ПОСКОЛЬКУ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ИДЕТ РАБОТА НАД ЧЕТВЕРТОЙ РЕДАКЦИЕЙ РОМАНА, АКТУАЛЬНАЯ И ПОЛНАЯ, РЕГУЛЯРНО ОБНОВЛЯЕМАЯ, ВЕРСИЯ ПО ССЫЛКАМ:
http://www.proza.ru/2019/08/24/972 и http://samlib.ru/editors/m/mihail_fireon/girtadrfireo.. (тут с авторской обложкой и фб2)
***
Глава 10. Хозяйка Грозы. (Среда)
***
- Все, лета больше не будет – сказал кто-то, глядя на льющий за аркой дождь, печальные серые лужи и мокрую траву. Тяжелый полог при входе в гостиницу был откинут. Служанка проветривала зал, утренней сырой прохладой заставляя засидевшихся гуляк идти домой, или подняться к себе в комнаты, наверх. Те ворочались, угрожающе бурчали себе под нос что-то нечленораздельное, зябко кутались в свои мантии, поправляли шарфы, накидывали на головы капюшоны и полы плащей. Елозили на скамейках, с недовольством поднимались, оглядывались осоловелыми, заспанными, налитыми кровью глазами, с грохотом толкаясь об углы, хватаясь за все подряд, спотыкаясь на лестнице, покорно ковыляли куда-то прочь, чтобы где-нибудь снова упасть и провалиться в тяжелое похмельное забытье.
Где-то в курятнике хрипло и неровно, как кутивший всю ночь пьяница, запел петух. На дворе громко фыркали от падающего на морды дождя, трясли гривами, бряцали упряжью лошади. Спешащие выехать пораньше, ходили кругами, вели свои суетливые приготовления, окликали друг друга, ругались, курили. Мелкие торговцы вместе со своими помощниками, подвернув штаны, в сандалиях на босу ногу, шлепали по мокрой траве, громко перекрикиваясь на всю улицу, проверяли фургоны и лошадей. Потертые в дороге, но все также по-городскому респектабельные путешественники в высоких модных сапогах и длинных плащах с пелеринами, бодро командовали своим мрачным усталым слугам нести чемоданы и подавать экипаж. Кто победнее, просто вскакивал на свою телегу или в седло и катил за ворота гостиницы.
Упершись локтем в свод, неудобно изогнувшись, Вертура стоял в проходе, курил, смотрел на мокрый от накрапывающего дождя двор и бессмысленно прохаживающихся по нему людей.
- Обожаю осень! – созерцая этот вялый деревенский утренник, улыбнулся, как бы невзначай подметил он. Простоволосая девица в лаптях, что бросала в лужу под аркой свежую солому, окинула его быстрым оценивающим взглядом и, убедившись, что он совсем не похож на веселого деревенского подмастерья с могучими ручищами и огромным кузнечным молотком, только и фыркнула.
- Дождь как дождь! – и больше не удостоила его не словом, ни взглядом, ни улыбкой.
- А слышали про синюю кошку? – словно чтобы хоть как-то начать разговор, спросили у него из-за спины – ночью, говорят, была тут. Ее сторожа видели, ходила вокруг, болтала с ними…
- Если пить как здесь, и табурет заговорит! – хриплым, надтреснутым рыком отвечали ему – то ли еще будет, как доберемся до Гирты!
- Да ничего не будет – обернулся к ним, отомстил незнакомцам за хамство служанки, Вертура – напьетесь и упадете. Голова с похмелья будет болеть.
- Да что вы, милейший! – растирая кулаками посиневшие глаза, вычесывая ладонью перья из всклокоченный бороды, весело и натужно заявил ему второй мужик – мы же вообще не пьем!
- Юва? – протянул им свою кружку, отпивая из которой, пытался унять боль во лбу после вчерашнего пьянства, детектив.
- Ага! – ответил собеседник и сделал большой глоток – ну все, Элайя, готов? Всё на месте? – весело толкнул с нарочитой, похмельной, аккуратностью пакующего на скамейке тюк, наперсника – так, винище не забыли? Остальное бросай и можно ехать!
И они посмеиваясь, подхватив на плечи свой багаж, тяжело шлепая по лужам, направились к коновязи. С помощью мальчика-слуги приторочили сумки и, взобравшись в седла, припав к самым гривам, чтобы не опрокинуться спиной, забили пятками, погнали лошадей за ворота гостиницы.
Часам к девяти утра в питейный дом зашел веселый доктор с зеленым зонтиком, за небольшую плату раздал всем желающим болеутоляющие таблетки. Пилюли брали охотно. Кое-кто даже с запасом. Прихватил себе и лейтенанту и Вертура, проглотил, запил ювом, сразу две.
От лекарства стало гораздо легче, но ничуть не менее тошно и противно.
- Ну, что какие планы? Продолжим поиски или обратно в Гирту? – поинтересовался он у спустившегося в зал, свирепо глядящего на дождь за аркой входа полицейского. Лейтенант не ответил ничего, ударил кружкой, тяжело упал на скамью. Сидел, бессмысленно расчесывался выжженным из дощечки деревянным гребешком, тупо глядел перед собой, пока выпитое, не ударило в голову, не прояснило спутанные тяжелым похмельем мысли.
- Сейчас… – сказал он и полез в поясную сумку, достал плотный картонный чехол. Еще некоторое время они тупо и бессмысленно смотрели на разложенную на столе, прижатую с обоих концов кружками так и норовящую скрутиться обратно в рулон карту, пытались разобраться в ней.
- Вот – указал Вертура, кое-как угадав их местоположение. Указывал пальцем на карантинный дом, к которому от основного тракта вели две дороги: одна через просеку с поворота в нескольких километрах от Переправы, другая от какой-то деревеньки рядом с городком, в котором они остановились - если ему вставили диск, то мы его конечно же не найдем. Но, если он убежал, так как его сумку нашли далеко в поле, в стороне, то ночью по бездорожью, в непогоду вряд ли он ушел далеко, так что должен быть где-то здесь…
Лейтенант кивнул.
- Очертим круг в десять километров. Это для неподготовленного человека. Вряд, он такой же опытный следопыт как вы с сэром Фанкилем.... Вот. В полутора километрах к югу река. Если дойти до нее, потеряться не получится физически. На запад переправа и тракт. Там бы он точно не потерялся, вон сколько в город народу едет. К северу тоже, но тут до дороги девять километров по лесу. К востоку – берег, холмы и несколько червоточин. Наверное та тварь из церкви в лесу вылезла из них… Вот тут, у дороги, есть пара деревень, но они все далеко. Остается только два места. Либо он сгинул в тайге на востоке, либо вот этот поселок лесорубов, что между магистралью и карантином. Либо он тут, либо… его там нет.
- Ну поищем – кивнул лейтенант, закурил и как будто чтобы оправдаться перед собой, что он не прогибается, прибавил – заедем, осмотрим, рапортуем. Все равно по пути.
Через некоторое время они уже стояли у своих коней. Чтобы успокоить тревожные с похмелья души, терли им морды, хватали за гривы. Лошади сторонились, воротили головы с явным отвращением, но терпели.
- Помочь? – глядя на усталых лейтенанта и детектива, хамовато прогудел мальчишка-конюший надтреснутым прокуренным тенором.
- Ага – ответил Вертура и когда тот подтащил им лесенку чтобы безопасно залезть в седла, разместившись, достал из поясной сумки пряник и вручил ему – на, угостись.
С нескрываемой ненавистью, мальчишка принял подношение и отошел.
Выехав из под навеса конюшни, Вертура не стал надевать капюшон: моросящий дождик приятно освежал разгоряченный лоб, холодил лицо и шею. Капли скатывались по толстой шерстяной ткани его темно-серого плаща, по широким рукавам мантии, стекали за шиворот.
По улице тянуло дымом и сырым лесом. Ритмично елозила зубьями пила. С грохотом завертелся ворот колодца, зазвенела цепь: женщина в старом, прохудившимся, истрепанном по подолу плаще и коромыслом в руках, сбросила в колодец ведро, набрать воды. Во дворах и сараях уже снова дымили очаги, горели ремесленные печи. Где-то за пеленой дождя, впереди по дороге, нестройно пиликала гармошка. Какая-то компания продолжала свое веселое путешествие на праздник в удобном, укрытом брезентовым пологом, кузове телеги.
От холода и мокрой утренней свежести становилось приятно и легко. Лейтенант снова взялся за свою флейту. Ее унылые завывания перекликались с пением кукушки, шелестом дождя, звуками городка и стоящего совсем рядом, над крышами домов, на вершине холма, леса. Седой туман клубами стекал из него по склонам, стелился по переулкам и полю в низину, где между торчащих из холодной мокрой зелени кустов скал, катил свои воды шумный и студеный, промывший за многие века в граните глубокую сумрачную протоку, ручей.
Любуясь им в просветах между домов, детектив и лейтенант проехали по главной улице городка, миновали еще несколько деревянных домиков перемежающихся плетеными заборами и кустами шиповника вместо изгородей, какое-то двухэтажное каменное здание с желтыми занавесками на окнах и часовню, построенную прямо в склоне холма. Миновали пару длинных укрытых дерном землянок – не то жилищ, не то погребов и какую-то руину похожую на давно сгоревший, порушенный дом и, свернув за очередной крутой поворот, как-то внезапно оказались на лесной дороге совсем одни. Детектив даже обернулся: как будто и не было здесь рядом, за крутым склоном холма, никакого поселка: только старая, размытая глинистая колея с бездонными желтыми лужами, мокрые кусты черники, шелест падающих капель, да высокие, поросшие вековым мхом деревья. Они снова были в Лесу: вокруг стояла глухая и суровая чащоба, чуждой всему человеческому, живущей по своим законам, источающей ароматы подгнивших листьев, смолы и мокрого папоротника, безлюдной северной тайги.
***
- Лео – инспектор Тралле спустился в зал и придирчиво огляделся.
В комнате было одновременно накурено, сыро и свежо. Начавшийся вчера ливень так и не прекратился. Пасмурное пронзительно-белое небо стояло над плацем, тополями и рекой, на распахнутых окнах колыхались отсыревшие от дождя занавески. С улицы тянуло размокшим лошадиным навозом, лужами и пряными, уже начавшими подгнивать, первыми опавшими листьями.
Громко шелестели капли. Потоки стекающей с крыши воды звонко плескались в желобах, бурлили в приставленных к ним ведрах и бочках, переливаясь через края, журчали под стенами. Приглушенный говор голосов, бой далекого колокола и ржание лошадей сплетались с этими бесконечными звуками бегущей воды в неповторимую августовскую песню.
Фанкиль, Инга и Мариса, накинув на плечи плащи, сидели за самым большим столом. Рядом стоял горячий чайник, накрытый, чтобы не остывал, меховой шапкой, которая со вчерашнего дня откуда-то появилась у Инги. Все трое сжимали в зубах, курили трубки, перебирали, проверяли принесенные из редакций на согласование черновики еще не вышедших газет. Здесь были и уже готовый к печати, завтрашний, номер «Скандалов Недели» и «Курьер» из Мильды, и еще несколько изданий, что выписывали из других регионов и с большой задержкой перепечатывали с цензурой уже здесь, в Гирте, и «Герольд» - листок бумаги на один разворот с важной городской информацией, и «Всё для всех» - набранная убористым, почти что нечитабельным без очков шрифтом на худой бумаге газетенка, плацдарм для частных объявлений за две медные монеты. На страницах последней продавали и покупали все, разве что не женщин и детей: такое запрещалось законом и каралось смертной казнью, так что в основном это были аренда комнат, продажа утвари, мебели, топлива, а также, самых разных необходимых в хозяйстве и на мелком производстве материалов и инструментов. Тут же размещалась и реклама наемных артелей, домовых обедов, лавок, магазинов, театров, закусочных, ателье и мастерских. К осени этот второй по популярности еженедельник Гирты становился толще еще на пару страниц: к обычным объявлениям прибавлялись многочисленные сезонные предложения продажи дров, угля и прочих запасов, которые надо было сделать к зиме.
