Отметки судьбы. 20 апреля 2016. Часть вторая

АМАЛИЯ

Больно было даже дышать… Разве что болезненная пульсация в голове несколько стихла (или мне так казалось в сравнении с остальным телом?), но чувствовалось нарастающее головокружение. Я лежала, свернувшись калачиком на боку с закрытыми глазами, и периодически впадала в беспамятство. Во рту пересохло и снова сильно хотелось пить, но идти я уже не могла. На улице заметно похолодало – из-за распахнутых настежь окон продолжала остывать и температура в помещении. Тело начинала бить мелкая дрожь. От холода. От страха. От физических повреждений и психологического истощения. Трудно сказать, что из этого преобладало, но наверное, все же соматические травмы.

В какой-то миг я ощутила на себе мягкую и теплую материю. Я открыла глаза, но свет показался  слишком резким, а стены аудитории плясали передо мной безумный вальс, так что несколько минут было совершенно невозможно сосредоточить взгляд. Только потом я разглядела, что лежу накрытая темным мужским пиджаком. Он действительно еще хранил тепло своего обладателя. У меня дико замерзли ноги – пальцы с трудом шевелились — и я стала тихо стаскивать его вниз, чтобы укрыть их. Движения давались нелегко, поврежденные мышцы словно задеревенели и отказывались слушаться, а любая попытка их напрячь вызывала лишь очередной взрыв боли. Вдруг я поняла, что пиджак вернулся на место, а в ногах происходило непонятное движение. Как оказалось, один из заложников-парней стягивал с себя свои носки и надевал их мне поверх тонких рваных колготок. Он был в светлой рубашке с короткими рукавами. Может быть, пиджак тоже ему принадлежал? На глаза снова навернулись слезы, хотя я думала, что их уже не осталось. Заметив мой взгляд, парень едва заметно кивнул мне и приложил свой палец к губам, напоминая, что нужно молчать. Я протянула к нему руку, и он пожал ее в ответ. После чего отполз на свободное место у стены.

В тот миг какой-то части моей души действительно стало теплее. Но согреться физически удалось совсем ненадолго.

***

Почему я до сих пор в сознании? Что это, заключительное испытание моей психики перед попаданием в загробный мир? Боже... Хватит! Пожалуйста, хватит...

Вместе с физическими муками в тот момент я испытывала такое отчаяние и ужас, которое еще вчера не могла себе даже представить. Периодически мой разум отказывался работать, и я впадала в забытье, но потом наступали проблески и рассудок отчасти возвращался, принося с собой очередную порцию тяжелых мыслей и ощущений.

Я давно потеряла счет времени. Сквозь туман и непрекращающийся монотонный гул в голову пробирались чьи-то голоса. Сначала чисто мужские, но потом заговорила и женщина. Я не могла разобрать слова, а может, мой мозг просто отказывался воспринимать их. Казалось, голова вот-вот расколется на части. Судя по голосам, люди были совсем рядом. Они что-то искали. Внезапно мне удалось понять смысл их разговора.

- У меня труп, девушка около тридцати.

- Мужчина! Мужчина, очнитесь! Вы слышите меня?

- Подождите... Пульс есть! Забирайте его!

- О, черт! Что они с ней сделали?

- Лучше не задавайся подобными вопросами, иначе спать не будешь. Идем.

- Думаете, кто-то из них еще может быть жив?

- Все, больше никого. Идем.

Как это никого? А я?

Как же я? Мне хотелось кричать. Топать. Стонать. Плакать. Бить кулаками или локтями об пол. Издать хоть какой-то звук. Чтобы внешний мир понял, что я еще здесь. Что хоть я больше не властвую над своим телом, но душа-то еще жива! И ей плохо, страшно и одиноко. И все же шаги постепенно удалялись, а с ними уходила и моя последняя призрачная надежда. Все кончено. Меня зачислили в категорию трупов.

Лина, милая, забери меня... Пожалуйста... Ведь ты уже там. Тебе ведь уже не больно, правда? Возьми меня с собой, Линочка...

