Выпрямление имен. Книга 2. Глава 4

Человеку древности как будто чего-то не хватало,
но и не требовалось ничего дополнительного;
он любил одиночество, но на нем не настаивал;
соблюдал чистоту, но без прикрас.

Обнаружил карту района проживания родственников в Красноярском крае. Все рядом: Курагино, Брагино, откуда Бахтины, Тагашет, где мама родилась. Разные Малые и Большие Кныши, откуда Зайцевы. Да, есть еще Большая Салба – родина жены старшего Зайцева Андрея Павловича Зайцева — Степаниды Назаровны.
По Салбе нашлись некоторые подробности. Так,  с разрешения Первого Департамента Государственных имуществ и Енисейского гражданского губернатора от 8 августа 1863 года, за  № 9812 и по постановлению Енисейской Казенной палаты от 13 августа 1863 года, были назначены «для водворения Вятских переселенцев в Абаканскую волость Минусинского округа, а Пермских в Погорельскую и в Еловскую волости Красноярского округа».

Предлагалось часть из них  «причислить в крестьяне на местность при устье речки Аглыштык, впадающей в речку Салбу, и на местность по речке Салбе»…
На речку Салбу переселенцы прибыли в конце  августа месяца 1863 года. Прибывшие сразу же приступили строить дома жилые, бани, скотные дворы.  С весны 1864 года, землемером Бутаковым, присланным из Красноярска, были отмерены земельные участки под хлебопашество, сенокосные угодья и пастбища. 
 В 1869 году между жителями деревни Салбы и инородцами Салбино-Бальского рода, возник спор на стеснение Вятскими переселенцами. Распри местных жителей возникли в связи с изъятием губернским землемером  у них земель для образования нового заселка Спасо-Преображенского, для вновь прибывших партий Вятских переселенцев.
Видимо спорные вопросы были настолько серьезны, что в качестве свидетелей для разрешения спорного вопроса в справедливом порядке, были привлечены представители из ближайших деревень, соседствующих с землями Вятских переселенцев. А именно, из деревень: Салбы, Салбинской, Старо–Кнышенской, Кнышенской, Шалаболиной, Большой Идринской, Детловой, Галактионовой и села Кавказское.

 Что касается переселенцев из Пермской губернии. В  Минусинском Госархиве есть сведения о выделении земли переселенцам Пермской губернии, Кунгурского уезда на 7 семейств и долженствующих еще прибыть на 37 семейств (всего на 63 семейства).  Деревня Кривая была распланирована на местности на правом берегу Енисея при протоке с названием – «Кривая».
Степанида Назаровна Зайцева 24 ноября 1880 года рождения, умерла 19 марта 1969 года, прожила 90 лет. Девичья фамилия Токарева. Как уже говорилось, проживало их семейство  в деревне Большая Салба, что в 25 километрах от деревни Малые Кныши. Предки ее не Вятские, а из Алтайского края, Горноалтайской автономной области. У нее было три брата и три сестры. Был и дядя, (брат ее матери)  в Томске, якобы состоял архиереем старообрядческой религии.
Андрей Павлович Зайцев родился 17 июня 1881 года, умер 9 сентября 1960 года, прожил 79 лет. Предки его из г. Тула, работали на оружейных заводах, после с горнозаводчиком Демидовым переселились на Урал.

Отец Андрея Павловича Павел Никифорович Зайцев 10 лет служил в царской армии, в городе Нижний Новгород. Жена тоже с ним была. Когда заканччивался его срок службы, отправил жену Анну Марковну на Урал, домой (была она из богатой семьи, уроженка с Южного Урала, девичья фамилия Кондюрина, ), а сам задержался или еще не дали увольнения. В то время началась война: Турция напала на Болгарию и Павел Никифорович оказался в числе ее защитников. Известий не было  три года, жена уж перестала  ждать, а он взял и вернулся.
  Жили на Урале, в  Удмуртии, город Комбарка, а от нее еще 7 километров — село Балаки. Работали на заводе, на каждого едока выдавали один пуд ржи, на всех одинаково и на больших, и на малых. Видимо жизнь не понравилась и Зайцевы и пошли с другими охочими людьми  в Сибирь. Шли на лошадях около года. Примерно в 1893-1894 году оказались в Малых Кнышах.  Корень Зайцевых стал разрастаться.
Детей  у Андрея Павловича и Степаниды Назаровны родилось 14, имелось хозяйство: 6 лошадей, 5-6 коров, два десятка овец, 2-3 матки свиней, сеяли зерновые — 7 гектар. В 1931 г. вступили в колхоз, а в январе 1933 г. оказались в числе раскулаченных. Все отобрали. Андрей Павлович и сын Николай взяли топор и ночью ушли из деревни, а которые не сбежали, их арестовали и, по слухам, расстреляли. Не всех, правда.

