Уля. Очень странное чувство гл. 3

                Глава 3
Ульяна часто, по несколько раз в неделю, заходила в мужнин кабинет, открывала «буратино – ключом» шкаф письменного стола и смотрела на веер корешков вырванных из  дневника страниц. Божок жилища.
Один - тот, кто нес на себе явные свидетельства когда-то подлинной жизни, скрываемой теперь. В исчезнувших страницах весьма нежелательные  тайны, смысл которых хотелось бы угадать. Потому она так  долго изучала  вершки оторванных листков, строила теории, с каким настроением могли бы быть вырваны эти страницы  мужем.
Корешков пять. Количество их точно  определяется по взлохмоченным полоскам, оставленных стрелкой срывания.
Еще: от этих немощей так же пытались избавиться. Поддевали ногтем, вытягивали полоски клея. Это мог делать как  мужчина,  так и женщина. Вот один корешок подрезан наискось, срез маникюрными ножницами.
- Зачем вырваны эти страницы? - спрашивала Ульяна мужа, показывая тетрадь.
- Эти страницы вырвала ты, - под гнетом он признался.
- Я?
- Ты не помнишь, дорогая, многого...
- И что?
- Это пройдет.
- Это "пройдет" никак не проходит! Мне нужно знать, мне нужно объяснять, что и как. Как идут события, как шли... Иначе, я чувствую себя , не так,не правильно, не в себе… Зачем мне нужно было рвать это, скажи?
Руслан захватывал ее в теплые свои объятия, окутывал, дышал молочнотепло.
- Рано, еще рано, еще немного рано, потерпи, узнаешь. Сама прояснишь. Послеоперационная травма требует спокойной психической жизни.
- Психической? Значит, повод переживать есть?
- Интриганка.  Есть повод готовиться к наилучшему. Все вернется на круги своя, понимаешь?
Она смотрела на него, как на чужого человека. И все же...
Ульяна видела его обворожительные глаза, нехотя поддавалась магической нежности. Убаюкивающее обещание действовало.
 ОСЧ наставляло: вздохни глубоко, порви лживые объятия.
Ульяна вздыхала, муж чуть ослаблял руки в такт ей, выставлял указательный палец вверх, делал строгим смешное лицо. И вопросы все как-то крутящиеся в губах таяли.  А за сим все уходило, утихало, уминалось.
Почему она ехала одна в машине?
Какой марки?
 Почему Руслан, называя "Опель", в следующий раз осекся, говоря об отечественном проме? Разве мужчины могут так ошибаться?
 Почему не дают встретиться с мамой? Жива ли она, где?
Муж ни разу не показывал фотографии родных, а тех, которых он показывал... Даже если бы она поверила, что это были ее родственники, будучи схожими чем-то на нее, она не могла согласиться, признать... Не могла как-то душой.  Как так это может быть?
Подставные? Может быть, настоящие лица, имена вредны для мозга? Это понятно было б.
 Вежливые знакомые, раньше  часто посещающие их квартиру, кто они? Пристально заглядывающие в глаза, крутящиеся навязчиво рядом.  Кто? Все как на одно лицо - вычищены, вылизаны. Гладкие подбородки мужчин, и женщины, пахнущие одним и тем же запахом.
Страницы... Словно с тонущего корабля, предательски вырванные кем-то из судового журнала капитана, утопающего баркаса памяти.
Не нужно было никаких измышлений, если бы  эти листки сидели на месте. Сколько отдать за крохотную грудку бумаги тех святых оборванных тайн? Сколько вам надо? А как много им самим, этим листкам, хотелось рассказать о себе.
Ульяна теребила артефакты в руках. Перебирала, всматривалась. Разглядеть хоть бы строчку. Страницы снились и даже читались, но, проснувшись, она не помнила ничего.
Руся знает, как часто она пытает этот  истерзанный дневник, и вопросы...
Почему же он не выбросил, не спрятал, не уничтожил его до сих пор? К чему разрешено существование корешков секретного чтива? Разве не стало бы проще оттого, что однажды она потеряла бы их из виду навсегда, не елозила ими ни в памяти, ни воображении, ни ощущениях?