В преддверии фестиваля, в силу явления в город большого количества заезжих искателей удачи и мошенников, это издание особенно нуждались в тщательной проверке, чем сейчас и занимались Мариса, Инга и Фанкиль. Каким-то еще очень давним герцогским приказом, функцию первичного цензора в Гирте выполнял отдел Нераскрытых Дел, а, поскольку за другими работами проверять тщательно все не успевали, в основном просто просматривали тексты, не вникая в суть, формально следили за тем, чтобы не давали в печать ничего противозаконного и лишнего. Ничего сложного в такой деятельности не было: обычно за день до печати в полицию приносили готовые к выпуску, написанные от руки макеты, а доктор Сакс, Мариса и Фанкиль прочитывали их, помечали красной тушью то, что надо было изъять или изменить, а после выпуска обязательно просматривали снова, насколько верно были исполнены эти предписания и, в случае нарушений, подавали соответствующую докладную в специальный отдел полиции, который проводил уже свою проверку и решал, есть ли нарушения или нет…
- Это что, из вашего котика? – с подозрением глядя на новую меховую шапку, спросил инспектор – в тапки нагадил или ночной горшок опрокинул?
- Нет. Подарок от жертвователей – весело ответил ему Фанкиль и продемонстрировал от плеча разворот «Всего для всех» - все не уймутся, вот опять, смотрите.
- Даже не хочу знать, за какие заслуги такие подарки. Ну и что такого? – просматривая лист, не сразу догадался инспектор.
- «Дешево, качественно, долго» - как само собой разумеющееся, прочел акронимом в месиве крошечных букв, рыцарь – «Фильте два» - и пояснил – это то самое заведение, почти рядом с нами, на улице командора Фильте дом два.
- Да, к фестивалю вся зараза повылазила – нахмурился инспектор – очень видно?
- Ну, я сразу заметил – пожал плечами Фанкиль.
- Да, удивительно, что это был не мэтр Сакс, а вы – присмотрелся к газете повнимательнее, покачал головой, начальник отдела Нераскрытых Дел.
- Распознавать грех с первого взгляда – умение каждого духовного рыцаря! – с наигранным ироничным хвастовством ответил Фанкиль.
- Это все? – забирая номер, проигнорировал шутку инспектор – отнесу мастеру Тинвегу. А вы все, забудьте. Мы выявили, известили, дальше нас не касается.
- Ну как всегда. В лучшем случае закроют их на пару дней. Или опять будут полгода доследственные проверки проводить – с обидой возразил рыцарь – напишут в очередной раз «информация оперативной ценности не имеет». Может леди Тралле сначала оповестим? Надавит, чтоб хотя бы по-серьезному оштрафовали, а не как всегда…
- Лео никогда не разгонял притон – обстоятельно, с едкой издевкой в голосе, пояснила Инга – как настоящий духовный рыцарь, он хоть раз в жизни обязан сделать это.
- Хорошо, проконсультируюсь. Придумаем что-нибудь. Согласен, надо решать эту проблему – смягчился инспектор – Лео, а что вы вообще тут сидите? Густав и Анна справятся и без вас. Вы вообще приказы хоть иногда читаете? У нас на повестке еще один труп. Банкир Дрикке. Езжайте с котом, найдете, кто его убил. Личное поручение Хельги. Потом ко мне. И еще, у меня тут спрашивают, пропал мэтр Трасс, он был вчера в морге на ночной, вас там с углем видели. У вас там что, авария была, а вы молчите?
- Да нет, без накладок прошло – пожал плечами, ответил Фанкиль – журнал заполнили, вот выписка.
- Ну я подозревал, что он мог нас обмануть… – нахмурился рыцарь, когда инспектор поднялся к себе и сел за рояль. Вдавив педали в пол, ударил по клавишам, добавляя тоски к и без того сырому и дождливому дню своим бесконечно заигранным, одновременно торжественным и печальным полонезом.
- Это, чисто теоретически конечно… Такое бывает, но это совсем редкий случай – начал рассуждать Фанкиль, объяснять недоумевающей Марисе – чаще всего они сразу распахивают глаза, начинают кричать, удивляться, впадают в истерику. Бывает, кусают за руку, если какой-нибудь дурень вздумает сунуть им палец в рот… Но если он затаится, то при полном отсутствии сердцебиения и рефлексов, нужен томограф, чтобы определить, работает ли нервная система, жив ли мозг, или нет.
- А ближайший томограф в герцогском дворце и нам его конечно же никогда не дадут – саркастически развела руками Инга.
- И как они тогда, как ходячие трупы что ли? – окончательно забросив все дела, поинтересовалась Мариса.
- Активные агенты бэ-серии – объяснил Фанкиль – это синтетические вирусы, которые перенастраивает вегетативную систему объекта, так что она частично замедляет метаболизм, частично регенерирует определенные ткани и пережигает для их питания остальные, те которые по ее мнению не нужны. Так что какое-то время им не требуется ни кислорода, ни крови, чтобы поддерживать некую условную жизнеспособность на грани необратимых биохимических процессов. Эту методику изобрели для тех случаев, когда пациент лишается большего количества крови или получает травмы или раны несовместимые с жизнью. Например, когда человека разрывает пополам. В этом случае стимулятор позволяет сохранить функциональность каждой отдельной половины, законсервировать их так, чтобы впоследствии можно было реанимировать, сшить и срастить. На самом деле оживлять таким способом мертвецов не показано инструкцией. Гипоксия мозга вызывает необратимые изменения в центральной нервной системе, что приводит к тому, что реанимированные мертвые уже не будут полноценными личностями, какими они были до момента полного угасания жизненных функций организма. Это если исключить тот теологический факт, что оживляя труп, мы принудительно возвращаем в тело его душу, когда она уже разлучилась с ним.
- А это разве не запрещено? – спросила Мариса, явно заинтересовавшись его лекцией. Налила себе из чайника горячего кофе и, достав из-под дивана припрятанную там бутылку, добавила еще на треть фужера «Лилового номер один».
- Конечно же это грех – поправляя горлышко бутылки пальцем, чтобы она капнула в кофе и ему, с готовностью ответил рыцарь – особенно если реанимацию совершают по истечении сорока дней. Но тут мы руководствуемся библейским принципом пророка Елисея: все что происходит, происходит заслуженно, так как основное решение принимает Бог, а не законы химии и тем более не мы. Если проще: раз не удастся поднять мертвеца, а тем более с полными функциями организма – значит не было разрешения свыше. Но в соответствии с заветом «не искушать Господа Бога твоего», подобные действия строго запрещены церковью и законодательством Северного Королевства.
- По-вашему послушаешь – обдумав сказанное, скептически возразила Мариса – так можно оправдать любую дрянь.
- Ничего не поделаешь – развел руками Фанкиль и горько улыбнулся – так устроен наш мир, не нам судить. Наше дело следовать заветам Единой Соборной и Апостольской церкви Христовой, выполнять заповеди и творить добродетели.
- Да уж – покачала головой Мариса и сделала большой глоток. С омерзением поморщилась и отставила фужер: в бутылке лейтенанта Турко оказался не ликер, а смешанный с раздавленной черникой самогонный спирт – а я вот все жду, когда же в моей жизни по Воле Божией случится что-нибудь, помимо обязанностей, долга и служения.
- Вас об этом не предупредят – ответила ей Инга – как случится, забудете сразу обо всем. Когда все хорошо, Бог не требуется.
- Доказано адом – закивал, согласился Фанкиль – так, я схожу в лабораторию. Раз такие дела, пусть мэтр Фарне глянет кости, кого мы там вчера сожгли… Инга, готовьте мэтра Дезмонда, вернусь, поедем на этого банкира.
Он встал, оправил свою потрепанную длиннополую мантию и собранные в густой серый хвост волосы и, так и не прикоснувшись к своему фужеру с кофе, покинул отдел.
- Как вам ваш Вертура? – откладывая газеты, спросила у задумчиво глядящей в окно Марисы Инга.
Та промолчала, потом внезапно отвернула ставшее одновременно лукавым и мрачным лицо, как будто эти неожиданные слова сбили ее с толку, и она стеснялась честно ответить на них.
- Он дурак! – резко бросила она, закатывая глаза и поднимая ладонь к лицу, чтобы спрятать за ней улыбку сплетницы, только и ищущей повода обсудить приглянувшегося ей мужчину.
- Совсем не похож на героя?
- Похож – все также резко и грубо ответила Мариса и поспешила обиженно добавить, словно оправдываясь – на карикатуру недели…
Но вышло совсем фальшиво. Инга ничего не ответила, улыбнулась и поправила съехавшую в сторону с чайника свою манерную мохнатую шапку с хвостом, почти такую же, как у лейтенанта Турко, только свежую и новую. Точно такую, какие носят охотники из тайги, деревенские ухари и щеголеватые сельские рыцари.
- Вот отправил его мэтр Тралле с Йозефом, с бестолочью с этой! - снова закатив глаза, горестно вздохнула, как будто театрально-наигранно и невзначай, уже сама желая продолжить разговор, нажаловалась Мариса – а он же, дурень, пропадет, не знает ничего здесь!
Полонез наверху давно прекратился. Инспектор Тралле сидел в своем кабинете, курил трубку, от холода пытался топить камин, но, кажется, в трубе что-то засорилось, или на чердаке ненароком перекрыли заслонку, так что тянуло не в дымоход, а в помещение, вниз, в отдел.
***
Первый раз детектив и лейтенант свернули не на ту дорогу. Просека не была помечена на карте и привела их к обширной, простирающейся на насколько сотен метров вокруг северного склона какого-то пологого холма вырубке. То там, то тут, вокруг желтели подрубленные топорами на конус, узловатые пни. Клочковатыми зарослями темнели целые рощицы иван-чая и молодых, только недавно давших побеги берез, пробивались через неопрятные горы уже успевших засохнуть ветвей. Земля между ними была изрыта и искалечена следами стволов, которые волоком тащили к дороге, но людей рядом видно не было. Не слышалось, ни звука топора, ни иного инструмента. Стоящий вокруг черный, непроглядный, мокрый от дождя лес был тих.
В глинистом склоне холма впереди темнел укрепленный камнем обод штольни. Несколько разрушенных, сгоревших времянок и сложенная из самодельного необожженного кирпича печь-гута под обрушившимся навесом указывали на то, что совсем недавно, здесь добывали и плавили свинец.
- Браконьеры – покачал головой лейтенант Турко – пережигали руду. Это еще прошлой осенью их тут оштрафовали за то, что работали без лицензии, налогов не платили. А теперь вот снова – и усмехнулся – видать поссорились, пожадничали, не поделились. Вот и погнали их отсюда, все порушили-пожгли.
Вертура и лейтенант объехали оставшееся от нескольких срубов и навесов пепелище и заглянули в штольню, вход которой был вроде как завален, но под самым сводом просматривались следы раскопа, как будто там был лаз, только слегка прикрытый ветвями и комьями глины.
- Местные – пояснил лейтенант, кивая на почти свежие, отставленные колесами повозки и лошадиными копытами, залитые мутной желтой водой, следы.
- Здесь его точно нету – покачал головой, созерцая эту печальную панораму разгрома, согласился Вертура.
Лейтенант промолчал, только внимательно посмотрел на него, и они развернули коней и поехали прочь, обратно не дорогу на Гирту.
***
- Барона Визру значит? – сразу угадав в полицейских людей таких же подневольных и бесправных, как и он сам, лукаво спросил у них староста лесной деревеньки – поселка в несколько больших, сразу на две-три семьи бревенчатых дома на склоне холма в лесу – да, к нам тут вообще гости нечасто ездят.
Лейтенант и детектив настолько устали и промокли, что пропустили мимо ушей эту грубость, спешились и вошли в дом. Огляделись. В длинной, притулившейся задней стеной вплотную к каменистому склону избе с земляными полом и маленькими, без стекол, окошками, какие в непогоду и на ночь просто закладывают ставнями, было сумрачно и сыро. Дымно горел очаг. На большой, просторной кровати, укрытой горой тряпок и лохматых шкур, весело прыгали, визжали, радовались жизни дети, но увидев незнакомцев с мечами и в броне, тут же спрятались под набитые ароматным сеном, расшитые заботливой женской рукой подушки и притихли. Девицы у окна в дальней комнате встрепенулись, опустили свое шитье и во все глаза уставились на гостей через отодвинутую в сторону, разделяющую зал на две комнаты вместо двери, плетеную из лыка занавеску. Весело зашептались, кто это там еще такие, зашушукались, с улыбками закрестились на темную, висящую на самом видном месте, украшенную расшитыми черными и желтыми полотенцами икону Богородицы Девы Марии.
- Кашу будете? – вошел за полицейскими отец семейства и гордо задрал к потолку бороду, демонстрируя накрытый свежей льняной скатертью стол.
И вправду. На огне, в открытом, сложенном под городской камин из промазанных глиной валунов, очаге, клокотал чугунный бак с ароматной, приправленной лесными травами и ягодами вареной пшеницей. На столе были приготовленные к обеду деревянные ложки, горшок с медом и плоские деревянные тарелки.
