Генеральский банкет 4. Очистки

             

   Посмеялись. Наметили план выявления наших «кротов». Чувствовали себя охотниками спецслужб. Распределили обязанности. В столовой заканчивался ужин. Пока все не разошлись, Володя через знакомых должен выяснить и уточнить проблемы в подразделениях наших помощников. Достаточно было установить факты необъяснимого просветления начальства о нарушениях.  Действовать осторожно, никого не посвящая в тему. Я взял на себя все три дивизиона, в них были земляки. За два часа до отбоя пирушки нужно было все это провернуть. В 21-00 сдача наряда. В офицерской столовой ужина не было. Молодежи, которая в ней питалась, в это время было не до еды.
    Не давал покоя вопрос, кто закладывает в нашем взводе. Ни особист, ни Битлер никого не приводили. Весь взвод в наряде. Значит, навязывать не пришлось, я сам его поставил на офицерскую столовую. Перебирал всех в уме.
 Гришка Терентьев. Отпадает.
Якимчик, белорус. Не наш, переведен, но не похоже. Парень честный, работящий. Появился во взводе уже после нескольких провалов. Отпадает.
Устинов Володя. Каменск-Уральский. Свой в доску, самовольщик и выпивоха, балагур и анекдотчик. Любит сачкануть, но управляемый. Иногда «приплывает» по ночам, но мы его щадили, остракизму не подвергали, как это часто бывает с «водоплавающими». С молодыми может сомнительно пошутить, сделать мелкую пакость для прикола. Один раз пришел от земляков с подбитым глазом. Оказалось, что-то спер. Один раз схлопотал от Бори Трифонова, тот застал его в своей тумбочке. В коллективных приключениях ведет себя достойно, не трусит, отбивается умело. Последний раз попал на «губу» наравне со всеми. Не похоже.
Виноградов. Неотесанная глыба. Прост настолько, что его никто бы и не подумал вербовать. Отпадает.
Дементьев Толя. Рыбинский. Хоть и молодой, но уже всеми уважаем. Сильный, проворный, трудолюбивый красавец. И честный до безобразия. Недаром каптером назначили. Отпадает.
Последний, Коля Литвинов, прозвище «двуспальный» за широченную спину, силач и флегма, колхозный тракторист, вечно страдающий за правду, которую резал в глаза любому, невзирая на чины или положение. В первый год  доставалось от дембелей. Надежный как скала.
Выходит, наших не было. Хочется верить. Ладно, посмотрим.
   
   Во второй батарее встречаю друга Женьку Летунчина, симпатичного стройного парня с раскосыми глазами, выдающими изрядную примесь китайской крови. Бывают такие лица, глядя на которые непроизвольно начинаешь улыбаться. Женька обладал таким неуловимым шармом. Всегда веселый, улыбающийся, жизнерадостный. И умница, каких поискать. Единственный из механиков, кто сменил престижную специальность и ушел в расчет наводчиком. Исключительно из любви к математике. На первых же стрельбах отстрелялся на «отлично» и уже через полгода службы поехал в заслуженный отпуск.
   Леплю ему «горбатого»:

- Слушай, я тут присмотрелся к одному вашему пацану по фамилии Суслов. У меня вакансия есть. Хочу похлопотать перед начальником техчасти. Что скажешь?
- Не темни. Он нашего призыва, зачем тебе такой. Вообще скользкий какой-то. Ему ребята даже «темную» делали. Похоже, сдает. Но вычислить не можем. Хотя несколько случаев совпадают.
- А, ну ладно. Пошел я, сегодня некогда, в наряде.
- Зачем приходил-то?
- За этим. Увидишь, помалкивай.
- Угу, пока.

   В первой батарее Славка Выговский на вопрос ответил, что этого Назаренко уже давно приветствует подзатыльниками. Гнида конченая. Дружок вашего Устинова, все шушукаются.
- Он его земляк?
- Нет, откуда-то с Кубани. Наверное, подельник, руки липкие.

   В третьей батарее по поводу грузина Давитлидзе, сказали, что Жора у них «правильный», активист и идейный, все пропадает в Ленинской комнате, «Боевой листок» изготавливает, устав КПСС изучает, взводный рекомендацию ему пообещал.   

