Лоскутное одеяло

1. Морозная ночь 

              Более чем сто лет назад, в далеком 1886 году, зима в России выдалась снежная и морозная. Небольшую деревеньку Проскудинку засыпало чуть не до самых крыш.
              Стоит она, утопает в снегу. Тянутся высоко вверх над избами тонкие струйки дыма, да изредка мерцают за окошками тусклые огоньки лучин.
В избе Афанасия Васильевича Боголюбова тихо, лишь слышно, как под полом скребётся мышь и потрескивают стены от мороза.
Все спят, кроме Ивашки – хозяйского сына, и Витьки – брата его двоюродного.
Витька остался у них ночевать - тятька его, нынче загулял. А характером он славился буйным, во хмелю особо.
Витька был старше брата на три года, и в деревне слыл первым хулиганом, за что не раз был отцом бит.
– Ничего! Крепче буду, – всякий раз говорил он Ване, отлеживаясь у них на конюшне.
А ещё у него была щель меж зубов – предмет зависти всех деревенских мальчишек. Они не раз пытались его переплюнуть, но в плевках тому не было равных.
Витька дал Ивану обидную кличку.
– Щёки у тебя, словно два пузыря  – подметил он однажды.
С тех пор, так и подразнивал – Пузырёк.
Ивашка всякий раз на это краснел, и становился похожим на брюкву.
Сжимая кулаки, лез в драку, хоть и знал, что силы не равны. Витька в лёгкую укладывал его на лопатки и долго мутузил по земле. Тятьке с мамкой до их возни дела не было. У них по хозяйству – дел невпроворот. Лишь старуха Акулина, бывало пожалеет его.
– Погоди, вот подрастёшь – намнёшь ему бока, - говорила она внуку.
А Витьке беззлобно грозила кулаком:
– Дурья твоя башка!
Но в этот морозный вечер ребята лежали, высунув босые пятки из-под тулупов, и мирно болтали.
– Вот откуда ходики знают, день на дворе или ночь? Кто стрелочки внутри их переводит? – спросил Ивашка брата, прислушиваясь к звуку часов.
– Механизма внутри них особая имеется, - зевая ответил Витька.
– Что ходики! Я вот слыхал экипаж изобрели, который без лошади ездит, – это да!
– Как без лошади? – удивился Ивашка.
             – Темень ты необразованная! – постучал ему брат по лбу. – Внутри  телеги тоже механизма стоит, и заставляет колеса ейные вертеться. А скоро и такая появится, с которой человек, как птица в небо взмоет, а то и выше. Нам учитель в школе сказывал.
От этих слов Ивашка испытал особый восторг. Ездить без лошадей, летать как птицы. Сколько всего интересного! Вот бы хоть одним глазком увидать.
Ему совсем не хотелось выглядеть перед братом темнотой необразованной, но  и похвастать было нечем. Разве что старой дедовой блесной, обтянутой рыбьей кожей.
 Он бережно достал её из подклада рубашки.
- Видал? – повертел он перед носом Витьки. – Дед на неё рыбину поймал – величиной со стол! А я по весне ещё больше поймаю!
– Где взял? – завистливо протянул Витька, рассматривая находку брата.
– Где взял – там нет! – бережно спрятал Ивашка своё «сокровище».
– А я вот завтра на ярмарку сбегу! – ткнул его кулаком в бок Витька, пытаясь отобрать блёсенку. – А там Петрушка, кони с бубенцами, орехи и сбитень медовый, – причмокнул он губами от удовольствия.
– А меня тятька так свезёт! – Иван ловко увернулся от брата и больно ущипнул его.
Витька заскулил от боли, и хотел было надавать братцу тумаков, как с лавки раздался строгий окрик отца:
– А ну ка, цыц! Разбаловались на ночь!
Мальчишки замолчали. Они знают – у Афанасия Васильевича разговор короткий.
Витька погрозил брату кулаком, и зевнув, зарылся в теплый овчинный тулуп.
А Ивашка вновь достал из по подклада блесёнку и принялся разглядывать её в лунном свете, пока не уснул. Ему снилась рыба, которая смотрела на него из лунки большим круглым глазом.
Вдруг сквозь сон до него донёсся скрип шагов под окнами. Ивашка открыл глаза, и ещё долго лежал в темноте, прислушиваясь к пугающим звукам.
– Бабушка! – наконец позвал он Акулину.
– Спи ты, окаянный! – пробормотала та, перевернувшись на другой бок.
Иван перелез через брата и соскользнул на пол. Сунув ноги в дедовы валенки, схватил тяжёлый ухват и выскочил во двор.
То ли от морозного воздуха, то ли от таинства ночи у него перехватило дыханье.
Звёзды, рассыпавшиеся по небосклону, мерцали в тишине. Снег серебрился в лунном свете, а заиндевелые деревья стояли словно хрустальные.
За баней мелькнула белая рубаха его матушки. Она накладывала снег в кадушку  да приговаривала:
– Месяц ты, месяц, золотые твои рожки! Взгляни в окошко, подуй на опару .
Мальчик облегчённо вздохнул и вернулся в избу. Он знал, что чуть позже мать поставит на снежной воде опару и напечёт с утра целую гору блинов.
Ведь завтра разгуляй – четвёртый день масленицы. Завтра тятька обещал на гуляние свозить. Иван мечтательно закрыл глаза.