Ведь по правилам надо вывести вредоносные факты за пределы восприятия.
Или кто-то, или что-то играет с ней? А она? Позволяет делать это?
"Да, идея за идеей все чудесней!"
Тетрадь - назад в шкафчик под определенным углом, радиально (так любит педантичный муж). Закрыла, щелкнула ключом.
«Вот завести мне свой новейший дневник.  Расписать в нем странные чувства, кудряво, кинофантастично, а потом подбросить Русе  в ящик, как бы ненароком, случайно, в соседство старой калеки.
И что дальше? Слушать сбивчивые  вопросы».
"А что? Скажу, сочиняю. И все чувства - чувства героини! На - ко, вот, теперь и ты развинти!"
 - Все хорошо, все нормально, кроме присутствия какого-то неидентичного чувства. - Произнесла вслух Уля, прислушиваясь к  слову "неидентичного", повторила его еще раз.
«Дурацкое существительное, однорублевые слова. Сумасшедшее, бодрое общение наедине».
ОСЧ, очевидно, досталось по генетической линии, например, от цыганки Гожи. Гоженьки - кровной бабушки, которая скиталась по разным городам и селищам,  скрываясь, то от власти, то, меняя работу, таща за собой чумазых детей, и изморен-ного супруга. Черноглазая, каштановобурая индийской внешности, эта женщина теперь в ней, Ульяне - внучке, как - будто проснулась и живет.
Так рассказывал о Гоже Руслан.
Чувство дикого свободолюбия с помесью авантюрной непокорности Гожи, усиленное знаком Скорпиона делали свое дело. И все же, как думала о ней Ульяна, что - то должно было оседлать цыганский нрав ее, остудить.
У нее, наверное, были  выразительные, добрые  глаза, и она могла бы теперь ей, внучке, помочь волшебно избавляющими словами, снимающие мучения.
На часах одиннадцать.
Хотела выйти в магазин.
Оделась, несколько раз роняя полусапожки на пол, межуясь, надеть их или туфли? Наконец, выскочила на улицу, будто подгоняя саму себя. Или осень толкала? Пахучая, неутомимо проявляясь, дыша на ладан, напоминала: успевайте, мол, сделать все самое важное.
 В пресных лужах отражение седых облаков, волочащихся в осиротевшей  голубизне глубоко опрятного  неба, оголившиеся ветки деревьев, нахальные голуби, выплясывающие перед самыми ногами, и взлетающие только в тот крайний случай, когда ты едва не наступаешь на них.
Все похихикивало, жило. Известь с бордюр поистерлась под осадками, подошвами обуви. Грязноматовые волокнистые полосы на них издалека напоминали о прежнем своем парадном виде. Генеральская линия на сей год завершалась.
Ульяна щелкала каблучками по асфальту. Мир крепкий под бегущими сапогами человека  такой  чувственный, ненадежный  - под руками. Ломается сдобной булкой, а заодно с ним и человек.
 "От долгого сидения дома, дефицита  связей - гадкие ощущения", - думалось ей. Чувствовала, как на легком холодке кончик носа немного простыл.
Выпаренный ближайшими заводскими трубами и коммунальными предприятиями воздух, узкие подъезды, люди с безучастными лицами – картина обычная,но не скучная. Особенно, когда странные задаешь себе вопросы: это моя улица, мой двор?
"Определенно: ты в другом месте!" – забавлялось ОСЧ.
В этом городе мозг играет  игру, навязанную жителями. Помещать себя в избитостарое, быть уверенным в том, что так должно быть – параметры игры.
А сколько уважаемых персон, достойных  жителей, местных, чувствуют себя вполне комфортно. Город с нормальными жителями не знал, что в его среде имеется странная чужая.
" И здесь важно что? Знать и молчать".
Девушка возвращалась из магазина, прощаясь с впечатлениями от чужих лиц. ОСЧ ликовало само по себе тихонько, до подташнивания...