   Возвращаюсь в столовую. Володя навел справки по остальным. Все трое с душком.

- Все, по обстановке. Я схожу к Кецкину, чтобы обеспечить теплый прием.

   Кецкин, белорус, старшина гауптвахты, при ней проживающий. Последняя сволочь, садист и идейный каратель. Под два метра ростом, бычьего сложения, обладающий невероятной силой и интеллектом примата. Любимое развлечение -  «наводить порядок». Для этого оборудовал вторую камеру. Убрал из нее нары, на высоте 20 сантиметров от пола подвел трубу холодной воды. Камера три на три метра, пустая.
   Заводил дебошира, и на кулаках швырял его от стены к стене. Частоту ударов отработал такую, что человек, отскакивал от стены назад на кулаки. Бил, пока жертва не падала без сознания на бетонный пол. Кецкин выходил, закрывал на засов камеру, открывал воду, которая заливала бетонный мешок до трубы, и приказывал караульному в коридоре следить за арестованным, пока не позовет. Солдат от ледяной воды быстро приходил в чувство и трезвел. Спасаясь, запрыгивал на батарею отопления и держался за решетку на оконце под потолком. На узкой батарее стоять было невозможно. Когда уставали руки, спрыгивал на пол. Потом повторял трюк. Редко кто выдерживал до утра. Кецкин приходил злой спросонья, сливал воду и добавлял арестованному, только что кости не ломал. Зубы не в счет. Спать тому приходилось на мокром полу.
   Не щадил никого, даже партизанам, сорокалетним мужикам, приходилось вышагивать по плацу «губы» гусиным шагом. Злились, грозились, но Кецкин на себя надеялся. Жил безвылазно на «губе», как упырь, выходя только в столовую. Шел всегда прямо, в офицерском п/ш, яловых сапогах, никому не уступая дорогу. Его обходили. Начальство на его проказы смотрело сквозь пальцы.

   Но сколько веревочке не виться…
   Однажды привезли пьяного вдрызг стройбатовца, коренастого, лет под тридцать. На станции Оловянной он навалял патрульным, офицеру удалось его вырубить и привезти связанного. Когда выгружали, опять забуянил, отдали в работу Кецкину. Тот проделал с ним привычную процедуру усмирения. Стройбатовец был пьяный настолько, что много бить не пришлось. Дело было часа в два ночи.
   Через некоторое время очнулся и взревел, перебудив всю пенитенциарную систему гарнизона. Проснувшийся дежурный по гауптвахте приказал Кецкину немедленно разобраться. Пока взбешенный Кецкин сливал воду и открывал камеру, солдат уже вырвал решетку и пытался выбраться в окно. Габариты не позволили, застрял. Кецкин приказал караульному, как всегда, закрыть дверь снаружи на засов и не открывать, пока он не постучится. Часовой успел заметить, как он выдернул нарушителя из окна и захлопнул дверь.
   Из камеры слышались знакомые звуки, хлюпанье воды, кряканье, падение и снова удары. Продолжалось это несколько минут, потом затихло. Через какое-то время повторилось, но закончилось быстрее. Никто не стучал. Так несколько раз. Гауптвахта молчала. Дежурка, в которой находился офицер, была в пристройке с другой стороны, чтобы спать без помех.
   Караульный, боясь старшины, не знал, что делать. Через час привезли очередных самовольщиков, и нужно было их принимать. Это обязанности Кецкина.
   Открыли камеру и увидели картину маслом. На мокром полу лежал Кецкин с кровавой маской вместо лица, уже начинающей распухать. Без глаз совершенно и передних зубов. На нем отдыхал стройбатовец, положив на него решетку и забравшись с ногами, чтобы не стоять на мокром полу. Когда открылась дверь, он встал с решеткой в руках, окровавленный, наводящий своим видом ужас, вышел и беспрепятственно покинул помещение и территорию. Решетку бросил за воротами. Опешившие караульные не посмели его остановить.
   Потом его нашли, но когда узнали в чем дело, дергаться не стали. Наверное, побоялись предать огласке тайны мадридского двора. Стройбатовец пообещал Кецкину встречу и тот после госпиталя, где сращивал ребра и обе ключицы, перестал ходить даже в столовую, ему приносили кашу и добавляли в нее по дороге, кто во что горазд. Драться перестал, ходил кашляя и отплевываясь на снег кровью.
   Но это было позже, месяца за три до его дембеля, на который он с почетом на самолете отбыл из  Читы. До Читы сопровождал офицер. Боялись мести со стороны партизан.

