Отметки судьбы. 15 мая 2016

Я не видела своих родителей полтора месяца. Я знала, что они уже приходили ко мне в больницу, но по понятным причинам не могла этого вспомнить. Моя мама как всегда была на высоте. Темно-красное приталенное платье длиной чуть выше колена, лакированные туфли цвета молочного шоколада и небольшая сумочка на полтона светлее. Ее наряд больше подходил для похода в театр, нежели для визита к больному. Папа был одет попроще: голубые джинсы и широкая серая рубашка на выпуск. Волосы выглядели так, словно причесывался последний раз он вчера перед сном, в отличие от ухоженных лакированных локонов своей спутницы. Да, вместе они представляли собой довольно странную пару.

Она задавала мне вежливые, но холодные вопросы. Я реагировала на них короткими поверхностными ответами. Папа, судя по всему, присутствовал в качестве антуража. Мама даже сделала неловкую попытку меня обнять. Но я ничего при этом не почувствовала. Мне даже стало обидно. Неужели я стала такой черствой? Я же так часто мечтала о родительских объятиях, почему же теперь в моей душе абсолютно ничего не шелохнулось?

Я слушала о каких-то неурядицах на ее работе и о том, что папа наконец поменял перегоревшую лампочку в кухонной люстре, но мой взгляд все больше концентрировался на ее платье... Такого цвета было пятно и на платье Лины, когда острое лезвие проникло внутрь ее тела. Такие лужи и дорожки я видела на полу и стенах аудитории и коридора, ведущего из нее в туалет. Так были окрашены мои ладони, когда я держала руку парня, принявшего на себя пулю. Я смотрела на свою мать, а видела лица отчаявшихся и молящих о помощи коллег и партнеров, бывших в тот день в «Доме подарков». Лица умирающих, в момент, когда жизнь навсегда покидала их, и тех, кому удалось уцелеть, но чьи тяжелые травмы еще долго будут служить напоминанием о пережитом ужасе...

Я зажмурила глаза и закрыла лицо руками.

- Ты, наверное, устала. Мы пойдем, Малюш. Звони, если что.

Я снова смогла открыть глаза, только когда они ушли. Я даже не проводила их взглядом.

ПАВЕЛ

С того момента, как я выпроводил родителей Амалии из палаты, они не появлялись около двух недель. И вот сегодня пришли снова —  вдвоем, как и в прошлый раз. У меня возникла мысль, что во избежании очередной ссоры их нужно впускать в палату по отдельности, но высказывать ее я не стал. Все-таки Амалия уже могла решать сама за себя, и я подумал, может, ей приятнее будет увидеть обоих сразу. Но на всякий случай, перед тем, как оставить их одних, прошептал ей на ухо, так, чтобы никто больше не услышал:

- Я буду за дверью. Если понадоблюсь, просто набери мой номер. - После чего вложил в ее руку телефон и вышел.

Когда я вошел обратно, на лице девушки был написан ужас. Я мог представить какую угодно реакцию пациента на приход родителей — удивление, негодование, радость или тоску, замешательство, гнев — но только не такую. И нельзя было утверждать наверняка, кого она сейчас видит перед собой — меня или кого-то из призраков девятнадцатого апреля. Амалия вцепилась пальцами в одеяло и даже не сразу позволила мне разжать их и обнять ее.

- Что произошло? Маленькая моя, ты чего-то испугалась? - Она отрицательно закачала головой. - Тогда в чем дело?

- Я сумашедшая. - Ее руки попытались меня оттолкнуть, но я удержал их.

- Глупости. Это они тебе такое сказали? Да ты нормальнее их обоих!

- Нет. Я сама знаю.

Мысли Амалии снова были где-то далеко. В мире, куда я не мог не попасть. Прошло наверное минут десять, прежде чем она вернулась обратно.

- Платье.

- Что? О чем ты?

- Оно красное. Как... - Она выдохнула. - Нет. Забудь.

До меня не сразу дошел смысл услышанного.

Как кровь.

- Правильно. Я тоже думаю, что ядовито-зеленое пошло бы ей больше.

Со дня теракта прошел почти месяц. Нам еще только предстояло научиться с этим жить. А пока мы все здесь оставались в той или иной степени сумашедшими.