Отметки судьбы. 20 октября 2017

Я стояла на кладбище. Солнце уже взошло высоко над горизонтом, заставляя глаза щуриться от яркого света. На небе не было видно ни облачка, а ветер стих настолько, что трава возле оградок оставалась совершенно неподвижной. Меня окружали силуэты в темных одеждах с расплывчатыми лицами. Под нашими неотрывными взглядами гроб, обитый синим бархатом, медленно погружался в яму. Силуэты один за другим стали наклоняться, и каждый бросал туда горсть земли. Скрепя сердце я сделала то же самое. После чего развернулась и пошла прочь. Туда, где метрах в пятидесяти от свежей могилы, в тени одиноко стоящего дерева, стояла знакомая светловолосая фигура. Я подошла к ней, и мы молча смотрели друг на друга. Она грустно улыбнулась и кивнула, положив руку мне на плечо, а через пару секунд растворилась в воздухе.

Спасибо, моя хорошая. Я знала, что ты меня поймешь.

Я всегда буду помнить тебя. Где бы и с кем не находилась. Что бы не делала. Пока я жива, будешь жить и ты. В моем сердце. Моя дорогая, родная, такая далекая, и в то же время самая близкая. Моя Лина. И я знаю, что когда придет время, мы с тобой обязательно встретимся там, в далекой небесной невесомости. Ведь иначе и быть не может, правда?

Открыв глаза, какое-то время я просто лежала, безмолвно глядя в потолок. Рядом слышалось тихое сопение мужа. Где-то на улице звонко лаяла собака, вероятно, гоняя одного из местных бродячих котов или радуясь долгожданному выходу на прогулку с хозяином. С небольшой периодичностью раздавались приглушенные звуки проезжающих по шоссейной дороге машин, а еще через несколько минут вдалеке едва различимо проехал трамвай в свой первый утренний рейс. Жизнь  просыпалась — в окне неспешно начинался рассвет.

Осторожно, стараясь не разбудить Пашу, я выбралась из-под одеяла. Просунула ноги в мягкие пушистые тапочки и тихо прошла на кухню. Макс, прищурившись, лениво оторвал голову от подушки, служившей ему в качестве кровати, посмотрел на меня и тут же лег обратно, видимо, посчитав мое внезапное появление не заслуживающим особого внимания. Налив себе воды, я расположилась на краешке дивана со стаканом в руках и снова задумалась.

Внезапно краем глаза я уловила движение и, подняв голову, увидела подходящего ко мне Пашу. Он сел рядом, забрал стакан, остававшийся практически полным, поставил его на  стол, и прижал меня к себе.

- Опять кошмары?

- Просто не спится.

Он помолчал.

- Амалия, ты не обязана это делать. Если не хочешь, если это причинит тебе боль... Ты же знаешь, твой отказ никто не осудит. Подумай еще раз, прошу тебя. Не нужно никому ничего доказывать. Подумай о себе.

- Паша, я должна это сделать. Ради них. И как раз-таки ради себя. Я не могу вечно прятаться или избегать всего, что с этим связано. Мне надоело, что меня постоянно только и делают, что жалеют. Во мне видят в первую очередь жертву — не личность. Я устала так жить. Ты устал так жить. Я хочу чувствовать себя полноценным человеком! У тебя же получается?

- Я не был там в течение тех пятнадцати часов. Мне не пришлось испытать всего того, что пережила ты. Меня не били ногами, не резали ножом, мне не тыкали в спину пистолетом, и не убивали других людей на моих глазах! Но я видел последствия. Они чудовищны. И мне бы хотелось, чтобы ты забыла обо всем этом, но ты собираешься окунуться туда с головой. Уверена, что выдержишь?

Я вырвалась из объятий мужа и вскочила на ноги, оставшись к нему спиной. На глаза навернулись слезы, а я не хотела, чтобы он их увидел.

- Нет. Я не уверена, Паш. Я с некоторых пор вообще мало в чем уверена. Но мне это нужно. Я хочу попробовать, понимаешь? Не об этом ли ты сам меня когда-то просил? Я имею право пробовать! В конце концов, твоя мама умерла в собственном автомобиле, так почему ты, едва тебе исполнилось восемнадцать, получил права и сел за руль?!

Я сорвалась на крик. Макс проснулся и, недовольно прошипев, убежал в коридор.

- Они верят в меня,Паша! Почему ты не веришь?

Павел, стукнув кулаком по стене, молча вышел их кухни следом за ним. Моя же тирада была еще не закончена.

- И как я могу забыть? По-твоему, это реально, да? Ты разве забыл, как умирали твои родители?! Вряд ли. Ты просто молчишь об этом, но воспоминания живут у тебя внутри. В твоей комнате до сих пор стоит родительская фотография — что-то изменится в сердце, если ты ее уберешь? Нет. Потому что это часть твоей жизни. Слишком важная часть.

Не уверена, расслышал ли он последние слова. Открыв балконную дверь, я прислонилась к прохладному деревянному косяку. Приток уличного воздуха успокаивал. Я глубоко вдыхала порывы утреннего ветра, пытаясь привести свои мысли в порядок.