- Эй, привет, подруга! – позвал Ульяну женский голос. Ульяна подняла глаза.
Перед ней стояла невысокая ярко - крашенная  шатенка, женщина лет тридцати пяти, одетая стильно, - палевый модный плащ, элегантно облегающий тонкую фигуру, туфли на каблуках серебряного цвета с черными аля-Маркиз бляшками и змейками, на голове - круглая шляпа петасос. Над зелеными глазами ровно по-стриженная филированная челка и приоткрытый в полувопросе  рот.
"Вот вам Новый год!" Ульяна попыталась обойти женщину, ошибающуюся, вероятно, приветствием к ней.
Такая мадемуазель не может быть знакомой.
В голове же грудами сыпались блескающие конфетти будто, напоминая, о чем-то. Ульяна невольно остановилась.
Махагони - шатенка рта в полувопросе не закрывала, с места не сдвигалась, смотрела на Ульяну с иронией. Приятным это не назовешь.
Короткими шажками она, наконец, подобралась к ни на что не решающейся Ульяне, протянула короткую крохотную ручку в шелковых перчатках с блестящими пайетками,  и при этом, кажется, даже чуть подскочила. Ее губы, щедро измазанные алой помадой, подрагивали в провокации следующей фразы. И она просто едва сдерживалась.
 Ульяне нужно было переменить руку на сумке с продуктами. Она сделала это, и только освободившаяся рука, тут же была перехвачена и потрясена незнакомкой. От нее исходило теплом, доверием и пахло «Mont Blant».
- Ну, обнимемся? - дама разверзла объятия, отбросив секундой назад, перехваченную руку, и так и свалилась в Ульяну.
Последней пришлось попятиться и попридержать хоть и маленькое, но плотное, полновесное существо.
Следующей секундой мокрохолодная щека незнакомки уже коснулись Ульяниного лица.
- Ты изменилась, - сказала дама, отступая на два шага, бесцеремонно оглядывая подругу и одновременно, поднося руку к вороту своего пиджачка, поправляя что-то в нем. Пальчики ее так и бегали.
"Кто ты?"- вертелось на языке Ульяны, но что-то заражено-гипнотическое исходило от этой странно располагающей дамки.  Ульяна улыбалась против воли, на всякий случай, и икала раж,  в котором состояла эта ее модная «подруга».  Противоречить рыженькой сразу она погодила.
 " Извините, женщина, я вас не знаю... Сдаваться не стоит, а вдруг я ее знала рань-ше?»
Молодая женщина встрепенулась воробышком, очутившись под рукой Ульяны. Обе двинулись вперед.
 «Хваткая, крепкая, основательная. Таких любят мужчины, - рассуждала Ульяна. - Как удивительно цепко она тискает мне руку».
"Но пусть будет побольше сенсорики. Эта хватка поможет что-нибудь вспомнить".
- Мне говорили, ты приболела, - дамочка, держала руку подруги.  Ловко отпрыгнула с края лужи.
"Еще какой-нибудь жест, манера, давай-ка, давай-ка. И я обязательно вспомню, - согласовывала Ульяна. – Ах, это ОСЧ лучше б не ершилось, не молчало, когда не надо, а вот тут и  подсказало бы».
- Да что с тобой? Ты как не своя! - женщина дернула руку Ульяны.
Ульяна показала овал лица "подруге" так, чтобы та не сомневалась, - она это она, и все в порядке.
Та же игриво еще раз повторила жест, дернув руку.
«Что за дурная привычка?»

- Молчанкой умеешь разыграть. С мужем что?
-  С мужем? – переспросила Ульяна.
- Как  он-то?
«А вы, я так поняла, знаете его»?
Ульяна глядела себе под ноги, невольно прислушиваясь ко всему. Дамочка выделывала каждый свой шаг забавным размахом ног, и слышно было, как подошвы ее месили крошки на асфальте. Почему-то Ульяне казалось, что чудковатая все время чему-то посмеивалась.
- Муж Руслан? – переспросила Ульяна и осеклась. Дама филигранно, приподняла брови.
