Война

Война

Я сижу на скамейке и курю. Первый раз в жизни. Никогда не курила, а сейчас копчу небо. Темное небо, в тучах. Точно такое же, как тогда. Я лежала на боку и смотрела в затянутое тучами небо. В ушах звенело, я все не могла прийти в себя. Как же так? Несколько минут назад я стояла посреди шумной толпы, девчонки с меня смеялись, потом я пошла повесить это чертово обмун-дирование, и вдруг что-то тяжелое навалилось сверху, рот оказался забит, меня куда-то несли… Я впала в ступор, забытье и начала приходить в себя, только когда оказалась на земле. Перед гла-зами темнело небо…
Фуражка съехала на бок, волосы упали на глаза.
– Ты кого приволок? – услышала я негромкий укоризненный голос.
– Вы же сами сказали, майора, – виновато ответили ему.
– А ты не видел, что это за майор?
– Мне некогда было ее рассматривать!
– Ладно, посадите ее, будем разговаривать, – велел укоризненный голос.
Меня посадили, вытащили кляп изо рта. Я закашлялась, а потом подняла голову. Их было трое. Мужчина лет тридцати, светлый, плотный. Глаза внимательные, умные. Второй – темново-лосый крепыш. Ему лет двадцать пять, смотрит зло. И третий, худощавый мальчишка лет семна-дцати. Вид у него виноватый, значит, это он меня. Конечно он, на всю щеку, вон, красуется цара-пина. Это я его со страху успела.
– Звание, часть, – быстро спросил светлый.
И вот тут я их окончательно добила.
– Я санитарка.
Это Ласка меня подбила. Кнопка, слабо надеть майорский мундир, что в комнате сушится?! И я, скромная Ната Кнопова, надела этот чертов мундир, напялила фуражку. В саду девчонки, давясь от смеха, принимая томные позы, щелкнулись со мной на память, потом я пошла переоде-ваться, и…
– Говорите правду.
– У меня под мундиром халат.
Плотный расстегнул мундир.
– Санитарка…
– Везет нам, – хмыкнул темноволосый.
Потом они переглянулись. Я догадалась, что сейчас решается моя судьба и чувствовала, что мне сейчас достанется. Только я не сразу поняла, что решение у них одно, не бывает у них дру-гих решений. А когда увидела глаза молодого, оторопела. Хотя чего, собственно, удивляться? Будь я ценным языком, тащили бы меня к своим, а так, я им живая не нужна. Им, наверное, нуж-но настоящего языка искать, а я их выдать могу, я же их видела. На лбу у меня выступил пот. Хо-телось вытереть его, но руки были заломлены за спину.
Темноволосый быстро взял три палочки, стал их обламывать. Жребий, поняла я. И тут мо-лодой сказал:
– Я напортачил, я и сделаю.
Плотный кивнул.
Парень сунул мне в рот кляп и быстро оттащил в заросли. Я подумала, что умирать мне со-всем не хочется, прямо до слез. Ничего же еще не было: ни любви, ни счастья, только десять лет за партой, два месяца курсов и три месяца госпиталя. А еще я подумала, как это все глупо. Три человека, которые совсем не хотят убивать женщину, вынуждены сделать это, чтобы выжить са-мим. Или чтобы выполнить задание?
Больше я ничего подумать не успела, в левое плечо вошла острая боль. Я что-то промычала и приготовилась умирать, но к моему удивлению, сознание не только не покидало меня, но даже обострилось. Шорох ветвей. Нос неприятно царапнуло – забрасывают.
– Кровь с ножа вытри, – услышала я шепот плотного. – Хорошо сделал?
– Два раза ударил, – ответил молодой.
И тишина – ни шороха листьев, ни хруста веток, словно разведчики ушли по воздуху.

