет пополам. Молчание потопило все корабли в округе. Все проклятые крейсеры «Авроры». «Кто из нас двоих сумасшедший, Боб? – не я наконец-то спросил, а Грегор. Какой Грегор, тоже спросите вы. Теперь уже совсем другой Грегор. Правильно, Алекс! Я спросил, а не ты. Вот и помалкивай. – В ваших утверждениях отсутствует доказательная база. Мне вчера звонила жена. Мы говорили с ней. Как сейчас с вами». «Грегор, вы никогда не были женаты. У вас даже телефона нет. Здесь стоит внутренний аппарат, соединяющий только с сестринской, но в связи с переездом он уже две недели отключен. Да и сестёр не осталось в наличии. Очередные отпуска, понимаете ли. Сейчас дежурят только медбратья». «Не верю! Вы – чёртов лжец!!» – безумная ярость вновь схватила за горло. Раненая крыса с завидным аппетитом доедала мозг. Ни разу не подавилась, окаянная! «Грегор, успокойтесь, пожалуйста, не надо кричать, – строго и повелительно потребовала серьёзно настроенная борода. – Луизы не существует». «Не смейте произносить её имя!!» За путаницей ощущений, за обрывками слепых мыслей и желаний я даже не сразу понял, что произошло. Кто-то отнял у меня право выбора. «Грегор, не заставляйте меня применять к вам суровые меры. Не хотел бы…» «Не вздумайте, Боб! Или я прямо сейчас перережу себе горло!! Уж лучше умереть здесь. Вместе с домом». «Успокойся, Ги! – неожиданно вмешался рыжий Калак-Зиновьев всё ещё с разинутой пастью. – Давай всё обсудим цивилизованно». «Не смей меня так называть, никчёмный хренов докторишка!!» «Грегор, – вновь строго и надменно обратился ко мне бородатый Боб-Бернштейн, видимо, решив сменить тактику, – подумайте сами… Вас часто мучают кошмары. Может быть, именно поэтому вы постоянно убиваете жену во сне: её не существует в реальном мире, и ваш мозг пытается вам это доказать». «По-вашему, я выдумал себе жену? Я… где же… полный псих?!» «Нет, Грегор, вы не псих, но если болезнь будет развиваться и дальше по такому нежелательному сценарию, вы можете полностью потерять свою личность и навсегда застрять в воображаемом мире бредоподобных фантазий. Наша первоочередная задача на сегодняшний день – вернуть вас в реальный мир. Воображением всегда можно управлять, Грегор, но вы, к сожалению, используете дар ложной памяти. Вы помните события, которые в действительности не происходили. Где хотя бы одно доказательство существования вашей жены?» Он что, совсем больной? Маловероятно. Но над тактикой ему явно следует поработать. Проклятый Мусорщик. Шут, переодетый Могильщиком. Нет у него чувства тактики. Покойникам и стратегия ни к чему. «Я знаю, где живёт её мать. Могу показать». «Нет, Грегор. Она живёт лишь в вашем воображении. Как и сама Луиза». Да, такой точно не понесёт мне красные валенки в снежную бурю. И вряд ли тоже я их у него попрошу! «А девочка. Мёртвая девочка на снимке? – пропищал я чужим голосом. (Мой голос уже не мой голос, и я, похоже, уже совсем не я. Но если я больше не я, то кто я? – Не знаю, Грегор. – Ну и чёрт с тобой, Алекс! Вечно ничего не знаешь. – Ох, молчал бы лучше, дружище. Поехали дальше.) – В Париже Луиза… Её глаз! Один глаз… живой, а другой…» «Грегор, вы никогда не бывали в Париже. И вообще ни разу не выезжали за границу. А та якобы фотография, что хранится в вашей в тумбочке, – на самом деле всего лишь старая рождественская открытка. Посмотрите и убедитесь сами, если желаете». «Не верю. Вы украли её! Подменили!! Как вы вообще узнали о ней». «Грегор, мы все очень устали, – утомлённо и раздражённо рявкнул Мусорщик. – Санитары дежурят двое суток подряд без отдыха. И к тому же меня ждут другие пациенты. Предлагаю перенести наш разговор на завтра, когда вы немного успокоитесь…» «А тот толстяк, кто это был? – вспомнил я вдруг ни к месту. – Он нереален? У меня галлюцинации». «Нет, Грегор, Д. не галлюцинация, – печально прогнусавил Боб-Бернштейн и почесался. – Он пациент нашей клиники. Живёт здесь уже очень давно и не представляет абсолютно никакой опасности для окружающих. Мы иногда позволяем ему свободно передвигаться по больнице в любое время суток и общаться с другими… посетителями». «Так он сумасшедший? – от удивления я вытаращил на бородатого Уборщика не свои, а чужие, слегка закосевшие, затуманенные глаза. – Но мы разговаривали. Он гораздо более вменяем, чем вы все, вместе взятые!» «Д., конечно, мог беседовать с вами, Грегор, но дело в том… поймите, он искажённо воспринимает окружающую реальность и самого себя, – строго и наставительно увещевала меня борода Боба-Бернштейна. – Д. не верит, что мы все существуем». «А мы существуем?» «Грегор! Перестаньте, пожалуйста… При такого рода заболевании пациенты часто испытывают трудности идентификации другого человека. С тем же успехом Д. мог бы разговаривать со столом или со стеной. «Живой» собеседник не обязателен. При шизофрении часто наблюдается тенденция к философствованию. Он живёт и существует лишь посредством своей причудливой философии. В полном отрыве от реального мира». «Тем не менее… Хочу поговорить с ним!!» – почему-то ору опять не своим голосом. «Не постесняюсь заметить, сейчас не самый подходящий момент для беседы с другим пациентом, Грегор», – величественно-небрежно бросила важная борода Мусорщика. «Хочу его увидеть! Дайте мне поговорить с ним!! Немедленно!!!» – тупо повторил я зачем-то.
В ненавистной затянувшейся игре наступила пауза. Все молчали. Никто не двигался. Томительное ожидание окончательного вердикта Главного Судьи затягивалось. Тишина убивала меня. Тишина превратилась в средневековую инквизиторскую пытку. Неотвратимую и смертоносную. А Инквизитор, стоявший в самом центре пыточной камеры, всё ещё размышлял. Прошло, верно, минут двадцать. Или сорок. «Хорошо, Грегор, – весёлым бодрым тоном предложил наконец Бородатый. Палач. – Давайте любезно договоримся, если, конечно, вы уже готовы к диалогу… Вы прямо сейчас отдаёте нож, и доктор Зиновьев проводит вас к Д.» «Откуда мне знать, что вы не свяжете меня и не накачаете всякой дрянью». «Не вижу пока в том никакой необходимости, Грегор. Если что-нибудь сможет повредить вашему психическому здоровью и эмоциональному состоянию…» «Хорошо, хорошо, ладно! Отдам чёртов нож! Сыт по горло вашей медицинской болтовнёй!! Уж лучше умереть, чем и дальше слушать её». «Вот и славно, Грегор», – серьёзно обрадовалась хмурая борода и оживлённо закивала.
Я отдал Мусорщику нож, которым зарезал несуществующую жену и её вымышленного любовника. Теперь единственная улика против меня находится в руках у бородатого маньяка – любителя сплясать в обнимку со шваброй. Но что известно самой швабре. Какие ещё тайны хранит она. Какую страшную правду скрывает. И куда она, чёрт возьми, подевалась. Осспади Иисусе, о чём я думаю?! Ведь у меня нет жены! И не убивал я её. Или всё-таки есть? И убил. Нет, не убивал. Я любил её. Люблю. А это не одно и то же? Убивать и любить. Дьявол! Маниакальный лжеуборщик устало, но по-прежнему величественно вздохнул и слегка кивнул Синим Санитарам. Альфред-Прокопенко с Пучеглазом Тарасюком (теперь придётся ещё и привыкать к новым именам!) стремительно метнулись за дверь, не издав притом ни единого звука. «Доктор Зиновьев», – сухо выплюнул Мусорщик  рыжему Калаку и со значением кивнул в мою сторону. «Понял», – коротко ответил Калак-Зиновьев. «… ещё обязательно увидимся, Грегор. А сейчас прошу прощенья. Меня ждут другие больные. Их уже перевезли в новый корпус. За вами пока присмотрит доктор Зиновьев», – кинул мне напоследок прямо в лоб свинцовый мячик для крокета бородатый Боб-Бернштейн. Хотя в данный момент что в лоб, что по лбу – один чёрт… Ненавижу врачей! Особенно их грустно-вежливую натянутую улыбку, с которой они обычно подписывают нам смертный приговор. А кто-то и без улыбки даже. Подумаешь. Смерть.
Калак повёл меня к Д. Мы долго шли по тёмным сырым коридорам мёртвого дома, сворачивая то влево, то вправо. Больница была похожа на лабиринт. Наверно, её специально так построили, чтобы психи не сбежали. Кому может прийти в голову отсюда бежать. Я не способен сейчас ни о чём думать. Думать просто нечем. Бесхвостая бешеная крыса в театральном костюме Мусорщика уже сожрала весь мозг и добралась теперь до черепной коробки. Острые зубы её громко клацали в голове и нетерпеливо, настойчиво скрежетали по черепу в неустанных поисках, чего бы ещё погрызть. Убирайся! <«Алекс, помоги мне!» «Извини, брат, не могу. Хотел бы, но не выходит. Никто уже не в силах повлиять на твою судьбу». «Ну и чёрт с тобой!!» «Чёрт всегда со мной…»> Где же Тальбот-крысолов? Нет, каков Уборщик, а! Сказал очень многое, но ничего ведь не сказал. Расстрелял из брехни первого калибра. Что же у меня за болезнь такая? Не понимаю. Похоже, все мои расчёты на предмет того, как прожить жизнь в нашем реальном мире и не сойти с ума, оказались, мягко говоря, ошибочными. И в каком конкретно «реальном» мире я жил. М-да.
Наконец, минут так уже через двадцать или сорок, мы забрели в какую-то тёмную заброшенную палату. Атмосфера здесь царила довольно тоскливая и унылая, даже воздух стоял какой-то затхлый, сырой. Сразу ударил в нос запах плесени и смерти. Толстяк Д. сидел на аккуратно заправленной кровати, уставясь в одну точку бессмысленными, остекленевшими, как у покойника, глазами. Шляпа его тоскливо и уныло присела с ним рядом. С неподдельным интересом принялся я разглядывать новоявленного психа. Тонкая слюнка стекла у Д. из угла губ и уже успела немного подсохнуть. Я в полнейшем недоумении переминался с ноги на ногу, вытянув руки по швам, смотрел куда глаза глядят и не понимал ровным счётом ничего из происходящего. А что здесь, собственно, понимать. Толстяк – сумасшедший. Поистине мир полон самых разных научных открытий и божественных откровений! Тайны, тайны кругом. Очень люблю наш мир, а вы? В какой-то момент вдруг сделалось невыносимо смешно. И снова встретились два психа. Один другого ненормальнее. Вопрос: кто кого будет спасать? И надо ли спасать. Бесовщина продолжается. Безмолвный, непонятный, необъяснимый умственный паралич всецело завладел мною. Абсолютно всё лишилось сейчас смысла. Всё, кроме одного. Где же ты, любимая?..
Сколько прошло времени, прежде чем я наконец вылез из своего «трупного» оцепенения, не помню. Зачем вылез – не знаю. И знать не хочу! «Он может молчать довольно долго: недели две, а то и месяц, – услужливо и добродушно рассказывал/пояснял между тем словоохотливый Калак-Зиновьев. – Много лет назад Д. работал здесь врачом. Говорят, прекрасный был специалист. Высокий процент полностью излечившихся. (Как мухи выздоравливали!) Даже из других городов везли к нему тяжёлых больных. Из самой столицы к нам приезжали, представляешь, брат! В наше-то болото! Ого-го! Слава о хороших врачах всегда бежит впереди паровоза!.. Но вот наконец несчастье случилось и с ним самим. Потерял, видишь ли, жену: умерла от рака (очень долго мучилась бедняжка! ох, ох, ох!), – и с тех пор умом тронулся. Несчастный человек! Пути господни, как говорится…» Да, пути Дьявола, как говорится… Мне надоело слушать нелепую рыжую Калакову болтовню. Я подошёл к Д. и встряхнул его хорошенько за плечо. Он не пошевелился. Не переменил позу. Пустые глаза мертвеца устремили бессмысленный взор свой в бесконечность. В Вечность. «Чем вы его накачали?» «Обычный ступор, Грег. Не обращай внимание! Следствие болезни. Бывает».
Помолчали ещё минут двадцать. Даже Калак, слава богу, замолчал. Я очень устал. И тут у доктора Зиновьева зазвонил мобильник. «Надо ответить, Грег, – быстро произнёс он, – важный звонок! Отойду на минутку, а ты побудь пока с Д.» Рыжий Калак-Зиновьев почесался и стремительно вылез за дверь. Я продолжал молча разглядывать мёртвого Толстяка. Печальная картина. Прошло ещё минут двадцать. И тут. И тут вдруг. И тут вдруг неожиданно Д. вывалился наконец из своего смертоносного ступора, дёрнулся, точно от удара током, и что есть силы вцепился мне в рукав. «Не позволяйте им сделать это с вами!» – проникновенно промямлил бывший Незнакомец хриплым шепотом. [Хриплый шёпот? Что за ерунда! Бывает хриплый голос, но не шёпот… А может… Малосущественно. Потом внесу изменения в рукопись]. «Сделать что?» Он больно, почти до крови сжал мою руку кривыми ногтями: «Не дайте им отнять её у вас!» «Отнять кого?» «Вашу Мечту». «Что вы знаете о моих мечтах». «Знаю-знаю… всё знаю!! и про перешептывание в пивнушках, и про переговоры в траурном зале. Стук-стук-перестук! Все они смотрели на меня, а не на тебя. Все шептались у меня за спиной. А ты лежишь… маленькая, красивая и беззащитная в лучах уходящего солнца. Любимая девочка моя… Знаю очень хорошо! О чём тут ещё говорить. Помнишь, родная, маленький цветочек? Цветочек аленький. Маленький. Я поставил его на комод. Найдите! Спасите её! Помогите ей! Отдать ей!!» Вероятно, Д. вспоминал свою мёртвую жену. (Для тех, кто не понял.) «Где теперь её детские бредни? – зловеще продолжал шептать он не своим голосом. – Там, в тумбочке, за шкафом посмотрите: вазочка стоит на подоконнике. В ней живут цветы, но у них нет дома. Нет дома!!! Фотография станет напоминанием». Бесовщина, похоже, никогда не закончится. «Что за чёрт! Откуда вы…»
Д. словно вовсе не замечал моего присутствия. Он по-прежнему сильно сдавливал мне руку своими пухленькими стальными пальцами и глядел куда-то мимо, высматривая в тёмном углу заплесневелой больничной палаты, как представлялось, собственный, лишь ему одному доступный, дивный новый мир. Я было попытался ослабить железную бульдожью хватку, но это оказалось занятием хоть и увлекательным, но в высшей степени трудным, да и бесполезным тоже. «Они хотят отрезать нам крылья, – хрип безумца постепенно превращался в предсмертную агонию, – и мы не сможем больше летать! Летать высоко над землёй. И птицы опять будут смеяться над нами». «Что. Что вы сказали». «Они нас всех… Осторожно! Берегитесь! За шкафом прячется желторотое чудовище! Синие Мундиры!! Зелёные Башмаки!! Монстры!! Монстры!!!» «О чём вы говорите». «Дверь! Дверь!! – вдруг исступлённо заорал Д. Да так, что я невольно вздрогнул. – Скоро откроется! Вы должны… Дверь в август-сентябрь!» «Август-сентябрь. Чёрт подери. Невероятная детализация! Как же… Как вы сумели узнать столько подробностей». Подслушал бред, когда дежурил возле моей постели ночью? Вполне возможно. Но ведь то даже не мой бред! Или всё-таки мой. Что теперь считать моим? Что вообще здесь происходит? Кто перетасовал карты и цитаты в романе? Чувствую себя полнейшим идиотом. «Тише, мыши! Кот на крыше!! – снова крикнул полоумный Толстяк, разбросав все наши мысли по гнилым половицам и не обращая ни малейшего внимания на моё недоумение и бессмысленные вопросы. А мысли со звоном покатились бисеринками случайно порванного бабушкиного ожерелья. – Вы не умеете слушать. Дождь необходимо сначала услышать! Понять не обязательно – надо принять! Я вижу то, что другим не дано увидеть…» Похоже, у каждого человека на земле существует свой август-сентябрь, почему-то подумал я в тот момент. А мы с Луизой познакомились весной. В её сердце всегда живёт весна. Где ты, Лу? Но я, кажется, опять отвлёкся… «Вера же есть осуществление неожиданного и потребность в невидимом, – тихо бормотал Д., внезапно успокоившись и немного ослабив свою железную хватку. В его словах не было совершенно никакого смысла. В его словах было очень много смысла. – Дверь откроется… константа… другой мир! помните про зеленоглазого монстра! зелёный башмак! падальщик!! стервятник!! Он придёт за вами. Он попытается вас удержать. Не верьте Ему! бабочки просто летают, посмотри, как красиво… лазурное небо над головою… небесные законы вечны… не давайте ему воды! нельзя ЭКТ! слезами, слезами умоемся, они не господа и не рабы, они повсюду ходят, будто живые, но не знают… умерли… другие!! вернусь к тебе, родная! мы снова… не отнимут… предписания врача… кролик услышит! подари ему часы, ему не нужны часы! – голос Д. опять сорвался на крик, на истошный вопль, – он поможет! завяжите им глаза! … увести! … отрубите ему голову! … увеличить дозу! нельзя!! … дверь, дверь, дверь!!!»
Толстяк ещё какое-то время лихорадочно выкрикивал одно лишь слово «дверь», – а затем успокоился совершенно и отпустил наконец мою онемевшую от острой боли руку. Чёрт! Кажется, синяк теперь останется. Причуды судьбы. Взгляд Д. вновь покрылся туманной дымкой, заледенел по-мертвецки. Да он и был мертвецом. Мы все уже трупы. Предоставим другим покойникам нас хоронить. Могильщики без работы не останутся. Безумец принял свою прежнюю позу, в какой нашли мы его с рыжим болтуном Калаком по прибытии в палату, и больше не подавал абсолютно никаких признаков жизни. Наступила звенящая тишина. Я стоял возле кровати усопшего Д. не шевелясь, вытянув руки по швам. Очередной приступ тупоумия опять настиг меня. Застал врасплох. Мозг, казалось, буквально две секунды назад готовый к решениям самых сложных математических уравнений, превратился в абсолютный ноль, к которому стремятся все известные нам величины, и напрочь отказывался анализировать какие-либо события последних нескольких часов моей жизни. Не говоря уже обо всей жизни. Как понимать? Чёрт знает! Только соберёшься порешать какое-нибудь интересненькое интегральное тождество, прикинуть что к чему – мозг сразу вырубается.
Наконец, ещё минут так через двадцать, в палату юркнул Калак, то есть доктор Зиновьев в белом халате. «Понимаешь ли или нет, брат Грегори, – весело и добродушно обратился он ко мне, даже не взглянув на почившего Д., – но тебя решили оставить здесь ещё на пару дней. Пообвыкнешь немного, придёшь в себя и… А в данный момент мне предписано незамедлительно проводить тебя в палату и уложить в постельку. Ты нуждаешься в отдыхе». Я ничего не ответил ему.
Мы вернулись ко мне в «нумер». Обслуживание номеров здесь не на высшем уровне, доложу я вам. А сколько сейчас времени? Какой день, какой год. Какой Город. Несущественно. Всё смешалось в голове. Всё будто в тумане. Я многое понял, но по-прежнему не понимал ничего. «Прочти на досуге, Грег, будь добр, дружище! – сказал рыжий Калак повелительным тоном и сунул мне что-то в руку. – Завтра придёт твой доктор, и вы поговорите, ладно? Укройся одеялкой. Довольно сыро. Если понадобится что – я за стенкой – просто стукни, ок? А теперь пора отдыхать…» «Хватит разговаривать со мной, как с ребёнком, Калак! Я сумасшедший, а не идиот». «Ты не сумасшедший, Грег», – грустно моргнул одним глазом Калак-Зиновьев (а прозвучало явно очень убедительно!) и вышмыгнул за дверь. Часы тикали. Часов не видно. Луны – тоже. И Луизы нет. Выпить бы сейчас не помешало! Жизнь продолжалась… <…>
… Завтра будет очень суровый день…»