"А кто ж еще, дура?" – Пронеслось в голове тут же.
- А кто ж еще? Или другой завелся? – Махагони принагнулась, чтобы лучше видеть лицо Ульяны, ничего не упустить.
- Здоров, - Ульяна немедленно оседлала лицо спокойным независимым видом.
- Здоров? Ладно. Живете как?
«Тебе это надо? – Лезло Ульяне, - ладно …»
- Хорошо. - Ответила кратко.
- Нет, определенно, ты какая-то не та!
В голосе небезопасный полутон.
Этот полутон, полужизнь необходимо оживлять.
Ульяна поглядела  на «подругу» еще раз как бы заново, бодрее, веселее, и улыбнулась, оголяя зубы. И это было напрасно.
Дамочка уже не глядела на нее, шагала молча, и чуть ослабив хватку.  Преданно несла руку Ульяны, как-будто обязана была нести ее. 
«Что, черт подери, происходит?»
Четко не переставали  выстукивать сапожки некий гордый марш, одну и ту же октаву, уверенного в себе человечка, демонстрируя характер, дамочки.
Молчали.
Нога Ули также неосторожно ступила на край лужи.
- Эй, а ну-ка! А то, как последний раз: чуть не провалилась в реку после подобного неловкого движения. Все дорогу уступаешь кому-то, сторонишься. Душ-ша!
Дама закончила жарко и уставилась на Ульяну. Взгляд чист, открыт, энергичен. Ноздри распушены в неизвестной авантюре.
- Помнишь, как чудили с тобой? – спросила шатенка, не моргнув. Только какая-то  чудинка принялась юзить по краям ее глаз. Ульяна только за этим и наблюдала. Это помогало чувствовать себя тверже.
 «Нет, все же, нет, не могу я ее вспомнить».
Ощущая, как словами ее вдруг подтянуло куда-то вверх, как - будто они дали вырасти немедленно, именно сейчас, именно на пару сантиметров, ответила на риск:
- Да, помнится. – Ответила так.
Они переглянулись. Дама съела, но все же что-то ее смутило, передернулось. Она не добавила ничего, и сама только отвела взгляд, задумавшись.
«Ах, если б знать: о чем твоя чудовинка-хитринка?»
"Жесты, главное жесты, важно - внутреннее состояние, то, что выпирает наружу. Все должно быть естественным в голове, в поведении. Делай так, как делает «подруга». Улыбочка, шажочек, настроеньице…"
Шагали  дальше, схватили тему о покупках.
Ульяна приспосабливалась бросать «естественные» взгляды на махагон, поддерживая тон беседы, игру. Но ее беспокоило расположение их прогулки, то, откуда она шла, и где нужно было, судя по слишком длинному пути, свернуть к своему дому. Все повылетало из головы.
Мужчины проходили мимо, заинтересованно оглядывались.
- Испания, Мадрид, глюнтвейн. Ах, не забыть тех  наших  деньков, правда? - Говорила "подруга", закатывая глаза, и вновь дернула Ульяну за руку. Звонко засмеялась.
"Вот чудо чудное! То ли еще будет?"
Поправляя что-то в прическе, притормаживая общий ход,  дама сказала, говоря себе под ноги:
- Я знаю, дорогая, что произошло с тобой. Как долго ты лежала больнице.  Я навещала тебя. – Она подняла глаза на смутившуюся Ульяну.
- Война закончится. Все положится на места. Не сто же лет ей быть, правда? Раны заживут, слезы высохнут. Мы останемся  близкими подругами, не так ли? – В ее словах различалась заносчивость. -  Несмотря ни на что будем близкими. Руслан ведь тоже так хочет?
"Не пойму ничего", - думалось Ульяне.
- Я  подумала... - Короткая усмешка, переродившаяся чудовинка-смешинка, заелозила в краях ее раскрепощенных губ, перескочила на щеки, потом заползла на глаза, и тут же, под посторонним наблюдением, выровнялась, демонстрируя Ульяниному интересу: «нет, все нормально, ты не так поняла».
