Канун тысяча второй ночи

Так как жена ничего не просила, я купил огромный апельсин и отправился к роддому. Ее палата была на первом этаже рядом с одной из двух мощных венерических красавиц, фланкировавших главный вход в родовспомогательное заведение. В открытое окно заглядывала ветка сирени, охмуряющая пахучесть которой, к счастью, ни у кого из лежавших не вызывала аллергии, а наоборот, навевала самые приятные ностальгические чувства, почему-то слегка окрашенные легкой и светлой печалью. Как только моя голова показалась в окне, тотчас же к нему почти легко, пытаясь безуспешно лечь круглыми пузиками на широкий подоконник, подскочили три бывшие девушки. Моей среди них не было. Словно выстроившись во фрунт с прямыми спинами они сообщили:
— А Виола час назад родила девочку. Поздравляем.
— Спасибо.
— Как назовете?
— Как, как. Откуда я знаю. Наша студенческая группа решила дать имя дочке на собрании.
— А у самих фантазии не хватает?
— Хватает. Даже слишком. Виола вам, наверное, говорила, что она хочет назвать дочь Элиной в честь своей любимой актрисы Быстрицкой.
— Ой, какое красивое имя!
— Только, если я и люблю Быстрицкую, то не настолько же.
— А как бы ты назвал?
— Виолой.
Девицы захлопали в ладушки, а одна из них сказала:
— Говорят, это к несчастью. Нельзя называть детей именами матери и отца.
— Вот и не будем. Держите апельсин и скажите, как найти сестру.
— Зайди с парадного и позвони.
Вообще-то можно было и не искать. Сестра поздравила, сказала вес дочки, который я тут же забыл и потом, как говорили знакомые женщины, называл им совершенно жуткие цифры. Ни маму, ни дочку в ближайшие часы увидеть было нельзя.
— Приходите завтра. У них все в порядке.
Я вспомнил вчерашний вечер и похолодел. А если бы это вчера и случилось.
Мы за месяц взяли билеты в филармонию на вечер Сурена Кочаряна. Поперёк афиши висела наклейка с восклицательными знаками:
! Программа вечера будет объявлена особо!
Вчера и случился тот самый вечер. Виола уже была в роддоме. Ее взяли на сохранение за несколько дней до предполагаемых родов. Я приходил под ее окно вечерами. Вчера я заявился в свадебном еще костюме, купленном в комиссионке, и при галстуке.
— Ты что это так вырядился? Пока рано.
— Не рано. В самый раз.
— Ой, ты ведь на Кочаряна идешь! Да?
— Ага.
— С кем?
— Ни с кем. Хотя это идея. Сейчас Лорке позвоню.
— Никаких Лорок. Стой здесь и жди.
Жена отошла от окна и засуетилась около своей тумбочки. Потом она посоветовалась о чём-то с товарками по счастью и подошла к окну.
— У нас есть минут десять?
— Ты что? С ума сошла! Вот так в халате?
— Конечно нет. Сейчас с помощью девочек я приоденусь. Часов до десяти никто из сестер в палату не заглянет. Тем более из врачей.
— А если заметят.
— Выгонят досрочно.
— А если этим рожать припрет.
— Девочки, вы до одиннадцати потерпите?
— Потерпим. А лишнего билетика у вас нет?
Тут юмор меня покинул. Вдруг да еще эта мелочь пузатая увяжется. Физиономия моя стала совсем кислой.
— Я пошутила.
Жена собралась. Облачилась в какой-то просторный мини-балахон и подошла к окну.
— Девочки, помогите.
Виола взобралась на подоконник, осторожно села на него и спустила ноги на улицу.
— Я обхвачу тебя за шею. А ты держи меня. Крепче держи.
Я удержал с трудом. Хорошо, что вовремя отцепилась. Еще секунда, и мы упали бы.
Девицы в окне с завистью смотрели на нас.
Хоть бы никого знакомых не встретить.
Не встретили.
У самой филармонии мы остолбенели в полном счастье. Виола кинулась мне на шею. Она конечно же никак не могла пропустить этот вечер.
— Слушай, кончай висеть на мне. Сейчас упадем.