Меня обнаружили часа через два. Пока хватились, пока обшарили рощу… И то, без собаки бы не нашли. Когда меня принесли в палату, девчонки ревели белугами, а когда им сказали, что рана не опасная, долго поверить не могли.
Капитан контрразведчик тоже удивлялся. Раза три поинтересовался, как это получилось, что ударили в плечо?
– Сами их спросите! – наконец не выдержала я.
Тогда он начал задавать другие вопросы: сколько их человек, как выглядели. Только я ничего не сказала. Точнее, сказала, что лиц не разглядела, они меня со спины допрашивали. Так он и ушел, ничего не добившись. А я лежала в койке и думала, что с этим парнем мы теперь квиты. Он не убил меня, а я не рассказала, об их группе, и возможно этим, спасла ему жизнь. А еще мне хотелось знать, как его зовут.
Ночью он мне приснился. Мы гуляли по роще, я все спрашивала его имя, а он хватал меня за руку и шептал: – Погоди, бежим скорее, кажется, кто-то идет.
На следующий день мне разрешили встать. Я вышла во двор, села греться на солнце. Тут и пришел контрразведчик.
– Пойдемте с нами, Кнопова.
– Зачем?
– Надо.
Чего я не сказала, что еще слаба?
Дом контрразведчиков – бревенчатый с зеленой крышей – я знала, но внутри никогда не бы-ла. Мы вошли в небольшое помещение. Там стоял солдат с автоматом, а у стены ТОТ парень. Помимо вчерашней царапины, на лбу у него красовалась здоровенная багровая ссадина.
– Сегодня на рассвете, обнаружили группу, –  любезно сообщил капитан. – Пятеро погибли, одного удалось взять. Посмотрите, не ваш ли это знакомец.
Я смотрела на парня во все глаза, а он стоял, опустив голову вниз. Но я была уверена, что краем глаза он следит за мной. Как же его зовут? – стучало у меня в голове.
– Что же вы молчите? – спросил капитан.
– Я же говорила, я не видела их.
– Но слышали? Эй, ты, скажи пару слов!
Парень переступил с ноги на ногу, потом сказал:
– Меня зовут никто.
– Как мило, – улыбнулся капитан и посмотрел на меня. – Он?
Парень наконец поднял голову и посмотрел на меня. Глаза у него улыбались. Он радовался, что не убил меня, что я живая и здоровая, стою сейчас перед ним. Секунд десять мы смотрели друг на друга.
– Это не он.
– Обидно, – вздохнул контрразведчик, – а впрочем, не имеет значения… Спасибо, можете идти.
Я вышла из дома и во дворе натолкнулась на Ахова, или Аха, лейтенанта из комендантского взвода, с тремя вооруженными солдатами. Ахов был веселым парнем, из него вечно так и сыпа-лись разные шутки и прибаутки, но сейчас он выглядел хмурым.
– Что ты тут делаешь, Ах? – спросила я.
– Жду, – мрачно ответил он. – Если не заговорит, будет у меня… – Тут он спохватился и за-молчал.
Это его Ах будет расстреливать, сообразила я, связав воедино хмурый вид, солдат и оружие. Правильно, разведчиков, если они молчат, расстреливают.
– Ах, отойдем за угол, – потянула я его за ворот здоровой рукой.
– Куда?.. Да не тяни ты так, задушишь! – упирался он. – Мне у дверей велели ждать… Чего тебе?!
– Ах, миленький, ты стрелять его идешь, дай я это сделаю! – взмолилась я.
– Ты что, Кнопка, рехнулась? – поразился Ах. – Может, тебя вчера ко всему еще и контузи-ло?
– Ах, да ведь это он меня вчера ножом! Дай мне пистолет, я его сама…
Лейтенант криво усмехнулся, сел на скамейку.
– Что, за дурака держишь? Думаешь, не понимаю? Он же спас тебя.
Губы у меня дрожали. Заплетающимся языком я твердила что-то о мести…
– Хватит, – устало сказал Ах и стукнул по пачке, доставая папиросу. – Убить он тебя должен был, а не убил. Я, если бы мог, тоже его отпустил, но не могу. Веришь?
Это обреченное «веришь», сказало мне все. Я тоже села на скамейку и зарыдала. Ах обнял меня одной рукой и тоскливо сказал:
– И чего тебя на войну понесло? Не место вам здесь, понимаешь? Держи папиросу. Тут сам иногда такого насмотришься, что жить не хочется. – Он бросил недокуренную папиросу на зем-лю, затоптал ее сапогом и со злостью сказал: – Война, дери ее… гражданская…

23.11.2015