Выпрямление имен. Книга 2. Глава 3

Слушать надо не ушами, а сердцем  и всячески избегать разнородного.
Разнородное ведет ко множеству, множество - к беспорядку, беспоряядок - к скорби,
а от скорби нет спасения.

По рассказам родилась мама в селе Тагашет  Курагинского района Красноярского края в относительно обеспеченной крестьянской семье. Кем был дед Авдей Прокопьевич Голдырев, мамин отец, точно не известно. Зажиточный крестьянин, старообрядец, пользовался у верующих авторитетом и исполнял определенные церковно-приходские обязанности.  Был в солдатах, возможно даже воевал. На сохранившейся фотографии он изображен с двумя рослыми, лет под 30 бородатыми сослуживцами в шинелях и папахах. Не исключено, что и этот дед бывал в Маньчжурии в качестве сибирского стрелка. Мама, по разным данным, родилась у бабушки Степаниды Андреевны  (девичья фамилия Бахтина) последней, 17-м или 18-м ребенком 6 февраля 1918 года. Многие дети у бабушки умерли. Среди них упоминали Ольгу.

В начале 20-го века в семье Голдыревых проживали три маминых брата Иван, Макарий, Терентий 1907 года рождения и сестра Евдокия 1903 года рождения. Жили в работе, в достатке, имели землю, хозяйство. В летний период нанимали в подсобу работников. Лиходейством не занимались, ближних уважали, бедным и неимущим помогали. В семье, как вспоминают родственники, было степенно и спокойно. Дед и бабушка при обращении называли себя не иначе как Степанидушка и Авдеюшка.
Пришло время другое. Революция, Гражданская война, разруха, а затем коллективизация и раскулачивание. Интересные возникают ассоциации: в Китае в начале века было восстание ихэтуаней «кулаков во имя справедливости», а у нас тоже восстание, только против кулаков, но тоже «во имя справедливости». Дед умер, наверное, с горя, а может за притеснения по религиозной линии, в конце  20-ых годов (По данным Минусинского мемориала в 1929 г.). У него болела нога, опухала. Он всех позвал и попрощался. Похоронили деда Авдея в Тагашете.
Вспоминали такой случай, когда моей маме Ксене сшили родители шубку. Приехала в гости из села Канаш старшая мамина сестра Евдокия с дочкой Анной (1920), которая была всего на два года моложе своей тетки Ксены (1918). Дедушка с бабушкой так обрадовались внучке, что отдали ей мамину шубку, а Сенурочке, так они ее ласково называли, сказали: «Ничего дочка, не плачь, мы тебе новую сошьем». Так и не успели.

Процветание России так и не состоялось. В книге известного писателя Белова «Великий перелом» об этом времени говорится так: «В лето одна тысяча девятьсот двадцать девятого года в Филиппов пост (8 декабря) попущением Господним сын гродненского аптекаря Яков Аркадьевич Эпштейн (Яковлев) поставлен бысть в Московском Кремле комиссаром над всеми христианы и землепашцы. Эпштейн возглавлял сельское хозяйство великой державы, не ведал разницы между озимым и яровым севом. С подачи Кагановича, палача народов, и Эпштейна и был разработан грандиозный план невиданного в истории преступления. 5 января 1930 года родилось знаменитое решение ЦК «О темпах коллективизации». Нужно было в невиданно короткий срок разорить миллионы крестьянских гнезд. Продумывались и тщательно взвешивались малейшие детали и варианты плана коллективизации.
Операция по военному намечалась с точностью до одного часа. Кооперативы подменялись артелью и было определено куда кому ехать и кому за что отвечать вплоть до района и волости.

