Отметки судьбы. 19 апреля 2016. Часть вторая

АМАЛИЯ

Мы оказались в кабинете №302. Это была довольно просторная и светлая лекционная аудитория, где проводились семинары и тренинги для стажеров, сотрудников, идущих на повышение или переквалификацию, или менеджеров по продажам. Мягкие офисные стулья с высокой спинкой, массивные деревянные столы, широкая магнитно-маркерная доска у передней стены... Я знала ее с самого начала своей работы в «Доме подарков», поскольку тоже проходила тут обучение, а завтра должна была проводить его уже и сама. Предстоящий дебют в качестве обучающего, а не обучаемого, вызывал во мне особое волнение, но теперь беспокоилась я по совершенно иному, куда более насущному поводу.

Собрав нас в аудиторию, террористы некоторое время не предпринимали никаких действий, переговариваясь о чем-то между собой. Мы по-прежнему не находили слов. Осознание того, что происходящее здесь не только реально, но еще и смертельно опасно, с каждой минутой становилось все более четким. Кто-то начал тихо всхлипывать. Девушка в сером брючном костюме, стоящая справа от меня, перекрестилась, глядя в потолок. Я снова схватила Лину за руку. Она закрыла глаза и тихо, но тяжело вздохнула.

Получив приказ перетащить все стулья в одну сторону, ближе к доске, а парты сдвинуть к окнам и поставить теснее, друг на друга, никто из нас больше не испытывал желания ему противоречить. Нам достаточно наглядно объяснили, чем заканчивается неповиновение. «Только стулья. Столы не трогай», - шепот Лины прозвучал прямо возле уха.

Повернувшись спиной к захватчикам, я направилась за очередной партией стульев. Поймав момент, когда между ними и мной окажется еще несколько пленных, волокущих за собой мебель, я быстро запустила руку в карман, где лежал смартфон. Нескольких секунд хватило, чтобы включить экран и прочесть одно новое сообщение. От Паши. Он знал. Возможности ответить у меня уже не было — если бы кто из террористов заметил мои действия, реакция могла оказаться непредсказуемой и непоправимо серьезной. После того, как перестановка мебели была завершена, телефоны и вовсе отобрали, ощупав каждого, чтобы никто и ничего не смог спрятать. К тому моменту нас с Линой уже разделял десяток шагов. Наши глаза встретились, и я сделала было шаг навстречу, но она, удерживая мой взгляд, решительно закачала головой из стороны в сторону и одними губами произнесла: «Стой».

«Пятьдесят один... - произнес один из агрессоров. - Не нравится мне это. Неровно  получается. Один из вас лишний. Могло быть и двое, но кое-кто выбыл раньше положенного...». Он ухмыльнулся. А потом подошел к Лине, и неожиданно приобнял девушку, положив свою толстую ладонь на ее хрупкую талию. Она замерла, не рискуя пошевелиться даже пальцем. «Боишься меня?» - Мужчина заглянул Лине в лицо, но она продолжала смотреть прямо перед собой, сквозь него. Мои пальцы дрожали, а в голове крутилось только одно слово - «пожалуйста».

Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, отойди от нее. Отпусти, пожалуйста.

«А ты красивая. - Грубые пальцы переместились на мягкую женскую шею. - Послушная девочка-ангелок прилежных родителей, не знающая нужды и столь бережно оберегаемая от трудностей, так? Детство, школа, институт с отличием — все, как у людей. Или, наоборот, опытная стерва, давно привыкшая идти по головам?» Мужчина резко дернул ее назад за подбородок. «Дрожишь? Что, не привыкла к такому обращению? Не бойся — теперь уже он гладил подругу по щеке, - не придется. Тебе не придется привыкать...»

То, что произошло дальше, заняло всего одно короткое мгновение. В мужской безжалостной кисти заблестел длинный нож, и он, оттолкнув девушку к стене, с силой воткнул лезвие прямо ей в живот. Кажется, я что-то кричала... Я видела, как Лина с остекленевшими глазами тихо сползает вниз. Медленно. Белая, как полотно. На лице какое-то застывшее выражение. И только ее нежное голубое платье, которое мы с таким усердием и воодушевлением выбирали, стремительно пропитывается ярко-красным. Я бежала к ней. Я хотела быть рядом, хотела держать Лину за руку и перенять хотя бы часть ее боли на себя. Хотела сказать ей, что она станет лучшей теткой в мире. Что она первая, кроме нас,  родителей, кто возьмет моего ребенка на руки.

