Отметки судьбы. 18 октября 2015

АМАЛИЯ

- Извини, я совсем закрутилась с этой проверкой, да еще твой отец... Ты представляешь, что он натворил? Напился до чертиков и сломал стиральную машину! Как тебе!? Вот скажи мне, какого черта ему пьяному приспичило ее включать? В такой измятой рубахе ходит, даже погладить не удосужится, зато стирает! Слов нет.

- Лина знает хорошего мастера — он холодильник нам как-то починил, быстро и на совесть. Спросить у нее телефон?

- Ну уж нет, сам натворил — сам пускай и исправляет. Я за свою жизнь столько за него сделала, с ума можно сойти! Хватит. Ой, у меня звонок на параллельной линии. Давай, Малюш. Звони, если что.

- Конечно. Пока, мам.

Тринадцатого октября мне исполнилось двадцать семь лет. Моя мама позвонила, чтобы поздравить, только сегодня. И то я не была уверена, могла ли она с точностью назвать число. А в нашем недолгом разговоре я не заметила даже намека на то, что ей интересно, как я живу.

- Ами, все в порядке? - В комнату прошла Лина и остановилась в шаге от меня.

- Все как всегда, Лин. - Я кивнула, но не сомневаюсь, что она безошибочно определила в моем ответе иронию.

- Мы выбрали одну пиццу. С большой порцией лука. Так что пойдем на кухню, иначе и вторая будет такая же.

- О нет, вы же оставите меня без ужина!

- Именно. Если ты сейчас же к нам не присоединишься.

Слегка тронув меня за плечо, подруга с улыбкой кивнула на дверь, и мы отправились к обеденному столу, где уже остывал свежезаваренный чай, а Олеся готовилась оформить заказ на доставку еды из полюбившейся пиццерии. Нас ожидал теплый и уютный домашний вечер.

Я была единственным ребенком в семье. Мои родители поженились, скорее, по привычке, нежели по любви. Папа был старше мамы на 8 лет и казался ей мудрее, сильнее, опытнее. Она думала, что из него получится надежный муж и хороший отец. Окружающие считали их счастливой и гармоничной парой, но на деле вышло совсем не так. Родители оказались слишком разными и во многом не понимали друг друга. Все чаще возникали споры, недомолвки, взаимные претензии… А потом мама забеременела, и это радостное событие поспособствовало тому, что какое-то время они снова пытались жить как здоровая благополучная семья. Но через несколько лет после моего рождения у папы начались проблемы с работой. Его сократили с должности старшего инженера на автомобильном заводе, которую он занимал в течение десяти лет. Вместо того чтобы всерьез заняться поисками аналогичного места в той же или смежной областях, он, утратив веру в собственные силы, устроился на рынок обыкновенным грузчиком. Вскоре после этого начал выпивать, и так и не смог избавиться от этой дурной привычки, что усугубило и без того натянутые семейные отношения.

Как я уже давно узнала во время очередного семейного конфликта, папа всегда хотел сына. И поэтому, когда родилась я, даже слегка расстроился, так как до последнего был уверен в рождении мальчика, несмотря на определение пола по узи на позднем сроке беременности. На котором он, кстати, присутствовал. Роды были тяжелыми. Возникли серьезные осложнения, и в результате мама потеряла возможность иметь еще детей. Впоследствии мне казалось, будто они злились на меня за то, что я родилась девочкой, да еще и заранее свела к нулю все их дальнейшие попытки, хотя и не говорили об этом напрямую. В детстве я ходила не с косичками и бантиками, а с мальчишеской стрижкой, и вместо ярких платьиц и разлетающихся цветастых юбочек меня часто одевали в футболки с брюками. Но чем взрослее я становилась, тем больше начинала осознавать свою женственность и подчеркивать ее. Отрастила волосы ниже плеч, стала больше пользоваться декоративной косметикой, сменила джинсы и кроссовки на платья и аккуратные каблуки. Но я никогда не получала одобрения или комплиментов родителей по поводу своего внешнего вида. А временами мне так этого хотелось...