На афише огромными буквами было написано:
«СУРЕН КОЧАРЯН. ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ»
Несколько месяцев назад, еще зимой, мы ездили ко мне на родину в Умбу, что на Белом море. Я уже намеревался жить постоянно в Петрозаводске и хотел перевезти свою достаточно большую библиотеку, где-то более тысячи книг. Транспорт был возможен сначала только один — самолет АН-2 до Кировска, а там по железной дороге. В аэропорту, прикинув вес груза, мне назвали примерную стоимость перевозки. Получалось так, что я должен был заплатить за перевозку полную стоимость книг. Таких денег у нас не было. Мы с Виолой составили список и пошли в районную библиотеку. К счастью, у нас там купили чуть ли не все. Незадолго до этого в библиотеке произошел пожар, и мои книги оказались как нельзя кстати. А перед этим жена, листая красиво изданный восьмитомник «Тысяча и одной ночи», сказала:
— Вот это-то мы и оставим. Каждый вечер перед сном, ты будешь читать мне по одной «ночи», дорогой Шахерезад, мой повелитель.
Я фыркнул. На повелителя я не тянул.
В Петрозаводск мы приехали с восьмитомником и огромной сёмжиной, которой долго еще угощали своих знакомых.
А с чтением на ночь все как-то не получалось.
Я пришел в трехкомнатную квартиру одиннадцатым жильцом, и поздно вечером или домочадцы с соседями не спят, или они уже громко храпят, или же вообще жена говорит, что она устала, согласно сложившейся советской традиции. Так что, осталось только желание. И вот оно — странное это осуществление. Как говорил один из наших любимых героев: «Сбылась мечта идиота».
СУРЕН КОЧАРЯН. «ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ»
В крохотном зале деревянной избяной филармонии знакомых, слава Богу, не оказалось.
На сцене стояло удобное, покойное, огромное, видавшее виды кресло. Никакой красы в нем не было. В глубине сцены стоял рояль.
Погас свет, и на сцену вышел пожилой, полноватый мужчина, на вид добрый, умный и по-восточному несколько сладковатый. Раздались аплодисменты. Артист поклонился, удобно разместился в кресле, закрыл глаза и, похоже, уснул. Поза и настроение его явственно говорили, что перед нами сладко отдыхающий, почти дремлющий человек. Вдруг губы его разжались, и он словно спросонок начал:
— Ла, илаха, илла-ла,
Алла, бесмилла, илла-ла…
И уже серьезнее, тверже, но со сладинкой:
— Нет Бога кроме Аллаха,
И Магомет пророк его…
И понеслось. Тончайшее искусство словесных модуляций, какой-то особенный, необычный характер скупых жестов. И вот перед нами сказочный сад с виноградом разных цветов; лимонами, цвета подобного золоту, яркими апельсинами и разноцветными яблоками. «И были в этом саду всякие плоды, цветы и зелень, и благовонные растения — жасмин, бирючина, перец, лаванда и роза, и баранья трава, и мирта, и все цветы полностью, всех сортов. И это был сад несравненный, и казался он смотрящему уголком райских садов. А соловьи и дрозды нам и щебетали в нем как влюбленные.»
Артист снова закрыл глаза и вновь словно задремал. К роялю подошел музыкант и полились чудные звуки «Шахерезады» Римского-Корсакова. Пианист был достоин чародея-чтеца. Жаль, что на афише не была указана его фамилия.
Актер очевидно отдохнул, и тембр его голоса, внутренняя окраска и мелодия постепенно таинственно и загадочно полностью слушались внутренних мотивов арабских сказок. Это было именно то, что мы хотели еще в Умбе, нечто пряное, на редкость прекрасное, совсем не наше, не реальное, находящееся между сном и явью. Слегка приторная восточная сладость куда-то исчезла, и огромное богатство эмоциональных оттенков нигде не переходило ни в актерскую напыщенность, ни в мелодекламацию. Рефреном звучала фраза: «И царь отказался от убиения своего сына». И каждый раз она звучала по-новому.
Все слушали Кочаряна с легкой приятной улыбкой, потому что все-таки это сказки, и в них попадаются иногда забавные герои, особенно ученые мужи, вызывающие искренний смех, но смех этот ничуть не преувеличен, а несколько деликатен, интеллигентен, что ли.
И вот к героям сказок Шахрияру и Шахрезаде пришли Разрушительница наслаждений и Разрушительница собраний. Все кончилось. А мы готовы были слушать Кочаряна хоть всю ночь. Хотя, это, пожалуй, слишком. Надо возвращаться.