Но я не смогла ничего сделать. Они лишили меня даже такой простой возможности находиться возле подруги в последние минуты ее жизни. Я не видела, который из них схватил меня, впившись до боли в мою грудь, а потом с силой отшвырнул в противоположную сторону, к окну, где стояли сдвинутые нами столы. Я ударилась о них и потеряла сознание.

ПАВЕЛ

Здесь были специалисты из службы психологической помощи. Один из них подошел ко мне с намерением начать диалог, но я категорически отказался. Мне не хотелось ни с кем обсуждать свои чувства. Да и что бы он мне сказал, какие дал советы? Успокойтесь, возьмите себя в руки? До тех пор, пока Амалия оставалась там и я не знал, что с ней, все это было бессмысленно. И никакой разговор по душам помочь не способен. Да, мне было плохо, но я вел себя адекватно ситуации, не кричал и не впадал в истерики.  Правда, честно признаться, иногда был близок к этому, и успел своими глазами увидеть не один такой случай. Одна пожилая женщина накинулась на стоящего рядом полицейского с кулаками и криком: «Ну почему вы ничего не делаете? Чего вы ждете?! Спасите же их! Выведите их оттуда! Они же там совсем беспомощны и ждут помощи от ВАС, а вы стоите, курите себе спокойно, и ничего не делаете!..» Я понимал ее. Но также понимал и сотрудника правоохранительных органов, который только отводил взгляд и дежурно призывал всех «сохранять спокойствие».

Нас действительно не посвящали ни в какие планы по освобождению, если таковые на тот момент уже имелись, и не спешили делиться подробностями или свежими новостями о происходящем внутри. Только их озабоченные лица абсолютно не сочетались с фразами типа «В настоящий момент обстановка является достаточно стабильной», «Жизни большинства заложников находятся вне опасности» или «Власти готовятся к проведению переговоров». Особенно меня «повеселила» фраза про «большинство заложников». Это, конечно, замечательно, но как быть с теми, кто остался в меньшинстве? И уж тем более, как узнать, в какой из двух категорий находится человек, чьего возвращения ты ждешь больше всего?

У меня в голове крутился один наш разговор. Однажды, после того, как в соседнем городе какой-то неизвестный в маске открыл огонь по посетителям популярной кофейни, мы с Амалией обмолвились своими мыслями по поводу этой жуткой новости и коснулись темы про смерть. Тогда мне врезались в память ее слова о том, что даже сам факт смерти не так страшен, как умирание в одиночестве. «Когда ты лежишь, вконец обессилев, и внутри тебя только боль и холод, а рядом нет никого из тех, кому ты был дорог или кого любил. Ты просто молча и обреченно уходишь в небытие. Без поддержки, без сочувствия. Хотя бы какого-то минимального участия. Разве не это самое ужасное?» И кто бы мог тогда подумать, что пройдет совсем немного времени, прежде чем угроза оказаться в подобном положении станет куда более реальной.

Оставалось только надеяться, что непоправимое все же не произойдет.

АМАЛИЯ

Почему так случается в нашем мире? Человек живет, радуется жизни, надеется, строит планы... А потом в одно мгновение оказывается лишним. У меня никогда не было сестры, но к Лине я относилась, как к родной. И теперь эти существа, которых язык не поворачивается назвать людьми, так жестоко убили ее. А кто давал им такое право? Для кого она лишняя? Лина была в разы добрее, отзывчивее, внимательнее, дружелюбнее, заботливее и светлее... В разы любимее окружающими, чем они все! Но бездушные твари с оружием в руках возомнили себя богами, и теперь все решали за нас.

Очнувшись, я обнаружила себя явно не на том месте, где должна была оказаться после падения, а в глубине зала, вместе с остальными заложниками. Получается, кто-то оттащил меня туда. А может, отпинал или отнес. Сомневаюсь, что это были террористы. Моя голова лежала на чьих-то коленях, и я повернулась, чтобы рассмотреть этого человека. Мужчина лет сорока пяти сидел, опираясь спиной о стену. Взгляд его был обращен в потолок. Почувствовав шевеление с моей стороны, он опустил глаза, положил ладонь мне на лоб и чуть слышно заговорил:

- Ну вот Вы и очнулись. Только тише. Не делайте резких движений и, ради Бога, не вздумайте больше кричать. Это нервирует их. Просто лежите. Сильно болит?