- Нам бы кваску – указал рукавом на бочку у дверей Вертура – и где нам этого барона искать-то теперь?
- Спросите у хозяйки Гранне – махнул им куда-то вверх в сторону вершины холма староста, наливая им в большие кожаные кружки ароматный, отдающий хлебом, напиток. Кружки горчили воском, но от крепкого, забродившего кваса стало приятно и легко на душе. Полицейские выпили еще и переглянулись.
- А из карантина вас не беспокоят? – поинтересовался детектив.
Отец семейства только скривил рот, обернулся к стене, перекрестился на иконы, махнул рукой и как-то неохотно ответил.
- Не беспокоят, слава Богу. Места глухие, гиблые, брать у нас нечего, к нам сюда разве что ревизоры и шерифы, и те нечасто, ездят.
- А возчика Дролле часто тут видите?
- Бывает и видим – хитро покачал головой отец семейства – часто не часто, не знаю, мне в окна пялиться, знаете ли, времени нет. А к хозяйке Гранне, это вам налево от дома и наверх. Только придется пешком или в обход. Лошади не пройдут.
Вертура и лейтенант вышли из избы и, проскальзывая по мокрым камням и осыпям, придерживаясь руками за кусты, направились вверх по крутой глинистой, размытой дождем дорожке, и уже было поднялись на несколько десятков метров, когда услышали позади шелест ветвей и торопливые шаги. Придерживая за подол крупно расшитую по рукавам и вороту красной нитью лейну, по широкой дуге, видимо зная более пологий путь, за ними бежала одна из тех девушек, что сидела в доме за шитьем.
Перекинув через плечо малиновый шерстяной шарф, чтобы не цеплял за кусты, она обогнула полицейских по склону, остановилась метрах в двадцати над ними и уставилась вниз. Растрепанные русые волосы рассыпались по плечам, серые глаза смотрели бойко и весело. Поднимаясь по кручине, она ничуть не запыхалась. Вертура и лейтенант ускорили шаги и, хватаясь за мокрые ветки, обрывая пожелтевшие листья, с треском и шумом взобрались к ней, где и обнаружили ранее не замеченную ими извилистую, но более пологую и удобную тропинку.
- Я Майя Гранне! – засмеялась девушка – это дядя над вами подшутил! А вы кого-то ищите?
Глаза ее смотрели хитро и весело, словно оценивая полицейских. Она была крепкой девицей среднего роста шестнадцати, может семнадцати лет. На нежных щеках проступал румянец, подол ее лейны уже успел промокнуть, к босым немытым ногам налипли опавшие иголки и листьев. Через ее плечо был перекинут, обмотан вокруг талии как у солдат, что летом на марше повязывают так свои плащи, заколот огромной манерной заколкой из серого железа длинный, серо-зеленый плед. Ее крепкие руки деревенской девицы были плотно сжаты в кулачки, а весь ее вид был настолько веселым, лукавым и по-детски непосредственным, что Вертура и лейтенант не сговариваясь, тут же потупили взоры и уставились в землю, как будто бы обоим стало за что-то стыдно.
- Лейтенант Марк Вертура – честно и по-рыцарски, как, по его мнению, было положено разговаривать с молодыми особами, представился детектив, галантно приложил руку к груди, попытался улыбнуться. Но вышло зажато и по-дурацки, от чего девушка только еще больше развеселилась.
- Разыскиваем сэра Визру – пояснил лейтенант, глядя в сторону.
- Не знаю никакого Визры-мизры! Не видела, не брала, не ела! – воскликнула та и, засмеявшись, бросилась вверх по тропинке так резво, что детектив и лейтенант вздрогнули. Казалось что следом за ней невидимой, но ощутимой ударной волной поднялся ветер и стряхнул на полицейских всю воду, что была над ними на ветвях. Только малиновый шерстяной шарф мелькнул впереди и выше, среди серо-зеленой мокрой листвы.
- Вот ведь ведьма – покачал головой лейтенант, глядя ей вслед.
- Идем наверх – кивнул Вертура, и они снова начали свой крутой и извилистой подъем.
На самой вершине холма, на скале, стоял дом, совсем непохожий на те, что были внизу, в деревне. Почти как городской, с каменным основанием и стенами из тесаного бруса, вытянутый, наверное, в три комнаты, с двумя соснами, растущими перед крыльцом с красивыми резными перилами. Тут же, неподалеку, под еще одной сосной, было устроено маленькое кладбище: два креста, вырезанных из дерева с досками-крышами стояли над ухоженными, засаженными маленькими лесными цветами, обложенными булыжником холмиками, могилами. К сосне была подвешена деревянная колотушка с пустотелыми трубками, что на ветру, что беспрестанно дул здесь, на каменистой вершине, издавала мелодичный и гулкий стук, похожий не какую-то замысловатую музыку, необычайно уместно вплетающуюся в звуки стоящего вокруг дождливого леса. Тут же, рядом с домом был разбит и огород, в котором росли какие-то кустистые травы и поздние цветы, похожие на те, из каких доктора делают настои и лекарственные порошки.
- Действительно ведьма - оглядывая хозяйство, покачал головой лейтенант Турко – наверное, это та самая Гране, про которую у нас целая папка в архиве есть. Известная семья, растят какие-то замысловатые травы для докторов, многие покупают у них...
Они миновали большой плоский камень у крыльца и вошли в дом.
В горнице, куда они попали, было светло. Большие, забранные разноцветными матовыми стеклами окна были пробиты в трех стенах так, что с какой бы стороны не светило солнце, его лучи всегда падали на стол-бюро, заставленный алхимической посудой. У стола, спиной к дверям, стояла и аккуратно отмеряла на весах порошок уже немолодая, но высокая и симпатичная женщина. В ее русых и густых, как у дочери, заплетенных в косу волосах, светлели траурные, синие с белым, ленты. Она была статна фигурой и облачена в городскую, уже не новую, по длине, мужскую, до колен, темно-зеленую, мантию, а не в деревенскую лейну, какие носили простые жители поселков за пределами городских стен Гирты.
- Ищите кого-то? – обернувшись, спросила она, даже не поприветствовав гостей. У нее были такие же, как у дочери округлые румяные щеки, приятная улыбка человека, который занят любимым делом и монокль, на шнурке, который при появлении полицейских, она вынула из глаза и повесила к себе на шею, убрав его за воротник. Вертуре еще бросилось в глаза, что кроме монокля на ней не было другого шнурка или цепочки, на которой носят нательный крест.
- Да… - оглядывая комнату травницы, ответил детектив – барона Аристарха Визру.
Где-то рядом скрипнула доска. Их юная проводница, не особо скрываясь, с внимательной, хищной улыбкой наблюдала за гостями из соседней комнаты, чуть приоткрыв дверь.
- Он потерялся? – уточнила хозяйка дома и, подойдя к совсем новенькой почти как в городе, кривоногой печке с железной трубой и матовой стеклянной дверцей, проверила, горячий ли котелок с кипятком, в котором она, по всей видимости, собиралась готовить очередной магический отвар.
- Мы точно не уверены… – начал объясняться детектив – но у нас нет других вариантов, либо он где-то тут, либо его схватили люди Солько. Лейтенант Марк Вертура – продемонстрировал он ей бронзовый ромб на плаще и подвеску лейтенанта полиции Гирты. Отдел Нераскрытых Дел. По личному поручению леди Тралле…
- Хельги? – уточнила та и очень внимательно посмотрела на него. На миг детективу показалось, что ее глаза полыхнули лиловым огнем, как будто бы в них отразился какой то яркий, как будто удар невидимой, далекой молнии, свет.
- Да – с напористой полицейской ленью и скукой, как будто нисколько не замечая этих метаморфоз кивнул лейтенант – вы знаете ее? Хельга Тралле, куратор безопасности Гирты.
Хозяйка дома как будто не услышала, проигнорировала его, прихватила рукавом горячий котелок с печи, налила в кружки отвар из паяного медного чайничка, залила его кипятком, внимательно посмотрела на гостей. Вертура вздрогнул. У него закружилась голова. Даже несмотря на то, что в комнате и так пахло травами, экстрактами и терпким ароматом сушеных цветов, по помещению разлился, как будто ударил в голову, необычайно густой и приятный горьковатый запах какого-то терпкого травяного настоя, букет которого детектив угадать не сумел.
- Майя! – звонко позвала хозяйка, и ее веселая дочка выбежала к ней. Все вчетвером они сели за обеденный стол, что стоял у окна у западной стены. На столе, в корзинке, на чистой льняной подстилке под тряпицей оказались нарезанный и засушенный белый хлеб и крупные осколки печатного, давно зачерствевшего мятного пряника посыпанного сахарной пудрой и орехами. Вертура и лейтенант машинально забегали глазами, ища иконы, чтобы перекреститься, но так и не найдя их, просто преклонили головы и осенили себя крестными знамениями.
- Мухоморы! – внезапно обратил внимание на связки под стропилами детектив.
- Это они – согласилась, кивнула хозяйка, пристально глядя на него - некоторые доктора используют их для микстур, а другие заказывают как дурманящее средство.
- Вы вдова? – глядя на ее косу, уточнил Вертура.
- Да – кивнула она и ответила бесстрастно, в сторону – мой муж погиб на воине. Вы же из Мильды? – и, заметив его смущенный, извиняющийся взгляд, чуть улыбнулась – нет, не на той, о которой вы подумали. Задолго до этой. Вы стыдитесь, хотя родом вы совсем из других мест.
- Да, есть такое… – отвел глаза, согласился Вертура. Под внимательным взглядом этой женщины, ему с одной стороны было неловко, с другой он чувствовал к ней какое-то необычайное и теплое доверие, как к давней подруге или сестре. По возрасту она была его ровесницей или, быть может, на год или два младше него, наверное, лет тридцати шести, но жизнь в лесу и невзгоды придали ее облику какую-то высшую власть и мудрость, так что, сидя напротив нее за столом, глядя на нее, Вертура отчего-то почувствовал себя робким малолетним мальчишкой рядом со взрослой и строгой женщиной.
- Вы выращиваете травы для аптек? – оглядывая комнату, снова спросил детектив, чтобы не молчать под внимательным взглядом ее чарующих серых глаз, от которого его начинала пробивать волнующая дрожь, когда она смотрела на него, и становилось не по себе. Что-то глубокое и невыразимо сильное было в этом взгляде. Что-то, что придавливало, сковывало волю, словно неумолимо надвигающаяся на него шторм, с каждой минутой все сильней и сильней бушующий в его сердце.
Лейтенант Турко молча сидел за столом, держал, крутил на ладонях свою горячую глиняную кружку, от которой валил пар, рассеянно смотрел в окно, казалось бы совсем не замечая, не чувствуя того, что происходило сейчас с его коллегой.
- Мы, Гранне – улыбнулась хозяйка дома детективу, словно читая в его глазах все его мысли – хранители этой земли. Как и спящий под Собором, мы отреклись от своего прошлого, от мятежа, преклонились перед тем, кто был распят и Воскрес. Как и другие наследники Лунного Дракона, мы приняли это послушание не вредить людям, быть рядом и помогать им. А травы, это мое любимое дело, считайте увлечение. Как ваше, советник Марк Вертура, история и книги.
Ее глаза сверкнули лиловым грозовым огнем. Детективу показалось, что ее властная рука провела по его лицу. Мягкими горячими пальцами, по-хозяйски благосклонно коснулась его щеки, но Вертура так и не смог прочувствовать и понять что с ним: прошел еще один миг и видение снова исчезло.
Обменявшись с уже допившими чай полицейскими еще парой малозначительных слов, хозяйка налила им какого-то необычайно терпкого и приятного, отдающего лесными травами, похожего на вино питья из оплетенной лозой, подвешенной в углу под потолком бутылки. Лейтенант охотно сделал большой глоток, отчего вмиг очнулся от прострации с кружкой и начал говорить что-то, показавшееся Вертуре полной несусветицей. Начался какой-то беспредметный и неясный разговор. Потом они пошли в сад, беседовали о травах и каких-то рецептах. Вышли на большой плоский камень с восточной стороны холма, над крутым, заваленным обломками скал обрывом.