Остался жив сын Григорий, который был женат на старшей сестре мамы Евдокии Авдеевне.  Он относился к местной поселковой власти, решил, что не тронут. Но и на его завели дело,  пришлось ночью убегать из деревни и поселиться на руднике в Ольховке. Позднее предлагали вернуться, но он отказался.
В одном из ГУЛАГОВских источников вычитал: «Григорий Зайцев, уроженец д. Малые Кныши Идринского района, был 2 года председателем сельского совета, затем после раскулачивания отца отстранен от должности. Спасаясь от преследования, в 1933 году уехал на Артемовский рудник, работал заготовителем в Золотопродснабе. Осужден 10 августа 1938 года на 10 лет ИТЛ как участник контрреволюционной организации, в которую был завербован Котовичем П.А. Умер под Магаданом 9 апреля 1946 года.
Попали под жернова раскулачивания и  Бахтины, родственники Голдыревых по линии бабушки Степаниды Андреевны Голдыревой (Бахтиной): Один из них, год рождения которого не указан,  Бахтин Сергей Андреевич, брат бабушки.  Про него сказано, что он родился в Брагино, кустарь-ремесленник, лишенный избирательных прав за наем рабочего, был обложен индивидуальным налогом. В феврале 1930 осужден на два года ссылки в Туруханский край. Дом и надворные постройки его были проданы с торгов за недоимки. Сергею Андреевичу удалось выжить. После Туруханска оказался в Казахстане, потом переехал в Кишенев.

Дочь его Анна Сергеевна  с мужем Иваном Сергеевичем Евдокимовым последнее время жили в Кишиневе. Их детей звали: Юрий, Лида, Татьяна и Ирина. В Кишинев к своему дяде мама заезжала из Трускавца, когда лечилась там в санатории. Помню, привезла с собой посудный сервиз, модные тогда каракулевые шкурки на воротники для пальто себе и папе, много фотографий, с одной из них мы сделали мамин портрет, что долго висел  в  родительском доме. Иван Сергеевич Евдокимов приезжал к нам в гости в начале 60-х годов. Мы ездили с ним на рыбалку на Черемшанскую плотину, брали лодку. Он нас ребятишек угощал виноградным вином, которое при нем находилось постоянно в маленьком бочоночке.

Почему Сергей Андреевич уехал из родных мест в Кишинев? Позднее мне стало понятно, что он, как представитель белокриницкого (австрийского) согласия староверов, метнулся туда, где оно процветало, по крайней мере, не преследовалось. Вот что говорится в одной и статей по этому поводу:
"С учреждением в середине XIX в. белокриницкой иерархии Бессарабия смогла значительно усилить свое влияние в старообрядческом мире, оказавшись своеобразным перевалочным пунктом и для паломников в Белую Криницу, и для представителей зарубежных старообрядческих центров. В частности, по данным, приводимым И.В. Табак, «сношения российских старообрядцев, в том числе и старообрядцев Бессарабии, с единоверцами в Австро-Венгрии проходили через местечко Новоселица Хотинского уезда. Из Новоселицы обычно добирались через границу до города Черновцы, откуда путь лежал в Белую Криницу.