Я едва заметно кивнула в знак согласия. Вместе с сознанием и способностью двигаться возвращались чувства и неизбежно росла физическая боль. Во рту ощущался металлический привкус, к горлу подкатывала тошнота. Ребра с левой стороны пульсировали, а плечом было тяжело шевелить. Дотронувшись рукой до головы, я почувствовала в волосах влажность. На пальцах остались следы крови.
Я положил в карман Вашего платья таблетку сильного обезболивающего. Если почувствуете в себе силы встать и дойти до воды, выпейте. Это, конечно, Вас не вылечит, но легче станет, а мало ли сколько нам с Вами тут еще предстоит сидеть.
 
Они разрешили ходить в туалет — строго по одному и только с вооруженным сопровождением. Учитывая тот факт, что совсем недавно эти люди хладнокровно убили несколько человек и, судя по всему, вряд ли собирались сохранить здоровье всем остальным, это выглядело слишком великодушно с их стороны. Неужто захватчиков беспокоили физиологические потребности будущих жертв? Мне казалось, что стоит только выйти отсюда, как назад уже не вернешься. Но разве если я останусь молча и недвижимо лежать здесь, это гарантирует мне какую-то безопасность? Нет. А вместе с риском появлялась возможность хотя бы умыться и прополоскать рот, да и таблетка была бы не лишней...

- Спасибо, - отстраненно прошептала я, попытавшись поднять голову.

- Можно было бы и так прожевать, но она слишком горькая, вряд ли сможете. Я всегда ношу их с собой — это единственные, которые заметно помогают...

Наконец, я села. Перед глазами плыл туман. Я даже не сразу осознала, что от моих собственных слез. Они текли без остановки, и я молча глотала их, не издавая ни единого звука. Да, полученная травма тоже играла свою роль — но душевная боль оказалась все же острее.

Тела Лины в комнате уже не было. На стене остался кровавый след. Темно-красная дорожка начиналась от места убийства и вела к окну, откуда они выбросили ее труп в качестве устрашения и демонстрации серьезности своих намерений. А может, и просто так. Через несколько минут после этого, как я узнала позже, туда отправились и наши мобильные телефоны, предварительно выборочно просмотренные захватчиками. Не могу сказать, с какой целью они это делали. Наверное, проверяли, успели ли мы с кем-то связаться, или получали удовольствие, видя пропущенные звонки и читая смс от родных и близких, которые уже знали о случившемся. Впрочем, с моим смартфоном им это вряд ли не удалось — доступ к экрану был заблокирован восьмизначным цифровым паролем.

Настенные часы показывали 10:35. Я никогда не любила смотреть на остановившиеся стрелки часов. Мне чудилось в них что-то зловещее, но на самом деле причина чаще всего заключалась лишь в необходимости заменить батарейку. Паша бы мигом это исправил, стоило только попросить... Паша. Как же мне не хватало сейчас его присутствия. Его поддержки, доброты и заботы. Той внутренней силы и душевной теплоты, которые я ощущала, будучи рядом с ним. Вот бы хоть на минуточку снова оказаться в этих уверенных, крепких объятиях! Вдыхать аромат мужского парфюма, ставший таким привычным и родным, и ни о чем не думать...

И все же я испытывала огромную благодарность к судьбе оттого, что его здесь не было. Господи, как же хорошо, что он не успел. Что именно сегодня на тот склад понадобился знающий сотрудник. Только жаль, что я слишком многое не успела ему сказать... Как он был мне дорог, и как я была с ним счастлива. В двух словах не опишешь. Сердце буквально разрывалось на части. Еще вчера я признавалась Паше в любви, но сегодня мне казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. А значит, я говорила о своих чувствах слишком редко.

Я задавалась вопросом, чем в настоящую минуту заняты мои родители. Слышали ли уже о происшествии? Понимают ли, что могут никогда больше не увидеть свою дочь живой? И какова их реакция на эту мрачную новость — по-прежнему ли им все равно, или в сердцах все-таки появилась тоска и тревога? Если бы я только знала, что мама или папа сидят сейчас перед экраном телевизора в ожидании новых сведений о случившемся, переживают и не перестают надеяться на наше скорое спасение, как знать — возможно, сковывающая  внутренности жгучая тоска стала бы хоть чуточку поменьше.

