Отметки судьбы. 19 апреля 2016. Часть третья

ПАВЕЛ

Ожидание становилось тяжелее с каждой минутой. Я смотрел с расстояния на ставшее сейчас зловещим здание «Дома подарков» так пристально, словно пытался загипнотизировать стены, чтобы они исчезли вместе с вооруженными незваными гостями, оставив только мирных людей в целости и сохранности. Здесь мы с ней познакомились. Здесь первый раз провели вечер за кружкой чая и душевной беседой, и в тот миг я понимал, что окончательно влюбляюсь в эту девушку. Я вспоминал, как встречал ее у входа. Как целовались, случайно сталкиваясь в коридоре. И теперь это же здание скрывало ее от меня. Пыталось отобрать.

С наступлением заката на улице становилось пасмурно и холодно. Несмотря на это, многие из собравшихся продолжали оставаться на местах. Мы по-прежнему хотели быть рядом. Как можно ближе к тем, кто оставался внутри. Полицейские пытались уговорить толпу разойтись и отправиться по домам, объясняя, что до утра ситуация вряд ли претерпит значительные перемены, но наш состав оставался практически неизменным. Кто-то пустил слух о готовящемся штурме. Похоже, переговоры затянулись, а может, вообще не удались.

В какой-то момент на территорию за оцеплением подъехали большие белые автобусы, похожие на те, что отправлялись обычно с местного автовокзала по пригородным маршрутам. Их было несколько штук, и они предназначались для нас с тем объяснением, что в них все же теплее, чем на открытом воздухе. Я сел на переднее сидение ближе к тому окну, откуда виднелся "Дом". Солнце зашло, и уже порядком стемнело. В окнах верхнего этажа горел свет, а некоторые из них были разбиты. Сгорбившаяся седоволосая женщина вошла в салон и протянула мне одноразовый пластиковый стаканчик с чаем. Во второй руке она держала пакет с печеньем. Поблагодарив, я взял горячий напиток, но от еды решительно отказался. Желудок как в узел скрутило. Как я мог есть, зная, что там, за этими окнами, возможно, умирает человек, без которого своей жизни я уже не представлял? Или плачет и ждет помощи, а я сижу здесь и флегматично жую печенье. Может и глупо, но такая картина представлялась мне неправильной и даже какой-то предательской.

Если что-то пойдет не так, я приеду и выкраду тебя отсюда.

Ты доверилась мне, и в самый ответственный момент я тебя подвел.

Чай показался мне совершенно безвкусным, а машинально отхлебнув слишком большой глоток, я неприятно обжег слизистую.

- Кто у Вас там, девушка? – спросила женщина, присев на пустующее кресло рядом со мной и указав в сторону «Дома».

Я кивнул, уставившись взглядом в стакан, который держал обеими руками.

Пару минут она сочувственно молчала, потом положила свою руку мне на плечо.

- Любите ее? Вижу, что любите. Держитесь. Надежда только у нас и остается. Вы верите в Бога? Помолитесь за них. Господь слышит всех, и произносимые нами от души слова молитвы помогают тем, кого прячут эти стены, сохранить выдержку и не сломаться, стоически принимая выпавшее на их долю варварское испытание.

Я наконец отвел глаза от стакана и теперь вопросительно смотрел на нее.

- Тогда скажите мне, ради чего. Почему Бог, которого все считают таким мудрым, милосердным и всепрощающим, допускает такую странную несправедливость? Неужели все они, в его глазах, являются настолько порочными и грешными, что их надо сживать со свету подобным образом? В этом вы видите суть божьей помощи и небесного гуманизма?

- Бог? - Женщина сокрушенно покачала головой. - Милый мой, ты в корне путаешь понятия. Бог тут совершенно не при чем. На каком основании ты определил, что это божественное деяние? Посмотри внимательнее. Виноваты люди, в жизни которых, напротив, не осталось ничего святого. Именно их сознание порой рождает настолько дикие и жестокие планы. Это у них что-то щелкает в мозгу, после чего они идут насиловать, резать или стрелять.