Никогда до этого дня мне не хотелось умереть. Ни разу в жизни. Но и так плохо мне никогда еще не было. И в тот момент я просто хотела, чтобы все это наконец закончилось. Чтобы ничего больше не чувствовать. Н-и-ч-е-г-о.

Боль постепенно вытеснялась холодом. Он пронизывал насквозь, словно я оказалась запертой в большой морозильной камере. С каждым сделанным вдохом внутри меня  становилось еще холоднее, и я старалась втягивать воздух маленькими осторожными порциями, боясь превратиться в льдышку. Но внутри все замерзало, и скованной студеным обручем грудной клетке проводить кислород к легким становилось слишком трудно.

О чем думает человек, находясь на грани жизни и смерти, зная о приближающемся конце? Нет на этот вопрос универсального ответа. Каждый вспоминает что-то свое. Прокручивает в голове значимые события, сожалеет о том, что не успел сделать, переживает о родных и близких… Не зря говорят, что в такие моменты вся жизнь пролетает перед глазами. В моей голове мелькали счастливые картинки из детства, в которых я еще верила, что родители любят меня; начальник, подписывающий приказ о моем зачислении в штат «Дома подарков» с пожеланием успешно влиться в их дружный коллектив; школьная экскурсия в штольни, которую я ждала с таким нетерпением и воображала, что там живут сказочные гномики; выпускной вечер в университете, где мы танцевали и хохотали до упаду, размахивая заветными синими и красными корочками... Лина, медленно сползающая по стене с ножом в животе и обескровленным лицом.

И чашки. Прозрачные, с зелеными цветками. Откуда они? Чьи-то теплые ладони, укутывающие меня в плед. Вдруг почудилось, что я услышала вдали чей-то голос. Он звал меня по имени, просил откликнуться и хотел сказать мне что-то важное. Но я не понимала слов. Этот голос… Он становился все ближе. И я знала, что раньше где-то уже его слышала.

Пожалуйста, говори со мной. Не уходи.

Своим громким и в то же время мягким тоном он успокаивал меня, словно луч света, прорвавшийся сквозь слепую темноту. Но тут какая-то невидимая сила резко пронзила мое тело  множеством иголок. Их были сотни. Тысячи... И это было невыносимо. Они впивались в кожу вплоть до костей, ломая их. Протыкая внутренности.

Уберите их! НЕ НАДО! Я не хочу! Не надо... Пожалуйста... Уберите!.. Холодно… Не могу вдохнуть, больно. Чьи-то руки, теплые. Я не одна... Лина?.. Боже... Как больно...».

И тогда я наконец окончательно погрузилась в темноту.

ПАВЕЛ

Мы ждали штурма. К тому моменту все уже понимали, что это был единственный вариант развития событий в сложившихся условиях. Попытки словесного взаимодействия с боевиками и урегулирования ситуации более «мирным» путем успехом явно не увенчались. Иного чуда, в целости и сохранности освободившего бы всех натерпевшихся страха там внутри, также не произошло. Нам оставалось только считать время. Часы. Минуты. Секунды... Мгновения. Ближе к утру мы видели, что что-то происходит, и знали, чем оно обернется. Вопрос заключался лишь в том, насколько опасной для них станет спасательная операция.

Никто больше не спал. Да и спал ли вообще этой ночью? Скорее, это были скоротечные периоды отрешенности и блокировки сознания, когда рассудок нуждался в некоторой перезагрузке, дабы от переживаемых эмоций не повредиться окончательно. Но и они удавались не каждому. Если же говорить обо мне, то после звонка Амалии даже если я закрывал глаза, гнетущее беспокойство не давало мне забыться ни на йоту. Сколько еще она сможет продержаться? Удастся ли мне услышать ее голос снова? Ощутить тепло ее рук на своей шее? Почему-то я думал, что почувствую, если ее жизнь вдруг оборвется. И до сих пор я этого не чувствовал. Но что если безумная надежда и нежелание смириться просто затмевали истинную реакцию моего сердца?