Действовали подкомиссии «по кадрам», «по мобилизации крестьянских средств». С точностью до вагона, до баржи было высчитано сколько потребуется транспортных средств, спланирована потребность в войсках и охранниках. Всех намеченных на заклание разделили на три категории. Установили минимальный от общего числа раскулаченных процент для расстрелов, то есть процент отнесенных к первой категории. Вторую категорию решено было выслать из родных мест в труднодоступные районы, третью лишить имущества и представить судьбе". Чакировы и Голдыревы были причислены ко второй категории.
По выполнению решения партии по ликвидации кулака как класса предлагалось: «…всем парторганизациям немедленно приступить к учету и конфискации всего кулацкого имущества, обратив при этом внимание не только на основные средства производства, но и на возможные запасы дефицитных товаров в кулацких хозяйствах». Началась экспроприация. В некоторых районах ликвидация первой категории была закончена в феврале. Начало выселения остальных категорий определялось на март. Списки кулацких хозяйств, выселяемых в отдаленные районы (вторая категория) составлялись райисполкомами на основании решений собраний. Высылаемым оставлялись самые необходимые предметы домашнего обихода, некоторые элементарные средства производства (топор, пила и т.д.) и 2-х месячный запас продовольствия, денежные средства также конфисковались с оставлением на каждую семью не более 500 рублей. Для конфискации имущества райисполкомами назначались уполномоченные, которые производили точную опись и оценку имущества с обязательным участием сельсовета, председателей колхозов, бедняцко-батрацких групп. Ответственность за полную сохранность конфискованного имущества возлагалась на сельсоветы.

 Конфискованное передавалось в колхозы в качестве взноса бедняков и батраков с зачислением его в неделимый фонд колхозов. За счет конфиската погашались долги государства и кооперации. Конфискованные жилые постройки использовались на общественные нужды сельсовета и колхоза и для общежития батраков. Исполкомам предлагалось «срочно проработать вопрос об использовании кулаков как рабочую силу на ряде трудоемких промышленных участках». Для моих родителей таковым стал Ольховский золотой рудник.
Политическое руководство этой важной работой возлагалось на тройки членов бюро крайкома. Эти «тройки» разрабатывали конкретные инструкции проведения операции, а также правила расселения выселяемых и порядок их работы.
 С июля до конца 1930 года года в колхозы было объединено около 3,4 млн. крестьянских хозяйств, то есть 14% их общей численности. Зажиточные хозяйства раскулачивались, их владельцы вместе с семьями выселялись в отдаленные необжитые районы. Только в 1930-1931 годах было выселено 380 тысяч семей, то есть  около 2 миллиона человек. По расчетам академика ВАСХНИЛ В.Тихонова не менее 15 миллионов душ остались без крова. Около 2 миллионов «пристроились» на индустриальных стройках. Началась индустриализация.

В 1931 году на СССР пришлось 1/3 мирового импорта машин и оборудования, а  80 - 85 % всего установленного в тот период на советских заводах оборудования было закуплено на Западе. Индустриализация была оплачена дорогой ценой. Страшный голод вспыхнул из-за изъятия в 1931-1933 годах  до 10 миллионов тонн «лишнего» зерна.. Все это коснулось моих родителей и многих родственников.
Возможно маме были знакомы фамилии священников старообрядческой общины в Тагашете Смирнова Евсея Павловича и Даурова Степана Егоровича, которые мне встретились в ходе поисков и которые в то время тоже были раскулачены и лишены избирательных прав.

По Курагинскому району раскулачивание осуществлялось по решению  исполкомов «О выделении высланным натурфонда»: одна лошадь на два хозяйства, одна корова на 25 человек, одна овца – на 15 человек, подсобный инвентарь. Но это решение выполнено не было и осталось только на бумаге. Списки сельсоветов по раскулаченным были высланы в район. Районная комиссия составила списки на ссылку, но в некоторых, к сожалению, не были указаны места назначения, даты и года рождения высылаемых, что затрудняло их поиск. 1 марта 1930 года, исходя из директивы ЦК о ликвидации кулака, как класса, бюро Сибирскома постановило:
1 К 20 марта 1930 года закончить выселение на Север в необжитые районы вторую категорию раскулаченных (Томская тайга, Нарым, Енисейск, Туруханск, Ольховские прииски, Иркутск).