   Кецкину я сказал, что у меня в наряде помощники особиста затевают дебош и я намерен их подставить. Это они тебя сдали, когда ты Янова отутюжил.
- Да милости просим! Всем места хватит. И тебе тоже, если заскучаешь, - осклабясь, сострил сквозь зубы вурдалак.

   Когда вернулся, Дроздова не было. Оказалось, что прибегали из офицерской столовой, там лейтенанты передрались. Побежал туда.
   Лейтенантов уже нет, столы перевернуты, стулья раскиданы. Слава Богу, окна целы. Несколько стульев все же поломано, хлипкие оказались. Лейтенанты это вам не генералы.
   Помощники уже здесь. Распорядился навести порядок в помещении, выдал тряпки, ведра, сунул им пару бутылок водки. Закуски не дал. Для присмотра за ними оставил Устинова. Сами пошли на помощь в солдатскую столовую.
   Там вовсю шла уборка. Вывел на улицу Тереху, Литвинова, Виноградова, Дроздова, Борю Трифонова, Зубкова Витю. Последний, замечательный парень из г. Любим Ярославской области. Как две капли напоминающий Виноградова сложением и повадками.
   Итак, если что, с нашей стороны три настоящих гладиатора - Виноградов, Зубков, Литвинов. Остальные, хоть и уступают им в габаритах, но в деле не хуже.
   Вполголоса объяснил ситуацию. Глаза, охочих до приключений и жаждущих справедливого возмездия соратников загорелись.

- В рот ни капли! Семь на семь. Все честно. Команда собрана на случай нападения с их стороны. Пьяные, мало ли что. С ними разберутся на «губе» без нас. Самим не нарываться. Шум  не поднимать. Когда хорошо наберутся, начнем их выпроваживать, чтоб освободить помещение для уборки. Можно дать по паре зуботычин. Кто задерется, тому наваляем. Надеваем на себя белые поварские куртки, если заваруха будет серьезной, вырубаем свет. В куртках своих будет видно. Инструмент в ход не пускаем, бляхи только в ответ. Пошли. До смены дежурства остается один час.

   В столовой оживление, зал чистый, если и будет какой бардак после разборок, нужно только собрать и расставить мебель.  Главное, стекла не побить. Лица помощников довольные. Устинов похвастался качеством уборки.
-Молодцы, нам тут и делать нечего. Наряду не пить! Скоро сдавать смену, все должны быть в порядке. Выпьем в казарме перед отбоем. Устинов ты что, приложился уже?

- Ты же ничего не сказал. Больше не буду.
- Ладно, все равно тебя показывать уже нельзя. Парни, сейчас перекусим генеральскими запасами, только в темпе, времени мало. С собой никому не дам, чтоб не залетели и не подвели. Сколько можете, пейте здесь.

   Пока я разглагольствовал, столы без скатертей убранных в подсобку, были уже заставлены генеральскими деликатесами, под столами по три бутылки.
Сидели отдельно, они до нас заняли два стола, так за ними и остались. Устинов, жадный до выпивки, не давал передохнуть. Через полчаса каждый из них заглотил почти по бутылке. Алкашами они не были, всех уже  развезло.
   Друзья ловили взгляд, ожидая сигнала. Я их понимал, у самого чесались кулаки, но лучше не связываться. Встал и объявил в упор глядя на своих:

- Все, хватит! Дела не будет. Понятно? Сейчас придет смена. Всем встать и выйти. Остаются те, кто в наряде. Устинов, веди эту банду в часть!
- Как я их поведу? Меня первый офицер остановит, что я ему скажу?
- Скажешь что есть. Обслуживал генеральский банкет. Ты из любого положения вывернешься.
- Это точно, мы еще нигде не пропадали. Давай по последней и на выход.

   Толпа вывалилась, образовав подобие строя, направилась в сторону части. Идти им около километра по поселку, на кого-нибудь нарвутся.
   Быстро привели в порядок столовую, ждем смену.
   Не успели сдать помещения новому наряду, как в столовую ворвался возмущенный комендант, майор Окоча.