Одним из центров встреч старообрядцев Бессарабии с единоверцами из запрутской Молдовы и Добруджи был г. Галац. На территории самой Бессарабии часто проходили „съезды" старообрядцев». Вскоре после принятия Белокриницкой иерархии направленный в 1848-1849 гг. с секретной миссией в старообрядческие поселения Бессарабии чиновник (а затем и писатель) И.С. Аксаков нашел здесь «крепко организованное в своих частях общество, тесно сплоченное возбужденными извне преследованиями в одно твердое целое, проникнутое ложным, но сильным убеждением и фанатизмом, ежечасно разгорающимся, дружное, не дремлющее... Огромные капиталы состоят в его распоряжении... Раскольничье народонаселение со всех стран теснится в Бессарабию» .
 О росте старообрядческого населения Бессарабии говорят и позднейшие источники. Весьма приблизительные подсчеты православной миссии в Кишиневе в 80-хгг. XIX в. определили численность старообрядцев Бессарабии примерно в 20 тыс. человек, причем половина старообрядческого населения проживала в это время в Измаильском уезде. В 1912 г. епархиальный миссионер Феодосии Воловей располагал сведениями о 22 959 бессарабских старообрядцах.

 Правда, в 1860-х гг. белокриницкие разделились на "окружников" и "неокружников", и в 1912 г., когда в большинстве приходов России дебаты вокруг "Окружного послания" удалось прекратить, в Бессарабии все еще 9282 человека, преимущественно в Измаильском и Хотинском уездах, называли себя последователями "Окружного послания", а 10873 человека считали себя "неокружниками". Переходов липован, как ранее, до Белой Криницы, назывались австрийские,  в православие (единоверие) в Бессарабии почти не отмечали .
Центрами на территории дореволюционной Удмуртии у липован-австрийцев являлись приходы сел Курья и Валамаз Глазовского уезда, сел Сюмси, Муки-Какси и Зон Малмыжского уезда, приход села Светлянского Сарапульского уезда. В них насчитывалось 53 старообрядческих селения, в которых проживало 6549 человек. Кроме того, много старообрядцев Австрийского согласия проживало в Сарапуле, в Ижевском заводе и других местах. Например, в Ижевском заводе всех сторонников «старой веры» насчитывалось в 1884 году 588 человек и почти все они считались приверженцами Белокриницкой иерархии.

 После Второй мировой войны село Белая Криница отошло к СССР, войдя в состав Черновицкой области Украины, и резиденция белокриницкой митрополии в Румынии была перенесена в г. Браилов. Приходы же Молдавии, оказавшись на территории СССР, вновь вошли в юрисдикцию Московской старообрядческой архиепископии, стали налаживать более тесные связи с Рогожским центром в Москве. На «московских» стали ориентироваться и в церковном пении, и в богослужебной практике.
Из Москвы на Молдавскую епархию был назначен уроженец нижегородских керженских мест епископ Иосиф (Моржаков), являющийся, без сомнения, одним из самых выдающихся архиереев в истории старообрядчества XX в. Прошедший школу служения еще до революции, не избежавший репрессий в советское время, епископ Иосиф во многом способствовал и тому, чтобы настороженность липован в отношении «московских» удалось смягчить. В 1961 г. епископ Иосиф вернулся в Москву, чтобы на десять лет возглавить белокриницкую старообрядческую иерархию, а его кафедру занял долго состоявший при Иосифе диаконом уроженец Бессарабии епископ Никодим (Латышев).

 Еще более укрепились связи белокриницких старообрядцев Бессарабии и Москвы, когда Никодим после смерти Иосифа с 1970 по 1986 г. занимал московский перво святительский престол. При этом архиепископ Никодим много времени проводил по-прежнему на своей родине в с. Старая Добруджа близ г. Бельцы, (с 1981 г. он вообще не приезжал в Москву), здесь же по его завещанию он и был похоронен.
 С 1991 г. после распада СССР и в связи с военными действиями в Приднестровье усилились и контакты старообрядцев междуречья Прута, Днестра и Дуная с румынскими общинами и со старообрядческой митрополией в Румынии. Особую роль здесь сыграло и так называемое «дело кишиневского епископа Зосимы» (Еремеева), в октябре 2003 г. перешедшего в каноническое подчинение румынской Браиловской митрополиии. Вскоре во время Освященного собора Русской Православной старообрядческой Церкви в февраля 2004 г. епископ Зосима написал заявление о возвращении в юрисдикцию Московской митрополии, но от кишиневской кафедры решением Освященного собора в Москве он все-таки был отстранен, а затем направлен на старообрядческую епископскую кафедру Донскую и Кавказскую. Тем не менее и в 2006 г. старообрядческая Молдавия оставалась расколотой на сторонников и противников Зосимы, а вероятно, и глубже — на сторонников и противников прорумынской ориентации старообрядческой белокриницкой епархии Кишинева" .