Неделю назад мне позвонил заместитель главного директора «Дома подарков». С того злополучного дня прошло полтора года. Им удалось найти источник финансирования, благодаря которому в здании был произведен нужный ремонт, значительно усилена система безопасности и сейчас проходил активный набор новых сотрудников. Руководство обращалось ко мне с предложением вернуться, предлагая должность менеджера оптового направления либо помощника по обучению стажеров и проведению тренингов. Павел воспринял эту новость в штыки, несмотря на обещанные мне дополнительные перерывы или сокращенный рабочий день. Он был категорически против моего возвращения в штат и отказывался даже слушать об этом. Я же провела всю неделю в мучительных раздумьях, как мне поступить. Я знала, что в случае согласия возвращение неизбежно окажется для меня болезненным. Каждый раз приходя туда, я буду вспоминать о том, что произошло полтора года назад. Но я не хотела всю жизнь сидеть дома и прятаться за Пашиной спиной. И сегодня я собиралась пойти туда, чтобы лично озвучить свое решение.

Если я перестану носить кулон Лины, неужели я забуду ее саму? Будучи в здравом уме — никогда. Но ощущая на своей коже это памятное украшение, я еще крепче чувствую нашу связь. Словно вместе с ее вещью ко мне становится ближе ее душа. И Паша, глядя на улыбающихся с фоторамки родителей, наверняка испытывает то же самое. А если я больше ни разу не просто не окажусь рядом, но даже и не услышу о «Доме», сотрет ли это из моей памяти все, что с ним связано? Ответ очевиден.

В голове звучали слова Дмитрия Витальевича. «Ты девочка сильная»... «Не позволяй тому, что произошло, сломать свою жизнь». И я не позволю. Я справлюсь, чего бы мне это не стоило. Ведь ко времени, проведенному нами в «Доме подарков», относились не только худшие моменты моей жизни, но и самые лучшие. Это ли не повод сыграть свою роль в его возрождении?

А может, в возрождении себя?

Не знаю, сколько я так простояла, периодически смахивая с щек непрошеные соленые капли и успев слегка продрогнуть в тонкой шелковой сорочке, пока не почувствовала, как муж, уткнувшись сзади подбородком мне в плечо, обвивает меня своими крепкими руками под грудью. Я не слышала, как он подошел, и на долю секунды напряглась, подавляя в себе возникшую на уровне инстинкта реакцию оттолкнуть его. Паша что-то почувствовал и уже намеревался разомкнуть объятия, но я удержала их, схватившись за его ладони своими.

- Ты же замерзнешь. Идем.

Я не сдвинулась с места, и тогда ловким движением он подхватил меня на руки и понес в комнату, где со вздохом опустился вместе со мной на кровать.

- У меня больше не осталось шансов тебя переубедить, да? Ты все равно сделаешь это?

- Да. - Коротко ответила я после некоторой паузы. У меня не сохранилось ни сил, ни желания кричать, спорить или что-то доказывать. Несмотря на убежденность в правильности своего поступка, мне было страшно. А еще грустно от того, что самый близкий человек отказывался принимать мой непростой выбор. - Но с твоей поддержкой мне было бы легче.

Павел сокрушенно покачал головой.

- Я просто хочу тебя уберечь. Понимаю, что не имею права распоряжаться твоей жизнью, но... Будь моя воля, я бы запер тебя в квартире или связал вот этой простыней, лишь бы ты туда не пошла.

- Я знаю, милый. Ты замечательный муж, и то, что ты для меня делаешь — бесценно, но ты не сможешь уберечь меня от всего. Никто не сможет. А мне нужно быть кем-то еще, помимо амплуа жертвы и жены.

Я легла и отвернулась к стене.

- Амалия?

- Что, Паш?

- К скольки ты хочешь туда приехать?

- После утреннего совещания. Часам к одиннадцати.

- Я могу сам тебя отвезти?

Я невольно усмехнулась, испытав облегчение от того, что в момент наибольшего напряжения и боязни он будет рядом, даже если всю дорогу от дома к парковке офиса мы будем препираться или молчать.

- Ты можешь даже проводить меня до кабинета.

ПАВЕЛ

Такова жизнь. Не решив хоть однажды рискнуть, вряд ли ты станешь победителем. Но в данном случае риск был слишком велик. Последствия могли оказаться разрушающими. А мы так долго старались хоть что-то восстановить. Я до последнего надеялся, что она откажется. Подобное намерение казалось мне безрассудством. Зачем? Зачем туда возвращаться, вскрывать едва зажившие раны? Что за насилие над собственными чувствами? Я не понимал, как у них вообще хватило такта такое предложить. Но Амалия продолжала стоять на своем, и единственное, что я мог сделать в сложившейся ситуации, это не оставлять ее одну. Нет, конечно, можно было бы объявить ультиматум и, к примеру, перестать разговаривать с женой до тех пор, пока она не передумает, но вряд ли кому-то из нас стало бы легче, да и подозреваю, что Амалия все равно поступила бы по-своему. Это было ее решение, и пусть оно в корне не совпадало с моим, но она имела на него полное право.