17

И скорбь моя подобна солнцу в холодной воде.
Поль Элюар

L’ame no pas de sexe.
Французская поговорка

14 августа

Тема1: внутренняя сторона странника..
Тема2 (скрытая): sub rosa dicta
 
Привет, Сказочница,
сюрприз! Пишу тебе с другого электронного ящика: и ты наконец поймёшь, кто я… У образцовых классицистов творчество строится на извечном конфликте между долгом и чувством, разумом и чувством, etc. Совершенно в духе категорического императива Канта: мы делаем то-то и то-то не потому, что хотим или не хотим, а потому, что обязаны. Запрещено влезать в чужой мир и топтаться там грязными ботинками, даже если кому-то вдруг взбрело в голову кого-то полюбить. Так делать нельзя. Здравый смысл возобладал. Разум победил. Нас очень много, Сказочница. Мы повсюду и мы нигде. А кто-то всегда страдает. Но страдание – вещь относительная. И полная чушь к тому же. Кажется, врачи назвали моё страдание «гендерной дисфорией» или как-то ещё. Я плохо разбираюсь в чудесах. Учёным виднее. Из-за дурацкой ошибки природы мы оказались в сумеречной зоне – среди вас – и вынуждены приспосабливаться, искать себя и своё место в отнюдь не ласковом и не очень приветливом мире. Ты видишь? Очередную нелепую попытку влезть в ваш мир и попробовать пожить с вами – «нормальными» людьми – «нормальной» жизнью. Чудовищное заблуждение. Нелегко писать собственную апологию. (Апорию проще!) А попытка, кстати, безнадёжная, заведомо обречённая на позорный провал. Но получилось ведь на секунду, правда? Блестящая иллюзия и не менее блестящий крах. Сколько теперь вылезать из-под обломков. И сколько обломков. Мир в руинах. Человек противоречив. Мираж любой душе угоден. Кусочек иллюзии застревает в горле. Мы в интернете создаём себе фантом реальной жизни, но фантастика – то, чего нет и быть не может; ей должны заведовать врачи, а не писатели. А вы. Разве не занимаетесь поисками того же самого. Каждый ищет понимание. Человек – существо социальное. Женщина – человек. Женщина – существо социальное. А кто их поймёт. Женщин. Вы для меня загадка, некая мистическая тайна, тем более что я себя женщиной не считаю. Женщину я вижу только в тебе. Глупые странники бороздят просторы интернета. Вылезают из своих улиточных домиков. Беда! Почему природа смеётся над человеком. Или Чёрт хохочет. Лучше бы и вправду Чёрт. Не хочу думать, будто кто-то другой. Моё настоящее имя – Вероника. Я люблю женщин, будь они неладны! – я лесбиянка. Лесбиянки, видишь ли, бывают разные. Например, моих собратьев высоко оценил в своё время Пушкин. Он даже написал про нас сказку: «Родила царица в ночь / Не то сына, не то дочь; / Не мышонка, не лягушку, / А неведому зверюшку». Здесь не стоит вопрос выбора Судьбы, М а р г а р и т а. Я уже родилась такой. Один глаз у меня мужской, а другой женский. Неопознанный пол. Des deux sexes.  Zwei Seelen wohnen, ach, in meiner Brust!  Не является ли данное утверждение первым научным определением не только шизофрении, но и гомосексуализма. Рассудим здраво. Если шизофрения – «расщепление души», тогда выходит, гомосексуализм может стать для неё синонимом. У нас два сердца: мужское и женское. Оба живут в одном теле. Им там достаточно дискомфортно. Они не враги, но и не друзья. [А мы не бабочки. И мы не светлячки. Мы просто слушаем «другие барабаны». Жизнь не сахар, но сладкая пилюля! Особенно если мама очень хотела девочку, а папа мечтал о сыне. В итоге ни один из них не получил желаемого. Родился странник]. <Внутренняя сторона ветра в моей голове – психофизиологическое расстройство личности/гендерной идентичности (кто-то, правда, не считает гомосексуализм болезнью, но не думаю, будто следует гордиться и кричать о своих сексуальных предпочтениях налево и направо, даже если это и не болезнь; хотя… в некоторых руководствах по психиатрии такое отклонение по-прежнему называют «извращённым половым влечением» и описывают наряду с педофилией, инцестом, садизмом, некрофилией, etc. Ого-го. Долгое время считалось: гомосексуальные наклонности нужно всё-таки лечить. Сошлись, правда, только на том. А вот вылечить – не сумели. Какая досада! И почему-то сразу возникла новая ассоциация. Любопытный факт. Ты, например, знала: оказывается, лесбиянки носили специальные нашивки в фашистских концлагерях? Мы были на особом счету у нацистов. Действительно, большая честь! Но наследники Святой Инквизиции, к сожалению, тоже не смогли нас вылечить. А ведь у них были такие замечательные и любознательные врачи. Так любили науку. Столько интересных экспериментов провели над военнопленными. Особенно над еврейскими детьми. [Вместо крыс и обезьян.] И ведь до сих пор кое-где ещё не забыты их высокие заслуги перед Обществом. Перед Наукой! К их могилам носят венки и устраивают в их честь парады. Да, наш мир сумасшедший! Не буду отвлекаться. Извини)>. Одно «Я» из двух. Муж и жена – одна сатана. (Почему же, однако, сатана здесь получается женского рода? Или Дьявол всегда женского рода. Почему всегда. Мы все рождены женщиной, но все ли рождены Любовью. Вопрос, требующий незамедлительного… но не стану распространяться о… не положено про…) Как соединить одно с другим. Две бродячие, тоскующие, тявкающие друг на друга обиженными голодными собачонками половинки души. Надо ли их вообще соединять. Бесполое существо. Двуполое существо. Жить. Живут. Счастливые лунатики. Лунные человечки. Нашли свою половинку. Я, кажется, тоже. Но нам никогда не быть вместе. Ты сейчас должна испытывать ужас. «Страшная» правда оказалась действительно страшной? Тебя запрещено обманывать. Всё равно что обмануть ребёнка. На сцене пьяных иллюзионистов я поставила абсурдистский виртуальный спектакль. Не очень тоже, правда, понятно, с кем именно в главной роли. Чёрт мне помогал. Он живёт у меня под кроватью и никогда не чистит зубы. Один глаз у него чёрный, а другой – рыжий. И кривоватая ухмылка. В его глазах просто разные шифры. К двум разным мирам. Он любит мелко пакостить. Зануда. Проныра. Прохвост. Прощелыга. Как мой брат. Зачем мы с ним это сделали, может быть, ты спросишь. А я отвечу тебе так: «Когда Гамлет вернулся из своей заграничной поездки, он сначала утопил Офелию, затем зарезал дядю кинжалом, мать – отравил, убил Лаэрта и сам выпил остатки яда. Его месть удалась. Вот почему мне не понравился Гамлет. Зачем столько времени ходить и думать, каким образом отомстить, чтобы потом, убив всех, убить себя?!» /Из школьного сочинения:)/ Я – сумасшедшая! Вот и ответ на твой вопрос, если, конечно, он тебе вообще нужен. А у любимой девочки моей доброе сердце. Доброта – это доброта. Она не относительна. А зло – это зло. Не всё относительно! Мы любим добро. И никогда не поклянусь луной непостоянной, в месяц раз меняющей свой облик, – а клянусь тобою – высочайшим Благом. Ты нравишься мне. Запрещено любить. В другом мире. Где всё запрещено. ЗАПРЕЩЕНО так жить. Хочу? Нет, не хочу. Не хочу быть красным ветром. Не хочу быть синим огнём. Я хочу быть белым ветром. Я хочу быть зелёным дождём. Просто ветром родиться нельзя. Весёлый ветер проходит сквозь грустный дождь и тоже плачет. Почему ты такая. Ни небесная, ни земная. Как хитроумная Луна. Как скрипка-лиса. Таинственные тени на стене проваливаются сквозь наши сумрачные лица. Почему? Почему? … Свалю всю вину на странника – но его не существует. Да. Что нам сказал бы Псалмопевец. Он ничего бы не сказал. Продолжал бы петь свои песни? Не должно было так случиться. Странник никогда тебя не обманывал. Он тоже псих, но действовал согласно моим директивам. А за странником вечно сидит его мрачная Забота. Нет оправдания странникам. Надеюсь, никто больше не прочтёт дурацкую апологию. Пусть всё останется между нами. В любых отношениях должна существовать какая-нибудь тайна. Для двоих. Непременно. «Бывает же такая чертовщина! Чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия», – подумала Сказочница и пошла спать. А завтра она проснётся и взглянет на мир иначе. Вот зд;рово! Отчего он попал в твою виртуальную сказку. Чтобы там встретить тебя. Нам не дано предугадать, кем счастье наше обернётся. Оборотни безобидны. Они приносят удачу. Поэтому всегда чётко следую указаниям Судьбы. Меня не пугает твой страх. Сейчас вообще очень непросто напугать человека, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого. Доверие к ближнему давно не котируется на бирже современных человеческих отношений. Социум – пчелиный улей. А Медведь живёт по соседству. Одноглазый плюшевый мишка. Сидел на шкафу и следил за мной в детстве. Но меня пугает мой страх. Странник, ты – сумасшедший! Необходимо незамедлительно вывести Её на чистую воду – не бывает таких людей! Что за странные посиделки на чердаке и у камина, нелепые поклоны старому тополю, какие-то бредни про мыльные пузыри и бабочек, еtс.?! Чистой воды галиматья! Сказочниц в природе не существует! Хитрец решил пошутить над нами. Он всё знает! Сказочницы существуют. Бабочки летают среди нас. Они удивительные созданья. Природа умеет творить чудеса. А ещё – всякие другие мелкие шалости, пакости и приключения. Бабочек я раньше не видала. Гадалок всяких, телепатов, сумасшедших доводилось встречать. Даже человека всего лишь с одной рукой. А вот бабочек – ни разу! Кукушки, кстати, тоже хорошие гадалки. Только очень строгие. В чём моя вина? Ты не должна мне нравиться. Умеют ли бабочки прощать. Они всё умеют! Давай больше не будем друг на друга обижаться, не будем издеваться, а будем обнажаться, и будем раздеваться (шутка). Я всё-таки нашла её – мою Мечту. Она… «Ты ребёнок, Скарлетт, плачущий ребёнок, который не может получить луну с неба». А что бы ребёнок стал делать с луной. А что бы я стала делать с тобой. Любить. Запрещено. Когда-нибудь ты обязательно встретишь своего сказочного принца: он прискачет на коньке-горбунке с аленьким цветочком за пазухой. Суженого, говорят, и на кобыле не объедешь. Но и в могилу с ним не свалишься! Могилы нынче роют такие неглубокие, ты не замечала? Кроты слепые. Но они знают куда рыть. Сами себя наказывают и всё равно продолжают рыть. Прекрасные Могильщики! Так что… Жди: он где-то рядом. Я не знаю, кем, но ты любима, / Я не знаю, чья ты, но мечта! (с) Ты действительно кажешься какой-то родной, якобы и вправду тебя уже очень давно знаю и люблю. И нет никаких других миров. Есть лишь одна Вселенная – с тобой. Другая – без тебя. Она и цвета другого. Но я дальтоник и не различаю цветов. И не умею бегать по радуге. Моя мать – женщина, между прочим, меня родившая, – тоже иногда носит очки. Не может быть! А всё моя вина. Приходилось ли тебе когда-нибудь сталкиваться с «планетой людей». Презрение. А судьи кто? А люди где? И где их лица? Чьи они? Весь мир против меня: но значит ли это, будто я велик. Против нас не весь мир – против нас только вы. Что с вами. Почему вы… ?? Вы. Из фальшивой суфлёрской будки за сценой чей-то скрипуче-визгливый голос сейчас эхом возражает, передразнивая: «Что с вами. Хде вы увидали такой мир? Почему вы… ??  Вы. Разделяете людей на «нормальных» и «ненормальных». Откуда вообще взялась данная, осмелимся заметить, псевдонаучная классификация. Разве Господь не создал нас такими, какие мы есть. Чудовищная нелепица. Какое невежество! Наука не терпит дилетантов!! Кто вас ненавидит. Кто вас вышвыривает. Скажите на милость… Россия – одна из ведущих стран мира. Здесь нет никакой дискриминации. Здесь все политкорректны до мозга костей. Мы просто выполняем свою работу. От мусора надо избавляться». Вот почему никто из вас внутренне не содрогнётся от наших бессмысленных инсинуаций. Никому не послышится в дурацких инвективных литаниях: «Я брат твой!» Мы вовсе не братья с вами. А крысы – они уже повсюду. А жизнь – она продолжается. Шипящая змея шёпотом крадётся за спиной. «Берегись! там лесбиянки!» Страх порождает страх. Ненависть родится от ненависти. Ваш страх – наш страх. Ваше одиночество – не наше одиночество. У нас другое одиночество. Почему вообще необходимо делиться на «вас» и на «нас». Кто автор классификаций. Я сошла с ума. А современный мир раскололся на «нормальных» и «ненормальных», хотя порой и кажется: все мы чокнутые. Моя вина уже не моя вина, не мой путь мой путь. Странники не видят дорогу. Особенно в темноте. А светлячок совсем не похож на фею. Девочка с фонариком – это девочка с фонариком. Это не мальчик с фонариком! Постепенно начинаю терять нить повествования. Если она тут есть. Разум соскальзывает в бездну. Мне нравится жить в маленьком городе с патриархальным укладом. Между прочим, мой любимый город. Родной. Кто-то не любит маленьких собак, а я не люблю большие города. Собаки не терпят одиночества. Ни в какой форме. По телевизору кто-то сказал недавно. И кошки тоже не любят спать одни. На севере живут холодные люди с холодными сердцами. Пустыми глазницами. Они не умеют улыбаться. Ты не смеёшься? Я не смеюсь – скорее плачу. Мать не вернётся к нему. Мать ребёнка не целует. [Смотрю в зеркало… – там сидит чудовище пострашнее парижского горбуна или мистера Хайда. Там другая я. Другой я. Нельзя, чтобы Он выбрался наружу. В моём мире Ему нет места]. Россия – родина рабов! / Рай равнодушных ретроградов (с). Мы все здесь рабы своих предрассудков. Предрассудки – фундамент, на коем зиждется современный мир. Столпы. Атланты. Что изменилось в обществе со времён Рэдклифф-Холл. В нашей стране – ничего, в нашем сознании – тоже. Два века прошло, а мы – добропорядочные христиане. Но ещё не всё знаем о жизни. Нас не учили рисовать барашка. И красное на белом – тоже. Узнайте же, жестокосердые: и лесбиянки чувствовать умеют! Они существуют. Но не хотят. Хотят жить. Рисунок получился неудачный. Давай раскрасим радугу. Милосердие? – Извини, о таком не слышал! А собакам совершенно безразлично. А ты веришь, что все люди хорошие. Такая вот дурочка! А у меня есть причудливая фантазия: хочу вернуться обратно в Маленькую страну и навсегда… Где. То. Удачно! Вдруг. Тоже… дурочка! Печально. Когда в мир приходит Человек в костюме незваного гостя, мир обрушивается на него всем своим весом, и ломает хребет, и зубы пересчитывает, и из хрящей делает шашки. Для будущих побед. Кого над кем? В сущности, не важно. Суровая реальность плюнула мне в глаз. Добропорядочное, высокоморальное Общество всецело властвует над сознанием индивида. Оно заставляет человека чувствовать себя виноватым, даже когда для этого не существует, казалось бы, необходимых оснований. Ты когда-нибудь слышала о принципе недостаточного основания? Как часто в нашей жизни случается именно то, на что, собственно, нет должного основания. Однако мне ещё повезло – родиться в твоём пространственно-временном континууме. Во-первых, здесь я встретила тебя. А во-вторых… в Средние века, например, меня непременно сожгли бы на костре как бесовское отродье (коим, по существу, и являюсь!), а накануне казни обязательно замучили бы и запытали до полусмерти каленым железом (славные были деньки! нацисты хороших учителей себе нашли!). Религия вообще не жалует извращенцев. Правильно. А что говорит Закон? Ничего. Тоже правильно. Я всегда на стороне Закона! […воззрел на беззаконие её. Не может женщина одеваться в мужские одежды, ибо мерзость сия противна Господу. Огнём должно сжечь её. Кровь её на ней. – Беззаконие своё, конечно, полностью осознаю и безмерно сокрушаюсь о грехе моём! Но… помилуйте, помилуйте!] Ты – особенная. Радость моя. Бабочки полёт. Полёт фантазии. И луны. Наполовину. И тоже – правда. Хоть и совсем не страшная. Её тоже необходимо узнать. Я выдумала странника. Но не придумывала тебя. Знаю всё очень хорошо! О чём тут говорить? Верю-верю! Хочу верить… У сумасшедших сумасшедшее чутьё. Мы быстрее обычных людей схватываем суть человека. На лету. Никакой виртуальной пропасти для нас не существует. Искренне желаю счастья любимой Бабочке моей. Надеюсь, ты не относилась к нашему общению серьёзно (а, по сути, и невозможно: ведь с моей стороны в твоё сознание по каплям вливался-выливался из бочонка с прошлогодним ромом бред сумасшедшего, находящегося на краю пропасти; и тем не менее, поведение шизоидной личности (спасибо, Доктор, за подсказку!) изначально рассчитывалось на эффект фарса; расчёт произведён верно и идеально, с точностью математической формулы: получилось, Профессор Браун; но ты мне понравилась, не всё можно предусмотреть и просчитать – погрешность, она всегда существует – театральный эффект превратился в «эффект бабочки»; бывает… и случается, поверь, посему пора закрыть и скобку тоже). Необходимо незамедлительно подвести курсор к слову «отправить» и уничтожить странника. Тук-тук. Сердце бешено колотится. Стук-стук. Звон-звон-перезвон. Шутка ли. Будто и не рождался вовсе. Странник убывает в Лету, в лето, в осень, в весну, в зиму, в август-сентябрь. У нас круглый год Зима, точно в адском пекле. Туристам нравится. Но ты – знаешь. А я вообще долго нигде не задерживаюсь. Люблю перемены. Перемены не всегда к лучшему. Не могу вспомнить, что ещё хотела сказать. Мысль-как-сапог – зачерпнула болотной тины со дна бездонного колодца и теперь весело бултыхается в ней. Слепой котёнок. Рассудок… Страшно? Иначе… Правда? Тупиковая ситуация. Доступ запрещён. В доступе отказано. Всё запрещено. Что же теперь ты будешь делать, Псалмопевец, с собственной песней. С этой ночью и с этим днём. Луна Вам в помощь! Она защитник мертвецов. А жизнь всё-таки побежит. И в скором времени ждёт всех нас новый спектакль.

***

Будь счастлива, одинокая белая шляпка. Ты не вернёшься, да? Уходишь тоже. Тогда позволь хотя бы нежностью последней украсить убывающий твой шаг. Люблю чей-то милый образ, но ничего больше не могу сделать. Спасибо. Ты наполнила почти два года моей жизни Смыслом. Который. Нельзя. Нигде. Отыскать. Невозможно понять даже, существует ли он вообще. Но теперь и я – знаю. Прощай, Сказочница. The rest is silence.
подписи нет. человека нет. числа не помню. месяца тоже не знаю. И НИЧЕГО ЭТОГО НЕ…………………………………………you will always on my mind, моя любимая девочка, живущая в сети… посмотри, как люблю, посмотри! … :)

18

– Вы с ума сошли, Доктор!
– Не больше, чем Вы. Во всяком случае, не больше.
Л.Андреев «Красный смех»