2. Внутреннюю рассылку (третья категория) закончить до конца посевной.
В свою очередь, в Курагинский район прислали 70 семей из Белоруссии, Украины, Томска, Новосибирска, Ленинграда и Алтайского края. За ними направляли в Абакан 80 подвод. Их расселили в Можарский сельсовет ( там где в ссыльном положении оказался бабушкин брат  Павел Матонин), позднее там организовали колхоз им. Чкалова. Многие из них работали в Лесхозе и в Ольховке на руднике. В 1940 году прибыло 100 хозяйств из Прибалтики, а в 1941 году - немцы из Поволжья. 
Составленная ветеранами Курагинского района картотека раскулаченных включала 2356 глав хозяйств и 7657 членов их семей (всего 10031 чел.). Указание Сталина от 1925 года: «Не трогать середняков» выполнено не было, грабили всех подряд, лишь бы выслать и отобрать. В списке по раскулаченным в Тагашете Курагинского района в 1928-1936 годах указано несколько Голдыревых.

Среди них  Голдырева Степанида почему-то Афанасьевна, год рождения - 1875. Указано: «Раскулачена, лишена политических прав в 1933 году с семьей. Интересно, что в составе семьи указаны не дети, а внуки: Голдырев Терентий Авдеевич, почему-то 1911 года рождения, а не 1907, внучка Голдырева Ксения Авдеевна, 1921 года рождения, а не 1918. Скорее всего, это следствие бюрократической путаницы, а точнее массовых беспорядков организованных властью. Могло быть и такое, в целях сохранения детей, бабушка назвала их внуками — с них спрос маленький.   Для того и годы их поубавила.
Бабушку и маму после раскулачивания отправили на Чулым, в соседнюю Томскую губернию в ссылку на лесоповал, жили в землянке.  Мама переболела тифом и у нее выпали волосы,  у бабушки от нервного напряжения пропало зрение. Их нужно было спасать, и дядя Ваня Голдырев, мамин брат поехал за ними на лошадях. По дороге сам заболел и умер, а может, не умер, а просто скрылся от преследований и где-нибудь пристроился, ведь проходит по «Мартирологу» репрессированных в 37-38 годах Иван Голдырев. Долго было не ясно куда делся в это время мамин брат Терентий. Оказывается его забрали еще раньше и отправили  на Анжерские копи добывать уголь.

Племянница Таня Иванова в 2004 году нашла в интернете Голдырева Поликарпа Никифоровича, 1889 года рождения, русского, из Тагашета Курагинской волости Минусинского уезда Енисейской губернии. Впоследствии Голдырев П.Н. стал забойщиком в шахте поселка Кузьмовка Курагинского района, был арестован 1 июня 1938 года и расстрелян. Его сын Данила Политкарпович работал в Тагашете счетоводом,  дружил с местным жителем Василием Рогозинским попал в трудармию и погиб в шахте в г. Чите.
Еще одна Голдырева-Афанасенко, родившаяся в Тагашете, вспоминает о том страшном времени, когда ее семью раскулачили: "Младших детей было четверо, брат был женат, его супруга работала в колхозе. Была у нас корова, три овечки, пять гусей, пятнадцать куриц. И вот пришли к нам представители сельского совета во главе с председателем Некрасовым. Забрали все вещи, вплоть до постели. Из погреба вытащили кадки с солониной. Было это в апреле, мы сидели на подоконниках и плакали о корове, которая недавно только расстелилась. Всю животину увели. На следующий день нас из дома выгнали, председатель Некрасов вселил в наш дом свояченицу Мамкаеву с мужем.