Как свидетельствуют результаты поиска и воспоминания Татьяны Галендаровой (Зайцевой) о жизни в Ольховке у Сергея Бахтина, был сын Семен. Именно он одно время проживал у Зайцевых на Чибижеке, когда там старателем трудился ее отец Григорий Андреевич. В Мартирологе о Семене сказано: 1906 года рождения, уроженец деревни Брагино Курагинского района, работал слесарем в артели «Восход» г. Абакана, 5 мая. 1938 года был арестован и 15 августа 1938 тройкой УНКВД приговорен к расстрелу. Реабилитирован облсудом Хакасской автономной  области в 1958 году. По другим данным, приговорен тройкой УНКВД КК 15 июня 1938 г. к ВМН. Расстрелян 9 августа 1938 в г. Минусинске. Реабилитирован 25 января 1958 года Хакасским обл.судом (П-8797).
Встретился еще один уроженец деревни Брагино  Бахтин Сергей Анисимович, 1879 года рождения. Проживал на ст. Абакан. Арестован 10 апреля 1931 года. Обвинение получил в антисоветской агитации. Осужден особой тройкой ОГПУ Западно-Сибирского края 18 мая 1931 на 5 лет ИТЛ.  Реабилитирован 31 марта 1989 года КК (П-15442) . Сложилось мнение, что Бахтин Сергей Андреевич и Бахтин Сергей Анисимович это одно и тоже лицо. Отчество, скорее всего, перепутали.  Отбыв срок ссылки в Туруханске,  Сергей Андреевич в 1938 году был вновь арестован и сослан в Казахстан, о котором вспоминали родственники.

Село Брагино начало строиться в 1869 году на берегу реки Терехты. Вот чудеса! Это же то же самое, что Теректы в Киргизии или Терек на Кавказе. Вот какое тюркское влияние! А что такое терек? Терек это дерево (тополь). Значит река называлась Тополинная.
Нашлись сведения по деревне Малые Кныши, где проживали Зайцевы. Село  появилось в 1834 году. Первыми поселенцами были братья Федор, Филипп и Герасим Лихачёвы. Позднее приехали: Евстигней Агеевич Слабник, Реутов, Ёлкин,  Иван Сметанин, Кокарёв – все переселенцы из Пермской и Тамбовской губерний. В 1850 году в селе было всего 16 изб, а мужского населения насчитывалось 55 человек. В годы НЭПА в селе возникли товарищеские общества, так называемые ТОЗы. Первым организатором ТОЗов был Сергей Загаинов, участник двух войн - мировой и гражданской. В 1930 годы в Малых Кнышах  основали  колхоз «Советская Сибирь».

Школа появилась в 1904 году, была частной и могла принять 30 учеников. Обучение было платным, по рублю в месяц, размешалась в частном доме. В 1929-1930 годах построили двухэтажную семилетнюю школу. Строительство школы возглавлял директор школы И.Я. Белогорский.В настоящее время в селе Малые Кныши живут 29 человек, занятые личным подсобным хозяйством.
Просматривал материалы по Гражданской войне в Енисейской губернии. Заинтересовали сведения по мятежу в Минусинском округе. Восстало крестьянство против вводимых в 1918 г. белой властью поборов за несколько лет сразу. Советы якобы жалели, а тут вынь и подай. К примеру, начальник милиции Усинского края Голубятников уверял, что менее чем за год советского управления, когда крестьян щадили и налогов с них не брали, они до того прониклись большевизмом, что и после смены  власти остались его ярыми сторонниками.