Никогда ранее, кроме как в вечерних теленовостях, мне не приходилось видеть такую массу людей, объединенных общей бедой. Неравнодушных, собравшихся вместе, но в то же время таких одиноких... Теперь же я стал ее полноправным участником. Эмоции, которые мы испытывали, находясь здесь, ложились на душу таким тяжелым грузом, что невольно опускались и плечи. Голова же временами казалась настолько свинцовой, что приходилось придерживать ее руками. Пытаясь избавиться от давящей боли, я сжимал пальцами виски, но от этого лишь острее чувствовал собственную беспомощность против непроходящей внутренней бури и неимоверно жестокой внешней реальности.

«С Богом...» - Сгорбленная старушка, стоящая на земле чуть поодаль, медленно перекрестила воздух напротив себя. Несколько человек последовали ее примеру.

«С Богом» - мысленно повторил я, но остался неподвижным.

Скоро все закончится... Теперь уже действительно скоро.

Дальнейшее действие происходило как в замедленном немом кино. Это была другая реальность. Я стоял, словно оглушенный, видя перед собой лишь серо-голубые очертания. Рядом происходило какое-то движение, сквозь туман доносились чьи-то голоса, а вдалеке грохотали выстрелы, но на тот момент я ничего не воспринимал. Я смотрел в горящие на верхнем этаже окна, практически не моргая... Я ждал, пока жизнь вынесет каждому из нас свой суровый приговор.

Звуки вернулись в тот момент, когда из здания были выведены первые заложники.  Если верить СМИ, это случилось в 7:22. Я же не отрывал пристального взгляда от дверей, и поэтому вопрос, в каком положении находились тогда стрелки часов, волновал меня в последнюю очередь. Измученные, бледные лица с выражением, полным страха и безумия... Они шли быстро, но неуверенно, сбивчиво. Девушка с длинными черными волосами, придерживаемая уверенной рукой сотрудника МЧС, сделав несколько шагов, остановилась и закрыла лицо руками. Ее тело ослабло, она затряслась в рыданиях, и тому пришлось практически на руках отнести бедняжку к машине скорой помощи.

С выходом людей сдерживать толпу стало труднее. Мы продвинулись дальше. Мы стояли намного ближе. Среди тех, кто сейчас выбирался из пережитого ада, глаза стремились отыскать знакомый силуэт. Более пятнадцати часов взаперти. Пятнадцать часов ожидания и страха. Надежды и отчаяния. Боли и борьбы за жизнь. Теперь они возвращались. Нас просили не создавать панику и сохранять дистанцию, дабы не препятствовать работе спецслужб. И не только просили, а требовали и кое-где даже угрожали. Но разве можно остановить тех, кто считал секунды, находясь в мучительном неведении? Тех, чей разум постепенно терял здоровые клетки, вытесняя их болезненной одержимостью, а желание увидеть близкого человека было гораздо сильнее каких-то слов или действий со стороны спецслужб и властей?

Они возвращались. Но не все. Напряжение достигло предела. Люди перестали выходить. Их выносили — те, кто остался, были не в состоянии передвигаться самостоятельно. Кто-то отчетливо понимал, что происходит, но травма или усилившееся головокружение не позволяли держаться на собственных ногах, иные же, будучи без сознания, выглядели так, что их состояние здоровья и прогнозы относительно дальнейшей жизни вызывали нешуточные опасения. Многие из собравшихся и, несмотря на протесты и угрозы, до сих пор не покинувших место ожидания, пребывали на грани истерики. Они, как и я, понимали, что те, рядом с которыми мы так сильно хотели оказаться, по определенным причинам до сих пор находятся внутри.

Где же она? Внезапно все происходящее вокруг стало казаться слишком медленным. Сотрудники скорой помощи, полиция и эти люди в форме и с носилками, периодически мелькающие туда-сюда... Почему они до сих пор не помогли ей выбраться из этого проклятого «Дома»? Что так долго? Какого черта они не торопятся? И вместе с тем в  голове неизбежно продолжал звучать вопрос о том, почему Амалия сама не вышла с первой волной освобожденных.