Здесь стоял высокий, почерневший от нагара железный столб, намертво вбитый в гранит. Камни вокруг него были обожжены ударами молний, а над головами серым покровом бежало холодное и безбрежное дождливое небо. Вертуре стало страшно. Он уже видел такое же небо. Там, на сеансе иллюзионных искусств, под сводами Димсток Тулла, тогда, перед самым пожаром, когда коварный мастер-иллюзионист маркиз Эф показывал зрителям далекие, неведомые, земли. Такой же простирающийся на многие, бесконечные километры черно-серый лес вокруг и такие же пасмурные и низкие облака-волны бегущие над ним…. Или, быть может, тогда они были совсем другими?
Он стоял под дождем под этим печальным северным небом. Капюшон его плаща был откинут. Ветер трепал его распущенные длинные волосы, капли дождя стекали по щекам и лбу. Внизу, у подножья крутого склона холма, темнел, простирался до самого горизонта, непроходимый, заваленный обломками камней и буреломом, серый и унылый, мокрый от дождя, лес. Детектив держал хозяйку таинственного дома под руку, задумчиво смотрел вдаль. Лейтенанта рядом не было и Вертура так и не смог уловить тот момент, как они с ней остались на вершине холма одни.
- Что со мной? Это сон? - одними губами прошептал детектив.
Его спутница обернулась к нему. Ветер подхватил пряди ее светлых волос, что выбились из под ее мягкого платка цвета дубовой коры. Держа ее под руку под ее тяжелым коричневым плащом, он сжимал ее ладонь, сводя ее пальцы со своими. Она улыбалась, смотрела ему в глаза. Длинные концы ее плотного темно-зеленого шарфа летели по ветру.
- Нет – отвечал ему в голове тяжелый, но ласковый, как налитые водой, надвигающиеся на город грозовые тучи голос – но ты будешь думать, что тебе это только приснилось.
В столб на холме ослепительно ударила молния и тут же с треском, оглашая округу невероятно мощным ударом, как молот по наковальне, загремел гром. Где-то далеко внизу, по другую сторону холма, отчаянно заржали лошади. Вылетел из седла, упал на землю лейтенант Турко, заплакали в доме напуганные этим внезапным и резким грохотом дети. С силой и напором грянул ливень.
- Да что же это такое! – кричал, выбегая под дождь к лежащему в луже лейтенанту, староста, потащил его в дом, принялся трясти его за лицо, жив ли тот или нет.
- Вы там что, совсем что ли? – закричал он вошедшей следом в дом младшей Гранне. Но та ему не ответила. Жуткий, белый, торжествующий оскал сверкнул на ее лице в новой вспышке молнии, когда она стояла в раскрытых дверях на фоне уже черного от внезапно обрушившейся на лес и поселок непогоды неба. Староста вскочил от лейтенанта, сжал зубы и отчаянно перекрестился.
- Молчи! – не по годам сильным и пронзительным голосом приказала Майя Гранне ему и другим мужчинам, что вернулись в дом со двора. Указала рукой, властно и грозно велела – положите его спать и накормите лошадей!
От ее приказа, как будто затряслась земля, задрожала посуда на столе. Жалобно хлопнула дверь. Снова ударила молния, загремел гром. Было сникший после первого удара дождь, припустил с новой силой. В страхе забились под одеяла на кровати в углу комнаты, еще пуще заплакали дети.
- Не бойтесь! – подошла к ним девушка, ловко подвернув подол лейны, встала перед постелью коленями на земляной пол, протянула руку, ласково погладила по мягоньким головкам – это просто гроза. Она пройдет. А меня ждут, мне надо идти.
Она обняла самого маленького, вручила ему мятный пряник, поцеловала его и, весело и страшно сверкнув глазами, выбежала из дома под ливень.
***
К вечеру вернулся Фанкиль, принес туесок с котом, поставил боком на стол и открыл крышку, но кот так и остался лежать, даже и не подумал из него выходить.
В зале снова было одновременно сыро, холодно и очень душно. В кабинетах, на лестнице и в коридоре во всю шпарили выкрученные для тепла, совсем не предназначенные к отоплению, осветительные газовые рожки, но окна в отделе Нераскрытых Дел были по-прежнему раскрыты. В темноте за ними дул ветер, раскачивал рябины и кроны тополей. Вырывая из мрака изломанные контуры крыш домов и мансард, полыхали молнии. Толстыми, напористыми струями лил дождь, размытыми ореолами через его плотную завесу светили горящие на проспекте фонари.
- Ну как, все выяснили? – требовательно спросил инспектор Тралле, издалека, разглядывая горделиво задранную к потолку мохнатую, обрамленную густыми, как у банкира или судьи, бакенбардами морду кота Дезмонда. Подсел к ближайшему столу, раскрыл свою лиловую папку, достал перо и с готовностью окунул его в чернильницу. Фанкиль с грохотом подвинул тяжелый стул, сел рядом, огляделся и наклонился к инспектору, как будто опасаясь, что Дюк у двери в коридор, на месте дежурного и доктор Сакс неподалеку, смогут его услышать.
- Мастер Роффе – быстро написал он грифельным стержнем на листе бумаги и продемонстрировал его начальнику – исполнитель местный фармацевт. Насыпал не те пилюли. Остановка сердца.
- Вы там пальцы точно никому не ломали как в прошлый раз? Зубы напильником не пилили? Жаловаться на вас опять не будут? – сделав безразлично-неободрительное лицо, поинтересовался инспектор, записал: «по результатам проведенных следственных мероприятий, состава преступления не выявлено».
- Да нет. Выпили чайку, посидели с квартальными – заглядывая в аннотацию, беззаботно пожал плечами Фанкиль – доктор оформил «по естественным причинам», написал целый том. Сюда не стали везти.
- И что дальше? - снова макнул перо в чернильницу инспектор.
- Ну походим конечно. Поспрашиваем еще – вяло объяснил Фанкиль – попроверяем. Все-таки не конюх умер какой, важный человек.
- Вот Лео, можете же вы быть адекватным – кивая ему и захлопывая папку, заключил инспектор - почему не ведете себя так всегда?
- Мнимой глупостью ввожу в заблуждение врагов Гирты – браво и радостно продекламировал Фанкиль – а как с нашим званым ужином?
- Дали добро, но поедете без меня. Совещание. Будет сэр Август, приказали собраться всем. Анна, вы отнесли в редакцию представление, больше такой рекламы ни в каком виде не давать? Мастер Тинвег лично подписал значит? Хорошо. А списки торгунов готовы? Сверили все с архивом? Все, на сегодня вы свободны, можете идти.
- А, погодите, вот еще! – спохватившись, поднял от своего письма голову доктор Сакс. За своим, беспорядочно заваленном папками с рукописями рабочим столом он сидел в шапочке и плаще, так что его нисколько не смущали ни холод, ни сырость. Пишущая машинка, которую он привез с собой в Гирту из дома и на которой он, за неимением иных доступных технических средств, собирался печатать свои исследования и статьи, стояла в углу. У нее заедали клавиши, и мэтр Руксет, полицейский инженер, все никак не находил времени чтобы ее смазать и починить. Но доктор, похоже, уже привык писать чернильной ручкой и в какой-то момент даже начал находить в этом некий шик. Сегодня он был настолько увлечен работой, что почти весь день молчал, никого не дергал, не отвлекал от дел. Как он восторженно и загадочно сказал днем: «наконец-то!» и углубился в свою научную работу, ничуть не стесняясь того, что занимается личными делами прямо на рабочем месте.
- Вот – протянул он инспектору принесенный курьером лист – днем из оперативного принесли. Никого не было, а я и забыл. Ну, вы же понимаете, я же творческий человек…
Инспектор Тралле рывком выхватил из его пухлой изнеженной ручки листок бумаги и быстро прочел его.
- Ибурка. Опять эта тварь. Где этот Алистер? – только и бросил он, вложил докладную в свою папку и приказал – как появится, сразу ко мне! А вы, Лео, готовьтесь, поедете с Германом, посмотрите, поможете ему, запротоколируете. Все я ушел. Дюк, вы на ночном, если вернутся наши пионеры, пусть срочно доложатся Хельге. Остальным быть в конторе завтра утром.
И, оправив ворот мантии, пригладив выбившиеся из косы кольца седеющих волос, быстрым шагом покинул отдел.
- А Марка все нет – встала в позу пред Ингой, выразительно заломила руки за спину, Мариса.
- Вы же его ненавидите – лукаво и криво улыбнулась та в ответ так, что стало видно, что у нее не хватает половины зубов с левой стороны.
- Еще как! Жгуче ненавижу – согласилась, покачала головой Мариса и нетерпеливо ударила перчатками о бедро – но он должен был вернуться! Я же мэтру Тралле говорила…
- Молитесь о нем – перебила ее, посоветовала Инга.
- Вот еще! – презрительно фыркнула Мариса и, схватив свой плащ, надев его на плечи, подхватив свои шляпу и зонтик, выбежала вон.
- Правда это замечательно наблюдать, как томится ожиданием встречи разгоряченное чувствами радостное влюбленное сердце? – спросила Инга, подойдя к коту, и настойчиво погладила его по голове. Тот зажмурился, жеманно повел своей широкой полосатой мордой, хлопнул хвостом о борт корзинки.
- Да, это нам, старикам, от бессилия только молиться и каяться за то, что ничего полезного и хорошего в жизни не сделали. А они молодые. Им жить, детей растить и воспитывать, мир спасать - согласился Фанкиль, что только что вернулся из арсенала, с мешком потертого угля для приготовления дымного пороха и старым железным ведром. Обвел взглядом зал, хитро и весело уставился на доктора – Густав! Вы же так любите смеяться над людскими пороками, описывать их в наущение узколобым обывателями с беспощадной едкостью и сатирой? Так? Не желаете поехать сегодня с нами, получить очередной незабываемый опыт для ваших книг?
***
Снова гремела гроза, опять отключили свет. Полицейская карета в сопровождении мрачных драгун, облаченных в черные, с кожаными вставками на плечах плащи, покинула в этот вечер комендатуру, выехав из боковых, ворот у конюшен на улицу Котищ. Переулками, миновав улицу Гамотти и проспект Цветов, объезжая понизу гору, на которой стояла одноименная крепость, проследовала в сторону улицы командора Фильте, туда, где находилось то самое, предлагающее всем дешево, качественно и долго заведение. В салоне экипажа сидели, придерживали, чтобы не растрясти на неровной мостовой мешок и ведро, Инга и доктор Сакс, Фанкиль расположился на козлах. Следом ехали капитан Глотте и сержант Алькарре - мрачный пожилой солдат с рябым уродливым лицом, развороченным близким выстрелом из фальконета. Этот жуткий человек был правой рукой начальника ночной стражи Гирты и навевал ужас на горожан не только своим неприятным видом: состоя на должности сержанта, по совместительству он служил еще и мастером допросов и, зачастую, на публичных экзекуциях, надевая черно-белую маску и парик, именно он и был тем самым черно-белым, безликим палачом, когда дело доходило до рубки пальцев, рук и ног, а также и голов, когда казнили приговоренных к смерти. Он жил один в своей мансарде где-то на соседней улице рядом с полицейской комендатурой, и, поговаривали, что у него есть две дочери, которых он давно выдал замуж и отправил прочь, чтобы их семьи не тревожили тяготы его полицейской жизни. Был даже анекдот, что как-то к нему заглянули трое обиженных им по службе горожан, вроде даже как из жандармерии, якобы хотели по-серьезному поговорить, но он покалечил всех троих топором и сдал их на расправу майору Тинвегу.
Не доезжая полквартала до цели, сержант Алькарре обогнал отряд, первым спрыгнул с седла на мостовую и в предвкушении кровавой расправы, прищурился на ярко освещенные, призывно лучащиеся радостным теплом в ночной мгле, красные и синие витражи.
Все также лил дождь. По правую руку возвышалась темная крепостная стена. Под наглухо заложенными кирпичами арками казематов бастиона чернели тяжелые, укрепленные медными полосами двери. Где-то в бойнице караульной, наверху на стене, горел огонь керосиновой лампы или свечи. Над ярко освещенными окнами и серым фасадом веселого дома возвышалась непроглядная и темная скальная стена. В вышине через завесу дождя едва просматривались огоньки стоящих на ней, рядом с крепостью Гамотти, зданий. Чуть ниже по улице, темнел маленький пожарный пруд, с другой же стороны, с той, откуда подъехали и остановились за полквартала, чтобы заранее не спугнуть своих жертв, полицейские, стоял длинный пятиэтажный, похоже доходный, дом. Здесь не было электричества и тусклое сияние его подсвеченных понизу керосиновыми лампами и свечами окон, не давая тени, казалось, только усиливало темноту в узком проулке между заслонившей полнеба скалой над головами и пятиметровым валом куртины.
