Неравнодушье, как диагноз! Роман ч. 1

НЕРАВНОДУШЬЕ, КАК ДИАГНОЗ!

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2012/06/30/1431


НЕРАВНОДУШЬЕ, КАК ДИАГНОЗ!

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ ДЕТСТВО!
СОДЕРЖАНИЕ-РАНЕЕ ОПУБЛИКОВАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ.

ВСТУПЛЕНИЕ.КРУГОВОРОТ ПОСТОЯНСТВА!

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2014/08/19/795
СБОРНИК "О ЖИЗНИ ВСЕРЬЁЗ!" рец.0, фото Яндекс, (1-4)

КРУГОВОРОТ ПОСТОЯНСТВА!

Сел на скамью на бульваре,
За Александровским садом,
Тут же, целуясь, присела
Пара, совсем со мной рядом…

Ушёл бы я, чтоб не смущать их,
Но я уж очень устал…
Да и потом – незаметно,
Чтоб я их чем-то смущал!

Так же я здесь целовался.
Недавно. Полвека назад…
Как же стремительно годы
Неудержимо летят!

Я целовался с подругой
Ночью, и то лишь украдкой!
Чтоб не увидели люди,
Мы закрывались тетрадкой!..

Нынче другие понятья!
Мы же из прошлого века!
Могут ведь здесь целоваться
В открытую, два гомосека…

Да. Одногодок моих
Резко сужается круг!
Вот уж почти не осталось
В мире друзей и подруг…

К старым относятся нынче
Не с уваженьем, достойно,
А как к обузе докучной!
Даже, порой, непристойно!..

Мне мои дети и внуки
Плохо не делают. Нет!
Но я же вижу – собою
Я заслоняю им свет!..

Всё же законно в Природе!
Круговорот Постоянства!
Для молодых, энергичных
Освобождаем пространство.

Я вот чуть-чуть задержался,
Так как не выполнил план…
Видимо всё же не мой он.
Видимо свыше он дан!

Я допишу как в полёте
Ветер трепал нашу стаю.
Надо ли это потомкам?
Честно скажу я: Не знаю!

Но я обязан оставить
Летопись эту свою!
Чтоб рассказать, как мы бились
Отнюдь в не бескровном бою!

Может быть всё ж поумнеют
Наши потомки с годами.
Глядя на наши «фингалы»,
Меньше набьют себе сами.

Господи! Дай им увидеть
Жизненно-важную суть,
Чтобы их к цели привёл
Здраво-осмысленный путь!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, август 2014 г.


1.МОРЕ ДЕТСТВА!!!
2. «Вставало солнце из-за Дона!» -стихотворение.
3.Родился я сегодня!Станица Нижне-Курмоярская!-рассказ.
4. «Велика Победа?Да!»  памяти отца, стихотворение.
5. Хутор Рябичи-Задонские!- рассказ.
6. Пути Господни неисповедимы! Памяти деда Стратона!
7.Хутор Потапов!- рассказ.
8.Здравствуй Цимлянск! Беги не оглядывайся!-рассказ.
9. Лук в моей жизни!- рассказ.
10.Мамка моя!- рассказ.
11.К 85-летию моей мамы!-стихотворение.
12.Моё крещение!(крестины)
13.Светлой Памяти Яшки Цыгана!-стихотворение.
14.Торосы на море!-рассказ.
15. Человек за бортом!-рассказ.
16.Несостоявшийся охотник!-рассказ.
17. Река и море!- рассказ в двух частях.
18. «Я не могу без горизонта!» -стихотворение.
19. Детский экстрим!- рассказ.
19"А" Собирали виноград!
20.Колька и КРУИЗ в Рябичи.- рассказ.
21.Колька и два мешка рыбы!-рассказ.
22.Соседи Жапёнки!- рассказ.
23. Два чемодана рыбы и велосипед!-рассказ.
24. Моя экспедиция!-рассказ.
25.Степь, она всегда монументальна!стихотворение.
25"А" Мой Первый Спутник!Годовщине Первого Спутника СССР
26. Прощай Цимлянск! Море, баркас и я!
27.Город детства! –стихотворение.
28.Моим  одноклашкам!-стихотворение.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.


ВСТУПЛЕНИЕ К РОМАНУ!
           Я  на берегу штормящего Цимлянского моря – рукотворного водохранилища. Я стою на глыбе песчаной скальной породы,  вывалившейся из берегового обрыва, подмытого штормами. Здесь таких много. Весь берег состоит из таких плит и глыб  причудливых конфигураций. Такие же торчат из воды, поэтому здесь  нырять нужно осторожно. И вообще с этим непредсказуемым морем надо быть очень осторожным… Оно двенадцать лет назад, когда мне было три с половиной годика от роду, поглотило мою родину, стоявшую на берегу Дона, станицу Нижне-Курмоярскую, в которой я родился пятнадцать лет назад. Это случилось потому,  что наш Генералиссимус Сталин решил воплотить в жизнь идею Петра Великого и  соединил Волгу с Доном,  запрудив наш Дон пятнадцатикилометровой плотиной с Цимлянской ГЭС, мощностью 650 тысяч киловатт. Из-за этого на месте моей родины появилось рукотворное Цимлянское море.
  Знало моё море, что меня крестили тайком от родителей в возрасте шесть лет на берегу этого моря в церкви станицы Хорошевской, куда мы ездили с бабушкой Надей, а будущие крёстные нас ждали там. Знало море, что сбудется предсказание моего тёзки-священника Леонида, крестившего меня и произнёсшего фразу, врезавшуюся мне в сознание на всю жизнь: "Тяжкая доля тебе досталась, тёзка! Всю жизнь тебе придётся чужие духовные нити распутывать!" Так как крещение моё было под строжайшим секретом, я не смогу ни у кого спросить, что это значит и пойму смысл этих слов, спустя полвека, когда в годы советской власти, я буду биться за души человечьи, веря в идеи коммунизма, а потом 35 лет буду биться за эти души в судах в качестве адвоката.
       На днях, 25 сентября 1962 года, оно, это море, поглотило моего отца тридцатисемилетнего Инвалида Великой Отечественной войны, начавшего защищать в 1942 г. Сталинград ещё несовершеннолетним, а в ночь с 8 на 9-е апреля 1945 года с разведгруппой, форсировавшего немецкую реку Нейсе…
  А вот теперь отец утонул. В связи с этим я уезжаю, окончив восемь классов средней школы, в Волгоград, поступать  в Профтехучилище  для обучения по специальности «Электромонтёр по монтажу и эксплуатации промышленного электрооборудования». Впереди полная неизвестность и я себя чувствую оторванным от своих одноклассников, остающихся дома с папами, мамами в нашей школе, готовить базу знаний для дальнейшего образования, или иного вступления в будущую взрослую жизнь. А меня такой возможности лишила смерть отца, потому что я просто сознаю  - мать, «Заслуженный учитель школы РСФСР», не вытянет материально меня и годовалую сестрёнку на зарплату учителя начальных классов, при чём ещё с нами бабушка, которая не получает пенсию из-за меня. Почему из-за меня? Потому что меня не с кем было оставить... Отец с матерью работали на стройке "Волго-Дона". Бабушка бросила работать в колхозе раньше положенных 55 лет, в пятьдесят четыре года и её даже забирали в «принудиловку», то есть на принудительные работы в другой, отстающий колхоз. При этом разбив ей лицо наганом, а меня четырёхлетнего, забросив сапогом в  кусты, наверное, чтобы я не напал на конвой. Это был 1951 год.
      Я стою, прощаюсь  с морем, с которым  меня связывает  очень много приключений и даже опасных в виду неуёмности детского экстремизма. На меня тоже неоднократно  море покушалось, но ангелы хранители  успевали помочь вовремя. Вот и  в этот день оно бушует, бьёт  мощной волной под  скальную плиту, на которой  стою  я, а плита вздрагивает  и от фонтана брызг до моего лица долетает  мелкая водная пыль.
     Видимо знает, моё море, что я  ещё прощаюсь  с моей первой любовью, Нинкой, которую волей судьбы занесло в мою жизнь во втором классе школы и, которую я ещё лет с десяток пронесу в своей душе, несмотря на другие встречи на пути, которые  оставят  разной глубины  след в моей душе.
         Я прощаюсь  с моим морем!  Это  конец сентября 1962 года. Впереди  неизвестность! А  море видимо  знало, что меня ждёт впереди? Ведь,  когда я родился, этого  моря, ещё не было! А через три с половиной года нас стали выселять под охраной солдат не русской национальности  с винтовками "на перевес". Это было продолжение «расказачивания»  по замыслу иноверцев – иноземцев, притащивших нам, простодушным, доверчивым,  самоотверженным ради общего блага,  «инфекцию» революции, а потом и жуткой гражданской войны по принципу «разделяй и властвуй», потом они придумали Вторую Мировую войну, а потом  они же подбросили нам  ещё более уничтожительную, разрушительную  Перестройку …
     Меня мама рожала трое суток! Может быть  я очень сомневался, стоит ли выходить на этот свет, или подождать более героических времён. В связи с этим  стоял вопрос: Спасать меня или мать? Ну, поскольку со мной ещё никто не был знаком, а мать мою знали родные и земляки, как очень хорошего человека, то сказано было фельдшеру Фёдору Ивановичу (Царство ему небесное и Светлая память!) , что спасать надо мою мать. Однако, Фёдор Иванович, поступив безжалостно с моей маленькой попой, заставил меня  несколькими шлепками,  возмутиться на такое обращение и заорать, потому что я был уже тогда неравнодушный. Решил я, что  в этом, как  мне показалось тогда, Светлом Мире, не будет лишним один неравнодушный двуногий элемент.
    Не знал я тогда, что через три с половиной года  донской водой накроет мою станицу и на её месте образуется море, а ещё через два года я буду жить  на самой крайней улице у моря…  которое спустя десять лет, отнимет у меня отца.
   А , море,  наверное,  всё моё дальнейшее знало наперёд, поэтому так хмурилось и всё сильнее било  волной под плиту, на которой я стоял?
   Море,  наверное,  знало  о том, что,  несмотря на то, что  на днях,  похоронили моего отца, утонувшего, спасая своих  друзей,  я  уже через несколько дней буду прыгать  на аэродроме с парашютом в пятнадцатилетнем возрасте, впервые увидев парашют вблизи. И тоже за друзей, спасая престиж районной команды, но уже в Волгограде. Тогда меня спасли только Ангелы Хранители, так как я "приземлялся" на высоковольтную линию.
    Море, наверное,  знало  и о том, что будущим летом я буду знакомиться с Великой рекой Волгой и её течением меня затащит под плоты и тем же летом я окажусь под колёсами электрички на глазах своего школьного друга Кольки. Уверен, что без помощи Ангелов-Хранителей не обошлось на Волге и на железной дороге.
   Наверное,   море, знало  и о том, что я  через два года, окончив это самое Профессионально-техническое училище, буду жить в общежитии с условно-освобождёнными «зэками», буду ими очень уважаем, хотя другие зэки меня чуть не повесят, влюблюсь на заводе в  красивую  девушку  и,  получив четвёртый, довольно высокий разряд электрика, сделаю мощное короткое замыкание, работая на Волгоградском Тракторном заводе. В результате получу ожоги всех степеней, чуть  не лишившись зрения. Конечно же без Ангелов-Хранителей и тут не обошлось!
На этом заводе я активно включусь в работу «Комсомольского прожектора» и буду Начальником Штаба. Вступлю в члены КПСС, уверенный,  что идеи Коммунизма не расходятся с заповедями Христа. Получу Почётную Грамоту из рук Секретаря Обкома Комсомола, того, которого спустя много лет, я буду «свергать», когда он будет уже Секретарём Обкома КПСС.
   На том же аэродроме,  на котором я впервые прыгнул с парашютом в пятнадцать лет, уже в восемнадцать лет я буду летать на истребителе, расстанусь  со своей девушкой, выдав её замуж и,  освоив  три типа истребителей, из них два реактивных, из них последний боевой в г. Грозный. А потом я, всё-таки, расстанусь и с небом… навсегда. В воздухе без Ангелов-Хранителей, каждая ошибка из многих, могла стать последней.
    Может быть,  море знало тогда  и о том, что  воля случая или судьбы меня в 1967 году забросит в Алма-Ату, тогдашнюю столицу Казахстана,  где поступая в  Пограничное училище КГБ,  я  встречусь с  невероятно красивой женщиной, похожей на   индийскую Лакшми, и чуть из-за неё не сяду в тюрьму и спасёт меня…. Землетрясение! Да нет! Скорее всего Ангелы-Хранители спасут меня от тюрьмы и от неверного шага в своей судьбе. Скорее всего я бы стал разведчиком нелегалом или под прикрытием. Но я слишком люблю своих родных и родную землю... Я бы не пережил ностальгию!
    Знало,  наверное, море, что ещё  через два года я опять чуть не сяду в тюрьму, когда меня ссадят с поезда в секретном военном городке Капустин Яр (Капъяр) на испытательном полигоне  за драку с  одним мужиком, когда он меня сильно порежет, а я его… В общем, Слава Богу, что он окажется особоопасным преступником, находящимся в розыске. Председатель ЦК ДОСААФ — Маршал Покрышкин даст заключение: «Достоин поощрения». В результате, меня простят, восстановят  в КПСС и позволят  дальше летать, хотя, видимо сие было мне не суждено,  несмотря на то, что наградят меня первой Государственной наградой «За воинскую доблесть», но не в лётных, а в… танковых войсках! Уверен, что и здесь в моей судьбе приняли участие мои Ангелы-Хранители.
    Но знало, море, что  суждено мне было вместо неба встретить свою подругу жизни и соединить свою судьбу с её судьбой,  при совершенно невероятных обстоятельствах, но так, видимо, ангелы на небе решат  и мы родим  с нею двоих сыновей. Знало море и о том, что я,  работая на заводе простым рабочим, активно занимаясь  «строительством Коммунизма», буду несколько лет совмещать  этот благородный труд с сельским, не менее благородным,  работая на тракторах и комбайнах, буду  секретарём серьёзной партийной организации и получу кроме военной ещё две трудовые Правительственные награды. Одна из них будет за стальные канаты, изготовленные на нашем заводе в Волгограде для Останкинской башни в Москве. А моё море знало, что я, спустя много лет, буду смотреть на эту башню со своего балкона и напишу целый сборник стихов, влюблённый в неё, как в невесту:
Люблю тебя, Останкинская башня!
О том и изложил тебе я вкратце!
Знай, что сейчас дежурит на балконе
Влюблённый безответно папараци!
   Наверное,  знало  море, что чудесным образом меня занесёт в волшебную страну Индию и будут у меня там приключения вплоть до опасных и очень опасных и не только там, но ещё и в аэропорту Тегерана в столице Ирана. Задал я проблем моим дорогим Ангелам-Хранителям.
   Видимо знало моё море, что та страна, которую мы победили в жуткой войне, будет жить гораздо лучше, чем наша… А я тогда никак не мог предположить, что народ побеждённой Германии будет жить вообще без проблем, а мы в России будем утопать в проблемах!
   Знало море,   что придётся мне гонять  автоиномарки с самого юга Германии из Франкфурта-на-Майне  от моей сестрёнки, проживающей там, в город Волгоград  с очень опасными приключениями и даже однажды я проеду четыре государства без водительских прав, а вторую  по счёту машину я разобью на Эрфуртских горах, рискуя спрыгнуть в пропасть… Спасибо Ангелам-Хранителям. А поступив в Саратовский Юридический институт, я буду ехать на мотоцикле Ява из Саратова в Волгоград и, уснув за рулём, свалюсь в глубокий кювет. Я засну за рулём, а Ангелы-Хранители не будут спать!
   Я уверен, что  море,  уже тогда всё это наперёд знало!
    Море,  знало   о том, что в тридцать лет я стану на юридическую тропу и останусь на ней, на долгие 35 лет жизни? И что я, чтобы спасти от экологической катастрофы своих детей и чужих, возглавлю экологическое движение в Волгограде, которое приведёт  к свержению  коммунистического правления в  области во главе с тем «товарищем», который  ещё на  Волгоградском тракторном заводе награждал меня Почётной грамотой за организацию деятельности  Штаба «Комсомольского прожектора»? После «свержения»,  я  около месяца буду членом Временного Волгоградского Правительства до организации областного Совета Народных депутатов, которые действительно тогда в 1990-м году были   НАРОДНЫМИ, но нас разгонит Ельцин, которого мы сами «родили», хотя  из многих зол, как мы считали, было выбрано меньшее. Не могли мы предполагать, что он окажется просто предателем и будет работать на врагов СССР и России.  За свои депутатские «подвиги» я получу единственную награду: удар кастета киллера в переносицу на пороге моей квартиры. Отмечен этот факт будет фельетоном в журнале «Крокодил» с продолжением,  в двух номерах - №№ 12 и 13 за май 1991 г. под названием «Машина». Имеется в виду та «машина», которая осталась в наследство от коммунистической элиты и закатывала в асфальт всех, покушающихся на их привилегии. Удар был смертельным, но Ангелы-Хранители решили, что время моё не пришло, так как я много чего ещё должен сделать...
  Море моё знало, что вот тогда, будучи депутатом областного Совета,  я с казаками и депутатами, не дадим построить канал Волго-Дон-2, который должен будет уничтожить город Волгоград, при попустительстве этих партийных «бонз». Не дадим пустить опасное производство нервно-паралитического пестицида «базудин» на ВПО «Каустик» и закроем Комбинат Белкововитаминных концентратов, который будет уничтожать  здоровье волгоградцев и не только. Я с моими единомышленниками буду против строительства   транспортного моста через Волгу, который должен будет уничтожить волжскую пойму нашествием «высокопоставленных»  денежных мешков -  "дачников". Этот мост во время строительства неоднократно обворуют и он станет  «танцующим» мостом, наверное, первым в истории. По нашему требованию будет прекращено уничтожение ракет открытым способом на полигоне Капустин Яр, от чего будут гибнуть  плантации и отары овец. О влиянии на людей этого фактора можно будет только догадываться...
    Конечно же знало  моё море о том, что и его мне придётся защищать  от Ростовской АЭС, впоследствии названной «Волгодонской», построенной на его низменном подтопляемом берегу, на плывунах, в которые сначала провалится Волгодонский "Атоммаш" - завод-гигант. Митинги, манифестации под расчехлённым дулом пулемёта БТРа и приготовленными брандспойтами пожарных машин результатов не дадут. Знало моё море, что 13 лет нашей борьбы не увенчаются успехом…  АЭС запустят и останется нам только Богу молиться, чтобы она не рванула, как «фукусима» или «чернобыль», потому что будет построена безответственно и будет отравлять моё море!
   Знало, видимо, моё море и о том, что я, рискуя жизнью, поддержу Осиротевших родителей, которым по указанию нашего партийного руководства, будут отказывать  в возбуждении уголовных дел по фактам гибели их сыновей во время прохождения срочной службы, ссылаясь на фальсифицированные заключения экспертов о самоубийстве, при наличии доказательств об убийстве. Я, будучи адвокатом и Народным депутатом Волгоградского Областного Совета, поддержу их голодовку на мраморной лестнице Белого Дома, ворвусь с ними на Съезд Солдатских матерей сквозь ментовские кордоны, так как будет запрещено нас пускать на съезд, как экстремистов, буду защищать их в беседах с Хасбулатовым Р.И. на двух встречах, которые вынудят изменить отношение к этим уголовным делам, в количестве  более пятидесяти...Думаю что не раз я находился в перекрестьи прицела киллера, но Ангелы-Хранители отведут беду.
   Символично то, что мне будет противодействовать старший следователь по особоважным делам облпрокуратуры, который потом станет Начальником Главного Следственного Управления, а в итоге арестуют по обвинению в организации бандитизма и терроризма. Мои Ангелы-Хранители окажутся сильнее!
   Конечно же, море, видимо знало  о том, что я в Возрождении казачества буду занимать одно из главных мест, и  буду участвовать в создании СКВРЗ (Союза Казачьих Войск России и Зарубежья)   и при этом мы с  казаками четыре часа будем на приёме в апартаментах Ельцина обсуждать проблемы казачества, а моя шашка будет стоять в Спасской башне Кремля.  Я  даже буду назначен замом Атамана Всевеликого Войска  Донского по Волгоградской области, но моим планам Возрождения, как я задумал, не суждено будет  сбыться, потому что  Перестройка,  и в казачестве,   окажется  в руках оборотней от политики - бывших руководителей  КПСС. Геноцид  здорово отразится на мозгах и духовной воле казачества! Но,  знает, моё казачье море, что  совесть моя останется  чиста. Что я смогу, то я сделаю для казачества и России! Я буду защищать атамана Всевеликого Войска Донского в суде, я буду защищать атамана Сочинского Округа Донских казаков, рискуя жизнью. Готов буду защищать  казачество и Матку Правду до кровопролития! И придётся пролить свою кровь! Я смогу пожертвовать собой, но не семьёй! За них я тоже в ответе перед Господом Богом! В дни ГКЧП моя семья будет занесена в списки «на ликвидацию» под номером 1, хотя нам попытаются представить это пьяной шуткой некомпетентных «выскочек»… А я в те  дни не выпущу с нашими депутатами два состава с танками на Москву, чтобы  «шутка» обошлась малой кровью!(Репортаж в газете "Молодой ленинец")
   Конечно же море знало, какой жестокий поворот произойдёт в нашей общественной жизни в виду Перестройки, подсунутой нам врагами Отечества. Мы лишимся нашей Советской  «империи» - СССР и чуть не потеряем саму Матушку Россию! В результате страна понесёт материальный ущерб такой, который не сравнить даже с ущербом нанесённым Великой Отечественной войной. И будем более двадцати лет выживать на том, что мы строили для нашей мечты – Коммунизма, оказавшись в уродливом капитализме. И это всё произойдёт из-за того, что наши руководители КПСС превратятся в несменяемых погонщиков над стадом – НОМЕНКЛАТУРУ! Я останусь коммунистом и не изменю своей партии, хотя буду свергать номенклатуру КПСС, несмотря на покушение и кровопролитие.
   Знало, конечно, моё море и о том, что Германии и другим странам Европы придётся несладко из-за нашествия мигрантов с востока. И что мы будем жить в жутком напряжении, рискуя оказаться опять в войне… Что на территориях, политых кровью наших отцов и дедов, опять зашевелятся фашисты и будут рушить памятники наших героев. И даже на территории, как будто бы, по крови, братской Украины… Какая жуть! Неужели и это моё море уже тогда знало?
   И знало  моё море, что отдав Волгограду 47 трудовых лет, я стану Ветераном труда федерального значения и окажусь на ПМЖ в  нашей Столице Москве во благо спасения внука, где к тому времени уже будут жить два моих сына и внук, а потом родятся ещё две маленькие внучки.  Что я буду работать  столичным адвокатом, буду заниматься писательским творчеством, меня примут в Союз Писателей  и я отмечу в Москве сорокапятилетие своей семейной жизни, за которую мы с женой вырастим двух сыновей: композитора и дизайнера. Отмечу я пятидесятипятилетие начала моей трудовой деятельности и тридцатипятилетие адвокатской практики. Отмечу так же в июле 2017 года пятидесятилетие моего членства в КПСС. Несмотря на то, что я буду участвовать в ликвидации Волгоградского Обкома КПСС, будучи сам даже членом Райкома КПСС, но я своей партии не изменю. Это мне изменит моя партия в лице партийных руководителей, которые скрывая правду от населения об экологической опасности  города Волгограда и региона, будут навязывать нам новые экологически опасные производства и объекты. Я даже буду принимать меры для спасения моей партии, но я, выражаясь лётным языком, вступлю в бой, не имея превосходства в высоте...
  Конечно знало моё море, что  мы с моей женой Людмилой в Москве закончим воспитание нашего  «третьего ребёнка» - внука, который окончит МГУ им. М.В. Ломоносова и станет аспирантом — физиком. И отметим даже пятидесятилетний юбилей нашей семейной жизни. А мама моя в Москве отметит и 95-тилетие и 96-летие своего долголетия. Президент Путин В.В. поздравит её открыткой с личной подписью и ценным подарком, как "Заслуженного учителя школы РСФСР" и "Труженика тыла". Наверное, знало море, что на досуге мне придётся показать некоторые свои способности в танцах и плясках в клубе «Вдохновение»,  приобщиться и к киноискусству, участвуя в киносъёмках в массовках и даже в небольших настоящих ролях, что даст многие сюжеты для писательского творчества. А  за писательское творчество меня Союз Писателей наградит медалью «За верность русскому слову»! Знало море, что вот русскому слову я останусь  верен навсегда, начиная с первого класса Цимлянской средней школы № 2, где весной 1955 года опубликовали в школьной стенгазете моё первое стихотворение и даже на политическую тему. У нас в школе проходил митинг протеста против американских ядерных испытаний на атолле Бикини, где накрыло радиоактивным пеплом японских или китайских рыбаков. Я, как НЕРАВНОДУШНЫЙ, не мог этого стерпеть и выплеснул своё возмущение в незатейливом стихотворении:
АТОМ:
Я не для того рождён,
Чтобы люди гибли от меня!
Я рождён для помощи
Людям в жизни и труде!
Я требую, чтоб люди знали -
В жизни место моё где!
  С тех пор я был всегда и везде членом редколлегий всех стенгазет, "Комсомольского прожектора", "Боевого листка" и многотиражки.
          Наверное, море  всё это знало, прощаясь со мной в конце сентября 1962-го года…
   Интересно, что же известно моему морю о том, что будет с волгоградцами, когда подпишут соглашение с японцами 29 июня 2019 г. о восстановлении химического "кластера" Волгограда. Ведь все отходы этих производств шли в пруды отстойники-испарители площадью 100 кв. километров, расположенных в розе ветров на Волгоград и производства эти тоже в розе этих ветров в Красноармейском и Кировском районах! Господи! Помоги Волгограду и его жителям от всех напастей!
     Вот это всё я уже описал, и продолжаю писать и в стихах и в прозаическом  изложении, фрагментами будущего романа на своей страничке в  «Стихи-РУ» и в «Прозе-РУ» - идентично. Я  расположу это хронологически, сделаю пояснения для связи отдельных эпизодов и предложу читателям на суд беспристрастный или пристрастный, уж , как кому угодно! Хотя моя жена   после прочтения этого вступления мне сказала, что это  твоя жизнь и это никто читать не будет! Каждый хочет читать про свою жизнь! Может быть она и права, но я уверен, что таких неравнодушных,  каким я был  и остался, не мало и они увидят в  моём изложении и свою судьбу на изломе нашего общества и государственного устройства - путь из социализма в жалкое подобие капитализма, вместо ожидаемого КОММУНИЗМА!  А, в результате, на моём примере, каждый может вспомнить и проверить себя,  осуждая или соглашаясь со мной, как  он поступал   в подобных  жизненных  ситуациях в  нашем недалёком прошлом.  Я хочу сказать, что это не только моё прошлое, но прошлое нашего  государства и общества, а тот, кто не знает своего прошлого, тот представляет собой  здание без фундамента, а значит и без будущего! По жизни я знаю, что вот в этом  я не ошибаюсь!...  Конечно мне пришлось весьма напрячься, чтобы прожить за одну жизнь — несколько: Семейную, строительства Коммунизма, низвержения того урода, который получился вместо Коммунизма, адвокатскую жизнь,  творческую, экологическую и казачью. Но думаю, что  таких много, которые в жизнь пришли не на прогулку, а с целью оставить после себя Добро. А главное, спасибо Ангелам-Хранителям, которые меня берегли и берегут от тёмной силы в моих благих делах! Спаси и Сохрани, Господи, делающих Добро!