Мы неделю жили в амбаре, но и тут нам житья не стало. Пришлось нам переехать в рядом стоящий выселок Бесь, в колхоз имени Калинина. Тут нас приняли добрые люди, сами они уехали потом в город, а нам оставили дом. В этом дому мы и прожили до мая 1936 года. 10 мая ночью за отцом пришли, арестовали и увели. Я до сих пор помню ту страшную ночь и туманное утро. Когда отца повели, уже начало светать. Мама вывела нас на улицу за ворота, и мы стояли полураздетые. Нам не дали подойти к отцу. Он только успел сказать маме: "Береги, мать, детей!". Был он выше среднего роста, с темно русыми волосами. А когда сидел на дрожках, весь почернел и сжался в комок, стал такой болезненный... Так с тех пор мы ничего и не знаем о дорогом и любимом отце".

 Об этом. Голдырева-Афанасенко написала в статье «Я помню ту страшную ночь». Эти и многие другие, позже обнаруженные сведения, свидетельствовали, что в Тагашете Голдыревых было много,  списки их найдутся,  но о них в свою очередь.
По воспоминаниям Татьяны Галендаровой, дочери маминой сестры Евдокии, Иван и Макарий Авдеевичи Голдыревы погибли во время революции, как тогда говорили,  от переворота 1917 года. Возможно так и было, потому что совершенно не известно, что стало с ними.
Просматривал материалы по Курагино. Кого, когда и за что ссылали в 30-е годы. Сделал несколько закладок для работы. Не помню в этот раз или позднее вышел на решение Исполкома Курагинского района 1988 года. Оно принималось по выполнению правительственного постановления «О восстановлении кулацких семей, их полной реабилитации, получении компенсации и установлении им льгот за конфискованное имущество и репрессивных действий над ними» Этим вопросом занялся районный Совет ветеранов. Председатель Фролова А.И., член комиссии Никифорова О.И.
Материалы по раскулачиванию на тот период находились в Минусинском филиале Госархива, фонд № 260, опись № 3 дел постоянного хранения за 1928-1936 года. Список по Курагинскому району, в который вошли 2088 человек, составили за подписью директора Минусинского архива С.Т. Горбачевой.

Список был оформлен протоколом архивного отдела Красноярского крайисполкома № 14 от 25 декабря 1989 года. В список на тот момент, как отмечалось, вошли не все репрессированные. Так, после знакомства с ним, приходили люди и говорили, что их не внесли. Дополнительно обнаружилось  268 человек. Книга памяти хранится в Курагинском архиве, фонд № Р-250.
Сестра Лида в 90-х годах, в соответствии со ст. 1-1 Закона РФ от 18 октября 1991 года.  решала вопрос о признании ее пострадавшей от политических репрессий (осталась в несовершенном возрасте без попечения одного родителя) и компенсации утраченного имущества Голдыревых. На запрос о компенсации получила   ответ: «ИЦ ГУВД Красноярского края, госархив Курагинского района и ИЦ УВД Томской области сведениями о выселении в 1930 году из с. Тагашет Курагинского района Голдыревой Ксении Авдеевны вместе с ее матерью, и факте нахождения ее на спецучете (спецпоселении) в пос. Ольховка Артемовского района, Красноярского края не располагают». Из письма также следовало, что архив Курагинского района не располагал сведениями о конфискации у Голдыревой С.А. имущества.

В интернете нашел пояснения к фамилии Голдырев: «Фамилия Голдырев образована от прозвища Голдырь, которое восходит к глаголу «голдить (галдить)», то есть «шумно разговаривать, кричать, шуметь». Согласно этому, вполне вероятно, что Голдырем прозвали шумного человека с громким голосом. Мама у нас разговаривала действительно громко и ее, как папа говорил, за версту было слышно.
Удалось также установить, что в среде староверов-беспоповцев одно время существовали секты голбешников и дырников, которые прятались в голбцах и молились небу через дыры, чтобы их не видели. Очень может быть, что предки Голдыревых вышли из этих самых сект. 