В. А. Паршуков из Ульяновска в исследованиях на тему: «Роль казачества в подавлении повстанческого и партизанского движения в Енисейской губернии» упомянул, что для ликвидации антиправительственного выступления в Минусинском уезде, в Иркутске был сформирован экспедиционный отряд под командованием забайкальского казака генерал-майора Ивана Федоровича Шильникова.
«В состав отряда вошли многие команды. В Минусинске «вместо растерянных отцов города, власть в свои руки взял войсковой старшина Енисейского казачьего войска Сидоров. По его требованию была объявлена мобилизация благонадежных граждан». Как сообщил 22 ноября 1918 г. из Минусинска по телефону временно исполняющий обязанности атамана А. Н. Тялшинский председателю войскового управления С. А. Шахматову, «…противник имел нахальство наступать на город…».
При подавлении восстания, под Минусинском был убит урядник Самарин из станицы Таштыпской, а из станицы Саянской – казак Солдатов. На последний факт обратил особое внимание  в связи с родством Кобозевых (по бабушке Параскеве Андреевне) с Солдатовыми.

Во время рейда экспедиционного правительственного отряда по Минусинскому уезду генерал Шильников встречался с населением и беседовал с ним. На одной из таких встреч казаки пообещали найти скрывшегося организатора восстания Кульчицкого и доставить его к генералу. В 12 верстах от села Дубенского казаки его обнаружили его га заимке и доставили в Минусинск способом, который генерал Шильников не одобрил. Они надели Кульчицкому «петлю на шею, а другой конец веревки привязали к гужам хомута» и рысью погнали лошадь до Минусинска.
По мнению М. Г. Тарасова, вооруженное противостояние партизан и казаков стало прямым продолжением острого земельного раздрая между казачеством и крестьянством, сложившегося еще в предреволюционное время. Политические и идеологические причины играли в данном случае второстепенную роль.
Известно, что Кульчицкого «судил суд, составленный генералом Шильниковым из местных казачьих деятелей, из которых не все на это охотно пошли, но суд все же состоялся и Кульчицкий был приговорен к смертной казни…». «Отцами города, почтенными гражданами и купечеством» был устроен банкет в Собрании пожарного депо для командования и чинов экспедиционного отряда. В центре сидел генерал Шильников, около него городской голова г.  Минусинска и уполномоченный Министерства снабжения». Вот так находка! Не исключено что дед! А может его предшественник Смирнов? В этом следовало разобраться. Не разобрался, но нашел данные на другого уполномоченного Министерства снабжения, связанного с детективной историей.

"В декабре 1922 года для ликвидации Западно-Сибирского крестьянского восстания в Новониколаевск (Новосибирск) заместителем начальника губотдела ГПУ назначили Молчанова, имевшему опыт борьбы с бандитизмом на Северном Кавказе.
В Новониколаевске Г.Молчанов узнаёт от бывшего туземного министра Сибири Шатилова  о вывезенных колчаковцами в августе 1919 года из Тобольска ценностях Сибирского белого движения. Их везли на восток по рекам и спрятали в верховьях Ваха — правого притока Оби. Самому Шатилову об этом кладе рассказал Григорий Александрович Пирожников — с 1903 по 1917 год исправник Сургутского уезда Тобольской губернии, а после упразднения этой должности — уполномоченный Министерства снабжения и продовольствия. По его словам, переживая за семью, Пирожников отказался от предложения начальника Сургутской уездной милиции Волкова бежать с оставленным обоим на сохранение золотом в почти безлюдный бассейн Ваха.
Сургутские чекисты в ноябре 1920 года на берегу правого притока Ваха — реки Кулун-ёган ликвидировали «большого урядника», так называли Волкова ваховские остяки.

При обыске его жилища было обнаружено много оружия и два ящика с золотыми и серебряными вещами и тетрадь с их характеристикой, мешок со звонкой монетой золотой и серебряной царской чеканки, деньги николаевские.  Молчанов организовал поиск по местам жительства остяков, где могли быть спрятаны основные сокровища. Чем он закончился — не известно".
Известно, что после подавления восстания в Минусинском округе некто Сченснович с енисейской сотней казаков наводил порядок по деревням Сагайской, Шалаболинской, Имисской, Паначевской и Идринской волостей с целью выявления смутьянов и расправы.  Вероятно были в деревнях Кныши и Тагашет.  Не исключено, что именно в это время погибли мамины братья Иван и Макарий.
Село Тагашет, где родилась мама,  нынче входит в Брагинский сельсовет, ранее в Кнышинскую и Идринские волости. После гражданской войны в деревне была коммуна «Красный луч», которую создал  некто Прохоров Г.И., как позднее выяснилось крайне авантюрный товарищ от революции. В 30-ые годы он занялся горным делом и, стремясь выслужиться, написал в газету «Правда» массу доносов на местных геологов, которые якобы скрывают сведения о наличии в крае урана. Дело дошло до руководства партии, было даже заседание Политбюро. В результате,  пострадали многие сотрудники Министерства геологии и отдельные лица на местах. В  публикации «Жестокий уран» имеются на этот счет пояснения.

