Мои сокурсники

Возможно, мои заметки кому-то покажутся неполными и субъективными, но я написал, как сохранила память. А ведь с тех пор, как я поступил в Хабаровский медицинский институт, прошло 53 года.

Да, именно в 1965 году я сдал свои документы в приемную комиссию института, и после успешной сдачи всех экзаменов на «отлично», был принят на первый курс.  Еще на первом экзамене по физике я увидел девушку, которая потом стала учиться со мной в одной группе. Почему я выделил её? Дело в том, что поступали две очень похожие близняшки,  и они обе сдавали вступительный экзамен рядом со мной одному и тому же человеку. Одна ушла, и вдруг я увидел, что она опять сидит перед экзаменатором.  Уж не почудилось ли мне, подумал. И лишь потом, увидев Лену  Лукаш в своей группе на первом занятии, узнал, что у неё есть сестра, которая в тот год не поступила.

А вот с другой своей будущей коллегой, врачом-рентгенологом,  Валентиной Вилковой я писал сочинение на вступительных экзаменах за одним столом.  В тот период у меня открылось второе дыхание,  три последних сочинения в своей жизни я написал на пятерки (за 11-класс, на выпускном в школе и вступительном в институт), поэтому написал сочинение без черновика, по плану и довольно быстро. Почерк у меня был убористый, так что я исписал  все страницы стандартного для сочинения листа, и ушел за час до окончания  времени на сочинение. И потом увидел эту девушку в Амурзете, куда мы поехали  копать картошку. Она спросила, что я получил за сочинение, и не поверила, когда я сказал, что пятерку. «Исписать таким мелким почерком все листы и не сделать ошибки? Не поверю!» – произнесла Валя. Пришлось её отсылать в ректорат, чтобы узнала, не соврал ли я.  Потом мы уже после окончания института часто сталкивались на заседаниях краевого научного общества рентгенологов.

Третьим моим сокурсником, с которым я тесно сошелся в колхозе, был Володя Петров. Он оказался из семьи врача. Его отец долгие годы был заместителем главного врача городской больницы № 11, где мне пришлось потом долгие годы трудиться.  Мы познакомились с Володей еще на теплоходе, которых вез студентов из Хабаровска в Амурзет.  Там мы заселились на втором ярусе  нар в гараже, который приспособили для проживания студентов. И весь месяц пробыли рядом друг с другом. Когда нам не стало хватать еды на завтрак, мы с Володей стали ходить в местную столовую, где нам очень понравились блины со сметаной. Потом Володя отработал в Чегдомыне, недолго в 11-й больнице, и уехал на Украину, где ему обещали квартиру. Там и проживает сейчас, работает эндоскопистом.

Я был довольно крепкого телосложения, поэтому попал очень скоро в бригаду грузчиков, так что работать в поле, копая картошку, мне пришлось лишь один день. Наша бригада грузчиков была  ПХ-21, и  нас стали называть полевые  хулиганы, хотя многие  называли, меняя вторую гласную в слове полевые на О.  У нас была даже своя песня.  Она начиналась  так:
Пахнет сеном, пахнем мятым,
Над Амуром опускается туман.
В час вечерний, в час заката,
Приходи мой полевой хулиган.
К сожалению, я забыл дальше слова этой песни, написанной на мотив известного шлягера тех лет.
Там, в Амурзете, у нас сложилась неплохая  волейбольная команда, в которую входили Боря Шевцов, Борис Пронкин, другие парни, и мы стали выигрывать и у местных ребят, и обыграли команду 2-го курса, поехав для этого в соседнее село Пузино.  Я был капитаном этой команды, которая просуществовала не очень долго. Случился инцидент с местной шпаной, после которого нам был заказан проход на местную волейбольную площадку.

Именно с этим инцидентом связана еще одна фамилия моего сокурсника – Миши Стрельникова. Драка была массовой, но крайним решили наши преподаватели сделать именно Мишу, собираясь отчислить его из института. Ведь наш курс встал на его защиту, и Миша начал учебу, как и все мы. Недавно с прискорбием узнал, что он ушел в мир иной. Но с Мишей мне запомнился еще один эпизод. Мои сверстники помнят, какой популярностью пользовались репортажи с матчей по хоккею с шайбой, особенно с чемпионата мира. Мы смотрели или слушали их по ночам,  и потом в перерывах лекций обсуждали увиденное или услышанное. И только Миша стоял в стороне и молчал. Оказалось, что он никак не мог проснуться, чтобы послушать репортажи. Мы стали над ним потешаться, и он решился доказать нам, что  способен проснуться ночью. Жил он дома, у него была отдельная комната. Он заводил будильник на часах, ставил его под медный таз, чтобы усилить звук, а на пути между своей кроватью и будильником устанавливал какие-то препятствия, ударяясь о которые, он должен был проснуться.  Вы знаете, помогло, и Миша включился в обсуждение очередного репортажа.