Они вообще редко меня хвалили. Разве что изредка, за хорошие оценки в дневнике, примерное поведение или выполнение определенной работы по дому. Я была одета, обута и накормлена – это считалось главным, и чуть ли не единственным, свидетельством родительской любви и заботы. Да, когда я болела и с трудом могла встать с кровати из-за высокой температуры или сгибалась прямым углом от боли в животе, родители вызывали врача и покупали необходимые лекарства. Но не всякое недомогание можно определить с первого взгляда, и здесь иногда возникали проблемы. Однажды я получила серьезное гнойное воспаление по причине вовремя не вылеченного пульпита. Мама давала мне анальгетики, откладывая визит к стоматологу, и заподозрила что-то неладное, только когда моя щека существенно увеличилась в размерах.

Никто из них во время моей болезни и не думал посидеть со мной рядом, поговорить или посочувствовать. А если я, будучи ребенком, случайно падала, больно ударялась или обжигалась, то вместо простых слов утешения слушала о том, какая я растяпа и неуклюжая, и что это научит меня впредь быть внимательнее. Мои слезы  вызывали в них раздражение или, в лучшем случае, безразличие: «Ну пореви, пореви, раз так хочется», - говорила мать, отец же молчал либо демонстративно уходил в другую комнату.

В общем, выражать теплые чувства или говорить о них в нашей семье было не принято. А мне этого очень не хватало. Никто из родителей не мог меня даже по-настоящему обнять, разве что как-то сухо, еле дотрагиваясь, на пару секунд, словно им было неловко или они просто не понимали и не видели в этом смысла. Я не могла понять, что же со мной не так. Обижалась. Плакала. Но старалась это делать только в одиночестве, именно потому что боялась их недовольства, которое ощущалось довольно часто. По тем же причинам я стала редко делиться с ними какими-то откровенными суждениями или детальными подробностями своей школьной жизни. К счастью, среди сверстников ситуация была несколько другой. У меня появились друзья и подружки, с которыми я не стеснялась выражать свои мысли и эмоции, но некоторые вещи все равно быстро научилась держать при себе. Мы проводили много времени вместе, гуляли после уроков или пили чай в кабинете классной руководительницы, а в более старшем возрасте у кого-нибудь в гостях. При этом не делали ничего дурного, не хулиганили в отличие от многих сверстников и не злоупотребляли спиртным. Вместе с двумя одноклассницами я стала посещать подростковый театральный кружок, который, к сожалению, проработал всего восемь месяцев, но регулярные занятия в нем помогли мне обрести большую общительность и уверенность в себе.

После окончания школы я поступила в университет на факультет рекламы и связи с общественностью. Это было моим личным решением, в котором родители, как обычно, не принимали никакого участия – они не поощряли мой выбор, но и не критиковали его. Теперь недовольство все чаще сменялось равнодушием. «Ну раз тебе это нравится…», - скептически протянула мама, «Делай, как считаешь нужным», - ответил отец, когда я поделилась с ними своими намерениями. Данная область была мне интересна, и хотя впоследствии я работала не совсем по своей специальности, полученные знания и навыки нередко мне пригождались.

С каждым годом я находила со своими родителями все меньше точек соприкосновения, чувствуя себя в той квартире лишней. Мы были словно чужие, и наши отношения напоминали, скорее, общение соседей по коммуналке, а не ближайших кровных родственников. Нам практически не о чем было разговаривать, за исключением каких-то бытовых вопросов. Папу, казалось, не интересует ничего, кроме ежедневной порции крепкого алкоголя и вечернего просмотра новостей и политических передач по телевизору. Мама все чаще пропадала на работе, ссылаясь то на срочные совещания, то на проведение переговоров с важными клиентами, или на проведение инвентаризации на складе, в которой ей непременно нужно было участвовать. Я не знала, насколько все это было правдой, но сомневалась, что дело было только в служебных обязанностях. Иногда она запиралась в ванной и часами разговаривала с кем-то по телефону. Или особенно долго выбирала наряд и прихорашивалась перед зеркалом, собираясь якобы на встречу с партнерами. В те редкие моменты, когда оба вечерами оказывались дома, у них непременно вспыхивал скандал из-за какой-то мелочи, перераставший в бурное выяснение отношений и высказывание глубинных обид и недовольств. При этом о том, чтобы разъехаться или подать на развод, не было и речи. Складывалось впечатление, что обоим родителям нравилось так жить – будучи каждому в роли жертвы, которая не в силах ничего изменить и вынуждена лишь терпеть все тяготы и невзгоды совместной жизни с нелюбимым человеком. Только изменить-то было можно. Сначала я пыталась поговорить с ними об этом, но в дальнейшем оставила эти попытки. В лучшем случае на меня просто не обращали внимания, а в худшем я снова оказывалась в чем-то виновата. Зато у них всегда было, на что пожаловаться друзьям или соседям, а также чем объяснить свое плохое настроение и нереализованные мечты.

