Блаженные души

Голодная, блекло-зелёная рассыпанная мелочь звёзд, сбежавшая из-под надзора горбатого рыжего серпа, лениво билась об соленую гладь окон и громко смеялась над полусонными безликими прохожими. Какое прекрасное чувство - жить тринадцать миллионов лет, смеяться над глупыми и серыми людьми, и после долгой насыщенной жизни, выпить коктейль водорода с чайной ложечкой гелия, и просто-напросто, умереть, нырнув в брыдкий омут оранжевых и синих красок, разбавленных жирными пятнами зелёных фар автомобилей, мельтешащихся по разорванным венам скорого пьяного города. Какое прекрасное чувство!

   Седой трамвай, лениво качаясь из стороны в сторону, провожал прозрачными размалеванными глазами кимарящие пятиэтажки. Он пьяно скользил по ржавым жилкам, возбуждая в них бешеную кровь. Но тут, трамвай остановился, разинул пасть, и в его полуразвалившийся рот, тяжело поднимая сухие бухие ноги, зашла согнувшийся бабушка, с впалыми обвисшими щеками, бледно-голубыми ладонями в розовых кляксах и вострыми белыми глазами, с тяжелыми черными веками. На ее плечах висела тонкая зеленая курточка, с заплатками на спине, а хрупкие, раскоканные в кровь колени, прикрывала длинная черствая юбка. Она села в пустой трамвай, и дождавшись скупого серого баса: следующая остановка………………, седой монстр поцеловал молчание в тонкие сланцевые губы, и ринулся вперед, ослепленный промокшими огнями фонарей.

   Три часа она молчала. Ее тупые беглые зрачки прыгали по стенкам радужной оболочки, и что-то стонали сопливым стоном. Ладони крепко сжали ехидные голые коленные чашечки, и начали бить по ним черными подушечками пальцев, возбуждая вьющихся густо-зеленых змей. Ох уж зимние ночи! Тучные декабрьские ночи!

   Трамвай остановился и сальные челюсти раздали тяжелый визг, и из кабины выпорхнула она, на мгновенье поскользнувшись на одном из четырех резиновых зубов. Крошечные ядовито-мятные ежики били ее неприятные розовые щеки, свища скрипичным тоном. Она подняла голову к голому небу, закрыла глаза, и, приоткрыв рот, начала целовать сивую мантию, с запалом царапавшую ее губы. Ее жадный стон заглушил хруст «червонцев», вновь возбудивший раскаленные жилы. Она проводила седого колючего друга ядреным взглядом, и тот, исчез, за плевой мантией снега. Перед ней растелилось поле с серыми черствыми глазами, которые хищно пытались вынырнуть из заснеженного брюзжащего покрывала. Забытое воронами поле пыталось всеми силами закрыть глаза сочным белым одеяльцем, но, истошный крик брошенных людей все часто сбрасывал с заурядных глаз жирные подушки снега. Огни пьяного города продолжали бегать по небу, мешая звездам работать…

   …звезды начали умирать все чаще… теперь на них началась охота… некуда им бежать… их стона все равно никто не услышит…

   - Егенешна! – что-то поцарапало ее по покусанным ушам. – Егенешна, ты тут?

   Она сбросила вонючий дебелый бурый платок с поседелой макушки, и спросила Ночь, кто идет к ней. Голос знакомый: крепкий, слюнявый, с хрипотцой. Прищурив правый глаз, она разглядела полуразвалившийся труп, пытавшийся перепрыгнуть сугробы.

   - Егенешна! Эт я, Севыч! Серхей Севыч! – труп оказался живым рослым блондином, с игривой сальной бородой. – Егенешна, ты чего, а подь сюда! – она оставалась на месте. – Не пойдешь? Ну ладно, я подойду, а то мне нет времени с тобой бацать зубами. Меня унук ждет… - Севыч перепрыгнул последний сугроб, подтянул смурые сапоги, и выпрямился перед Егенешной. – Так, вот, как доховаривались… последняя тебе, - последовал собачий вздох, - ты это, меня, если што, прости, друхой не было, все купили… даже веточки… да… ты это, прости, если обидел в этом году… знай – не из-за зла, - Севыч отвел взгляд, выпрямился, затянул потуже шарф, и, перешагнув сугроб, вновь обратился к ней, - передавай ему привет, от меня, от Генки… скажи, что помним его… ну, давай, мне пора, - и он исчез, перепрыгивая сочные сугробы и вытянув руки вперед.

   Она шла медленно, переставляя грузкие ноги и сжав в правой руке хлипкий прутик ели ядовито-горчичного тона. Писклявые иголочки тревожно царапали ежиков, подлетавших ближе и напевавших сладко колыбельную. Подушечки снега шлепались через определенное время на скользкую поверхность серых плит, и скользили к черным буквам, открыто заявляя, что они плачут. Она проходила мимо каждой плиты, провожая лютым белым глазом каждое треснувшее имя. Внезапно она остановилась у той самой, где не было ни камня, ни памятника, где стоял сухой ржавый крест. Она провела по перекладине креста робеющей ладонью, обошла его кругом, и, встав на колени, воткнула ветвь в землю, подле распятия, и, вынув из тяжелого кармана платок, достала оттуда ежистую бледно-алую мишуру, пожилые разноцветные шары с бисневыми кляксами и три жарких мандарина. Аккуратно всё разложив у распятия, она с трудом поднялась на скамейку, что стояла между крестом и полукруглым надгробием. Ее трясущиеся пальцы попытались вынуть из кармана еще одну вещь, но, из-за дикого и шалого холода она не могла этого сделать. Она с трудом подняла голову, прищурила правый глаз, и, наконец-то собравшись с силами, вынула фотокарточку из правого кармана легкой курточки.

   - Тебе привет от деда Сергея, и от внука его, Геночки. Помнишь Геночку? Вы еще с ним ящаров ловили на стройке. Ох, как же я тогда хонялась за тобой, по увсему хутору! – она отвела взгляд свой на город, ударила себя по колену, и обратила внимание на сына. – Вот, пришла одна я поздравить тебя с новым годом. С новым годом тебя, Митенька! – просвистела она, пытаясь удержать фото. – Другие забыли тебя, не помнят даже! Друзья твои мимо меня каждый день проходют, смотрют ехидно, а про тебя и не спрашивают. Они пади и не знают, что ты тута… но, бог их простит, как и я их прощаю… ты сынок, зла не держи на меня, старую дуру… прости если што не так, если слово сказала дурное… я тебе вот, мандаринов принесла… помнишь, как деда привозил нам много мандаринов… ух какие тохда мандарины-то были, ух… - она негромко рассмеялась, покачнулась на месте, и снова замолчала. – Тяжко мне сынок, очень тяжко. Твоей помощи мне не хватает сына… сынок-сынок… - и из ее рук упала на снег фотография молодого сына.

   Огни пьяного города ударили в последний раз по небу – и с неба упала последняя звезда в этом году. Ее звезда…