Чупрына

Чупрына Александр Михайлович (1929- 2002) — донской казак, джигитовщик,  кавалер двух орденов - «Трудовой Славы 3 степени» и Ордена «Знак Почета». Но не все так просто — эти ордена дороже многих других раз в пять....Потому что до них Чупрына отсидел 10 лет за убийство.
Родился на хуторе Слепом в шестнадцати верстах от знаменитой станицы Каргинской, хорошо описанной в «Тихом Доне» Михаила Шолохова. Более того — поговаривали, что его родитель, а особенно старший его брат, дядька Александра, лично дружил с Ермаковым. Тем самым Ермаковым, который считается прототипом Григория Мелехова и который погиб в Ростовской тюрьме в 1928 году. Сашка родился в потомственной казачьей семье, но на Дону прожил недолго, два года. Батю раскулачили и выслали «до Котласу северного краю», где по дороге батя пропал. Вот пропал и все — и ни одной вразумительной версии. То ли сбежал, то ли потерялся, то ли конвой его в другой эшелон перетащил. Но исчез батя, и не слуху о нем, ни духу всю оставшуюся жизнь.

Сашка показал ещё в раннем возрасте, что такое казачьи гены — он в три года уже цепко держался за гриву лошадок, которые таскали сено с колхозных полей  и лес с лесоповала. Управляла ими мама или тетки из их поселенческого барака на Коквицкой горе. В шесть лет Сашка мог стоять в седле на скачущей лошади, в одиннадцать лет — практически все, что называется джигитовкой он на скакунах вытворял. Одного не знал — не знал сабли. Запрещено было казакам и вообще всем сосланным иметь больше чем один нож  в семье. И то — с лезвием  до 15 см. Проверяли коменданты специально. Поговаривают, что в первый год ссылки даже это запрещалось — хлеб и картошку резали ...щепками.

В армию Александра забрали позже, чем сверстников, в 1953-м. Попал он на обидную службу — коком. Да — флотским поваром в береговой охране в Эстонии. Там и в тюрьму сел. Дело было так — через почти два года службы (а тогда служили по 4 года) случилась нехватка в их подразделении людей на караулы. Не бог весть какой секретности объекты и не особо-то их по уставу сторожили, но для Саши-то караул был наконец-то той самой настоящей службой. Когда в руках реальный карабин с реальными патронами и с реальной ответственностью за военный объект. И вот уже на втором выходе в караул попадается ему пост сквозного прохода через склады и пакгаузы к офицерским домам. Днем безпроблемный пост — все равно никто, кроме своих не ходит. Но дело в том, что по пятницам и субботам именно по этому проходу бежали из городских танцевальных залов несколько девчушек, срезая громадный крюк вокруг военного городка. В темноте и на лютых балтийских ветрах, особенно зимой и осенью, это сокращение пути было чрезвычайно важным. Но запрещенным! Особенно после 22 часов вечера. В девяти случаев из десяти навстречу девчонкам выходил кто-нибудь из офицеров, называл пароль и девчонки пробегали по проходу. Отдельные случаи и когда заранее договаривались. Очень редко — под ответственность часового -  бежали просто без всяких договоренностей. Но Сашка этого не знал.
- Не пущу. Вы что? - рявкнул он, останавливая двух девиц. На горе ему, одна из девушек оказалась дочерью командира эскадры миноносцев, стоявших на рейде их порта.
 - Мы тут ходим иногда...Моего отца вы все знаете. Перестаньте...- девушки попробовали бежать. Сашка передернул затвор. Они рассмеялись и, виляя попами, нарочито дразня, пошли вольно по аллее. Сашка выстрелил в воздух. «Дурак!» - крикнула дочь командира, и они побежали дальше. Второй выстрел свалил её наповал.
Трибунал приговорил Чупрыну к 10 годам лишения свободы, но в анналах Военного судопроизводства дело под номером 5500/52 осталось казусом. После этого дела судья ушел в отставку и, говорят, что ушел не потому, что был честный, а потому что со своей честностью сунулся в Москву и в Генеральную прокуратуру. Но там готовились к ХХ съезду партии... Или этот знаменитый съезд, объявивший культ личности Сталина, уже шел, но факт — солдата, выполнившего задачу часового, не отступившего от устава, упрятали в тюрьму на 10 лет. Никто не мог и не хотел рассматривать дело просто как несчастный случай. И Сашка честно отсидел от звонка до звонка.

Отсидел, как говорили в те времена, "по уму" — достойно. А главное — тут он пополнил свои «казачьи» умения — именно в лагере он научился пользоваться ножами с двух рук, фехтовать топором и оглоблей (считай — пикой). И не на уровне уркоганского мастерства, а для реального прикладного боя. Не получалось только совместить это всё с конным вариантом.
Зато рассказывали несколько случаев, как Сашка, вернувшись домой, отстаивал свое право на личную жизнь и на одну из самых красивых девчонок всей Коквицкой горы. Он всегда ходил с двумя ножами, резал и колол своих обидчиков так пугающе аккуратно и деликатно, что милиции и скорой не требовалось, а молва о том, что он готов «положить столько, сколько надо, и положить легко» разошлась очень быстро. Один великовозрастный местный авторитет-дубина, подговорив дружков, решил ушатать Сашку оглоблями — чтоб, значит, с дальней дистанции. И эти нарвались тоже. Саша попал торцом своей оглобли в лицо каждому. А бугаю - специально несколько раз. Вышиб несколько зубов и раскроил верхнюю губу, сделав её «заячьей». На этом, увы, только на этом случае, все «разборки» и закончились. Больше никто и никогда не лез на Сашу Чупрыну. А с девочкой они поженились и родила она ему двух сыновей и дочь.