Если страшишься узнать наихудшее,
Пусть оно само падёт тебе на голову.
В.Шекспир

– Грегор. Вы не спите? Как чувствуете себя. – Как полуразложившийся труп. И воняет от меня так же. – Замечательно! – Что вам нужно, Боб? – Проверяю реакцию ваших зрачков на свет. Ещё нам необходимо будет взять у вас кое-какие анализы. – Делайте чего надо и уходите. – Боюсь, невозможно, Грегор. Настало время серьёзно поговорить. – Нет нужды. – Вы дочитали письма? Последнее письмо странника? – Какая теперь разница. – Грегор, я собираюсь кое-что рассказать, но опасаясь вашей реакции, наверное, следует… – А вы разве ещё не всё страшное сообщили, Боб. – Думаю, вы догадываетесь, о чём пойдёт речь. И, наверное, давно догадываетесь, я не прав? – Ничего не понимаю, Боб. – Убеждён в обратном. Вы понимаете абсолютно всё. Кто такая Вероника, Грегор? – Не знаю и знать не желаю. – И она никого вам не напоминает? – Кого она должна мне напомнить, Боб. – Вас, конечно, Грегор! Кого же ещё? Вы и есть Вероника. Точнее, Вероника – другая ваша личность. Исходная. На самом деле ваше имя – Вероника Андреевна Вострикова. У вас диссоциативное расстройство идентичности. Случай довольно необычный и лишь второй за мою долгую врачебную практику… Вы меня слушаете, Грегор? Вы поняли, что я сейчас сказал? – Не очень, Боб. Вы пытаетесь меня напугать. – Нет, Грегор. Я пытаюсь помочь. У вас раздвоение личности. (Простым языком если.) Ваша первичная личность утратила свою целостность. А теперь ей вообще грозит полный распад, если мы срочно не предпримем превентивные меры. – О чём вы говорите, Боб. Вы с ума сошли! Какая ещё к чёрту диссоциативная уха из петуха? – При диссоциативном расстройстве идентичности личность как бы расщепляется на две половины, каждая из которых имеет собственную память и не способна вспомнить важную для другой личности информацию. Вы не помните исходной личности, вы не знаете, кто такая Вероника, но и она тоже не подозревает о вашем существовании. Вы, в сущности, живёте вдвоём в голове одного и того же человека. – Невозможно, Боб! Давно понятно: я болен, да… но не до такой же степени. Уже слишком. Даже для психушки. Абсурд! – Грегор. – Не прикасайтесь ко мне! – Успокойтесь. Вас постоянно преследуют мысли, вызывающие тревогу, страх, а иногда даже панику; вы практически не можете от них отключиться. Навязчивые идеи занимают слишком много места, они вновь и вновь повторяются и прокручиваются в голове испорченной затёртой киноплёнкой. Жуткий фильм. Но это не ваши мысли, Грегор, – они принадлежат Веронике. У пациентов с раздвоением личности часто могут наблюдаться депрессия, попытки суицида, резкие перемены в настроении, тревожные расстройства, фобии, панические атаки, нарушение сна и мышления, а в редких случаях, как у вас, ещё и галлюцинации с пережитыми психологическими травмами, вызвавшими расстройство идентичности. Здесь нет вашей вины, Грегор. Вероника Вострикова долгое время страдала тяжёлым депрессивным расстройством, усугублённым чрезмерным употреблением алкоголя. Когда она познакомилась в интернете… – Хватит разглагольствовать, Боб! Не знаю я, кто такая чёртова Вероника! Плевать мне на неё… или как там её! Я – не она! Она не может быть мной! Какой нелепый вздор вы несёте! Совсем свихнулись!! Из ума выжили!!! Кто это?!! Я спрашиваю, КТО?!! – Тише, Грегор. – Пусть они уйдут!!! Что им нужно от меня?!! Что они делают?!! – Грегор, не кричите, пожалуйста. Все давно вышли. В палате никого нет, кроме нас двоих. – Но я их вижу. Они смотрят. Они всё время смотрят! Они смотрят всегда!! Вынюхивают у меня в голове! Любопытные носы… норы… дыры… кроты… Крысы!!! Крысы!!! – Грегор, здесь только мы с вами. – Развяжите меня! Зачем вы меня привязали. Я никуда не собираюсь бежать. Отсюда нельзя бежать. Бежать некуда. Мой дом… – Это не ваш дом, Грегор, а клиника. – Уберите шприц! Уберите!! – Хорошо, я уберу его и ослаблю ремни, если вы перестанете кричать. – … – Вот и славно! Вы готовы продолжить беседу? – О чём. – О вас и Веронике Востриковой. – Кто такая Вероника? – Хорошо, Грегор, давайте сменим ракурс… Как часто вы видите во сне Незнакомку? Взгляните на снимок. Вы её видели раньше? – Я вижу свою жену. – На этой фотографии? – Во сне. – А женщина на фото. В неё превращается Луиза? – Кажется, да. Вы её знаете? – К сожалению, не имел удовольствия… Но с ней знакома Вероника, и именно Вероника, а не вы, видит её во сне. – Я понял, кто это. Сказочница реальна. Как и моя жена. – Нет, Грегор, ваша жена – фантазия, причудливый вымысел, призрачный фантом, который вы сами себе придумали. А вот Маргарита вполне реальна. И письма написаны двумя реальными людьми, а один из них – вы. Я пытаюсь вылечить вас, Грегор, вернуть в реальный мир. Помогите мне хоть немного! – Нет никакого реального мира, Боб. Реальных людей не существует. Мы все – чья-то фантазия… И вы ещё кой-чего не учли: ни на этой чёртовой планете, ни в нашем пусть бы даже и вымышленном паршивом мире я никогда не стал бы сочинять безалаберную собачью чушь. – Весомый аргумент. Но Вероника писала и… – Что с ней произошло? Она убила Сказочницу… и потому я здесь. – Нет, Грегор, Вероника никого не убивала, как, впрочем, и вы. Она пережила тяжёлое эмоциональное потрясение, в результате чего возник разрыв её связи с миром и раскол в её отношении к самой себе. В какой-то момент Вероника просто отказалась верить в то, что она Вероника Вострикова. У неё получалось: если она не Вероника, значит сможет стать обычным, нормальным – в её ошибочном, болезненном понимании – человеком; обрести наконец семью, детей, жить с любимой женщиной, etc. Она считала себя «ненормальной», недостойной счастья и даже жизни. Ей всё время приходилось притворяться другим человеком, скрывать свою истинную сущность и прятаться, как казалось, от неких, якобы враждебных сил. А расщепление между личностью и маской, которую Вероника вынуждена была носить постоянно, между внутренним и внешним миром в итоге привело, я полагаю, к раздвоению личности. Она полностью замкнулась на своих внутренних переживаниях. Ибо подлинным собой можно быть только в одиночестве. Но в такие моменты человек часто теряет своё отражение в социальном зеркале и вообще – в любом зеркале. Образ внутреннего «я» становится нереальным, а единственный путь к себе приводит в тупик хаоса и полной утраты чувства реальности, как в случае с Вероникой… Грегор, вы ведь боитесь зеркал? – Вовсе нет. С чего бы. – Тогда почему прямо сейчас не взглянуть на себя. Хотите увидеть своё отражение. Или вы страшитесь узнать правду. За те два года, что вы прожили у нас, вы так ни разу и не посмотрели в зеркало. Почему. – … – Вероника боится своего зеркального отражения, а не вы. Она не в силах принять правду, такую, какая есть. Её страхи – ваши страхи. Её тревоги, сомнения и внутренний раскол в конечном счёте привели к вашему появлению на свет. – Полнейшая чушь, Боб! Не верю ни единому слову. Я бы такое не забыл. – Грегор, у вас с Вероникой разный набор памяти. Вы в принципе не можете помнить, что помнит она. – У меня амнезия? – Нет, это не амнезия. Но очень похожее явление, когда мозг тоже блокирует неугодные ему воспоминания. В данный момент все происшествия из жизни Вероники Востриковой вашему сознанию недоступны. Вы – её альтернативная личность, Грегор, поэтому и не помните, что с ней произошло. Вы вообще долгое время не подозревали о её существовании, хотя, думается мне, всё же догадывались. Вследствие какого-либо стрессового события, человек внезапно может начать вести себя по-другому, нежели ранее… например, откликаться на другое имя или вообще перестать осознавать происходящие события, как в ситуации с вами. Но сейчас, Грегор, пришло время вернуть Веронику назад. – Вы спятили, Боб?! Вернуть неудачницу. Пьяницу. Неслыханно! А зачем? Ваша полоумная лесбиянка уже родилась сумасшедшей! И я не желаю иметь с ней ничего общего!! – Грегор, кажется, вы не понимаете… – Нет, я всё прекрасно понимаю, Боб! Вы хотите уничтожить меня!! Вы двумя минутами ранее превратили всю мою жизнь в чью-то глупую шутку. Вы украли меня у меня самого! А теперь пытаетесь убедить ещё и в том, якобы Луиза – моя Луиза! – никогда не существовала. Не существует. Не может существовать. Убийство? Да, убийство! Моё убийство, чёрт подери!! И убийство моей жены!!! – Грегор, вы ведь прекрасно понимаете: я здесь ни при чём. Вероника придумала не только странника, но и вас. – Чёртов странник! Проклятая Вероника! Да будьте вы все… – Грегор, боюсь, вы не слушали меня. Я пытаюсь помочь… – Вернув психопатку. Нет, Боб. Не позволю. Нельзя, чтобы её зло поразило мой мир. Она убьёт Луизу. Уже убивала. И убьёт опять. – Вам следует немедленно успокоиться. – Я совершенно спокоен, Боб! А вы – псих ненормальный!! Как чокнутая поможет мне. – Так же, как вы помогли ей однажды, Грегор. – Вы шутите, Боб… но не слишком удачно. – Нет, Грегор, я с вами всегда серьёзен. И откровенен. Постараюсь объяснить доходчиво. Вот как было дело… Два года назад Вероника пыталась покончить с собой. Одна её половина мучительно желала умереть, другая – наоборот – очень боялась смерти. И в тот самый момент, когда Вероника уже приготовилась выпить смертельную дозу лекарства, появились вы и тем самым спасли ей жизнь. Вы начисто стёрли её тягостные воспоминания и заменили своими. Более счастливыми. (Хотя в действительности это сделала она сама, её подсознание!) У вас совершенно другой характер, Грегор. Вы более циничны, сдержанны, менее чувствительны, не столь эмоциональны. Но самое главное, самое важное – у вас иной набор воспоминаний: светлых воспоминаний. Именно поэтому альтернативная личность сразу возобладала и полностью подавила исходную. Между прочим, довольно распространённое явление при такого рода расстройствах. Вы намного сильнее и доминируете над Вероникой на протяжении двух последних лет. Поначалу всё развивалось в целом неплохо (если, конечно, допустимо выражаться подобным образом, учитывая контекст ситуации). Затем однако внутри вашей памяти произошёл некий сдвиг, нечто вроде психического коллапса, и ваше состояние стало резко и стремительно ухудшаться. – Внутри моей памяти. О чём вы, Боб? – Внутри вашей общей памяти, Грегор… есть, скажем так, некая объединяющая точка… Вероника вмешалась в ход ваших воспоминаний и как бы добавила вам свои собственные, но уже не такие, правда, счастливые. Данное обстоятельство, на мой профессиональный взгляд, в первую очередь свидетельствует и подтверждает следующее: исходная личность с психологической, то есть с эмоциональной точки зрения готова вернуться назад. – Дьявольщина какая-то. И черти в аду тоже свихнулись. Вы и Дьявола сведёте с ума, Боб! – Механизмы работы человеческой памяти до сих пор ещё полностью не изучены, Грегор. Иногда даже воображать намного легче, чем вспоминать. Ясно лишь одно. Вероника давно уже пытается достучаться до вашего сознания и объяснить вам: ложные воспоминания о счастливом детстве, любящих родителях, погибших в автокатастрофе, женитьбе на идеальной женщине, любимой работе и тому подобное являются не более, чем обычными иллюзиями. В действительности всего этого никогда не было. По крайней мере, в жизни Вероники. – Вы точно сошли с ума, Боб. Как я могу помнить то, чего не было?! Моя жена реальна. Мы прожили вместе два года. Спали в одной постели. Я прикасался к ней, целовал. Она моя единственная реальность. Я люблю её. – Знаю, Грегор, и верю вам… Но, к сожалению, то даже не ваши воспоминания. Некоторая часть из них принадлежит самой Веронике. В вашей любви к Луизе воплотились её фантазии и мечты об идеальных романтических отношениях. Вероника познакомилась со Сказочницей. И в Луизе я обнаружил черты, присущие… – К чёрту Веронику! К чёрту Сказочницу! И вас всех – к Дьяволу!! – Грегор, лежите, пожалуйста, спокойно. Или мне опять придётся затянуть ремни… – … – … – А если я не позволю полоумной вернуться, что произойдёт со мной, Боб? – Очень сложно ответить, не напугав или не расстроив вас. В каждом отдельном случае дальнейшее развитие болезни предсказать с уверенностью нельзя. Даже одинаковое заболевание у разных пациентов часто и протекает по-разному. Опасаюсь, однако, Грегор, в вашей ситуации налицо катастрофически неутешительные прогнозы. Откровенно говоря, я начал подозревать шизофрению… Хотя от окончательного диагноза предпочёл бы пока воздержаться. Возможно, вы никогда уже не сможете избавиться от мучительной пелены галлюциногенного психоза. Больничная палата навсегда превратится для вас в театральную сцену, где вы будете вынуждены вечно играть роль редактора несуществующего журнала. Подумайте, Грегор: неужели мучиться от постоянного осознания вины за убийство несуществующей жены и её непонятно кем вымышленного любовника лучше, чем позволить личности Вероники Востриковой возобладать. Без вашей помощи она не способна обрести себя: вы сильнее. А чудовищные ложные воспоминания о якобы убийстве или какой-то другой страшной гибели Луизы? Они будут вновь и вновь прокручиваться в вашей голове, пока окончательно не сведут с ума. – А вы не слишком преувеличиваете масштабы моей болезни, Боб? – Говорю лишь о наихудшем сценарии её развития, Грегор, но… боюсь, в настоящее время он самый вероятный. И дело тут даже не в конкретном заболевании, а в методах его лечения. Видите ли, не все методы и схемы одинаково хорошо подходят нашим больным. Реакция в каждом случае бывает разной. Пациенты вроде вас, например, более подвержены к привыканию и зависимости от медикаментов. Вы формируете резистентность, не поддаётесь гипнозу, антидепрессанты на вас не действуют, а нейролептики лишь вызывают ухудшение. Галлюцинаторный бред. Галлюцинации. Зрительные и слуховые. Если так пойдёт и дальше, я вынужден буду применить более радикальные меры: увеличить дозу нейролептиков в два раза, что, в свою очередь, может вызвать структурные, необратимые нарушения работы вашего мозга. Нечто вроде химической лоботомии – вплоть до частичной или полной потери памяти и интеллекта. – Неужели всё настолько ужасно. – Боюсь, ещё хуже, чем вы сейчас предположили, Грегор, потому как если нейролептики по-прежнему не будут оказывать на вас должного воздействия, я назначу ЭКТ. – Электрошок. Его ещё применяют. – В очень редких случаях, когда больше ничего уже не помогает, – да. Но и здесь есть определённого рода побочные эффекты: значительный риск потери памяти, а в самом худшем случае – постоянная, необратимая её потеря. Вы лишитесь вообще всех воспоминаний. Даже ложных. Сожалею, Грегор, но у меня просто не останется другого выхода, ведь данная беседа, повторяю, у нас с вами не в первый раз. Обычно, просыпаясь на следующее утро, вы напрочь забываете о ней, и всё начинается сначала. Раз за разом. Два года. Одно и то же. – Ладно, Боб… Давайте на две секунды предположим… я поверил в бредятину, которую вы наплели. Зачем мне нужна, по-вашему, сумасшедшая странница… или как там её?.. – Вероника должна вернуться, Грегор. Я хочу поговорить с ней. Лишь она в силах вас спасти. Для этого необходимо объединить обе личности или хотя бы заставить их гармонично сосуществовать. Вероника не так тяжело больна. Её можно лечить с помощью обычной психотерапии. Нужна лишь психокоррекция. – Но каким образом заставить её очнуться? – С помощью, разума, конечно. – Да вы и впрямь шутник, Боб. Говорить о разуме безумному всё равно что рассказывать о хлебе голодному. Забавно. У вас, кстати, выпить не найдётся? Я имею в виду настоящую выпивку. – Наше сознание обладает ярко выраженной интегративной функцией в отношении всей структуры личности и способно выступить в качестве компенсирующего и объединяющего фактора. – И сия галиматья означает, Боб? … – Вам не придётся ничего делать, Грегор. Сознание всё решит. Чтобы вернуть Веронику, вы просто не должны ей мешать. Не надо препятствовать её появлению. Она давно готова прийти. Вы не заметили, как перестали заикаться? А ведь Вероника никогда не заикалась. Не мешайте, Грегор. Не стойте у неё на пути. Необходимо дать ей возможность вернуться. Она этого хочет, уверяю вас. – А если не удастся? – Вы умрёте. – Вот как. Прекрасно. – Не нужно смеяться, Грегор, дело-то ведь серьёзное. Это вам не шутки. – Ах, ну если не шутки, тогда, конечно, смеяться не следует, Боб. (Да я и не умею смеяться!) – …Быть может, не сразу, но личность ваша будет полностью уничтожена, Грегор, поверьте. Мозг погибнет, и вы превратитесь в растение. Болезнь развивается приступообразно, и с каждым новым приступом вам становится всё хуже и хуже. Мне очень жаль… – Хватит повторять одно и то же, Боб! Сыт по горло вашей жалостью. – Я пытаюсь помочь, Грегор. – И это мы тоже слышали. … Что такое, Боб. Может, никакой любви и не существует вовсе. Может, у вашей ненормальной Вероники самый обыкновенный спиральный трихламидиоз. Четырехламидиоз. А я мучаюсь и страдаю. – Боб молчал. – Что. Такое. Боб. – Грегор, послушайте. – Не желаю слушать. Наслушался. На долгую жизнь хватит. На две жизни. <…> Я хоть и не врач, Боб, но вы ведь тоже читали письма и не хуже меня понимаете: чокнутая любит Сказочницу так же сильно, как я Луизу. Вы её не спасёте. – Возможно. Всех нельзя вылечить, Грегор. Но мы стараемся. Выполняем наш долг…  Вы не будете возражать, если я заберу из вашей палаты календарь? Вдруг появится Вероника – и её придётся подготовить: ведь прошло уже два года с момента начала болезни. – Делайте чего нужно и уходите.  – Доктор Зиновьев в данный момент находится в соседней палате. Он присмотрит за вами. Отдыхайте. – Эй, Боб! А тот первый случай диссоциативной галиматьи в вашей практике… чем закончился?
Он ничего не ответил мне. Он властно моргнул хитрым, строгим глазом и величественно покинул палату.
***
– Ты всё-таки пришла, любимая. – Конечно, пришла. Ты же сам меня позвал. – Я скучал по тебе. – Я тоже. Что произошло в редакции? О чём ты узнал. – Мне там сказали… сказали: тебя на самом деле нет. – Дурачок! – А ещё они сказали: меня тоже нет. И вообще… Это никакая не редакция, а психиатрическая больница. – Только ты всегда умел меня по-настоящему смешить, Ги. – А ты часто делала вид, якобы тебе на самом деле совсем не смешно. – Я и сейчас так делаю. Смотри, какая серьёзная! Не улыбаюсь. – Плохо получается. Смешинки выпрыгивают из твоих изумрудных глаз, а зайчики безумия – из моих… Почему ты ушла от меня, Лу? – Ты знаешь ответ. – Да, знаю. – Ты похудел! И по-прежнему вздрагиваешь от моих прикосновений… Почему у тебя холодные руки. – Их некому согреть. – … – Ты сводишь меня с ума. Я лишь сейчас понял: не Мусорщик, а ты довела меня до безумия. – Глупыш! – Ты умерла, Лу. – Нет, я жива! – Ты жива, пока я тебя помню. – Вот и старайся не забывать! – Ты ведь не оставишь меня больше, любимая? – Конечно, нет. – Мне страшно, Лу. В жизни ничего не боялся, а теперь просто в ужасе! Даже самый факт, что я напуган, пугает до смерти. – Знаю. Мне тоже страшно. Но мы справимся. Вместе. – … – Нам пора уходить, милый. Пора возвращаться домой. Я жду тебя. Не забудь! – Они не отпустят меня. – Мы вместе. – Мусорщик придёт за нами. Он найдёт нас и убьёт. Ты сейчас сидишь на его стуле. Его стуле! Он сказал… Он мне сказал… нас с тобой нет. Ты моя фантазия, а я – твоя… – Глупенький Ги! Мы спрячемся от него. Мы убежим. Нам поможет Кошачий царь. Тальбот-крысолов, помнишь? Днём он спит, а ночью гуляет повсюду и ловит крыс в твоей дурной голове. Ночь стала его плащом, а день – шляпой. – Нас плащом укроет ночь. – Луна станет нашей шляпой. – Далась тебе луна, любимая! Видно так уж устроен человек. Оказавшись в темноте, в пустоте, во мраке, в сумраке сознания, в сумерках подсознания – сразу начинает искать луну… как правило, наполовину уже кем-то съеденную. – Несмышлёныш! Луна – наш друг. – И никто больше не сможет нас разлучить. – У них не получится, Ги. – Я хочу быть с тобой. – И время пришло. Но не здесь. – Не уходи, родная! Побудь со мной, пока не усну. – Ты поспи, а проснёшься – я буду рядом, даже если ты меня не увидишь. Я всегда рядом. – Знаю. Увидимся. Люблю тебя. – Я тоже. Всегда.
***
Я открыл глаза. Луизы в комнате уже не было. Стул, на котором она  недавно сидела, ещё, правда, хранил часть её тепла. Одинокая Луна притворно-лениво следила за мной. Её хитрый жёлтый прищур тихо проскальзывал на подушку. Сквозь ржавые решётки на окнах. Почему они ржавые? Жизнь продолжалась. Что делать. Ответ знаю, но не хочу. Всё-таки. Вдруг. Какая-то дикая диссоциативная тупость вновь завладела мной. Чёрт! Стал марионеткой Мусорщика. Он дёргал за ниточки, а я – безумец – прыгал на сцене по его указанию и вертелся юлой. Интересно, а дёргает ли кто-нибудь за верёвочки самого Мусорщика? К горлу медленно и упорно начала от самых пяток подбираться тошнота. Я незаметно подкрался к зеркалу и со страхом заглянул в него. Посмотрел в глаза своему демону. Кто-то страшный полез из меня или на меня. Ты кто? Молчит. Не даёт ответа. Какие планы? Опять без ответа. И тут он широко раззявил свою огромную зловонную пасть и цепко схватил меня за горло кривыми жёлтыми зубами. Зеркальный демон. Что за чудище стозевное лезет на меня из Зазеркалья? Уж на Алису точно не похоже! Хотел закричать, но не смог. Хотел упасть, но не смог. Немой душераздирающий крик вырвался из тоскующей груди. Тело внезапно содрогнулось и начало вести себя несколько странновато. Небывалое ощущение: всё оно сейчас изрезано, изрублено, искромсано в клочья. Кто-то сначала разрезал его пополам, а потом начал без толку и без смысла рубать топором куда придётся. На славу потрудился! Крысы давно уже распотрошили мои внутренности, прогрызаясь сквозь уязвимую плоть наружу. Внезапно я услышал трупную вонь. Вот же они – крысы – саблезубые монстры – разбежались по углам, чёртовы мусорщики! И Демон смеялся надо мной из Зазеркалья. «Алиса, – кричал он, – пора возвращаться!» Презрительно усмехался, а вскоре принялся хохотать во всю мощь своей луженой басистой глотки. И очень недобрым показался его зловещий хохот. Зловонная харя! Здесь что-то не так. Чую опасность. А ещё – недоумение и лёгкий дискомфорт. Впереди серьёзные трудности! Дело слишком нетрадиционное. Нетрадиционно ориентированное. С ориентацией на смерть. Приступ тошноты усилился. Болезнетворная бактерия проникла в кровь. Перед глазами опять запрыгали сине-зелёные зайчики неразумия. Прыг-скок. Скок-прыг. Вновь с ужасом глянул на зазеркального урода. Спадающие на лоб пряди волос стали теперь гораздо длиннее, тяжелее и более заметны. Цвет будто изменился тоже… потемнел, что ли? Да это же не мои волосы! Грудь также заметно увеличилась и сделалась чувствительнее. Острая боль пронзила соски. Я сам себя схватил за грудки, затем за горло, но опять почему-то не смог закричать. Голос больше не подчинялся мне. А руки? Кожа истончилась, омертвела и потеряла всякую способность к ощущениям. Не мои руки. Глаза стали ;же, сильно запали, точно кто-то вдавил их в глубь черепа. Не мои глаза. Ноги, похоже, тоже изменили свою форму: они теперь тоньше и более кривые, причём кривизна их какая-то неестественная. Или просто-напросто зеркальное отражение вызывает неприятный эффект. Пальцы на руках удлинились. Я аккуратно дотронулся чужими пальцами до лица. И оно тоже показалось совсем чужим. Челюсть свело болезненной судорогой. Зубы заскрипели, залязгали, заклацали, как у покойника. Вот ведь… Сейчас, кажется, вывернет наизнанку. Чужое тело вело себя совсем по-другому. Причудливо. Сюрреалистично. Феерично. Фантасмагорично. Руки и ноги, отрубленные топором, движутся сами собою. Куда-то побежали… В смысле, ноги. Эй, вы куда? Ускакали. Они не желают мне больше подчиняться! Я не я и ноги – не мои. Головоломка. Жабра-кадабра. Суставы и кости стучат и трещат, превратился в столетнего старика с длинной седой бородой до земли. Скрипят колёса труповозки. Сейчас чего доброго ещё и копыта появятся, вырастут рога. И шерсть клочьями повсюду. Прямо беда с превращениями, ей-богу! Ничего наперёд не знаешь… И сколько ещё чертей поместится на кончике чьего-нибудь крысиного хвоста? Что со мной такое. Опять нелепые – словно бы чужие! – мысли полезли в голову. И что вообще теперь считать моим. Сумасшедшие виртуальные Писари! Чума на обе ваши безумные головы!! Я из-за вас стал пиршеством червей. Убирайтесь из моей головы! Хриплый стон уже не в силах вырваться из чужого горла. Я упал на чужие колени, мучительно сомкнув чужие челюсти, холодные как мрамор. Конец. Вот она – Смерть. А дальше – Тишина. Не понимающая, заманчивая, необъятная. Многообещающая. Сознание, окутанное каким-то неестественным фантастическим туманом, провалилось в ницшеанскую бездну. Наступит ли завтра. Увижу ли жену когда-нибудь снова. Теперь всё зависит уже не от меня. А собакам совершенно безразлично. Где август. Где сентябрь. Не важно. И Псалмопевец молчит. Смерть. Te amo.