- Тебе надо будет узнать все секреты. Кто к кому подходит и что есть к чему. Но это не сразу, поняла?
Перед глазами махагон взмахнула шелковой перчаткой, мгновенно стянутой с руки. И тут же ее оголенная короткая ровная белая ладонь легла к груди Ульяны:
- Когда Руслан даст отмашку – откровенно от меня все услышишь. Я возьму у него разрешение.
«Это не разговор. Это непонятно что… – У Ульяны вопрос, и более того – возражение!
«Что мне тут пытаются вставить?» Но она промедлила и махагон уже продолжала:
- Да, не волнуйся ты, не переживай. Тебя ничто не оскорбит, не заденет. – «Подруга» ненадежно улыбнулась.
– Ладно, давай лучше о своем, о женском. – Завершила она, пряча руку в перчатку.
Они тронулись дальше. Разговор перевелся о новом поступлении женского белья в отдел. «Подруга - махагон» стала твердить о каких - то изящных наволочках, которые присмотрела в подарок кому-то. Еще о чем-то. Ульяна не могла сосредоточиться, не понимая, зачем на этом заостряться, подергивала плечами, соглашалась, притворялась, что слушала.
Признать, что эта махагони абсолютная незнакомка было самым верным в их беседе. Но зачем-то та прицепилась к Ульяне? И, кроме того, обещала, что ничего не грозит… Значит, так нужно кому-то… 
Свернули к домам, подошли к подъезду. Незнакомка отстранилась, освобождая руку Ульяны. Театральный жест, знакомая белая ладонь порхнула перед глазами. И, снова перчатка, чуть не в самое лицо.
- Ну, пока. Встретимся, поболтаем.
У Ульяны едва  брови успели сломиться:
- Ты расскажешь? – наскоро бросила она вопрос.
- Да. – Дамская головка склонилась на бок, она понимала все. Но лицо махагони хитрило. Оно будто распалось надвое: снизу улыбка, бродящая чудовинка, сверху –  серьезная линия, глубоко врезающаяся в лоб. В двух словах не расскажешь.
Чудовинка снизу преувеличилась и пыхнула иронией во всем лице. Таким образом,  все воссоединилось. Вспыхнул и затух агрессивный вредоносный огонек. «Подруге» удалось избежать ответа. Временно.
«Как я раньше этого не замечала», - думала Ульяна о растекающейся лжи в махагони.
- Договорились...- Тем временем, дама, потупив взгляд, все, делая очень быстро, бросила глаза книзу, и тут же вздернула носиком, развернулась и пошла прочь.
«Как все … от начала до конца. Я только сейчас поняла, ложь», - думалось Ульяне.
Словно на проволочке скомканный, по талии, плащ махагони  удалялся.
Ульяна повернулась к подъезду и видела, что стоит у чужого парада. Тот, из которого она час тому назад выходила, был другим.
"И дом  - не мой".
 Она поднялась по ступеням подъезда, дернула дверь. Что-то влекло ее, какая-то остаточная сила, гипноз, шедший от странной подруги. И от него нужно очиститься. А для этого необходимо время.
"Определенно, не мой подъезд. Там и домофон был. Тут нет. Надписи на стене чужие...»
Она прислушивалась к себе, к трепету, волнению. Калибри повисла в середине груди, порхала, ожидала. Ощущение тупости, хрупкости. Ум замер.
«Зачем чудноватая привела меня сюда?»
Ульяна стала подниматься.  Пальцы резала сумка, но это не важно.
«И лифт другой», - отметила она и нажала кнопку.
Игнорируя раскрывшуюся кабину, Ульяна стала подниматься к пролету  межэтажной площадки. Там можно было остановиться, поразмышлять.
Оказавшись на ней, опустила сумку на пол. Подошла к окну, посмотрела вверх на серое небо, потом вниз.
Махагони стояла и смотрела на нее. Ульяна отшатнулась, калибри больно выпорхнула. Сердце съежилось, будто его только что почти выронили наружу.