— А ты говорил мне: «Лорка. Лорка». Какая Лорка, если это теперь на всю жизнь!»
Я молчал и со страхом думал: а вдруг да в заведении уже обнаружили пропажу.
— Ты быстрее можешь?
— Нет, только так.
Целую вечность мы добирались до роддома, хотя был он совсем недалеко.
Наконец пришли. И новая проблема. Как Виоле залезть в окно. Хотя палата и на первом этаже, подоконник примерно на уровне моей шеи.
Все дамы подошли к окну и сообщили, что нам несказанно повезло: никто из них не разродился, и к ним никто не заходил. Проблема только в одном — как Виолу затащить в окно.
— А ты встань на четвереньки головой к стенке, а Виола к тебе на спину, и ты постепенно и медленно выпрямляйся, а мы хватаем ее за руки и подмышки, — сказала нам самая веселая и находчивая.
Так мы и сделали. Акробатический этюд прошел на «ура». Напряжение у меня спало, и я немножко расслабился. А довольной Виоле казалось все было по фигу. Она переоделась и подошла к окну. Прямо сцена у балкона из «Ромео и Джульетты». Тут-то и явилась медсестра:
— Быстро закрыть окно. Оставить только форточку. Всем спать. А вам (т. е. мне) домой.
Я ушел с чувством отлично исполненного… сам не знаю чего.
Это было вчера.
А сегодня…
Я пришел домой. Меня уже ждал Юра, Виолин брат, студент.
— Юра, собирайся.
— Кто?
— Дочка.
— Куда?
— В «Северный».
— Идем. Только мне через полчаса нужно позвонить Вале.
— Оттуда и позвонишь. Из автомата на крыльце.
Эта таинственная Валя… Мы с Виолой знали, что она существует, но пока еще не видели.
В ресторане было относительно свободно, и мы сели за свободный столик на четверых.
Подошла официантка. Принесла толстенное меню. Мы с удовольствием его почитали и без особых разногласий заказали по мясному ассорти, по отбивной, немного коньячку, шампанского и кофе.
Официантка спросила:
— Вы не торопитесь?
— Что Вы. У меня дочка прямо вот сейчас родилась. Так что посидим.
— Поздравляю. Сколько весит?
Я назвал какую-то несусветную цифру.
— Сколько, сколько? Да что Вы!
— Ой, я, наверное, что-то перепутал.
— Скорее всего да. Отдыхайте.
Мы посидели, поговорили о наших с Виолой перспективах, которых пока не было, и тут Юра вспомнил о звонке.
— Ты пригласи Валю сюда. С ней и отметим.
— Нет. Она сегодня занята. Точно не придет.
— А ты хорошенько ее попроси.
— Попробую.
Юра ушел. Время тянулось. Ресторан постепенно заполнялся посетителями. Юра не появлялся. Зал был уже полон. Подошла официантка.
— Где же Ваш друг?
— Ушел звонить из автомата. Как подойдет, так и несите.
— Хорошо. Только я хочу сказать, что администратор просит посадить за ваш столик двух летчиков.
Вот они ждут у входа.
— А к нам может еще девушка придет.
— Тогда я вам еще стул принесу. Хорошо?
— Хорошо. Сажайте.
За столик сели два молоденьких лейтенанта.
Официантка довольно быстро заставила столик их заказом, а я сидел и недоумевал, что с Юрой. Человек он совершенно неконфликтный, вежливый, весь из себя манерный, к тому же лауреат конкурса бальных танцев. Непонятно. Сколько можно звонить Вале, тем более что телефон совсем рядом. На крыльце ресторана.
О, радость! Наконец он появился. Но вид у него какой-то странноватый: возбужденный и расхристанный. Такое впечатление, что его только что побили, или наоборот, он кого-то уделал. Галстук на боку. Да и пиджачок сидит как-то боком. Юра поприветствовал летунов, несколько успокоился, сел и привел себя в порядок.
— Ты где был?
— Вале звонил. Уговаривал.
— Похоже, что не уговорил девушку.
— Ни ее, ни дядю Сашу, швейцара.
— А этот-то причем? Мы когда заходили его вроде и не было.