Какие-то сумрачные фигуры, презрев непогоду, дождь и опасности темных подворотен и улиц Гирты, по одному, по два, а иногда и по три человека, бодро шагали к заветной постройке с витражами. Оставляли далеко на проспекте извозчиков, отправляли восвояси слуг, давая им на юво и вино, чтобы тоже не скучали, и инкогнито заходили в заведение через низкую и неприметную боковую дверь. Кто-то обратил внимание на отряд верховых и черный дилижанс и, развернувшись, вжав голову, заспешил прочь, как будто бы он тут совсем не у дел. Несколько человек остановились неподалеку, под козырьком двери ведущей в каземат бастиона, посмотреть, что тут будет происходить, достали вино и весело закурили.
- Ну что Лео, готовы к штурму? – закуривая, с важной насмешкой кивая вдоль улицы, спросил капитан Глотте у Фанкиля. Сержант Алькарре сосредоточенно закусил губу, ожидая приказаний, звонко хлопнул по ладони своей уже успевшей промокнуть плетью.
- Сейчас выкурим! – доставая из кареты ведро прикрытое толстой шерстяной тряпкой, чтобы дождь не залил содержимое, деловито продемонстрировал ладонью, сообщил всем рыцарь, поднял глаза к темному ночному небу, быстро прочел про себя молитву и перекрестился. Глядя на его суетные приготовления, капитан и сержант только заулыбались, но не стали портить его план, предоставили ему право действовать первым.
- Жечь будете? А Борис вас на такое благословил? – громко и грубо спросил у него сержант Алькарре и сплюнул жевательный табак себе на сапоги.
- Бог благословил – нашелся, бодро продемонстрировал ему плечо и крест на рукаве Фанкиль и прочел короткую объяснительную лекцию – душа закостенелого нечестивца мучается в этом развратном, истощенном грехом теле, рвется к Господу. Так что милостиво выпроводить ее отсюда вон, освободить от телесных оков – прямая обязанность любого христианина.
Мрачные люди засмеялись его проповеди и устремились за ним к дому, встали и приготовились у окон и дверей. Фанкиль радостно улыбнулся. В его глазах горел боевой азарт. Его трясло от предвкушения намечающегося действа.
- Открывай! – загремел в боковую дверь ногами, грозно и требовательно зарычал он – я владыка Дезмонд!
- Чего? – сдавленно возмутились, распахнули ему дверь какие-то люди, но не успели и опомниться, как сержант Алькарре ворвался в коридор и двумя меткими ударами своей тяжелой плетки, заставил обоих упасть, хватаясь за разбитые лица. Перешагнув через тяжело дышащих, бессмысленно хватающихся за раненые головы слуг, Фанкиль, капитан Глотте, сержант Алькарре, Инга, доктор и еще несколько драгун ночной стражи вошли в низкий, подсвеченный густо коптящими алыми и белыми ароматическими свечами холл. Здесь, под низкими, крашеными свежей известкой арками, стоял тяжелый, удушливый смрад вызывающих все самые низменные чувства и мечты курений. Откуда-то сверху безудержно ревел, пиликал граммофон, изрыгая какую-то омерзительно-развязную, быструю и ритмическую песню. Отовсюду доносились самые гадкие, тяжелые, удары, стоны, скрип мебели, смех и крики. Жарко горели камин и душные газовые рожки. Из боковой двери, из-под низкой арки под лестницей наверх, к полицейским выбежала голая женщина в одних сандалиях на высокой шнуровке и с подвязанными к локтям и коленям кусками красной и синей газовой ткани, хвостами развевающейся на сквозняке. Шумно глотнула из фужера, утерла ладонью безвольно распахнутый рот, замерла с невменяемым, распаленным творящейся вокруг возбужденной кутерьмой, видом. С похотливым не понимающим интересом уставилась на новых гостей. Ее тело лоснилось от пота, щеки горели. Она была одурманена опиумом и, похоже, появление вооруженных людей с плетьми для нее показалось просто каким-то новым этапом сегодняшней, в преддверии фестиваля особенно буйной и веселой, сессии.
- Ахаха! – засмеялась было она и, раскинув руки, бросилась на Фанкиля, но грозно шлепнула усиленная цепью плеть и развратница без единого вскрика повалилась на подогнувшихся коленях на ковер. Кровь уродливой грязью растекалась наискосок ее груди, заливала рассеченное ударом лицо, стекала по шее и плечам. Фужер выпал из ее рук и разбился. Больше ничего похотливого и страстного не осталось в этой обнаженной красно-белой корчащейся на полу, неспособной даже стонать от боли женщине.
Капитан Глотте опустил свою плеть.
- Уберите ее! – рычащим голосом коротко приказал он. Двое полицейских бесцеремонно подхватили ее под руки и поволокли на улицу под ливень.
Похоже, в пьяном угаре за шумом дождя, боем граммофона и другими звуками идущей наверху оргии, никто еще не догадался, что только что случилось в холле на первом этаже.
Фанкиль же поставил перед собой ведро, размотал пропитанный селитрой шнур, машинально, по привычке, поставил и крутанул свой стеклянный волчок, проверить, будет ли гореть.
- Мэтр Сакс – убедившись, что прибор вращается как положено, сохраняет равновесие, с сосредоточенной серьезностью, держа в руках запал, обратился к коллеге рыцарь – кричите, как уговорились. Орите что есть сил.
Зажег фитиль от газового рожка на стене, бросил его в ведро и поспешно отстранился.
Доктор снял свои очки, распахнул рот, стыдливо огляделся на приготовившихся внимательно слушать его полицейских и, вдохнув побольше воздуха, давая петуха, заголосил.
- Пожар! Спасайтесь! Бегите!
Уголь с селитрой в ведре вспыхнули, повалил необычайно густой и едкий белый дым, что быстро заполнил весь холл, пошел на лестницу и верхние этажи. Полицейские, дежурящие внизу, держа наготове плетки, пригнулись, припали на одно колено, чтобы не задыхаться в нем, предупредительно заняли боевые позиции.
- Пожар! Горим! – не унимался, от возбуждения размахивая руками, кричал доктор. На секунду все звуки наверху затихли, как будто бы все резко начали прислушиваться к его отчаянным печальным выкрикам, потом за стенами тоже загалдели, забегали, засуетились: там, на втором и третьем этажах, дым уже, наверное, пошел из щелей в полу и с лестницы. Дом наполнился отчаянными и страшными, нестройными возгласами и криками. Толкаясь, падая, давя друг друга, по лестнице толпой, кто в чем был, побежали вниз полуодетые, а некоторые даже и вовсе голые мужчины и женщины.
Им навстречу бросились полицейские, забили плетьми, яростно и страшно, ворвались в эту бессмысленную напуганную толпу, спасающихся от пожара, не понимающих что вообще происходит, одуревших от опиума, вина и страха, бегущих людей. Беглецы с криками хватались за ушибленные головы и лица, из последних сил, обливаясь кровью, ползли к спасительным дверям, лезли, разбивая локтями, разрезая руки и ноги, в окна, босиком на осколки прыгали в них. На несколько секунд в холле стояла настоящая фантасмагория, как на картинах в городском магистрате, с изображением чертей, что пытают мздоимцев в огненном аду. Обнаженные тела, толкаясь, падая друг на друга, роняя прихваченные в суматохе первые попавшиеся под руку тряпки, рубахи и плащи, с криками метались в дыму, ища выхода. Наверху с треком лопнуло стекло. Кто-то выпрыгнул прямо сто второго этажа. Но все было бесполезно, с улицы тоже доносились опасливые, полные ужаса и боли крики: спасаясь от пожара, гуляки выбегали под дождь через главные двери с другой стены дома, но и там их тоже поджидали заранее расставленные вокруг полицейские. Со свистом и воем рожков, верховые лупили плетками, гнали все еще пьяных, ничего не понимающих голых гуляк по улице через дождь, давили их лошадьми. Мужчин били что есть сил, прогоняли в темноту, загоняли в парадные и дворы. Женщин хватали, грубо валили на мостовую на камни и в грязь, с хрустом выкручивали руки, волокли за волосы и повязанные на голые тела тряпки обратно в помещение.
Так продолжалось минут пять. За это время сержант Алькарре с подчиненными поднялся наверх, выволок из комнат нескольких абсолютно невменяемых настолько, что ни крики о пожаре, ни дым, ни кровавая расправа на первом этаже не произвели на них совершенно никакого впечатления, посетителей, выстроил рядком у стены дюжину голых женщин и пятерых наемных работников притона. В том числе и тех двоих, что открывали дверь Фанкилю. Один, самый большой, могучий и огромный, по всей видимости, местный охранник, попытался начать драку, но ему сломали руку обухом топора, опрокинули на колени и ударом ноги отправили лицом в пол. Поставили на колени и остальных мужчин. С ними в один ряд уронили и толстую, с жирными бедрами и узкими икрами ног, тоже голую, с уродливой печатью разврата на жирном, престарелом и злом, морщинистым, но, с синими, густо подведенными, глазами и накрашенными дряблыми губами, лице, женщину. Она пыталась сопротивляться, визгливо и злобно требуя, чтобы от нее немедленно убрали руки, пыталась вырваться, но Капитан Глотте подошел к ней несильно ударил кулаком по голове чтобы она утихла, уставился мрачно и страшно, словно решая, что с ней теперь делать.
- Герман, ты что? – омерзительно скривив напомаженные лиловые губы, понизив голос, требовательно зашипела она – почему? Это что, Август приказал тебе?
- Хибит здесь? – только и спросил он.
- Сегодня не было… - ответила она – Герман ты понимаешь, что скажет Биргер? – она открыла рот, наверное хотела сказать еще какую-то угрозу, но капитан не дал ей договорить, коротко, без замаха, ударил шестопером ей с боку лица так, что захрустели кости, а сама она с хрипом откинулась навзничь на ковер и жалобно заплакала, заохала, хватаясь за искалеченное место.
- Постойте! Да послушайте же! - кажется, все еще не веря, что сейчас произошло, попытался было полный, с неприятным лицом и трусливыми человек в серой одежде конторского служащего, но капитан Глотте подошел и к нему и без лишних разговоров ударом шестопера проломил ему череп. Тот тяжело вздохнул и молча повалился лицом в ковер, который тут же окрасился в мокрый грязно-кровавый цвет. Следующим на очереди был охранник, которому перебили руку за сопротивление.
- Нет! Не надо, прошу! – когда второе беспомощное тело с грохотом упало на пол, взмолился, запричитал один из оставшихся арестованных мужчин, судя по одежде – переднику и забрызганной жиром мантии, повар – я только готовил еду, я не с ними…
- Работа говоришь? – еще больше рассердившись от его шумной низменной мольбы, потребовал ответа капитан. Его губы скривились, черные колючие глаза полыхнули беспощадным огнем – просто деньги?
- Да! - обливаясь слезами, упал лицом в пол, как перед распятием, сознался повар – мне надо кормить семью…
- Чтоб твоя семья, как и все вы, были навеки прокляты Богом и горели в бездне! – прогремел капитан Глотте – несите колоду.
С заднего двора прикатили высокую изрубленную колоду и топор для колки дров.
Доктор Сакс, что до этого прятался под лестничной аркой, чтобы не задели, испуганно жался в углу, при виде этих страшных инструментов, поджал локти, пролепетал «простите, извините…», сгорбился, боком протолкнулся между полицейских и быстро выбежал вон. Инга и Фанкиль остались смотреть. Голые женщины у стены сбились в дрожащую от страха кучу. Их стерегли двое драгун с мрачными, решительными лицами, держали наготове плетки, за каждый крик, всхлип или неловкое движение, били.
Капитан Алькарре подбросил в камин дров и начал разогревать кочергу.
- Нет! – заплакали пленные. Один внезапно попытался вскочить, но капитан Глотте схватил его за затылок и уронил на плаху лицом. Сержант Алькарре подошел к нему, взял за правую руку и пока тот не успел опомниться, с хрустом прижав ее ногой к колоде, рубанул топором прямо по кисти.
Страшно закричали женщины. Кто-то из полицейских вздрогнул. За первым пленником последовал и второй. Обоим прижгли кровь раскаленной кочергой и повалили на грязный ковер. Последним был повар.
- Знал, тварь, для кого кашу готовил? Или дурачка будешь корчить? – спросил у него начальник ночной стражи.
- Знал! – взмолился повар.