Три секунды - звонкий стук каблуков дамы, спешащей наверх. Металлический скрежет и снизу тяжкий крик, захлопывающейся двери.
- Видишь! - услышала Ульяна звонкий голос «подруги», еще не видя ее лица,  - а ты говоришь – расскажи. Что же тебе рассказать в таком положении? Ты и с малой задачей справиться не умеешь. Идем-ка!
Одна рука на сумке с продуктами, другая – в знакомом теснении махагони, которая торопливо тянет Ульяну обратно.
Вышли на улицу, дама, открыто засмеявшись, сказала:

- Потерялась бы, дуреха…
Ее зрачки не скакали в той хитрецой, чудовинкой. Можно было сейчас от нее добиться нужной правды. «Подруга»  глядела на Ульяну и немного сквозь нее. Так мама глядит на нашкодившее  дитя, думая, какой он растяпа, и долго еще будет не способным делать разумные поступки.  Ей, было, кажется, жаль этого дитя.
И все же, махагони весьма прехолодно обняла Ульяну, а приблизилась, в шею приглушенным голосом шепнула:
- Ах, Уличка, мне жаль...
Ульяне спросить бы:
«Да, что вы все хотите мне сказать этим? Что вы можете мне сказать?»
Женщина отступила, скользнув острыми зрачками по не решавшимся губам девушки, замершему вопросу, махнула в сторону рукой на многоэтажку:
- Вон он, твой дом. Второй подъезд. Не заблудись, и - адьос!
Махагони развернулась, пошла.

Ульяна молчала, как завороженная, не произнеся ничего даже вслед.
Спустя десяток шагов, шатенка обернулась, крутнулся шелестящий в юле плащ, сумочка с бляхами сделала зигзаг, ударяясь в бок ей. На слегка подпухшем прелестном лице, белая улыбка:
- Я желаю тебе, Ульянушка, всего самого! – Крикнула, махнула рукой и побежала. Резво семенили ее ножки.  Сложной ритм выстукивали ее каблучки.

Ульяна направилась к своему дому. Кружилась голова, подбавить шаг.
К подъезду почти бежала. Пакет с продуктами нужно придерживать так, чтобы маятником, не растерзать его же самого.
Добежав, приостановилась, напоминая себе детали дома, подъезда.
Синяя дверь. Царапина ровно посредине и надорванное в двух язычках объявление.
«Да. Все мое».
"Так постепенно, по островкам овладеваешь нормальным окружением, понимаешь  условия их обитателей. Вдохнуть требуемой полнотой, умываясь мелочами и основанными на них еще более мелкими вещами. Манипулируя даже самым формальным, можно назвать себя приличным человеком и избавиться от ненужных впечатлений, странных прилипчивых людей, чувств и ОСЧ. Пожалуй, оно в этом же ряду. Никто посторонний  не позволит себе плакать на плече и забавляться, как с ребенком".
Всякая мелочь, дороговизна которой Ульяне открылась, стала отвечать ей, активизировалась.
Вот, ступени в неясном чем-то белом, верно, волокли мешок со строительным мусором. След в крупную крошку. Вот обертка конфеты, брошена беззаботной  девчонкой, щелкающей языком по щербету. Девочка глупо рассуждает в смартфон. Каракули ключом на стене. Это дело рук влюбленного мальчишки в эту легкомысленную девочку.  Дисциплинарные, административные проступки… В них пряталась истина, ее местонахождение.
Ульяна вошла в лифт, нажала одиннадцатый.
"Точно, одиннадцатый", - подтвердила, кивнула самой себе.
 Вздохнула глубоко. "Все, плохое, надеюсь, позади".
Лифт тащился в шахте, а она глядела в свое плавающее отражение на металлическом панно. Какое-то лишнее  выражение на лице нужно стереть. Попыталась это сделать. Лифт  остановился, открылся.  Вышла, попадая каблуком в алюминиевую расщелину порога кабинки и, выдергивая каблук, вылетела пулей.
«Боже, помилуй. Да что же это! Вот  результат прогулки со странной незнаком-кой»!