— Зато потом стало. Я довольно-таки долго с Валей говорил. Позвонил — и в ресторан. А в дверях дядя Саша руки растопырил: «Мест нет». Я ему говорю, что мы с другом там уже полчаса, наверное, сидим. А он: «Не ври. Я тебя здесь не видел». Я начал с ним объясняться. Прошу тебя позвать. В очках такой с бородой. Один за столиком сидит. А он: «Что ты мне лепишь. Все места за столиками заняты давно уже. Так что отваливай!»
— А ты?
— Что я? Я его отодвинул и сюда.
— А он?
— А он как-то споткнулся и упал. Башкой о барьер еще стукнулся.
— Ну, ты даешь.
— Молодец парень, — восхищенно сказали лейтенанты.
Официантка принесла закуски и шампанское.
— Открыть?
— Открывайте.
На эстраду, вместо задника которой был открытый выход на веранду, вышел оркестр, и бодрый атлетически сложенный певец начал зажигать пламенеющую публику.
— «Раз, два, туфли надень-ка!
Как тебе не стыдно спать.
Добрая, старая, смешная “Енька”
Нас приглашает танцевать».
Моментально образовалась змейка «летки-енки», которая все втягивала и втягивала в себя отдыхающих. Впереди всех прыгал наш знакомый Жора. «Вот кого надо пригласить за наш столик», — подумал я.
В бокалах оседало шампанское, а я рассказывал летунам о нашем поводе. И вот тут-то произошло явление. В дверях возник милиционер с помятым дядей Сашей. Они растерянно озирались по сторонам, не зная пока, где же им искать дяди Сашиного обидчика.
— Юрка, беги.
Бежать было некуда. Змейка «летки-енки» полностью загородила дорогу к спасительной веранде. Лауреат не растерялся. Он пристроился в хвост «змеи» и запрыгал вместе со всеми. Поравнявшись с эстрадой, он мощным прыжком рванул на нее, а оттуда в одно мгновение перемахнул через балюстраду.
Раздался милицейский свисток. У «змеи» наступило легкое замешательство, и она на какой-то короткий миг распалась. Но певец — молодец не подкачал, и воскресшая «летка-енка» как ни в чем не бывало запрыгала снова.
Мильтон со швейцаром и официанткой подходят к нашему столику.
— Пройдемте со мной в отделение, — сразу же пригласил милиционер.
— Этого я вообще первый раз вижу, — сказал помятый дядя Саша.
— Тот был вместе с ним, — подсказала официантка. — Давайте рассчитаемся.
— Горячего мы не ели, к закуске не притронулись, да и шампанского даже не пригубили.
— Это уже ваше дело. Шампанское давно уже открыто. Ассорти на столе. Отбивные уже стоят у меня на раздаче. Куда я их теперь дену. Больше их никто не заказывал. Кофе могу в счет не включать.
Да. Гульнули. Я мрачно осознал, что мне никак не выкрутиться, рассчитался и сказал лейтенантам:
— Ребята, выпейте хорошенько и закусите за здоровье моих доченьки и жены. Отбивные им и принесете.
Мы вышли. Спускаясь, с крыльца увидели, как милиционеры сажают Юру в «воронок».
— От нас не спрячешься. Пьяный дебош с рукоприкладством… Рассказывай.
— Что рассказывать? Сами видели, что мы ни грамма не успели выпить.
— А друг-то твой? Он не пьяный пришел?
Я собрался с начал подробно рассказывать о рождении дочери, о звонке Вале, о внезапно появившемся дяде Саше…
— Тот еще провокатор. И чего твой друг с ним связался. Никогда с ним не связывайтесь. Заложит… Значит так. Сейчас пойдешь в отделение, обратишься к Коле дежурному.
— Какой он мне Коля!
— Тоже верно. К Николаю Васильевичу. Расскажешь ему все, что мне рассказал. Пусть проверит твоего друга на алкоголь. А если он ни грамма не выпил, как ты говоришь, то об чем речь. Дядю Сашу все знают.
Я чуть ли не бегом рванул в милицию.
— Здравствуйте, Николай Васильевич.
Старший лейтенант долго и молча разглядывал меня. Но без всякой агрессии. Почти дружелюбно.
— Говорите.
— К вам сейчас привезли моего родственника Юру…
Дежурный заглянул в журнал.