19

«Человеческий разум не в состоянии устанавливать законы для вещей, теряющихся в туманных областях фантазии», – пишет Королева готического триллера. И мы, следуя её величественному примеру, отныне тоже будем полагаться в нашем повествовании только на логику и факты. А факты между тем таковы.
Марта 25 числа случилось в бывшем уездном городе N*** необыкновенно странное происшествие.
Вероника проснулась довольно поздно. И вот первое, обо что споткнулся её слегка заторможенный, затуманенный мозг: не ослепительно белый потолок в жёлто-зелёных пятнах сырости и плесени и ещё менее белоснежные стены (довольно обшарпанные, между прочим!) какой-то чужой комнаты, по виду напоминавшей больничную палату. «Какого чёрта?!» – раздражённо подумала Вероника и почесалась. «Наконец-то», – устало подумал доктор Зиновьев и почесался. Ох, что сейчас будет, товарищи!.. (На сцену вылезла страшная-престрашная лесбиянка. Поберегись, Читатель! – Алекс, перестань!)
Вероника с холодным вниманием уставилась на рыжего парня в белом накрахмаленном халате, сидевшего на стуле рядом с её постелью и несколько равнодушно наблюдавшего за ней. Так они смотрели друг на друга минут десять, пока вскоре Веронике всё не наскучило, и она хмуро поинтересовалась у парня:
– Я башкой стукнулась? – Рыжий вытаращил на неё свои мутные, как у пьяницы, глазёнки и слегка приоткрыл рот, но ничего, правда, не ответил. – Здесь больница или… где я вообще?
Рыжий продолжал молча таращиться разиня рот. «Он глухой, что ли?» – вновь раздражённо подумала Вероника и опять почесалась. Прошло ещё минут, наверное… Рот у парня раззявился уже не на шутку.
– Вам мухи в рот залетают. – То, наверное, недовольно сказала Вероника, обращаясь к Рыжему. Она наконец встала с постели, лениво потянулась, гортанно зевнула (не особенно вежливо!) и принялась прохаживаться по палате, стреляя полусонными мутными глазами в разные стороны и больше не обращая на рыжего совершенно никакого внимания. Интерес пропал!
Доктор Зиновьев тем временем рот-то всё-таки прикрыл, засуетился, подскочил со стула, пробормотав себе под нос какие-то нелепые (не очень уместные, по крайней мере, в данной ситуации!) извинения и со словами: «Я на две минутки!» – стремительно выбежал за дверь. Стул уронил. Вот идиот! Прошло минут, наверное, двадцать. Вероника с великодушным любопытством и лёгким недоумением, застрявшим где-то на уровне её квадрообразного подбородка, таращилась в окно, раздумчиво почёсывая переносицу и уныло разглядывая ржавые решётки. Почему они ржавые? Не очень хорошие мысли полезли сейчас в её слегка задурманенную лекарствами голову и паучьими лапками заскребли, зашуршали по стенкам черепной коробки, залопотали индонезийскую тарабарщину на малоизученном папуасском диалекте. (Вообще, в Африке, оказывается, столько разнообразных языков существует в наличии, вы представляете? Я даже раньше и ни сном ни духом. А народов-то сколько там проживает. С трудно произносимыми именами. Море-море! Совсем недавно узнал. Век живи, так сказать… А что сказать? А что сказать? Ни в сказке сказать, ни пером описать. Любимая присказка моей дорогой бабушки. Ваши бабушки ещё живы? Любите их больше!) Одни незнакомые, чужеродные звуки – ничего непонятно. И тут наконец дверь величественно открылась. В палату вошел какой-то бородатый мужик в белом халате, с виду сильно смахивающий на Уборщика.
– Доброе утро, Вероника Андреевна! Весьма рады видеть, и надеюсь, в хорошем здравии! – приветливо поздоровался он, хитро сверкнув косым чёрным глазом. В палату просунулась рыжая шевелюра уже знакомого нам парня, по-прежнему почему-то с разинутым кривоватым ртом. – Анализы нужны немедленно! – строго и повелительно кивнул ему Бородач, похожий на Уборщика. – И поскорее разыщите Елену Николаевну. Пусть срочно явится сюда.
– Понял. – Рыжий и его задумчивая раззявленная шевелюра многозначительно скрылись за дверью.
– Как вы себя чувствуете? – снова обратился к Веронике бородатый то ли врач, то ли уборщик.
– Как десятидневный труп. Мутит сильно.
– Прекрасно!
– У меня сотрясение?
– Не совсем. Разрешите измерить вам давление?.. Пока всё идёт просто отлично! – радостно отметил немного погодя Бородач, напоминавший Уборщика. – Больно не будет, не бойтесь, я просто проверяю реакцию ваших зрачков на свет и переменный стимул. Смотрите сюда… Теперь сюда… Хорошо. Очень хорошо! Итак, Вероника… расскажите ваше последнее воспоминание.
– Меня уволили с работы.
– Замечательно. А дальше. Ничего не помните?
– Я напилась и, похоже… головой ударилась. Ли. Или?.. И… Дальше – пустота.
– Когда? В каком месяце?
– В марте. В двадцатых числах. Я вроде бы пыталась отравиться, если ничего не путаю… Или ещё раньше. Куда-то… Где-то… 
– Очень хорошо! А какой сейчас, по-вашему, год?
– Что значит, какой год? 2013-й, конечно, какой же ещё? Что за нелепые вопросы? Вы вообще кто такой? И что за тупой рыжий парень с разинутым ртом здесь ошивался?
– Да вы присядьте, Вероника Андреевна, и успокойтесь немного. Для начала. Я собираюсь кое-что рассказать. Но вас может слегка расстроить…
– Давайте ближе к делу! – раздражённо рявкнула Вероника (какая, однако, нервная особа!). – Доложите обстановку.
– Ладно. Хорошо. Но по порядку. (Во всём должен быть порядок!) Сначала представлюсь. Борис Абрамович Бернштейн. Профессор отделения психиатрии и неврологии ***ской областной психиатрической лечебницы, главный врач клиники и по совместительству – ваш лечащий врач. Вы попали к нам в состоянии крайне тяжёлом, когда… 
– О. Профессор? – насмешливо прервала Бородатого Вероника и тут же нахмурилась: – Психиатрическая лечебница. Чертовщина. А моя мать знает? И не она ли меня сюда упрятала.
– Предлагаю пока отложить разговор о вашей маме, – прекрасно видно: Бородач, сильно смахивающий на Уборщика, старается быть весьма вежливым и корректным, как и вообще все врачи-психиатры, наверное (мы, между прочим, очень уважаем столь важную для мира профессию и никоим образом не пытаемся её здесь каким-нибудь способом дискредитировать. избави бог от чудовищной несправедливости! ведь в мире и так уже много зла, непонимания и других экологических проблем!), – и поговорим о вашем заболевании. Вы понимаете, почему оказались здесь?
– Разумеется, прекрасно понимаю! По-вашему, я совсем идиотка?! – Да! Не станем преуменьшать: тон у Вероники сейчас крайне раздражённый. Манеры её, конечно, тоже оставляют желать много лучшего: не Грегор всё-таки (но не судите бога ради слишком строго больного человека: у них ведь у ненормальных мозг и так уже основательно заблудился, заплутал в дебрях сознания, в чащобах подсознания и пр.!). Тошнота мучительными приступами лезла к горлу нервной, озлобленной пациентки. Голова кругом шла, и всё тело почему-то чесалось, будто его два года не мыли. Такая неловкая ситуация может вывести из себя кого угодно, а столь раздражительную, нервозную особу – даже взбесить (не побоюсь этого слова; я вообще никаких слов не боюсь! – вот в чём твоя проблема, алекс! ты никогда не прославишься. – ты просто завидуешь, любимая! – было бы чему завидовать, дурачок! пиши дальше, не отвлекайся). – Но вы всё равно не имеете права меня здесь держать против моей воли! – Голос Вероники постепенно начал срываться на крик. Белугой взревела: – Если только у вас нет постановления суда о принудительной госпитализации или письменного заявления кого-либо из родственников. Я по образованию юрист и училась, между прочим, очень хорошо! Отлично знаю законы! Покажите письменное согласие матери, предъявите решение суда, Профессор! Или немедленно выписывайте!!
– К сожалению, у меня нет таких бумаг, Вероника Андреевна, – грустно ответил бородатый Профессор (а пожалуй, и мы теперь вслед за Вероникой будем называть Боба-Бернштейна Профессором, – всяко лучше, чем Мусорщик <Уборщик/Падальщик/Инквизитор и пр.>, да и людей значительной и нелёгкой профессии обижать не хочется опять же… причём здесь имеется в виду не только профессия врача, но и мусорщика/уборщика тоже!), – но если понадобится, я их непременно достану… А пока настоятельно рекомендую перестать кричать и немного успокоиться. Давайте всё обсудим цивилизованно. Кажется, мы друг друга не поняли. Действительно ли вы до конца осознаёте причину своего пребывания в нашей клинике?
– А чего тут осознавать-то? – заорала Вероника, вытаращив дико вращающиеся шальные глаза на строгую бороду Профессора. – Всё из-за глупейшей попытки суицида. Видимо, она не удалась, если, конечно, здесь не Ад, или удалась, – значит, я мертва. Уж очень смахивает больница ваша на инфернальную западню. Задницу! – (опа. ну и словечки! да она мне сейчас весь роман испортит! – алекс, успокойся. если кто его и испортит, только ты сам. не мешай ей!). – Наверное, попытка оказалась неудачной, раз я тут. Какой-то провал/пробел в памяти: вот смотрю на вашу строгую бороду и никак не могу вспомнить, что пошло не так. А что-то явно пошло не по сценарию… В мои-то планы не входило запереться в психушке. Избави бог от такого счастья! Кто-то помешал мне покончить с собой. Или… Или? Ничего не помню.
– Да, действительно. Кое-что пошло не так, – многозначительно согласилась, услужливо кивая, строгая борода, – и теперь дела обстоят несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд. Вы попали к нам вовсе не из-за попытки суицида и находитесь здесь уже два года, Вероника. К сожалению, в последние месяцы ваше состояние значительно ухудшилось…
– Не понимаю. Я… была в коме? Сейчас 2015-й? Невозможно!
– Боюсь, именно так. И у вас не кома. Вы пребывали в сознании, но…
– У меня амнезия?
– Нет, это не амнезия, а другое диссоциативное расстройство, которое я бы определил скорее…
– Да что вы вообще несёте, Профессор?! Если амнезии нет, как я могла забыть два года своей жизни?
– Вы их не забыли, с вами их просто не было.
– Если ничего не было, тогда что я могла забыть?
– Последние два года, которые вместо вас прожил другой человек.
– Значит, у меня раздвоение личности?.. А вы не могли сразу всё разъяснить, Профессор, а не мутить воду в ступе! – (Вероника, похоже, всерьёз взбесилась, вам не кажется?) – И каковы прогнозы? Когда меня выпишут? – грубо и резко спросила она у строгой бороды сквозь зубы.
– Рано судить… – борода закивала со значением, прекрасно осознавая всю серьёзность ситуации. – Вы не хотите спросить про вашу другую личность?
– Да плевать на другую личность! Я хочу выбраться отсюда!!
– Не кричите, пожалуйста. Вам нельзя волноваться! – строго посоветовал бородатый Профессор.
– Почему вы меня здесь держите? Что вам нужно?
– Мы пытаемся вас вылечить, Вероника Андреевна. Ваше эмоциональное состояние крайне нестабильно. Как только оно стабилизируется, я немедленно вас выпишу. – Вероника с досадой отвернулась к окну. А за окном между тем снег крупными хлопьями… Да чёрт с ним, со снегом! Не до него сейчас… Прошло, верно, минут двадцать. Молчание порой бывает тягостно гнетущим, вы не замечали?
– Похоже, разговор зашёл в тупик. Заехал слегка, – грустно и мрачно обратилась Вероника к бородатому Профессору некоторое время спустя, – даже не знаю, о чём ещё мы могли бы поболтать…
– Для начала можно обсудить вашу болезнь.
– Всё из-за тех злосчастных таблеток. Вляпалась, видать, по самое горло. Чёрт позабавился от души! Я тяжело больна? Без надежды на выздоровление.
– Не стал бы спешить с прогнозами. Нам удалось наконец-то вернуть вас, а значит надежда есть. Вероятность полного выздоровления всегда существует. Хоть и слабая. – Строгая борода по-прежнему значительно кивала в такт значительным словам Профессора, а значительность сложившейся ситуации теперь уже ни у кого не вызывала совершенно никаких сомнений, разве что самых незначительных. Помолчали ещё немного. Многозначительно помолчали.
– Что со мной? – наконец в сердцах спросила Вероника, по всем вероятиям, будучи не в силах больше выносить тягостно гнетущую, опьяняющую (!) тишину.
– Вы страдаете тяжёлым депрессивным расстройством, усугубившимся из-за чрезмерного употребления алкоголя и… 
– Не перегибайте палку, Профессор! У неё два конца – сломается… – грубо и резко перебила чокнутая (алекс, не называй её так! – не я, а грегор. – грегора здесь больше нет. – ты уверена? – … – ладно, понял… прости, любимая, не буду). – Я не алкоголичка! Нелепый вздор!! Ахинея!!!
– Не стану утверждать наверняка. Однако… Мир вы видите в серых красках. Вы не удовлетворены мрачной тональностью и вообще всей своей жизнью, поэтому придумали себе другую судьбу и другую личность. Альтернативные личности часто могут иметь разный возраст, пол, разное состояние здоровья, разные интеллектуальные способности и иногда разный почерк. При подобного рода расстройствах часто меняется мимика, голос, походка. Даже рост. Другая личность – Грегор – почти полная ваша противоположность. У вас с ним очень мало общего…
– Неужели? – насмешливо брякнула Вероника и почесалась. – Как же много психологии! Почему-то не удивляет. Вот если бы вы меня чем-нибудь сейчас удивили, Профессор, – было бы, ах, как удивительно! Но… Грегор. Дурацкое имя?!
– Вы сами его себе придумали, Вероника. И всё остальное тоже. Альтернативная личность – часть вашего подсознания. Грегор жил в вымышленном мире фантазий. Он не понимал, где находится, не осознавал болезнь и не подозревал о вашем существовании довольно продолжительное время. Так было для него и для вас предпочтительнее. Мозг Грегора подсознательно блокировал все воспоминания, связанные с вами и вашей жизнью. Но, к сожалению, состояние его со временем заметно и резко ухудшилось. У него развилось бредовое расстройство, перешедшее впоследствии в острую стадию бредового психоза, – Профессор, похоже, не без очевидного удовольствия оседлал любимого медицинского конька-горбунка и с воодушевлением принялся разглагольствовать столь самозабвенно, что остановить его теперь едва ли уже представлялось возможным. Да и зачем нам, собственно, его останавливать? Пусть себе вещает. С удовольствием послушаем. Полюбопытствуем. Медицина – моё хобби. А у вас какие хобби? Далее (Профессор): – Исходным пунктом для формирования бреда обычно являются ложные воспоминания, каковых у Грегора в наличии имелось более чем предостаточно. Он помнил то, чего в действительности не существовало. Нереальные впечатления выдуманного прошлого, если они воспроизводятся в ином, искаженном виде, как у Грегора, быстро приобретают аффективный характер, а затем и все признаки бреда. Иногда с самого начала на первый план выступают идеи преследования. У Грегора они, правда, проявились значительно позднее. Он абсолютно не поддавался медикаментозному лечению, поскольку склонен рационально интерпретировать любые реальные события в соответствии со своими бредовыми построениями, а не с объективной действительностью. Что бы мы ни делали, как ни старались помочь, Грегор продолжал жить в мире фантазий. Он решил (или вы решили?): легче всего просто придумать мир, которого не существует; мир, в котором со временем все окружающие почему-то постепенно становятся врагами…   
– Грегор, выходит, параноик? Как такое возможно.
– Да, случай весьма необычный и довольно редкий, – и опять строгая борода Профессора, несколько недовольная тем фактом, что весомые научные выкладки и рассуждения её велеречивого Хозяина бесцеремонным образом прервали, значительно закивала в такт значительным и весьма убедительным словам. – Впервые сталкиваюсь с довольно неординарным явлением: у разных личностей совершенно разные заболевания. Неслыханно! Однако даже в данной ситуации Грегор не может слишком далеко отклониться от исходной точки, то есть от референций вашей памяти, несмотря и на то, что он почти полностью подавил вас. Вы всё же никуда не исчезли и продолжали влиять на его эмоциональное состояние, правда, уже на подсознательном уровне. Вы ведь тоже порой видите всюду врагов, не правда ли?
– Хотите сказать, у меня паранойя. Да вы с ума сошли, Профессор!
– У вас нет паранойи, но налицо имеются некоторые признаки схожего с ней явления, обычно называемого в психиатрии генерализованным…
– Погодите. Погодите, Профессор… Уже тошнить начинает от ваших учёных словечек! (Не слишком ли их много?) Что ещё за генеральская уха из петуха?
– Генерализация, – вновь веско и охотно принялась разъяснять наукообразная борода, – своеобразный стереотипный перенос на группу лиц или даже на всех людей сразу функций, им не свойственных. Например, когда чувство вины невольно превращает окружение пациента в сурового, непреклонного Судью. Вначале таким «судьёй» является лишь одно важное лицо в жизни человека, в вашем случае – Мать. А вскоре уже и все окружающие, как знакомые, так и незнакомые, становятся неким олицетворением грозных и неумолимых «присяжных заседателей», которые якобы непрестанно следят за ним, пристрастно оценивают и повсеместно осуждают. Вам не кажется порой, будто вы несправедливо обижены обществом, судьбой, природой и потому в глубине души бунтуете, боретесь с реальностью? Классическое шизоидное заблуждение: все вокруг враги, начиная с матери и брата, – печально констатировала значительная борода; затем немного подумала и решила бросить ещё один весомый булыжник мне на голову (то есть не мне, а моей героине, конечно же): – В острой стадии подобные бредовые установки часто предвещают начало шизофрении…
– Стоп! – в очередной раз довольно грубо прервала сугубо научно настроенную бороду Вероника. – Шизофрения? Не гоните-ка лошадей, Профессор! И хватит уже разглагольствовать! Из-за вас голова разболелась. Не заблевать бы пол. (А то ещё убирать заставят!) 
– Ничего страшного. Вполне безобидное действие лекарств… – равнодушно констатировала учёная борода, почесалась и лениво зевнула.
– Чем вы меня накачали, мать вашу?!! – бешено заорала вдруг Вероника.
– Не вас, а Грегора, – грустно ответил строгий Профессор. – Не кричите, пожалуйста.
– Ваш Грегор – полный псих. Допустим, у него шизофрения, но я-то нормальная! И при чём здесь вообще мать и брат? Они упекли меня сюда? Так и знала! Всё дело в квартире: им нужна моя квартира!!
– Вы только что продемонстрировали классическое параноидное заблуждение, а оно, между прочим, является одним из признаков шизоидной личности. Как часто в повседневной жизни вам приходится вспоминать о матери и брате? 
– А о ком ещё думать. Они моя семья. Больше нет никого…
– Разве. 
Дверь неожиданно приоткрылась, и в палату залезла рыжая лохматая шевелюра:
– Извините, доктор, дело очень срочное. Можно вас отвлечь на две секунды? – Бородатый Профессор значительно кивнул (шевелюра тотчас скрылась за дверью), величественно и гордо выпрямил спину, вежливо бросив Веронике:
– Прошу простить. Давайте прервёмся на две минуты… – и немедленно вышел.
Ну и спектакль!
"Почему меня здесь держат? Что им нужно???"
"..."
Прошло, наверное, минут двадцать. Часы…  Да чёрт с ними! Вероника заскучала. Мысли медлительными сопливыми улитками – после пьяного зелёного дождя – неторопливо вползали и выползали, слюняво бродили по безумной голове, бороздили коротенькие извилины захламлённого мозга. И не очень-то весёлыми улитками, доложу я вам, они там дружно топтались! Может, то были и не мысли вовсе (и не улитки даже!), а воспоминания? Тоже, правда, невесёлые… Да. Некоторые вещи иногда лучше забыть, как вы полагаете? Вероника сидела на серой больничной койке, недоуменно разглядывала свои дрожащие, посиневшие от холода, ужасно некрасивые руки и хмурилась, будто сомневаясь в том, на свои ли руки вообще она смотрит.
Внезапно. Ещё минут так через двадцать. Дверь снова отворилась. В палату тихо вошла незнакомая девушка (наконец-то… дождались!). Её едва ли можно назвать красивой. Скорее… Да, пожалуй, скорее миловидной, чем красивой. «Нет, – печально подумала нам наперекор Вероника и невольно привстала (и почему они все стараются поперёк думать!), – всё-таки красивая. Наверное, замужем». Шатенка. Телосложения среднего. Глаза серо-голубые. Рост метр шестьдесят восемь-шестьдесят девять. Возраст: 23-24 года (так навскидку). Над верхней губой слева имеется в наличии маленькая родинка. Другие особые приметы отсутствуют. Ни татуировок, ни шрамов. «Да, – мрачно заключила Вероника, – наверняка замужем. Она не может быть одинокой». А девушка без особых примет тем временем тоже молча и с интересом разглядывала любимую пациентку Профессора. Так они и смотрели в томительном молчании друг на друга минут десять, пока вскоре Веронике всё не надоело, и она, резко отвернувшись, ворчливо процедила сквозь зубы в сторону незнакомой шатенки:
– Если вы ищите Профессора, он куда-то сбежал. Надеюсь, больше не вернётся… Чёртов зануда!
– Простите, что вы сказали. Вы меня не помните, верно? – спросила девушка без особых примет и без особой интонации в голосе.
– А должна? – Голос у Вероники по-прежнему враждебный, раздражённый, а манеры – довольно неприятные (мягко говоря).
Тут наконец в палату величественно вплыла по-царски важная и строгая борода Профессора.
– Прошу извинить за длительное отсутствие! – несколько дребезжащим тоном кивнула борода (кивнула тоном? Алекс, что ты делаешь? – у меня мысль в тумане… – ты переодел актёров, сменил декорации. забудь уже о Грегоре и постарайся сосредоточиться! следи за лексикой!! – ты как всегда права, любимая. потом внесу изменения в рукопись… или они сами её исправят, если не забудут!). – С одним нашим давним пациентом случился фебрильный приступ, и он, к несчастью, впал в кому…
– Он умрёт? – равнодушно спросила у бороды Вероника, лениво почёсывая разболевшийся затылок.
– Ну, будем надеяться, что нет. Хотя… – добродушно начал было Профессор, но потом вдруг передумал заканчивать предыдущую фразу и оживлённо спросил: – А вы, я вижу, уже познакомились с Еленой Николаевной… – Он радушно улыбнулся шатенке без особых примет. – Моя ассистентка. Учится в аспирантуре и заканчивает писать кандидатскую диссертацию на тему, между прочим, напрямую касающуюся вашего психологического расстройства… – Девушка без особых примет (а мы будем отныне называть её просто Еленой Николаевной, – просто и без затей, – поскольку фамилия героини, как видите, оказалась совершенно утраченной – добрый Профессор Бернштейн не потрудился нам её сообщить (а у самого-то фамилия есть!); пусть тогда остаётся Еленой Николаевной! нам, в общем-то, без разницы) грустно улыбнулась, но тактично промолчала.
– …безусловно, очень важная и полезная информация, Профессор, – злобно огрызнулась Вероника на Бородатого, продолжая лихорадочно почёсывать  ноющий затылок, – но давайте всё же вернёмся к разговору о моей выписке.
– О выписке говорить пока рано, Вероника Андреевна, – сурово брякнула строгая борода.
– Почему? По-моему, самое время, Профессор. Предположим, Грегор – психопат, но не я. От меня-то вы чего хотите?
– Во-первых, Грегор не психопат, а параноик, а во-вторых, он тоже не очень лестно отзывался о страннике… Удивительное совпадение! – Наступило довольно продолжительное молчание (сколько же можно молчать! то рот им не заткнуть, то молчат наперебой по два часа кряду… к тому же у меня давным-давно иссяк запас подходящих сравнений и метафор, а в прошлый раз ты сильно ругалась, и я вообще решил их больше не употреблять; кое-как закончим уже нашу безумную повесть, без излишеств, так сказать. – вот-вот! никакие излишества здесь не помогут: ты пишешь галиматью! и всё же продолжай, мне любопытно. – ах, любопытно. – да, любопытно! – вот и поговорили… пора прикрыть скобку). Значит так… Наступило молчание, продолжительностью по меньшей мере… нет, не возьмусь судить, сколько оно продолжалось: … (бесовщина какая-то и с часами творится тоже! прямо не знаю, что за!..) Так вот…