Еще об одном случае, который случился в перерывах между лекциями,  хочу упомянуть. У нас был студент Игорь Конченков, высокий парень, который хорошо прыгал в высоту, был чемпионом института. Обычно он подходил к толпе стоявшей в коридоре парней и говорил: «Привет, орлы!». Однажды я ему ответил: «Привет, зяблик».  Вся толпа грохнула от смеха. Больше так Игорь нас не приветствовал, а к нему приклеилась кличка «Зяблик». К сожалению, на старших курсах он в туристическом походе отморозил ноги, пришлось ампутировать части стоп, и больше о спорте он не думал.

О своих одногруппниках я написал уже немало, поэтому не буду повторяться.  Коснусь еще нескольких своих сокурсников.  Первые полгода учебы в институте у меня был хронический недосып, так как из-за отсутствия мест в общежитии я жил у бабушки в далеком пригороде, и мне приходилось добираться до этого места около 2-х часов. А так как три раза в неделю были тренировки в волейбольной секции, которые я посещал, то после них я добирался до своей кровати в первом часу ночи, чтобы встать на следующее утро в половине шестого.  И поэтому этот период напрочь выпал из моей памяти. Но вот  со второго семестра я поселился в общежитии, которое было сдано к Новому, 1966 году.  Общежитие соединялось с основным корпусом института теплыми переходами, так что можно было вставать намного позже, чем это я делал в предыдущем семестре.

В нашей комнате № 15 на первом этаже общежития на улице Пушкина 31 заселили четверых.  Самый старший из нас – Борис Шапиро, но он и самый хилый. Поступил с третьей попытки,  поэтому не отличался особо хорошими оценками в учебе. Но зато прекрасно играл в преферанс,  но об этом я расскажу чуть позднее. Двое других – Вадим Гондуренко и Олег Пак, поступили со второго раза, получив в предыдущем году двойки за сочинения при отличных оценках по физики и химии.  Вадим обладал хорошим голосом, поэтому многие его помнят как солиста нашего институтского  инструментального ансамбля, которым руководил старшекурсник Саша Редько.  Именно эта тяга к пению Вадима и подвела нас в конечном итоге.  Но об это чуть позднее. Олег Пак был знаком с Вадимом, никаким талантами не  обладал. Был он метис, мать русская, отец кореец.  У всех троих были родственники в Хабаровске. У Бориса – дядя, председатель крайплана Миневич, а у Вадима и Олега в городе жили родители. Поэтому они обычно не ночевали с субботы на воскресенье,  уезжая к родителям поесть домашней пищи. Да и я частенько  в эти выходные ездил к бабушке помочь ей по хозяйству и поесть чего-нибудь вкусненького. Но вскоре Пак ознакомился с нашей однокурсницей Ларисой Свист и стал вечерами пропадать у неё.  Вадим ходил на репетиции, я на тренировки, а у нас в комнате частенько парни «расписывали пулю». Кто не знает этого картежного термина, скажу, что так на сленге называют игру в преферанс.  Иногда и я присоединялся к картежникам, когда не ходил на тренировки.

Вы знаете, что порядок в общежитии строгий.  Никакого шума после 11 часов вечера, уборки комнат, чтобы комиссия, проверяющая санитарное состояние, не придралась.  Вначале к нам были претензии. Если пол в центре комнаты был чистый, то под кроватями не всегда. Но обычно члены комиссии туда не лазили, но вот проверить, если ли пыль  на раме кровати со стороны стены, не чурались. И мы иногда не стирали пыль на раме снаружи, но зато обязательно со стороны стены.

Через какое-то время потребовали, чтобы на каждой двери был список живущих в комнате.  Написать список из четырех фамилий – пара пустяков, но нам захотелось выпендриться.  Я неплохо рисовал, поэтому изобразил каждого, чтобы было похоже, и написал стихотворение:
Здесь живут четыре друга.
Гондуренко, Пак – варюга,
Боря Шапик, Щербаков,
Вот у нас состав каков.
Почему я обозвал Олега Пака ворюгой?. Дело в том, что он однажды, не имея своих плавок, чтобы пойти в открытый плавательный бассейн с Ларисой Свист, взял у кого-то  из нас наши плавки,  и тот не смог сам пойти туда же уже со своей девушкой.  Мы Паку этого не простили.