- Где эти оболтусы? Всех на гауптвахту!

   Удивленный старший лейтенант, командир ремвзвода, который привел новый наряд, вытянулся в струнку:

- Смирно!

И пошел докладывать майору.

- Вольно! Построить старый наряд!

   Мы построились. Майор прошел вдоль строя, принюхиваясь. Потом снова.

- Пили?
- Никак нет!
- Почему из вашего наряда толпа пьяных по гарнизону шатается?
- Никак нет! Наряд весь на месте!
- Только что задержали группу, которая обслуживала обед. Я сам их здесь видел.
- Это не наши, товарищ майор. Их привел подполковник Битлер. Они ушли сразу после обеда.

Я не врал, они ушли после обеда. Просто не договаривал, что вернулись.

- Спиртное оставалось?
- Никак нет! Мы не видели.


   Окоча ушел. Старший лейтенант не мог понять нашего возбуждения.

- Да не радуйтесь! В другой раз попадетесь, - пошутил он.

   В солдатской столовой уборка была закончена, сдали помещение, снялись с наряда, пришли в казарму. После умывания и подготовки к завтрашнему дню, кто-то намекнул, что пора бы и обмыть удачную операцию. Я высказал опасение, что Окоча нас без внимания не оставит, лучше перенести на завтра. Языки посоветовал держать за зубами. Меня мучил вопрос, насколько справедливо мы подставили Устинова. Решил на следующий день навестить его.
   Высказал свои сомнения Володе Дроздову и Гришке в каптерке. Гриха был категоричен и образен:

- Да брось ты рассусоливать! Все они по заслугам получили. Это не люди, а очистки.


   На следующий день на работах я нашел Устинова. Под обоими глазами синие полукружья, на скуле шишка – следы забав Кецкина. Настроения никакого.
   Окоча из любви к ближнему, чтобы подставить и дежурного по части и замполита, доложил о них командиру полка. Тот вкатил по пятнадцать суток, на что только он имел право. Остальные командиры, в зависимости от ранга дают, кто пять, кто десять.

   - Ты знаешь, за что попал? Ребята, подозревают, что вы стукачи.
- Да ты что? То я и смотрю, в камере одно гнилье. То подлюка, то активист. А я за что? Ты же меня знаешь?

Возмущение было искренним. Мне стало не по себе. Оставив ему сигареты и кусок генеральской ветчины, ушел. На душе скребли кошки.
Во взводе рассказал, что мы, кажется, подставили невинного товарища. Неожиданно возразил Терентьев, парень по натуре незлобивый и неагрессивный:

- Придет с «губы", увидим, устроить надо проверку. Хороший он парень, но скользкий какой-то. Нормальные по тумбочкам у друзей не шарятся. Бубенка с бушлатом тоже он помог вычислить.

   Витька Бубенок, наш земляк и тихоня свистнул в столовой новый бушлат, а старый оставил на вешалке. В кармане нашли изодранную в клочки телеграмму. Пострадавший из первой батареи, сумел по этим клочкам, наклеив их на стекло и передвигая, прочитать фамилию и часть адреса. Пошел по спальным расположениям. Устинов радостно показал на Бубенка. Потом говорил, что не разобравшись. Бушлат изъяли, морду набили.

- Ладно, тут не поймешь, подряд тащат все, что плохо лежит или висит, если не прибито гвоздями. Придет, будем разбираться.
 

   Устинов после «губы» вел себя по-прежнему, иногда выговаривая, что с ним обошлись не по-товарищески. Чувствуя себя виноватыми, мы многое ему прощали, что он часто использовал. Сдружились еще больше.