- Жрать дома, говоришь, было нечего? На котлетки с ювом денег не хватало?– с презрением глядя ему в лицо, спросил капитан, присел на корточки рядом с ним – детишкам игрушки покупал, жене зонтик и поясок, службу хорошую нашел, говорил?
В глазах повара стояли страх и слезы, «да, да!», в раскаянье плакал он, отчаянно кивал головой, соглашаясь с капитаном, стонал в отчаянной и готовой на все, только чтобы простили и не тронули, мольбе.
- Ну вот принесешь домой свою отрубленную ручку и котлеток из нее и навертишь – заключил капитан – пусть твои детки знают и навсегда запомнят, какая ты мразь на самом деле.
И он встал во весь рост. Хрустко ударила секира. Покалеченный повар с сипящим стоном повалился на ковер, хватаясь левой рукой за культю, скорчился, забился в мучениях.
- Господь Иисус Христос, Сын Божий, помилуй меня грешного! – сорвал со своих черных, седеющих кудрей форменную шапочку капитан ночной стражи и перекрестился на дождь в сторону распахнутых дверей. По его примеру, глухими ворчливыми, привычными к грозным боевым окрикам голосами забубнили слова молитвы, осенили себя крестами и остальные полицейские.
Сверху вернулись трое драгун. Принесли с собой полный мешок разных ценных мелочей, что собрали в комнатах и кабинете смотрительницы заведения.
- Возвращайтесь к своим отцам, братьям и детям как есть! – приказал капитан Глотте, мрачно ткнул пальцем, жмущимся у стены голым женщинам – и чтоб вас здесь никогда больше не было.
- А с этой-то что? – указывая сапогом на контуженную, хрипло стонущую смотрительницу притона, спросил какой-то полицейский.
- Оставьте тут – скривился капитан – все равно помрет, пусть горит.
И он опрокинул на ковер и доски пола еще дымящееся ведро и раскидал сапогами угли. Пламя медленно, словно неохотно схватилось за пропитанный кровью ковер. Полицейские выволокли под дождь оставшихся в холле живых мужчин и женщин. Страшно щелкая над головами плетьми, с насмешками погнали скорбной толпой в сторону проспекта Рыцарей. Убедившись, что пожар не потухнет, капитан Глотте вышел из дома последним, отошел на середину улицы и мрачно закурил,
- Я вот думал немного по-другому – бодро кивнул ему Фанкиль, тоже достал трубку, встал рядом, словно любуясь проделанной работой – но так тоже неплохо вышло…
- Зашли бы, сказали, всем «расходитесь, поздно уже?»? Палкой начали грозить? – хрипло засмеялся капитан, яростно блеснул глазами и презрительно уставился на рыцаря как на мальчика в первом бою испачкавшего штаны – вы, Лео как маленький. Сколько раз вам говорили и я, и Валентин и Хельга, не лезьте вы, по лесам катайтесь, книжки читайте, протоколы пишите. Что вам спокойно-то не живется? Ну не знаете вы как надо с ними, не понимаете, не умеете. Прирезали бы вас с сестрицей в подвале здесь. Расчленили и жаркое бы из вас сделали, к столу подали, чтоб мясо зря не переводить – и с отвращением кивнул на вырывающееся из окон пламя – а нищим потом бы еще и супа наварили из ваших мощей. Меценаты-благодетели.
И, развернувшись, зашагал к остальным драгунам, что скупо обсуждая происшествие, ожидали его в стороне.
- А что в отчет-то теперь писать? - догнал его, накидывая на мокрую голову капюшон, как бы невзначай, осторожно спросил Фанкиль. К горящему дому, оглашая улицу воем гнусавого рожка, уже мчались оснащенная ручной помпой пожарная телега.
- Пишите, что лампу при задержании опрокинули – с мрачным задором ответил капитан Глотте и махнул рукой – будет кто спрашивать, приказ пришел сегодня днем. Прямой, от сэра Прицци.
Фанкиль поморщился и вернулся в карету. В углу салона жался бледный от пережитого доктор, играл лицом, сбивчиво лепетал «Господи помилуй». Ему было страшно, его трясло. Инга, отвернувшись от него, сидела напротив, смотрела на огонь пожара снаружи, держала в руках шапку, насквозь промокшую под ливнем.
- Омерзительно… - простонал, поежился доктор – зачем вы позвали меня… Зачем так сразу Лео? Это же люди… За что их? А я вот сегодня книжку по психологии писать думал, а вы…
- Ерунда эти ваши книжки по психологии и личностному росту, вот что - покачал головой Фанкиль и прибавил строго – и вы что, серьезно думали, они такие несчастные и голодные и деток им кормить нужно, особенно тому, самому жирному? Кому семью содержать, у кого мать и отец старики, тот сидит и работает в три пота, света белого не видит. А кто по кабакам, по девкам, тот и ворует, и грабит, и мошенничает. Все они на допросах, как поймают, кто друга защищал, кто жену, кто для матери украл больной – сосредоточенное напряжение прошло, Фанкиль начал распаляться, его голос опустился до рыка, глаза вспыхнули запоздалой злобой и агрессией – и никто же не скажет, что по пьяни или кошелька убил, что воровал на выпивку. А девки эти, что они от голода пухли что ли? Жизнь их побила, чтоб за деньги собой торговать? Рук нормально работать не было? Денег достойно чтобы каждый день новые серьги покупать, мясо жрать от пуза и напиваться каждый день, не предложили? Да они вам таких историй понарасскажут, какие они обиженные и несчастные, какие они сироты бедные, что муж помер, что дома ребенок больной, что на десять ваших вонючих книжек хватит, Густав. Доказывать будут, чтобы такие дурни и бестолочи, жизни не знающие, как вы, думали, что они тоже люди. Мрази они конченые, ленивые и продажные вот кто они все. Пусть мужей нормальных, не пьяниц и сказочников, найдут. Вышивают, с детишками сидят, огород копают, тарелки лепят. Мало ли что ли дел? Нет же, им так проще. Нравится так им. Легко, богато и весело. Деньги, тряпки, вино. Распущенность, скотство и лень, вот как это называется. Туда им всем и дорога. На костер и в бездну.
Инга молча и утвердительно кивнула. Доктор опустил глаза, прильнул щекой к стенке, притих. Хлопнув дверью, Фанкиль вышел из кареты, сел на козла, ударил вожжами. Они возвращались в отдел.
***
Над лесом гремел гром. Ветер и дождь яростно бились в окна, сотрясали стены. Вертура распахнул глаза. Страшные сны снились ему наяву. Он чувствовал как тысячи горячих, ужасающих своими ласками рук хватают его, касаются его лица и груди. Ощущал, что ему одновременно и жарко и холодно, чувствовал каждый удар молнии, что как будто проходил через него самого, заставляя вздрагивать все его тело. Слышал стоны и вой, похожие на шум ветвей и скрип пригибающихся под ударами непогоды вековых деревьев, слышал голос, что проникал ему в мозг и понимал, что что-то нечеловечески-чудовищное происходит с ним.
Он не знал, сколько времени прошло, вернее, он потерял ему счет, и все, что происходило вокруг, казалось ему каким-то безумным, головокружительным падением в дождливую грозовую мглу. Сводящим с ума своей бесконечностью, летящим кружением вниз и вниз по краю какой-то воронки, ведущей в сумрачную ветреную бездну. Он чувствовал одновременно и ужас и какой-то болезненный, бешеный восторг, ощущал рядом что-то мягкое и раскаленное, но не мог понять, что или кто это сейчас вьется вокруг, опутывает, обхватывает его и даже с какой оно стороны.
Ему казалось, что сейчас он бьется в каком-то нескончаемом горячечном бреду: черно-лиловые, рассеченные сполохами молний, раскаленные клубы заполняли его мозг попеременно с воем ветра и дождем, а он все летел и летел вниз и вниз в эту постоянно меняющуюся черноту, и не было ни конца и не края этому падению…
- Так уже было» – отчаянно кричал он сам себе - я помню… тогда, давно…
- Ледяная дева! – воскликнул он и проснулся. Фосфоресцирующие, нечеловечески-безумные и дикие, немигающие глаза горели пред его лицом, прямо над ним и казалось, сполохи грозы мерцают в них, озаряя комнату пронзительным вспыхивающим и тут же угасающим светом. Тяжелые, сильные и горячие руки крепко придавливали его за плечи к жестким меховым шкурам, толстым покровом накиданным на просторную, почти во всю небольшую комнату, низкую постель. Густые, растрепанные, дышащие какой-то грозовой свежестью волосы падали ему на плечи и лицо, а рядом на маленьком низком столике, чадя каким-то пряным смоляным дымом, горел огонек не то лампады, не то свечи.
Хозяйка дома на горе вскинула голову и, последний раз, с силой прогнувшись спиной, всем весом навалилась ему лицом на грудь, припала у ней. Ее тяжелое, как жар горящего, расколотого ударом молнии дерева, дыхание обожгло его щеки. Его руки сами собой обнимали ее плечи и бедра, но он не спешил убирать их. Повинуясь мужскому порыву, он захотел поцеловать ее в губы, чтобы испытать во сне это все, или наяву, но она отвела лицо, уткнулась затылком в его подбородок, приложила к его губам свои горячие, отдающие мокрой лесной травой пальцы, сделала предупредительный жест, прошептала твердо и тихо.
- Нет.
За окном полыхнула молния, ударила где-то совсем рядом, наверное, в железный столб на холме.
- Почему? – лаская ее растрепанные необычайно густые и длинные волосы и мягкие бедра, только и спросил он, удивляясь, насколько она не похожа на Марису. Мариса была резкой, порывистой, но ласковой, искренней, эта же женщина была с одной стороны раскаленной и буйной, как шторм и одновременно нечеловечески сильной, властной и безответной.
- Потому что, если мы сомкнем губы, я не отпущу тебя, и тебе придется остаться со мной навечно – прошептал глубокий, пробирающий до самого сердца голос, звучащий в его голове.
- Но я хочу остаться с тобой – лаская ее, хрипло и тяжело прошептал детектив, попытался повернуть ее голову к себе.
- Зачем тебе это?
- Я устал, мне нет места на этой земле.
- Нет – снова ударила молния, и над лесом и камнями снаружи, за стенами, прокатился долгий, похожий на смех, рокот грозы – ты и так уже будешь со мной, не мечтай о большем, ты нужен другой женщине. Той, что ждет тебя в Гирте.
Она открыла глаза, властно обхватила его руками и бедрами, взяла ладонями за его лицо, потерлась о его подбородок волосами и лбом, улыбнулась, как улыбаются, когда гладят мохнатую теплую кошку, или ласкают лошадиную гриву.
- Расскажи мне про южные земли – внезапно попросила она обычным человеческим голосом тихо-тихо и прижалась к нему щекой – ты вздрагивал, когда ударял гром. Почему ты боишься грозы?
- Я боюсь, когда трясутся стены – ответил детектив и внезапно испугался, что может сказать какую-нибудь глупость, разрушить это дикое и сладкое наваждение.
- Не бойся – ее голос снова прозвучал в его голове – я и так знаю все о тебе.
- Но зачем тогда просишь рассказать? – спросил детектив.
- Чтобы увидеть картины, которые твой внутренний взор нарисует для меня – ответила она и еще крепче сжала его бедрами, повела раскаленной и мягкой ладонью по его груди.
- Я… - ответил он и прикрыл глаза, осекся и вздрогнул. Страшные и восторженные одновременно воспоминания его детства и юности вспыхнули в его голове с новым ударом молнии. Он снова видел и чувствовал как наяву, как на теплое морское побережье налетает внезапная буря, как стремительно опускается темнота и жаркий летний ливень, моментально скрывает солнечный свет. Перед его внутренним взором снова стояли ослепительно-белый песок, черные камни и пронзительно яркое, синее небо, на глазах становящееся черным от туч, отливающие голубизной воды залива реки Эсты, и гуляющие по нему крутые бурливые валы. Раскачивающиеся на них под ударами ветра суда и плотная, надвигающаяся с моря сплошной серой стеной, завеса ливня. Как все стремительно исчезает и тонет в ней, и уже через миг больше нет ни пиний за окном в саду, ни высокой, огораживающей дворик отцовского дома, желтой каменной изгороди, ни выжженных жарким солнцем стен окрестных крыш, ни колокольни стоящей рядом на площади церкви. Только серо-черная шипящая водой марь и дикий, горячий южный шторм…
Его тело свело судорогой. Лесная хозяйка тяжело задышала, изогнулась, застонала ласково, тяжело и низко. Снова опустила голову ему на грудь, прижалась к ней.