Ответ был очевиден — она не смогла этого сделать. Физически не смогла. И тогда, подгадав, насколько было возможно, подходящий момент, я бросился внутрь мимо всей этой массы, которая теперь явилась для меня и Амалии не помощником, а преградой. Я слышал выстрел — мне ли он был предназначен, я не знаю. Так или иначе, никто меня не остановил, хотя подключить силу и пару раз пустить в ход кулаки все же пришлось.

Я бежал по коридору, миновав пустой пропускной пункт и не переставая выкрикивать ее имя. Местом, куда я так торопился и где надеялся ее увидеть, был актовый зал. Ворвавшись туда, я в растерянности оглядывался по сторонам. Опрокинутые, поломанные стулья, разбитые лампы, осколки стекла, затоптанные бумаги и посыпавшаяся штукатурка... Кровь. Мертвые тела. В каждом из них я боялся увидеть родные черты, но, к своему облегчению, не находил. Продолжив поиски, я заглядывал по очереди во все кабинеты, обнаруживал все новые свидетельства произошедшего и от увиденного меня пробирала дрожь, а волосы на теле вставали дыбом.

Я срывал голос до хрипоты, а она все не откликалась. Там ли я ищу? Может, не стоило срываться с места? Что, если я зову Амалию здесь, и в этот же самый момент ее сажают в машину скорой помощи? Влетев с подобными мыслями в очередную открытую дверь, я поскользнулся и еле удержался на ногах, ухватившись за массивную ножку опрокинутого стола. Мои ботинки оставили заметный смазанный след в разлившейся на полу вязкой багровой луже. Здесь было сыро и холодно, а в нос ударял неприятный металлический запах. Возле груды стульев лежал труп мужчины с посиневшим лицом, а в полутемном углу комнаты виднелись ноги женщины, остальной силуэт которой был скрыт от меня грудой офисной мебели. Не более чем через две секунды я преодолел разделявшее нас расстояние.

Я увидел ее. И внутри будто что-то оборвалось. Амалия лежала вся в пыли, в какой-то неестественной позе, не подавая ни малейших признаков жизни. Половина лица была бледной как пергамент, а большую часть лба и левую скулу покрывали кроваво-синие надувшиеся следы от серьезных ушибов, под глазами расползлись темные круги. Руки были сплошь в синяках и кровоподтеках, некоторые из которых напоминали по форме следы от чьих-то цепких пальцев, а на миниатюрных ладонях остались кровяные разводы. Впрочем,  брызги и пятна крови покрывали все тело, а о жестоких отметинах, скрытых под одеждой, я  тогда мог только догадываться... Тот, кто сотворил такое с хрупкой, ни в чем не повинной девушкой, был, без сомнения, настоящим чудовищем. Она лежала посреди царящего холода в одном тоненьком платье. На избитых ногах были надеты чужие носки. Сердце рвалось на части. И мне казалось, что Амалия больше не дышит.

Амалия, Господи, что они с тобой сделали?! Маленькая моя...

Почему это происходит снова? Я что, проклят? Те, кого я больше всего в этой жизни любил, уходят от меня навсегда... Почему они уходят так рано?

Я дотронулся до ее руки и вздрогнул, почувствовав, какой та была холодной. Взял ее лицо в свои ладони и поцеловал в застывшие губы. Вдохнул запах любимых волос и увидел рану на голове. Попытался нащупать пульс на сонной артерии. И, сам того не ожидая, почувствовал едва уловимый удар. Жизнь еще была в ней. Я не мог оценить степень внутренних повреждений, но и не нужно было становиться специалистом, чтобы понять – все более чем серьезно. Я знал, что времени катастрофически мало, поэтому должен был забрать ее оттуда, не дожидаясь помощи спасателей, спины которых которых мельком видел этажом ниже. Она могла умереть в любую минуту. Даже секунду. Я рывком снял с себя куртку, чтобы укрыть ее, после чего аккуратно стал поднимать на руки. Я пытался делать это настолько бережно, словно обращался с самым дорогим и в то же время очень ломким сокровищем, способным рассыпаться на мельчайшие кусочки лишь от одного только прикосновения. Боялся причинить ей боль или вовсе добить ее.