В исследовании В.Ф. Миловидова «Современное старообрядчество» «дырники» представлены как «немногочисленное ответвление нетовцев-самокрещенцев», отрицавших поклонение иконам на том основании, что старые иконы осквернены еретиками, а новые некому освятить, «все богослужение сводилось к молитвам, обращенным на восток. В восточной части дома делали специальное отверстие, закрывающееся затычкой. В это отверстие (,,дыру“) они молились зимой, в непогоду. Отсюда происходит их название – ,,дырники“, или ,,дыромолы“. В настоящее время сохранилось незначительное число "дырников" на Среднем Урале». Тождественную трактовку в характеристике «дырников» – «одного из толков самокрещенцев» мы находим и в энциклопедическом словаре «Старообрядчество…». В нем пояснение:

 «Нам представляется, в Приенисейской Сибири наименование «дырники» сошло со страниц трилогии А.Т. Черкасова «Сказание о людях тайги» – «Хмель», «Черный тополь», «Конь рыжий, – и укрепилось в сознании людей как название старообрядческого согласия, что вошло даже в справочные издания».
В другой статье вычитал «Странников называли “голбешниками”, “дырниками”, а их веру – “голбешной”. Первые странники или бегуны, как отмечает Пономарев П., появились на Урале во второй половине 19 века. В настоящее время представителей данного согласия на данной территории не зафиксировано, поэтому на вопросы о “голбешниках” информанты отвечают, что это было давно, хотя рассказы среди местного населения бытуют до сих пор: “Голбешники – это шибко давно было, это не правда”.

Человек древности не жил долго, он не ведал любви к жизни,
не ведал страха перед смертью

Судьбы людей в то время ломались как соломинки. Историю одной такой  я записал. Она оказалась близкой, потому как ее герои были из папиного Усинска и их сослали в Чулым, где были бабушка с мамой.
«Были все мы крестьяне-хлеборобы, - писал о себе Алексей Петров. Отец Петров Артемий совсем был неграмотный, мать Ульяна Дементьевна тоже неграмотная. Я, Алексей, 2 класса. В 1931 году раскулачили, оставили в одной рубахе. Скот, лошади - в колхоз, а остальное недвижимое дармоеды-лодыри, сволота по себе растащили, а нас в ссылку. Мне было 20 лет, у меня была гармоника. Один комсомолец на ходу вырвал из рук.... С места жительства Усинского района Красноярского края плыли на плотах. Было 18 плотов. Плыли ссыльные с малыми детьми. Умирали на плотах. Сначала плыли до устья Енисея, затем с устья Енисея до устья Абакана. По Енисею были опасные места, пороги, плоты разбивались, были несчастные случаи. Наши плоты прошли благополучно, только на плотах много было умерших.

Доплыли до устья Абакана. С устья Абакана до железнодорожного вокзала погнали как скот, детей несли на руках. Пригнали до вокзала. Погрузили в столыпинские вагоны и повезли до станции Ижморки. Здесь нас выгрузили. Малых детей на подводы, а взрослые пешком до Чулыма. Шли 3 дня, и от Чулыма до Гари 4 дня. Кушать давали 600 грамм хлеба и воды. Варенки никакой не было.
Пригнали нас на местожительства в густой березняк. Детей свалили как ягнят. И вот в этом березняке каждый для себя стал делать балаганы. Проточной воды не было, была лужа дождевая, была котловина. И вот народ отправлялся туда и некоторое время пользовался. Березняки вырубили и стали строить бараки, кто строить, а кто корчевать горелую тайгу, а я пошел на распиловку пиломатериала. Пропилили с напарником две осины, и вот напарник умирает, как помню 12 ноября 1931 года.