В "Доме подарков" я оказалась три года назад, после того, как та фирма, куда я устроилась сразу после окончания учебы, стала стремительно терять свои позиции, пытаясь поправить финансовое положение за счет сокращения существенной доли сотрудников. Практически сразу после этого переехала на съемное жилье. Лина Зеленская, моя ближайшая коллега, и еще две девушки с нашей компании снимали трехкомнатную квартиру в сорока минутах езды до работы. Одна из них, Маша, незадолго до моего появления в «Доме» вышла замуж и переехала в другой город. Ее комната пустовала, платить за нее приходилось Лине и Олесе, а жить с незнакомым человеком им не хотелось. И когда в одном из разговоров на обеденном перерыве я обмолвилась, что хочу съехать от родителей, с которыми меня связывают далеко не самые радужные отношения, и тем самым окончательно начать самостоятельную жизнь, Лина предложила жить с ними. Обе девушки вызывали у меня дружескую симпатию. Мы не сильно отличались по возрасту — Лина была старше меня на три года, Олеся — на полгода младше. Я надеялась, что мы сможем найти общий язык, и согласилась, долго не раздумывая. Тем более, что моя нынешняя зарплата позволяла это сделать без критических потерь в материальном плане. Впоследствии о принятом решении я ни разу не пожалела.

Так мы стали жить втроем. Это было удобно: у каждого свой уголок, где можно уединиться, и в то же время не скучно, есть с кем поговорить или посоветоваться. Мы никогда не скандалили и серьезно не ссорились – я была счастлива, что в отличие от родительского жилья здесь мне не приходилось быть свидетелем постоянных конфликтов и уж тем более участвовать в них. Домашние обязанности мы выполняли по очереди или делили по принципу, кому и что больше нравится. Холодильник был общий – в начале каждого месяца мы просто откладывали равные суммы в один кошелек, откуда брали на продукты и прочие бытовые расходы. Готовила обычно Олеся, и у нее это замечательно получалось. Я чаще ходила по магазинам, делая на всех необходимые покупки, и следила за порядком в ванной комнате, поскольку больше других любила проводить время, нежась в благоухающей пене или просто смывая под душем груз дневных забот. Также на моей совести был уход за всеми комнатными растениями. Лина ответственно подходила к влажной уборке – мыла полы, окна и стирала пыль с мебели так часто, как мы бы с Олесей явно не посчитали нужным.

Мне нравилась моя комната. Она была здесь самой маленькой, но в то же время очень уютной. Обои нежно-салатового цвета, кремовые жалюзи на окнах, мебель оттенка миланский орех… Стену напротив кровати украшала большая картина с изображением берега моря – блестящая разноцветная галька, мелкие ракушки, легкие пенящиеся волны, ясное небо и две летящие друг за другом чайки. Всякий раз, когда мой взгляд останавливался на ней, я мысленно переносилась туда, где так приятно ходить босиком по гладким теплым камешкам, щуриться от яркого солнца, чувствовать на себе прикосновение ласковой соленой воды и каждой клеточкой впитывать целебный морской воздух. Дополнением к столь любимой мной тематике служила прозрачная ваза, стоявшая по центру невысокого, но достаточно вместительного комода. Она была наполнена уже настоящими, не рисованными ракушками, которые я привезла два года назад из своего первого заграничного путешествия вместе с другими сувенирами и массой положительных эмоций.