– Откуда вы знаете про странника? – Тихо спросила Вероника, перестав наконец чесать онемевший от боли затылок, но голос у неё, правда, сделался опять каким-то не очень добрым. (А бывает ли он вообще у неё добрым?) Совершенно ничего хорошего не предвещал её тон. Чую неладное. Впереди неприятности! На горизонте замаячил очередной Бедлам. Заплясали белые кролики безумия.
– Мы читали ваши письма, – осторожно ответил строгий Профессор и почему-то отступил на два шага назад. Он тоже, кстати, время от времени почёсывался. – Пришлось. Иная возможность вернуть вас к жизни отсутствовала… А вот, между прочим, Елена Николаевна, – и он снова жизнерадостно кивнул зачем-то в сторону грустной безучастной девушки (будто мы с Вероникой уже успели запамятовать, что именно Елена Николаевна здесь стоит, а не кто-нибудь другой), – начинающий психотерапевт и блестящий специалист… – её идея! Признаюсь, активно выступаю против экспериментов, но Грегор, видите ли, не поддавался гипнозу, и лекарства на него не действовали, поэтому мы посоветовались, и я как лечащий врач, всецело ответственный за ваше психическое состояние, принял довольно рискованное решение…
– Откуда у вас мои письма? – Веронике (да и всем нам!), видимо, опять осточертело слушать мучительную болтовню Профессора, и она злобно сверкнула на него исподлобья недобрыми, демоническими глазами, потемневшими до черноты: загнанный и раненый на охоте зверь. Истекающий кровью. Самый опасный Зверь.
– Ваш брат впустил Елену Николаевну к вам в квартиру, она нашла переписку и…
– Брат тоже рылся в моих вещах.
– Давайте пока оставим некоторые несущественные подробности в стороне и вернёмся к причинам, по которым вы оказались…
– Несущественные?!! Чёрта с два, Профессор! Не потерплю!! Никто не имеет права безнаказанно вламываться в мою квартиру и рыться у меня в вещах! Это вторжение в личную жизнь. Думаете, если я безработная и пьяница к тому же, то позволю вам – жукам-навозникам – обращаться со мной, как с дерьмом! Что удумали… Роются-копаются кроты чёртовы в моей голове! И в моей квартире??? У меня ещё остались весьма прочные связи. Я подам иск в суд и разнесу вашу проклятую больницу по кирпичикам!! Камня на камне здесь не оставлю, дьявол меня раздери совсем и вас всех вместе со мной!!! – Вероника плевалась и кричала ещё что-то в таком духе минут, верно, двадцать. Профессор спокойно молчал, не глядел на неё и, казалось, совершенно не слушал, периодически почёсываясь. (Живность любит бородачей!) Его строгая борода – напротив – существенно-равнодушно прислушивалась, принюхивалась и раздумчиво-меланхолично кивала в такт прыгучим попрыгунчикам-словам бесноватой пациентки. Елена Николаевна отвернулась и грустно смотрела в окно, якобы её происходящее не касалось вовсе. И опять, похоже, театр абсурда! Где же наконец психологическая драма?! Серьёзные философские размышления о жизни?! Чёрт играет со мной. И в какие игры? Ничего не понимаю. Чертобесие продолжается… И мы продолжим. Вдруг… <…> 
– … нет совершенно никакой надобности, Вероника Андреевна, – строго заметил между тем Профессор, когда та наконец перестала кричать и немного успокоилась. – Здание старое, оно идёт под снос. Его разберут на кирпичики без вашей помощи. Завтра мы переведём вас в новый корпус и… И?
– И не мечтайте! Я тут не останусь! Идите к чёртовой матери! Не имеете права меня здесь держать!! Покажите письменное согласие родственников!!!
– Мы уже, кажется, обсудили вопрос документации, Вероника…
– И продолжим обсуждение, когда появятся необходимые бумаги… А мать. Вы ей сказали. Я хочу поговорить с ней!
– В данный момент, к сожалению, невозможно… 
– Почему. Где моя мать.
– Вероника Андреевна, постарайтесь, пожалуйста, сосредоточиться. Вы страдаете тяжёлой депрессией, о чём ясно свидетельствуют письма, которые…
– К чёрту депрессию! К чёрту письма! Вас они не касаются!! И вообще… я их писала много лет назад. Была тогда молодая, глупая. Поверила в любовь. Сейчас, конечно, уже не верю. И не думаю. Растоптали веру. Любовь – вымысел… Какие ещё есть причины, чтобы насильно удерживать меня здесь.
– Причину вижу пока только одну, но весьма существенную. Вас привело сюда сильное чувство к Маргарите, когда…
– Не лезь ко мне в голову!! И вымой рот, прежде чем называть её имя… ты, чёртов профессор недоделанный!!! – злобно заорала взбешённая пациентка. Конфуз невероятный! Да, дело весьма запутанное. И не распутать нам его никак. Ни вдвоём, ни даже вчетвером. Финт ушами, ход конём. Надо всё-таки попытаться. 
– Боюсь, враждебное и агрессивное поведение никоим образом не ускорит вашу выписку, Вероника, – вежливо заключил невозмутимый Профессор.
– ДА ПОШЁЛ ТЫ, КОЗЁЛ!!!
– Так… – устало, сухо и несколько недовольно выплюнула строгая борода Профессора, и в комнату тут же просунулась чья-то пучеглазая пронырливая морда в синей форме Санитара. – Полагаю, нет необходимости… – деловито бросил Профессор морде и надменно кивнул; морда немедленно вылезла обратно за дверь.
– Извините, Борис Абрамович, – неожиданно ворвалась в разговор (тоже не знаю, какое слово здесь будет уместнее: ворвалась или вклинилась? может, вломилась?) прежде молчаливая и грустная Елена Николаевна (а эпитет «грустная», поспешим отметить, необязательно вписывается в контекст ситуации: нам героиня может, конечно, казаться грустной, а на самом деле быть просто уставшей, изнурённой, замученной, задумчивой, etc.; поскольку писательского таланта у нас, по всем оценкам – строгим и не очень – нет, мы частенько рандомно-дилетантным образом подбираем, вы уже, наверное, поняли, в нашем корявом изложении эпитеты, метафоры и сравнения, точно грибы в лесу: что попадётся, то и попадётся, лишь бы совсем не отравиться поганками бледными, – и, опять же, в несмелой надежде на будущее, на читателей: нам, вероятно, простят, как, вполне возможно, простят и многочисленные нелепые мантиссы). – Могу я поговорить с Вероникой Андреевной наедине? – робко поинтересовалась она у бородатого Профессора.
– Разумеется, Леночка, – приветливо откликнулся Бородач на просьбу любимой ассистентки, – но помните, о чём я предупреждал: не увлекайтесь! – и тут строгая борода по-королевски величественно подскочила чуть не до самого потолка. – С Грегором всё же несколько проще… – недовольно проворчала борода и гордой осанистой походкой вывалилась за дверь. Славно мы с ней побеседовали!
Наступило довольно неловкое молчание. Сколько оно длилось, к сожалению, не можем сказать. Часов в палате… Наконец. Елена Николаевна. Мягко и душевно. Обратилась к совершенно озверевшей.  По виду если судить. Веронике:
– Вы очень грубый человек.
– Правда? Вот жалость. Это что, новые веяния психиатрии? – так же, впрочем, мягко и душевно ответила вопросом на вопрос Вероника (голос у пациентки и впрямь немного смягчился после ухода Профессора – потрясающая метаморфоза!). – Метод парадоксальной интенции. Сделать безумно больному пациенту «вежливый» комплимент и наладить таким способом контакт.
– Ваша грубость фальшивая, показная. Да и болезнь не слишком тяжёлая…
– Тогда почему Он держит меня здесь. Что Ему нужно?
– Вы сами прекрасно знаете ответ. Доктор Бернштейн – лучший психиатр из всех, с кем мне доводилось работать. Он мой учитель, я его уважаю. И он старается помочь. Напрасно вы так грубо с ним обошлись… Вы очень умный человек и понимаете, что произойдёт, если мы вас сейчас выпишем. Вы вернётесь домой, снова впадёте в депрессию, захотите покончить с собой или что-нибудь в таком роде, тогда опять случится разрыв с реальностью, опять появится Грегор, но только уже совсем другой Грегор – страшный и неуправляемый. Он, например, возьмёт в руки нож и кого-нибудь зарежет. Вы блестящий юрист и хорошо осознаёте, каковы в том случае будут последствия для вас…
– Да, я всё прекрасно понимаю. Просто не люблю профессоров… – (Да, Вероника действительно заметно смягчилась. Неудивительно. Я бы тоже смягчился маслом сливочным на солнышке, если бы меня лечила такая красивая девушка. – Алекс, не отвлекайся! – Понял, любимая, ты просто ревнуешь. Больше не буду, прости. – Алекс, ты идиот! И сумасшедший к тому же… – Давно догадывался. Пожалуй, продолжу.) – Значит… именно вы меня вылечили?
– О полном выздоровлении говорить ещё рано… – строго заметила Елена Николаевна (почему же они все там такие строгие-то, осспади ты боже мой! – но я же уже объяснил, любимая: к концу повествования закончился запас эпитетов, etc.). – Мне просто внезапно пришла в голову мысль, каким образом можно заставить вас вернуться. Долгое время ничего не получалось. Возникла острая необходимость предоставить Грегору нечто, способное помочь ему вспомнить о вашем существовании. У вас с ним почти ничего общего. Он журналист, вы юрист. Он сирота, у вас есть мать и брат. Он левша, вы правша. Он на четыре сантиметра выше ростом, заикается, а вы – нет. Вы и темпераментом, и характером с ним абсолютно не схожи: сдержанный, уравновешенный циник и эмоциональная, порывистая, в высшей степени ранимая идеалистка. Рациональная натура против более чувствительной, романтической. Даже некоторые анализы не совпадают, будто принадлежат двум совершенно разным людям. Но самое главное – у Грегора есть всё, чего нет у вас: карьера, деньги, работа, любимая жена и…
– Безумно интересно рассказываете, Доктор. Видимо, поэтому он и свихнулся… Но мне, честно говоря, не терпится поскорее отсюда выбраться и сменить дурацкую серую больничную пижаму на более приличную одежду. Как?
– Для начала обсудим причину депрессии, – деловитым тоном, не терпящим никаких возражений, предложила Елена Николаевна, – подтолкнувшей вас к попытке суицида два года назад, непосредственно   перед появлением Грегора… 
– Вы читали мои письма – вам уже известна причина.
– Хотелось бы вас послушать.
– А знаете… американцы-то не зря ходят два раза в неделю к психоаналитикам: они просто не умеют пить. Не умеют пить по-русски. Зато русские люди, когда у них возникают проблемы, идут и напиваются. Им не нужна психотерапия. Не умею выразить в словах свои нынешние и прежние чувства (двухлетней давности), но всё уже в прошлом. Всё в прошлом. Выпить бы сейчас не помешало. У вас случайно пива не найдётся? Холодненького. – (По виду, с коим произнесла она свою тираду, действительно трудно догадаться, что сейчас чувствует Вероника, да нам и недосуг гадать! Понять мы ничего не сможем, и не нам судить. – Говори за себя! Я знаю её чувства… – Ты-то откуда знаешь? – Алекс, ты дурак! – Из твоих уст любой эпитет вылетает в костюме комплимента. Спасибо, любимая! Но, пожалуй, продолжу.)
– К несчастью, вы ещё не готовы расстаться со своим прошлым, иначе не оказались бы здесь. Я права? Воспоминания о давних событиях, о знакомстве со Сказочницей не отпускают, верно? – А вот по интонациям (каким именно – умолчим!) в голосе Елены Николаевны. Вполне легко догадаться. Голова её сейчас занята отнюдь не биржевыми котировками.
– Надо бы всё-таки выпить! Вы звонили моей матери? Что она говорит о моей болезни?
– Давайте отложим хотя бы до завтрашнего дня разговор о вашей маме…
– Вот чёрт. Почему непременно нужно откладывать. Я хочу поговорить с матерью! Немедленно!!
– Ваша мама умерла год назад. Соболезную вам!
– …
– Вероника.
– Не может быть. Умерла.
– Карцинома лёгких. Она стала больше курить после вашей госпитализации. Мне очень жаль! Если хотите, мы обсудим…
– Нет нужды. Она мертва. Где здесь смысл? Ничего не понимаю… Обвинять мертвеца – всё равно что обвинять своё зеркальное отражение. Мёртвые. Они ведь уже умерли.
– На самом деле вы во всём вините не маму, а себя. Но вы не виноваты в своей сексуальной ориентации, как не виновны и в её смерти тоже.
– Дело не только в моей ориентации, Доктор, а в том, какая я. Я плохой человек! Внутри меня поселилось зло. И я виновна во многих вещах. Мать умерла из-за меня.
– Это ваше заблуждение. Точно так же заблуждался и Грегор. Ему казалось, будто он убил жену, и он сам себя постоянно наказывал, считая, якобы вообще не заслуживает чьей-либо любви. Похожая ситуация, не так ли? Вы мешали Грегору адекватно воспринимать реальную действительность. Он жил, не подозревая о вашем существовании, но вы всё время вмешивались в ход его размышлений, подсознательно напоминая о себе чудовищно-страшным. Самым что ни на есть. Ужасным способом. 
– Да что вы говорите! Прямо «осиная фабрика» какая-то… Или даже хуже: девочка-графиня де суассон. Ужас. Ужас. Сплошная чертовщина! Дьявольщина. Бесовщина. Грегор, живущий и не подозревающий: он не Грегор. Вероника, вообще не живущая два года. Рыжий Доктор, сильно смахивающий на придурка. Профессор, похожий на Уборщика. Скажите, какой водевиль! И где же теперь та Виола, которой психиатр-собачник любезно позволял целых два года оставаться в мужской шляпе? – Вероника грустно отвернулась к окну. – Как странно. Ничего не вижу… – печально и уныло добавила она, мрачно глядя сквозь ржавые решётки. – За окном пустота. Только деревья. Но они почему-то молчат. И кролик больше не слышит меня. Он вообще никого не слышит.
Помолчали. Затем Елена Николаевна незаметно подкралась к Веронике и робко дотронулась до её плеча:
– Вы не виноваты. Ни в чём. В жизни каждого человека всегда наступает момент, когда надо попрощаться со своим прошлым и смело заглянуть в будущее. Даже если сердце разбилось вдребезги, оно продолжает биться в груди. (Хоть и режет всё вокруг острыми краями осколков.) И когда звучат его удары, сердцу больше не может быть больно, поверьте. Ведь и сердечным осколкам тоже не терпится воссоединиться вновь. Жизнь не стоит на месте. В любом случае – и надеюсь, для всех нас – она кончается не завтра…   
– Да, Доктор, игра никогда не останавливается. Она продолжается, но в моей, похоже, – эндшпиль… Я тяжело больна, да? – с интересом спросила вдруг Вероника. – Уж не знаю, кто из нас двоих больнее – я или… как там его. Грегор. Теперь всё несущественно. Она не вернётся ко мне.
– Вы сейчас говорите о Маргарите (?) … Придётся научиться жить без неё, как бы больно ни было…
– Доктор. Я даже не живая. Без неё не в силах дышать полной грудью – зловонный воздух отравляет. Лёгкие. Мертвечиной несёт со всех сторон разом. И собственная мысль уничтожает. Пожирает плоть изнутри. Взбесившаяся голодная. Крыса.
– И потому вы придумали себе идеальную женщину. Идеальную. Жену. Мы иногда создаём мир фантазий. Чтобы. Стереть неприятные воспоминания о прошлых событиях. Но дело в том… 
– Стоп! Давайте кое-что уточним. Я никого не придумывала. Грегор, мать его, выдумал себе какую-то мифическую жену. Вот с него и спрашивайте! А я абсолютно нормальная. 
– Не преувеличивайте, – скромно улыбнулась бесфамильная Елена Николаевна, – абсолютно нормальных людей в природе не существует. Хотя, наверное, я так думаю, поскольку меня окружают одни невротики. Всё-таки не будем забывать: Грегор – неотъемлемая часть вашего подсознания. Допустим. Он придумал себе идеальную женщину и наделил её чертами, коими вы в свою очередь наделили Сказочницу. Вымышленная любовь стала отправной точкой, вас с Грегором объединившей. Точкой общей памяти. Но вы спутали виртуальный образ с реальным. В жизни ведь Маргарита оказалась совсем не такой, как вы предполагали, не правда ли?
– Вы ничего о ней не знаете. И не вам судить, какая она настоящая… – злобно окрысилась Вероника, хмуро разглядывая заснеженные деревья за окном. 
– Я с ней говорила. Два раза.
– Говорили.
– Когда вам стало хуже, я предположила, может быть, Грегор что-нибудь вспомнит, если увидит Сказочницу во плоти. Но она отказалась прийти и навестить вас. Сожалею.
– Отказалась. А что сказала.
– Выразила сочувствие по поводу вашей болезни и пожелала скорейшего выздоровления.
– И чё? И всё?
– … 
– Не может быть! Я вам не верю.
– Вероника, послушайте, пожалуйста… если не меня, то хотя бы своё сердце. Маргарита знает, где вы находитесь и что с вами произошло. Она не придёт. Мне очень жаль!
– Хватит без конца повторять одно и то же! Сыта по горло вашей жалостью. 
– Почему появился Грегор.
– Она не придёт. К чему теперь разговоры.
Помолчали ещё немного. Прошло, верно, минут двадцать. Вероника мрачно таращилась на ржавые решётки и грызла ноготь. Вскоре она, видимо,  решила уточнить:
– Вы уверены, что Рита не хочет навестить меня.
– Абсолютно. Если сомневаетесь, могу ещё раз позвонить ей в вашем присутствии и…
– Не надо… – Вероника по-прежнему не отрывала чёрного взгляда от ржавых решёток и продолжала грызть ноготь. (Надеюсь, хотя бы не на мой счёт!) – Она ушла. Вернулась в свой мир. И больше не придёт. Как и мама. Знаю. А мне ведь многого не нужно было. Просто хотя бы видеть её изредка. Говорить с ней. Она поняла меня! Хотя родилась в другом волшебном лесу. В лесу, который не существовал. Не существует. Не может существовать. Где бабочки летают. Где мотыльки поют. До встречи со Сказочницей я даже и не подозревала. В нашем мире живёт Любовь. В нём светлячки живут. Теперь я всё знаю.
– Но ведь она вас не любит. И не по той причине, по которой вы думали.
– А это имеет значение?
– Она обманула вас.
– Вы совсем её не знаете.
– Не спорю. Зато убеждена в другом. Вы идеализировали незнакомую женщину из интернета и слишком серьёзно восприняли всю ту сказочную чепуху, каковую она вам с упоением наплела. Внушила. Что сыграло с вами в дальнейшем весьма недобрую шутку…
Вероника почему-то ничего не ответила. Какое-то странное безразличие охватило её. Завладело всем сердцем. Всеми его разрозненными кровавыми осколками.
– Судьба, – ни к месту (или к месту?) ляпнула вдруг безумная, ещё минут так через десять. – Её считают изменчивой, но Она всегда играет не по правилам. Не по-доброму.
– И всё же Маргарита… 
– Нет, – грубо перебила Вероника вежливую Елену Николаевну (предлагаю опять списать всё на паршивый характер или психическое заболевание и дело с концом?!). – Понимаю, о чём вы, но моя любимая девочка. Моя. Девочка. Моя девочка. Моя девочка не умеет обманывать. И потом… Меня обманывать не надо – я и сама обманываться рада. Между прочим. Сама часто лгала многим людям. Слишком часто. И слишком многим. Мой отец, к примеру, не погиб героем на войне, а банально умер от алкоголизма. Он вернулся со службы и сильно запил. Дубасил меня и мать. Колотил от души. До крови. Да я его, по правде сказать, совсем не помню. Помню лишь: он никуда не выходил без галстука. Но возможно, я просто путаю его с кем-то другим. Был ли у меня вообще отец. Не уверена. Чёрт стал мне приёмным отцом. Но и он тоже не любит меня. До сих пор подстраивает козни. Проклятая бесовщина никогда не закончится. Легионы бесов кругом. Что делать-то с ними будем, Док?! … Почему у вас здесь решётки ржавые? Не такие Охранники должны защищать меня от настоящих психов!
– Мама любила вас.
– Да, любила. Очень любила. И потому ненавидела.
– Но! Напоминаю. Сказочница была не совсем честна с вами.
– Допустим. К чему вы клоните.
– Вам следует перестать постоянно думать о ней. Мысли сводят вас с ума.
– Вы замужем, Доктор? – неожиданно спросила Вероника, оставив наконец в покое решётки и ноготь.
– Я не вправе обсуждать с вами вопросы, касающиеся…
– Наверное, замужем. Представим дело так… Любимый муж бросил вас. Он не вернётся. И тут вам ещё сообщают о смерти матери, а потом советуют просто не думать. Забыть. Ваши действия.
– Мы сейчас говорим о вас, не обо мне.
– Разумеется, доктор! – раздражённо рявкнула Вероника. – За ржавыми решётками в данный момент нахожусь я. Не вы. – Елена Николаевна печально и молча её разглядывала. – Но всё равно непонятно, чем вы лучше. Кто наделил вас моральным правом осуждать мою любимую девочку. Вы просто использовали меня – подопытного крысёныша – для написания своей дурацкой диссертации! – голос безумно больной пациентки треснул, надломился пополам и буквально затрещал по швам.
– Не кричите, пожалуйста, – грустно обратилась Елена Николаевна к Веронике, – вы несправедливы. Я пытаюсь вам помочь.
– И это мы тоже слышали… А помочь нам, наверное, уже нельзя… – так же грустно ответила Вероника Елене Николаевне. – Чем больше времени проходит, тем глубже рана. Почему-то время совсем не лечит – оно убивает. Странник и Сказочница узнали свою «страшную» правду слишком поздно. Я люблю Риту. Люблю. Навсегда. Такая любовь приходит к человеку лишь однажды. Правда проста до боли, до жути, до звёзд из глаз: по-настоящему любят всего один раз. Самый первый. – Наступило молчание, длившееся, похоже, часа два, а нам показалось, – минут двадцать. Вероника и Елена Николаевна стояли бок о бок и смотрели, как за окном снег крупными хлопьями… – Алекс, не дури! Они не могли молча стоять и смотреть в окно два часа. Это неразумно… – Разве. Ну и ладно! Неразумно, так неразумно. Разум порой устрашает. Часы тикали. В моей голове. Голова бедовая. С будильником в мозгу.
Наконец Елена Николаевна (уж не знаю, сколько ещё прошло времени) весело вдруг предложила:
– Давайте продолжим терапию завтра. Непременно зайду навестить вас. Вам понравится новый корпус: там чисто и уютно. Но главное – все друг с другом на вы! Мы вас обязательно вылечим. Всё не так плохо, как представляется. Есть ещё фармакокоррекция. Недавно, кстати, появились новые, экспериментальные и очень хорошие, на мой взгляд, лекарства от депрессии… 
– Волшебные бобы. Благодарствуем, Док! Больше не верю в сказки… А вот жизнь. Работы нет, мама умерла, а Рита не хочет меня видеть. Для неё неактуально. Но она не виновата, что не любит. Её вина – не её вина, а моя. Бабочка вообще не может быть ни в чём виновной.
– Очередное заблуждение!
– Похоже, эндшпиль.
– Гоните прочь от себя мрачные мысли! Именно они, подобно обезумевшим от страха и голода бешеным крысам, пожирают вашу плоть изнутри. Я помогу вам! – Горячо и душевно пообещала грустная Елена Николаевна.
– И будете вечно преследовать, пока не заведётся в моей голове кто-нибудь третий? – Горячо и душевно рассмеялась Вероника. (О боже! Она умеет смеяться!! Она – ЧЕЛОВЕК????!!!! – Алекс, прекрати немедленно!) – Слушайте, Доктор, а если… вдруг не только Грегор фальшивка, но и я тоже. И живёт в моей голове некто третий, – настоящий, который нас с Грегором выдумывает. Всегда должен быть кто-то третий! Вот бы сейчас выпить. Вы не принесёте завтра бутылочку холодного пива? 
– Рада, что к вам вернулось чувство юмора. Увидимся завтра!
– Да ладно, доктор. Всего-то одну маленькую бутылочку! Тоже ведь очень хорошее экспериментальное средство от депрессии. Многократно проверенное и испытанное в полевых условиях. Пожалейте больного человека: два года без выпивки! Неслыханно!! То-то меня так возмутительно мутит… 
– И не грубите больше Борису Абрамовичу, очень вас прошу.
– Постараюсь. Любая ваша просьба – священный закон для меня. Однако в верности не клянусь и вечной любви не обещаю.
– До завтра.