ПОСТСКРИПТУМ 2019 г.: Видимо знало моё море и о том, что я, спустя 50 лет после расставания с авиацией, вновь сяду в кабину истребителя и буду летать над Святыми местами Сергиева Посада, вокруг Лавры Сергия Радонежского. И про меня даже снимут трёхминутный фильм для программы "Московское долголетие" - "Мечта длиной в полвека". Удивительно, что именно на меня вышла продюсер Лиза и спросила, нет ли у меня мечты полетать на самолёте. А я ответил, что я часто летаю во сне и сон превратился в явь. Конечно без Божьего провидения здесь не обошлось так же , как и ранее всё в моей жизни. Спасибо, Господи! Спасибо Вам Ангелы Хранители! МОСКВА - СЕРГИЕВ ПОСАД, сентябрь-октябрь 2019 г.
   А в декабре 2019 года наконец-то Всевеликое войско Донское наградило меня впервые за тридцать лет самоотверженного служения казачеству медалью "Наше дело правое!" с изображением нашего Верховного Главнокомандующего Путина В.В.. Мне мои верховные казачьи руководители всё время обещали за мои подвиги Орденом наградить, но орденов на меня не хватало, так как из вышестоящих были орденов более достойны,  они же, видимо, направляли меня на мои подвиги.
   Поскольку я состою в "Русском Литературном Центре" под руководством журналиста Н.С. Митрохина, мой роман о работе на Волгоградском Тракторном заводе в 1964-66 годах "Комсомольский прожектор" был направлен в Правление партии КПРФ и они наградили меня за него медалью "100 лет газете "ПРАВДА". Хоть я не член КПРФ и своей КПСС не изменил, храня партбилет и удостоверение члена Райкома, но эта награда для меня очень значительна, так как за Правду я даже кровь проливал и готов был ещё рисковать собой, но не семьёй. Вся моя жизнь - бой за правду в качестве рабочего корреспондента, комсомольского,  партийного руководителя, адвоката, казака и творца в литературе. А так же,  в Совете Ветеранов, как Ветеран Труда России. А вот на днях, 13 марта 2021 года мне наш руководитель Н.С. Митрохин вручил Орден от имени Администрации города и Фонда Мира. Орден, учреждённый ещё Императрицей Екатериной Второй – «Польза, Честь и Слава!», которым первые были награждены: граф Г. Орлов, Генералиссимус Суворов и др. И вот до меня очередь дошла… Наверное, я действительно пользу Матушке России принёс. При вручении я так и сказал: «Служу Матушке России и Батюшке Тихому Дону!»
     Это моё Цимлянское море наперёд знало! Но не могло оно предполагать, что я, спустя 70 лет после его рождения, буду просить Правительство России спустить донскую воду из этого моря, с сохранением судоходства по Волгодонскому каналу, вернуть воду катастрофически обмелевшему Дону, вернуть людям плодородную землю и предоставить возможность очистить водоносные притоки Дона, заиленные за 70 лет. А я сейчас это прошу! Надеюсь на понимание! Прости меня, моё море,  источник душевных страданий моих земляков, изгнанных с обжитых веками мест, оторванных от кормилицы - земли и погостов своих предков!
   
    Л.КРУПАТИН, МОСКВА, октябрь 2016 г.- март 2021 г.      
   

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2012/02/04/2002
СБОРНИК "МОИМ РОДНЫМ И МАЛЕНЬКОЙ РОДИНЕ!"
 
МОРЕ ДЕТСТВА! Рисунок автора.

Ну, здравствуй! Море дорогое!
Ты что штормишь так, море детства?
Чтобы забыть к тебе дорогу
На свете нет такого средства!

Ты бьёшь под скальную плиту,
Но я не чувствую угрозы!
В лицо бросаешь брызги мне!
Я вижу в них упрёков слёзы!

И по моим щекам твоя
Ползёт жемчужная слеза!
То ли твои, то ли мои,
Вдруг, слёзы режут мне глаза!

Меня носило, как баркас,
Штормами сорванный с причала,
Но чайка взмыла предо мной
И мне призывно прокричала!

Я буду впредь всегда с тобой
Встречать и радости и горе!
Ну, не шторми,  забудь обиды!
Прости меня ты, детства море!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, январь 2012.

ВСТАВАЛО СОЛНЦЕ ИЗ-ЗА ДОНА!

Вставало солнце из-за Дона,
Лучи свои, окрест бросало,
Они в донской воде мерцали,
Как искры дивного кресала!

Народ давно был на ногах-
Кормил скотину, ладил косы
И торопился на покос
Пока  свежи на травах росы.

Просясь на пастбище коровы
Мычали рядом и вдали
И куры с бойким петухом
Купались радостно в пыли!

Петух не глядя на часы
Легко поднялся на забор
И заорал : «ку-ка-ре-ку!»
Вложив в него души задор!

Он возвестил: Начался день
Который дарит людям Бог!
Чтобы они пройти успели
Пути неведомых дорог,

Посеяв хлеб, детей растили,
Для них построили жилище
И охраняли,  чтоб оно
Не превратилось в пепелище!

В  «лавине» любо казаку
Лететь среди казачьей рати,
Но даже плуга рукояти
Не ущемят казачьей стати!

А  коли надо казаку
Прогнать кручину напрочь-вон-
То песню вольную услышит
Седой и мудрый Тихий Дон!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА,2009

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2015/03/04/2232

СБОРНИК "МОИМ РОДНЫМ И МАЛЕНЬКОЙ РОДИНЕ!" рец.0, фото автора

ПОМНЮ Я ПРИДОНСКУЮ СТАНИЦУ!..

Помню я придонскую станицу
Белый домик, крытый камышом!
Как на берег Дона  ежедневно
Бегал я купаться нагишом!

Помню я чигирь на берегу,
Крутит не спеша его верблюд!
А на чигире из Дона воду
Вёдра в жёлоб непрерывно льют!

А вода бежит на огороды,
Где бабули  поливают грядки!
Огурцы, горох и помидоры
Были в детстве слаще шоколадки!

На чигирь смотреть мог неустанно,
А ещё на мельницу-ветряк…
За неё чуть деда не сгубили,
Потому что был он не бедняк…

Помню я,  как шлёпая по Дону,
Плыли пароходы на пару!
Я готов был ждать их целый день
На обрыве в самую жару!

Помню я названье пароходов:
«Ушаков», « Ватутин»  и «Доватор»,
Бакенами дед мой по ночам
Означал для них в Дону фарватер!

А потом… однажды нас загнали
Всех на баржи, вместе со скотом
И спустили в степи вниз по Дону,
Где мы снова строились потом…

А на месте дома и станицы
Разлилось из слёз казачьих море!
И шторма гуляли над станицей
На степном не мерянном просторе!

Со штормами мерялся я силой
Из себя воображал борца!
А стихия дико подшутила…
Море забрало к себе отца!

Казаки, склонив седые лбы
Молвили: Домой пошёл Василий!
Заскучал по нашему погосту -
Вот и приложил к тому усилий…

Заскрипев зубами молодыми,
Я пошёл по жизни,  спотыкаясь.
Жизнь весьма шутила надо мной,
 А порою даже издеваясь!

Как пахал я пашню коммунизма
Я писал об этом очень много!
Но в капитализме оказался…
Хоть ещё не кончена дорога!

Как это случилось, постараюсь
Описать  и в прозе и в стихах.
Всё как на духу я изложу,
Но не буду каяться в грехах!

Вот вчера за верность наградили
Русскому и праведному слову!
Ну, спасибо! Я за Правду-Матку!
Это и возьму я  за основу!

Мне как Васе Тёркину, медаль
Будет, скажем, точно в самый раз!
Потому что есть уже такая
За войну! А эта за Парнас!

Мы ещё, ребята, повоюем
Острым русским словом, как мечом!
Главное, настрой наш боевой,
Возраст совершенно ни при чём!

Главное - Россию, нашу Мать,
Нам отдать в уверенные руки,
Чтоб за её Славу благодарны
Были нам и правнуки и внуки!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 4-е марта 2015 г. Вчера был Международный День Писателя.





РОДИЛСЯ Я СЕГОДНЯ!
ТОЧНЕЕ – ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД!А сейчас на дворе 2011 год!
СТАНИЦА НИЖНЕ-КУРМОЯРСКАЯ!
     Рожала меня мама в станице Нижне-Курмоярской Цимлянского района Ростовской области стоявшей на крутом правом берегу  Дона. Рожала трудно, как я уже сказал,  и стоял вопрос: спасать меня или мать. Родные сказали: Спасать мать! Но я решил тоже посмотреть на Мир Божий!
     Станица наша была старинная, зажиточная. До революции много зажиточных, благородного воспитания людей в ней проживало, но революция уничтожила их, а строительство сталинского по замыслу Петра Великого судоходного канала Волго-Дон,   рукотворным Цимлянским морем поглотило и нашу станицу в числе многих.
       Весной 1950 года мне было три года и пять месяцев, когда нас в сопровождении, вооружённых винтовками,  солдат-чучмеков(то есть – не русских) посадили на баржи и спустили вниз по Дону. Однако  я, несмотря на мой возраст, помню многие места в станице и себя в ней.
     Помню наш дом – казачий курень, летнюю кухню во дворе, где бабушка пекла вкусные пирожки. Помню у порога дома маленькую яблоньку, чуть выше меня ростом, которую  отец посадил весной после моего рождения.Через три года на ней появилось первое яблочко и мне сказали, чтобы я его не трогал и дал ему созреть. Я был послушный ребёнок и яблочко не трогал руками, но откусил бочок не срывая: пусть себе зреет!
     Помню у соседки во дворе была большая тютина(тутовник) и она всегда варила вареники с тутовником и меня приглашала их кушать. Однажды в такой момент я был чем-то сильно занят,  не в духе и ответил ей:
     -Вот пьистала заяза со своми ваениками!
    Помню, что у соседских пацанов довоенного возраста была заводная игрушка-танк, который сам ездил и из ствола выскакивали искры. Наверное это был немецкий трофейный. У пацанов отец был милиционер и разрешал пацанам стрелять из ракетницы. Старший их пацан однажды подкараулил зайца на своих задворках и подстрелил из ракетницы.
       Однажды весной пошли мы гулять на берег Дона к Ерику, так называли казаки впадающий в Дон ручей. Была невероятная  весенняя цветущая и благоухающая красота и  мы матерью подошли вплотную к Ерику, через который лежало чуть подтёсанное  сверху под плоскость бревно. Мать никак не ожидала, что оно мне покажется широкой тропинкой. Глазом она моргнуть не успела, а я оказался на той стороне. Мать подняла панику, стала кричать, звать отца, потому что она сама боялась переходить по бревну на другую сторону. Пока отец прибежал, я сам вернулся назад к матери, чтобы выяснить причину её реакции.
   Однажды мы с мамой и папой собирались выйти погулять. Мама одела на меня старенькую футболку и обнаружила, что нагрудный кармашек с одного угла отпоролся. Мама, не долго думая, говорит:
-А мы его сейчас совсем отсобачим!
   Взяла оторвала мама кармашек совсем и повыдергивала остатки ниток, а потом пошли гулять. На центральной улице нас встретили знакомые, поздоровались со всеми и со мной тоже. Заметили эти знакомые на груди у меня  невыгоревшее на солнце место бывшего кармана и спрашивают:
-Лёньчик? А куда же у тебя кармашек делся?
На  что я, со вздохом сожаления,  ответил:
-Да мама же отсобачила!
    Однажды у мамы болел зуб и десна воспалилась до флюса. Фельдшерский пункт у нас был через дорогу в одном здании с ветлечебницей. Мама меня завела к соседям, а сама пошла к фельдшеру. Соседи решили идти искупаться в Дону. Меня конечно взяли с собой, а когда возвращались, они спросили у меня:
-Лёньчик! Тебя домой проводить?
   Но я ответил:
- Да, нет! Я ещё борща у вас поем, а тогда пойду!
   Когда я ел борщ, то услышал, как какая-то женщина истошно кричала в фельдшерском пункте.      Я , уплетая борщ со взрослым видом сказал:
   - Вот дура какя-то орёт!- я уже забыл, что мама моя пошла дёргать больной зуб. Но ей конечно мой комментарий сообщили.
   Купаться мы   спускались  к чигирю.  Это поливальное устройство, состоящее из громадного деревянного колеса стоящего наклонно к воде Дона, чуть её касаясь. На этом колесе висят штук двадцать вёдер. Колесо вращает ходящий вокруг оси верблюд. Вёдра зачерпывают воду в Дону в нижнем положении и поднимаясь вверх цепляются за край жёлоба, опрокидываясь выливают в него воду, которая идёт самотёком на огороды. Это был наш высокий правый берег. А вот на левом пойменном берегу ничего поливать было  не  надо. Там – палку воткни и  она цветёт- так говорили старики, потому что это была заливная пойменная, удобренная донным илом земля, где был лес , дикие сады и среди них огороды. А ещё там было множество ериков, проток, озёр в которых было рыбы и раков немеряно. У моих бабушек там были огороды и я с ними ходил туда, а перевозил  нас мой дед Вася – отец моего отца – тоже Василия. С огородов я нёс плетёную корзиночку с первыми помидорчиками и огурчиками. Я до сих пор помню, как они здорово пахли. Больше я такого запаха в жизни не встречал, хотя имел свою дачу и сажал грядки. Это был запах детства!Меж казаками существовал постоянный спор - какие арбузы вкуснее:мелкие, медовые степные или громадные - донские, водянистые. А мудрые говорили:Надо "исть стяпной", а "заёдывать донским", чтоб пить не хотелось!..Со "стяпным", медовым и сухарь "пойдёть", а как пить захочешь, так донской "потребен"!А вот дыни донские со степными никак не могли спорить... Степную спелую дыню только пальцем тронешь - аромат такой, что слюною захлебнёшься.
     Дед мой работал на Дону бакенщиком. Вечером он зажигал бакены, а утром тушил. По Дону ходили большущие пароходы на колёсном ходу. На берегу у пристани стоял двухэтажный дом, где был начальник пристани Лаврентьевич. Он стоял на втором этаже на балконе с железным рупором и курил здоровенную козью ножку. Время от времени в ожидании парохода, он деловито прикладывал руку к козырьку старой казачьей фуражки и смотрел в верх по Дону. Пароходы ходили разные .Я запомнил название  пароходов "Адмирал Ушаков", « Генерал Ватутин», "Генерал Доватор".Я готов был на солнцепёке, на крутом яру, ждать прибытие парохода сколько угодно! Люди, ожидающие пароход, спрашивали у Лаврентьича:
-Лаврентьич! А какой сегодня будет пароход?
 Он туша об перила цыгарку отвечал:
-Жалезный! Мать его в дышло!
     Весной 1950 года мы уже жили  километров на сто ниже по Дону в голой степи в хуторе Рябичи-Задонские, куда перевезли и дом нашего земляка-писателя Серафимовича, родившегося в нашей станице. В нём была изба-читальня. В Волгограде его именем назван Пединститут, хотя кроме «Железного потока» я его ничего не читал. Когда мы жили в хуторе Рябичи, отец работал на строительстве Волгодона, как по-просту выражались местные. А мать, как всегда в школе.

САМАЯ ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ!
Отец уезжал на работу с соседом бульдозеристом и возвращался с ним же на бульдозере. Отец привозил мне и матери весной букеты степных  душистых тюльпанов, которые у нас называли ласково «лазориками». У бульдозериста была очень миловидная жена и я в неё смертельно влюбился. Однажды я отделил от своего букета половину и пошёл, подарил ей. Как она была рада! Она сказала при муже, что он ей никогда не дарил цветы. Я тут же повернулся к нему и с вызовом спросил:
-А почему?
  На что он растерялся и затягиваясь папиросой «Прибой», убегая от меня взглядом,  ответил:
-Дык..  я же бль, это… на тракторе, бль! Как же я его брошу, бль? Пойду, бль, цветочки рвать, а он убежит, нах!
  Я потом спрашивал у матери, что означают новые слова: «бль» и «нах», а мать покраснев сказала, что это дядя Толя так заикается, а над физическими недостатками смеяться нельзя. Надо их не замечать.
   Однако, после этого разговора, дядя Толя тоже стал приезжать домой с цветами.

   Через два года мы уже жили в г.Цимлянске, где и прошло моё рыбачье детство в Цимлянском море, где и закончилось после восьмого класса, потому что на рыбалке утонул в Цимлянском море отец.Дело в том, что наше море в страшную жару было очень вонючим от того, что «цвело» сине-зелёной водорослью. Только хороший шторм разгонял эту гадость по бухтам и заливам и просто выбрасывал на берег вместе с рыбой, задохнувшейся от этой, пожирающей кислород в воде, водоросли. Рыба выброшенная на берег, лежала разлагалась, воняла, создавая антисанитарию. Я родился на цветущем берегу Дона, а детство прошло на берегу  «цветущего» вонючего моря! Но не всегда оно таким было! Хорошее запомнилось больше! Хотя и плохое никуда не денешь из памяти…
     Когда мы жили в Цимлянске, отца вплоть до 1953 года мучили НКВДэшники, таскали на допросы и неожиданно приходили домой с идиотскими допросами о том, как он дважды попадал в плен, как бежал, с кем общался в плену. Я помню их наглые рожи и скрип наших ступенек под их тяжёлыми шагами. И это несмотря на то, что ранен окончательно он был уже в Германии и в Польше лежал в госпитале.Бабушка приглашала их пообедать, они не отказывались. Отец ставил на стол графин вина и допросы прекращались. НКВД-шники уходили с красными довольными мордами. Потом приходили опять... что-то уточнять!

