Афонька
Витька полулежал на носу лодки и рассматривал проплывающие мимо берега с каким-то упоительным чувством восторга. Для него, это время года было самым любимым. За свои долгие годы блужданий по тайге, он так и не смог привыкнуть к её изменчивой красоте. Всякий раз, уходя на охоту или рыбалку, а то и просто побродить по окрестностям, он присаживался где-нибудь на берегу ручейка или речки, и приветствовал лес, как кого-то живого:
- Ну, здравствуй, брат, как ты тут без меня, не соскучился, нет? А я вот по тебе заскучал, проведать пришёл, поброжу немного, пообщаемся.
И лес, словно в ответ ему, шумел листвой, одаривал запахами своего зелёного дома.
Вдалеке показалась небольшая заброшенная шорская деревушка. Николай, сидевший за мотором, сквозь шум прокричал Витьке:
- Ну что, может, к Афоньке заскочим?
- Давай – закивал ему в ответ Витька – давно у него не были!
Вскоре лодка, прошуршав днищем по гравию, ткнулась в пологий берег, от которого поднималась вверх заросшая тропинка к нескольким покосившимся от старости, избушкам.
- Что-то никто нас не встречает – огляделся Николай – неужто все перемёрли?
- Да не должны – отозвался Витька – Афонька-то, лет на десять старше меня, ему ещё и семидесяти нет, наверное, в тайгу ушёл.
Они поднялись по тропке до крайней избушки справа.
- Смотри, хозяин дома должен быть, дверь-то не подпёрта – заметил Николай.
Пройдя через небольшие сени, заглянули в избу. На старинной кровати, укрывшись лоскутным одеялом, лежал старик. Он сделал попытку подняться, потом махнул рукой:
- Эйзен, здравствуй, прихворнул я немного, радикулит, однако. Потом расскажу.
Витька помог старику подняться, устроив его полулёжа. Николай пошёл растопить печь – в доме пахло сыростью. Видать хозяин давно не вставал и не протапливал.
- Сейчас Афанасий, мы тебя лечить будем – попытался приободрить старика, Витька – у меня лекарство для такого случая в рюкзаке припасено.
Он сбегал к лодке и принёс какой-то свёрток и бутылку водки. К этому времени Николай растопил печь, и дом наполнился весёлым потрескиванием горящих поленьев. От печки поползло, растекаясь по всем углам, живое тепло. Вскипятили чай, заварив припасёнными Афонькой травами и чагой. Вдвоём, раздели и уложили старика на живот и Витька намазал ему спину принесённой мазью:
- Ну вот, старый, скоро станешь здоров, как бык!
Потом потихоньку усадили хозяина за стол, уже наспех накрытый Николаем, налили по маленькой.
- Три дня однако не ел – признался Афонька – встать не мог, думал помру. Хорошо вы приехали, а то бы мне хана была!
После третьей, захмелев и почувствовав себя лучше, он рассказал друзьям, из-за чего сорвал спину:
- За медведем ходил, патроны кончились, мясо тоже. Рогатину вспомнил, как раньше один, с ножом брал хозяина. Мясо носил, шибко спина заболела!
- Так ты его добыл? – Вытаращил на него глаза Витька – это же риск-то какой, с одним ножом и на такого зверюгу!
- Есть немного – согласился шорец – но навык-то, остался. Ведь с рогатиной, я больше трёх десятков мишек добыл.
- Ну, а если бы он тебя поломал? – Не унимался Витька – кто бы тебя здесь лечил, ведь в деревне только ты один и остался!
- Повадки хозяина знать надо, тогда справишься – спокойно отозвался Афанасий - а мясо я посолил и на лабазе повесил вялиться. Сходите, принесите, да и домой возьмите – родных своих угостите. Давно, однако, медвежатины не ели?
- Да, давненько, почитай лет десять – пятнадцать, наверное - наморщил лоб Николай – опасно сейчас медвежатину кушать, больного зверя много.
- Ты, Николка забыл, наверное, что я шорец и всю жизнь охотой промышляю – заерепенился Афанасий – да я больного зверя за версту вижу, и стрелять его никогда не буду. Так что кушайте, не бойтесь.
Заночевать друзья остались у Афоньки. Наутро проснулись от звона посуды и негромкого мурлыканья старика. Он топтался по дому, наводя порядок, и что-то по шорски напевал. Видимо Витькино средство от радикулита здорово ему помогло. Афанасий уже сварганил нехитрый супишко и начал тормошить приятелей:
- Хватит дрыхнуть однако, вставайте суп кушать с медвежатиной и талканом.
Отплывая, друзья оглянулись – Афонька стоял, заслонив от солнца глаза ладонью, а другой слегка помахивал им на прощанье. Они помахали ему в ответ, и лодка скрылась за лесистым поворотом реки.
Возвращались друзья через четыре дня, с хорошим уловом хариуса и тайменя, довольные и счастливые. Причалив лодку в том же месте, поднялись к Афонькиной избушке. К их удивлению дверь была распахнута настежь, по дому валялись разбросанные вещи и посуда. Хозяин видимо решил навсегда покинуть опустевшую деревушку, своё родовое гнездо, где родился и вырос и теперь вот состарился и остался один-одинёшенек среди брошенных изб. Но куда он мог податься, оставалось только догадываться, ведь все близлежащие деревни были брошены шорцами и стояли, разваливаясь, словно памятники шорскому народу, постепенно спившемуся и разбредшемуся по городам и посёлкам в поисках работы и лёгкой городской жизни. Друзья переночевали в осиротевшем доме Афоньки и поутру, с тяжёлым чувством отчалили от теперь уже окончательно брошенной, осиротевшей деревушки. Они так и не узнали, что же стало с Афонькой, этим последним шорским охотником, в таком преклонном возрасте, с рогатиной ходившим на медведя.
Свидетельство о публикации №218061300237