Китайская тетрадь. Часть 49

Дошла очередь до «Исповеди бывшего хунвейбина». «Игэ хун вей биндэ цзы бай». Автор книги Лян Сяошэн. Что интересно, перевод с китайского сделал бывший офицер Восточного пограничного округа  Г. Кашуба. Я его в Алма-Ате не застал. Что его побудило закончить службу и вернуться на свою родину в Белоруссию, я не знаю.
Герой книги жил в пограничном поселке, работал в школе учителем, где постоянно проводились собрания критики. Он на собраниях молчал, ни кого не критиковал и уж тем более, не бил, что иногда случалось. И вот его однажды спросили:
-А ты Ван, почему молчишь, наверное, сам такой, а потом вывели в круг и побили. Оставили под охраной учеников его же школы. Дали листок бумаги и велели написать признание. На следующий день он под охраной учащихся чистил поселковые уборные, а вечером критика повторилась. Он вынуждено написал признание и оклеветал двух человек. Потом испугался своего поступка, запер в школе охрану, а сам перешел границу .

Рассказывать ему особенно было нечего, разве что про дядюшку Лу, который был старшим во дворе. Он пользовался авторитетом, потому как участвовал в корейской войне. Мог бы достичь многого, но полюбил на стороне женщину. Хотя и не успел «войти в ее гавань» -это так у китайцев называются близкие отношения, все равно подвергся критики за «любовь к диким цветам».  После этого он стал преданным мужем. Бывало выпивал. При седьмой стадии опьянения ложился на кан с радиоприемником и слушал оперы. Когда дело доходило до восьмой и девятой стадии, он громил все налево и направо. Когда наступала последняя стадия, он хватался за нож или топор и начинал гоняться за неугодными, вызывал их на бой, выкрикивая ругательства. Они вынуждены были просить прощения:
-Старший брат, не сердись, мы же братья. Как же я могу ссориться с тобой?»
После этих слов у Лу возникало облегчение и он успокаивался. Почтительно его называли Лу Эр Е, что означало «Второй господин Лу», а за глаза Лу Эр Люй «Лу Второй осел».

Тогда можно было увидеть на афишной доске города, написанные маслом картины, стоящих плечом к плечу председателя Мао и Энвера Ходжа, пожимающих руки председателя Мао и Хо Шимина. За ними шли транспаранты «Разобьем американский империализм», «Разобьем советский ревизионизм»,  «Никогда не забывайте о классовой борьбе».
-Я, - рассказывал перебежчик, - пристально следил за развитием обстановки в мировом революционном движении пролетариата. Не обращал внимания на 250 грамм мяса  в месяц и 14 килограмм остального продовольствия. Работу заканчивал при мерцании светлячков. Я не имел никаких сомнений вырасти в новом Китае.
-Участвуя в движении за большую сталь, я унес в школу малый семейный котел, после чего мать в одном котле варила и жарила пищу.

Было еще движение на уничтожение куколок насекомых. Тогда призывали «Уничтожить куколку насекомых — равносильно искоренению глубоко укрывшегося врага». Это был великий призыв.
-А что же вы кушали?
-На столе, как обычно, у каждого была пиала кукурузного зерна, пампушка, тарелка соленых овощей, блюдце с соевым соусом и головка лука.
-Я тогда был занят проблемами оказания помощи вьетнамскому народу.
Мы выписывали газету «Харбин вэньбао». В ней тогда писали о писателях Дэн То и У Хане, о их произведениях «Беседы в Яньшане». Их критиковали потому как они пропагандировали буржуазное мышление. Мы их критиковали и сами себя критиковали за невысокое самосознание. Но недолго, потому как настало время бороться с саранчой. Единственная надежда государства возлагалась на нас — школьников. Тогда нам и объявили, что началась «Великая социалистическая культурная революция». Я же мечтал поступить в 1-ю, 3-ю или 6-ю среднюю школу Харбина, чтобы потом попасть в промышленный университет «Цинхуа».

-Хорошее дело, говорил мне тогда дядюшка Лу, - но как мне кажется в твоем мозгу струна классовой борьбы натянута еще недостаточно, слишком мало у тебя умственных способностей.
-Действительно. Так оно и было. Я не сумел рассмотреть буржуазного учителя математики по фамилии Ай, у которого были сыновья с именами Го, Минь и Дан. Если их соединить, то получалось Ай Гоминьдан — любить Гоминьдан. К тому же он носил западный костюм и имел велосипед марки «Летящие голуби»ю. Мог ли он занимать место в красной аудитории социалистической школы? Конечно нет.
-Сейчас я уже все понимаю. Со времен революции прошло десять лет.. Единственное, что я не пойму, как это можно с точки зрения физиологии, понять проницательность китайцев почти во всех возникающих проблемах. Поэтому меня берет сомнение относительно конструкции сетчатки глаза. Уверен, что у нас она устроена не так как у любого другого человека во всем мире.