ПОДВИГ ОТЦА-ПОДВИГ НАРОДА!
 Копия Приказа см. ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ: http://www.proza.ru/2012/10/20/1762

   Я  в Яндексе в строке Поиск  на сайте  "Подвиг народа!" нашёл приказ   о награждении медалью "За отвагу", согласно которого мой отец, в составе группы разведчиков, первым ступил на территорию Германии в ночь с 8-го на 9-е апреля 1945 года, форсировав реку Нейсе на границе между Польшей и Германией. Как указано в приказе о награждении, лично уничтожил трёх гитлеровцев "сильным огнём из автомата". В приказе он под порядковым номером  «5». Однако интересная  информация об отце  и внизу этого сообщения: «призван в РККА  7.02 1945 г. из лагеря военнопленных». Во-первых, в лагере военнопленных были только военные, а значит отец был призван не в 1945 г. Насколько нам известно, из лагеря военнопленных «призывали» либо в штрафники, либо в ГУЛАГ. Отец мне не говорил, что он был в штрафбате, хотя он вообще не любил рассказывать про войну. Лишь однажды, в разговоре о лошадях, он рассказал, что его из плена спасла казачья лошадь, которая привела его в сознание и он на ней поскакал к своим, но подорвался на минном поле. Знаю, что отец всю войну был в разведке.  Так же знаю я о том, что отец был в плену трижды. Дважды он бежал, а последний раз его  спасла штурмовая группа, захватившая концлагерь. Ещё я нашёл в поисковике  сайта «Мемориал» список погибших 30.07.1943 года и похороненных в братской могиле  № 3 села Куйбышево. А так же я нашёл список бывших военнослужащих,   на которых были получены похоронные извещения, но которые оказались живыми по Цимлянскому райвоенкомату, где под номером  «9» значится мой отец. Ещё, что достоверно известно, что его взяли в действующую армию в 1942 году, когда ему и его одногодкам было по 17 лет  и заставили их принять бой  с мотопехотой немцев на подступах к своей станице, перед этим даже не обмундировав,  и за два часа, научив стрелять из винтовок. В начале боя их было 40 желторотых пацанов, а после -  осталось двое… Один из них – мой будущий отец. Немцы поверили им, что они   «не зольдат», потому что у них в противогазных сумках были початки кукурузы и дроблёнка для корма скотины.  Получив от немцев  «подпопники»,  эти    двое пришли в гражданской одежде к своим на передовую и их  бросили в сталинградскую    «мясорубку», так как у отца  «За оборону Сталинграда» тоже была награда, которую он заслужил в свои семнадцать лет, а в 20 лет пришёл домой инвалидом, хотя его уже  давно оплакали, как и его брата Николая, который погиб в самом начале войны при бомбёжке их военного аэродрома в районе Тулы.
В приказе о награждении за форсирование реки Нейсе в ночь с 8-го на 9-е апреля указано, что лично он один из группы в  десять человек уничтожил трёх гитлеровцев, а остальные «создавали панику», но захватили двух языков. Так что отец уже был опытным разведчиком в 20 лет.  И в апреле же для него закончилась война, так как осколок лишил его левого локтевого сустава и хирург решил сохранить ему, девятнадцатилетнему пацану, руку, два часа, сшивая сухожилия и нервы. Из госпиталя отец вернулся домой  «воскресшим»  только в октябре 1945 года. Но НКВД его мучило до 1953 года, выясняя обстоятельства его пленения, побегов и освобождения. Это было уже на моих глазах и осталось на всю жизнь. Награды отца: «За оборону Сталинграда», «За отвагу», «За Победу над Германией», «За боевые заслуги» и его матери (моей бабушке Крупатиной Екатерине Никаноровне)  было направлено «Благодарственное письмо» за личной подписью маршала Рокосовского, за воспитание  достойного сына.
  Отец много сделал для меня в приобщении к природе, потому что сам был потомственный природный рыбак-охотник и меня брал с собой, но он был не рассказчик и особенно, не любил вспоминать про войну. Лишь один раз, когда он сломал кулаком челюсть лошади, укусившей его за плечо, сквозь зимнее пальто, то он с оправданием сказал, что он это сгоряча сделал, а вообще лошадей уважает и даже обязан памяти одной лошади своей жизнью, так как она помогла ему бежать из плена, но взорвалась вместе с ним на минном поле. Его ночью нашли  собратья-разведчики и притащили к себе — контуженного и раненого. Мне рассказала бабушка Катя — мать отца, уже после смерти отца, что в этот раз пленения отца, его бил насмерть дальний родственник — двоюродный дядя, служивший у немцев полицаем. Она сказала, что отец хотел ехать в Ростов по месту жительства этого родственника, вернувшегося из десятилетней тюремной отсидки, чтобы убить его за его подлость. Но отца отговорили от этого душевного порыва, чтобы он не сел в тюрьму сам.
     Отец видимо не любил вспоминать про войну ещё и потому, что ему частенько напоминали о ней «энкавэдэшники», приходя домой и выясняя обстоятельства его попадания в плен к немцам  и при чём трижды. Дважды он бежал сам, а последний раз его «по горячим следам»  освободили штурмом из концлагеря свои разведчики. Я привожу выдержку из приказа о награждении моего отца за форсирование немецкой реки Нейсе в ночь с 8-го на 9-е апреля 1945 года, где указано, что он  «призван в РККА из лагеря военнопленных»!!! Таких чудес не бывало. Во-первых, если он был из военнопленных, то его участь  должна быть не призыв в армию вновь, а трибунал и либо штрафбат, либо ГУЛАГ. И уж тем более не во фронтовую разведку и уж тем более не в ответственный рейд в тыл противника за «языком» по заданию штаба фронта. Нам не трудно представить, чего им стоило, после открытого нападения на траншеи фашистов, переправить двух  «языков» опять назад через реку к своим ценой собственной жизни. Но Бог их хранил, а почему НКВД допустило моего отца к выполнению такого ответственного задания, хотя он вернулся из лагеря военнопленных? Видимо — за особые заслуги в разведке ранее. Вот этот факт
ВЫДЕРЖКА ИЗ ПРИКАЗА О НАГРАЖДЕНИИ ГРУППЫ ИЗ ДЕСЯТИ АВТОМАТЧИКОВ
ФОРСИРОВАВШИХ Р. НЕЙСЕ В НОЧЬ С 8-го НА 9-е АПРЕЛЯ 1945 г. С ЦЕЛЬЮ
 ВЗЯТИЯ ЯЗЫКА ПО ЗАДАНИЮ ШТАБА ФРОНТА.
        « стр.2
п.5  Автоматчика роты автоматчиков красноармейца КРУПАТИНА Василия Васильевича, за то, что он в ночь с 8-го на 9-е апреля 1945 года, участвуя в группе разведки по захвату "языка" в числе первых форсировал реку Нейсе и, воорвавшись в траншеи противника и ведя сильный огонь из автомата, уничтожил трёх гитлеровцев.
 1925 года рождения, русский, колхозник, беспартийный, призван в РККА 7.02.1945 года из лагеря военнопленных.»
   Так вот послевоенных «энкавэдэшников» очень интересовал тот факт, что он из военнопленных и служил во фронтовой разведке! Да ещё, оказывается,  до того тоже два раза в плен попадал и сам чудесным образом бежал. Отец объяснял им, что в разведке он был уже семнадцатилетним пацаном в ополчении обороны Сталинграда, куда они пришли со своим другом Витькой Сергеевым после расстрела в Каргальском лесу гитлеровской мотопехотой группы их одноклассников из сорока человек, из которых они чудом двое уцелели и пошли в сторону Сталинграда, так как до него было ближе чем до Ростова-на-Дону. Они естественно пришли в южную оконечность Сталинграда -Красноармейск, там и включились в ополчение в конце лета 1942 года. Сразу их применили в разведке, потому что они не были похожи на бойцов. Ведь после ужаса Каргальского леса они шли по дороге и их догнала эта самая гитлеровская мотопехота. Офицер спросил: «Ви ест зольдат?» Они ответили, что они пастухи и они потеряли корову. У них немцы проверили содержимое противогазных сумок и обнаружили початки кукурузы и дроблёнку для скота. Поскольку их перед боем даже не обмундировали, по внешнему виду они были подростки, то им отвесили по «подпопнику» и под свист и улюлюканье прогнали с дороги.
 Я нахожу в книге - сборнике воспоминаний военачальников участвовавших в обороне Сталинграда «Битва за Сталинград», выпуска 1972 года  Нижне-Волжского книжного издательства. Там в воспоминаниях Героя Советского Союза Генерал-полковника Чистякова И.М.  под заголовком «Доблестная 21-я» в конце повествования на предпоследней странице абзац с такой информацией:»...Подразделения 158-го гвардейского стрелкового полка, вышли к северной окраине Карповки. И тут противник открыл по ним сильный пулемётный огонь. Наши стрелки вынуждены были залечь Создалась довольно опасная обстановка. Наши бойцы пытались обойти вражеский пулемёт, но потерпели неудачу. И вот в эту прямо-таки критическую минуту около командира полка Пантюхина неизвестно как оказалась группа ребят. Один из них вызвался показать безопасный путь к вражескому пулемёту. Со своим юным проводником советские воины пробрались к огневой точке противника и уничтожили её. Командир полка решил наградить маленького храбреца медалью «За отвагу», но того и след простыл. Так мы и не узнали, кто он был этот отважный юный патриот!»
   Возможно это были они, уцелевшие после расстрела в Каргальском лесу. А 14 января 1943 года  за две недели до окружения армии Паулюса, отца зачислили в РККА, как указано в его медицинской справке,  а не в феврале 1945 года, как указано в приказе о награждении, с даты последнего освобождения из плена. А то получается несуразица - только зачислили в РККА, да ещё из военнопленных,  и отправили в рейд с группой разведчиков за  «языками» по заданию штаба фронта. Интересовал «энкавэдэшников» - вопрос почему отец оказался жив, хотя родители получали на него  «похоронку». Отец объяснял, что это не к нему вопрос. Он не мог на себя отправлять «похоронку», нанося боль родителям. Он мог воевать и воевал, выполняя приказы командования. А родители получали не только похоронку, но и «Благодарственное письмо» за личной подписью Маршала К.К. Рокосовского, за то, что они вырастили такого сына.  Эти всякие несоответствия очень интересовали дотошных послевоенных, не нюхавших пороха «энкавэдэшников» и они регулярно приходили к нам домой потрепать нервы моему отцу и уходили с красными довольными рожами после сытного обеда с графином домашнего вина. Эти нервотрёпки закончились со смертью Сталина в 1953 году.
 Слава Герою – отцу и ему подобным защитникам нашего Отечества!
ПОСТСКРИПТУМ:
  Отец утонул в Цимлянском море, спасая своих друзей 25 сентября 1962 года и с этой даты начался мой трудовой стаж (после восьмого класса) – 50 лет назад. За эти 50 лет я был награждён тремя Правительственными наградами: одной военной и двумя трудовыми. Я Ветеран труда Федерального значения. Был  лётчиком-истребителем, электромонтёром, сельским  механизатором, строителем,  имею много профессий, но последние 30 лет работаю адвокатом (последние восемь лет в Москве). Всегда и везде старался быть достойным памяти отца.  Воевал за экологию СССР и России с риском для жизни и даже до кровопролития, а во времена  Перестройки повоевал за демократию в качестве Народного депутата Областного Совета, естественно, не предполагая получить «демократию»  в таком виде. Имею двух сыновей, одного внука и двух внучек. Внук – студент МГУ 3-го курса.

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, октябрь 2012 г.

ВЕЛИКА ПОБЕДА?ДА!
(Светлой памяти моего отца Василия Крупатина, артиста  Георгия Жжёнова, поэта-песенника Михаила Танича и им судьбой подобным П О С В Я Щ А Е Т С Я)
Сегодня 14.01.2011 года моему отцу исполнилось бы 85 лет!Светлая память тебе, ОТЕЦ!

Велика Победа! Да!
Только привкус горьковат.
И не только за погибших,
Но за выживших солдат!

Грудь в наградах! Море счастья!
Жив я! Жив я навсегда!
Кто же думал, что героев
Ещё дома ждёт беда!

Может был ты в окруженьи?
Или был в плену? Бежал?
Расскажи под протокол:
Кто тебя там окружал?

Так ты ранен был? Серьёзно?
Может это самострел?
А когда сдавали Киев-
Ты куда тогда смотрел?

Чей приказ был? Кто отдал?
Ты не помнишь? Сталин? Врёшь!
Коль не вспомнишь-значит : Баста!
Лес валить в тайгу пойдёшь!

Это  вы-то победили?
Это мы вас победили!
Пулемётами в упор
Бег мы ваш остановили!

Развернули и погнали!
Или что-то вы забыли?
Как  до самого Берлина
Своим рылом землю рыли?

Медалёшками своими
Ты хвались, герой не здесь.
Мы допросами «с пристрастьем»
Быстро выбьем твою спесь!

Говоришь в тайгу не можешь
Потому что инвалид?
А вот нам твой вид, герой,
Про другое говорит.

Ты учётчиком там будешь.
Лесосека тебя ждёт!
Штабель трупов-штабель брёвен:
Упрощённый там учёт!

Так в стенах НКВД,
Кто в атаках не бывали-
С пистолетом перед носом
«Показанья» выбивали!

Сколько ж их пошло в ГУЛАГИ
В рудники, лесоповал…
Тот,  кто пороху не нюхал,
Тот награды с них срывал!

Моему отцу семнадцать,
Враг подходит к Сталинграду.
В бой  послали пацанов,
Чтоб закрыть дорогу гаду
.
От родительского дома
Даже без обмундировки,
За каких-то два часа
Научив  держать винтовки.

Враг преграды не заметил.
Пацанов осталось двое…
А ведь было-то их сорок
Пацанов в начале боя!

Тех двоих догнали немцы
На просёлочной дороге…
Пацаны в домашних тряпках
В самодельных тапках ноги.

Сумки от противогазов,
А в них отруби-дроблёнка,
Что пригодно без сомненья
Для откорма поросёнка.

Офицер спросил их строго:
-Кто ест ви? Ви ест зольдат?
-Что вы, дядя! Не зольдат!
Мы корову потеряли, пастухи мы,-говорят.

По подж…попнику им дали
И с дороги их прогнали.
А когда они бежали
Их со смехом освистали!

А потом те пацаны
Прямо из под Сталинграда
Били фрица, что есть мочи-
Даже жалко было гада!

Запах пороха и крови
Дым пожарищ, трупов тлен…
Был отец тогда в разведке
И попал «нечайно» в плен…

Он бежал, но неудачно-
Били так, чтобы убить!
Только Бог решил иначе-
Мол Василий должен жить!

К штабу немцев подъезжает
На коне верхом «штурмбан».
Спрыгнул, повод-часовому…
Оказался тот «чурбан»:

Только в штаб зашёл «штурмбан»
Часового конь лягнул.
Часовому стало плохо-
Он пошёл в кусты, срыгнул…

Белый конь-«дончак» породный!
Получив свободу он
Шёл в стороночку от штаба
И в траве услышал стон…

Подошёл-в траве казак
Весь лежит залитый кровью.
Конь поднял его с земли
Своей конскою любовью!

Губы конские на ухо
Тихо шёпотом спросили:
-Ты казак иль просто так?
Ты ведь жив ещё, Василий?

Тут  Василий на коня
И помчал вперёд галопом!
Конь почуяв ездока
Показал «аллюр»  «европам»!

В минном поле, как разведчик
Васька знал один проход,
Но с небес завыли мины-
Тут сам чёрт не разберёт!

И рвануло, и взлетел он,
Только тело – не душа
И упал в воронку Вася
Без коня, чуть-чуть дыша…

В ночь на минном поле Ваську
Наш родимый разведбат
Отыскали, притащили
Сдали Ваську в медсанбат.

Отлежал неделю Васька
И опять своих догнал!
До Германии до самой
Фрица в логово он гнал!

Три недели до Победы!
Но, увы…Осколок в руку!
Всем Великая Победа,
А ему такую муку!

Два часа над ним «корпел»
Нервы врач сшивать устав!
Всё же руку сохранил,
Хотя ложным стал сустав!

После этого герои
В Польше в госпитале были,
По нужде и в магазин
Там по улицам ходили…

Польки радостно бросали
Из окон им не цветок -
То бутылки, то помои,
То шипящий кипяток…

А домой через полгода
Мой отец –герой попал.
И хоть стал он инвалидом,
Всё же духом не упал!

Ничего, что есть изъян-
В двадцать лет он инвалид…
Парень в общем он-что надо!
Замечательный на вид!

Дома всё пойдёт на лад!
Всё как А,Б,В,Г,Д !...
И не знал, что с нетерпеньем
Его ждёт НКВД…

Но, простите же Герои
Вот за тех ублюдков нас!
И за то, что пережили
Я скажу «не в бровь, а в глаз»:

Горя, мук на этом свете
Вы хлебнули через край!
Дай Господь Вам на том Свете
Настоящий Божий рай!

Вам  спасибо за Победу!
Память Светлая о Вас!
И беречь Россию нашу
Нам звучит как Ваш наказ!
ПОСТСКРИПТУМ: Награды моего отца-"За отвагу","За боевые заслуги","За оборону Сталинграда", "За Победу над Германией".В октябре 1945 г.он пришёл из госпиталя инвалидом в 20 лет, а в 21 год с моей мамкой родили меня.НКВД топтало наши пороги ещё и при моей памяти до 1953 года.
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, МАЙ 2009 г.

ХУТОР РЯБИЧИ – ЗАДОНСКИЕ!
  Мама моя мне говорит, что мы жили в этом хуторе всего полтора года. Но почему у меня столько о нём впечатлений? В основном хороших!
  Нас, переселенцев, в хуторе уважали, называли станичниками  или «курмоярскими», потому что мы были из богатой уважаемой станицы Нижне-Курмоярской. Было нас чуть ли не треть этого хутора. Наверное Сельсоветом был разобран, погружен и перевезён на барже дом моего земляка, станичника писателя Серафимовича, имя которого носит Волгоградский  Пединститут. Его поставили в хуторе Рябичи-Задонские в центре, недалеко от сельского майдана и открыли в нём Избу-читальню, то есть библиотеку, в которой я был наверное первым читателем, потому что бабушка Надя, окончившая три класса Церковно-приходской школы, уже в четыре годика научила меня читать, а мама моя учила других ребятишек.
  Вокруг нашего хутора и в самом хуторе с войны, которая кончилась четыре года назад, ещё стояли разбитые немецкие танки. Наших танков разбитых почему-то я не помню. Наши,  если и были подбитые, то их скорее всего отремонтировали и опять отправили в бой. Один подбитый немецкий  танк стоял прямо за  Избой-читальней и, естественно, он был центром внимания всех пацанов. Меня тоже не притесняли и даже однажды пожертвовали мне очень большую по моим силам шестерёнку снятую где-то внутри. Я хотел, что бы отец мне приделал к ней палку и я бы катал эту шестерёнку по дороге. Я тащил эту шестерёнку домой, весь перемазанный танковой смазкой.  но мои физические возможности не соответствовали желаниям. Я уронил шестерёнку на большой палец ноги и  до крови разбил его. Естественно, заревел я от боли и досады и хромая пошёл  домой, не оставляя шестерёнку, как драгоценность. Возле нашего двора часто происходили «посиделки» соседей на «каршучке», так называли толстое  старое  бревно лежащее под забором, вместо лавочки. Почему так уважали наш двор, я после расскажу. На мой рёв обратили внимание соседи, сидевшие на «каршучке» под забором и дед Лаврентьевич сказал:
-Лёнькя ревёть, значить  Лёнькя не казак! Лёнькя хохол!
   Слёзы у меня немедленно высохли и я сказал:
-Я казак!- и пошёл в калитку хромая. Однако навстречу  мне вышла бабушка Надя, которой никогда не было времени участвовать в посиделках и с допустимыми ругательствами она отняла у меня шестерёнку, которую презрительно назвала «арипей», то есть «репей» и выкинула на дорогу мой «военный трофей». Она  часто говорила на меня: «Что чёрт не выдумает, то он выдумает!» - и теперь она сказала так же.  Вот тут я не выдержал и опять дал рёву,  под смех и осуждения бабушкиного поступка соседями. Бабушка усовестилась доводов соседей в мою пользу и подняв шестерёнку, вернула её мне, а я грязными испачканными нигролом руками прижал её к голой груди, как драгоценность и успокоившись пошёл во двор.      
   Соседи  вот почему собирались у нашего двора! Дело в том, что мои родители купили в магазине радиолу, хотя электричества в хуторе ещё не было и мы жили при керосиновой лампе. Наша радиола работала на электрических батареях(сухих элементах). Радиола на столе занимала место примерно 40 х 60 и высотой примерно 60 сантиметров. А батареи под столом занимали места гораздо больше, чем радиола. Для того, чтобы включить радиолу, по инструкции надо было возле дома вкопать столб с прибитым на него металлическим оголённым проводом, торчащим над вершиной столба сантиметров на 30, а внизу этот провод присоединялся к ржавому старому ведру, вкопанному в  землю на большую глубину и земля должна быть политой рассолом. Отец попросил меня на это ведро пописить и я с этой задачей   добросовестно и серьёзно справился. Это была защита от молнии, как мне сказали: «Громоотвод!». От радиолы к этому заземлённому проводу тоже шёл провод заземления, а на стене стоял рубильник, который я обязан был во время грозы отключать.  Называлась радиола «Родина»,  ловила  станции на трёх диапазонах и можно было крутить пластинки. Соседи иногда просили меня включить последние известия и мы в то время часто слышали голос Левитана. Иногда просили поставить пластинки с песнями в исполнении Лидии Руслановой, тёзки моего -Утёсова. Они так и говорили:
-Что-то Лёня мы тёзку твоего давно не слухали! Пойди! Спроси у бабки Нади разрешение да поставь нам пластинку! – а сами садились у нас на ступеньках при входе в дом и затаив дыхание слушали. Была ещё у соседей «развлекуха» такая: Они просили меня рассказать по памяти юморески с пластинок, которые я легко запоминал. Особенно им нравилась юмореска «Гипнотизёр!», уж не помню в чьём исполнении, но я её помню всю и до сих пор. Я её привожу полностью в рассказе «Как я был народным артистом!» во второй части романа и повторяться не буду.
    Поскольку я умел читать, а у нас в хуторе был клуб, в котором иногда показывали кино от тарахтящего электрического генератора,  сводившего меня с ума. Но первый мой двигатель с которым я познакомился вблизи – был одноцилиндровый, работающий на мазуте, приводящий в движение всю внутренность нашей хуторской мельницы. Этот двигатель ежедневно и круглосуточно по всему селу нарушал тишину не  очень резким звуком: Пах! Пах! – примерно в секунду раз. Потом я много двигателей освоил, в том числе три реактивных…А тогда я  постоянно  кружился вокруг другого тарахтящего бензинового двигателя, от которого получалось волшебное кино.
       Первое в своей жизни кино я увидел именно там и называлось оно «Тарзан». После кино не только я малец, но и взрослые люди выходили на улицу и с удивлением смотрели на обратную сторону глинобитной мазаной стенки, на которой только что происходили невероятные чудеса. Даже старики качали головами и причмокивали от удивления языком. Так вот однажды участники посиделок увидели, что на стене нашего клуба меняют афишу и говорят мне:
-Ленуша! Ты же у нас грамотей! А, ну-ка, сбегай посмотри, какое кино нам сегодня привезли!
    Я побежал, прочитал и возвращаясь наверное подзабыл частично название. А название было: «Девушки! Девушки!» Я прибежал, у меня спрашивают, как называется фильм, а я призадумавшись вдруг выпалил:
-Девушки – раздевушки!
  Хохотали  казаки и казачки до упада и весь хутор потом узнал, что «Лёнькя-грамотей» прочитал вот так! И спустя много лет, когда я приезжал в гости и встречал своих земляков, они удивлённо говорили:
-Так это «Девушки-раздевушки» так вымахал?
  Война однако иногда напоминала о себе. То пацаны, найдя какую-нибудь ржавую болванку, пытаются её вскрыть и подрываются, то скотина на мине взорвётся, а однажды почему-то  приехали к нам в хутор сапёры, всем приказали заклеить бумагой оконные стёкла, самим залезть в погреба, у кого они есть, а у кого нет ложиться в хатах на пол и не подниматься, пока не разрешит майданный колокол(точнее кусок рельса или швеллера). Мы успели до того как исполнить команду увидеть, что по майдану с какими-то «граблями» в руках и в наушниках ходили солдаты, потом много раз прогремели взрывы, а спустя некоторое время мы услышали майданный колокол и выползли на улицу. Майдан был будто перепахан. Кто-то видимо планировал привести мины в действие, когда на нём будет много народа. Какие боевые действия проходили в районе этого хутора я к сожалению не знаю, но предполагаю, что здесь на серьёзную  оборону напоролись танки Манштейна, которые шли к Сталинграду в 1943-м году и нашли  на подступах к нему свой настоящий конец.
      Однажды произошёл страшный случай! Вечером выходили из кино, а рядом стояла страшная кособокая мазанка( маленькая хатёнка из плетня, с двух сторон обмазанная глиной и крытая очень старым, как бы не довоенным камышом,  где жила  неходячая, а ползающая старуха  и сын отвоевавший в штрафбате и страшный алкоголик. Выходя  из «сарай-клуба» народ услышал крики о помощи этой старухи, а потом увидели, что этот алкаш-сынок поджигает камышовую кровлю своей хатёнки, находясь в совершенно обезумевшем от белой горячки состоянии. Было страшно сухое лето, даже в колодцах пропадала вода. Мужики вовремя бросились, сбили пламя, а потом у моего деда во дворе взяли из колодца воду и залили тлеющую крышу. Если бы хатёнка загорелась, то досталось бы не только клубу, но и большей части хутора. Затушив хатку, мужики взяли алкаша, затащили за хатку от глаз людских и очень скоро вышли, не поднимая ни на кого головы, разошлись по домам. Утром его  несколько человек соседей похоронили и помянули, не сетуя на нагрузку, так как , они бы сгорели первыми и поэтому не хотели жить с таким уродом рядом,  рискуя своей  крышей над головой… Я изложил это детское впечатление в стихотворении «О, Господи! Дай разума безумным!»
   