«Трудно сказать, когда появилась деревня Тагашет, а точнее Казано-Богородское - так она называлась до 1930-х годов», - вспоминал в местной статье диакон Олег Курзаков. Деревня всего три улицы: Теребиловка, Лягушино, да еще Миллионнка, сгоревшая в летний сухостой 20-х годов. Первые дома поселенцы строили вдоль речки Тагашетки, чуть ниже впадающей в илистую Шушь,  которая берет начало в тайге выше Нижней Быстрой и уже за Шалоболино вбегает в Тубу. На год  у ней бывает два паводка: первый в мае и второй в июне, когда в верховьях стаивает снег и идет коренная рыжая от глинистой взвеси вода. На всем извилистом течении реки множество стариц и небольших болот, оставшихся от прежнего русла, да выпасные луга. Местность вокруг от луговой переходит в гористую, с березовыми светлыми лесами и полями на покатых взгорьях. Здесь хорошо росла рожь, пшеница хуже, из-за слабой клейковины хлеб выходил солоделым, поэтому выменивали в Алексеевке и других деревнях степной части уезда на более хорошую. 

Разные народы жили на тагашетских землях. Отроги восточных Саян, березолесовое раздольное подтаежье с обилием речек, пахотной земли и выпасных лугов привлекали издревле. Земля здесь добрая, на пару штыков черный перегной, не таежный тощий суглинок. Жили здесь когда-то древние тагарцы, чьи родовые курганы сохранились у подножия горы Бесь, и кеты - одни из древнейших палеоазиатских народов, ныне почти вымершие. О том и названия речек Тагашетка, Инашетка, где  "шет - по-кетски "вода".  Тигень, Бесь, Шушь, имеют хакасское происхождение. Бывало находили в земле сошники китайского производства. Если подняться на огорье перед деревней, то можно увидеть за оградками, где, кажется, растет лишь березовый лес, чуть заметные холмики. Это могилы русских пахарей. От них не осталось ни имен, ни крестов».
Где-то среди них, наверняка, и могила деда Авдея Голдырева, которого не стало в конце 1920-х годов и многих его сродственников и детей.

«Вся округа, - продолжал рассказ диакон, - «покрылась большими и малыми деревнями и селами, были распаханы земли. Наперекор суровой природе и чиновничьему произволу разворачивался крестьянин, семижильный, крепкой кости, с многовековым богатством терпения и привычкой к непрестанной работе. Сибирский смекалистый мужик, часто старовер, скупой на слово и щедрый на дело, был под стать сибирскому кедру. На Казанскую после отжинок в деревне был съезжий праздник. Из окрестных сел и заимок съезжалась родня. Гуляли широко, всем миром, переходя из дома в дом.  И работали во всю силу и размах крепкого мужицкого плеча, на помочах, объединяясь в страду несколькими семьями. Роднились с расчетом, и родства держались крепко.
Продразверстка в годы военного коммунизма исчерпала себя: крестьяне просто сокращали наделы, не желая даром отдавать хлеб. Продналог в эпоху НЭПа с одной стороны приводил к укреплению частного мелкотоварного хозяйства, независимого от государства, что вступало в противоречие с коммунистической идеологией и подрывало диктатуру партии, а с другой не давал ресурсной возможности осуществить "громадье планов". Не часть дохода требовалось взять от крестьянства, а весь доход. Единственным средством подчинить и заставить крестьянина работать на государство было отчуждение его от средств производства и участия в распределении произведенного продукта.