Лифт захлопнулся, разочарованно стукнув скобами.  Ульяна попыталась настроиться на то внутреннее равновесие, стоическое, индивидуальное, выверенное когда-то в себе. И параллельно вязалось какое-то  терпкое чувство. Сомнение, терзание, предупреждение?
Даже  ОСЧ прислушалось. Что-то млеет изнутри, отмалчивается бесцельно бродящее. Призрак.
"Зачем человеку столько чувств. К чему? Неужели природно то, когда потешаешься сам  над собой или над тобой другие. Какие такие внутренние распорядители дают добро на это? Муж, в котором не уверена, лживая подруга, постоянные пытки уравновесить все в себе, утоптать. Зачем?
Все изворачивается. Правду не найти. Как удержаться обыкновенному человеку в обыкновенной жизни? Вот только Бог - Инерция все и держит".
Стояла у входной двери, прижав ногой к стене продуктовый пакет, дышала в габелен, думала обо всем, рылась попеременно то в кармане, то в пакете, искала ключи.
"Надо осознавать лишь, как способно все чудесно передвигаться, дышать, сосуществовать, не однообразно, не улиточными застоями в голове. Нет и нет. Мысли, идеи - пустое. Жизнь протекает снаружи деталями, полутонами, полукриком, которые мы только сравниваем один с другим в своем мозгу. А внутреннее ведь чушь! От этого нужно стремиться уйти всю жизнь. И все уходят. Искать что-то цельное в себе  так же - чушь. Ничего такого нет. Фантазии…"
Пакет приподнял край ее платья. Лучше было б поставить его на пол, вывернуть  и выловить злосчастный ключ. На поверхности выше краски гобелена, меловой стене, перед глазами едва подергивающийся залежавшийся, пух от слишком близкого дыхания. Это также - деталь.
Вздохнула. Мечта распрощаться со всем хламом внутри ведь нереализуема. Пока мы живы…
«Что из себя человек представляет без этого хлама?»
Взмыла носиком, отбросила челку.
«Хватит думать о пустом. Больше думать не о чем?»
Перебирала пальцами торопливо, меняя уставшую руку на другую, дабы все же опустить сумку на пол, и не выронить хоть в конце ничего.
- Здрасьте! - выстрелило в нее сзади.
Рука дрогнула, шатнулась стена, в зрачках взбухло.
Ульяна обернулась.
Облакотясь локтем на перила  лестничного пролета, за ней стоял парень. Она не заметила его. В зубах сигарета в приоткрытом рту, в котором поблескивала еще и жвачка. Глаза парня бесстыдно глядели на оголенные ноги Ульяны. Он вынул сигарету, плюнул жвачку в сторону. Она одернула платье.
- Вы извините меня, - сказал он, и сунул руку в карман, распирая его почти до трес-ка.
Ульяна  оценила его серые без дна глаза. 
Он давно следил за ней видимо... И видел, как она дышала в стену и копалась в сумке, и думала при этом что-то…
Его скачущие костястые пальцы намного больше говорили, чем одутловатое заспанное  лицо.
И все же он, будто давая фору, некое послабление, чтобы прийти в себя ей, отвел глаза. Поднял руку, щелкнул зажигалкой под самый край сигареты, затянулся, пощурился и только тогда посмотрел на девушку.
- Я жду вас вообще-то, - наконец сказал он, выдувая плотную напряженную струю  дыма вверх. Он вынес ногу вперед так, чтобы сделать шаг.
Но Ульяна, ее взъерошенный вид заставил его остаться в исходном положении, отбирая ногу назад.
- Я ждал, - невинно подбросил он плечами, - чтобы попросить вас сделать укол.
- Что? - Ульяна почувствовала, как язык отклеился от неба и щелкнул.
Парень глядел на нее чрезмерно вопросительно, чуть задержавшись с мыслями. Видно, такой была его натура. Сигарета, оказавшись внизу, в руке, временно потя-гивала саму себя.
 В его взгляде то ли изумление, то ли что?  – Ульяна не понимала.