    Было ещё убийство, потрясшее весь хутор и конечно же меня, так как это было недалеко от нашего флигеля. Я без ведома бабушки был там среди первых ротозеев.
     Во дворе добротного дома, в луже крови  лежал  молодой мёртвый мужчина, рукой закрывавший страшную рану на груди. Кроме наших хуторян возле него стояли два чужих очень серьёзных мужика и местный  милиционер. Один мужик сказал:
-Вот до чего любовь доводит!
  А другой ухмыльнувшись ответил:
-Да не любовь, а водка! А то бы  он полез трезвый  к мужу объясняться в любви к его жене. Я б тоже лупанул из двух стволов! И не подумал бы, что сидеть придётся!
   Этот мужик при этом тронул небрежно  мёртвую руку, закрывавшую рану и при этом рука задрожала вправо влево,  как на пружине и я понял, насколько она уже задеревеневшая, застывшая… Это было жутко! И я побежал рассказывать бабушке! А главное сообщить то,  что этот погибший мужик не «курмоярский», то есть не наш земляк-станишник, не переселенец из станицы Нижнекурмоярской, а остальные люди бабушку мало волновали.

   Однажды со старшими пацанами  я подошёл близко к очень меня интересовавшей   мельнице, которая издавала  мягкий но ритмичный звук по всему хутору: Пах! Пах!Пах!- примерно один в секунду. Так работал одноцилиндровый двигатель на мазуте. Мы до того осмелели, что зашли прямо во двор, хотя я сам прочитал вывеску:  «Посторонним вход воспрещён!»
    Какой-то мужик с белым от муки лицом и выглядевший жутковато, на нас закричал и старшие пацаны врассыпную бросились бежать, но не я. Мужик с белым лицом подошёл ко мне и сказал:
-Посторонним быть здесь запрещено! Ты что не понял?
Я спокойно ответил:
-Я не посторонний! Я «курмоярский»!
Мужик захохотал и спросил:
-А как фамилия-то твоя, курмоярский?
-Крупатин Лёня!
-А-а! Так это «девушки-раздевушки»! Ну, тогда пошли покажу тебе мельницу и расскажу, почему нельзя тут быть посторонним! А посторонний это не тот, кто в стороне стоит, а тот, кто здесь не работает! Понял?
-Понял! – ответил я, краем глаза замечая завистливые взгляды старших пацанов  из-за ворот мельницы.
Там внутри таких страшных мужиков с белыми лицами и чёрными глазами было несколько человек. Они обнимали и нянчили здоровенные мешки с мукой, зачем-то перетаскивали их с места на место, а некоторые ставили к стенке у выхода. По всей  очень высокой внутренности помещения бегали широкие прорезиновые ремни, тоже белые от муки. Справа и слева от меня двигались большие сита, просеивавшие муку.  Пыль от муки тоже стояла в воздухе и было там очень шумно. Мужик держал меня  крепко за руку и нагибаясь кричал мне:
- Здесь у нас никто не курит, потому что эта пыль может взорваться,  как бомба и не только от курева, а от любой искорки! Поэтому тут опасно! Понял?
-Да-а! – кричал я звонко, дядьки с белыми лицами, судя по мимике улыбались, видя мои сияющие глаза. Мужик провёл меня туда, где засыпается в жернова настоящее зерно, а потом показал пальцем его путь по всем ярусам помола. А потом… Мы пришли в самое сердце мельницы, где работал неутомимый:Пах!Пах!, совершенно недоступный к мучной пыли. Он был не в муке, а в масле.. Этот цилиндр мне показался громадным! Из  промасленного цилиндра после очередного:пах! Выскакивал вверх блестящий  шток и тут же падал назад, чтобы подскочить от нового:Пах! А вот то, что было присоединено к нему, мне напомнило бабушкину прялку с ножным приводом, или как у нас называли самопряха. Я всё понял с первого раза без объяснения. Я прокричал дядке, указывая на эксцентрик, вращающий колесо:
-Самопряха!!!
  Дядька хохотал, как сумашедший! На другой день вес хутор знал, что я мельничный двигатель обозвал «самопряхой». Когда мне пришлось в возрасте шести лет увидеть первый раз паровоз, то я сразу понял, что и там не обошлось без бабушкиной «самопряхи». Пришлось видеть двигатель парохода на колёсном лопастном ходу – и там «самопряха». Потом видел двигатель на пароходе уже дизельный многоцилиндровый, но присмотревшись я понял, что в и нём всё  просто: сколько цилиндров, столько и «самопрях» спрятано!
  Когда этот дядька  меня выводил на улицу, то подвёл к зеркалу, засыпанному мучной пылью, смахнул с него слой муки и подняв меня к зеркалу, спросил:
-Видишь, какой ты стал? Теперь тебя бабка Надя не узнает! Пойдём отряхну тебя!
-Не-е-е-т!- заорал я как сумасшедший.
   Мужик захохотал:
-Ты теперь похоже неделю умываться не будешь?
-Ага-а! – орал я счастливый.
-Ну беги домой, пока мука не осыпалась! Бабка с тебя на блины наскребёт!
  Я вышел за ворота к завистливым взглядам пацанов, сознавая, что я похож на привидение и в самом деле опасаясь, что с меня всё осыплется пока я дойду до дома.
     Я проходил мимо двора моего деда Васи, который меня недавно прогнал и сказал, чтобы я больше к нему не приходил. Как мне хотелось, чтобы он выглянул за калитку и увидел меня… и простил за то, что я натворил! Я бы сам всё исправил! Я же видел, как он точит лезвие своего рубанка!
    Дело в том, что однажды я был у него в гостях и попросил разрешение построгать его рубанком. Он посмотрел, как я строгаю и сказал смеясь:
-Во! Ты смотри-ка! Как настоящий плотник! Ну давай! Построгай пока! А я скоро приду!
  Я стал строгать, но дед наверно  давно не  подбивал клин-зажим лезвия и оно ушло. Я на глаз выставил лезвие, заклинил его, но оно вылезло с избытком вместе с клином. Я опять расклинил его и опять выставил, но моих слабых рук не хватало и лезвие вылезало, а правая рука была занята молотком. Ну, я чуть-чуть постукал по лезвию молотком…И оно перестало строгать…
   Дед пришёл, спросил:
-Ну, что? Наделал деду стружек для растопки?
-Да не очень! – ответил я, - Что-то он не строгает!
Дед взял, посмотрел на лезвие и выкатил на меня бешеные глаза:
-Ты что наделал? Это бабка Надя тебя научила? Иди отсюда, чтобы я тебя больше не видел!
    Я ушёл со слезами на глазах, но не заплакал и бабушке Наде про это не рассказал, хотя она пытала меня, почему у меня плохое настроение. Они друг друга терпеть не могли. Дело в том, что дед ушёл  от бабы Кати – отцовой матери и жил с чужой бабкой и с нашей  семьёй не знался, но меня изредка привечал, а теперь и меня прогнал.
   А мне очень хотелось, чтобы у меня был дедушка, как у многих…
Был у меня ещё дедушка, бабушкин Надин брат, деда Коля,  который работал лесником-обходчиком и жил в основном со своей женой  бабой Стюрой на «кордоне». Он был до войны пограничником и войну встретил на границе. Прошёл всю войну и остался жив. Если выпивал, а пил он часто, то вспоминал войну и очень плакал. Его жена к этому привыкла, но прятала плётку и седло, иначе его тянуло сесть на лошадь и дать бешеный галоп. Однажды он так разбился, что еле- еле его вернули к жизни. Мне очень у него нравилось! У него была воля – вольная! Животных у него было всяких – от свиней до лошадей! Были в лесу пруды и  ерики, которые весной заливались половодьем! Было много рыбы и раков! Было много ягод: ежевики, тёрна. Грибы  были, правда,  только двух сортов: грузди и подгруздки(опята). А весной по дороге на Дон тютина(тутовник), размером с фалангу пальца  взрослого мужика! Над  лесом  постоянно кружили коршуны и  степные орлы  с протяжным клёкотом, а над Доном хохотали  насмешницы-чайки.     Мне очень нравилось переправляться через Дон и вообще быть на берегу Дона. Запах Донской воды совершенно для меня неповторим. Запах просмолённого баркаса, скрип  вёсельных уключин и протяжный клёкот стервятников, перебиваемый наглым хохотом чаек, остались в моей душе навсегда. Когда кричишь с нашего берега перевозчику на тот Мариинский берег, то звук, ударяясь об их высокий правый берег долго колотился в отвесные яры и бугры правобережья:
-Перево-озчи-ик!- эхо отвечало:
-…возчик!...озчик!... чик! …ик! …ик!

КОТ ВАСЬКА!рассказ.

    Когда нас выселяли с насиженных мест, из нашей родной станицы и сплавляли  вниз по Дону, на баржах везли наши станичники вместе с домашним скарбом и животных: от скотины до кошек. Когда прошли последний пятнадцатый  шлюз, где на высоких колоннах стоят громадные бронзовые на вздыбленных конях казаки, замахнувшиеся шашками: один вперёд, а другой вниз, на шлюзующийся в камере корабль, собаки кинулись на нашего кота Ваську и он от безысходности спрыгнул с палубы в воду и мы видели, что он поплыл на правый берег Дона. Было очень жалко кота, как члена семьи, но ничего не исправишь. Спустя шестьдесят километров  нашу баржу причалили и мы разгрузились на правый берег, а потом перегружались на левый берег и уезжали в хутор Рябичи-Задонские.
    Именно в этом месте мы разгружались с баржи на пристани станицы Мариинской. Здесь мы переправляли через Дон свои вещи на левый берег Дона, сначала к деду Коле на кордон, в двух километрах от Дона, а потом в хутор Рябичи-Задонские на 12 километров в степь-матушку,  тоже на берегу Дона, но Старого Дона, не судоходного, который был наверное Доном настоящим несколько тысяч лет назад, потому что реки, протекающие с Севера на Юг,  от вращения Земли подмывают свой западный (правый) берег и уходят от левого восточного берега, оставляя старые русла в своих поймах. Поэтому всегда западный берег высокий, а левый заливной, пойменный. Вот на берегу старого Дона и стоит хутор Рябичи-Задонские, где мы стали проживать. Однако дед Коля, как лесник дал моей бабушке Наде в лесу участок под огород и она, естественно,  постаралась посадить всё на что сил у неё хватило. К концу лета мы с бабой Надей пошли в лес копать картошку. Из меня помощник:ой-ёй-ёй! Мне же три года тогда было, хотя тоже пытался помогать собирать картошку. Но бабушка дала мне палочку сахарного тростника, который сажали только для детей и называли у нас «медовка» и я сидел под деревом расправлялся с ним, т.е. чистил и ел… Представьте себе, что ко мне пришёл наш кот и стал мяукать и ласкаться и я закричал бабушке. Это было просто маловероятно, то что кот с баржи спасся  на правую сторону Дона и пробежал шестьдесят километров, а потом так же как мы, каким-то образом переправился на левый берег и нашёл нас в лесу. Видимо кот на переправе просился на баркас перевозчика и тот его понял и взял. Радости нашей не было предела! Мы вернулись домой в сопровождении кота Васьки с которым попрощались навсегда.

ПРИДОНСКИЙ ЛЕС!
    Ещё мы с бабушкой Надей и её сестрой бабушкой Валей ходили в лес собирать ежевику и тёрн (терновник) и щавель. Бабушка доверяла мне пробовать на вкус терновник с окружающих кустов  и, если я обнаруживал заметно сладкий, то звал на этот куст бабушку. Бабушка выбирала кусты только со сладкими ягодами, чтобы меньше расходовать сахар, а то и совсем без сахара мочили тёрн в кадушках, а зимой делали  из него очень вкусный и полезный узвар. Бабушка за день так много пробовала ягод, что к вечеру у неё на языке от кислоты появлялась  бескровная трещина и мне было страшно на неё смотреть. Ежевика  тоже была в зависимости от места расположения кустов, тоже разная по сладости и собирали её по такому же принципу. Мне бабушки доверяли, только предупреждали, чтобы смотрел под ноги и не наступил на змею. А этих тварей там хватало! Я различал змей и ужей и шарахался не ото всех. Сначала я шевелил подозрительное местно палкой, а потом уже вступал в траву.
   У многих хуторян были огороды в лесу. Не брали  огороды только ленивые или немощные. Однажды шли хуторские казачки с огородов по займищу. Займище, это заливные луга, которые после схода весеннего половодья превращаются в сокровищницу сочных кормов для скотины. Шли эти казачки с разговорами, уставшие, не очень торопясь, а собиралась гроза. Одна сказала:
-Ой! Пойду-ка я побыстрее! А то муж с работы придёт, а у меня в печи – шаром покати – пусто! – и оторвавшись ото всех пошла быстрым шагом. Отошла она метров сто и в неё ударила  молния, которая была в этой грозе первой и выбрала почему-то именно её! Женщины, шедшие за нею видели, как она упала и от неё шёл то ли дым, то ли пар. Кто-то вспомнил, что такого человека нужно закапывать в землю, а у них на плечах были тяпки и лопаты. Подбежав, они её быстро закопали в сырую землю и отправили одну женщину гонцом за транспортом, чтобы привезти фельдшера или её отвезти к фельдшеру. Машин тогда было мало и женщина, зайдя на мельницу, взяла какого-то кучера с деревянной  грузовой «бричкой». Приехали они через  час примерно, а женщина эта уже сама поднялась и жалуясь на головную боль спрашивала, что с нею произошло. После этого у неё остались только головные боли и потеря памяти на прошлое. Даже не могла вспомнить, где находится  её огород. Бабушка Надя была довольна, что в этот раз не взяла меня с собой на огород, а оставила у бабушки Вали, которая жила от нас на расстоянии метров в пятьсот  на берегу лимана. Лиманом называли озерко, образующееся от талых вод и в жаркое лето пересыхающее почти полностью. С бабушкой Валей жила ещё моя прабабушка  девяноста с чем-то лет, Саша, почти слепая. Умерла бабушка Саша в девяноста девять лет и то по болезни.

ПРИНУДИЛОВКА!-рассказ.
   Однажды летом я просыпаюсь летним утром в нашем флигеле, выхожу на ступенечки,  натёртые жёлтым песочком «охрой», присел  и осматриваюсь,  ощущая, что из летней кухни, расположенной метрах в пяти, идёт запах горячих оладьев или пирожков, ну в общем чего-то вкусного. Вдоль дорожки посыпанной беленьким песочком благоухают цветочки и над ними уже трудятся шмели и пчёлы. Я уже собирался идти к бабушке в кухню, но с улицы послышался звук приближающейся автомашины и возле нашей калитки остановился  ментовский «бобик», как их тогда называли. Вышел из него милиционер в белой  парадной гимнастёрке и какой-то щуплый мужчина  в кепке. Милиционер размашисто распахнул нашу калитку и важно, как-то подчёркнуто по-хозяйски зашёл в наш двор, а тот мужичонка – за ним. Милиционер с очень красным лицом  важно шествовал первым, поглядывая на меня, как-то изучающе, а второй выглядывал из-за первого, то справа, то слева. Когда они зашли во двор, не знаю я почему, но у меня в душе что-то сжалось. Подойдя ко мне, мент грубо спросил:
-Бабка где?
- Там…- показал я на кухню.
   Мент пошёл вразвалочку к кухне и этот, в картузе, за ним, а моя детская душонка сжималась и сжималась… И не напрасно!
       Мент пригнувшись  зашёл в кухню и через несколько секунд я услышал бабушкины возмущения  с   доводами о том, что дети  работают на Волгодоне, а дитя, то есть меня деть некуда, а личную скотину, кто содержать  будет? При этом бабушка по-казачьи крепко выразилась и тут я услышал удар и вскрик бабушки и тут же я увидел, что  заломив ей руку, её с разбитым лицом выводит из кухни мент с тяжёлым наганом в руке…
  Я бросаюсь к бабушке с криком, но мент выступая вперёд, вытягивает ногу в запылённом нечищенном сапоге и толчком швыряет меня в цветочки к шмелям и пчёлочкам, ломая мною жидкую декоративную изгородь. Я вскакиваю и пытаюсь бежать за ними вдогонку, но тот мужичонка  в картузе меня хватает сзади за майку, удерживает и выходя за калитку, закрывает её и ждёт, пока мент засунет бабушку в машину. Мужичонка погрозил мне, плачущему,   пальцем, сел за руль и они газанули поднимая клубы дорожной пыли.
   Я оглянулся по сторонам! Никого! Я посмотрел на окна соседней через улицу хатёнки, где жила многодетная семья, и увидел, как задвигаются оконные шторки. Я  забежал к ним во двор, стал стучать в дверь, но мне не открыли. Я побежал к другим соседям, но результат был тот же. Я побежал к бабе Вале. Слава Богу она была дома. Я рассказал сквозь рыданья о происшедшем и бабушку Валю в это время колотила дрожь, как в лихорадке. Она загнала в курятник гуляющих кур, и пошла со мной на грейдер. Это грунтовая  улучшенная дорога, которая в дождь превращалась в непроходимое болото и  у нас  грейдер  называли «профиль», потому что его профилировали после дождя дорожным приспособлением «грейдером». По профилю шли машины, поднимая тучи пыли, но никто не останавливался, потому что было категорически запрещено брать попутчиков из-за того, что вокруг было много тюремных зон и много было беглых «зэков». Поэтому даже с ребёнком попутчиков брать было запрещено.  Бабушка взяла меня «на коробки», то есть на плечи и двадцать километров шла со мной, уже четырёхлетним,  на плечах до места работы моей матери. Тучи пыли были такими плотными, что я закрывал лицо ладошками и пытался дышать сквозь пальцы, но получалось плохо и  был реальный страх просто задохнуться. Естественно, мать чуть не умерла с испуга увидев меня цвета степной пыли с размазанной по лицу грязью, когда мы пришли к ней в школу,  где она учила детей, несколько классов одновременно. Мать нашла отца, отец нашёл машину- Урал ЗиС   со знакомым водителем-цыганом с золотыми зубами, в наколках, которые можно было рассматривать очень долго. Я потом однажды видел этого дядю Яшу- цыгана пьяным возле магазина и он был с гитарой в невменяемом состоянии. Мой отец отобрал у него гитару, потому что он по пьянке, заливая водкой свою страшную судьбу,  разбил в ярости не одну гитару.(Стих «Роковая любовь Яшки цыгана!»)
      Бабушка Валя пошла домой пешком, а мы сидя в кабине  друг на друге,  мать на отце, а я на матери, потому что кабина двухместная, поехали искать «принудиловку», то есть место куда отвезли бабушку для принудительных работ за то, что она не будучи в пенсионном возрасте – 54 года, бросила работать в колхозе. Тут мы по ходу дела узнали, что «принудиловок» у нас много в районе, а фактически любой отстающий колхоз. Всё-таки нашли мы бабушку и застали начальника    на месте, который отказался с нами разговаривать. Он сказал, чтобы мы оставили документы, подтверждающие обоснованность  невозможности её работы, так как дети, то есть, отец и мать,  работают на «комсомольской  стройке», и ехали домой. Раз в месяц приезжает комиссия и рассматривает. Если сочтут нужным, то отпустят. Наши доводы о том, что ребёнка некуда деть, что дома скотина голодная, никакого эффекта не дали и начальник ушёл домой. Мы в растерянности остались на улице, а к нам подошёл какой-то  очень пузатый мужик в гимнастёрке и спросил в чём дело и почему мы такие расстроенные. Этот мужик сказал, что нужны деньги, тогда отпустят бабушку до рассмотрения комиссии. Отец  достал рулон перетянутых «трусовой»  резинкой  денег и спросил:
-Сколько?
   Мужик посмотрел на рулон, забрал его в свой карман и сказал:
-Да наверно хватит! Идите вот к тем задним воротам, я открою и выпущу и чтоб духу вашего тут не было и никто чтоб не знал про это, иначе вместе «врасход» пойдём!
   Когда открыли ворота, то мы увидели под навесом крытым соломой, лежащих в соломе, как скоты, людей…
   Мы забрали бабушку и уехали, при чём отец ехал с нами, стоя на правой подножке кабины.         

