Уля. Очень странное чувство гл. 2

                Глава 2

Приходила эксцентричная вещь, конечно. Несколько раз Ульяна представляла этакую критически вызревшую, но предметно невероятную ситуацию, когда она скажет мужу, что им необходимо расстаться. Дескать, она не любит его,  живет по нужде  общей жилплощади, того, что она немного больна, и потому, что он слиш-ком хороший человек.
 Она раскроется в том грязном белье, которое давно с ней слиплось.
Она скажет правду, что в семье жить нет никакой возможности, а когда она стоит на балконе, глядит вниз на него, машет рукой, то это притворство. На самом деле, она посылает его на четыре стороны, ненавидит до вражды, пусть он и наилучший человек...
Ульяна в мелочах воображает себе такой расклад, и перехватывает дыхание, в горле – глухой стук.
"А что если когда-нибудь так и  произойдет, проговорюсь?.."
От  холодной струи воды крана, дрожь растет вверх по рукам. Что-то пытается предупредить, выразиться сущностью.
Видит Создатель - она борется, договаривается, как может,-  разными красками измазывает сюрреалистическое полотно, пытаясь придать разумное завершение удобовидимой картине, в которой  призрачная вера, вымыслы, сны, реальность. Все требует  отчетности. А совесть, не выдерживая, хнычет, хнычет. Благоразумие к ней так сложно применить.
"Да, я  готова разделить имущество, расстаться с друзьями, которых все одно не помню, измениться внешне, выйти на работу, обучаясь новому, уехать из этого города, но никогда - никогда больше не быть зависимой, не видаться с Русланом... Вот она – точка  Очень Странного Чувства".
"Пятнадцать тебе, что ли?"
Мысли по-взрослому, без восторга, ахающей возбужденной живости, все одно пишут стихи.
Сколько раз  говорено: мир - так прост.
Возвращаясь к идее разоблачения, куда могли бы понести обстоятельства, если вычудить дурное, пойти на поводу, раскрыть карты, она понимала вдруг, что назначенное лечение и опасения мужа, наверное, были совсем не пустыми вещами.
За каждой правдивой фразой - эксцессы, слезы, сопли. Глубокое погружение и вы-ныривание, только чтобы набрать воздуха, перевести дыхание... Он  ударил бы ее? Ульяна подняла руку так, чтобы не вымазаться мукой, притронулась к спинке червя - шраму запястьем.
"Откуда мне знать точно, - было ли на самом деле ДТП или - он меня ударил? Я поскользнулась, ударилась головой  о стул и…  О! Вот еще сюжетец!"
И вот уже представилось  искаженное лицо Руслана, ненависть в глазах и сомкнутый кулак-метеорит летит над ней.
Она отставила скалку и глядела на расставленные, изляпанные в тесте свои пальцы.
"Эксцессы, аффекты... На что только не способен человек в минуты полного отрезвления. Он ударил и выбил все, а ОСЧ - осталось. Ушло глубже и живет там..."
Она ополоснула руки, вытерла досуха, подошла к зеркалу, попыталась, раздвинув волосы, еще раз вглядеться в природу шрама. Как - будто б он, третий, кроме ОСЧ и ее самой, мог что-то рассказать.
И снова смогла уцепить только краем глаза, а лучше, нащупать его, наскакивая подушечкой пальцев на острый алебастровый позвонок, закрытого кожицей червячка, изучать его очередной раз.
В конце концов, куда деваться? Жизнь бежит, шагает, хоть как. От нее не уйти, не выскользнуть.  Приспосабливайся, прогибайся, хоть извивайся.
И  Ульяна бралась за  дела, стараясь отключиться от навязчивых  мыслей.
«Нет, никак не может, - думала она, - чтобы преуспевающий бизнесмен, уважаемый человек,  муж Руслан, мог сделать что-то отвратнонедопустимое. Пускай, его улыбка не так раскрыта, пусть внешность его  не соответствует представлению  идеала мужчины, что угодно пусть кажется, но он – добр, мил, и так много сделал для меня. И так славно плотно, скрупулезно сложено все в нем: движение, поступки, эмоции».