Она развела руками в стороны и продолжила, словно прочитав мои мысли.

- У меня там сын. Младший. Старший не приехал. Он дома, с женой и ребенком, а я ни к ним идти не могу, ни к себе в пустую квартиру. Я здесь должна быть. Смотрю на горящие окна и как будто чувствую себя к нему ближе. Вдруг и он почувствует?

Теперь уже была моя очередь протянуть ей руку в качестве поддержки. Мы еще немного посидели молча, после чего она снова вышла на улицу. Я так и не узнал, удалось ли ей увидеть своего сына живым и невредимым.

АМАЛИЯ

Мы быстро усвоили, что террористы не переносили громких звуков. Стоило раздаться любому крику, стону или стуку, как в ход сразу пускали стрельбу, пинки и удары. В первые часы пара заложников пытались обратиться к боевикам с каким-то робким и безобидным вопросом, но потепели явную неудачу. Для одного из них она закончилась сломанным носом, для второго — ушибами и вывихнутой лодыжкой. Переговариваться между собой мы могли разве что еле слышным шепотом. Но в основном все предпочитали обойтись и без этого.

Кроме Лины среди оставшихся здесь заложников лично я не знала никого. Некоторые из них были известны мне заочно, о других же я и вовсе не слышала и видела первый раз в жизни. Сегодняшним вечером я думала, что так или иначе мне удастся познакомиться со всеми, но теперь мы смотрели друг на друга молча и с опаской. В моменты вымученной тишины каждый думал о своем. О чем-то сожалел, что-то вспоминал, скучал по кому-то. Теперь уже не было среди нас того, кто не понимал бы, в какой ситуации находился и чем это могло закончиться. А иногда мысли пропадали вообще. Пустота. Как в вакууме. Жаль только, что такие периоды длились не постоянно.

Террористы с какой-то негласно установленной периодичностью следили за тем, чтобы мы оставались полноценными участниками задуманного ими действа, а не превращались в отстраненных зрителей, погруженных внутрь себя. Когда один из них, в звенящей тишине неожиданно сделал несколько выстрелов в потолок, после чего сверху посыпалась строительная пыль и штукатурка, так или иначе отреагировали все. С окружавших меня лиц не сходило выражение неподдельного ужаса и я вряд ли была тому исключением. Кто-то невольно вскрикнул, иные резко дернулись или вжались в стену, а несколько человек молниеносно закрыли голову руками. Сердце отстукивало свой ритм настолько быстро, что я начала задыхаться и съехала по стене вниз, оставшись лежать на правом боку. Уткнувшись щекой в холодный паркет, я пыталась сделать нормальный вдох и наконец почувствовала, что кислород проникает в легкие в достаточном количестве.

Однако, для одного из нас испуг оказался в прямом смысле смертельным. Когда я вернулась в прежнее положение, эта женщина сидела, судорожно хватая ртом воздух, а из ее груди раздавались натужные хрипы. Парень, оказавшийся рядом, поддерживал заложницу за плечи и одновременно что-то шептал ей. Но та никак не реагировала. Я отвернулась и заткнула пальцами уши, только все равно продолжала слышать эти леденящие, как из культового зарубежного ужастика, звуки в своей голове. А когда снова посмотрела в ее сторону, надеясь на благоприятный исход, то увидела, как бережно, словно обращаясь с особо хрупкой и бьющейся материей, мужские руки укладывают на пол отяжелевшее, бездыханное тело. Еще одна несвоевременно наступившая смерть. Еще одна несправедливо загубленная жизнь.

***

Время шло. Иногда мне казалось, что быстро, а иногда — слишком медленно. Восприятие оного менялось в зависимости от того, чего именно ждать и стоит ли это делать вообще. Когда разум занимали мысли о вероятности нашего спасения, минуты становились безгранично долгими, но если оценивать переходы захватчиков от бездействия и бесед между собой до выдачи свежей порции устрашения или новой казни — последние были катастрофически скоростными.