Она переспросила:
- Что вы хотели? – Пакет накренился. Рука летала в кармане, отыскивая ключ. 
- Я же сказал! - Парень  стряхнул пепел, глядя на девушку в упор, сделал - таки шаг вперед, позволив себе передвинуться всего на одну ступеньку. Ульяна будто бросила ком ему под  ноги, ограничивая ход, и до рези в ладони стиснула находку - лезвие ключа в кармане.
"Еще шаг и…!» - Басило в ней.
- Вы - врачи. Я – сосед ваш. – По существу говорил парень. Перемещаясь с ноги на ногу на пьедестале разрешенной ему ступени, он все более, хрупкая натура, занимался вдруг каким-то волнением.
- У меня мама с ревматизмом в квартире. В поликлинику - далеко. Вы сможете сделать укол ей? Я заплачу.
Ульяна глядела на парня широко распахнутыми глазами.
«Какой еще ревматизм?»
- У вас шприц найдется, я знаю. Я все оплачу, -  Он кашлянул знакомым выстрелом. У Ульяны по голове тропой прошла команда мурашек.
 «О чем так долго ты размышляешь?» - Спрашивало ОСЧ.
Кулак, зажимающий ключ замлел. В таком каталептическом состоянии, ей ни за что не воспользоваться им, не защитить себя в случае чего. Ключ так никогда не вылезет из узкого гольфа кармана…
- Я заплачУ! – повторил он, поражаясь, как всякое его слово отражается в зрачках соседки разными фокусами.
- Я… вы ошиблись, - Ульяна выдернула ключ из кармана и улыбнулась, хлопая ресницами.
- Никто никаких уколов не делает. У меня нет ничего такого…
- Вы же врач. Или это к вам ходили врачи? - Парень поднял свободную от сигареты  руку высоко вверх, чтобы почесать затылок.
 Ульяна закрыла глаза.
Когда отодрала слипающиеся в ресничном дерне глаза, разрешилась:
- Нет - нет, вы ошибаетесь. Вы путаете что-то. Никаких врачей…
Парень посмотрел по сторонам, вправо-влево, как - будто не глухие стены окружали их, а открытое пространство, в котором еще кто-то был, кто-то слушал. Потом его заспанное  лицо удлинилось.
 Она прочла в его уме: «Ненормальная какая-то».
 Пожевал челюстями, снимая внимание. Но с него даже в сторону кольнуло чем-то злым, острым.
- Я хотел только попросить. Что ж... - Он отступил назад, шаркая тапком, удаляя еще более внимание от странной соседки. Разочарование медленно разливалось по его фигуре.
- Нет-нет, вы ошибаетесь. – Уверенно тараторила Ульяна, попадая ключом в скважину, - все  здоровы, живы, и все такое…
Ключ рыкнул в замке.
- Да, уж… - резюмировал парень.
 Он принялся ковырять себе что-то под ногтями, сухо поплевывая в сторону.
 Дверь ахнула, домашний уют, жадно вслушивающийся прежде, что там творится за нею, впустил хозяйку.
Маятником влетела сумка с продуктами, ударяя  обратным ходом больно по коленке.
Замкнулась дверь.
Ульяна топталась, подыскивая место сумке, как-будто места было мало. Поставила продукты на пол. Облокотившись о дверной косяк, стояла, думала. Сигаретный дым с площадки тянулся в квартиру через щель.
Сняла полусапожки, поставила на полку.
«Да, все ж в порядке»!
Метнулась, как – будто жутко  спешила на кухню, успевая лишь краем пальца зацепить сумку, и форсируя движение, наступая, сама на себя, нога за ногу, перецепилась и ее потащило вперед. Немалых сил потребовалось, чтобы удержаться и не влететь зубами о стену.
«Да что же творится на белом свете! Смеяться или плакать, вот что… Чумная!»
После  спокойных, размеренных  манипуляций с собой, сумкой, пошла в комнату и принялась переодеваться в домашнее.
"Врачи? Были, но когда? Давно».

         Глава 4