— Есть такой. Пьяный дебош с рукоприкладством в ресторане «Северный».
Я чуть ли не обрадовано подтвердил.
— И что вы хотите?
Я вновь связно и словно заученно повторил всю нашу одиссею.
— Поздравляю. Все-таки от меня-то что вы хотите?
— Проверьте, пожалуйста, моего шурина на алкоголь.
— Это можно.
Он нажал кнопку и попросил привести Юру. Через пару минут сержант привел моего элегантного родственника, который, правда, уже источал легкий запашок «обезьянника». Увидев меня и трубку на столе дежурного, Юра все понял и заулыбался.
— Ну-ка, подуй сюда… Еще сильнее… Еще.
Трубка не реагировала.
— Сержант свободен. А этого я беру на себя.
Милиционер ушел, и дежурный обратился к нам:
— И вы свободны. Чтобы я здесь вас не видел.
Мы вышли на улицу.
— Скорее бы домой. Эх, и наедимся.
— Не наедимся.
— Это почему?
— Дома хоть шаром покати. Я должен был все купить. А теперь уже все магазины закрыты.
— Да. Погуляли.
И вдруг на наше счастье впереди замаячил ларек. Пожилая продавщица уже собиралась закрывать ставни. Мы поспешили.
Я, остолбенев, уставился на витрину. За окном возвышалась груда только появившихся тогда килограммовых банок сгущенки.
— Мальчики, я закрываюсь. Ничего не продам. Касса уже снята.
Я зачарованно молчал, проглотивши язык.
Всего три года назад в археологической экспедиции мы молча сидели с Виолой у ночного костра. Виола безуспешно большой ложкой пыталась выскрести что-то из давно опустевшей банки сгущенки. Красноватые отблески играли на ложке даже тогда, когда девушка вытаскивала ее из банки перед тем, как отправить в рот. «Пора загадывать», — решил я. И загадал: «Если она еще хоть раз залезет ложкой в пустую банку, то обязательно будет моей женой…»
— Нам ничего не надо. Только одну банку сгущенки.
— Хорошо. Только, если без сдачи.
Я подал деньги.
— Держите.
Юра взял банку, и мы пошли в сторону дома. Но судьба не собиралась выпускать нас из своих цепких лап.
На пустынной площади Ленина вдали показалась двигающаяся навстречу нам фигура, в которой мы, хотя и не сразу узнали…
— Это же надо. Смотри. Дядя Саша. Собственной персоной. Юра, извиниться не хочешь?
— Я еще буду извиняться! Пусть он извиняется… А, впрочем, пожалуй, надо. Ты, наверное, прав. Юра слегка обогнал меня и пошел навстречу швейцару.
Я застыл. Сюжет, достойный кисти Айвазовского. Красноармеец с гранатой идет навстречу вражескому танку.
Юра крепко зажал в руке сгущенку и остановился. Дядя Саша тоже. Все его внимание было приковано к банке. Юра набычился и начал что-то тихо говорить. Слова до меня не долетали.
Дальше произошло нечто невероятное. Дядя Саша нелепо, но высоко подпрыгнул по какой-то странной кривой траектории, сравнительно мягко упал на асфальт и задергался. Я подбежал к беседующим и понял, что у нашего оппонента эпилептический припадок.
— Юра, бежим.
— Слушай, может ему «Скорую» вызвать?
— А в «легавку» не хочешь? У него припадок.
У одного моего знакомого точно такие же. Очухается и пойдет дальше.
Мы забежали в подъезд ближайшего дома и пережидали какое-то время. Когда мы вышли, вперив глаза в то самое место на площади, и следов дяди Саши не было.
Придя домой, мы рухнули, не солоно хлебавши. Назавтра я узнал, что нашу доченьку зовут Юля. Так единогласно решила вся наша группа. Я шел по улице почти счастливый, потому что где-то в глубине моей души корябались какие-то кошки.
Я свернул к ресторану. И тут наконец лицо мое расплылось в счастливой глупой улыбке. На крыльце ресторана в позолоченной ливрее, монументально возвышаясь над улицей Энгельса, красовался блистательный дядя Саша, и на его физиономии ярко горел и переливался всеми цветами радуги мощный под-глазник.
2008 г.
Петрозаводск




© Copyright: Борис Гущин, 1998