Говоря русским языком, необходимо было создать ту форму производства, которая получила название колхозного строя. Единоличник облагался налогом, имеющим одну цель: удушить его хозяйство и сделать его жизнь не завидной для колхозников. Ликвидация крепких хозяйств, в число которых попадали хозяйства вплоть до бедняцких, обеспечила образовавшиеся колхозы материальной базой. В отношении остальных агитация по вступлению в колхоз велась до ярости, угроз и мордобоя. По воспоминаниям жительницы Киряевой Стюры, несогласных мужиков били и запирали в амбаре, давая время крепко подумать.
Еще в начале 20-х годов за счет имущества зажиточных сельчан беднота организовала коммуну, память о которой до сих пор хранится у местных жителей. Расположилась она в верховьях Шуши, за изгибом ее старицы. Но дальше митингов да отдельных попыток начать хозяйство дело не пошло, и коммунары разбежались.
В стороне от деревни, до сих пор упоминаемое место отселения называется Калинчиками, и лишь малый островок задичавшего кладбища напоминает об исчезнувшем выселке и его жителях. Около 70 глав хозяйств Тагашета коснулись репрессии, а если брать со всеми их домочадцами, то это около 300 человек!  Возле каждой деревни появлялись подобные выселки "кулаков" и "врагов народа": до чего же нужно быть упорным, чтобы с нуля на новом месте снова отстраиваться и распахивать землю. Но и тут настала препона, грянула война - и сравняло их с землей.

Если заглянуть в архиве в личные дела "кулаков", то почти на каждого можно увидеть не один и не два, а целую подшивку доносов, зачастую безграмотных, кой-как выведенных необвыкшей к перу рукой односельчанина. Писали их из страхи и зависти, из соображений идейных и шкурных. Сколько же этих доносов, за которыми высылка или расстрел! Не нам, живущим в воровские времена, судить о том, но мы должны со всей трезвостью посмотреть правде в глаза: со лжи и предательства, всеобщего грабежа и насилия начинался на селе новый советский строй, тем же и кончившийся.
Вся земля стала по своей сути не крестьянской, а государственной. "Государственное крепостничество" достигло своего зенита. До начала 60-х годов колхозники не имели паспортов, пенсий, работа шла за "палочки" - трудодни, по количеству которых начислялась продуктами плата. "Пешками" порой жители Тагашета ходили до Минусинска, чтобы выменять продукты на керосин, соль, ткань. На редких деревенских фотографиях тех лет вместо нарядной Руси бабы и мужики в замызганных фуфайках и телогрейках с усталыми лицами и недвижным тяжелым взглядом. В воронку раскулачивания и репрессий занесло самую крепкую кость, хозяина-землепашца, всех кто имел свое мнение. Мало кто выплыл, а выплывших подъела война. Так начался великий разрыв крестьянина с землей, ставшей государственной, на которой ему отводилась роль сперва подневольного, а позже наемного работника, но никак не хозяина.

С началом механизации сельского хозяйства, дела вроде благоустраивались, но начался второй этап отчуждения от земли, когда крестьянин стал "сельхозрабочим". И техника вроде стала появляться в Тагашете после военной разрухи, и склады, и гаражи, и дома государством строились, - только все это не принадлежало крестьянину. Оттого с такой легкостью было растащено совхозное добро, и никто не встал на защиту "народного достояния" - так было почти везде и всюду. От ставшей постылой земли и работе на ней бежали в город. А кто оставался, уже работал как придется: чего стараться, если твоя невеликая зарплата не от урожая зависит, а от нормы или рабочего дня.
Помнится всеобщее воровство, помнятся тощие совхозные коровы, которых кормили гнилым сеном из горбатых, уродливо смеченных и пролитых дождем зародов, помнятся поля, на авось вспаханные… Словно затяжная болезнь после советского времени в наши дни перешла в долгую и мучительную смерть. Государство бросило оторванных от земли и отвыкших хозяйствовать на ней людей так же легко, как когда-то с легкостью на заре колхозного строя грабило их хозяйства и пускало в расход хозяина.