Он смотрел на нас слишком внимательно, поочередно нацеливая на каждого пистолет. Этот человек явно оценивал реакцию. Мы не знали, по какому принципу он выбирал —  искал самого запуганного кандидата или, напротив, выделяющегося деланным равнодушием.  Я была уверена лишь в одном — оружие будет использовано по прямому назначению. В те секунды, что пистолет был направлен на меня, острее всего я чувствовала обреченность. Я знала, что шансы остаться в живых не слишком высоки, но когда ты понимаешь, что можешь умереть всего через несколько секунд, это совсем другое. Террористы хотели сломать нас психологически, и им это удавалось.

Когда рука боевика задержалась на одной точке дольше других, худая черноволосая девушка открыла рот в немом ужасе и слегка закачала головой. Мужчина утвердительно кивнул и, не давая больше времени опомнится, выстрелил. Но за какую-то долю секунды произошло нечто неожиданное. Парень, сидевший справа, вдруг резко кинулся в предполагаемом направлении дула. Я думала, что сидящие здесь в первую очередь переживают о сохранении своей собственной жизни, и была поражена его намерением защитить собой совершенно незнакомую девушку. Что это — мужество, жертвенность или банальная усталость и желание скорее обрести вечный покой? Пуля попала заложнику в левый бок. Он скорчился на полу от боли, схватившись руками за рану, но не издав ни единого звука. Стояла тишина. Та девушка, отодвинувшись в сторону, молча сидела, прижав колени к груди. Она даже не посмотрела на человека, который теперь вместе с кровью терял жизненные силы. Он спас ее от выстрела, а она отвернулась от него, не сказав даже обыкновенного «спасибо». Большего в таких условиях было и не нужно. Может быть, я и сама уже начинала лишаться рассудка, но впервые за вечер испытывала потрясение не только от действий террористов, но и от реакции пленных. Конечно, можно было списать все на шоковое состояние, но в тот момент я не считала это достаточным оправданием. Перед лицом смерти все мы показывали свое истинное лицо. В ком-то проявлялись смирение, участливость или благородство, а кто-то терял простые человеческие качества. И мой разум отказывался понимать последних.

Никогда раньше я не видела столько крови, сколько в этот день. И сейчас она снова была перед глазами. Раньше при виде подобной картины я бы, наверное, тут же грохнулась в обморок, но теперь не имела такого права. Подобравшись к тому парню, я осторожно повернула его голову набок, обняла за плечо и стала гладить по побледневшему лицу. «Все будет хорошо», - словно на автомате, вполголоса проговорила я, хотя сама в это уже не верила. Я не знала, что могу для него сделать, мне даже нечем было перевязать рану, но должна была сделать хоть что-нибудь. Поддержать. Сказать, что он не один. Вдруг он схватился за меня своей рукой, прошептав еле слышное «спасибо». В тот миг мне очень хотелось, чтобы это слово оказалось для него не последним. И я крепко держала его ладонь, пытаясь не обращать внимания на то, что и моя теперь вся была в крови.

Все будет хорошо. Столь популярная в мире фраза... Которая на деле нередко несет в себе самый настоящий обман, о чем человек, произносящий ее вслух, обычно догадывается. Но именно эти слова порой так нужно от кого-то услышать. Всего три коротких слова, чтобы утешить страдающего, поддержать одинокого, успокоить напуганного, вселить надежду в отчаявшегося или придать силы раненому. Ведь каждому из нас, в каком бы положении мы не находились, очень хочется в них верить.

Террористы снова не обращали на нас видимого внимания. Но как знать, может, они уже решили, кто станет очередной жертвой. И теперь выжидали время, чтобы мы впитали в себя этот ужас, прежде чем показать следующий.