Отметки судьбы. 28 апреля 2016

АМАЛИЯ

Проснувшись, я быстро уловила, что вокруг стало неестественно тихо. Монотонный гул в ушах был практически не заметен. Не было и привычного мужского голоса. И это меня испугало. Наверное, в те дни, что бы ни происходило вокруг, абсолютно любое проявление окружающей действительности способно было меня напугать. Я почувствовала, что задыхаюсь. Как будто из комнаты выкачали кислород. Я судорожно пыталась втянуть в себя его остатки. Но потом все же почувствовала откуда-то приток дополнительного воздуха.

Через некоторое время я услышала шорох и поняла, что поблизости кто-то появился. Я снова попыталась открыть глаза. Резкий свет ударил в них, вызвав мучительную головную боль. Только теперь моей целью было ее вытерпеть. Постепенно картинка становилась чуть более четкой. Сквозь пелену я увидела мужской силуэт. Он сидел на полу у стены и слегка покачивался вперед-назад, схватившись руками за голову.

ПАВЕЛ

Говорят, что мужчины не плачут. Что они сильные и выносливые и не должны позволять себе подобные проявления эмоций. А слезы — это женская прерогатива. Признак слабости. Ранимости. И даже малодушия. Когда папа в буквальном смысле умирал на моих руках, я не плакал. Мое лицо оставалось сухим в день похорон. На поминках, когда знавшие его пришли выразить свои соболезнования и почтить память, и вечером, когда остался в квартире совершенно один, отказавшись принять чью-либо помощь. Слез не было. Было только чувство опустошения. Точно изнутри вынули какой-то кусок, а заклеить забыли, оставив в груди зияющую дыру.

Во мне словно включился автопилот. Около четырех месяцев я жил, как запрограммированный робот, изо дня в день выполняя одни и те же механические действия. Проснуться. Достать из шкафа первую попавшуюся футболку. Поехать на работу. Погрузиться в нее с головой, взяв на себя как можно больше обязанностей, чтобы не было времени думать. Вернуться домой. Принять душ. Почистить зубы. Лечь спать. Питался я в лучшем случае полуфабрикатами и продуктами быстрого приготовления. Готовить не хотелось вообще, и чаще всего я просто заставлял себя проглотить пару наскоро сделанных бутербродов, не имеющих практически никакого вкуса. По утрам я собирался в тишине, а вечером включал телевизор, тем самым создавая иллюзию, что в доме есть кто-то еще. Придумывал всяческие предлоги, чтобы не встречаться с друзьями. Мне не хотелось лишний раз с кем-то разговаривать. Веселиться я не мог, а слушать сочувственные слова и грузить остальных своим упадническим настроением не считал нужным. Видимо, по этой причине некоторых друзей в тот год я потерял. А может, люди просто имеют свойство отстраняться, видя чужие проблемы и не желая вникать в них.

Однажды вечером, возвратившись домой после очередного шаблонного дня, я полез в шкаф, чтобы отыскать кое-какие бумаги. Но вместе с ними достал с нижней полки бутылку водки, оставшуюся со дня поминок. Первую рюмку я осушил за долю секунды. Затем последовала вторая...

Я напился в одиночестве, как заядлый алкоголик. Но облегчения это не принесло, а лишь обеспечило похмельный синдром на следующее утро.

Мне стало тошно от самого себя. И тогда я понял, что все, хватит. Пора брать себя в руки. Я снова начал выходить куда-то кроме работы и ближайшего супермаркета. И именно тогда, не считая школьных секций и простых уроков физкультуры, первый раз пошел в спортзал. Поначалу просто заставлял себя, но потом привык и даже начал получать удовольствие. Пребывание там оказывало двойную пользу — регулярные занятия позволяли поддерживать тело в форме, а также выплескивать свои эмоции посредством физической активности.

У меня были отношения с девушками, но довольно короткие и мало что значащие. Наверное, это были попытки как-то заполнить внутреннюю пустоту, только я все не мог полюбить по-настоящему. Сломать так старательно выстроенный на душе барьер было непростым делом. Но под влиянием Амалии, такой живой и настоящей, он рухнул. И полюбив, я снова стал уязвимым.

Я знал, что такое терять. И терять больше не хотел. Но всегда ли судьба считается с нашими желаниями? Когда они сказали мне про выкидыш, я думал, что от поднявшейся внутри лавины, передать которую словами уже не представлялось возможным, сойду с ума. Наверное, лишь осознание того, что Амалия по-прежнему лежала в палате, напичканная лекарствами, слабая и нуждающаяся в помощи, не позволило мне тронуться головой.