- Кто ты? – пересиливая себя, словно продираясь разумом через эту бушующую в его голове как наяву ветреную бурю, спросил детектив.
- Ты сам знаешь кто – прошептал в его голове гулкий, сливающийся с воем ветра и шелестом волн ответ.
- Скажи – пытаясь сбросить с себя наваждение, из последних сил прошептал он.
- Зачем это тебе? – воскликнула она. У нее был глубокий и глухой, но певучий голос и казалось, она впервые смеялась вслух, совсем как обычный человек.
- Я должен... – чувствуя, как чары отступают, ответил он ей и поймал ее руки в свои. Но она резко перевернулась на бок и откатилась от него в сторону с такой необычайной ловкостью и силой, что ему пришлось ее отпустить.
- А если это тебя убьет? – засмеялась она, лежа рядом, обнимая его своими цепкими руками и одновременно толкая в бедро коленями. Вертуре стало страшно. Ему показалось, что сейчас рядом с ним лежит не та женщина, с которой они гуляли под руку по каменистому холму, а ее юная дочь, с которой сейчас они были почти неотличимы: те же свежие румяные щеки, тот же веселый, игривый и хитрый взгляд ясных серых глаз, те же растрепанные серо-русые волосы, та же белая в свете сполоха молний, задорная и почти по-детски наивная улыбка.
- Мне все равно – повернувшись к ней, внимательно пригляделся к чертам и, понимая, что он все-таки ошибся, бережно взял ее за плечи, обхватил их пальцами, твердо заверил ее детектив.
- Хочешь узнать, кто я и кем будет твоя дочь? – засмеялась она, игриво укрываясь мохнатой шкурой огромного серого волка, одной из тех, что во множестве покрывали ее постель.
- Да. Хочу чтоб ты произнесла это вслух – переворачиваясь на спину, прикрывая свои бедра другой шкурой, заложив одну руку за голову, а другой привлекая хозяйку дома к себе, глядя в темный, обшитый досками, потолок, ответил детектив – да я знаю, ты можешь поразить меня молнией, лишить меня разума, убить одним прикосновением мысли. А я могу причинить тебе боль именем всемогущего Господа нашего Иисуса Христа и молитвой. Но все это будет глупо. Быть может, для вас, мы, обычные смертные люди, как тени, что приходят и уходят, а наш короткий век, это всего лишь мимолетное мгновенье на вашем пути, но раз я в твоем доме как гость, и ты вернула мне мой разум здесь, а не утром посреди сырого леса на дороге, то вряд ли тебе будет в радость играть со мной, как с безответной куклой, или глупым зверем.
Она не ответила ничего, улыбнулась, словно знала что-то очень важное, но не собиралась ему об этом говорить, лежала рядом, внимательно разглядывала его облик в трепетном свете лампады, словно любуясь им.
- Ты не такой как многие. Мне это нравится. Как и той, другой, в Гирте – произнесла она, выждав некоторое время, и прибавила с улыбкой – твоя дочь будет красивой женщиной.
- Я уже понял, что тебе нужна была только моя кровь – утвердительно ответил Вертура, касаясь ее руки.
- Не только – она снова перекатилась через бок и уселась на него сверху. Накинула на плечи и голову шкуру огромного волка так чтобы его нос и пасть закрывали ее лицо. Повязала передние лапы у себя на груди. Ее длинные серые волосы выбивались из-под шкуры, задние лапы чудовища укрывали ее бедра, а передние плечи.
- Твои ласки, твои чувства, твои воспоминания, твоя душа – она припала к груди Вертуры, уткнувшись ему в лицо своей волчьей личиной. Тяжелый застарелый запах животного смешивался с ароматами грозы и терпкого травяного настоя, которым были напоены ее волосы и постель. Ее серые глаза горели через пустые глазницы волчьей морды, острые, сушеные края и нос царапали ему лицо и шею. Он протянул руки, ласково пропустил их под шкурой волка и обнял ее за плечи.
- Хозяйка Грозы… – произнес он мечтательно, нежно и тихо.
- Пусть так! – со смехом ответила она, припадая к нему – но не мечтай обо мне, мы больше никогда не встретимся.
- Тогда зачем все это? – спросил детектив.
- У меня была голубоглазая дочь, была темноглазая – перечислила она – есть сероглазая. А когда она найдет себе мужа и уйдет, а это случится уже очень скоро, у меня будет зеленоглазая дочь и у нее будет твоя кровь. А когда ты станешь королем, принц-изгнанник Марк Вертура, она найдет тебя, придет и отберет у тебя твое королевство!
Детектив покачал головой.
- Не выйдет. Я никогда не стану королем – ответил он – Каскас не королевство, это городок через залив от Лиры. Но почему волк?
Коснулся пальцем волчьей морды на ее голове.
- Он был из тех мужчин, что когда-то считали, что они сильнее, хитрее и остроумнее всех - скидывая с себя шкуру и пренебрежительно отбрасывая ее в сторону, на пол, ответила хозяйка дома. В ее голосе проскользнуло презрение, словно неприятные воспоминания на миг омрачили ее мысли. За окном снова ударила молния. Потянуло холодным ветром и чувствуя обжигающий жар ее рук, бедер и тела, детектив внезапно почувствовал холод, как будто он лежал не на постели в доме, а на мокрой и твердой скале. Он подтянул одеяло и укрылся им. Заметив что он дрожит, хозяйка дома села на кровати рядом с ним и налила ему в искусно вырезанный из корня дерева ковш горячего, отдающего лесными травами зелья. Держа в обеих руках, поднесла ему пить.
- Постой – сказал он ей – ведь когда я выпью это, я забуду все что было?
- Да – утвердительно кивнула она в ответ.
- И иначе нельзя – согласился он, в его голосе проскользнуло сожаление.
- Нельзя – кивнула она – таков закон нашей семьи.
- Хорошо – ответил он, принимая у нее ковш – только скажи мне одно. Ты же видишь прошлое и будущее так ведь?
Она чуть улыбнулась и кивнула в ответ.
- Скажи…
Она благосклонно ждала его вопроса, который он так и не решился задать, глядела немного печально и отстраненно, склонив голову, как будто хотела его пожалеть. Гроза за окном ушла. Редкие молнии неясными дробными раскатами гремели где-то далеко в стороне. Огонь в глиняном светильнике с ароматным маслом почти потух. За непрозрачными, укрытыми цветным стеклом окнами было темно и тихо. Только шелестели капли дождя, и мелодично постукивала деревянная колотушка на сосне.
В последний момент Вертура устыдился свой слабости и, покачав головой, спросил совсем не то, о чем думал всего несколько секунд до этого.
- Анна… – только и сказал он.
- Та, с темными глазами и косой? – грустно улыбнулась одними глазами хозяйка дома и ответила – не потеряй ее, и она станет твоим ближайшим другом, твоей единственной и самой верной любящей женщиной.
Он кивнул и, начал пить из ковша пряное, необычайно крепкое и горячее вино и с каждым глотком мир вокруг него все больше погружался в сумрак. С каждой выпитой каплей он все больше ощущал, что все, что случилось сегодня с ним, все, что происходило в эти день и вечер, было всего лишь необычно ярким и чарующим сном. Одним из тех, что неизбежно истает по пробуждению утром, но навсегда отпечатается в его душе, останется где-то в самом потаенном уголке его сердца, на всю оставшуюся жизнь.
Когда последняя капля была выпита, ковш выпал из его рук и мягко скатился на устланную многочисленными волчьими шкурами постель. Высушенные и выдубленные, они были мягкими и колючими одновременно. Их шерсть не согревала. У некоторых было больше одной головы.
***
Мариса вернулась домой. По проспекту ее подвезли в повозке знакомые жандармы, по какому-то важному происшествию выехавшие вечером в город со двора центральной комендатуры Гирты. Поднявшись на второй этаж, она вошла в темную и холодную комнату, где все было точно также, как она и оставила сегодня утром, с разочарованием убедилась в том, что детектив так и не приходил.
В квартире было темно и холодно, Мариса зажгла лампу, раздвинула шторы, чтобы было не так сумрачно и грустно, затопила печь. Фонарь за окном снова не горел. Где-то далеко сверкали вспышки молний, озаряли небо над домом графа Прицци. Мариса подвинула стул, подсела к столу, сложила руки на коленях. Ее плащ и новенький черный, с красными цветами, нарядный платок, который она купила сегодня днем, укрыла им плечи и волосы, красиво выпустив из-под него челку, помокли насквозь. Мокрыми были и сапоги, которые давно пора было отдать в починку. Ликера в бутылке осталось только на дне, а сыр и хлеб для вчерашних бутербродов уже успели зачерстветь.
Ее взгляд упал на стоящую на полке в алькове икону – старый, нарисованной в замысловатой схематической манере образ святого Брендана, покровителя путешественников, с книгой под мышкой и подзорной трубой в руке. Мариса встала, подошла и взяла его в руки, отерла ладонью пыль. Отчего-то ей стало страшно и волнующе. Предчувствие беды наполнило ее усталое и смятенное сердце. Она поставила икону обратно на полку и, приложив пальцы троеперстно ко лбу, осенила себя крестом. Тихо прочла «Отче наш» и прибавила тихо, словно сама испугавшись, того что смеет хоть что-то просить.
- Господи, спаси его и сохрани… – пошептала она, глядя на лежащий рядом с иконами на полке крест. Помолчала несколько секунд, как будто в недоумении и вдруг, не выдержав, воскликнула.
- Ну хоть раз помоги! Не как обычно! Ведь никто же никогда не поможет! Всем же всегда плевать! Ну хоть ты, хоть один раз в жизни!
Всплеснула руками, рассердилась. Резко развернувшись, подошла к столу, запрокинула голову, допила остатки ликера, который хотела выпить вчера с Вертурой сидя на кровати перед жарко растопленной печкой, запустила руки в корзинку, где осталось немного еды, откусила зачерствевшего сыра. Все было не так, все было отвратительно и чуждо, печаль ушла, ее снова обуяли ненависть и обида.
***
Стояла уже глубокая ночь. Принц Ральф и Эмиль Фрюкаст сидели, грелись напротив печи. Не такой, как в комнате Вертуры с матовой стеклянной дверцей, и не массивной, с глянцевыми красно-белыми изразцами, что в большом доме через угол обогревает сразу четыре комнаты. Эта печка была старой и ржавой, с кривой трубой коленом выходящей в каменный дымоход, откуда в мансарду под крышей тянуло дымом из топок нижних этажей. Печка стояла на кирпичах в ящике с песком и дверца у нее была тоже железной, с тремя неровно просверленными дырами, через которые яркими рыжими лучами в холодную и сырую темноту побивался обжигающий и трепетный свет.
Принц Ральф и сэр Фрюкаст расположились в старых, казалось бы уже обязанных давно развалиться, но сделанных добротно, словно на века, ободранных креслах. С отвращением переставляли шахматные фигуры, на пододвинутом из темного угла маленьком и низком, таком же затертом, облезлом и скрипучем, как и вся остальная мебель в этой комнате, столе.
В былые времена, наверное, за этим столом собиралась веселая компания каких-нибудь городских бездельников или студентов. Пили, курили, смеялись, вырезали на память имена, клялись собраться тем же составом на этом же месте, день в день, через год, через два года, через десять лет.... Когда это было? Где эти Вальтеры, Марты, Ульрики и Луве, кто так весело выскребал ножами свои инициалы на этих старых дубовых досках, балках и стенах? Сколько им сейчас лет? Успели состариться в этих мансардах, подворотнях и комнатах, остепенились, теперь поучают жизни внуков и детей. Или беспробудно пьют, из последних сил побираясь на кружку юва и миску жидкой баланды в дешевом кабаке? Всё видели эти, построенные еще во времена герцога Конрада, более века назад из крепких кирпичей и массивных гранитных блоков толстые каменные стены. Всякому были свидетелями эти комнаты, коридоры и лестницы. Видели они и бедняков, что умом и прилежанием, или честью и отвагой добились многого и беспутных юнцов, кто остался в нищете, промотав накопленное старательным и бережливым отцом наследство. И тех же бедняков, кто как был беден, как и отец и дед, и так и сам, не добившись ничего в жизни, так и не смог вырваться из нищеты. И богачей, что преумножили свое состояние, кто праведным путем, а кто бесчестным обманом, подлогом, воровством или мздоимством. Видели ютящиеся в одной комнате большие нищие семьи со множеством веселых и шумных детей. Видели и вечно недовольных всем единственных наследников богатых отцов, уныло бродящих среди зеркал, комодов и дорогих интерьеров. Видели генералов, мастеровых, докторов, студентов, рыцарей и полицейских, а сегодня видели и самого сына Герцога Гирты. Печального, злого, сидящего перед раскаленной ржавой печкой в этой убогой мансарде, где дождь бьется в стекло и крышу над головой так, что кажется, вот-вот и польется на голову, за шиворот, где молнии лупят в громоотводы на башнях и колокольнях города, озаряя резкими, зловещими вспышками темные обветшалые стены, и гром ударяет прямо в окно, не давая уснуть, навевая самые дурные и беспокойные мысли. Наверное именно такими сейчас мучился Шо. Лежал, тревожно ворочался в бреду, укрытый всеми плащами и какой-то старой ветошью на низком ложе у дальней стены. Переворачивался с боку на бок, сбрасывал старое походное одеяло, бился в горячих объятиях болезни, шептал какие-то заклинания, тихо плакал, просил о чем-то во сне.