ЛИМАН!-рассказ
      Приехали однажды летом к нам  целой бригадой какие-то «чучмеки». Я уже говорил, что для казаков существовали три национальности: казаки, хохлы и чучмеки. Где чучмеки жили я не знаю, но работать они  стали в лимане возле бабушкиного двора. Оказывается они по договору с колхозом взялись построить у нас птичник из самана. Саман, это самодельный кирпич из глины или ила, замешанного с соломой, набиваемый в специальные деревянные формы и высушенный на солнце. Этот кирпич был размером примерно в четыре нормальных кирпича. Делали они саман из ила добытого со дна нашего лимана, замешивали его собственными ногами с соломой, набивали в деревянные формы, выбивали из форм на берег и оставляли его на просушку на берегу, а потом, когда высохнет,  везли на место и строили птичник. Строения из такого самана могли стоять десятки лет и были довольно тёплыми, А если построить дом и ошелевать (покрыть) доской или обложить кирпичом, то жить в этом доме можно многим поколениям и весьма комфортно. Однако нам, пацанам не нравилось, что в нашем хуторе орудуют чужие незванные нами  «гости», да ещё и безобразят наш лиман, находящийся в центре хутора. После их прихода у нас значительно увеличилось количество комаров. Я никогда не отставал от больших пацанов и был в курсе всех их задумок. Пацаны заметили, что «чучмеки» ходят в туалет в заросли камыша у забора моей бабушки и подмываются после этого водой из бутылок от шампанского. Пацаны дали мне задание пробраться через бабушкин двор к отхожему месту «чучмеков» и высыпать из кулёчка в бутылки молотый красный перец. Я с заданием справился, а потом с пацанами мы хохотали, наблюдая, как «чучмеки», то по одному, то на пару отмачивали свои задницы в воде лимана. При чём, это повторялось целый день, потому что вода действовала успокаивающе, только когда в ней сидишь, а потом, во время работы видимо жжение возобновлялось и они опять прыгали в воду и сидели в лимане со слезами на глазах молясь  своим, неизвестным нам богам.Большие пацаны дразнили их частушкой:
Аршин Мал-алан, купиль парасонка,
Два недела целовал, думаль, что девчонка!
  Чучмеки кидали в нас кусками грязи и иногда попадали удачно...
    Эти пацаны были старше меня, а некоторые на много, то есть захватили голодные годы войны и знали,  которую из травы можно есть и всё давали мне попробовать. У нас было лакомство: молодые «калачики» - стелющаяся травка возле тропинок, дикий портулак, молодой молочай, а самое вкусное - это «макасей»  зелёный молодой корень  «куги» или его ещё называли «чакан», у которого бывают коричневые палочки, вместо цветов, а потом созревая превращаются в пух .Вот у этого «чакана» молодой корень, растущий в воде, если выдернуть, то он нежный и сладковатый. А если вода в лимане  пересохнет и этот «чакан» тоже совсем высохнет, то  его корень становится сахарным и это настоящее  лакомство. А сухим чаканом,  как и камышом казаки накрывали крыши своих домов и  были такие мастера кровельщики, что эта крыша из чакана являлась произведением искусства с замысловато заломленными и фигурно  обрезанными гребнями и даже подобием шпилей!
      Ещё пацаны ели  тельца двустворчатых раковин и мне давали пробовать. Я сейчас вспоминаю и думаю, что французы их любят не напрасно.
      В этом лимане по вечерам до поздней ночи лягушки устраивали концерты, а я часто спал у бабушек  Вали и Саши и слушал лягушачьи «запевки». Они  квакали, как будто ругались бабы на базаре:
-Дуррра! Дуррра!
-Дурррак! Дурррак!  Ха-а-а! Ха!Ха!Ха! – к ним присоединялся  и весь лягушачий ансамбль,  - Ха-Ха-Ха-Ха!!! - и я под такие концерты засыпал. У бабушек был чистый не крашенный деревянный потолок, натёртый до блеска жёлтым песочком. На этом потолке природой была создана картинная галерея невероятной красоты и фантазии. Я среди сучков и разводов древесной структуры различал и цветы, и самолёты и драконов и богатырей и красавиц и видел никогда мною не виданные пейзажи. И многие из этих картинок могу даже припомнить. А дома у нас был потолок крашеный белой краской…

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ЛЮБОВЬ!
      Была у меня подружка одногодка Аня, дочка завуча из нашей хуторской школы. У меня был  двухколёсный детский велосипед, который мы привезли с собой из нашей станицы вместе со всем домашним скарбом. Я уже умел ездить на велосипеде, а Аня нет. Я учил её ездить на моём велосипеде и однажды она не вырулила и воткнулась во что-то передним колесом. Соскочив промежностью на раму велосипеда, Аня повредила себе свою женскую штучку  и была кровь на трусиках. Родители почему-то очень подозрительно смотрели на меня и выясняли, действительно ли она повредила об велосипед, или с моим участием. Мне запретили учить её кататься на велосипеде, даже когда у неё всё зажило. Она просилась, а я требовал, чтобы она показала мне, что у неё всё зажило, тогда я давал ей велосипед. И такой «медосмотр» был каждый день. Я не давал Ане велосипед пока не проверю, что у неё там всё нормально. Как-то мы увлеклись и не заметили издали приближения её родителей. Они подошли неожиданно, увидели, что Аня катается и с вопросом почему-то обратились ко мне:
-Почему ты ей позволяешь кататься на твоём велосипеде? У неё же там ещё не зажило!
  А я уверенно сказал:
-Там давно всё зажило! Я же про- ве- рял!!!- сказал я эмоционально потряхивая разведёнными в сторону руками.
   Анины папа с мамой переглянулись очень круглыми глазами и папа неожиданно сдержанно гы-гыкнул, а мама, воткнув ему в рёбра свой локоть, сказала:
-Ну, и дуралей! – потом схватив Аню за ручку потащила её домой, оглядываясь на меня. Я долго думал потом, к кому это относилось: ко мне или к Аниному папе… Это я почему-то  много лет спустя вспомнил и опять думал над тем же вопросом.
     Ещё я вспомнил, что всё-таки после этого мы с нею играли, а однажды…
Однажды мы с мамой ездили в районную больницу к её знакомой учительнице, которая лежала там после операции. Они сидели с мамой на лавочке, а к ним «пристебался» пьяный мужичок интеллигентного вида и представился архитектором. Я понял, что он больше интерес имеет к моей маме, потому что она была очень красивой. Я очень агрессивно себя повёл с этим дядькой и потребовал, чтобы он шёл мимо. Он достал из своей папки настоящий чертёжный циркуль и подарил мне, сказав, что я настоящий мужчина и защитник женщин! Эх! Зачем я взял этот циркуль! Дома мама научила меня с помощью этого циркуля чертить разные фигурки и цветок лотоса. Я, конечно, пытался этому научить мою подружку Аню, но у неё не получалось и она учиться не хотела, а наоборот мешала мне. Мы сидели  на полу нашего крылечка и чертили прямо на полу и Аня вредничая,  грязными пятками(мы же бегали только босиком) двинула мои бумажки с чертежами. Тут будущий защитник женщин не выдержал и вонзил Ане в пятку иголку циркуля! Скандал был невероятный… Дружба наша кончилась, а вскоре мы уехали в хутор Потапов и сняли частную квартиру ближе к месту работы отца. Дома оставалась бабушка с нашим хозяйством.

     МОЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ДЕД СТРАТОН!(СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ГЕРОЮ!)
( Похоронен под г.Секешфехервар)

ПУТИ  ГОСПОДНИ  НЕ ИСПОВЕДИМЫ!

   Спустя много лет, уже постоянно проживая в Москве, я услышал радиопередачу об истории г. Мытищи, где патриоты его довольно самоуверенно утверждали, что без Мытищ не было бы и Москвы. Не буду оспаривать, тем более, что в этом городе живёт мой старший сын, а я живу в Москве. Но слушая эту передачу, я вдруг вспомнил, улетев на шестьдесят лет назад… Да, да! Ровно на шестьдесят лет назад в казачью станицу на берегу  Дона… Тихого Дона. Не знаю я, почему мой Дон называли Тихим… Может быть имелось в виду в кавычках «Тихий Дон», потому что  «тихим» он, то есть Дон, никогда не был. И при моей памяти и судя по истории, с которой по рассказам стариков и исторической литературе, Дон-Батюшка всегда, как спящий вулкан,  кипел своей «внутренней лавой», которая зачастую « вырывалась на поверхность» нашего российского общества.       А вот моя личная память начинается с трёхлетнего возраста, из моей придонской казачьей станицы Нижне-Курмоярской, которая волею судьбы, а точнее, волею «отца народов»  Иосифа Сталина оказалась погребённой водами нашего Тихого  Батюшки Дона. Дон превратился  в этом месте в море, а точнее в вонючее водохранилище, поглотившее не только мою станицу, но и многие другие вместе с богатейшей  Придонской  Кормилицей  заливной поймой, где были, пруды,  озёра,  ерики, притоки и протоки, а главное: сады и огороды на пойменной илистой земле, где «палку воткни – она цветёт»!
И я помню свою станицу, Дон, пОйму с её садами и огородами, моего деда-бакенщика, который перевозил нас на ту сторону и всё это было до трёх лет, потому что в три  моих годика нас погрузили вежливо под охраной нацменов с винтовками на баржи и спустили вниз по Дону, расселяя в голодные полынные степи, где я играл с пацанами в разбитых немецких  танках.
  Так  вот, проживая ещё в своей станице Нижне-Курмоярской Цимлянского района Ростовской области  до 1950-го года, я уже был знаком с Мытищами! Удивляетесь? Сейчас объясню!
      У нас дома в те времена была целая кипа (пачка), может быть штук двести, репродукций картин художников из Третьяковской галереи, Эрмитажа  и иллюстраций для книг писателей прошлого века(а теперь уже позапрошлого). Там были даже репродукции сцен знаменитых спектаклей Н.Островского, помню на одной картинке был изображён двухэтажный деревянный дом Н.Островского, но не помню в каком городе. А на одной репродукции  было изображено  «Чаепитие в Мытищах». Там, на этой репродукции в центре застольной сцены сидел какой-то сытый священник в дорогой рясе и, раздувая пухлые щёки дул  в блюдечко с горячим чаем. У меня конечно возникало много вопросов и мать мне объясняла, что  писатель Радищев  в своём произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» описал жизнь  русских людей в сравнении, как жили  «припеваючи» богатые и как нищенствовали простые люди, обеспечивавшие и добывавшие эти богатства для избранных. Писатель привёл Мытищи, как пример того, как по разному  живут люди в России. Рассказывала мать, что Мытищи маленькая деревенька возле Москвы. Да, не мог я тогда думать, что волею судьбы, один из моих сыновей  будет жить в этой  «деревеньке» на  пятнадцатом этаже. Картинку я эту запомнил на всю жизнь, как и все остальные, потому что это было единственное средство познания мною окружающего мира, жизни и искусства, так как  новых книг тогда, после войны ещё не было, радио и телевизора не было, потому что электричества не было, а был лишь механический заводной патефон. А вот откуда у нас были эти репродукции? Это отдельная история.
У моей прабабушки по матери были три сына и три дочери. Дочери: одна моя бабушка Надя - мамина мама, бабушка Валя, которая жила с нами в хуторе Рябичи-Задонские и бабушка Шура, которая тоже была на фронте, но после войны следы её потерялись в Польше… Сыновья: Фёдор, Николай  и Стратон воевали в Великую Отечественную. Фёдор и Николай вернулись живыми, а Стратон Михайлович Альсяпин, брат моей бабушки погиб в феврале 1945 г. под Будапештом. Судьба у него такая:
      Моя прабабушка Саша была домработницей у богатого купца Плотникова в станице Нижне-Курмоярской. Детей купца учила очень грамотная учительница Капитолина Яковлевна Лукьянова. Она обратила внимание на смышленого мальчишку Стратона и так как сама была бездетная, но очень образованная, то предложила его родителям  взять Стратона к себе на воспитание и они согласились. Стратон полностью был на её материальном  содержании и учила она его. К родителям и сёстрам, братьям он только ходил в гости и приносил от Капитолины Яковлевны гостицы.Она дала  Стратону очень хорошее воспитание и обучение. Он поступил в Ростовский педагогический институт, окончил, успел один год отработать учителем математики  в станице Вёшенской в одной школе с женой писателя Михаила  Шолохова, женился  в своей станице, привёз жену в Вёшенскую.  Шолохов помог ему устроить свой быт, жильё. Жена его  тоже с педагогическим образованием поступила на работу в  его же школу, но его тут же забрали в  Красную Армию на срочную службу в погранвойска и служил он в  Армении в Ленинакане. Отслужил три года, собирался на «дембель», но не успел – грянула война и его направили на переобучение на танкиста в Туркмению в г.Мары., а оттуда на  Урал в г.Нижний Тагил на завод за новым танком и - на своём   танке на  фронт.
     Моя  мать 1924 года рождения пошла по стопам своего дяди Стратона и перед войной успела закончить  Ростовское педучилище. Стратон, когда уезжал работать в Вёшенскую, многие книги, те, что ему дала Капитолина Яковлевна, в том числе и эти репродукции, оставил моей матери на хранение и даже с фронта  в письмах просил сохранить его вещи, то есть книги и прочее. Детей к сожалению после него не осталось… После наших многочисленных переездов, при чём первый из станицы Нижне-Курмоярской в  степной хутор Рябичи-Задонские,  был не очень добровольным и эти картинки: иллюстрации и репродукции сохранились только в моей детской памяти. В 19 лет моя мать начала свою педагогическую деятельность, обучая детей своих станичников, а отец  ещё в семнадцать лет начал воевать и в апреле 1945 г.  на территории Германии стал инвалидом в 19 лет, вернувшись из госпиталя в октябре 1945 г. ,  женился на моей матери в 1946 г., а в 1947-м году родился я. Следуя заветам своего дяди Стратона мать в 1961 году стала «Заслуженным учителем школы РСФСР» в г.Цимлянске, который стал городом тоже в 1961году, а до того был рабочим посёлком Цимлянск, а до войны был станицей Цимлянской, которую во время войны очень сильно бомбили немцы и по словам моих земляков, полнеба было в огне, видно было из моей станицы Нижне-Курмоярской, как горела Цимла, то есть, станица Цимлянская.
   В 1962- м году,   после того, как утонул мой отец в Цимлянском море, я  уехал в Волгоград получать профессию, но получил не одну, а  много и последняя,  уже почти 30 лет – я адвокат,  а с 2008 года московский адвокат.   
      Пути Господни неисповедимы! – говорят в народе. Не ведал я,  конечно, что к городу Мытищи я буду когда-то иметь отношение, да ещё такое непосредственное! А именно к пятнадцатому этажу в красивом доме на въезде в него!

ХУТОР ПОТАПОВ.   
      Одну зиму мы снимали квартиру в частном доме поближе к месту работы отца и матери, то есть к строительству Волгодона. Этот казачий курень тоже был на берегу старого Дона в хуторе Потапов. В этом месте «зэка» под конвоем для чего-то заготавливали лёд. И «почему-то» каждый день кто-нибудь из них проваливался в прорубь и конвой их приводил к нам и просил разрешить погреться и попить чаю. Бабушка каждый день их чем-нибудь угощала и давала чаю  с пирожками. У хозяев  дома была девочка чуть постарше меня, и с нею мы играли в больницу. Чья инициатива была я не знаю, но я снимал с неё трусики и ставил на самое интересное место стакан, как ставят банки. Не знаю почему, но всё время мы лечили в основном то, что ниже пояса. Нас однажды за этим делом застали взрослые и сказали, что это стыдно! Но мне не было стыдно, а Женьке, похоже, тоже  и в отсутствие взрослых мы повторяли «курс лечения»  и она меня тоже «лечила» разными интересными способами, которые я вам не открою, а то вы сами попробуете…
   Звали эту девочку Женя. Однажды мы с нею гуляли на улице, а через дорогу от этого дома стояла какая-то дорожная или сельскохозяйственная техника. У этой техники было водило, которым цепляют её к трактору. В этом водиле  похожем на треугольник с петлёй, была перемычка и  получалась буква «А». Мы с Женькой лазили по этой «букве» и я провалился ногами в её верхнюю часть и повис, не доставая ногами до земли. Вишу я с голым пузом и спиной, так как задравшаяся одежда оказалась у меня подмышками, а сделать ничего не могу. Я давал команды Женьке, чтобы она меня вытаскивала через верх, но она боялась залезать на эту технику и побежала к моей бабушке. Она сказала бабушке:
-Лёка провалился! – при этом показала руками, как я вишу, а бабушка подумала, что я провалился в прорубь и сломя голову помчалась к Дону. Женька догнала обезумевшую бабушку уже на берегу и показала назад. Бабушка бегом назад и увидела меня в добром здравии, но наполовину голым… Наказание было жестоким! Меня неделю не выпускали из дома и я сидел,  заколачивая молотком гвозди, которые нашёл под кроватью в доску найденную там же. Мне эта наука потом очень пригодилась! Женька не давала  мне пропасть в одиночестве. Если бабушка уходила куда-то, то мы играли с Женькой в больницу… Не знаю я до чего бы мы  доигрались, но по окончании учебного года у моей матери, мы уехали на новое место жительства в Цимлянск, на берег Цимлянского моря. Женька должна была идти в школу, в первый класс. Она не умела читать и писать, а я умел и читать и писать, хотя мне было четыре года. Я пытался с нею играть в школу, но она была бестолковая и ей больше нравилось играть в больницу. Может быть потому что, когда играли в школу, то я её за неисполнение задания ставил в угол. А когда играли в  больницу, она всё исполняла и наказывать её было не за что.  Интересно! Во что она будет играть в школе? А я в школе,  в Цимлянске,  уже во втором классе признавался в любви моей  незабвенной подружке – Нинке! Но она задирала нос выше крыши и я её так ни разу и не поцеловал . Когда встал у меня круто вопрос о женитьбе, я трезво обдумал и понял, что я для Нинки неодушевлённый предмет! Мои душевные порывы Нинка так и не оценила!   

ЦИМЛЯНСК! БЕГИ, НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ!
Леонид Крупатин
(Сборник "Приключения!")

             Сталин,после Великой Отечественной войны, следуя задумке Петра Великого, всё-таки решил построить судоходный канал между Волгой и Доном руками пленных немцев и своих родных советских «зэков» среди которых тоже много было достойных звания  победителей!
  Тогда всё ещё напоминало о войне. Ещё кто-то ждал своих без вести пропавших. Вокруг станиц и хуторов были окопы с ещё не убранными орудиями войны: танками, пушками и прочей дрянью. Ещё взрывались на минах люди, чаще досужие пацаны. Ещё люди по ночам слыша в небе гул самолёта крестились и бабушка мне говорила: « Слышишь чего он говорит паразит: Везу-у-у! Везу-у-у!»- подражая звуку мотора. А я спрашивал:  «А чего он везёт?» А бабушка отвечала: «Думаешь чего доброго? Другую войну везёт!»  И ей было всё равно, что это конечно свой самолёт. Но всё равно он паразит! Отец мой пришёл с войны в октябре 1945 г. в 19 лет инвалидом 2- группы. Обе руки у него были, но левая без локтевого сустава. А начинал он войну прямо со школьной скамьи в окрестностях своей станицы,  где из сорока его семнадцатилетних одногодок, даже не обмундированных и не обученных стрелять, после первого боя осталось двое, а потом рядом в Сталинградской бойне продолжил войну до Германии, где и получил последнее ранение, став инвалидом.
(Мой стих про отца:  «Велика Победа? Да!»)
Ещё три года будет зверствовать НКВД до 1953 года, разыскивая  «врагов народа» среди своего народа - до смерти Сталина.
    Нашу семью в 1950-м году среди тысяч других казачьих семей добровольно-принудительно переселили с родных насиженных мест с берега Дона станицы Нижне-Курмоярской в х. Рябичи-Задонские , а потом мы переехали в Рабочий посёлок Цимлянский, который в год рождения моей сестрёнки, в 1961 году   и присвоения матери звания «Заслуженный учитель школы РСФСР», получил статус города, хотя городом и не стал.
    Переселяли нас в связи с затоплением наших родных пойменных  мест водами Дона, перегороженного пятнадцатикилометровой плотиной Цимлянской ГЭС. Получилось Цимлянское море (водохранилище) длиной около 200 километров и шириной от 20 до 50 километров в разных местах. Мне было тогда всего три годика, но я помню свою станицу, некоторые эпизоды из жизни. Помню Дон, сады в пойме,  чигирь у Дона. Знаете что такое пойма? Пойма- это низменные берега Дона, покрытые садами и лесами, которые заливаются вешними водами Дона. Это место покрытое лесами и садами с многими протоками, ериками , прудами, озёрами, кишащими рыбой и раками. А на илистой пойменной земле сажали богатейшие огороды. Всё это покрыло донской водой Цимлянское море
      Помню я,  как  в 1950-м году    стояли солдаты «чучмеки» с винтовками вдоль дороги, когда мы ехали со своим домашним скарбом на баржи. Всё было «добровольно», но «расказачивание» выдрессировало  казаков и они знали, что винтовки настоящие и пули в них тоже. А ещё знали, что за убитого казака «чучмек» получит 10 суток отпуска домой. Помню в общем потоке переселенцев моего отца,  сидящего на подкрылке полуторки, а казаки с усмешкой говорили:  «Гляньте! Васькя прилепился, как цимлянский арипей!», имея в виду репей (дурнишник по науке) – бурьян распространённый в наших цимлянских песках.
Потом в 1952  году из х. Рябичи –Задонские мы переехали, как я уже сказал, в рабочий посёлок Цимлянский – центр донского виноградарства и виноделия.
А я рос с видом на море и очень к нему был неравнодушен. Бабушка смотрела в окно и говорила мне по-казачьи:
-Ты куды идёшь? Глянь какие белкИ выворачивает волна!- то есть, волны с белыми гребнями. А нам – пацанам того и надо было. Но это было позже, когда я уже в школу пошёл.