***

Она улыбается мне. Она уходит. Я остаюсь одна. Ночь приближается. Нечто надвигается. Город спит. Дом умирает? Похоже, умирает. Чертобесие творится в моей жизни? Страшно… Нет, пожалуй, не страшно, а просто одиноко. Хотя это одно и то же. Моя маленькая девочка всё-таки свела меня с ума. Видимо, в буквальном смысле. Если, конечно, иметь в виду психопата Грегора. Параноика. Или кого там ещё. И откуда он, чёрт подери, вообще взялся. А я откуда взялась. Действительно, чертовщина. Какой-то прыщавый очкастый парень в зелёной пижаме медбрата, похожий на буддистского монаха, давшего пожизненный обет молчания, приносит лекарство. «Что?» – отрывочно-бессвязно спрашиваю у него (больше скорее для поддержания разговора). И так ведь ясно: там отрава. «Вам предписано незамедлительно это выпить!» – строго отвечает он, не глядя на меня, и тотчас же поправляет длинным костлявым пальцем очки на своей потной переносице. «Зачем». «Вам запрещено сейчас разговаривать!» Запрещено, так запрещено. Молча пью пойло. Наплевать. Прыщавый гордо удаляется. Ночь давно опустилась на Город. Яд начинает действовать. Она не придёт. Она не вернётся. Любимая девочка моя. В палату скромно заглядывает желтоглазая Луна. «Пойдём со мной! Я покажу тебе звёзды», – весело кричит Одноглазка. «Не могу. Жду кролика…» – грустно отвечаю Луне. «Глупенькая! Думаешь, он нарисует тебе барашка?» «Он всегда опаздывает…» Луна молча убывает, хитро подмигивая одним глазом, будто у нас с ней есть некий общий секрет. Какая-то тайна. Мрачные мысли вновь одолевают мою отравленную кровь. Но что за свет я вижу на балконе? Ах, опять Луна. Смеётся надо мной. Виндзорская насмешница. Ладно, смейся-смейся, смеюнчик желтоглазый! У меня-то по крайности хотя бы два глаза, две руки и два лица, а ты – Одноглазка желторотая! Молчишь? Молчит, не даёт ответа. Вот то-то и оно… Никто сегодня не даёт ответов. Нет, показалось, видно. Не смеялась вовсе надо мной весёлая Луна. Разве ей до меня сейчас? Марс, говорят, в зените славы. Посему близнецам надо бы поостеречься. Спасибо, хоть я козерог. А Грегор, интересно, кто. Эй, Грегор. Псих ненормальный! Ты кто по гороскопу? Тоже молчит. Обиделся, наверно… Несущественно. Всё равно не верю в созвездия. Звёздам доверять нельзя. Никому нельзя верить. Да и балкона тут нет никакого. Что я несу? Молчи, сердце! Сегодня все молчат. Вдруг… Мысль ускакала куда-то на скакалке. Мне всучили отраву вместо лекарства. Мне запретили говорить. Молчу. И Псалмопевец молчит. А собакам совершенно безразлично. И наконец-то засыпаю. Te amo! <…>
… Завтра будет очень нервозный день…

20

Нас всегда тянет к безнадежным пациентам, не поддающимся лечению.
Из медицинского уравнения

Ты запомни знак Бесконечности. Я люблю тебя ровно до него!
«Мёртвый Фауст»

Правду всё-таки говорят мудрецы: слухи о реальной жизни сильно преувеличены. Не знаю, как вы, но я уже сыт по горло нашей реальностью. Или мне просто грустно. Поскольку повествование приближается к неизбежному концу. Было ведь так забавно! А впрочем, впрочем…
Неприятная неожиданность: резко зазвонил телефон. Грубый утренний звонок разбудил Елену Николаевну ни свет ни заря. Звонил, между прочим, Профессор. Он что-то пробурчал, пробубнил в трубку, по обыкновению своему, строгим недовольным голосом. Что-то очень нехорошее, недоброе что-то, от чего сон у Елены Николаевны сразу мухой слизнуло.
– Как? – переспросила Елена Николаевна взволнованным шёпотом (муж ещё спал, не разбудить бы его!). – Не может быть! … Да. Конечно… Поняла вас. Сейчас приеду. Нет. Приеду. 
Сколько прошло времени, прежде чем любимая ассистентка Профессора добралась-таки до старого корпуса ***ской областной психиатрической больницы бывшего уездного города N*** и, сильно притом запыхавшись, вбежала в кабинет доктора Бернштейна, к сожалению, не можем сказать. Память в последнее время начинает сильно подводить: теряем ориентацию. Хорошо, хоть не меняем! А строгая борода Профессора меж тем уже давно подготовилась к серьёзной беседе.
– И? – с порога спросила взволнованная Елена Николаевна у неумолимой бороды отрывочно-бессвязно.
– Сомнений быть не может, – властно ответила строгая осанистая борода, –   Грегор. Он вернулся. И данные анализов подтверждают все мои прежние выводы. Шизофрения, Лена! Вынужден с уверенностью теперь констатировать. И похоже, фебрильная. Боюсь, повреждения мозга уже нельзя остановить. Честно говоря, я вообще удивлён, почему у него до сих пор сохраняются рефлекторные функции. Жаль.
– Не может быть! Мы только вчера с ней разговаривали.
– Я предупреждал тебя, Леночка! – раздражённо ответил добрый Профессор. – Всех нельзя вылечить. И если ты не научишься соблюдать дистанцию между собой и пациентом… Кто знает? Может, и вправду… лучше тебе заняться наукой, а врачебную рутину оставить нам, грешникам и солдатам удачи, как вы полагаете, Елена Николаевна, я не прав? – и тут он довольно добродушно, по-дружески похлопал её по плечу, а строгая борода будто (да уж не померещилось ли мне с пьяных глаз, а?) на две секунды прикинулась чуть менее строгой и чуть менее непреклонной.
– Вероника притворяется, я уверена! Невозможно, чтобы Грегор так быстро вернулся. Нет оснований. Она достаточно умна и способна обмануть даже вас, – сказала Елена Николаевна, не обращая никакого внимания на величаво непреклонную бороду.
– Не преувеличивайте, – возразила борода уже, правда, менее добродушным тоном. (Мне кажется, или в нашем дурацком романе действительно почти все без исключения персонажи склонны к преувеличениям? Нет, показалось, видно.)
– Ничто ведь не предвещало… – Раздумчиво добавила бесфамильная Елена Николаевна немного погодя, словно бы не расслышав замечания своего грозного Наставника.
– Вот! И я о том же. Вы принимаете всё слишком близко к сердцу, – опять довольно строго заметил мудрый Профессор. А по совместительству. Надсмотрщик «осиной фабрики» (боже, боже! весь мир психушка. разве можно жить и верить во что-то светлое!!), – и не в состоянии мыслить рационально! А в науке необходимо, сами знаете, в первую очередь опираться на логику и факты. Всё хуже, чем мы предполагали. Ночью Грегор набросился на Зиновьева, пытался задушить. Чуть не сломал ему шею, между прочим! Мы вдвоём с Тарасюком едва-едва сумели его оттащить. Под утро. И, увы, не остаётся никакого иного выбора… 
– Невозможно! – зачем-то повторила в очередной раз Елена Николаевна, но о чём она думала в тот момент, перебивая на свой страх и риск строгую бороду, понять было тоже невозможно.
– Я увеличил суточную дозу клозапина и галоперидола в два раза и назначил ЭКТ, – строго продолжал между тем Профессор, не обращая теперь уже совершенно никакого внимания на свою как-то разом потускневшую, сникшую  ассистентку. – Первый сеанс сегодня вечером.
– Абсолютно недопустимо! – заголосила вдруг Елена Николаевна. – Вы же знаете, какие могут быть ужасные последствия. Мозг просто не выдержит! Вы её убьёте!! И потом… она не Грегор, я уверена. Разрешите с ней поговорить. И выяснить, в чём дело… – Взмолилась девушка, заламывая руки. «Как странно… На протяжении всего романа у нас тут никто ещё ни разу не молился и руки не заламывал», – заметил я сейчас почему-то. Да, весьма подозрительно. Что ж за роман такой.
– Ох, Лена, Лена! – печально вздохнул Профессор, и строгая борода уныло закивала в такт каждому значительному, вескому, убийственному слову. – Ну что мне с тобой делать, горюшко моё?.. Ты же сама прекрасно понимаешь, каким пустым, бессмысленным, бесполезным будет ваш разговор! Больная в данный момент находится под воздействием лекарств и не способна адекватно воспринимать реальность, а санитары вот-вот повезут её в новый корпус. В отделение для тяжёлых, как ни жаль. Но я должен оставаться объективным до самого конца! И потом… Даже если Вероника притворяется Грегором (совершенно не понимаю, правда, зачем ей это понадобилось?), тем хуже для неё. Результат вашей беседы уже никак не повлияет на моё решение…
Решение, решение… Как же трудно порой принимать какие-либо важные жизненные решения, вы не замечали? Но не для всех. Взять вот хотя бы…  <…>
– И всё-таки позвольте помочь! Считаю своим долгом. Я ей обещала, – упрямо и гордо стояла на своём Елена Николаевна, и Профессор великодушно отпустил её попрощаться с Грегором ли, с Вероникой ли – малосущественно. Для нас во всяком случае – безразлично. Мы здесь люди сторонние, пришлые. И к героям никакого отношения не имеем.
И она отправилась к Веронике. А на входе, уже готовые к переезду, в синих формах Санитаров, с каменными, равнодушными, несколько даже рябоватыми лицами, стояли навытяжку лысый Альфред-Прокопенко и пучеглазый Снуп-Тарасюк. Елена Николаевна тихо поздоровалась с ними, но те ничего не ответили, глядя прямо перед собой тёмными глазницами. Стояли молча, не шевелясь, уставясь пустынным взором в сомнительную точку на грязной стене. И она вошла в палату. Вероника (а то действительно была Вероника, у нас, как и у мудрого Профессора, тоже сомнений нет!), основательно накаченная лошадиной дозой транквилизаторов, лежала на больничной койке, пристёгнутая ремнями, устремив взгляд своих бессмысленных, по-мертвецки остекленевших глаз в не ослепительно белый потолок. Рот у неё слегка приоткрылся, и из угла губ стекала тонкая струйка слюны, уже, правда, успевшая заметно подсохнуть. Елена Николаевна присела рядом с больной и принялась молча, сочувственно и не очень пристально разглядывать курьёзную пациентку Мусорщика. Сколько продолжалось фееричное «молчание ягнят», не очень понятно: в палате отсутствовали…
Наконец Елене Николаевне, по всей видимости, наскучило вот так по-глупому сидеть, и она спросила просто и без затей:
– Зачем?
Вероника, разумеется, ничего ей не ответила, даже никак не отреагировала, продолжая буравить мёртвыми пустыми глазами грязный демонический потолок. Прошло примерно минут двадцать, а нам показалось – часа два. Елена Николаевна терпеливо ждала. Вероника упорно молчала. Наконец. Ей, по всей видимости, тоже наскучило вот так по-глупому лежать, и она ответила просто и без затей:
– Я торчу от психотропной дряни, которой меня накачали, Док! В сто раз круче алкоголя! Забавное местечко. Мне уже начинает здесь нравиться…
– Прекратите свой дурацкий спектакль! Не смешно! Скоро мозг погибнет, и вы превратитесь в растение. Лекарства убивают вас! Что вы делаете!! Да что с вами такое??!!
– Лучше умереть здесь, чем жить там, за ржавыми решётками, без неё.
– Не говорите так, Вероника. Ещё не поздно убедить Бориса Абрамовича отказаться от радикальных мер. Он прислушается к моим доводам. Вы научитесь жить без Маргариты. Требуется лишь время. Понимаю, сейчас кажется: боль слишком сильна и никогда не пройдёт. Но со временем всё проходит, поверьте… Возвращайтесь в реальность!
– Сегодня ночью <в полумгле, в сумерках, в тишине> я окончательно убедилась: никакой реальности не существует, Доктор. Разве одиночество лучше, чем моя псевдоболезнь, чем ваша псевдореальность?
– Ночью?
– Я Её видела.
– Кого? Маргариту?
– Луизу. Она приходила ко мне.
– Во сне?
– Наяву, Доктор, наяву. Сидела на том самом стуле, где вы сейчас сидите, и разговаривала со мной. Кажется, я уже давно знаю её. Но не из жизни Грегора, а из какой-то другой. Будто мы уже встречались прежде. Вот только не могу припомнить, когда и где… Странно.
– Вероника, не пугайте меня, пожалуйста! Луизы не существует.
– Вы полагаете. Похоже на то. Но вы правы. Лишь отчасти. Она не из нашего мира. Есть другая реальность. Луиза, наверно, пришла оттуда. 
– А Грегор. Он говорил с вами? Выказывал какую-либо враждебность? Вы установили с ним контакт?
– Вы смеётесь, Доктор. Не стоит умножать сущности сверх необходимости. Если все стороны у квадрата равны, тогда самое простое решение окажется единственно верным. Грегор и есть я. Мы одно лицо. Вы сами это подтвердили. Мы с ним, конечно, нежных взаимных чувств не испытываем, но по крайности терпеть друг друга всё же способны. Одно целое. Двойственное число. Уравнение неизбежности. Ничего не поделаешь.
– Значит, вам удалось контаминировать обе личности, и не всё ещё потеряно. Осталось излечиться от депрессии, выбраться из больничной палаты и начать новую жизнь.
– Всего лишь. Вы меня не слушали! Именно это я и собираюсь сделать. Грегор притворялся мной или я притворялась Грегором, – теперь не имеет значения. Какая разница, кто кого видит во сне: Алиса Короля или Король Алису?! Наша с Грегором новая жизнь начинается в ином мире, в другой реальности. Луиза ждёт там.
– Вероника, послушайте меня, пожалуйста!.. И послушайте себя. Что вы говорите. Вы ведь очень неглупый человек. В данный момент реальность существует одна: а именно реальность психиатрической клиники, где вас ждёт неминуемая гибель, если вы, как можно скорее, не откажетесь от бредовых установок Грегора, которые он вам охотно предоставил и любезно навязал.
– Можно вас попросить кое о чём, Доктор. Заберите мои письма и всё сочинённое Грегором. Передайте ей. Маргарите. Ничего говорить не надо, просто отдайте. А откажется взять – сожгите. Не хочу, чтобы кто-нибудь ещё узнал… Слишком личное. Принадлежит только двоим. 
– Передадите их сами после выписки!
– Не надо переживать, Док. Вы очень хороший человек. Знаю, что вам сказал Мусорщик. Он ошибается: вы сможете стать блестящим врачом, гораздо более успешным, чем он. Его зависть душит. Пожирает изнутри бешеная крыса. Плохое чувство – зависть… Бросьте свою диссертацию! Вам нужно быть поближе к живым людям, а не к мёртвой науке. Вы многим поможете. А впрочем, впрочем… Кому что нравится. 
– Но ведь вы любите Маргариту. Не Луизу. Зачем вам идти вслед за Грегором и его несбыточными фантазиями. Луиза чужая жена. Не ваша!
– Да, я люблю Риту, но она не любит меня. Она и не должна меня любить. Мы из разных миров. Нам просто не суждено быть вместе. По крайней мере, в данной реальности. Раньше я верила в ложь, но не теперь. Теперь знаю правду и могу адекватно воспринимать действительность. И вот как сегодня обстоят дела, Доктор: Луиза любит Грегора, Грегор любит Луизу. Он попал к нам по воле случая и застрял здесь из-за меня. Но его время пришло: Грегор хочет вернуться к жене. Она ждёт его, а значит, и меня тоже. И по законам жанра все близкие и родные должны рано или поздно снова оказаться вместе, в каком-нибудь красивом месте, отсутствующем на карте. А иначе мы с Грегором навсегда застрянем между мирами. Блуждающие пьяные ёжики в тумане. Не слишком заманчивая перспектива!
– По законам жанра?! Какого жанра. Вероника. Что с вами. Очнитесь уже наконец! Вы просто не можете смириться с истинной реальностью и потому придумали себе другую. Но здесь не театральная сцена и не художественное произведение. Здесь реальная психиатрическая больница, где вы – реальная пациентка с реальным заболеванием! 
– Разве. Смешно! Вы сами себе верите? Я – не очень. По-моему, кто-то просто выдумал нас с Грегором с целью от души позабавиться. Весёленький получился спектакль! Но почему он поместил нас именно в психушку. Больше негде уже жить героям книг?.. Ужасный конфуз!
– Тем более. Если даже предположить: Луиза реальна и ждёт вас где-то (не понимаю, правда, где?), каким образом вы попадёте к ней, в вымышленный мир? Вы даже собственное существование подвергаете сомнению!
– Д. поможет нам. Он знает дорогу. Д. нас отведёт.
– Господи. Вероника. Д. тяжело болен! У него сложный период, и вряд ли он вообще выживет. А всё, что Д. наговорил вам с Грегором, является также результатом серьёзного психического расстройства. Его расстройства. Не следует воспринимать бредовые убеждения другого пациента всерьёз! Доктор Зиновьев рассказывал что-нибудь о нём?
– Калак. От него совершенно никакой пользы. Рыжий и бестолковый. Надеюсь, он не сильно обиделся… Но насчёт Д. вы ошибаетесь. Он не умрёт. Мы с ним просто уйдём. В другой мир. Дверь открылась. Надо переиграть. Кое-кто сжульничал. Начнём игру заново.
– Не говорите так, Вероника, пожалуйста! Невыносимо больно на вас смотреть. И слушать вас больно. Вы совершаете страшную ошибку. Непоправимую. Ещё более ужасную, чем суицид. Не поступайте так. Я смогу убедить Бориса Абрамовича в том, что у вас просто очень тяжёлая депрессия, и возьмусь лечить под свою ответственность. Ваши галлюцинации скорее всего являются результатом приёма нейролептиков, которые…   
– Вы очень добрая. И такая славная. Вашему мужу повезло. Передайте ему. И не забудьте забрать письма…
Она долго молчит. Она печально смотрит на меня. Она забирает бумаги. Она уходит. А за дверью нас уже ждут Синие Мундиры. Мы остаёмся одни. Конец.

***

– Нет, Вероника, пока ещё не конец. Неслыханная дерзость! Конец наступит, когда я скажу!! Вернее, когда мы скажем… Правда, любимая? – Роман о любви? Какой роман. О какой любви. Здесь все сумасшедшие! И ты в первую очередь. Форменная энциклопедия безумия… Ты называешь сие безобразие творчеством?! – Возможно, я немного перестарался. – Возможно?! Немного?! – Я сумасшедший, а не идиот. – Ты сумасшедший идиот! Нет ничего безумного в любви. – Да, любовь безумна, согласен с тобой. – Дурачок! – … Милая, это глупо! – Но я хочу рассказать, не мешай. – Нет нужды. И к делу не относится. Ты испортишь роман. – Так тебе и надо! Ты бездарный писака. – Спасибо, родная, на добром слове. – Она сказала мужу… – Кто она? – Елена. – Елена Николаевна? Или девушка без особых примет. Ладно, неважно… дальше! – Она спросила мужа… – Спросила или сказала? – Не путай меня, Алекс! Ты писал роман в одиночку, а мне ничего не разрешал. Я тоже хочу что-нибудь придумать напоследок! – Хорошо-хорошо, говори, так уж и быть… Только не обижайся бога ради! Не выношу женских слёз: они всегда превращают меня в безвольного идиота. – Она сожгла свою диссертацию. – Какой нелепый мелодраматический ход! И весьма маловероятный к тому же. – Почему же сразу нелепый? – Дорогая, зачем сжигать диссертацию, если всё равно есть электронные копии, сохранённые в ноутбуке, дома и на работе? Бессмысленно! – Ты глупый, Алекс! Это же чисто символическое сожжение. – То есть… ты считаешь, Елене Николаевне наукой заниматься не следует? – Она могла бы многим людям помочь. – Помогать можно разными способами, любимая. Пусть совмещает науку и врачебную практику. Вполне допустимо. Не лишай её права выбора. Что с ней произойдёт и чем она будет заниматься, мы с тобой знать не знаем, как не знаем и дальнейшую судьбу Вероники. Теперь не нам решать. Книга давно живёт своей жизнью, разве не видишь? Мы больше не в силах повлиять на судьбы героев… А что там с мужем, я не понял? – Она спросила мужа: «Как ты думаешь, я могла бы стать бабочкой?» «Глупенькая, бабочки просто летают! От них совершенно никакой пользы». «Зато красиво!» – Милая, это глупо. – Ты повторяешься, Алекс! – С какой стати Елена Николаевна (между прочим, врач-психотерапевт и автор кандидатской диссертации… так, на секундочку!) стала бы говорить такую ерунду? Да ещё и своему мужу, о котором мы вообще ничего не знаем. Может, он военный инженер. Зачем ему какие-то бабочки? Подумай сама. Нелепица получается! – Мне вдруг почудилось… её история именно так заканчивается. Хотела тоже что-нибудь написать, а получилась очередная глупость. – Вовсе нет! И вовсе ты не глупая. Просто бабочки и психотерапевты очень плохо сочетаются. И потом… Это даже не её история! Ты немного спутала героев. – Ты сам во всём виноват, Алекс! Ты их всех там перетасовал краплёными  картами в колоде хитрого Шулера, Фокусник пьяный! И меня запутал окончательно! Ты просто несносен!! Скажи уже хоть что-то хорошее о Елене напоследок. – Осспади Исусе! Матушка царица небесная! Угодники божии! Святые Апостолы!.. Можно подумать, тебе её жаль. – Конечно, жаль. Жалеешь почему-то всегда больше того, кто хотел помочь и не смог, а не того, кому не помогли. «Шестое чувство», помнишь? Мы смотрели, и я плакала. Стало вдруг безумно жаль героя Брюса Уиллиса именно в тот момент, когда он понял: не может помочь ребёнку… – Но потом он всё-таки помог мальчику. Хотя кто кому помог – большой вопрос! С чего ты вообще решила, будто в нашем романе никто не нашёл помощи? В конце концов  именно Елене удалось вернуть Веронику, а, наверное, и Вероника в каком-то смысле тоже ей помогла… – Значит, у тебя была такая задумка с самого начала. – Скажу тебе честно и откровенно, любимая, как на духу! В начале работы я и сам хорошенько не осознавал свою задумку. Теперь, в финале, ещё меньше что-либо понимаю. Первоначальный план был написать роман о нас с тобой, о нашей любви. Задача проще простого: создать забавную книгу и порадовать тебя. Чтобы ты смеялась и плакала. Я очень старался. Столько сил вложил в наш роман. Но, похоже, не справился. Получилось нечто нелепое. Такая откровенная галиматья… даже самому стало страшно. И к тому же совсем не про нас с тобой. Или всё-таки про нас с тобой? Запутался. Сам себя запутал. Ничего не разумею… Идиот! – Глупенький! Между прочим. Книга-то получилась совсем не страшная. Напрасно ты всех пугал. – Действительно. В основном ужасает то, как плохо написана. – Не так уж и плохо! – Ты полагаешь? – Паноптикум, вертеп и поп с балалайкой в ванне…:) – Не преувеличивай, родная!:) Нет там никакой ванны. – Мне понравилась твоя книга. – Правда? Ты сумасшедшая! – И придётся уже наконец смириться: мы все здесь сумасшедшие. – Сказал Кот Алисе? Или Алиса сказала Коту? – Всё чудесатее и странноватее… – Интеллектуальный триллер! Алиса в стране ужасов. – Ты написал хороший роман. Обыкновенное чудо… – Но ведь ты же сама меня всё время ругала! Зоил бы позавидовал твоему упорству!! – … – Неужели нарочно?! Вот же хитрая луна… Скрипка-лиса. Бабочки полёт. Любимая девочка моя! – Просто люблю тебя дразнить, дурачок! – Спасибо, родная! А я просто люблю тебя… – Я тоже. Всегда.