-И потом, бить -это и значит делать революцию.. «Хороший человек бьет плохого, что ж, так и ему и надо» - говорил любимый заместитель председателя Мао Линь Бяо.
-Был любимый, а стал нелюбимый.
-Таких было много. Всех критиковали, кто имел отношение к фамилии Кун, я имею виду Конфуция, к Лян Чжуншу из древнего романа «Речные заводи». У моего отца в родословной  тоже искали всякие зацепки на предмет принадлежности, например, к Лян Цичао, знаете такого?
-Это реформатор что ли?
-Он самый. Даже пытались обвинять отца, что он входил в секту «Игуаньдао», организовавшую в  1946 году  мятеж в Харбине. Тогда многие прошли проверку через горнило классовой борьбы, многие сложили головы, посидев на «тигровой скамье».
-Это что такое?
-Так назывались пытки.
-А призывы -лозунги тех времен ты помнишь?
-Они назывались "да цзы бао". Разве их забудешь: «Эгоизм похож на вонючую доуфу». «Вонзайте в себя белый нож, вынимайте -красный» - это имелась ввиду работа по борьбе с эгоизмом. Каждый должен был набраться смелости и пойти против себя.

-Тогда боролись со всеми излишествами, избили всех ламаистких священников и монашек. Все книги магазинов «Синьхуа», библиотек, читальных залов конфисковали и сожгли. Компания Чурина в Харбине была переименована в магазин «Красная охрана». Кинотеатр «Азия» переименован в «Защитим Восток».
-Это понятно. А за что разгромили так называемую преступную группу Пэна, Ло, Лу и Яна?
-Сообщали, что Пэн Чжэнь захватил много власти в Секретариате ЦК, Ло Жуйцин взял власть над армией, Лу Динъи командовал на фронте культуры и идеологии, однозначно утверждали  причастность к захвату средств связи и информации Ян Шанькуня. Он якобы отвечал в группе за все секретные дела.
-Тогда и открыли «огонь по штабам»?
-Может тогда, а может раньше. Помню, что выступил председатель Мао и призвал громить китайских Хрущевых. Вот тогда небо в Китае перевернулось и земля опрокинулась.

-В число т. н. Хрущевых попал тогда и Дэн Сяопин?
-Да, он тогда проводил контрреволюционную линию. Он высказывался против учебы у Лэй Фэна и призывал изучать не только произведения Мао о классовой борьбе, но и полезную для производства  литературу.
-Лэй Фэн — это солдат, который оставил дневники, восхваляя председателя Мао?
-Он самый. Тогда ум молодых людей совсем свихнулся. Они предлагали перенести в Пекин мавзолей Ленина, часы со Спасской башни и, таким образом, сделать Пекин центром мировой революции. Я, как и все, был хунвейбином и кричал? «Да здравствует председатель Мао, пусть здравствует  миллион лет». На крыше нашей школы имелись два громкоговорителя, вещающих на всю округу гимн красных цзаофаней:
Мы  - красные цзаофани
Мао Цзэдун — наш красный командир.
Бунт — дело правое,
Оно победит....
-В нашей стране такое тоже было. Отдельные революционеры, особенно матросы с Балтики, в 1917 году кричали: «Анархия — мать порядка». Пришлось их привести к порядку.

-Вскоре наша школьная организация хунвейбинов раскололась на две, а потом на три, четыре и пять. Начались постоянные дискуссии на предмет кто верно проводит линию председателя  Мао. И закончилось это мощным ураганом «красного террора», который пронесся над всем городом. Город стал похож на двор, в котором кудахчат куры, бегают собаки, летают гуси.
-И в чем этот террор заключался?
-Задерживали людей, разбирались, кого надо арестовывали. Кто не давал показаний — били.  В то время подвальные помещения школ превратились в тюрьмы.
-Кто же дал команду прекратить это безобразие?
-Как у нас говорят, событие, достигнув предела, неизбежно обращается вспять. Начался  «Великий поход» хунвейбинов», они направились в Яньань, Шаошань, Цзуньи, Пекин. По пути громили старые учреждения, раздували очаги революции.
-В газетах писали, что это ваше великое шествие превратилось в бесплатный туризм.

-Да, это был великий шанс, дарованный сверху. Открыть глаза, увидеть свет. Это было здорово. Был на площади Тяньаньмэнь, видел Храм Неба, там был  пункт приема хунвейбинов..
-Теперь все ваши путешествия закончилось, спустились, так сказать,  с небес на землю.
-Нет не все закончилось, стихи остались. В то время сочиняли стихи, ни одно собрание без них не обходилось. Я прочно запомнил две строки из одного: «Солдат хочет отдать свою жизнь и кровь для того, чтобы везде росли цветы революции». И, потом, поход никогда не забыть, за месяц с севера на юг прошли по семи провинциям и восьми городам.
-А к нам зачем пришел, с юга на север через три уезда и пять городов?
-Кончилась революция. Как дальше жить не знаю, вот и пришел.