К первому ордену его представили после знаменитого лета 1972 года. Было пекло. Горело Подмосковье. Грузовики с солдатами проваливались в горящие торфяники. Во Владимирской, Рязанской областях смерчи поднимали в воздух людей и скотину, были разрушены несколько деревень. Село Княжпогост сгорело почти наполовину — 28 дворов огонь слизал начисто, ещё 8 пострадали частично. И в Коми пришла давно невиданная саранча! Жрала все, что можно было сожрать от Прилузья до Усть-Выми. Саша жил тогда с семьей в Черном Яре, работал трактористом. Дым пожаров не пугал эту невиданную напасть — насекомых, прилетевших с Волги и предгорий Кавказа. Но Саша со своим товарищем Оскаром Куртцем заметили, что саранча не жрет календулу и семена подорожника. Оставляет странные «окна». Всё вокруг выжрет, а стебли с семенами и цветы календулы стоят. Собрали пол мешка, растерли в пыль. Раскидали на картофельном поле и на высадках овса. Точно! Не трогает! Почти... Все-таки жрет, конечно, но как-то неохотно. А тут от пожарищ полно золы - от Язеля до Илья-Шора. И что важно — белой золы. Тогда они и изобрели смесь золы с подорожником молотым и с цветами календулы. И давай распылять, спасая деревенские посадки. Начальство мобилизовало людей, поставило во главе того же самого Чупрыну. Четыре дня и четыре ночи накануне Ильина дня 1972 года несколько сел веяли-сеяли золу со смесью. Помогло. Заметно помогло! Говорят, так же и на Сыктывдине успели сделать.

...Когда в наградном отделе дошли до Сашиной судимости — тут же отказали в награде. По слухам, через какие-то скандалы, или через личный прямой разговор, но дошла та история до первого секретаря обкома КПСС Ивана Павловича Морозова. И он под личную ответственность предложил и настоял наградить Александра Михайловича Чупрыну Орденом «Знак Почета». По большому счету — невиданное дело по тем временам. А Москве было все равно...Наградные документы прошли все-таки, как по маслу.
В 1989-м, когда Александр Михайлович выходил на пенсию, наградили его ещё и Орденом «Трудовой Славы» 3-й степени. Не за «просто так» и не за пенсионный возраст (хотя тогда уже наградных профанаций хватало), а за то, что первым в районе вывел бригаду МТС на бригадный подряд и научил ещё бригад 60 из своего и почти всех южных районов республики — как это, работать по бригадному подряду? Многие стали первыми кооперативами в том же 1989 году, а пару человек и сегодня, тридцать лет спустя, неплохие фермеры в республике.
Автор его жизнеописания лежал с Александром Михайловичем в одной палате в республиканской больнице в 2001 году. У Чупрыны отказали ноги. Почти отказали. Привез его старший сын (печально сказать, но младший погиб где-то на производстве, вроде бы на северной вахте), который навещал отца в больнице часто, как и дочь с зятем. Увы, пьющие они ребята — все трое — и дочь, и зять, и сын. Похоже, что сильно пьющие. Этого Чупрына стеснялся — и их пустопорожних и многословных разговоров, и запаха в палате, и небрежности, неухоженности внешней.. Всё сетовал на время («проклятые 90-е испортили людей»), то ругал себя («я слишком суров был к детям...Жестко воспитывал, а теперь они на самостоятельности как-то нелепо вот в пьянке отрываются...»).

Но эти выпивохи, однако, явно очень любили отца и очень уважали его. Это не подделаешь. Это видно было по их искренним переживаниям, по тому, как носили они ему бесконечно свеженькую еду и клубнику, как по первому желанию бегали за мороженым для него.
Старший сын в наших общих беседах в палате однажды вспомнил мастерский финт отца, тоже немного говорящий об Александре — этом необычном человеке на нашей земле. Дело было такое — в Черном Яре били скотину. Осенью, глубоким октябрем начинался забой скота. Для мужиков это ещё и легальный повод изрядно выпить. «Ну, как же — весь день возились, закуска хорошая...». И так несколько дней кряду. Порой и пару недель. Горели костры и паяльные лампы, текла кровь, люто шелестели точимые клинки и пахло праздником.
И вот на очередном поросенке «пьяная рука» дрогнула. Раненый свин вырвался из-под ножа, визжа и стервенея, понесся по дворам, ломая изгороди, опрокидывая визжащих женщин с тазиками белья и пугая лошадей и собак. Вот  тут-то деревенским мужикам удалось увидеть двадцать лет спустя «джигитовку» и мастерство владения колющим оружием старого казака. В миг ловко он вытащил из-за уличного оконного наличника стамеску и с расстояния четырех-пяти шагов метнул в поросенка. Стамеска зашла за ухо и прибила животное к земле. Свин рухнул молча. Шептались только об одном — это ж какой силы швырок?! Это же круче боксерского удара! Не говоря уж о точности...

Умер Чупрына дома. В теплой постели. Редкая спокойная смерть для казака. Но жизнь прожил под стать характеру — жесткую, казачью. А в краях, откуда был родом, где коням ветер плетет гривы, за всю жизнь так и не побывал ни разу.