    Расскажу я, как первый год обитали мы в Цимлянске, на крайней к морю улице Советской, на которой впоследствии построили Цимлянский комбинат Игристых вин. Было мне пять лет в 1952 году. Я иногда шучу, что у меня был подземный винопровод прямо с винзавода ко мне в погреб. Хотя почти так оно и было. Только без трубопровода.У нас в доме ещё не было электрического света, потому что электролинию только вели по нашей улице наши советские «зэка» под охраной почему-то тех же «чучмеков». Я не знаю что это была за национальность, но у старых казаков люди подразделялись по национальностям просто: казаки, хохлы и чучмеки(то есть иноверцы). Хохлами называли не только украинцев, но не утруждая себя,  и любого русского-не казака.
Работали зэка бригадами по пять человек. На бригаду три конвоира с винтовками.Возле нашего двора остановилась бригада, которая делала заготовки для высоковольтных деревянных опор и монтировала их на месте. Что за технология была у них, я сейчас, вспоминая удивляюсь. Дело в том, что они монтировали опоры прямо из сырого леса, вынутого из воды, доставленного лесосплавом. Их прямо на месте ошкуривали двуручными скребками, сидя верхом на сырой опоре, а я потом подсохшую кору жёг и она горела легко, потому что была с хвойных деревьев, а когда нагорали угли, то я у  бабушки брал картошку и засыпал в угли и потом «зэка» делали перерыв и угощались нахваливая меня. Ещё я им приносил яйца и сало, а «зэка» мне отдавали большие трёхлитровые банки с надписью «Бобы соевые в томатном соусе». У «зэков» от них была изжёга, а у нас дома эти бобы хорошо ела свинья и я. Бабушка ругалась  за то, что я противопоставлял её домашним приготовлениям бобы соевые и уплетал  наравне со свиньёй. Мне нравилось быть полезным среди этих тружеников, да и мне было не с кем больше общаться. «Зэка» удивлялись, что я в свои пять лет уже читаю книжки. Они спрашивали, что это меня мама научила читать? А  я сказал, что мама только чужих детей  учит, а меня бабушка учила читать.
Я любил замечать приёмы в работе и мне хотелось им подражать. Особенно меня с ума сводили монтёрские когти и если они были свободны, то я обязательно занимался с ними, пытаясь одеть их на свою маленькую ногу, а «зэка» смеялись надо мною. На другое утро я опять начинал с попыток одеть эти когти и «зэка» хохотали:
-Что, Лёня? За ночь нога не подросла?
Всё было бы нормально, но был среди них один дядя, которого звали Гена и он всё время ко мне как-то «клеился» разговаривая со мной пытался как-то лапать меня и я вырывался и уходил, а его другие предупреждали, чтобы он не лез ко мне. Однажды он заработал лопатой по спине от бригадира, за то, что он мне шепнул на ухо, чтобы я отнёс конвоиру бутерброд с салом, а он с дуру чуть в меня не выстрелил, передёрнув затвор винтовки и даже позеленев лицом от злости.
Однажды этот дядя Гена усадил меня насильно на ошкуренную опору и стал беседовать со мной о том, что у меня красивая мамка, хотя я не знаю когда он мог её видеть, потому что она уходила на работу раньше, чем их привозили и возвращалась она с работы, когда их уже не было. Мне было неприятно с ним разговаривать и я стал от него вырываться, а он не пускал. Его раз предупредили, но он не послушася. Другой раз предупредили и он послал бригадира матом. Бригадир хотел его опять огреть лопатой, а тот схватил топор, который разрешалось брать только бригадиру. «Зэка» переглянулись и пошли к этому дяде с разных сторон, а мне бригадир очень строго сказал:
-Быстро беги домой и не оглядывайся!
Я выполнил команду точно, но у самой калитки всё-таки оглянулся… Дядю Гену, извивающегося всем телом несли четверо за руки за ноги, а он сам был пятый. Они несли его к недавно установленной опоре. Подойдя к ней они сильно его качнули и как тараном ударили головой об опору. Конвоиры на это посматривали через плечо.
Я с неделю потом не мог подойти к  своим друзьям «зэкам» и не мог даже в их отсутствие смотреть на ту опору со следами, будто об неё разбили большой помидор.
Примерно через неделю я всё-таки пошёл опять к своим друзьям, хотя их рабочее место переместилось на конец нашего квартала к улице Пушкинской. Они меня встретили очень приветливо, тем более, что я принёс им бабушкины гостинцы. Вместо дяди Гены в бригаде работал другой незнакомый дядя, который не приставал ко мне.  Мне сказали, что у них скопились банки с бобами и я должен взять дома тележку и их отвезти домой. Они никому их не отдали, потому что надеялись,  что я всё равно приду.
Да! Я пришёл, но если бы знали они зачем я пришёл… Я опять занялся монтёрскими когтями и «зэка»  посмеявшись, перестали обращать на меня внимание. А напрасно! Ведь я принёс с собой из дома кроме бабушкиных гостинцев… чёрную клейкую изоленту на матерчатой основе.Это из материалов, приготовленных отцом к великому событию - проведению электрического света в наш дом.
Я примотал свои ноги в сандалях к этим когтям и помогая рукой установил один коготь с ногой на опору, потом так же другой рукой помог другой ноге укрепиться на опоре. Потом опять этой рукой и ногой, уже стоя на опоре я передвинул коготь выше и укрепил его, потом другой рукой так же другой коготь я передвинул ещё выше… Я был уже на высоте метра четыре, когда один охранник заорал:
-Сматры рыбёнка!- и «зэка» обернувшись бросились меня снимать с опоры. Они очень были перепуганы и сказали, что не ожидали от меня такой глупости, потому что я бы назад сам не слез, а снимать меня других когтей нет и остался бы я на столбу жить с воронами!
Они очень удивились, увидев, как я надёжно примотал изолентой свои ноги  к монтёрским когтям и сказали шутя:
-Быть тебе, Лёня, электриком!
Если бы они знали какими пророками они оказались! Я сам того не ожидая начал свою трудовую деятельность электриком!Всего-то навсего через десять лет, после восьмого класса.

ПОСТСКРИПТУМ:
Однажды я пришёл к своим друзьям-«зэкам» с бабушкиными гостинцами. Увидел я в стороне откуда-то взявшуюся лошадь и её  манили хлебом два пацана примерно моего возраста. Один из них  был мой пожизненный друг – Колька, с которым потом мы оказались в одном классе, а тогда нам было по пять лет. Я подошёл к ним и выяснил, что они хотят приманить её к  пустой бочке, чтобы потом на неё сесть, а она бестолковая, не понимает. Если подносят хлеб, то она пытается схватить, а идти за ними не хочет. Я сразу сообразил:
-А,  давайте бочку к ней подтащим!
   Мы подкатили к лошади пустую бочку, подняли её стоймя. Я, как  самый шустрый,  влез на бочку, но лошадь отошла только я к ней притронулся. Я спрыгнул, опять подкатили к лошади бочку, поставили  «на попа», я влез на бочку, но только хотел схватить лошадь за гриву, она опять отошла. Я спрыгнул, опять покатили бочку и тут мы услышали хохот моих друзей «зэков», которые увидели наши мучения и им показалось почему-то это смешным. Я призадумался и сказал пацанам:
-Как только подкатываем бочку, вот тут и давайте ей хлеб! А я залезу!
    Сделали, как я сказал, несмотря на хохот «зэков» и конвоиров, которые тоже хохотали над нами до слёз. Подкатили бочку, поставили её стоймя, я говорю пацанам:
-Давайте хлеб!
     Пацаны отвлекли лошадь хлебом, а я схватил лошадь за гриву и подпрыгнув с бочки, лёг поперёк её спины. Лошади это не понравилось. Она поняла, что её обманули и лёгкой рысью поскакала в сторону. Да не просто в сторону, а в сторону канавы прорытой вдоль нашей улицы для прокладки водопроводных труб. Я всё- таки сумел развернуться и сесть верхом на лошадь, но тут же почувствовал, что лошадь прыгает через канаву, да ещё взбирается на кучу земли лежащей вдоль канавы. Я не удержался за гриву лошади и полетел в самую канаву. Хорошо, что в неё не успели трубы положить. Меня целого и невредимого доставали из канавы бригадир дядя Миша и один конвоир. Только меня отряхнули от земли канавы, как вдруг  старший конвоир заорал:
-Гиде адна ест? Гиде адна ест? Лажись земля! Лажись стрелять будум! Защёлкали затворы винтовок, направленных на наших «зэков».
   «Зэка» упали ничком на землю. Мы без команды рванули бежать, ничего не понимая, но услышав выстрел и увидев красную ракету я сообразил. В бригаде не оказалось того нового дядьки, который был вместо  плохого дядьки Гены. Он сбежал воспользовавшись отвлекающим фактором, который создали мы, пацаны. Следом взлетела ракета на соседней улице, где работали «зэка», потом на третьей и вскоре примчался  военный «бобик» с автоматчиками. Через полчаса они привезли этого беглого дядьку вдребезги пьяного и с разбитой мордой. До конца  дня он лежал под забором и мычал, пока за этой бригадой не приехала машина –«автозак». Больше мне не разрешили подходить к моим друзьям, да и они сами издали мне махали, мол, уходи. Видимо им тоже досталось. Вот так неожиданно закончилась моя дружба с моими «зэками». Хотя я с ними тоже пожизненно связан. 15 лет я был электриком, 5 лет был лётчиком и 28 лет адвокат…
   А мы тогда ещё долго доедали «зэковские» бобы в томатном соусе! Мы, это я и свинья!
ЛУК В МОЕЙ ЖИЗНИ!
    А  насчёт лука я тоже скажу много хорошего.
Мне было девять лет. Я был в третьем классе. Зимой мы строили снежные крепости и воевали улица на улицу. Пришёл я однажды домой до нитки мокрый. Бабушка устроила мне «концерт», но я уже был с температурой. Тем, что я намок, меня не свалишь – не впервой! Но у меня была высокая температура. Вызвали врача и он определил у меня скарлатину с  изоляцией в инфекционное отделение. Я лежал больше недели ничего не ел, только пил. Родители плакали за окном, даже отец, но я только пил! Это было первое моё заболевание в моей жизни. Больше я ничем не болел и про грипп мы тогда не слышали. Однажды ночью я проснулся от того, что мне смертельно захотелось есть! Но именно лук с чёрным хлебом и с солью!
Может быть это сработало завещание моего земляка фельдшера, который принимал меня во время родов. А рожала мама меня очень тяжело и на свет меня вынули альтернативно: спасать мать или меня! Но после хорошего шлепка фельдшера Фёдора Ивановича (Царство ему Небесное  и Светлая Память), я заорал и сказал, что жить буду вместе с мамой! Он был тоже, как и мы выселен из нашей станицы Нижне-Курмоярской добровольно-принудительно в виду затопления Цимлянским рукотворным морем нашей золотоносной донской поймы. Он при встрече мне часто говорил:
-Лёник! Ты кушай лучок с чёрным хлебушком и болеть не будешь!
Я очень сильно не увлекался, но кушал лук. Конфет после войны было мало и бабушка для меня пекла в духовке лук и тыкву. Это было очень вкусно.
  А вот этой ночью в палате инфекционного отделения я захотел лук с чёрным хлебом смертельно!. Я поднялся среди ночи с постели и шлёпая босыми ногами по полу, пошатываясь от слабости вышел в коридор и очень напугал дремавшую татарку няню, которая часто ругалась страшным ругательством: «Ёкарный бабай!». Я попросил чёрный хлеб и лук с солью!
-Ах, ты, ёкарный бабай!- запричитала она.
  Она заставила меня лечь в постель, побежала в столовую и принесла мне хлеб с солью и лук, но я заплакал и попросил чёрный хлеб, а не белый! Плакал наверное от слабости, потому что раньше этого не было. Нашла она с большим трудом чёрный хлеб и я успокоившись, дрожа всем телом съел лук с хлебом. Это было первое моё спасение луком! Няня «ёкарный бабай» каждый день мне давала свежий репчатый лук. Она рассказывала про моего соседа дошколёнка Ваню:
  -Утром захожу в вашу палату, чую запах подозрительный, гляжу, а рядом с Ваней лежит вот такой катях!(то есть какашка). А он лежит и смотрит на меня! Я говорю, почему же ты не попросился, Ваня? А он говорит: Не беда, «ёканый бабай»! Не беда!
Второе спасение луком было уже в двадцать четыре года! Когда я неожиданно для себя и окружающих женился!..


МАМКА  МОЯ!
К 85-летию МОЕЙ МАМЫ! Мамочка! С  восьмидесятипятилетием, родная!

Ты от природы педагог,
А не какая-то «училка»!
Война тебя застала в школе-
Пришла войны «сенокосилка»!...

Твоих безусых одноклашек
Послал на смерть какой подлец?
Из сорока осталось двое …
Один – мой будущий отец!

Двух пацанов догнали «фрицы»…
«Херр офицер» подж…попник дал
И что придут они в Берлин,
«Херр офицер» никак не ждал!..

А ты учила, мама, новых
Советских воинов-бойцов,
Достойных Памяти и Славы
Российских дедов и отцов!

И был тогда Советский Воин
Грозой врага, оплотом Мира!
Берёг тогда он Честь свою
И Честь Советского мундира!

Детей учила от души!
Ты не была пропагандистом!
Патриотизм ты клала в души,
Хоть не была ты коммунистом!

Тебе  Заслуженный Учитель
Вручили  звание по праву!
Хоть независимость твоя
Была начальству не по нраву!

И как тебя ни угнетали –
Ты всё равно рабом не стала!
Благодаря твоим примерам
Таким меня ты воспитала!

Живи подольше и спокойней
Ты, дорогой мой педагог!
Твой годик восемьдесят пятый –
Достойный жизненный итог!

Твой сын Леонид Крупатин.
Москва. 2010 г.

      Мама моя отдавалась работе полностью! Она стала учителем начальных классов сразу после окончания школы. Пред самой войной она окончила в Ростове-на-Дону педучилище и  работала  уже во время войны и даже во время непродолжительной оккупации.
     Мама уходила на работу рано и приходила поздно с кипами детских тетрадей на  проверку и проверяла их до поздна и ещё писала планы на следующий рабочий день. Цимлянск был рабочим посёлком и лишь в 1961 году его назвали городом и в этой же газете было объявлено о присвоении моей маме звания «Заслуженный учитель школы РСФСР», а через месяц мама родила мне долгожданную сестрёнку, которую я назвал по имени моей несостоявшейся любви – одноклассницы Нинки.
     Однако я забежал намного вперёд…
   Мама моя таскала на себе кипы детских тетрадей по три пачки и в каждой было от 30-ти до 40-ка штук. В городе только к шестидесятому году асфальтировали одну центральную улицу, естественно, имени Ленина, которая проходила мимо нашей школы. Тогда появилась в Советском Союзе первая автомашина «Волга» с оленем на капоте. Мы, школьники,  естественно,  радовались появлению асфальта и не помню, чтобы нас предупреждали  учителя или  родители о том, что играть на автодороге опасно. Ведь тогда автомашин было мало, но для меня она нашлась и именно «Волга» с оленем на капоте. Боднул меня олень своими рогами на хорошей скорости, так, что я перелетел через машину, вскочил и побежал в кусты. Когда я бежал, то почувствовал, что у меня на больном месте, на ягодице что-то болтается. Я схватил за это место и с ужасом почувствовал что-то холодное и гладкое. Остановившись я острожно, затаив дыхание извлёк из рванины брюк оленя с автомашины «Волга». Владелец машины к счастью меня не разыскивал и трофеем я был доволен, хотя он мне подкожно  рассёк мышцу на ягодице, что до сих пор прощупывается, но  тогда, к счастью, всё обошлось бескровно!
     Цимлянск отличался очень глинистыми почвами и во время осенней распутицы мы месяца два-три «месили» Цимлянскую глину, отрывая подмётки и каблуки сапог. А ещё возле школы нас заставляли мыть обувь в корытах, несмотря на «вторую обувь». Чтобы отмыть нашу глину, полчаса было мало! И по этой грязи моя маленького роста мамка таскала кипы тетрадей. В мои дошкольные годы в такие слякотные и туманные вечера мы сидели с бабушкой на крылечке нашего дома и ждали мамку щелкая семечки или хрумкая вкусными бабушкиными сухариками. Узнавали мы о  приближении мамки по чавкающим шагам ещё по соседней, за углом улице. Бабушка одевала сапоги и шла её встречать. Когда я повзрослел, то я ходил её встречать к самой школе и помогал таскать тетрадки.
    Кроме обязанностей по работе у мамы было много общественных нагрузок, потому что она была исполнительная и безотказная. Оплачиваемые нагрузки начальство растаскивало по себе и «удобным» лицам, а общественные сваливали на мамку. А мамка везде представляла лицо школы и как лучшая по результатам проверок, так и на конкурсах, а в том числе и художественной самодеятельности, так как она хорошо пела. В нашем городе, даже когда он был рабочим посёлком, всегда был районный центр и в нём проводились ежегодные  районные конференции по подведению итогов года. После обязательно проходил концерт художественной самодеятельности и моя мамка была всегда первой и её направляли на областную конференцию, где она тоже занимала призовые места для своей школы и района. У нас в нашем рабочем посёлке был «городок» - райский уголок, похожий на настоящий город. Это был посёлок сотрудников Цимлянской ГЭС. В основном «городок» состоял из коттеджей, но центральная его улица «Морская» была застроена двухэтажными домами. Начиналась эта улица с площади окружённой красивыми монументальными зданиями эпохи соцреализма. На этой площади проходили демонстрации к Первому мая и к Великой Октябрьской Социалистической Революции, на которые явка была строго обязательна и контролировалась по спискам партийными органами.Начиная слева направо на площади были расположены: красивый и комфортабельный Дом отдыха для стоителей и работников ГЭС, а точнее - для  всякой партийно-профсоюзной элиты или, как называли тогда,  – номенклатуры. Рядом был Дворец культуры ГЭС! Прямо была красивая арка на круглых колоннах: вход в красивейший парк с широкой аллеей усаженной крупноцветными и высокими, как кукуруза красными каннами. Аллея заканчивалась красивой ротондой, с которой обозревалось Цимлянское море с идущими караванами больших и малых судов. Слева виден был уходящий вдаль берег Цимлянского Винсовхоза, а справа пятнадцатикилометровая плотина Цимлянской ГЭС и сама ГЭС во всей её красе!Далеко, на том конце плотины ГЭС возвышался  город - спутник  Волгодонск, где чуть не доезжая его был конец ВДСК – Волгодонского Судоходного канала – 14 и 15 шлюзы, где на выходе в Нижний Дон к Ростову-на-Дону, стояли громадные бронзовые скульптуры  на вздыбленных конях замахнувшиеся шашками донские казаки!
    Справа на этой площади стояло красивое здание увенчанное башней напоминающей формами Адмиралтейство в Ленинграде. Это было Управление ГЭС, где проходили официальные районные мероприятия, а в ДК выступления артистов и самодеятельности. Вот там выступала моя мамка. Очень запомнились мне  песни в её исполнении: «Помосковные вечера», которая тогда только появилась на свет и «Россия!» : Россия! Россия! Россия – Родина моя!..
    Я давно просил отца и мать «купить» мне сестрёнку, но они только обещали, а я настолько ждал её, что постепенно обзавёлся целым «гаремом» кукол. Их у меня было около пяти штук. Самая первая была у меня Шура с головой из папьемаше, раскрашенная краской. Видимо ещё довоенного производства. Я играл с этими куклами, делал своми руками для них мебель, расставлял мебель в самодельной комнате, рассаживал там кукол, но так до школы я сестрёнку и не дождался. Собираясь в первый класс, кукол своих я отдал своим ненавистным соседкам Жапёнкам.Собрались папка с мамкой «покупать»  мне сестричку, когда мне исполнилось 13 лет. Когда мне исполнилось 14 лет у мамы уже был заметный животик. После окончания учебного года, моя мама, получив декретные деньги собралась вместе со мной ехать в Ленинград, чтобы показать мне этот величественный город, потому что в Москве я уже был со школой в прошлом году, ну и купить вещи для новорождённой сестрички, потому  что я ждал  именно сестричку.Авантюристка моя мама была до мозга костей! Я ведь не знал в том возрасте, что поездки для женщины в таком состоянии,  очень рискованы. А мы ещё с нею шастали по магазинам, по экскурсиям, по Эрмитажу, хотя она больше сидела, потому что отекали ноги. Потом мы с мамкой тащили неподъёмные чемоданы в Цимлянск, но  доехали, Слава Богу, нормально и 28-го августа1961 г. она мне родила сестричку Нинку с разницей в возрасте в 14 лет. Через годик мы с Нинкой осиротели…Наш  папка утонул в Цимлянском море напротив нашего дома и мне пришлось уехать в Волгоград, приобретать специальность. В том, что мать меня отпустила одного в неизвестность, это тоже подчёркивает авантюрность и решительность её характера. Так же она в 1966-м году, доверив свою и  нашей семьи судьбу,  мне семнадцатилетнему пацану, продала наш дом в Цимлянске, перейдя с бабушкой и сестрёнкой на частную квартиру, почти в сарай! Мне мать отдала деньги, чтобы я вступил в жилищно-строительный кооператив в Волгограде и построил четырёхкомнатную квартиру, которая стоила тогда именно столько, сколько получили за продажу нашего цимлянского дома - пять тысяч. Так же она чуть позже из Волгограда резко уехала на жительство в Сочи. Так же я порою совершал в своей жизни крутые повороты. Так же сестра моя, после многих переломов в судьбе оказалась на постоянном жительстве в Германии. Хотя отношение к жизни у нас с нею совершенно противоположное. Я остался  «совком»-патриотом, а она была уже воспитана в ином духе, хотя и при советской власти, но уже в школе было неприлично быть хорошим и хорошо учиться. Произошла какая-то переоценка ценностей. Несмотря на то, что она ездила на строительство БАМА, но отнюдь не «за туманом» а  «зашибить» и сбежала оттуда, когда не получилось задуманное. Мы очень разные с сестрой, хотя мама была у нас одна. Но меня ещё очень воспитывала  литература и кино, а сетрёнка уже читала другие книжки и пела другие песни. Говорят:какие песни пел ты в детстве, такие будешь петь всю жизнь!