   Как-то соблазнил меня в самоволку на Оловорудник. Повел, якобы своей дорогой, по буеракам. Недалеко от Цугола я возле тропинки заметил чемодан. Открыли, оказался снаряженный дембельский.
   Ценность этого сокровища трудно переоценить. Собирают его не менее полугода. Здесь весь набор побрякушек, дембельский ремень, рельефную звезду на его бляхе вытачивают месяцами. Высокие каблуки, которые прибивают на сапоги в день выезда домой. Альбомы ручной работы и т. д.
   Хозяина можно было определить по альбому, но его в чемодане не оказалось. Решили после возвращения поделить. Гадали, как он мог там оказаться и из какой части.
   Мне достались часы ручной работы. Это когда снимают циферблат и украшают его, расписывая  в стиле армейской и забайкальской тематики. Я их продал или отдал кому-то.
   Через пару дней пришел хозяин чемодана (оказался из нашей части), выяснять, откуда он у меня. Мои репутация и статус дембеля подозрений не возбуждали. Устинов подтвердил, что я его нашел. Вещи вернули, какие смогли собрать.
   Вдруг эти чемоданы стали исчезать с завидной регулярностью.
   Тайна открылась позже.


   Я, уличенный после возвращения из самоволки, попал на «губу». Дела уже сдал, готовясь домой, и мой арест на службе не отражался. Вкатили десять суток. Со мной в одной камере сидел Потрух за хулиганство на концерте. Примерно за день до окончания срока в камеру влетел все тот же незабвенный майор Окоча. Построил нас и, закричав, что в камере накурено, влепил мне и Потруху по пять суток добавочно. Потрух был некурящий.
   После обеда пришел навестить Гришка и рассказал, что во взводе ЧП.
   Застукали Устинова в каптерке ночью. Он всегда вставал в туалет и на это никто не обращал внимания. Наоборот, иногда знакомый дневальный с тумбочки поднимал его, если он возвращался навеселе. Чтобы не «приплыл».
   В этот раз каптер Дементьев тоже встал и, возвращаясь из туалета, по привычке толкнул дверь каптерки. Та, неожиданно тихо открылась. От открытого окна отпрыгнул Устинов и в растерянности встал. Снаружи кто- то негромко спрашивал:

- Давай следующий, сколько еще?

В руках его при свете луны Дементьев увидел чемодан, а рядом с Устиновым на стеллаже еще два. Тех, что мы ему сдавали на хранение до дембеля.
   Дементьев, парень здоровый, лишь на полгода младше нас призывом, сгреб воришку и затащил в спальное расположение, двери рядом.
   Володя Дроздов вышел, сказал дневальному, чтобы он ничего не слышал, застукали вора. Закрыли дверь изнутри и отделали в несколько заходов Устинова так, что он не мог даже подняться на руки, пытаясь встать. Особенно озверели те, кого подозревали в стукачестве и даже били. Потом выбросили на улицу в окно со второго этажа.
   Обнаружили его под утро, унесли в санчасть, оттуда в госпиталь.
   С взводом провели работу, но никто не понес наказания. Объясняли, что не видели как он выпал. Дембель же, пьянствует. Это был тот случай, когда если наказывать, то по закону. А это уголовное преступление и сор из избы.
   Или не наказывать. Тем более, что потенциальные мстители и виновник ЧП в считанные дни уходят на гражданку.
 Чтобы не провоцировать месть с нашей стороны, единственных не участвующих в расправе, нам с Потрухом еще пару раз добавили по пять суток, пока не отправили домой. Чуть не с гауптвахты. Устинов после госпиталя был отправлен индивидуально в сопровождении еще раньше.

- Вот откуда такие сволочи берутся?
- Не с луны. Ты их состав видел? Половина воришек, остальные не лучше, то выслуживаются, то еще какая гниль. Командиры их на проказах и желаниях ловят и шантажируют или стимулируют.
    В учебке у нас на соседней койке спал Серега Протвень из Петровск-Забайкальска. У него распухли ноги, утром не смог даже встать. Командир отделения взялся его дрессировать. У здорового парня слезы от боли на глазах, а этот требует от него бежать на утреннюю физзарядку. Потом вечером перед отбоем опять прицепился. Я не выдержал и врезал ему так, что он все табуретки в ряду собрал. Старший лейтенант Ермишян, командир батареи, всю ночь прессовал. Пугал дисбатом, призывал одуматься и вместе поддерживать дисциплину. Он явно, я тайно. Отвечал ему, что лучше получу по заслугам. Ты же знаешь мое интернатское детство. Обошлось. Устинов  просто слабаком оказался.
- А помнишь, что я говорил про них после генеральского обеда? Не люди это, а очистки!, - заключил Гришка беседу.