На подоконнике я расставила несколько цветочных горшков с фиалками, колумнеями и спатифиллумом. Последний мне особенно нравился за необычный тонкий аромат, появляющийся в период цветения и почему-то исключительно ранним утром. В народе это растение называлось «женским счастьем». Считалось, что оно помогает своему обладателю найти любовь и обеспечивает гармонию в семейных отношениях. Правда, в подобные приметы я не особо верила. В комнате было светло – солнечные лучи проникали в окно ближе к полудню и освещали ее практически до самого вечера. Мы жили на четырнадцатом этаже новостройки, откуда открывался чудесный вид на город. Я часто любовалась им, особенно в вечернее время, когда включались дорожные фонари и разноцветные огни зданий. Мне нравилось ощущать себя частью этого оживленного мира. Разве что в те моменты, когда в нашем доме не работал лифт — а такое периодически случалось — эмоции возникали явно другие.

Я любила обеих своих коллег и соседок по квартире. Но так получилось, что с Линой сблизилась больше. Она была высокой, на голову выше меня, яркой блондинкой с сияющими зелеными глазами. Ее смуглая кожа выгодно контрастировала с цветом волос, а стройная фигура часто служила предметом зависти для других девушек. При этом Лина вовсе не сидела на диетах, а, напротив, любила вкусно поесть. "Мне просто повезло с генами», - говорила она, с усмешкой пожимая плечами. В отличие от меня, у Лины были хорошие отношения с родителями. Они жили в деревне в сорока километрах от города. Лина навещала их два-три раза в месяц, а по телефону общалась практически каждый день. Иногда они сами приезжали к нам в гости, и получалось так, что ее родителей я видела чаще, чем своих, к которым последний раз заходила в начале августа. Линин старший брат, Андрей, разница в возрасте с которым у них составляла чуть больше шести лет, четыре года назад переехал в столицу. Он с детства любил спорт и мог бы быть выдающимся футболистом, но получил серьезную травму, после чего врачи запретили ему интенсивные тренировки. Так Андрей стал детским футбольным тренером и, по словам сестры, пережив неизбежный депрессивный период из-за разрушившейся мечты, сейчас получал искреннее удовольствие от своей нынешней профессии.

Именно Лина, наравне с Анной Львовной, вводила меня в курс дела в начале моей трудовой деятельности. На работе она была настоящим профессионалом, а вне стен офиса оставалась общительной и доброжелательной девушкой, всегда готовой выслушать и помочь советом. Лина закончила юридический факультет, и учитывая присущую ей способность оставаться беспристрастной и быстро вникать в ситуацию, не проявляя при этом излишних эмоций, я легко могла представить подругу в роли судьи или прокурора. Ее рассудительности и умению держать себя в руках можно было позавидовать. А еще она была настолько внимательна, что замечала даже то, в чем я отказывалась признаться самой себе. Я знала, что всегда могу довериться Лине, что она на моей стороне, поддержит в любой ситуации и  сохранит озвученные ей секреты. Мы часто разговаривали по душам, обсуждали личные проблемы, вместе ходили по магазинам и даже записались на занятия латиноамериканскими танцами. Правда, последние нередко пропускали по причине задержек на работе, внезапной смены планов или банальной усталости и лени.

Олеся работала в бухгалтерии. Среди нас троих, она была самой тихой и немногословной. Всерьез увлекалась йогой и в нерабочее время часто пропадала в крупном йога-центре, совершенствуя различные практики, участвуя в тематических мастер-классах и собираясь в будущем самой стать преподавателем. Мы даже опасались, что по этой причине она скоро покинет «Дом подарков», но сама Олеся отрицала наши догадки. Зато не отрицала тесной связи с одним из преподавателей. Родители ее были людьми творческими, отец выступал в местном клубе бардовской песни, который сам же и создал с группой давних товарищей, а мать руководила детским литературным кружком.

В целом, я была довольна своей жизнью. Разве что временами в душу все же закрадывалось странное и довольно тоскливое ощущение. Наверное, так бывает, когда ты с детства практически не чувствуешь ни отеческого тепла, ни материнской заботы. Меня преследовало чувство некоторой обделенности, хоть обычно его и удавалось неплохо заглушать. Работа, где всегда нужно было оставаться собранной и активной, и общение с подругами, одну из которых я любила словно родную сестру, служили моим главным лекарством.