От тяжелой работы и от голода давали 200 грамм муки на сутки и 20 грамм сахара. Приварка не было. Ходили по Гари, собирали березовую труху и мешали с мукой - вот наше питание было. Напарника похоронил и задумал бежать в главное управление ссыльной комендатуры. Родителям не сказал. Пошел в ночь. Ночью идешь по тропе, которой везли, а день сидишь в тайге. Шел без хлеба, без воды. Попадет мужчина сховаешься и дальше. И вот прихожу на четвертые сутки в управление в 4 часа утра. Сторож в управление не пускает. Начальства ждал до 7 часов утра. И вот идет заместитель Чючкалов, спрашивает: "Откудова, бродяга?" Я был грязный, оборванный. Я отвечаю: "Из Гари сбежал". "Жди начальника Захарова".
И вот дождался. Идет Захаров. Спрашивает тоже самое. Я отвечаю Захарову: "Из Гари бегу". И Захаров сказал: "Иди за мной".

Приходим в его кабинет. Захаров говорит: "Из крестьян или из помещиков?" Я ответил: "Из крестьян". Пошли с ним. Повел он меня в Канюховску и конюху сказал: "Выведи лошадей и вынеси сбрую". Конюх вывел лошадей, вынес сбрую лошадей Яблочка и Белоножки. И вот я давай переделывать упряжку: гужы убавлять, дугу вставлять в самые концы. Захаров смотрит. Запряг лошадей. Захаров сказал: "Петров, ты настоящий ямщик. Давай поедим", а я жрать хотел до безумия. И вот поели, Захаров сказал: "Распрягай, на место поставь лошадей, зайди ко мне в кабинет". Я все сделал. Зашел к Захарову и он мне выписал сухой паек. Готовить и жить в Канюховской. Ездили по участкам ссыльных. И вот однажды Захаров сказал: "Петров, через 2 дня поедем в Тигулдет на ваш участок. После перерыва зайди ко мне". Я зашел. Захаров уже сделал гостинец родителям и сказал: "Иди на склад и получи". Я пошел получать: 1 куль ржаной муки, 10 килограмм сахара, 5 килограмм галет, крупы не помню сколько. И вот я все получил. Захаров был настоящий человек, как родной отец. Вот пишу и все вспоминаю. Плачу, слезы льются как град.

И вот поехали, в воскресенье помню, а родители не знали где я - жив-не жив. Приезжаем. Родители уже живут в бараках. Заехали в поселок. В самом первом бараке спрашиваем: "Где Петровы живут?" Оказалось в этом бараке. Захаров остался в Кашовке, а я зашел в квартиру. Мама как увидала меня, упала. Была без памяти. Через некоторое время вошла в память и говорит: "За отцом надо. Он дежурит". Я сказал: "Не надо. Я буду у вас ночевать". И пошел за гостинцами. Вышел на улицу, а Захарова окружил народ. Захаров беседует с народом, а мне отвечают: "Думали, живого нет", а он смотри, куда попал и с кем приехал". Короче говоря, оставил гостинец, и поехали до участкового коменданта. Приехали. Комендант сидит наш с покойным прорабом, который угробил моего напарника: через угрозы требовал нормы распиловки. И я прорабу пожелал самого худшего и пошел к родителям. Были одни сутки.

И вот после того как был у родителей, прошло полгода. Родители заехали к начальнику комендатуры за мной. Отец писал жалобу Калинину М.И. По жалобе освободили и хотели забрать меня, но Захаров уговорил поработать, и я остался, а родители поехали на Родину.
Родители приехали обратно на Родину - в Усинский район Красноярского края. Отец вошел в колхоз, поступил чабаном. Вот так жизнь продолжается. Я поработал у Захарова по 1933 год. Надумал на Родину. Соскучился по родителям. Захаров мне сказал: "Петров, зря едешь на Родину". Подписал мне увольнительную, и я поехал. Приехал на Родину. Побыл у родителей, в колхоз не пошел. Поехал на прииск - речка Золотая, поступил в бригаду золотарей. Работу хорошо усвоил. И вот сестра пишет: "Отца арестовали. Сидит в Минусинской тюрьме".