***

И всё-таки я не уставал искать тебя, любимая. Искал повсюду. И везде.  Ждал лишь тебя. Ждал чудес. И голубые вертолёты ждал. И фургон с эскимо. И зелёных крокодилов. С того самого момента, когда рыдал, словно маленькая девочка, лежа на полу в тёмном коридоре своей пустой холодной квартиры, и размазывал окровавленным кулаком слёзы по пьяному лицу. Тогда всё и началось… Хотя, погодите, постойте, тогда ли? Нет, уже не помню, с чего всё началось. Память давно изменила. Неверная жена. Как и время. Странная штука память. Странная штука время.
Я сейчас похож на слепого крота, вырванного из привычной тёмной норы и брошенного на раскалённые угли. На древнего старика, оказавшегося в голодной пустыне, где когда-то стояло здание. Он жил там лет шестьдесят назад. Кроме него уже никто и не помнит о существовании заброшенного дома. Старожил один на один остался со своим прошлым. Так и я спотыкался о воспоминания в голове, вложенные туда тобою много лет назад. Открыла мой мозг-шкатулку и запихнула в него лепестки чайной розы. Их аромат опьяняет! Сводит с ума. Сидел в нашем любимом баре, пил наш любимый вермут с мятными травами. И неожиданно терпкий вкус травяной настойки напомнил день, когда впервые увидел тебя. Я тогда всё понял, но уже не мог остановиться. Понял: нам никогда не быть вместе. Во всяком случае, в данной реальности. Нечто обязательно помешает. Понял, что… Не важно. Сначала чувствовал страх, а потом только боль. Боль первой встречи, навсегда и одновременно связавшей и разлучившей нас. Молча сидел и пил наш любимый вермут, а молодая, симпатичная, немного, правда, блондинистая официантка время от времени подходила и уносила пепельницы с моими окурками. Она навеяла воспоминания о тех временах (до встречи с тобой), когда для меня ещё существовали другие женщины. Помню их лица. Красивые. Ни одна из них не любила меня. Ни одну из них я не любил. Вспоминаю и чужие простыни, и чужие губы, которые целовал когда-то, которые целовали меня. Не успел узнать, что такое любовь (до встречи с тобой). Симпатичная блондинистая официантка вновь подошла и спросила, не нужно ли мне ещё чего-нибудь от жизни. Я покосился на её грудь, и мне вспомнился аромат твоих духов. Когда ты уходила на работу, оставляя меня одного, – незадачливый парфюмер – пытался собрать руками их запах с подушки и втянуть его в себя весь без остатка.
Я сидел в нашем любимом баре, пил наш любимый вермут и курил дешевые сигареты одну за другой. А вокруг шныряли люди с безучастными, но вполне выразительными лицами. Выражающими. Выражающими что. Нечто. Лица, впрочем, не разглядывал. Не имею такой привычки. Да и вообще… Невежливо! Светловолосая официантка любезно принесла новую порцию выпивки. Какой-то странный толстяк подошёл и спросил, не занят ли соседний столик. [Нелепый вопрос! Неужели мне есть дело до соседнего столика? Жизнь-то уже закончилась]. Затем пухлик начал шумно сморкаться в довольно грязный платок, сильно притом потея. Было действительно очень жарко. Градусов, наверное… не знаю. Его мутно-болотного цвета галстук почему-то напоминал твой зелёный сарафан. Кому вообще могут нравиться зелёные сарафаны? Я всегда любил твои руки. Но кто ещё мог любить их так же?.. Терпкий вкус травяного вермута из нашего любимого бара вдруг опять увязался в памяти с твоей строгой улыбкой и прямой, без изъяна, гордой шеей. Точка в памяти. Забавная вещь. Память. И болотистый галстук-бабочка странного толстяка, и маленькая маняще упругая грудь блондинистой официантки, и сине-зелёные грязные пепельницы, полные моих зловонных окурков, – всё  почему-то кричало о тебе и том дне, когда лежал и плакал, словно маленькая девочка, на полу своей пустой холодной квартиры и размазывал окровавленным кулаком слёзы по пьяному лицу. Память.
Толстяк между тем, не дождавшись глупого ответа на свой глупый вопрос, всё-таки уселся за соседний столик и принялся громко кашлять, по-прежнему сильно потея. [Жара стояла несносная. Сентябрь приближался]. Пухляк сморкался в не первой свежести платок, равнодушно перелистывал меню, невозмутимо-сосредоточенным хитрым глазом внимательно его изучая. И почему мне всюду попадаются непременно одни толстяки? Сам-то ведь я не толстый! Блондинистая официантка принесла ещё выпить. И тут я понял, что пьян в стельку.
И немедленно выпил…
А потом вдруг испугался, вдруг меня сейчас вышвырнут из бара, отберут все деньги, документы, ценные бумаги (будто они у меня есть!) и сильно изобьют. А тебя не будет рядом со мной, любимая! Как и всегда. Почти. Внезапно. Ужас парализовал. Жара сковала суставы. Чёрная пустота забралась в душу. Прокралась во все уголки сознания. Но я даже обрадовался, что тебя не будет рядом, как и не было тогда, когда напился и умудрился потерять какую-то очень дорогую вещь, подаренную в детстве покойной матерью. Впрочем, мы с тобой ещё не успели познакомиться. Просто удивился, почему же зелёный галстук странного толстяка, грудь блондинистой официантки и терпкий неразбавленный вермут на травах так настойчиво напоминают о тебе. Ведь мы никогда с тобой раньше не бывали в том баре; и вермут мы никогда вместе не пили. И зовут меня Алекс, а не Грегор. Просто Алекс. Просто и без дурацких глупых идей. А тебя зовут не Луиза, а… Несущественно. Имена теперь не имеют совершенно никакого значения.
Ты давно умерла, любимая. Обманываясь, представлял, якобы мы пишем наш роман вместе. Ты говоришь. Со мной. Как. Прежде. Мне пришлось лгать себе, иначе я просто не смог бы закончить книгу. Без тебя всё бессмысленно. Перед смертью ты написала несколько слов на салфетке, но Алекс вытирал ею свои слёзы. Что там написано? Теперь не узнать. Была ли у меня вообще когда-нибудь жена. Теперь не узнать. Так давно живу один, уже не помню. Ничего не помню. Ничего и никого. Лишь тебя. И твою салфетку. В моих слезах. Чужие слёзы и салфетки самые лучшие союзники. Как чужие поцелуи и чужие подушки. Ты стала единственной отправной точкой в моей памяти. Ты звенишь голове подобно ночной цикаде, бабочкой порхаешь в замутнённом сознании. Но Алекс до конца не уверен,  существуешь ли ты. Когда-либо существовала. Или будешь существовать. Иногда говорю с тобой. Или просто кажется, будто говорю. Кто живёт в моей голове. Кто говорит со мной. Зовёт меня. И куда меня зовут. Я – сумасшедший. Вот и ответ на все ваши вопросы, если, конечно, они у вас вообще были.
Меня зовут Алекс. Я написал для вас Книгу. И я люблю тебя. Хоть и не знаю, кого именно люблю. Не помню… Но память почему-то вновь и вновь упорно возвращается в тот день, когда нашёл и потерял любимую девочку мою. Нашёл, чтобы вскоре потерять. Почему всё время возвращаюсь? Потому что мне есть куда возвращаться. И потому что Алекс уже встретил человека, который не знает ответы на все вопросы, но знает на самый важный. Правда, не успел ещё разыскать его внутри себя. Застрял между мирами, любовь моя. Вымышленными мирами. Но всегда любил и буду любить только тебя. И буду возвращаться к тебе. И может быть, в одном из многих десятков тысяч других миров мы снова встретимся. Я найду тебя. Много раз находил. Найду и ещё раз. Опять. Мы будем вместе. Всегда.

21

«… Я возвращался на перекладных в N*** в поисках отца Б.
Два дня назад Б. прислал срочную депешу, где велел незамедлительно встретиться с ним в доме Гробовщика Д. Я прибыл в N*** далеко за полночь. Двое Приставов у ворот Города потребовали копию таможенной декларации и свидетельство о регистрации из Общественной Палаты. Они долго изучали мои бумаги. В воздухе сильно пахло горелым мясом. На пустыре, за стенами Города, ярко полыхали два огромных костра. Туда на телегах подвозили мёртвые тела. Чёрная Смерть, судя по всему, уже давно добралась до N*** из глубинки. Наконец. Приставы вернули документы и пропустили к воротам. Двое Стражников играли в карты. «Поберегитесь, сударь, – обратился ко мне первый, неторопливо отпирая сильно скрипящие засовы. – Поговаривают, в Городе мор пошёл промеж младенцев: мрут, как мухи, первенцы… прямо в люльках! Трупов видимо-невидимо. Шагами не измерить. Аршинами не пересчитать. Уж и сжигать не поспевают…» «Не ровён час – все тут и помрём. Так-то оно, видать, на роду нам написано, грешникам безбожным», – лениво пробормотал второй Стражник, сосредоточенно-мрачно разглядывая свои карты и время от времени почёсываясь. Я ничего не ответил им.
За два года, что довелось провести в разъездах по делам Департамента, Город сильно изменился. В кромешной полуночной тьме я долго бродил по едва знакомым улицам и, как ни старался, не мог отыскать дом Гробовщика. Ночь стояла лунная. Луну, правда, разглядеть не удавалось. Облака, пепельно-серые, равнодушные и унылые, совершенно закрывали её. Но она близко. В воздухе будто бы пахло грозой. Душный, серыми парами клубящийся туман окутал Город. Духота вкупе с белым зловонным пеплом от погребальных костров губительно действовала на лёгкие. Кашель одолевал. 
Примерно два часа спустя, с огромным трудом наконец-таки удалось добраться до условленного места. На дворе Ученик Гробовщика, молодой парень с рыжей шевелюрой, тихо напевая что-то себе под нос, неторопливо выстрогивал дубовый гроб. Рядом с собачьей будкой вповалку, друг на друге лежали два или три мёртвых тела. Точно не четыре. Возможно, шесть. Они распространяли чудовищный смрад разложения. А вокруг – с громким, противным жужжаньем – клубились жирные чёрные мухи. Собаки нигде не видно почему-то. По всем вероятиям, тоже околела. «Б. здесь на постое?» – обратился я к рыжему Ученику. Он перестал напевать и посмотрел на меня как-то странно <мимо>, но ничего не ответил. Взгляд его казался совершенно пустым и бессмысленным. Застывшие, остекленевшие, как у мертвеца, глаза светились в темноте недобрым, болезненным блеском. Явление сие не раз доводилось наблюдать у безумцев и кликуш. «Здесь дом Гробовщика? Отец Б. остановился у вас?» – повторил я свой вопрос. «Осторожно!» – только и вымолвил Рыжий строгим тоном, приложив указательный палец к губам, громко причмокнул зачем-то <что же, лошадь я ему??> и вновь вернулся к работе, продолжая тихонько что-то напевать. На меня даже не взглянул. Я постучал. Дверь открыл второй Ученик, довольно немолодой уже мужчина с седыми висками и изрядно поредевшими волосами, на вид лет сорока шести-сорока восьми. Я назвал себя и цель прибытия в N***. «Отца Б. куда-то вызвали по срочному делу, – еле слышно пробубнил он скороговоркой, глядя себе под ноги. – А Вы заходите, заходите, не стойте на пороге – не то Чёрную Смерть к нам запустите…»
В комнате было темно и довольно душно. Из мебели я увидел там только старый обеденный стол. На столе стоял деревянный гроб, а прямо на нём восседал Гробовщик Д., смертельно пьяный, по всей видимости. Он обхватил руками свою потную лысину и тихонько мычал нечто неразборчивое, раскачиваясь взад-вперёд. Рядом с гробом лежала внушительного вида бутыль дорогого бурбона, как я, между прочим, успел заметить, – на две трети пустая. «Вы на них не глядите, сударь. Они о сию пору всегда пьяные-с. И четвёртого дня вот тоже… Так и сидят ночи напролёт, – вздыхал и охал меж тем словоохотливый седой Ученик. – Не стало ведь работы теперь. Совсем не стало, сударь… Покойников-то… всё одно, – сжигают. А они вот тоже, – Учитель то бишь наш, –  на днях жену схоронили и двоих сыновей… Ох, сударь, доложу я вам! Смерть никого не щадит. Даже детей Гробовщика. Да, господин хороший! Мы все умрём и смерти не избегнем. Так-то оно, сударь! Ты думаешь, ты убежал. Получил директиву Высшего Руководства. А нет…» Мне вдруг смертельно наскучило слушать сие нелепое бормотанье. Я подошёл к Д. и встряхнул его хорошенько за плечо. Он поднял на меня свои мутно-пустые глаза. «Смерть не любит быть обманутой. Жизнь не любит побеждать», – кое-как промолвил Гробовщик, рухнул на пол с жутким грохотом и тот же час шумно захрапел. Я поднял бутылку и не без удовольствия отхлебнул. Отличный бурбон. Хорошего качества. Остался, верно, ещё со времён Первой Империи. Седой Ученик передал записку от отца Б., где сообщалось следующее: его срочно вызвали в дом Цирюльника Я. Жена Пекаря разрешается там от бремени. Роды проходят тяжело и мучительно. Б. просил незамедлительно разыскать его для «важной беседы». Предмет грядущего разговора не уточнялся. Я прихватил бутыль с бурбоном и отправился в гости к Цирюльнику.
Ночь кинулась на Город, обхватив его своими широкими чёрными крыльями. Лапищами. Запахи дыма, горелого мяса и разложения значительно усилились. Я шёл в кромешной тьме, спотыкаясь, то и дело прихлёбывая на ходу виски. Во многих домах горел свет. Оттуда доносились грубые выкрики, пьяная брань, смех и весёлые песни. В тусклом сиянии одинокой невидимой луны и мерцании жёлто-зелёных фонарей довольно быстро удалось найти дом Цирюльника. Изнутри доносились душераздирающие вопли. Дверь открыла совершенно древняя старуха с наглухо закутанным <в дырявый синий платок> лицом. Не вымолвив ни единого слова, но низко опустив свою старческую бренную голову, она проводила меня в маленькую душную комнатёнку. Там уже собралась многочисленная толпа зевак и гостей с холодными безучастными лицами. Жара здесь разгулялась просто убийственная. Жена Пекаря, довольно немолодая уже женщина, морщинистая и седая, мучилась родами на полу, лежа на грязном тряпье. Она страшно кричала. Вокруг суетились две старые повитухи. На вид роженице можно было дать лет восемьдесят, никак не менее. Цирюльник Я., тоже довольно пожилой, бородатый мужчина, находился при ней. Он слегка приоткрыл рот, выпучил удивлённые глаза на поминутно голосившую жену Пекаря и неотрывно глядел на её необъятный, вздувшийся и посиневший, точно у утопленницы, живот. Взгляд Цирюльника казался несколько затуманенным. Бессмысленным каким-то. На полу возле роженицы полукругом сидели восемь или десять безобразного вида старух с морщинистыми лицами и гнойными, слезящимися глазами. Лиц их, впрочем, никак не получалось рассмотреть: все они были завязаны чёрными платками. Две или три старушки перебирали в руках чётки и что-то тихо бормотали себе под нос. Кто-то всё время шумно сморкался и кашлял. Отца Б. нигде не видно.
Прошло часа два. Жена Пекаря по-прежнему истошно голосила. Никто не шевелился. Никто не издавал ни звука. Мне вдруг сделалось нестерпимо душно. Не представляю, сколько прошло времени. Близился рассвет. Под утро роженица разрешилась наконец от своего тяжкого бремени. Младенец уродился на свет неестественно молчаливый, тоже, правда, с по-мертвецки синим лицом, и с ног до головы перепачканный чёрной кровавой слизью. Я не успел его как следует разглядеть: ребёнка схватили чьи-то цепкие руки и быстро унесли куда-то. Народ в горнице слегка оживился. Кто-то больно отдавил мне ногу. Затем все начали медленно расходиться по домам. Я подобрался поближе к бородатому Цирюльнику и спросил про отца Б. Он взглянул как-то странно, совершенно пустыми глазами, но ничего не ответил. Часа через два я вернулся в дом Гробовщика Д., громко насвистывая по дороге и допивая виски из бутылки. Рассвет наступил.
В полдень мальчик принёс письмо от Главного Писаря Счётной Палаты, коим меня уведомляли: я должен сей же час явиться в здание Городской Ратуши и зарегистрировать своё прибытие в N***. При себе иметь копию таможенной декларации и свидетельство о заключении брака, если таковое имеется в наличии.
На Городской площади народу скопилась тьма тьмущая. Духота стояла такая же точно, как в адском пекле. Запахи дыма и горелого мяса распространились уже повсюду. Они неким чудовищным, зловещим образом всецело захватили Город. Всё совершенно закрывалось тонкой пеленой серого прогорклого тумана. Пепел от костров с мертвецами опускался на улицы Города и на головы его жителей в изрядном количестве. Попадая в нос и горло, у большинства он вызывал мучительный, сдавленный кашель. Очередь в Городское собрание выходила прямо на площадь. Я занял место за девушкой в зелёном коверкотовом пальто. Она держала младенца на руках. От ребёнка исходил уже довольно ощутимый запах тлена. Лицо его, также имевшее очевидные признаки разложения, представлялось совершенно невзрачным, невыразительным и сплошь было усеяно трупными пятнами. Девушка укачивала безжизненный свёрток и тихонько напевала детскую песенку. Колыбельная для трупа. Многие посетители из очереди громко, с надрывом кашляли и сплёвывали чёрные сгустки крови прямо на землю.
Прошло часа четыре. Очередь, казалось, ничуть не продвинулась. Кое-где на площади, успел я заметить, лежали мертвецы. По всей видимости, рабочие из санитарных отрядов не поспевали вовремя собирать тела умерших и вывозить их за ворота к кострам. Рой тучных мух кружился вокруг покойников, распространявших вокруг себя тошнотворную трупную вонь. Духота усилилась. Я читал даже недавно в газетах: зимы в сиих местах бывают на редкость знойными и жаркими. Город представился мне сейчас огромной полыхающей печью, где вместо Пекаря сам <Дьявол> обходил и с пристрастием осматривал свои владения. Я поплотнее закутался в шинель. Мимо проехала телега с грудой зачумленных тел. Среди них, между прочим, действительно просматривалось изрядное число младенцев с пустыми глазницами. В;роны-мусорщики величественно восседали на трупах и по-царски справляли своё грандиозное торжество. Им нынче вдосталь работы. А в далёком безлунном небе стервятники весело приветствовали своих братьев. Старик кучер, лениво понукавший тощую лошадь, тихо напевал: «И вся Королевская ко-о-о-о-нница… И вся Королевская ра-а-а-а-ть…» Слов, впрочем, не разобрать: площадь оживлённо гудела. Прошло ещё часа два. Кашель уже совершенно замучил меня. День клонился к закату. Беспросветная мгла опустилась на Город. Мне вдруг стало невыносимо душно. Наконец, уже ближе к полуночи, к посетителям вышел Пристав и объявил, мол, на сегодня приёмные часы закончились. Народ начал медленно расходиться.
Я вернулся в дом Гробовщика далеко за полночь. Рыжий Ученик по-прежнему неторопливо строгал дубовый гроб на дворе, тихонько что-то напевая. Трупов у собачьей будки набралось теперь, почудилось, раза в два больше. Некоторые из них кто-то уже словно бы освежевал и выпотрошил изнутри. «Верно, крысам сегодня опять пир», – подумал я почему-то. Одна из мух присела мне на лицо. Мерзость. За будкой я между делом разглядел наконец и собаку тоже, а точнее то, что от неё осталось. Чёрные мясистые насекомые лениво кружили вокруг разлагающейся плоти. Трупная вонь доносилась как будто со всех четырёх сторон разом. На соседнем дворе несколько молодых мужчин и женщин весело плясали и пели. Я зашёл в дом и сразу направился, не глядя по сторонам, в отведённую мне комнату. За стенкою послышался громкий раскатистый храп Гробовщика Д. Седой Ученик принёс холодный ужин и бутылку водки. Он ещё долго бормотал что-то себе под нос, прежде чем оставить меня одного. Я выпил два стакана не закусывая, лёг в постель не раздеваясь и довольно быстро уснул.
Завтра будет очень… <…>

***

<…> Они пришли перед рассветом. Двое Приставов в синих мундирах с суровыми каменными лицами. «Именем Закона следуйте за нами!» Я молча встал и последовал за ними.
Мы долго брели по пустынным лабиринтам мёртвого Города. Луна шла вместе с нами. Но я её не видел. Наконец. Добрались и до ворот, где сонный, зевающий Стражник лениво отпер засовы. Куда делся второй Стражник. Мы вышли  на  пустырь. Догорали костры с мертвецами. Дым нёс с собою мерзкий запах гниющей плоти. Загорался рассвет. Луна уплывала, прощаясь со мной навсегда.
Часа через два мы подошли к обрыву. Первый Пристав приказал опустить лицо вниз и зачем-то крепко, до боли связал мне руки за спиною. По старой привычке я было попытался вытянуться по швам и чуть не свалился наземь. Привычки не умирают. Ты умираешь вместе с ними. «Чиновник 22-го класса межведомственного Департамента по…» – второй Пристав указал мою фамилию и минут, верно, двадцать перечислял все должности, звания, Департаменты и ведомства, по которым я когда-либо проходил службу. «Именем Закона Вы приговариваетесь…» Сознание моё стремительно обрушилось в бездну. Земля провалилась под ногами. Я задохнулся на какое-то мгновение, а затем вновь глубоко вдохнул и задышал полной грудью. Воздух неожиданно наполнился незнакомыми, чужими запахами, таинственными, манящими ароматами. Будто бы они принадлежали совсем другому миру. Миру, который никогда не существовал. Который не может существовать. Но он уже близко! <…> Всё передо мною окинулось неестественным розовато-сиреневым туманом… И небо заполонили странные серебряные птицы, похожие на огромных летучих мышей… Что… И… Или? Завтра не будет… ??? …»
……………………………………………………………………………………….
… <рукопись обрывается> …

22

– А разве боги умирают?
– Ещё бы. Это их основное занятие.
В.Пелевин

Мы становимся тем, что мы есть изначально, а если нет, то всё тогда лишь игра случая.
Генри Миллер

Цыплёнок.