Путём раскулачивания и репрессий деревня лишилась не только наиболее состоятельного, но и наиболее передового, предприимчивого и хозяйственного слоя, носителя глубоких многовековых хозяйственно-трудовых навыков и традиций. Ведь так называемый кулак по своей сути представлял собой продукт экономической селекции, наиболее удачливый и предприимчивый хозяин своей земли. И вышел этот хозяин до остатка, был выбит ради послушного советского работника, за невеликую плату готового работать на государство и уже не могущего обойтись без него. Остались механизаторы, наемные сельхозрабочие, и нюхом не нюхавшие, что значит иметь свою землю и обрабатывать ее. Даже когда годами не платили денег, тагашетские мужики предпочитали  пить, чем пытаться развернуть свое хозяйство.
Все было ожидание, что, может, обойдется, и будет зарплата. Потом долго ждали барина-фермера, который приедет и всех возьмет к себе на работу. В конце концов все было пущено на слом. Земля, ставшая свободной, оказалась никому не нужной. И сколько горечи в словах певца этой земли Виктора Астафьева:

"Это вот и есть смысл всей человеческой трагедии, это и есть главное преступление человека против себя, то есть уничтожение хлебного поля, сотворение которого началось миллионы лет назад с единого зёрнышка и двигало разум человека, формировало его душу и нравственность, и большевики, начавшие свой путь с отнимания и уничтожения хлебного поля и его творца, - есть самые главные преступники".
Вот такой у местного диакона Олега Курзакова получился рассказ о родных местах моих предков. Слеза прошибает. Нашел несколько снимков «Земли обетованной» и занес в специальную папку, чтобы показать сестре Лиде.
Диакон Олег Курзаков рассказал и про себя:

 « Мои предки были староверами, я же стал диаконом Православной Церкви, "никонианином". Помню свою бабушку, бережно достающую кожаные книги, и изображение Страшного Суда над кухонным столом. Она водила по нему заскорузлым от многой работы пальцем, и показывала, где будут мучиться пьяницы, блудники, воры, убийцы и отступники от правой веры. У бабушки было 8 детей, никто не стал верующим. И умирала она в  не разделенной детьми, вере Поморского согласия, по словам ее самой истинной и чистой… Тогда я был ребенком и для меня скорее это все казалось сказкой. Но вот пришла юность с ее мятежами, и неведомо как наследие предков полыхнуло во мне.

Не веря в Бога и не зная Его, я метался в мире. Надо было жить. Как? Как все живут: отучишься, женишься, на работу устроишься, состаришься и умрешь. Как все. И это все. Однажды сидя на насыпи железной дороги, лунной ночью, я думал об этом. Сердце исходило кровотечением черной тягучей тоски. Я вдруг почувствовал мир, которым я жил до этого, тем извивающимся гадким змеем Ада на картинке над столом бабушки. Змеем, уже начавшим пожирать меня. На следующий день, измотавшись в поисках, я стоял в полутемном притворе старообрядческого сибирского храма. В дверной проем были видны белобородые старцы в косоворотках, женщины с заколотыми у подбородка платками. Община истово молилась, шли дни Великого поста. Камнем легло мое сердце и не отзывалось на молитву. Я вслушивался и вглядывался, но не слышал и не видел Его.

 После долгой службы я шел по городу, оглушенный тем, что Бог меня, нищего и калеченного, не встретил. Я совсем бесцельно зашел в православный собор, поднял голову и всем духом ощутил, как белокрылой голубкой порхнуло сердце вверх под купол, встречь Господу Пантократору. Так я стал православным. Ум требовал выбрать веру предков старообрядцев, истовых хранителей чистой веры (не у продавшихся же миру "никониан" ее искать), а сердце выбрало веру врагов. Его свидетельство было для меня настолько убедительно, что никогда после не возникало сомнений в выборе. Позже я узнал о многом таком в жизни моей Церкви, что можно был бы назвать дискредитирующим, но поверх всего этого было нечто иное, настолько великое и светлое, что ропотный дух умолкал. В моей Церкви, такой внешне слабой по вере, и несовершенной, душа моя ощущала огонь Духа и присутствие Христа. И большего мне было не нужно. Никаких доводов ни за, ни против. Есть ли благодать в старообрядческих храмах, и спасутся ли они, мне не ведомо, на все милость Божия.

Триста лет мои предки по крови в расколе, и мертвые, и забытые во плоти, но живые мной как продолжением дивной реки жизни по слову святителя Григория Богослова: "Как одно и то же живое существо вместе и смертно и бессмертно: смертно, потому что прекращается собственная его жизнь; и бессмертно, потому что оно рождает другие живые существа? Одно отходит, другое приходит, как в текущей реке, которая не стоит на месте и всегда полна".