Мама... часть первая. Завещание матери. 1927 1930

Мама... часть первая.
Завещание моей матери...

 ЗАВЕЩАНИЕ МАТЕРИ

       Нет, вы не без роду-племени, дети мои. Вы из хорошего рода: людей трудовых, добрых и порядочных, как со стороны отца вашего, так и с моей стороны - матери вашей. Отец ваш и я не посрамили их памяти, жили, как и они, честно, в трудах праведных, в любви и заботах о вас, детях наших. И, слава Богу, вы тоже, сын и дочь - дети наши - не посрамили нас. Живите в трудах, порядочной жизнью, не ищите легких (нечестных) путей к обогащению, храните тем честь и совесть вашу -  честь и совесть человека. И это счастье, радость родителям. И это дань уважения тем… Кто из рода нашего и нашему роду.

            *         *         *
Моё богатство - Родина моя!
За Родину я кровь не проливала,
Но род наш столько пролил за нее;
Что  за меня достаточно не мало.

В роду моем господ ты не найдешь;
Тем боле - до боярского колена,
И нет мздоимцев, чьё оружье-ложь
И нет продажных, чье оно-измена!

Трудились от зари и до зари-
Кормильцы и строители - тем жили.
Защитники Отечества. Творить
Могли добро и милосердны были.

Их труд не мерян, голод и  нужда;
И белый свет так рано оставляли.
Их многих, многих не застала я-
Они мне совесть, душу завещали.

Моё богатство - ПАМЯТЬ И ЛЮБОВЬ!
Но как мне удержаться от проклятья?
Ведь вновь нужда…и униженье вновь
Народу от элитной «демократии».

 (мама)    23.10.1994 г.

           *   *   *

Я хочу одного, чтоб меня вспоминали
Без тоски и без слез - на душе, чтоб легко,
Вспоминали смешное - улыбки б сияли.
Да все милое, нежное, только всего.

Я хочу одного, чтобы было всем счастье!
Чтоб оно заключало в себе всем удач.
Чтоб оно от добра, от труда - не от власти.
Свет ума чтобы всем, никогда - хлипкий плач.

Я хочу одного, что бы вас так любили,
Что бы вы так любили, как было со мной.
Чтобы вы берегли это чувство, хранили.
Так прекрасна любовь, как цветок золотой.

И тогда вы поймете, что счастье такое,
Чем трудней, тем дороже, значимей, милей.
И тогда вы поймете, что в жизни святое-
Совесть чистая. Не богатство вещей.

Вот и все, только горькое не вспоминайте.
Пусть сокрыто останется, как под водой.
В добрый час! Веселитесь, трудитесь, дерзайте!
ВЫ - мое продолжение, жизнь надо мной!

(мама...незадолго до смерти)
***   ***   ***
1927...1930 годы

     Удивительно. Это бывает только в старости­; памятью возвращаешься к самому началу, к первоисточнику. Вот первое, что я запомнила ребенком: гомон, голоса, волнение и два чужих дяди, а я, еще ребенок, подбегаю к столу, а за столом сидят они, спиной к окнам, лицом к двери комнаты в прихожую. Я так мала, едва касаюсь подбородком стола, то к столу бегу, то к ней и, таращась на неё так, что она сердито прогоняет меня. Потом в окно вижу, как пошли эти дяди от нас. Потом, взрослой, я рассказала это маме, но она не поверила мне, но я сказала, что один дядя был  в черном, а другой в плаще, но не в черном, светлее, и лишь тогда, удивляясь, вроде поверила.  Была осень 1927 года. Мне шел третий год. То были сваты. Нюру выдали
замуж
        Второе воспоминание: зима, я сижу на печке одна, играю. Вечер, в прихожей светло от зажженной лампы. Из горницы открывается дверь, спеша выходит женщина, там повышенные взволнованные голоса, какая-то тревога. Меня пугает это, и я стала плакать и звать маму. Эта женщина второпях успокаивает меня, но ей некогда и она, спеша, уходит. А я еще больше испугалась и стала плакать еще сильнее. Вдруг с улицы открывается дверь и клубы пара, морозного воздуха, расстилаются по полу, а за ними входит отец. Шапка, усы, брови покрыты белым - изморозью. Он подходит к печке и спрашивает, почему плачет его любимая доченька и уговаривает меня: - вот сейчас он разденется и возьмет на ручки свою любимую доченьку. Я пальчиками снимаю сосульки с его усов… Дальше  - не помню. Оказалось, мама рожала мне братца Васю. Было это 27 декабря 1927 года. Мне было два года, восемь месяцев и двадцать два дня.
       А это - мне уже три года. Лето. Мама показала мне (было видно), как на третьей улице, что на возвышенности, строили дом, возодили крышу:
- Дывись, дывысь, вон твой тятя, бачэш? З дядьками строють хату.
       Я увидела, как на верху дома ходили дяденьки. Мама занялась делами, а я пошла к тяте.

       Наш дом (его построили отец и мама в 1922 году) стоял на площади, наискосок от церкви, которую потом сломали. За церковью мимо проходила большая дорога, под уклон. Там речка Сухая (летом, действительно сухая),  через неё небольшой мост, затем, налево, улица продолжалась на взгорье, а с правой стороны улицы - переулки. Всё это я прошла, иду в нужном направлении, так как  строителей на доме было видно. Свернула направо в переулок, а дома того уже не видно и я вдруг поняла, что не знаю, куда идти. И, конечно, стала плакать, растерявшись.  А на завалинке сидели женщины. Вязали пуховые платки (шали). Одна подошла и стала меня спрашивать, чья я девочка, такая хорошая:
-Ты чья ж то будэш,хто твои тятя и мамка?
А я, плача, отвечаю:
-НинФонМанков

-Чья, чья – спрашивает, не поняв и, наконец, спросила, как, зовут тятю. Я сказала. Где живу, показала. Спросила, куда иду. Я ответила, что до тяти.
- А хде он?
-Там!- и я показала направление.