– Ё-е-е-ж-и-и-и-к! Ё-е-е-ж-и-и-и-к!! Ё-Е-Е-Ж-И-И-И-К!!! Где ты??!!
– Да здесь я, здесь… Чего разорался, Цыплёнок?
– Ёжик!
– Что, Цыплёнок?
– А я думал, ты умер.
– Разумеется, умер, но почему я не могу быть здесь?
– Как же ты можешь быть здесь, если ты умер?
– Я могу быть здесь, потому что умер.
– Нельзя находиться в двух мирах одновременно!
– Нам с тобой можно. Людям нельзя. Они любят всё усложнять… 
– А разве Ёжики умирают?
– Умирают все, Цыплёнок. Умирают все.
– И я тоже умру?
– И ты тоже умрёшь.
– Зд;рово! Кстати. Давно хотел спросить у тебя, но всё время забывал… Что такое – умереть?
– Умереть – вроде как уснуть. Правда, без снов.
– Когда попадаешь в другой мир?
– Когда попадаешь в другой мир.
– Когда мы засыпаем, мы видим сны.
– Когда мы умираем, мы засыпаем. Но сны не видим.
– Ты сейчас спишь?
– Я сейчас умер. Но завтра проснусь.
– Проснёшься завтра и опять умрёшь?
– Умирают все. Но смерть – такое весёлое занятие!
– Да, жизнь – такое весёлое занятие!
– Жизнь как смерть и смерть как жизнь.
– Смерть как сон и сон как жизнь.
– Вот видишь: теперь мы поменялись ролями. Ты как я, а я как ты!
– Все мы как кто-то…
– И ангел в моей душе больше не плачет.
– Потому что.
– Потому что?
– Потому что ты умер?
– Потому что я сплю…
<…>
– Ты мог бы прожить множество жизней.
– Но люди-то не могут.
– Как знать.
– Как знать.
<…>
– Ёжик!
– Что, Цыплёнок?
– Если ты спишь без снов, как же ты видишь меня?
– Чудак-цыплёнок! Я же люблю тебя, глупенький…
– Я тоже, – сказал Цыплёнок. – Всегда.

Эпилог первый

Апреля седьмого числа в новом корпусе ***ской областной больницы бывшего уездного города N***, уже не помним, правда, какого округа (да, наверно, и не важно!), произошёл один (а вернее сказать – сразу два!) весьма необычный и очень странный случай.
День стоял по-зимнему весенний, солнечный. Морозец небольшой слегка покусывал деревья и случайных прохожих. Атмосферное давление и температура – в пределах нормы (а я здесь имею в виду нашу северную норму: не на югах всё ж таки обитаем!)… По радио как раз передавали… (А что передавали по радио, дай бог памяти? Не могу вам поведать. Наверное, какие-то трудности возникли ещё с трансляцией: не очень хорошо слышно – помехи на линии. Незадача! Сейчас вообще столько проблем вокруг, куда ни глянь (куда ни плюнь?). В трудные времена живём! Тяжёлые дни.) Весенне-зимний ветер весело прогуливался на крыше, по обыкновению своему, смахивая на землю провинившиеся сосульки, а они падали… падали, падали, падали. Осмелимся заметить: довольно обычное явление в данное время года. Взглянем ещё разок: да, по-прежнему падают! Проблема. Однако погода постепенно налаживалась. Снег крупными хлопьями медленно опускался на… да что с ним, с весенним снегом сделается? ну его, наш снег! Тоже ведь вполне обыкновенное явление для данного времени суток/года. Обыденность… Но в домах было довольно жарко и душно: апрельская стужа, как ни старалась, как ни злилась, не смогла прокрасться с улицы внутрь. Из строго и церберно (строго церберно!) охраняемого отделения для тяжёлых больных внезапно и бесследно (именно бесследно!) исчез пациент. Как звали его (или её?) и кто первым обнаружил таинственную пропажу, к несчастью, не можем сказать: память начинает в последнее время нас сильно подводить. Однако же доподлинно известно следующее.
Примерно два дня спустя после описанного выше таинственного происшествия, загадочным образом пропал ещё один посетитель лечебницы. Связаны ли два события хоть сколько-нибудь между собой, рассказчикам не известно. Являлся ли второй исчезнувший сотрудником больницы или же состоял там на излечении, а может быть (и тоже вполне вероятно!), приходился кому-то родственником, – опять-таки, к величайшему нашему сожалению, не можем вам сообщить. Поговаривали, правда, мол-дескать, любил пропавший когда-то давно прогуливаться по тёмным коридорам и лестницам больницы в старомодной шляпе и сером потёртом плаще. Не по сезону, прямо скажем, одежда: совершенно не согласуется с нашим северным климатом! Гардероб-то всё-таки следует аккуратнее себе подбирать, друзья мои! Иначе признают не годными к супружеской жизни. Но как бы то ни было, а почти сразу же после двух внезапных исчезновений Руководством больницы было принято решение незамедлительно провести внутреннее расследование.
Начали, как водится, с расспросов немногочисленных свидетелей из числа посетителей и медицинского персонала. То есть с опроса главных, ведущих (!) лиц клиники – Санитарок, ибо они, ведомо всем, являются титульным листом, заглавной буквой любой больницы и всегда знают больше других. Те, разумеется, рассказали всё, что знали, попутно присочинив, как полагается в подобных случаях, и кое-какие другие истории, к данным событиям, строго говоря, ровным счётом никакого отношения не имевшие. Наподобие древних ораторов, они стали всё чаще отвлекаться в сторону, всё основательнее углубляться в некоторые частные вопросы, касаемые жизни больницы, а также её внутреннего распорядка, социального устройства (упомянули даже, кажется, и зарплатный «проэкт», и льготы при оплате жилья, соцстрахование, пенсионные выплаты и имущественные проблемы тоже! цены на помидоры ещё никто не отменял. экономику обсуждать следует чаще! что-то ещё? не знаю. поди разбери!), etc., рассуждая между делом, например, и о моральных аспектах действительности, разглагольствовали в таком же духе столь громогласно и витиевато, что у Начальников потом голова два дня болела. Но Могильщики продолжали рыть свои могилы. Королевским Шутам скучать некогда!
После чего был отдан приказ немедленно начать поиски пропавших бесследно пациентов своими силами, не привлекая, так сказать, широкую общественность, дабы скандал не вышел, понятное дело, за рамки. И далее по тексту…  Обыскали, между прочим, всю клинику вдоль и поперёк, слева направо, сверху донизу, взад-вперёд, даже в подвалы, котельные и чуланы для вёдер и швабр зачем-то заглянули (неужто швабры и впрямь могут что-нибудь знать?), но исчезнувших будто бы и вовсе след простыл. Всех, каковые имелись в наличии и в свободном доступе, Охранников и других медицинских сотрудников отправили исследовать окрестности лечебницы. Однако же и данные поиски ни к чему особенному не привели.
Правда, справедливости ради, надобно здесь отметить: один из Охранников (имя его, к сожалению, оказалось совершенно утрачено (какая жалость!); а доподлинно известно о нём лишь следующее: надевал он, чего вообще-то и полагается по уставу всем Охранникам, состоявшим на службе в ***ской больнице бывшего уездного города N***, синюю форму, припрятывал зачем-то в заднем кармане брюк время от времени зелёные военные перчатки (хотя давно уже не служил в армии!), имел серый нагрудный значок с торжественной надписью «Охрана» (!) и даже носил всегда и везде с собою непременно жёлтый фонарик), как-то вечером, недели две спустя после всех изложенных выше странных событий, пытливым взором обследуя местный заснеженный лесок, наткнулся на некоего господина в шляпе весьма подозрительной наружности, праздно шатающегося по прилегающей больничной территории. (Цель ночной прогулки нам сейчас, правда, тоже не очень понятна.) Хотя, впрочем, при ближайшем рассмотрении потом оказалось: вовсе и не шляпа даже была на подозрительном субъекте, а скорее кепка, но не о том сейчас вообще-то ведётся речь. Так вот… Охранник, разумеется, как и положено по уставу, незамедлительно направился решительным шагом к загадочному Незнакомцу. Последний припустил, первый – за ним. Так они и шли-бежали некоторое время (сколько именно – точно не скажем – у безымянного Охранника отсутствовали часы), покуда субъекту в кепке всё, видать, не осточертело несказанно, и он резко притормозил, повернулся, зычно рявкнув сиплым голосом прямо в лицо оробевшему Охраннику: «Тебе чего надо?» – и кровожадно дыхнул на несчастного преследователя столь жутко зловонным перегаром, что у последнего потемнело в глазах, земля ушла из-под ног, сердце бешено заколотилось в груди, руки мелко задрожали, да так, что он чуть было не выронил даже свой непременно-обязательный жёлтый фонарик. В общем, бедному Охраннику, довольно быстро осознавшему свою опрометчивость, искренне раскаявшемуся в ней и давшему обещание самому себе впредь больше так не делать, только и оставалось пробормотать в ответ: «Ничего», – повернуться и поспешить обратно в лечебницу, дабы занять свой бессменный пост, поскольку дальнейшая интеллектуальная беседа с подозрительным  субъектом и его двухнедельным перегаром совершенно очевидно споткнулась и упала. Покатилась по сугробам. Очутившись наконец в больнице, Охранник несколько собрался с мыслями, успокоился, отдышался и принял довольно трезвое решение (учитывая всё изложенное!): о неловком инциденте в рапорте не упоминать. За ненадобностью.
А ввиду данных и некоторых других обстоятельств (о коих нам тоже ничего не известно), Руководством клиники по зрелом размышлении было принято решение прекратить бесполезные поиски (внутренне согласуясь, разумеется, исключительно с «доводами рассудка», с коими, между прочим, сообразовывались всегда и смышлёные не по годам салонные барышни из романов Джейн Остин!) и списать произошедшее на простую бюрократическую ошибку. Неправильно пересчитали пациентов и покойников при вечернем обходе – с кем же, право, не бывает, господа! На том и стоять будем! (А уж о юридических тонкостях данного дела и вовсе не следует упоминать. Всё одно как в суде: тут тебе и одна сторона врёт, и другая врёт, и чёрт их всех раздерёт!) А возможно, в действительности именно так и приключилось: на самом деле никто никуда не исчезал. Умер вроде кто-то, говорили. Но и эти слухи мы, к несчастью, тоже не можем ни подтвердить, ни опровергнуть. Необоснованные ибо. Да и чем по сути является Смерть? Не нам судить… И не было бы, наверное, ещё долгое время конца досужим сплетням и домыслам (а таковых, ясное дело, всегда немало в наличии, доложу я вам!). Но всё как-то странно кончилось. В скором времени о таинственных пропажах (псевдопропажах?) перестали почему-то судачить даже Санитарки. А уж их хлебом не корми – только дай повод посплетничать! Но тут неожиданно произошёл ещё один курьёзный случай. Какой именно, – нам, к сожалению, вновь неведомо, – и всё внимание младшего медицинского персонала совершенно перекинулось в другую сторону. На том и порешили – главу завершить. Карты в колоде перетасовать. Жизнь продолжается…   
Да. Всё-таки удивительные вещи происходят на свете! Просто даже не знаю, что это. Чертовщина? Дьявольщина? Бесы карты раскинули? Если и так, то картишки брошены тем ещё веером, дамы и господа. Уж лучше в домино. Нет. Решительно ничего не понимаю. А вы-то сами как думаете? Впрочем, где ж не бывает несообразностей?.. Кто что ни говори, а необыкновенно странные происшествия иногда случаются на свете, – редко, но случаются. И страннее, чудесатее, непонятнее всего, – почему кто-то вообще оказался в состоянии читать откровенную словесную белиберду? Чушь ведь несусветная! И пользы Отечеству опять же – ровным счётом никакой. Просто не понимаю… Куда смотрит цензура? Где забота о широкой общественности? Околесица. Убьёт любого читателя. Ты согласна со мной, любимая? – Молчит. Не даёт ответа. Ну и ладно… И всё равно кто-то продолжает читать. Уму непостижимо! Нет, не понимаю. Ни бельмеса. Решительно н и ч е г о.

Эпилог второй и последний

           17 августа

Тема: Поворот винта!

– Ай да странник, ай да сукин сын!.. или дочь…
– Не всё ли едино, Сказочница? Да и нет различий, кроме различия в степени между различными степенями и отсутствием различия…:)
… «Особенности моей перцепции на сегодняшний день таковы: даже если мы примем во внимание все мои ложные предпосылки, иллюзорные  умозаключения, абсурдные энтимемы, бредовые силлогизмы и все твои странности, мы всё равно прибьёмся к какому-нибудь консенсусу, поскольку нам всегда будет содействовать, по меньшей мере, та взаимная симпатия, которая и послужила базисом для наших отношений…» … :)

***

Привет…
Спасибо за сюрприз. Признаюсь, поворот сюжета оказался несколько неожиданным, в лучших традициях прозы Роальда Даля – адепта воинствующей чистоплотности и нежной мизантропии, непревзойдённого Мастера чёрного юмора.
… «Бывает же такая чертовщина! Чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия», – подумала Сказочница и… не пошла спать…
Милая Вероника, – можно отныне обращаться к Вам именно так, коль скоро мне открылась наконец великая истина :) – Ваше настоящее имя? /хотя… что значит имя? – роза навсегда останется розой, не правда ли?:)/ – Так вот, Вероника, хочу, чтобы Вы поняли кое-что: ни национальность, ни иное вероисповедание, ни отнесённость к сексуальным меньшинствам, etc. не являются для меня критерием, решающим, достоин ли человек моего внимания и участия, моей дружбы, или нет. Более того, – спешу Вас заверить – я не занимаюсь виртуальной охотой на женихов (неактуально для меня), а просто смотрю на людей. Но – заметьте – не от одиночества и скуки, не корысти ради, а лишь потому, что «читая» другого человека и отдавая ему частицу себя, я неизбежно раздвигаю границы собственного мира и становлюсь богаче.
Кажется, у Олдингтона была фраза: иногда в любви принять всё, может быть, гораздо сложнее, чем всё отдать. Ведь мы знаем, что отдаём, но не знаем, что получим взамен… О, как он прав! Как часто люди становятся слепыми рабами глупых стереотипов и собственных амбиций – жутких чудовищ, довлеющих над нашим и без того немощным духом. Кто из нас в действительности всецело осознаёт, что такое другой человек?! Например, сосед, живущий за стенкой. Он шуршит мышкой. Мы слышим лишь скрип половиц. Но истину не спрячешь на дне бокала с виски. Хорошо знать кого-то значит хорошо знать самого себя. Знаем ли мы себя? И что мы знаем о мире.
Боже мой, как же мало в людях света!..
В течение всей нашей жизни мы часто оказываемся в раю, но всегда почему-то помним: изгнания не избежать… /Вероятно, именно поэтому любимый образ бабочки Басё был, остаётся и, надеюсь, БУДЕТ главной темой внутренней стороны Сказочницы, её душой, её песней:) – и – пусть всё уже было когда-то (хоть и не вспомнить когда) – мне сниться бабочка не перестанет…:)/ И искренне верю: она когда-нибудь тоже увидит меня во сне! Мы с ней обязательно встретимся. Когда-нибудь, наверно… … … … 
Жить, не отбрасывая тени, – значит принимать всё приходящее в твою жизнь, как радостную данность. Любить без амбиций – значит принимать другого таким, какой он есть, со всем неуклюжим и громоздким скарбом его прошлого, настоящего и будущего, опять же, как РАДОСТНУЮ данность, как подарок, преподнесённый Судьбою безо всякого повода, просто так… безвозмездно. Просто и без глупостей:) Только тем, кто умеет пропускать солнечный свет через себя, дано разглядеть, что скрывается у другого в сердце. Океан, полный тайн! Бездна, полная звёзд!
Ничто не уходит от нас, пока мы сами не захотим, Вероника… И мы никуда не уходим, впуская Вселенную в наше сознание, сердце и душу. Один мудрый Учитель писал: если Человек хочет прийти к самому себе, его путь всегда лежит через мир и через других людей. Даже если мир иногда плюёт нам в лицо. Данное, хоть и весьма печальное, обстоятельство ничуть не умаляет его красоты. Да, наш мир порой бывает безумен, опасен, абсурден и даже жесток. Но он прекрасен, прекрасен, прекрасен… И я не зря наслаждалась в своей жизни многими минутами, секундами, часами. Их, пожалуй, сохраню для себя, а кроме того непременно сохраню и переписку двух больных на голову Писарей:) Сочинённый в гримёрке театра теней – или театра абсурда – как знать? – «уникальный роман» в письмах от одного августа-сентября до другого разжигал без спичек наше воображение незабываемыми мистериями и представлениями… Что это было, ты не знаешь? Бред вдвоём?:) Действительно, очень похоже на бред… Или на чью-то Мечту.
Не торопись крикнуть: «Прощай!», пока живо желание вновь сказать: «Здравствуй…» Не забывай: Кто хочет удержать – тот всегда теряет. Но кто готов с улыбкой отпустить – того стараются удержать…
Всего доброго!
С уважением,
Сказочница
Р.S. Я замужем. У меня семья, ребёнок. Жизнь – удалась!
 
25 августа

Я думал, что в трагедии играю, а сам же в буффонаду угодил.
Акунин. Гамлет. Версия.

что невозможно, то чаще всего – неизбежно,
что неизбежно, то чаще всего – слишком поздно.
L

Тема1: вместо ответа
Тема2 (скрытая): до свидания птица колибри

Хотел упасть в тебя камнем;
Оставить на сердце раны
<Как рваный изгиб тумана
В песке оставляет море
Забытую кем-то love story
Корабль её рассекает>
И мартовским снегом сгинуть;
Принять и снова отринуть;
Упасть и руки раскинуть;
<Улыбка проста и нежна
Кристально-прозрачно-чиста
Но ты неспроста проста
В простой белизне холста
В простых очертаньях лица
Всё просто как дважды два>
По капле вылизать время;
<Не я – не моё это дело –
Ни руки – ни губы – ни тело –
Ни шахматные фигурки –
Ни жёлтые пальцы-окурки>
Бежать и упасть в тебя камнем;
Остаться в тебе на память;
<Сближенье – в опереженьи –
Стреляет на пораженье>
Увиденное отраженье
Твоими-моими губами,
Моими-твоими глазами
Впитать и забыть со слезами;
Упасть и в тебе остаться.
Навсегда.
Р.S. а раны оставила ты да лучшие традиции роальда даля соблюдены и выдержаны со всей строгостью закона и до самого конца чёрт меня раздери на куски чёрный юмор чернее некуда вот ты какой цветочек аленький оказывается одинокая белая шляпка не такая уж и одинокая конфуз невероятный чёрт выбрался из-под кровати он сидит на тумбочке и хлопает в ладоши чему ты радуешься папа шекспир по случаю сказал а ты не смотри что шекспир он всего лишь гений но иногда и этого бывает достаточно моя любовь подобна прекрасному зданию воздвигнутому на чужой земле я потерял свой волшебный кукольный замок поскольку построил его в чужом саду в чужом доме в чужом чулане человек способен рыдать не более двадцати минут кряду по радио в голове моей кто-то сказал на днях мысли сейчас очень медленно очень-очень ползают по извилинам воспалённого мозга лобковыми вшами неспешно переползают с одного волоска на другой ты знала даже  великие люди вроде флобера не сумели избежать знакомства с удивительной живностью блохи тоже любят укромные уголки читавшей лорку и басё наверное известно всё кажется игра в гляделки с бездной закончилась теперь она крепко взяла меня за руку и настойчиво приглашает войти что ей сказать что ей ответить чердак потёк лунь-шмунь бездна бездну призывает похоже конец света яркий и отчётливый уже близко но игра продолжается маски декорации знаю-знаю бредь-звездь знаю про скелеты в шкафу скелеты бабочек все вы из одной шайки бабочкофилов бабочкоманов бабочколовов все вы булавковеды жучковеды коллекционеры букашек и душ человеческих знаю тоже про перешёптывание в пивнушках когда они смеялись у меня за спиной смеюнчики смехачи смеюны мямзики шорьки маменькины сынки потому поэтому щербатая луна наполовину кем-то съеденная желтоглазая подруга монстра она близко и можно чаёчек можно без чаёчка можно сыночка можно без сыночка можно ножичком порезать а можно без ножичка кровь всё равно брызнет испачкает белую скатерть осторожно на ней остались воспоминания слёзы и воспоминания лучшие друзья может кофе может лимон belle лапочка дочка малютка сыночек мямлики где мямлики он сверчок сморчок куколка личинка червячок фаулзов maggot барашек и руты несколько стебельков для девочки не отдам пусть остаются у меня а розмарин тебе на память помни кого любишь кролик не видит в темноте он плачет слепой фонарики фонарики он она оно они светлячки знаю очень хорошо всё знаю о чём тут ещё говорить было чёрт знает что такое между днём и ночью между небом и землёй между правдой и безумием зловещий серый туман стелется под ногами луна улыбается в тумане мартовский зайчик молчит шляпник пьёт лавандовый чай могильщик роет могилы и мысли звенят цикадами в ночи они порвутся струны моей души вот увидишь натянутся и лопнут мыльный пузырь а может и не напрасно ты писала. но мне уже ответили облака. нелепая мысль опять приехала в голову: облака тоже умеют разговаривать… всё равно я найду тебя, любимая! чтобы уже никогда больше не потерять. Потому что нельзя замок иллюзорных форм построить на «чужой» территории. Он мой. Никому не отдам! Никто не посмеет отнять!! Ты – моя Мечта. Больше ничья. И ещё много раз будешь моей. Во многих мирах. Видишь? Даже снег мне улыбается… Потому что вечное лето в душе. Потому что ты уже во мне. И ничего не изменилось. До встречи, родная!
С любовью,
………………………………………………………………………Странник

***

Когда-нибудь они, наверное, встретятся.
Но это будет уже совсем другая история…:)

декабрь 2004 – июль 2008;
апрель 2012 – май 2022 гг.