В 1938 году 2 февраля арестовали меня. Был у нас прораб, настоящий человек. Сдадим ему примерно 30 грамм золота, свешаем на своих весах, он идет сдавать, а там навешают 38 грамм. Он приходит и говорит: "Весы ваши врут". Я, мол, сдал не 30 грамм, а 38. Вот какой был человек. И его арестовали. Мы бригадой утром выходим на работу. Прораба или мастера нет. Сидим, ждем, нужно делать расстановку кого куда работать. Вот уже 10 часов, прораба нет. Приезжаю двое из МГБ. Что, мол, не работаете?. Мы отвечаем: "Прораба нет. Надо расстановку делать, а его нет". Нам МГБ отвечает: "Нет его и не будет. Выбирайте из бригады мастера или бригадира". Мы молодежь 8 человек отвечаем: "Нам никого не надо. Он честный человек". Нам ответил МГБ: "Отойдите в стороны". Мы отошли 8 человек, а пожилые не отошли, поняли, в чем дело. Нас арестовали и погнали пешком 40 километров до устья Золотой. Там стоит машина-полуторка. Нас - в машину в чем были и в Усинск. В КПЗ переночевали и в Минусинскую тюрьму. Всех разрознили по разным камерам.

Я просидел 5 месяцев. Меня не вызывали. Придумывали, что мне предъявлять, какое обвинение. Следователи Ботов и Потапов. Ботов вызывает и предъявляет обвинение, якобы я был на охоте во время отпуска в тайге и там меня завербовали против советской власти. Продовольствие и оружие доставала Америка. Вот что придумали через 5 месяцев. Ботов клеветал несколько раз. Затем вызвал и передал следователю Потапову. По видимому, у Ботова душа не позволила клеветать, а Потапов два раза вызвал - я не подписывал клевету. Третий раз вызвал и сказал: "По хорошему подпиши". Я ответил: "Не буду" и в то же время удар в голову. Я упал, был без памяти. Привезли в тюрьму.
В тюрьме в Чюхолсе вошел в память. Передо мной врач и говорит: "Петров, у тебя много крови вышло из носа и два ребра сломанных" и перетянул ребра больничным поясом. На завтра эти же палачи приехали и говорят: "Собирайся к следователю". Я сказал: "Не могут двигаться. Всю ночь простоял у стены. Сильные боли". Палачи на руках вынесли и привезли к следователю Потапову. Потапов вышел из-за стола: "Петров, вот давно бы подписал, себя не мучил и нас". Я ответил: "Подписывать эту клевету не буду". Потапов показывает мою подпись: "Это кто подписал, смотри". Моя подпись исковеркана, и сказал: "Отвезите в тюрьму". В одиночке несколько раз сидел. После этого 2 месяца просидел, стало лучше. Меня в этап вызвали и зачитали: 8 лет отбыть в лагерях. Наш этап направили в Дальстрой на Колыму.

И вот отбыл 8 лет. Меня освобождают. Опять еду на Родину в Усинск к матери. Забираю мать у сестры и еду в Кызыл. Устроился на работу. Работал до 1949 года. В 1949 году опять арестовали и в Кызылскую тюрьму. Просидел 8 месяцев. Меня направляют под конвоем в Красноярск. В Красноярске просидел 2 месяца и опять же без суда, без следствия объявляют мне: пожизненно в ссылку Долгомостовский район Красноярского края.  В 1956 году меня реабилитируют, и я выезжаю в Минусинск. И вот после всего я должен сказать: я за свою жизнь, а мне 80 лет, встречал и видел настоящих людей или настоящих коммунистов. Всего таких, может, десятка полтора, и они у меня остались в душе. Умру и они со мной. Прошу обратить внимание на мою опись. Я малограмотный, много ошибок».
Всю жизнь человеку перечеркнули, а хороших людей все же помнит. Мало их было, но вера у Петрова в справедливость все же осталась. Без веры нельзя.