        Женщина поняла кто я, чья я, взяла меня за ручку, вывела на большую дорогу, другую улицу, на которой строили дом, и я увидела этот дом.
- Иды, иды, там твой тятя - сказала женщина и вернулась. А я заревела еще громче. На крыше услышали плач и увидели меня и с удивлением:
-Федор, ни твоя сэ дивчонка?
       Отец, оторвавшись от работы, увидел меня, побежал навстречу, схватил на руки, успокаивал. Вот такое самостоятельное путешествие.

       Зимой было вот что: мама всегда была занята работой по двору-хозяйству. А дети малые, если не было няньки (старших детей или родственников) были предоставлены сами себе. Отец привесил люльку на пружине и, когда мне позволяли, я прыгала в ней, в люльке. Качалась вниз и вверх. Братик Вася был в люльке, но стал плакать за мамой. Полез к краю люльки и вывалился из нее на кровать, а потом свалился и с кровати, пополз по полу и так ревел и толкал дверь, что приоткрыл ее. Но в хлопотах во дворе мама не слышала плача, а когда пришла, брат не мог уже плакать, лишь только хрипел и сильно замерз и простыл. После этого часто болел и рос слабеньким. Но если раньше, когда братик начинал плакать, и я тоже, мама внушала мне, что бы я не плакала. И вот, братик ползал, плача по полу, а я залезла в люльку и с удовольствием качалась в ней. За то, что я не ревела, мама похвалила меня. Но как потом, повзрослев, я жалела Васю, с запоздалым сочувствием.               

       Мне четвертый год, а братику Васе второй. Весна!  Мама посадила нас на поветях  (крыша сарая), почти зарыла в пахучее сено. Тает снег, светит, пригревает солнышко, поют птицы - и мама в легкой кофточке, раздетая, без головного убора, раскрасневшаяся, веселая, радостная, поднялась по лестнице к нам:
-Высна, высна дитки.Прылытимы жаворонкы. От вам жаворонычкы - и дает нам испеченные булочки-жавороночки, с клювиком, крылышками и глазками, сладкими изюминками. Мама ласковая, радостная, любящая.  Тепло, солнышко, весенние запахи, свежесть и пение птиц…. Даже и сейчас помню этот запах и вижу воочию все.

       Лето, а мне в мае исполнилось четыре года. Пошел пятый. Слава Богу, мы уже подросли. Ну, так вот, уже лето. Как я уже упомянула, дом наш стоял на площади, окнами на юг и дорогу, идущую через речку Сухую, за мостом  влево на взгорок, по улице Большой, очень широкой, с легким возвышением ее к концу. А сразу за мостом, направо, вдоль берега Сухой - переулок Мыдянка (за ним сразу лесок, а там пасеки) на которой в маленьком деревянном доме в одну комнату и сенцами (как комната) жили моя бабушка Мария Михайловна и моя  тетя-крестная Татьяна Антоновна Назарова. Мама с нами, детьми, навещала их, а обратно решила сократить путь, и пошла  задними дворами, по левому пологому берегу речки Сухой, а, пройдя к другому крутому берегу, карабкалась с нами по крутизне. Но зато, поднявшись, мы были у дороги, а за нею площадь и наш дом. Вот и я, не докладывая никому, решила навестить крестную, которая всегда угощала нас чем-нибудь вкусненьким. Спустилась с крутого берега, перешла на другой, пологий. А там и двор крестной. Я запомнила с первого раза все.
     Крестная спросила меня, знаю ли я, где живет мама Поля. Я ответила ,что знаю, были там с мамой. "А ты сможешь, повести туда бабушку?» (она была слепая совсем со дня моего рождения, а раньше плохо, но чуть видела) И я повела за руку бабушку и привела куда надо, но мамы – Поли не было дома. Бабушка спросила, знаю ли я, где живет Полина (моя двоюродная сестра, но намного старше меня). Я сказала, что знаю, но бабушка сказала, что здесь поблизости живет ее внук Вася (брат Полины, мой кузен). И это я знала в мои четыре года. Там мы посидели, а потом потихоньку, не спеша, пришли домой к крестной. А я опять, тем же коротким путем вернулась домой.

       Этим же летом со мной произошли два случая кряду. Я бегала купаться недалеко, на речку Островинку, она летом тонкою струйкой вьется. Когда выйдешь из дома, пройдешь площадь, пересечешь дорогу, направо-порядок домов – небольшой. Дальше по пологому, с легким наклоном, берегу - огороды и дальше берег покруче и поворот речки. Там мелкое озерцо, небольшое водное пространство, очевидно от многочисленных родничков, наполнявших ее. (Речка почти пересыхала летом). Мы там купались. И вот, барахтаясь, я что-то почувствовала на левой ноге.

        Вышла на берег и увидела - пиявка впилась в ступню. Я страшно испугалась, ни галькой, ни чем не могу ее отодрать и, плача, побежала через старое кладбище  домой. Но посреди пути каким то попавшимся предметом все таки отодрала ее. Чуть успокоилась, перебежала через дорогу и слева услышала хрюканье и огромная свинья, хрюкая, вдруг побежала за мной. Я так заорала от страха и так побежала, что успела взлететь на ворота из жердей. А свинья тут как тут. Задрала морду прямо у моих ног. На крик вышла соседка и отогнала свинью. Вот такие страхи пришлось пережить…
 
продолжение следует...
Жизнь поколений Мама часть первая 1927... 1930 год
http://www.proza.ru/2018/06/16/246