Боря Шапиро был такой щуплый, очень гибкий, что мог обкусывать ногти на своих ногах. И это было его любимое занятие после преферанса.  Я в этой комнате физически был самый сильный, и хотя парни были старше меня по возрасту, верховодил в комнате. И если видел, что Боря залез под одеяло, бесцеремонно вытаскивал его оттуда.  Боря, чтобы стать сильнее, заказал на заводе «Энергомаш», где он два года работал слесарем перед поступлением, разборные гантели,  которые получились очень классные.  Но он их лишь перекатывал с места на место,  когда мыл пол в комнате. Так что гантелями занимался лишь я. Кроме этого, как-то, идя из гостей, мы с Вадимом увидели  на лестничной площадки этого дома  20-кг гирю.  И прихватили её с собой в комнату. Гиря был квадратная, её очень неудобно было поднимать, так что не все могли это сделать. Вадим поднимал гирю только по большим праздникам. Был он очень худой, кожа на кости, да еще сутулился.  Однажды, стоя перед зеркалом в шкафу, напряг свои желваки, потрогал их рукой и произнес: «Сплошная груда мышц».  Мы чуть не умерли от смеха. Да, жевательные мышцы были самыми сильными в этом теле.

Борино умение играть в преферанс периодически спасало нас от голода. Когда наши «финансы начинали петь романсы», мы уговаривали Бориса сходить к дядьке Миневичу,  и поиграть в преферанс. Обычно он возвращался с десяткой в кармане, и мы могли весьма сносно питаться несколько дней.  Иногда и я привозил кое-что из солений от бабушки,  и Вадим с Олегом тоже приносили продукты из дома, так что мы не умирали с голода, хотя моя лично физическая активность была очень высокой. 

Со временем наша комната стала выделяться не только надписью на входной двери.  Мне мой знакомый, работавший санитаром в анатомке, дал половину черепа, из которого получился замечательный ночник на стене.  Потом парни принесли из дома этажерку, радиоприемник, а Боря Шапиро – кассетный магнитофон.  И по вечерам у нас звучали песни Булата Окуджавы, Клячкина, тогда еще только входившего в моду Владимира Высоцкого. Поэтому весьма часто в нашей комнате собирались ребята и девчата из групп, где занимались парни.  Мне запомнились  фамилии Нади Бирман,  Лены Анциферовой, Маши Лифшиц, Бислана Карданова, которые наиболее часто гостили у нас. И все бы ничего, но ребята обычно приносили с собой спиртное, а Вадим, выпив, обязательно начинал петь. И если это было до 11 часов, то все нормально, но часто ребята засиживались позднее. И тут приходила или дежурная с вахты, а то и сама комендант общежития, которая жила на цокольном этаже.  Грозило выселение из общежития, и ребятам приходилось выпрыгивать из окна.  Увы, наше окно выходило во двор, и там был высокий цокольный этаж, так что не всегда эти прыжки заканчивались благополучно.  Но после окончания курса нас всех выселили из общежития за аморальное поведение.

Вадим Гондуренко частенько болел, но как популярный солист ансамбля, пользующийся популярность и успехом у девчонок, приглашал навестить его в комнате общежития.  И после таких посещений мне приходилось провожать девчонок домой. Всех я уже не упомню, но вот двух Люд, Люду «черную»  и Люду  «белую», двух подружек, одна из них  Пьянова, а вторая, «белая», вышла замуж на Евгения Николаева, будущего заведующего кафедрой хирургии и профессора, я помню. Были они из генеральских семей, так что впервые именно тогда я заходил в знаменитый генеральский дом на улице Серышева.  Другие визитерши были из числа студенток, живущих в общежитии, так что их провожать не было необходимости. 

После второго курса Вадим с родителями переехал в азербайджанский город Сумгаит. Но в конце августа того же года, будучи на соревнованиях по легкой атлетике в  Волгограде, на улице встречаю Вадима. Оказалось, что родители не смогли жить в Азербайджане и перебрались в Волгоград.  А Олег Пак перед самым окончанием института взял фамилию матери, и стал Дьячковым, поэтому диплом об окончании Хабаровского медицинского института получил на новую фамилию. По распределению попал в Комсомольск-на-Амуре, а потом уехал в Краснодарский или Ставропольский край. Его характерная азиатская внешность помогли ему начать индивидуальную практику по методам традиционной китайской медицины, и он имел много клиентов и пользовался уважением.