«Как же тебе хочется по-другому?»
Признак дурного мышления - подозревать человека невесть в чем, наговаривать на него даже внутренним голосом.
Только голова от этого болит.
Ульяна уходила в свою комнату, ложилась на кровать. Кисти на лоб, крест накрест. Проваливалась. Тело несло по желтой реке и казалось, утонет вот - вот, потеряется в белом, пышущем над рекой плотном беспросветном тумане, в пару, где начни дышать всей грудью - выбраться невозможно. Головокружение.
- Зачем же тогда ты вышла замуж, если хочешь развестись? - Спросил бы он.
- А сколько лет мы вместе? -  формально отвлекающий вопрос.
- Я говорил - четыре года.
- Так мало, - ответила бы она и искала в себе ОСЧ, раззадоривая его, подтаскивая.
- Мало? - Он бы засмеялся. - Этого мало? Все пустым было, бесполезным? Годы...
В глазах его замерла бы грусть. И это радовало бы?
- Пусто прожитые, - вторила бы она, при том, пытаясь не испытывать ничего внутри себя, но черпать больше смелости, наглости отовсюду, и растить, растить паузу. А потом бы с удовольствием слушала, чем он аргументировал бы их счастливый четырехлетний союз.
Она слушала и ощущала, как стоит на краю мшелой извилистой скалы, куда завлекло ее  опальное ОСЧ, и машет кому-то рукой.
Там было тепло, хорошо, уютно. Можно стоять сутками и думать, представлять, как бы у этого ОСЧ, имелось еще ОСЧ, а у второго – еще, и так до бесконечности. И в душе жар  сильнее - сильнее надвигается, душит. И все это проходит и когда-нибудь восстанавливается, неваляшкой крутится на место.
- Я не хотел сделать больно, обидеть тебя. – Говорил бы Руслан. - Я хотел сказать, что очень, очень  сильно люблю тебя и ведь ты - так же?
- Да-да, -  ответила бы торопливо.
"Отвечать же что-то надо".
- Прости, - шепнул бы он ей в ухо и щекотал шершавыми губами.
- Да - да, - не останавливалась бы она в выигранной покорности и морщилась от полулестного прикосновения.
 " От него все и исходит. Вся привязанность".
- Я люблю тебя. – Говорил бы он. - Никто в жизни мне не нужен, кроме тебя. Я  вижу тебя во снах, думаю о тебе, когда иду, еду. На работе и после. Ты  - жизнь, судьба моя... Мне большего желать нечего...
- Что?
В его глазах предвкушение.
- Что? – Громче повторила она.
- Скажи и ты мне это.
- Я не знаю, Руслан, не знаю, не знаю…
Ульяна вспыхнула. Глаза открылись. В сердце тревожно.
«Не помню, не помню...»
"Стоп! Полно химерических образов!"
Душа, как коляска в  грязной тряске под час клячистой дороги, завалилась на бок в ржавую почву, выпали из нее коробочки, сумочки, обувка, все рассыпалось вокруг. Предметы  - дорогой нектар прежних дней. И все медленно  тонет в рыхлом месиве, затягиваясь одно за другим после продолжительных ливней.
«Дыши ровно! Успокойся! Слава Богу, ничего еще не испорчено, не предпринято».
"Что же сделала я в прошлой жизни, что же сделал ты тогда? Что стало причиной мучительных вопросов? Всякий раз распинаю себя на дыбе, выколачиваю".
В голове молнией предупреждающая боль, условно пронизывающая рефленным стержнем-арматурой, и ожидание, когда приступить ему к суровым  обязанностям? А?
Ульяна замерла. Несколько мгновений, чтобы дать понять - не лезь, пожалуйста, не атакуй, прости…
И вот воля взята. Ульяна не думает ни о чем, а несообразные изыскания таракашками разбегаются по сторонам.
"Хорошо, хорошо, - говорила она себе, сморщивая лоб - я закончила. Все - все - все".
Физика боли уходила и являлась аура. Ювенальная. Она являлась в любом случае. Опьянением после победы или поражения.  Одной и той же с тех пор еще, когда Ульяна помнила себя с повязкой на глазах в больнице, сухим ртом и витающим рядом голосом врача.
Боже, как Руслану много пришлось пережить! Страшно.
Картинки шумели белым шумом, расширялись, размывались, исчезали.

                Глава 3