Потерпи, родная. Все кончилось, все... Пойдем отсюда. Там, внизу, есть врачи, они помогут. Скоро тебе станет легче...

Я действительно на это надеялся.

Когда Амалия оказалась у меня на руках, я ощутил участок влажной и теплой ткани. Тогда тогда моим глазам открылась еще одна леденящая душу травма, не замеченная на первый взгляд. Тонкая алая струйка текла из-под платья по внутренней стороне бедер. И источник такого кровотечения мог быть только один.

Амалия...

Голос отказывался подчиняться. У меня не получилось договорить.
 
Только не уходи. Прошу тебя. Просто не уходи.

Я подумал об изнасиловании.

За что?!

Если бы я только мог добраться до этих уродов раньше спецназа... Ох и заставил бы  тварей помучиться. Я желал им всем смерти, но отнюдь не такой быстрой и легкой, как от огнестрельного оружия. Будь моя воля, они бы умирали медленно и мучительно.

Я вынес ее на улицу. Фотография того момента потом появится в нескольких  новостных интернет-ресурсах, но мне в момент ослепляющей вспышки дико хотелось вцепиться в глотку репортера. Люди переживали здесь нечеловеческий ужас, стонали, плакали, сходили с ума, а он стоял и фотографировал. Из последних сил раненые боролись за эту жизнь, а он просто наблюдал и выполнял обыденную работу. Тот день принес многим из нас невыносимую боль, а ему обеспечил солидный гонорар.

К счастью, также быстро нас заметили и медики. Однако, в первые секунды им пришлось столкнуться с некоторыми трудностями. Я пребывал в состоянии шокового оцепенения, руки будто одеревенели, и я не сразу смог разжать их. Или не понимал, что их надо разжать. Я стоял точно вкопанный, всматриваясь в безжизненное лицо девушки, которую любил. А после молча и недвижимо наблюдал за тем, как врачи забирают самое дорогое, что было в моей жизни, укладывают на носилки, и, производя на ходу какие-то манипуляции, уносят в машину скорой помощи. Только тогда я снова очнулся и почувствовал новый прилив паники от того, что они отнимают Амалию навсегда, и я больше никогда ее не увижу. Мне не дали поехать вместе с ней. Якобы в салоне не хватит места, или я буду мешать... Я вырывался и кричал ее имя, но кто-то удерживал меня, пока их силуэты не скрылись за белыми дверцами и пока машина, включив сирену, не тронулась с места.

Когда они уехали, мои силы оказались на исходе. Внезапно почувствовав себя в плену усталости и опустошения, я рухнул на колени, до крови разбив их об асфальт, и схватился руками за голову.

Чья-то рука мягко легла на мое плечо.

- Соберись. Еще рано сдаваться или расслабляться. Ты же хочешь убедиться, что она в надежных руках? Что она выживет?

Подняв голову, я увидел перед собой сгорбившегося пожилого мужчину. На вид ему было за шестьдесят. Его лицо и ладони покрывала густая сеть морщин, волосы приобрели сплошь пепельный оттенок, а держаться на ногах помогала трость, но взгляд оставался твердым и решительным.

- Идем со мной. - Он кивнул в сторону припаркованной неподалеку синей иномарки. - Нам ехать нужно.

С трудом я заставил себя подняться. Оказалось, что этот человек знает, в какую больницу скорая должна была везти самых тяжелых пациентов.

Потому что минутой ранее они забрали туда его дочь.

Мы молча ехали с ним вместе на пассажирском сидении, а за рулем сидела молодая женщина в массивных солнечных очках. Как ехали, по какой дороге – я ничего не видел. Все было, как в тумане. Помню, что сидел и молился. Думал. Вспоминал. Боялся, что она умрет, а меня рядом нет. Отгонял от себя эти мысли, как мог.