В соседней, 13 комнате жили Бичико Цалугелашвили, Борис Ревзин и Фима Ровнер, а вот четвертого я не помню. В 17 комнате жил Борис Пронкин, и еще трое парней, фамилии их я тоже забыл.  Наиболее тесные отношения у меня сложились с Бичико. Он был на 2 года старше меня, отслужил в армии на Красной Речке в Хабаровске, и поступил в наш институт после демобилизации.  Но он учился в 5-й группе, Пак и Гондуренко в 6-й, а я в 7-й, и на занятиях мы не часто встречались с ним. Но весной 1966 года начался чемпионат СССР по футболу, а команда тбилисского «Динамо» в те годы была одной из сильнейших.  В первом матче на поле у Тбилиси она должна была встречаться с московским «Торпедо». И мы решили разыграть Бичико. Я, знающий всех игроков обеих команд, подражая голосу комментатора Котэ Махарадке, записал на магнитофон небольшой репортаж со стадиона. Причем уже в первые минуты игры динамовцы якобы пропускают несколько голов.  Репортаж из Тбилиси шел ночью, мы разбудили Бичико послушать его, магнитофон подключили к радиоприемнику и начали слушать. Надо было видеть Цалугелашвили.  Когда забивали очередной гол в ворота «Динамо», с ним только сердечного приступа не было, так он переживал. Мы пожалели его и признались.  Со мной он несколько дней не разговаривал.  Никак не мог поверить, что я так хорошо знал его любимых футболистов. Но потом мы с ним помирились,  и до окончания института дружили. Благодаря ему меня снова заселили в общежитие в одну с ним комнату на цокольном этаже, но со временем мы перебрались на первый этаж.  Но потом наши пути разошлись, хотя я и получил от него весточку из Тбилиси, где он стал работать онкологом.

С некоторыми своими сокурсниками  я стал контактировать позднее, на втором курсе, когда стал жить вместе с Бичико во 2-й комнате, которая выходила на улицу Пушкина. Парни жили в комнате напротив. Два легкоатлета – Борис Тимоненко и Толя  Таенков с педиатрического факультета, тяжелоатлет Сергей Колпаков из 8-й группы. Трагически сложилась судьба Бори Тимоненко. Как и я, после института он попал служить на флот, но я на Тихоокеанский, а он на Черное море. Оба мы служили на подводных лодках.  Я через три года уволился в запас, а Борис остался в кадрах. Через какое-то время он стал флагманским врачом бригады подводных лодок в Балаклаве, потом продолжал службу на берегу. Приехав в середине 90-х годов в отпуск к родителям в Комсомольск-на-Амуре, тяжело заболел и умер.  А Толя Таенков по-прежнему работает врачом-анестезиологом-реаниматологом в первой краевой больнице Хабаровска.  Сергей Колпаков был отчислен из института за академическую задолженность, и его следы потерялись.

Вы можете мне задать вопрос – почему я ничего не упоминаю о своих сокурсницах. Ведь наверняка у меня должны быть какие-то симпатии и отношения.  Ну что же, не буду разочаровывать. На первом курсе я симпатизировал Люде Комаровой, которая приехала из Магадана. Мы с ней гуляли, довольно много времени проводили  вместе, но в более глубокое чувство наши отношения не переросли.  Я знал, что на меня обращали внимание другие девчонки с нашего курса  и с других, но до серьезных отношений дело не дошло.  Несколько вечеров мы провели вместе с Тоней Ереминой, моей соседкой по поселку, которая была на 2 года старше меня и училась, естественно, на 2 курса старше. Она даже ходила болеть за меня на соревнования, но это было единственное, что между нами было.  А потом у меня начались отношения с Людмилой Ткачевой, которая работала в столовой нашего института, которые завершились оформлением брака на четвертом курсе института.

Хотел бы вспомнить сокурсника Евгения Зайкова, с которым мы позже работали в городской больнице № 11. Он вырос в хорошего хирурга, классно оперировал, стал заведовать отделением. Позже перешел работать в госпиталь УВД.  Борис Шевцов был третьим в нашей компании с Сергеем Куракиным. Боря до сих пор заведует инфарктным отделением во второй краевой больнице, кандидат медицинских наук, заслуженный врач России, главный кардиолог Дальневосточного Федерального округа. О Сергее Куракине, моем друге с первого курса института, у меня есть отдельный рассказ. http://www.proza.ru/2017/07/14/345.  Еще один сокурсник и староста группы Володя Мотора стал хорошим легочным хирургом, возглавлял отделение в первой краевой больнице.  Вообще на нашем курсе, который был первым в институте, когда выпускников школ было больше, чем поступивших после 2-х лет работы, т.е. «стажников», училось много ставших позднее профессорами и доцентами, руководителями медицинских учреждений  разного уровня, врачами высшей квалификационной категории, студентов. 

