Отметки судьбы. 21 апреля 2016

ПАВЕЛ

- Живи, маленькая... Пожалуйста. Мы без тебя не справимся. Я не смогу. Ты же не оставишь меня одного, правда? Ты должна жить, Амалия...

Меня пустили всего на десять минут. Сегодня она выглядела уже по-другому. Волосы снова стали пушистыми и аккуратно лежали на подушке. Санитарки отмыли с нее следы крови и переодели в светло-голубую больничную сорочку, на фоне которой кожа становилась еще бледнее. Синяки же и травмы виделись не менее устрашающими и глубокими, а эмоции, которые я испытывал, глядя на все это, являлись настолько тяжелыми и нестерпимыми, что, казалось, способны выжечь меня изнутри. Вчера Амалия провела на операционном столе более шести часов. И хоть все врачебные манипуляции, по словам старшего хирурга, прошли довольно успешно, ее состояние до сих пор оставалось критическим. Повреждения были множественными, помощь оказана не сразу, и вероятность возникновения тяжелых последствий не уменьшалась. Некоторые вещи, увы, от профессионализма врачей не зависят.

Я сидел на полу возле больничной кровати и держал ее руку в своей, когда один из подключенных приборов неожиданно издал резкий протяжный звук. Практически тут же в палату ворвались врачи. С трудом и не без применения физической силы они выставили меня за дверь. Те минуты показались мне вечностью.

Она должна жить. Кто, если не она?!

Когда угроза миновала, я вышел на крыльцо больницы. Все небо заволокло серыми тучами, дул промозглый ветер, но я не чувствовал холода. А когда пошел дождь, то просто вышел из-под навеса, закрыл глаза и поднял голову к небу, чувствуя, как стекают по лицу крупные холодные капли. Я всегда любил это маленькое природное чудо, которое многие вокруг считают ничем не примечательным или даже неприятным. Своими прозрачными водяными струйками он очищает и успокаивает все вокруг, словно забирая с собой не только пыль дорог и мелкий уличный мусор, но и человеческую боль и разочарование. Дождь приносит с собой облегчение. Обновляет душу.

Я потерял чувство времени. Опомнился, когда кто-то из родственников пациентов, находящихся в той же больнице, мягко увел меня внутрь и предложил поделиться сменной одеждой. Последнее, однако, было уже лишним.

Отказался я и от успокаивающего укола, в очередной раз предложенного медсестрой реанимационного отделения. Я догадывался, что от него могу провалиться в долгий сон, и считал, что не имею право отдыхать, пока Амалии не станет лучше. Я не должен спать – вдруг что случится, а меня никто не разбудит, и я не успею помочь или даже просто побыть рядом.