Мои мысли были прерваны, когда я увидела, как женщина лет тридцати пяти-сорока робко подняла руку, и, после словесного разрешения захватчика, встала на ноги и вышла в коридор, подгоняемая сзади дулом пистолета. Я помнила ее — она зашла в аудиторию одной из последних. На приколотом к груди бейджике значилось «Виктор и Ко. Светлана, менеджер по развитию». Женщина была одета в строгий брючный костюм приглушенного серого цвета, но непослушные огненно-рыжие волосы явно выделяли ее из толпы. Я не отрывала взгляда от выхода, сомневаясь, что увижу эту заложницу снова, но надеясь на обратное, и пыталась представить, как складывалась ее жизнь до подачи заявки на участие. Чем она жила, о чем мечтала, каких успехов успела достичь? Может быть, прошло бы совсем немного времени, и уже ее именем назвали бы новую торговую фирму? Или, наоборот, она давно подумывала бросить карьеру, чтобы посвятить свое время семье и в особенности маленькому ребенку, который ждал ее сейчас дома, смотря добрые и поучительные мультфильмы и ни о чем не подозревая?

Она вернулась минут через десять и молча села на прежнее место. Я выдохнула с долей успокоения. У этой женщины еще оставались шансы вернуться к задуманному, каким бы оно ни было. А нам, похоже, и вправду позволялось выходить.

Через какое-то время я тоже решилась на эту вылазку. Оказавшись в коридоре, мне стало настолько не по себе, что я чуть было не ринулась обратно или, тем хуже, к лестнице, как тот парень, когда нас выводили из актового зала. Мы не знали о том, что происходило за стенами кабинета, выбранного для нас в качестве тюремной камеры, и этажами ниже, но, вне всяческих сомнений, ничего хорошего не было и там. Я увидела труп, сделав от двери всего пару шагов. У нее тоже были длинные светлые волосы. Девушка лежала в такой мирной, естественной позе, будто всего лишь спала, но на ее теле уже расползались багровые с фиолетовым оттенком пятна, а шея сплошь была сине-лиловой. Едва сдерживаясь от подступающих к горлу позывов, я, с дрожью в коленях, продолжила путь к туалету. Кажется, ответ был получен. Мы справедливо полагали, что прогулка по нужде принесет хотя бы физиологическое облегчение — вот только психологически становилось еще страшнее.

Террорист, продолжая держать в руке пистолет, остался снаружи, а я вошла и заперлась в кабинке. Хотя это было излишне в том плане, что ни тонкая дверца, ни самый обыкновенный шпингалет не могли стать надежной защитой от пули или грубой мужской силы. Меня вырвало, после чего, наконец, тошнота слегка притупилась. Подождав пару минут, я вышла к раковине, на пустой желудок проглотила ту таблетку, запив большим глотком воды, и закашлялась. Я смотрела на себя в широкое зеркало, расположенное над раковиной. Воспаленные и распухшие от слез глаза, бледное, будто посыпанное пылью лицо в следах от потекшей туши, простирающийся от левого виска до скулы яркий набухший синяк и растрепанные волосы, местами слипшиеся от крови. Что с нами сделала последняя пара часов?.. Думать об этом было мучительно и тошно. А ведь мы совершенно не знали о том, что будет дальше, и сколько еще леденящих минут каждому предстоит пережить.

Но самым ужасающим было не это, а то, что кому-то уже не суждено пережить ничего. И в число последних входила моя самая близкая подруга. Ее убили, ударив ножом в тело, а мне казалось, что одновременно с этим они вогнали нож и в мою душу.

Я осторожно умылась прохладной водой, частично оттерев с лица косметику и все-таки умудрившись болезненно проехаться по полученной гематоме, и сделала еще пару глотков. После чего повернулась и обреченно пошла назад под прицелом все того же боевика с оружием, у которого был откровенно скучающий вид.

Вернувшись, я прошла на свободное место у стены рядом с тем же мужчиной, который ранее проявил ко мне свое участие, и села, так же слегка оперевшись на нее. Некоторое время мы молчали, глядя прямо перед собой.

- А что у Вас болит? - не переводя глаз в его сторону, тихо спросила я.

- Спина. Семь лет назад я попал в серьезную автокатастрофу. Три операции, сложная реабилитация, частичный паралич. Восстановление было долгим и по ощущениям порой весьма неприятным, но у меня все же получилось стать на ноги. А вот боль так и не прошла. Иногда вроде бы нормально, но бывает скрючит так, что без таблетки не обойтись.

- Мне жаль...

- Нам всем здесь жаль. - Он едва заметно коснулся моей руки. - Мне нужно рассказать Вам одну вещь. Та девушка... Вы уже не слышали этого, но последнее, что ей удалось произнести: «Она должна жить. Помогите ей». И я думаю, что она имела в виду именно Вас. В общем, сидите тихо и просто постарайтесь выжить.