И еще об одной стороне хотел бы упомянуть. Наш курс был самым спортивным в институте все годы учебы, неизменно  побеждая в комплексной спартакиаде.  Упомяну несколько фамилий лучших спортсменов, которые побеждали на краевых соревнованиях среди студентов.  Баскетболисты Костя Левченко и Люда Назарова, волейболисты Боря Шевцов и Люба Антонюк, легкоатлеты Боря Тимоненко и Толя Таенков, штангисты Володя Мотора и Сережа Колпаков. Да и ваш покорный слуга успешно выступал на студенческих соревнованиях, защищая честь института. А уж на первенстве института мы выигрывали большинство видов спорта.

Много можно было вспомнить о студенческих годах.  Но не хотелось бы ограничиваться перечислением имен и фамилий, так как мне неизвестная судьба многих моих сокурсников. Но все же о нескольких упомяну. С Борей Хватовым мы вместе ездили на военно-морскую практику в Советскую Гавань, и оказались в бригаде подводных лодок в поселке Заветы Ильича. Потом наши пути надолго разошлись. После окончания института он отработал три года по распределению в моем родном районе имени Полины Осипенко, а в настоящее время возглавляет частный медицинских центр в Москве. Среди его пациентов были многие известные всей стране люди.  Связал нас через много лет сайт «Одноклассники», как и со многими другими.

Интересно сложилась судьба Валеры Кенигфеста. Его отец был заведующий стоматологической поликлиникой на улице Калинина. Вы помните, какие в те годы были очереди к стоматологам? Так что Кенигфест-старший был очень известной личностью. Не менее хорошо знали хабаровчане и мать Валеры. Она пела в кинотеатре «Гигант» перед началом вечерних сеансов.  Так что после института Валера получил распределение не в какую-то «дыру» на периферии, а в железнодорожную больницу в городе Комсомольске-на-Амуре.  И таких блатных было довольно много, что вызвало законный гнев у нашего сокурсника Бориса Абрамсона, коммуниста с приличным стажем, который написал жалобу на имя первого секретаря крайкома партии Черного. Письма от коммунистов обязательно доходили до Черного, в отличие от писем рядовых граждан.  Была назначена проверка, и кое-кто попал в «Тмуторакань». Куда-то отправили и Валеру Кенигфеста, но он фактически там только числился, продолжая работать в Комсомольске. А через три года официально перебрался в Хабаровскую железнодорожную больницу, где сначала работал урологом, а потом врачом-эндоскопистом.  Позже его назначили заместителем главного врача по оргметодработе. Когда начались контакты с японцами, Валера стал совмещать работу в представительстве фирмы «Искра Индастри и Ко» в Хабаровске. Эта фирма поставляла на наш рынок эндоскопическую и ультразвуковую аппаратуру.  В это период времени с Валерой случился казус, о котором мне рассказал главный врач больницы Борис Меркешкин. Того срочно отправили в командировку.  Начмед больницы, который обычно исполнял его обязанности в таких случаях, отсутствовал, и Борис оставил за себя Кенигфеста. Тот возомнил себя таким большим начальником, что за неделю успел испортить отношения с половиной больницы. Больше Меркешкин Валеру за себя не оставлял.  В дальнейшем Валера работал короткое время в министерстве здравоохранения края, но вскоре вернулся на прежнюю должность.  Сейчас с семьей живет в Израиле.  Но с прежними сокурсниками связей не поддерживает.

На этом я позволю себе закончить рассказ о моих сокурсниках. Скажу лишь, что имею постоянную связь с несколькими из них. В первую очередь с  ребятами и девчатами из родной седьмой группы – Ларисой  Гуськовой, Людмилами Левшиной и Комаровой,  Олей Романенко, с Сережей Куракиным. Я назвал девочек по их девичьим фамилиям, чтобы не ошибиться. Два человека из группы уже ушли в мир иной – Люба Антонюк и Таня Жигалова.  Знаю, как живут Володя Мотора и Лена Лукаш.  С Борей Шевцовым и Людой Назаровой тоже периодически связываемся,  обычно, чтобы поздравить с днем рождения и профессиональным праздником.  О Боре Хватове я уже упомянул.  Так что не стареют еще ветераны, как поется в одной известной песне советского периода. Будем жить, мои сокурсники!