Уже в первые дни в Гирте, бродя по городу, он попал под дождь и заболел. Неизвестная у него дома, на юге, северная, обычная простуда, подкосила его. По личной просьбе сэра Фрюкаста, приходил доктор из квартиры снизу, осмотрел иноземца, покачал головой, сказал, что если простуду лечить, то пройдет за семь дней, если не лечить, за неделю. Пописал пилюли, мед и горячий чай с набором трав из аптеки.
Вот только денег ни на мед, ни на пилюли не было, а Шо становилось все хуже. Принц Ральф и сэр Фрюкаст позвали ухаживать за ним какую-то местную девку из соседней парадной. У нее была толстая, соломенного цвета коса, вульгарные манеры и зычный голос уличной торговки, что, как только она открывала рот, гремел сразу на несколько этажей. Сидя у кровати больного, она вязала на продажу какой-то необъятных размеров цветастый шерстяной свитер, и как-то вместе с ней в комнату зашел какой-то парень, не то ее приятель, не то жених. Не стесняясь больного, что попеременно, то шептал что-то в бреду, то впадал в забытье, они шумно обнимались на постели принца Ральфа, когда их обнаружил сэр Фрюкаст. В ярости он несколько раз ударил обоих железным рыцарским кулаком, после чего ни сиделка, ни ее дружок больше не появлялись в этой комнате. Надо ли говорить, что и больному от этого не стало легче.
- Когда я стану Герцогом – тряся пустой бутылкой, с досадой рассуждал принц Ральф, намекая на то, что у них кончилось пить – я им всем припомню! И Якову и Диллету и Карине… и Симону, и этим Роффе, а особенно Августу, как он нас на улицу без денег выставил! За все они у меня заплатят втройне! Личная просьба сэра Вильмонта у них! Скоты! Мрази лицемерные! А о будущем они подумали, кто станет следующим Герцогом? Берн? Вилмар? Потом же на коленях прощения у меня будут просить! А я не прощу! Не будет им от меня никаких ни прощения, ни пощады! Раньше думать надо было!
- Это вы о сэре Прицци? – уточнил сэр Фрюкаст, быстро допивая все, что осталось в его фужере.
- Да! – кивнул принц Ральф – тварь этот Август последняя и подлец. Обчистил до нитки, за постой обобрал как чужих, бандит! Нас на дороге так не грабили, Эмиль, как дома, в Гирте! А эта тварь Бронкет! Ах, уходи, дядюшка Вильмонт не велел! Все к сестрице теперь лезет. Ой, Вероника такая умная, такая модная! И художник из Столицы к ней приедет, и парикмахер и шампунь, от которого даже у лысого волосы дыбом встанут! Духи ей, туфли, граммофонные пластинки, апельсиновое вино и кружевные трусы! Вот все, чего эта Карина стоит, гадина продажная, белобрысая! Эмиль, ты понимаешь, все до одного они такие здесь!
- Может вам тоже сходить к леди Булле? – резонно уточнил рыцарь.
- Эмиль, ты что, совсем озверел? – возмутился принц – кто тут принцесса, она что ли?
- …Замолвит слово перед сэром Герцогом…
- Черта с два! – в ярости воскликнул принц и сунулся под стол, загремел пустыми бутылками, но так и не нашел ни одной, в которой бы осталось хоть немного выпить – вот приедет моя Йекти, будет им и золотой паланкин, и унитаз со стразами от Козловского и Августу клизма! А эту Веронику, видать, давно розгами не лупили! Возомнила о себе! Я тут Булле, а какой лесной олень ее отец, вообще никому неизвестно!
- Не стоит так – поморщился сэр Фрюкаст и аккуратно откупорил свою фляжку – услышит кто. Одумайтесь, извинятся же придется, будет некрасиво. И вообще. У вас еще есть два брата и сестра. На вашем месте я бы и рассуждать не стал, кто станет Герцогом, чтоб лишний раз не было искушений.
- Да Берн в Басоре! – запальчиво бросил принц и требовательно затряс рукой, чтобы рыцарь передал ему фляжку с крепленым вином – гоняет по пустыне бармалеев! Вместе с Гандо в замке вино хлещет! Эмиль, они с Гандо друзья, ты понимаешь это? Он за Мильду будет, никому он не нужен здесь. Вилмар каким-то там советником, юристом вшивым, сделался. Что ему теперь Гирта? Ты его здесь давно видел? Я не припомню. А Агнесс только Веронике в рот и смотрит. Тоже в Столицу ей приспичило, в университет... Чтобы там за ней лысый мужичок с ипсомобилем и толстым кошельком бегал. Укатит, не вернется, а я вот он, я здесь. Ты понял меня Эмиль? Я тут, и я настоящий Булле, мне и быть Герцогом! Эмиль, позови девку, пусть сходит купит вина и поесть!
- Она же еще вчера сказала и за комнату и за выпивку деньги вперед – покачал головой сэр Фрюкаст – а у меня кончились, больше нету.
Принц нахмурился, размышляя как теперь ему быть. Кто-то негромко и осторожно постучал в дверь, но сидящие в комнате не сразу поняли, что к ним кто-то пришел, подумали, что это гроза, дождь, или что-то сломалось за окном или на лестнице. Но в дверь постучали еще более настойчиво. Потом с силой так, что загремели расшатанные, давно нуждающиеся в замене замок и петли.
- А ну! – вздрогнул, схватился за меч принц Ральф и вскочил с кресла, завращал глазами, сосредоточенно поджал губы, молодцевато взмахнул кулаком – кто там еще? Эмиль ну-ка посмотри!
Сэр Фрюкаст поднялся с кресла и, держа в левой руке шестопер, отодвинул засов свободной рукой. На пороге стоял Патрик Эрсин.
- А ты кто еще такой? Что за петух разряженный явился? – пьяно заморгал глазами, осмелел, увидев, что Поверенный пришел в одиночку и не вооружен, принц Ральф. Расселся поудобнее, как на герцогском престоле, принял надменный и властный вид.
- Петух – важно и назидательно, на тончайшей грани хамства и наигранной учтивости, ответил ему гость, пригибаясь под низкой притолокой, чтобы войти – это такая птица. Быстро попадает к суп, когда не в меру из под шконки кукарекает. А я доверенное лицо и наперсник сэра Жоржа. Да, именно того самого, которого вы подумали, Патрик Азатот Эрсин. Высоковато взлетели, побегать пришлось, чтоб найти ваш насест.
Критически оглядев комнату, нескромно возвысился над принцем Ральфом и уставил на него сверху вниз свою прозрачную пластинку, отчего тот, растерявшись от такой напористой наглости, отстранился прочь, непроизвольно вжался в свое скрипучее кресло.
- Так вот сэр Жорж шлет вам наилучшие пожелания! – пристально глядя на него, поводя над ним своим аппаратом, продекламировал гость.
- Да, присаживайтесь – спохватился, что это его шанс, принц Ральф и указал на кресло сэра Фрюкаста перед печкой. Поверенный уселся в него, развязно закинул ногу за ногу. Выглянув из-за своего модного лакированного, обезображенного липками грязи с улицы, сапога, бросил быстрый взгляд на шахматную доску пренебрежительно повел скулой, уставился на принца.
- Больной? – кивнув в дальний угол, где лежал Шо, как бы невзначай, уточнил он.
- Да – ответил сэр Фрюкаст – похоже грипп.
- Местный штамм опасен для людей с востока – без всякого участия согласился гость.
- И что желает нам сэр Ринья? – с грубой учтивостью намекнул Поверенному принц – мои наилучше приветы ему и его семье…
- Сэр Жорж – обстоятельно пояснил Эрсин и выразительно глянул на пустые бутылки, что в беспорядке стояли и валялись по углам и у стены – узнав, что в связи с вашей размолвкой с отцом и ссорой с сэром Августом Прицци, вы уже как несколько дней пребываете в весьма бедственном положении…
- Это пустяки! – возвращая себе достойный вид, молодцевато ответил, бросил принц Ральф – мы уже два года как путешествуем и не такое видели. Так что там, сэр Ринья беспокоится о том, как у нас дела?
- Как ваш добрый близкий родственник и благодетель Гирты, сэр Жорж сказал мне засвидетельствовать вам, как сыну своего шурина, свое почтение…
- Денег бы лучше одолжил – уже утомившись этим беспредметным разговором, прямо намекнул принц, чем нисколько не смутил Поверенного.
- Вот и он подумал точно также – невозмутимо ответил тот, переставляя на доске черную фигуру и важно, но не без тени издевки, прибавил – в лучших традициях современных, благородных, гуманных и образованных умов высшего общества, что никогда не оставят никого в беде, в трудную минуту всегда придут на выручку.
Принц нахмурился еще больше, но Эрсин, не мешкая, достал из-под полы своей мантии и поставил на стол припечатанную ярким зеленым сургучом треугольную, со скругленными гранями, стопку завернутых в свежий перманент монет.
- Полагаю, этого скромного взноса будет, достаточно чтобы поправить ваши дела.
- И что сэр Ринья желает получить от меня за эту услугу? – не прикасаясь к деньгам, как будто презрев их, осторожно уточнил принц.
- Ровным счетом ничего! – отмахнулся Поверенный – это абсолютно безвозмездный, дружеский жест.
- Мы благодарим – принимая тяжелую стопку, кивнул принц Ральф – передайте мое почтение сэру Ринья.
Но эти слова окончания аудиенции нисколько на повлияли на гостя. Как будто и не понимая, что получив необходимое, его уже выпроваживают вон, Поверенный так и остался сидеть в кресле. Отвернувшись от принца, обратился к шахматной доске, словно она интересовала его в этой комнате больше всех других персон и вещей. Подумав немного, бесцеремонно передвинул еще одну фигуру, как будто невзначай, снова кивнул туда, где лежал больной.
- Вы же не против, если я приеду завтра, привезу лекарство? Вы тоже можете заразиться.
- Мы не против – нахмурил лоб, покачал головой принц Ральф и машинально коснулся белой ладьи – будет очень приятно, если вы поможете, и он выздоровеет…
- Лучше походить ферзем – предостерег, холодно посоветовал Эрсин. И внезапно резко встав на ноги, окинув доску последним взглядом, сообщив коротко.
- Белым мат в четыре хода – ни с кем не попрощавшись, никому не поклонившись, прогремел через комнату и вышел.
Сэр Фрюкаст задвинул за ним засов, прислушавшись, убедившись, что тяжелые шаги Поверенного окончательно затихли на лестнице внизу, вернулся к креслам, уставился на фигуры, оценивая диспозицию.
- Хоть денег принес… - поспешил оправдаться принц Ральф, разворачивая стопку монет, и разочарованно добавил – серебро… Заплатим за комнату, купим вина и еды. На празднике поищем, кто еще одолжит…
- Действительно мат в четыре хода - основательно подумав, сообщил ему сэр Фрюкаст. Они с принцем мрачно переглянулись.
Внизу, далеко под окнами, ярким электрическим светом вспыхнули фары ипсомобиля. Экипаж отчалил от парадной, помчался через дождь и скрылся за углом. В комнате повисло предчувствие беды. Не сговариваясь, и у принца и у рыцаря возникло желание вымыть и вытереть руки. Оба непроизвольно затерли ладонями по одежде, как будто пытаясь отереть их, но ни один из них не признался даже себе, зачем он это только что сделал.
***
https://vk.com/id686957
Доктор Эф
Гирта. бывш. путешествие на север. Глава 10
© Copyright: Михаил Фиреон, 2018
Свидетельство о публикации №218061700152
Свидетельство о публикации №218061700152
Рецензии