МОЁ КРЕЩЕНИЕ!(КРЕСТИНЫ).
   Мама моя была учителем начальных классов, а мне в Цимлянске на втором году пребывания исполнилось шесть лет. Я был не крещённым, потому что мать была против, рискуя работой. Попы-батюшки обязаны были докладывать о лицах крестивших детей и такие, как учителя, работники милиции, ну и всякие руководители, начиная с низшего звена, работой явно рисковали. Партийные руководители  таких не миловали. Моя крёстная(будущая) и моя бабушка тайком от матери договорились и увезли меня по Цимлянскому морю(водохранилищу) в другую станицу, именно туда, где была наша затопленная морем станица Нижне-Курмоярская. Было это под пасху. С вечера все становились на молебен, принося для освящения паски-куличи, яйца и прочее…Я в это время гулял на улице, заходя в церковь, но долго там быть я не мог, так как от духоты засыпал. Утром мне дали немного поспать, а потом  разбудили и повели крестить. Мне запомнилось знакомство с моим священником. Он, то ли в миру, то ли по священному сану имел имя Леонид и помню, назвал меня тёзкой. Помню, я взгляд его чёрных, проницательных глаз и внимательно посмотрев в мои глаза, он сказал:
-Тяжкая жизнь тебе предстоит, Леонид! Всю жизнь ты будешь чужие духовные нити распутывать!
  Что-то ещё он говорил, но это мне запало в память и стало моим вопросом  на долгое время, так как я знал, что такое «распутывать», поскольку отец поручал мне распутывать свои спутанные стометровые закидные удочки. Но что такое «духовные нити» - об этом я представления не имел и спросить мне было не у кого, потому что матери и  отцу я о моём крещении говорить не мог.
   Как этот священник-тёзка мог угадать, что я буду действительно всю мою жизнь «чужие духовные нити распутывать», я не представляю. Но это действительно так и до сих пор я тем и занимаюсь, что «распутываю чужие духовные нити», которые зачастую бывают с  не очень хорошим запашком. Это мне порядком надоело! Потому что никто не приходит, чтобы  скушать с адвокатом хороший пирог, а вот кучей навоза с ним поделиться не жалко!..
   Даже при Советской власти, когда я был коммунистом, всё равно я был секретарём парторганизации и в проектном институте и на заводе приходилось  «воспитывать» своих коммунистов, даже влезая в личную жизнь, что в те времена поощрялось нашим партийным руководством. А потом, убедившись, что всё это великий обман, я с таким же рвением доказывал с высоких трибун, что нас вели в пропасть… И в общем-то завели! Перестройку опять же они нам навязали, чтобы «хапнуть», что плохо лежит и разбежаться, пока мы хлопаем в ладоши! Эта «перестройка»  нанесла нашему народу такой ущерб, какого ни одна война, ни одно нашествие не наносило с учётом уничтоженного народного хозяйства, уничтоженной на национальных войнах и наркоманией молодёжи и превращения  целого поколения в общество не способное трудиться и творить, а только торговать, ловчить и «хапать»  чужое  и желательно не по мелочи… Происшедшее можно сравнить по масштабам разве что с нынешним землетрясением в Японии.
    Отвлёкся я от темы. Я рассказывал о том, как меня крестили в 1953-м году, через два месяца после смерти Сталина. А двумя месяцами ранее - в марте, я ходил с траурным бантом на груди и ощущал ужас, который охватил взрослых в связи со смертью Сталина и в устах стояли слова: «Неужто опять будет война?» Ну, опять я отвлёкся! Извиняюсь!
    Был у моего отца друг Яшка цыган, который работал шофёром на стареньком Урал-ЗиС с деревянной кабиной. У него были золотые зубы и много наколок на руках и по телу. Играл он на гитаре виртуозно, но страшно дурил по пьянке. Он не жалел о том, что умер Сталин…

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЯШКИ ЦЫГАНА! -реквием

Взрыв аккорда струн гитары
И цыганской песни взрыд!
А станичники промолвят:
Яшка-чёрт опять чудит!

С удовольствием послушать
Соберутся у пивной…
Хорошо играет Яшка,
Но по пьяни он дурной!

Надо вовремя гитару
У него успеть отнять!
Потому что ту гитару
После пьянки не собрать!

Он плясать пойдёт с гитарой,
Будет песни петь навзрыд!
А потом гитару об пол…
Яшка  часто так чудит!

Упадёт с гитарой на земь
Будет песни петь рыдая!
Это пытка! Это казнь!
Боли нет конца и края!

Знают все судьбу цыгана:
В год лихой... войны в начале,
Где-то там на Украине
Немцы табор их догнали!

Растоптали танки табор…
Яшка жизнь сберёг свою
Тем, что был тогда он призван,
То есть был уже «в строю»…

До Берлина Яшка-цыган
За рулём провёз  «Катюши»-
Был с оружием возмездья -
Не при штабе бил баклуши!

Он не просто воевал-
Он за табор "фрицу" мстил!
Как-то он не удержался-
Лично очередь пустил!..

А майор НКВД
Расценил, что Яшка – враг!
Рассекретивший «Катюши»
«Воевать» пойдёт в ГУЛАГ!

Посчитали зубы, рёбра,
Сделав чёрным белый свет!
Несмотря на все заслуги-
Получил он десять лет!

Яшка отбыл не «червонец»-
Восемь вместо десяти!
По амнистии «в честь смерти»
Удалось ему уйти…

Но к цыганам не подался,
Чтобы боль не теребить…
Его табор уничтожен-
А в чужом не просто жить!

К нам приехал он на стройку
На Дону Цимлянской ГЭС!
Это лучше во сто раз
Чем валить в Сибири лес!

По делам великой стройки
Он гонял свой Урал-ЗИС,
Говорил он принародно:
«Этот конь мой – зашибись»!

Говорил, что он жениться
Может только на цыганке,
Но сначала будет верен
Он машине и «баранке»!

Шутки- шуткой, но однажды
Всё-же Яшка полюбил!
Полюбив цыганку Грушу,
Обещание забыл!

Перестал он бить гитары!
Он для Груши песни пел!
Грушу он боготворил
И любил он , как умел…

Раз зимой после работы
Яшка к Груше по сугробам
Гнал свой ЗИС в пургу-метель
По раздолбанным дорогам!

В балке ЗИС забуксовал-
Цепь слетела с колеса…
На домкрат поднять машину-
Право! Что за чудеса?

Но упав с домкрата руку
Колесом зажал «Зисок»…
Это всё! Ловушка-Яша!
Кровь ударила в висок!

Яшка руку грыз до кости…
Только кость сломать не смог!
Яшку нашего с почётом
Взял к себе цыганский Бог!

Эх, ты женщина - машина!
Не простила ты измены
И заставила цыгана
Рвать зубами свои вены...

На такой же вот машине
Он таскал свои "Катюши"!
К ним же ты  не ревновала,
Но приревновала к Груше...

Взрыв  аккорда струн гитары
И цыганской песни взрыд!
Груша! Милая ты Груша!
По щеке слеза бежит!

Грянь гитара поминально!
Посвяти аккорд цыгану!
Ты прости живущих, Яша!
Залечи нам в сердце рану!

Был ты сильным, честным, стойким
И в ГУЛАГЕ и в бою!
Мы в стихах увековечим
Память Светлую твою!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА , 2010 г.

ТОРОСЫ НА МОРЕ! -память детства
    Мать настояла  чтобы отец ушёл из рыбколхоза, потому что редко видела его, а ещё реже трезвым. Стал он работать на Цимлянской прядильно – ткацкой фабрике поммастером(то есть  механиком наладчиком  оборудования). Однако рыбалка и охота для  отца это был просто образ жизни. Без этого он не мог. А рыбак рыбака видит издалека – всегда друзья найдутся. В общем , помаленьку они браконьерничали в Цимлянском море. Летом на большом вёсельном баркасе ставили сетки, а зимой под лёд. Однажды я уговорил отца и он разрешил мне пойти с ними днём на установку сети под лёд. Сложная система, но интересная, а главное я оказался полезным. В этом процессе нужно много бегать от лунки к лунке и моя помощь была в этом нужна. После окончания установки они замаскировали следы, запомнили ориентиры, поставили вешки на расстоянии от места сетки, просчитали шаги от вешек и договорились завтра в девять часов вечера встретиться, «перебрать сеть», то есть выбрать рыбу, а сеть опять запустить на место.
Я попросил у отца разрешение приехать на коньках тоже к месту  установки сетки к девяти часам вечера завтра. Ну, коль я сегодня оказался полезным, то отец не смог мне отказать. Это был январь месяц  1957 года. Мне было  10 лет. Зима была крепкая, лёд был толстый. Рыбаки на лёд спускались в основном с центральной нашей улицы, ну,  конечно же Ленина. Там берег был более обжитый , протоптанный между торосами льда, которые выстраиваются штормами до ледостава в невероятные нагромождения, где я думаю можно бы  кино снимать с сюжетом про полярников. В восемь часов вечера я ушёл из дома сославшись бабке на договорённость с отцом, а матери не  всегда было до меня из-за её тетрадок и учебных планов. Она учила не меня, а чужих детей  и за это  ей присвоили звание «Заслуженный учитель школы РСФСР».
      Дом у нас был  на крайней улице к морю – метров  пятьсот от берега, но зимой там люди не ходили, а до улицы  Ленина, точнее до спуска к морю с этой улицы, было с километра полтора. Однако я был там раньше времени. Часы у меня тогда уже были. Я спустился к морю, вышел на лёд. С ориентировался по  береговым ориентирам: расстояние от берега, угол влево на огни посёлка ГЭС, вправо на огни комбината игристых вин – на самом верху моей улицы –Советской.
Проверил правильность построенного мной угла и… оппа! Споткнулся об вешку! Я ориентировался на местности хорошо. Потом в Дели и в Бомбее(сейчас Мумбайи), когда я оказался в Индии,  мне это пригодилось в зрелом возрасте. Часы были бесполезны. Свет уличных фонарей сюда уже не доставал, а спички я с собой не носил. Луны не было. С берега был свежий ветерок. Я поворачивал к берегу то одно ухо, то другое, надеясь услышать приближение отца «со товарищи», но бесполезно, хотя чувствовал, что время уже  « пошло» . Я покатался на коньках вправо, влево, посвистел. Никто не отвечает. Я был уверен, что прошёл уже час и я уже стал подмерзать. Ветерок был  в открытом море более ощутим , чем под высоченным Цимлянским  берегом. Я  ещё покричал, посвистел, подставляя по очереди на ветер свои уши. Ответа нет. Я взял,  стал спиной к ветру, лицом в открытое море и почувствовал, что меня понесло. Я взял, расстегнул полы своей  «военной» телогрейки – защитного цвета и меня ещё сильнее понесло в темноту.Я это понял по усилившемуся звуку постукивания коньков на неровностях льда. Здорово! Хотя страшнова-то в темноту! Просто уверен, что в открытом море при таких морозах неожиданностей быть не может.Эх! Увидела бы меня сейчас моя любовь безответная – одноклассница Нинка!.. Она бы посчитала меня героем за моё бесстрашие!
       Лечу я вперёд и думаю, пока назад вернусь, может и отец подойдёт. Остановился, глянул назад и обмер!.. Цимлянск на горизонте просматривался тоненькой ниточкой огоньков, а мне теперь бежать на ветер! Делать нечего. Надо бежать. Бегу… Вернее , пытаюсь! А коньки мои почти на месте: клац по льду – клац. Сначала застегнул я свою телогрейку, потом опять расстегнул, потому что понял – будет  очень жарко!
Часа полтора я вот так шлёпал, расплачиваясь за  пятнадцатиминутное удовольствие «с ветерком». Но, как говорится:  «Любишь кататься….» Поближе к берегу,но ещё далеко от условного места я посвистел, даже покричал «папа!», уверенный, что на берегу никто не услышит. Ветер навстречу. Потеряв надежду, я решил сэкономить  силы и время и повернул наискосок, на свой пляж, чтобы выйти с моря  ближе к дому, потому что силы были на исходе. Телогрейка моя ватная, по-моему даже снаружи вспотела.  И вот приближаются в темноте очертания спасительных торосов, как почему-то мне казалось. По мере приближения к высокому берегу стал потише встречный ветер и мне вдруг показалось, что лёд подо мной потрескивает! Что за чушь? Я знаю какой на море лёд – 60-70 см и больше. Я пригнулся, перестал шевелить ногами, слушаю… трещит! Я упал на пузо, раскинув руки, ноги. Треск прекратился. Я стал потихоньку шевелиться, передвигаясь в сторону торосов. Осталось метров двадцать… Но что это? Под меня, вдруг, поверх льда  заструилась водичка. Пронзительная мысль –опускаюсь!
Я резко вскочил и с треском провалился сквозь лёд и стою на каком то другом твёрдом основании в воде по эти самые… Ну, ниже пояса… После немыслимого испуга, первая счастливая мысль: стою! Не тону! Я понял, что стою на другом твёрдом льду другого уровня. Это результат деятельности  ГЭС, которая  исходя из своих соображений может поднять или опустить уровень воды в своём водохранилище, которое мы считаем морем. В результате этого может быть не один уровень льда именно у берега. Успокоившись, я стал продвигаться к торосам, ломая перед собой уже нарушенный слой льда и щупая ногами  другой нижний слой.. Дошёл до тех пор пока можно было лечь на этот верхний  лёд и ползком добрался до торосов.  О! Это ужасно! Я конечно не ожидал. С виду они выглядят угрожающе, но  не думал я, что в натуре они страшнее, когда взбираешься из последних сил на гребень и падаешь с него на такую глубину, что кажется, что падаешь до дна моря. И потом опять взбираешься, чтобы опять упасть, неизвестно как и неизвестно  до каких пределов. Ближе к берегу торосы помельчали, но штаны мои совершено замёрзли и отказывались гнуться, как в «Джентльменах удачи» после цементного раствора. Но тогда ещё не было этого фильма, так что я был первопроходец. Выбравшись на  мой , такой родной пляж, я понял, что на коньках  не смогу взобраться на нашу гору – метров ,  думаю, более пятидесяти. Попробовал развязать шнурки ботинок, но руки замёрзли и пальцы ничего не чувствовали. Вместо – развязать  - я затянул на узел шнурок левого ботинка. Кстати, тогда мало у кого были коньки на ботинках, а у меня были! Как назло ножа в кармане не оказалось, хотя никогда с ним не расставался. В снегу стекло найти на пляже –напрасно. Навес  спасателей со скамейкой. Подхожу на подкашивающихся ногах, поискал, ничего острого. В столбу у скамейки забит ржавый гвоздь. Есть! Придумал! Встаю на скамейку правой ногой,  левую, громыхая замёрзшими брюками поднимаю к гвоздю и цепляю за него шнурок. Рву, что есть силы, но нога правая соскакивает со скамейки и я опрокидываясь вниз головой вишу на гвозде левой ногой! Вот это шнурочек!. До скамейки я теперь лишь касаюсь кончиками пальцев одной руки… Моя одежда, вылезшая из под ремня брюк и телогрейка задрались вниз, оголив живот и спину.И что? Утром меня вот таким найдут? Я, аж, захлебнулся от злости! А главное: Нинка об этом узнает! Ужас!!! Так не пойдёт!
      Я почти в истерике засунул   правую ногу  между столбом и левой ногой и, как рычагом ею попытался снять свою левую ногу с гвоздя. Что-то треснуло и я упал вниз, «долбанувшись»  головой в нетвёрдый снег. Отдышался.  С мёрзлым хрустом дотянулся до шнурка левого ботинка. Он целый, но в нём торчит зловредный гвоздь, который я выдрал из столба. Я его изучил и обрадовался. Он был сильно ржавый и шероховатый, как напильник. Я с остервенением двумя руками стал тереть им шнурок в одном и том же месте и  через минуты две я его одолел. При этом пальцы мои согрелись. Я пощупал другой  ботинок и обнаружил , что  « бантик» шнурка в порядке. Я потянул за кончик и развязал! Сняв ботинки, я налегке в шерстяных носках почти бегом выскочил на свою заветную гору,  спокойно дошёл до своего с тёмными окнами дома, но увидел, что в подвале, который половина был жилой, светятся окна. Ёлки палки! Кто же это? Заходя в калитку перепугал свою собаку грохотом  моих смёрзшихся штанов, но  пёс быстро понял, что я свой. У нас было два входа в дом. То есть через подвал тоже был вход. Я открываю  дверь входной пристройки подвала, спускаюсь по ступенькам, грохоча штанами… Резко открывается дверь и в свете проёма ошарашенное лицо моего отца, не успевшего дожевать ужин…
-Ты где был?
-Тебя встречал…
-Где?
-На море, где сетка. Вы же договаривались!
  Отец несколько секунд молчал, потом сообразив скомандовал:
-Быстро раздевайся! Только тихо, чтобы бабка не услышала!
   Отец  вышел в погреб, вернулся с кружкой вина, ставя кружку на горячую  плиту сказал:
-Потом расскажешь! Мойся. Выпьешь горячего вина поешь и спать! У нас на работе авария была и вылазку отложили. Где провалился?
-У торосов.
-Понял что такое торосы?
-На всю жизнь!
Ну, и слава БОГУ!
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.

ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ!рассказ

       Это был 1957 год, мне было 10 лет и я уже перешёл в четвёртый класс. Я родился в казачьей станице Нижне-Курмоярской на берегу Дона, но через три года нас посадили под охраной солдат-нацменов на баржи и спустили вниз по Дону в голодные степи, затопив наши обжитые и богатейшие места  Цимлянским рукотворным  морем-водохранилищем, которое  стало напорной массой Цимлянской ГЭС, из-за которой и перегородили  Дон пятнадцатикилометровой плотиной, построив с другого конца плотины город-спутник Волгодонск. Это было частью проекта соединения Волги и Дона судоходным каналом , осуществлённого Генералиссимусом Сталиным, по задумке Петра Великого. А так же, я считаю,   это было продолжением политики  «расказачивания», хотя  и  природе, тем самым,  был нанесён колоссальный ущерб.
     После переселения мы недолго пожили в  степном хуторе Рябичи-Задонские, потом перебрались на постоянное место жительства в г.Цимлянск, который тогда ещё был рабочим посёлком. Дом наш стоял на улице  крайней к Цимлянскому морю,  которое  хранило Светлую Память  нашей затопленной  вотчины.
     Несмотря на то, что мы  нашей семьёй переехали в  Цимлянск, но в хуторе Рябичи-Задонские, или просто Рябичи, остались многие наши родственники. Вот в десятилетнем возрасте на летних каникулах  мне первый раз разрешили съездить самостоятельно на маленьком теплоходе ОМ-308 к  бабе  Вале и деду Коле – брату и сестре моей бабушки Нади, маминой мамы. Рейс был по маршруту Порт Цимлянский – Порт Ростова-на – Дону. Мне ехать было вниз по течению часа два с половиной до пристани Мариинская. Мне из дома бабушка и мама нагрузили  гостинцев   для бабы Вали и деда Коли. При чём, у дедушки Коли дом тоже был в х. Рябичи, но он жил с женой бабой Стюрой на кордоне в лесу, так как работал лесником-объездчиком в пойменном  придонском лесу, через Дон от станицы Мариинской, где была пристань.
    Я в прошлом году уже ездил на таком теплоходе с  бабушкой Надей в гости в Рябичи. Мне этот теплоход понравился  гораздо более, чем пароход «на колёсном ходу», который шлёпает своими лопастями, а сам на месте, особенно против течения. Меня ещё на пароходе интересовал блестящий  бронзовый колокол  на  палубе в носовой части. Кто-то мне тогда объяснил, что это для того, чтобы звонить, если  кто-то упадёт за борт. Это сигнал: «Человек за бортом!» На этом теплоходе тоже был такой же колокол  на палубе в носовой части. Двигатель  у теплохода гудел ровно,  глухо, но с подвыванием: У-у-у-у! У-у-у-у! Ветерок  встречный, волна  от  теплохода  бежит по берегу, спутывая удочки рыбакам. От  парохода  такой волны не было! Над теплоходом, над Доном и, видимо над всем побережьем  из   теплоходного  репродуктора несётся  эстрадная музыка с  песнями  и чуть ли не через одну мелодию повторяется  модная тогда: «Мишка, Мишка! Где твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка, Мишка, то что ты уходишь от меня!».  Чайки, не реагируя на звук, а может быть наоборот – их  привлекала музыка, но они просто пикировали  на теплоход, как самолёты в кино про войну. Капитан в рубке в красивой фуражке, в кремовой рубашке! Вот бы выучиться на капитана!
      Доехали  мы  быстро, я даже не заметил. Я сошёл с теплохода на правый берег, на пристань Мариинскую, переправился  на баркасе с перевозчиком на левый берег Дона и шёл по лесу километра три до кордона.
      Лес в низовьях Дона только лиственный. Хвоя не выдерживает наши температуры  и смола начинает закипать и течь. Листья тоже с трудом выдерживают наши температуры и поэтому в лесу остро чувствуется запах «поджаренной» листвы тополей , вязов, вербы и деревья осторожно начинают сбрасывать пожухлую листву ещё среди лета, уменьшая площадь испарения. Сейчас  редко услышишь  над лесом в вышине клёкот стервятников, а тогда их было много, поскольку было чем питаться,   и этот звук остался во мне  одним из звуков детства, как скрип вёсельных уключин и звон капель донской воды стекающей с  вёсел баркаса… Ах! Какое было на Дону эхо! Крикнешь с этого левого берега:
-Пе-ре-воз-чик!
  А эхо подхватывает  и,  извращая, повторяет:
-Пе-ре-воз-чик! Озчик! Чик! Ик! Ик!- и так далее, пока пройдёт все бугры и балки противоположного берега.
     А ещё очень помнится повозка запряжённая лошадкой, запах свежего сена в телеге, запах лошади и лошадиной упряжи, запах кувшинок  с лесного озерка  и ведро  над костром с ароматом раков и укропа. Я до сих пор считаю, что это укроп  раками  пахнет, а не наоборот. А раки у деда в лесу были величиной с краба тихоокеанского. А  арбузы у деда в лесу были  для женщин неподъёмными. Однако моя бабушка Надя ревниво доказывала, что со степных бахчей арбузы и дыни намного слаще, чем с лесных. И она была права.   
    Я приехал к деду неожиданно. Дед Коля  с  бабой  Стюрой  были,  как батраки на собственном хозяйстве. С раннего  утра до позднего вечера они были заняты хозяйством и огородами. У них были козы, овцы, свиньи, две коровы, куры с очень красивым петухом, утки, гуси!. Петух был умница! Он не подпускал кур к кустам, где их могли подстеречь лиса, хорёк, ласка. Петух смотрел и за небом, где кружились стервятники: коршуны, а иногда и степные орлы. Дед  рассказывал, что этот петух однажды отбил у коршуна курицу, когда тот замешкался и не успел взмыть  с добычей в небо. Куры у деда Коли и бабы  Стюры упитанные и коршун не рассчитал свои силы. Петух выдрал у него на спине пучок перьев! Будет знать на кого покушаться!
         Сегодня я  деда и бабушку  случайно застал обоих дома, но дед собирался уезжать. Я вручил им гостинцы, но видел в их глазах растерянность, так как я не вписывался в их планы. Дед   с удовольствием  похлопал по ладони тяжёлой книжкой, трёхтомником «Сказание о казаках» Петрова-Бирюка, которую я привёз ему в подарок от себя  и с сожалением сказал:
-Эх! Когда читать-то? Может зимой…
         Дед сказал бабе Стюре чтобы она меня покормила,  и ускакал на лошади, а баба  Стюра ему вслед  недовольно огрызнулась:
-Спасибо, что напомнил! А то бы я забыла! Пойдём, Ленуша! Рассказывай, как там ваши.
  Я поел, рассказал  за столом мелочи нашей жизни, а главное, как я хозяйничаю у отца на Рыбачьем острове  под  Цимлянской ГЭС  и попросился на озеро Черепашку порыбалить.
Баба Стюра  довольная, что я  не требую к себе внимания сказала:
-Да иди! Но какая же там рыбалка?- не сказав в чём её сомнения.
    Озеро Черепашка было образовано  на месте  какого-то  укрепсооружения во время войны. Кроме  большой котловины и насыпи по берегам у неё были  по углам  заводи, как-бы орудийные гнёзда, а там где голова у черепахи, там был как-бы спуск для входа.
Я понял в чём были сомнения бабы Стюры, когда пришёл туда, на озеро. Там было видимо- невидимо  домашних дедовых  уток и гусей. Утки встретили меня, чужака, таким концертом: Кря-кря-кря, что, по-моему,  и на кордоне слышно было за 500 метров. Но это полбеды! Там же были гуси, а у них гусаки! Я гусаков не боялся  ещё с детства, которое я считаю было у меня ещё в хуторе Рябичи, когда мы там жили до моего пятилетнего возраста, а с пяти лет я уже был в  Цимлянске, или  как все местные говорили – в «Цимле»! А в Цимле я уже был взрослый, как я считал. А теперь вообще мне 10 лет. Я даже на теплоходе езжу  самостоятельно! Но гусь, наверное глава этой гусиной банды,  не знал, что я взрослый  и устремился на меня с шипением, защищая свой «гарем», хотя там и другие гусаки были, но они  видимо  делегировали свои права этому наглецу и он  прямо-таки устремился почти бегом в моём направлении. Я,  в самый последний момент,  схватил его за шею, но аккуратно, чтобы не помять, потом подхватил его подмышку, отнёс его прямо к стае и, несмотря на то, что другие гусаки в количестве три  головы, а главное, столько же клювов, пошли в мою сторону с шипением, пригнув головы к земле, я демонстративно бросил главаря гусиной банды в озеро, на что все гуси отреагировали полной растерянностью.
    Я воспользовался этим замешательством и,  отойдя от гусей метров на пятнадцать, стал оборудовать удочку, на удилище срезанное по дороге на озеро. Шум в стае уток и гусей, однако, был повышенный и я не услышал, как сзади подошёл ко мне поверженный мною гусак и рванул меня клювом под лопатку. Реванш он, конечно, взял, потому что теперь я оказался в воде, спрыгнув туда от неожиданности и боли под «смех» утиной и гусиной стаи. Я со злости выскочил из воды хлестнул по спине своего обидчика удилищем и он сбежал широко расставив крылья и гордо выговаривая своё: Га-га-га!  - которое для меня звучало равносильно: Ха-ха-ха!
   Я понял, что здесь рыбалка уже не получится  и  пошёл на  рядом расположенную протоку под названием  Змеючка, которая была очень извилистая и длинная. Я подошёл к ней, вынул из карманов всё размокшее содержимое: носовой платочек, деньги на дорогу, салфетки, которые мама давала «на всякий случай», ну и старые билеты, которыми хотел похвалиться своим друзьям, что я ездил на новом теплоходе да ещё сам, без провожатых! А,  раньше я им рассказывал, как я ездил со взрослыми на  пароходах с колёсно-лопастным приводом и мало кто из них мог этим похвалиться. Я не был хвастуном, но… детство! Я выложил свои вещи на травке в косых лучах заходящего солнца и срочно занялся удочкой и рыбалкой. Я опомнился, когда  уже поднялись комары и поплавок стало плохо видно. Точнее, я опомнился, услышав далёкий крик в лесу:
-Лё-ё-ня-я-я! – и я понял, что я от Черепашки и от кордона ушёл по Змеючке чёрт знает  куда, увлёкшись    рыбалкой. И я закричал:
-Я зде-е-есь! Де-е-да-а-а! – и вскоре услышал  конский топот и увидел недовольного деда Колю на взмыленном  и тоже очень недовольном коне по имени Орлик, возбуждённо пляшущем под ним.
-Ну, разве можно так?- возмущался дед, - Ты же сказал – на Черепашку, а ушёл за километр!
-Ну, там же гуси! Какая же рыбалка?
-Всё ясно!- сказал усмехнувшись дед, - Иди сюда! Проедешь  на холке потихоньку! – и протянул ко мне руки с седла.
-Так я же рыбу наловил! Куда же мы её? – и извлёк из воды кукан с десятком краснопёрок.
-Да что же у нас есть что ли нечего? Оставь её ракам на ужин!- сказал дед,  но что-то  до него дошло и он, смягчившись,  дополнил, - Ну ладно! Бери! Бабка кинет их на ночь в горнушку, запарит на сене!
   О своих вещах, которые я оставил на просушку на солнышке, я вспомнил только утром. На то место я пошёл, но ничего там не нашёл. Пожаловался деду с бабой и рассказал про гусака, на что они посмеялись и  сказали, что  это гусак мне отомстил, а денег на обратную дорогу они мне дадут, а вот куда он мог всё это деть, одному богу известно.
  В этот день я сам пешком ушёл в Рябичи к бабе Вале. Деда Коля и баба Стюра опасались отпускать меня  одного в двенадцатикилометровый путь, но  мой неожиданный визит явно не вписывался в их напряжённый образ жизни и они с  плохо скрываемым удовольствием отпустили меня, чему я был очень рад. Я был всему рад, что мне разрешали делать самостоятельно. Если кто-то из взрослых что-то на моих глазах делал, я просто дрожал, запоминая и впитывая каждое движение с уверенностью, что, если мне разрешат, то у меня получится так же. Не всегда получалось так же… Как получилось  у меня в гостях у  деда Васи, отца моего отца, когда мы жили в Рябичах. Я ехал, вернее, шёл по извилистой дороге по займищу среди лугов, озёр, проток, ериков и баклуш, упиваясь забытыми  запахами раннего детства, вроде бы к бабе Вале, а полюсом для меня был деда Вася, который тоже и сейчас  жил в Рябичах с чужой бабкой, покинув мою бабу Катю, а когда мне было четыре годика и мы жили в Рябичах, то он меня прогнал от себя, заподозрив во вредительстве по наущению моей бабушки Нади(маминой мамы) с которой они друг друга ненавидели. Дело в том, что я тогда пришёл к нему в гости и прямо сразу  пошёл в его  столярную   мастерскую, куда меня тянуло,  как магнитом и на запах стружки и на вид разнообразного инструмента, висевшего по стенам. Я попросил у деда разрешение построгать его рубанком. Дед разрешил и увидев, что у меня что-то получается, куда-то пошёл, оставив меня в мастерской. Может быть он пошёл в магазин за гостинцем.  У меня в его отсутствие дело не заладилось. Видимо он давно не работал рубанком и клин, удерживающий лезвие подсох и ослаб. Лезвие у меня ушло. Я видел,  как лезвие выставляют и клинят для работы. Я выставил его и заклинил, но оно  при этом вылезло больше чем положено и рубанок  «рубил», а не строгал. Я расклинил его и опять выставил. Стал заклинивать молотком, а лезвие опять полезло вместе с клином. Но мне же тогда  было не десять лет! Мне было четыре года! Сейчас бы я так не сделал, а тогда… я взял и постукал по лезвию молотком… чуть-чуть! Но оно отказалось строгать после  этого!
Дед пришёл и спросил, как у меня дела, настрогал ли я ему стружек для  розжига, а я сказал, что не очень, что рубанок не строгает. Дед посмотрел на лезвие и выкатив на меня бешеные глаза выгнал меня  и сказал, чтобы я больше к нему не приходил, и что меня этому  баба Надя научила. Я  сейчас  шёл и,  вспоминая это,  опять переживал всё заново… Эх! Встретить бы  деда Васю случайно на улице! Может быть он увидел бы какой я взрослый и простил бы меня… А я буду идти к бабе Вале и пройду специально мимо дома деда Васи, хотя и не по пути. Вдруг он будет во дворе и глянет на меня!
    Я дошёл до речки  Мусорки, которую надо было переходить вброд  по… ну в общем, чуть ниже пояса и стал разуваться. В это время подъехал мотоцикл с коляской и в нём сидели два парня, где-то старшеклассного возраста, одетые… в общем, для рыбалки. В коляске у них был мокрый бредень. Они на меня уставились  с любопытством, соображая, что  я по вешнему виду совсем не здешний. Они поздоровались со мной, я ответил. Они спрашивают, откуда и куда я путь держу, а я ответил, что из Цимлы ( то есть из Цимлянска)  к бабе Вале. Они уточнили к какой бабе Вале  и успокоившись и переглянувшись с облегчением  сказали, что они меня довезут к ней, взяв у меня из рук  сумку с гостинцами из Цимлы и  свеже зарезанную утку от деда Коли.
-Сейчас заедем к нам, раков наварим! Ты раков любишь? У нас раки великанские! Ты таких сроду не ел! Вот увидишь!
-Люблю! – ответил я, хотя перспектива куда-то заезжать, меня не устраивала.
-А нам раки уже остохренели! Что у тебя в сумке там насчёт пожрать?
-Нету у меня ничего в сумке насчёт пожрать! – ответил я.
-А это чё?- ковырнув пальцем газетную обёртку, спросил один, - О! А говоришь ничего нету! Курица или утка! Зашибись! – матом проговорил один, - Садись! Не разувайся! – и силой посадил меня в коляску мотоцикла.
Меня такое отношение сразу насторожило и я понял, что «попал» и плакали мои гостинцы. Я спросил их:
-А вы курмоярские?
Они переглянулись между собой и один неуверенно ответил:
-Да!Да! Курмоярские! – а другой промолчал, но  чуть погодя спросил, - А как фамилия твоя?
-Крупатин! – ответил я.
-А  вы раньше жили здесь в Рябичах?
-Конечно!- ответил я, - Пять лет как уехали! Мамка моя учительницей была здесь!
Тот, что за рулём был, так тормознул, что сидящий сзади него, чуть верхом на    него не сел, заматерившись…
-Мари  Петровна-а-а? -  спросил он,
-Да!- ответил я.
-Ё-о-о-ма –ё! протянули они оба, хором,  -Тогда в гости отменяется! Хотели мы тебя нашей самогоночкой угостить! Но раз ты Мари Петровны сын, то нельзя! Передавай  ей привет от Чиреватого и Халабудина  – лучших её учеников! – заржали  они. Через пятнадцать минут они высадили меня у калитки бабы Вали и в результате мне не удалось пройти мимо двора деда Васи.
   По дороге эти навязавшиеся провожатые допытались у меня, что я приехал вчера, а ночевал на кордоне у деда Коли. Тут  горе-водитель второй раз  резко тормознул, вызвав матерщину позадисидящего друга.
-Так Николай Михалыч твой дед? Ты ваще опасный человек! Ты на нас не обижайся, ежели что! Мы же с тобой нормально! Да?
-Ну, да! – ответил я, не понимая в чём дело.
        Кроме никто не знал, что я приехал в Рябичи, но  вечером пришли  к бабе Вале земляки курмоярские и прямо от калитки нараспев  спросил старый  Лаврентьевич, еле волоча ноги:
-Правду говорят или брешут по хутору, что  «Девушки-раздевушки» приехали в Рябичи?
Такую кличку мне дали тогда, когда мне было четыре годика, а я умел читать и меня послали старики с посиделок посмотреть  на свежую афишу, какое кино сегодня привезли. Я прочитал правильно: «Девушки! Девушки!», а пока дошёл  забыл и сказал: «Девушки раздевушки!», чем всех так рассмешил, что запомнили надолго и меня прозвали –«девушки-раздевушки».
   Утром на другой день  баба Валя стала меня собирать в обратный путь, потому что завтра я обещал быть дома. Она вытащила из сарая свой велосипед, протёрла с него пыль, дала насос и предложила мне накачать шины. Если они будут держать давление, то я поеду к деду Коле на велосипеде и там его оставлю, так как бабушка уже не  ездила на нём лет пять. Я накачал, проверил, но нипель переднего колеса  спускал воздух. В аптечке я нашёл запасной нипель, заменил, накачал вновь и убедился, что результат есть. Я решил проехать  на велосипеде по хутору, проехал дважды мимо двора деда Васи, но не увидел его, а только баба  Федора – его жена крутилась по хозяйству возле летней кухни. Вздохнув, я уехал назад к бабе Вале…
   Проверив колёса, укрепив  с бабушкиной помощью на багажнике  её гостинцы, простившись с  нею,  я поехал к  деду Коле на кордон. Через час я уже был там. Я с ведома  бабы Стюры пошёл в лес, набрал  щавель для себя и для деда Коли и  пришёл на кордон.
    Баба Стюра посмотрела щавель и похвалила:
-Молодец! Молодого нарвал! Бабка Надя не забракует!
   Я сказал:
-Нет! Нет! Половина вам! Нам этого много будет! Я же на вас рвал! Вам-то некогда этим заниматься…
-Ну, спасибо!- довольная заулыбалась нещедрая на улыбки баба Стюра.
Я опять попросился на  Змеючку и сказал, что если наловлю  рыбу, то запарим на ночь в горнушке на сене и я возьму её с собой. Баба Стюра согласилась, но сказала, чтобы я не уходил дальше того места, где я был вчера, а дед вернётся с объезда и меня найдёт.
    Дед приехал за мной раньше,  чем вчера и забрал меня с уловом:
-Поедем поужинаем пораньше, да  расскажешь, как вы там живёте, а то я с этим хозяйством до вас никогда  не доберусь! Свою ГЭС в сарае  я раскочегарю, да в хате сядем без комаров!
  У деда Коли  был за домом специальный сарай с мотором, похожим на тот, от которого нам когда-то в хуторе  «крутили» кино. Он заводил этот  мотор с электрогенератором и в доме и на ступеньках горели  лампочки освещения. Но это было не часто. Керосин дешевле,  чем бензин и пользовались для себя так же керосиновыми лампами.
    Баба Стюра накрыла стол в хате, а дед поставил на стол бутылку чистого, двойной перегонки самогона и бутылку виноградного вина. Дед знал, что мне родители наливали красное виноградное вино ещё тогда, когда мне было четыре годика и мы жили в Рябичах. Я и не знал, что с него бывают пьяными. Но однажды у нас появилась пластинка с шуточной песней:  «Улица!» и мы её «крутили» на нашей радиоле, работающей на  батарее сухих элементов, стоящих под столом, и занимающих больше места, чем сама радиола. Не знаю в чьём  исполнении была эта песня, но певец слегка притворяясь пьяным, пел о своих впечатлениях, когда он возвращается домой  «под градусом»:
-«Раз поздно ночью иду я к себе-
Улица странною кажется мне!
И фонари так неясно горят!
Смирно на месте никак не стоят!
Левая, правая где сторона?
Улица, улица! Ты, брат, пьяна!»
  Я после очередного  «наливания» стал изображать из себя пьяного и петь эту песню, что взрослым не понравилось и мне сказали:
-Всё! Больше мы тебе никогда не нальём!
Я сразу же стал трезвым и понял, что это очень плохо быть пьяным!
  Деда Коля налил нам с бабой Стюрой по   стопочке вина, а себе  стакан самогонки, на что баба Стюра  подозрительно спросила:
-Ну, что? Нагайку и седло прятать?
-Нет! Нет! Я всё в меру! – сказал дед, а баба предупредила:
-Смотри! А то сам нагайки заработаешь!
  Дед молча,  недобро покосился а неё, но вздохнув,  ничего  не сказал.
Дед предложил выпить за здоровье всех родных и близких, выпили  и дед спросил:
-Ну, расскажи, внучок! Что она там за ГЭС Цимлянская  такая? Много ли воды в море? Не прорвётся ли плотина?
       Я с готовностью стал рассказывать деду и бабе Стюре, что   плотина длиной 15 километров  громадной толщины и по ней ходят поезда пассажирские и товарные и по автодороге в два ряда ходят  машины даже самые здоровенные гружёные МАЗЫ. И проходят они так же через    ГЭС, которая  не такая мощная,  как плотина, но она железобетонная и в ней шандоры, которые при половодьи приоткрывают  и сбрасывают  массу воды. Что при этом, если бывает шторм, то через шандоры  перехлёстывает волна с такой массой, что под нею автобус с пассажирами приседает, а пассажиры визжат. Дед, слушая меня сидел,  как остекленевший, приоткрыв рот, а баба Стюра  сокрушённо раскачивалась из стороны в сторону, взявшись за голову.
-А если прорвётся плотина, до Рябичей и до кордона достает вода? – с ужасом и надеждой глядя на меня спросил дед и я, помявшись, ответил, что даже до Ростова  достанет и всё будет смыто в Азовское море, но это только в случае войны, если разбомбить. Вот американцы в прошлом году испытали атомную бомбу  в Тихом океане, рассказывал я, так мы в школе проводили митинг протеста и я написал стихи в школьную стенгазету про атом.
-А, ну –ка, прочитай! – попросил дед и бабушка поддакнула.
-Только это как бы от имени самого атома я пишу! – предупредил я и  стал читать:
-Атом:
-Я не для того рождён,
Чтобы люди гибли от меня!
Я рождён для помощи людям в жизни и труде!
Я, атом, требую, чтоб люди знали
В жизни место моё где!
-Ух, ты молодец! Ленуша! Ты наверно  этим… поэтом будешь, когда вырастешь! Давай за тебя выпьем !
-Дед! Меру не забыл? – напомнила баба Стюра.
  Выпили, закусили и я вспомнил мучавший меня вопрос:
-Скажите, пожалуйста, а почему мне сказали, что со мной связываться опасно, когда узнали, что я внук Николай Михалыча?
-Кто такие? – спросил дед, переглянувшись с  бабой Стюрой.
-Бывшие ученики моей мамы  Чиреватый  и Халабудин! Они меня подвозили на мотоцикле к  бабе Вале от речки Мусорки.
-Вот так отпускать одного! – сказала баба Стюра, а дед покачав головой сказал:
-Бандиты они! Браконьеры! Гоняю я их по лесам  и озёрам! Но это свои бандиты, а бывают и чужие! Видал у нас в балочке лежит ржавая покорёженная машина. Это бабина Стюрина работа!
    Баба Стюра в это время отошла  к печке, подложить чего-то свежего на закуску. Дед схватил бутылку, налил стакан себе, мне стопку вина и стукнвушись со мной  сказал:
-Давай, пока бабки нету, а то вся жисть на тормозах! И расскажу, пока её нету, а то не даст! Когда Сталин умер, а  Берия распустил всех бандитов из тюрем,  вот четыре года назад, тут и нагрянули незванные гости к нам на кордон в моё отсутствие. Сели за стол во дворе в наглую потребовали приготовить им хорошей закуски, пригрозили ей, что если  им закуска  не понравится, то ею закусывать будут… Она  пошла в хату, вроде зачем-то, вышла с ружьём на порог   приказала им лечь на землю пузом, выстрелила  в стол по их бутылке, которую они уже начали распивать, а им приказала ползком  двигаться к машине, а если кто встанет, то стрелять будет в задницу. Они убрались, но пообещали, что вернутся. Ну, мне милиция не помога, как сам понимаешь, в лесу-то! Пришлось меры самому принимать. Обпахал я подъезд дороги до самого двора и площадку перед калиткой, вроде как для остановки, так, что в другом месте не поставишь машину или телегу, ну, ты же сам видишь! Они вернулись через пару дней, вооружённые,  когда я уже караулить их перестал. Зашли во двор с ружьями, взяли бабку на мушку и заставили идти в хату. У нас видел, верёвка висит через весь двор и вроде тряпки на ней висят для просушки? Видел? Нет! Ну, смотри! Эту верёвку не трогай, хотя она высоко и не сразу достанешь! Бабка пошла, взошла на ступеньки, а верёвка оттэда начинается! Она вроде как оступилась на порожке и схватилась за эту верёвку… Как шандарахнуло за двором и машина ихняя  вверх тараманом горит. Они спрашивают с перепугу:
-Это что? -  а она смеётся и говорит:
-Значит хозяин вернулся! Путь вам для отступления открыт только в одну сторону! Не в лес, а в займище по дороге и только бегом! Иначе  всех перестреляет!
    -Они как лошади скакали по дороге! – продолжал дед, -  Но я услышав взрыв прискакал домой, а бабка мне рассказала, ну  и я за ними с полным  патронташем  «жакана». Их было четверо. Отстреливались! Орлика моего слегка задели, хотя я ему дал команду – лежать. Вот, если бы Орлика они не ранили, я бы может и отпустил бы их. Но за Орлика! Я еле уговорил его голову опустить, а то бы совсем убили. Ну, пришлось мне их, как на войне!  Ни один не ушёл. Это было четыре года назад, а раки до сих пор в Баклановой баклажке размером в две ладони. Я, правда , там ни разу не ловил! Брезгую! А твои знакомые там постоянно  загружаются!
    Я почувствовал, что меня замутило, когда я сообразил, какой перспективы я избежал, не отведав раков тех попутчиков и я поспешно попросил деда налить  мне вина. Мы налили и баба Стюра нас застала за новым тостом:
-Мы за что воевали?  За что мясорубку  прошли, стреляя в своих и чужих? - спросил дед дрогнувшим голосом, - Чтобы эти ублюдки гуляли  по нашей землице, пропитанной нашей кровью?- и по щеке деда потекла горючая слеза, - Давай,  внучок, за то, чтобы казаки были хозяевами на своей  кровной земле!
-Начинается! – прокоментировала баба Стюра, - Глаза на мокром месте! Убирай бутылку! А то нагайку заработаешь, казак!
-Не позорь перед внуком! – сказал дед, утерев слезу и выпив  последний стакан,  - Мы ложимся спать! Завтра рано вставать! Я отвезу тебя на переправу, переправлю тебя хотя и на час раньше до теплохода, но  чтобы душа была спокойна, а потом  поеду домой со спокойной совестью.
      Утром, когда мы с дедом ехали на телеге, запряжённой Орликом,  на душистом сене, я спросил у деда:
-Так вы с бабой Стюрой  постоянно готовы к бою?
-Готовы! -  ответил дед,  - Там  на чердаке и кое-что серьёзное  есть! Но бабка наотрез отказывается  из него стрелять! Я показал ей, рассказал, просил попробовать, но она сказала: «Будет надо – сумею!»
- Деда? – спросил я, - А следующий раз дашь мне попробовать?
  Дед помолчал, хлестнув несильно Орлика  по боку и сказал:
-Дам! Если язык за зубами будешь держать! И дома никому не говори! Понял?
-Только помню, что ты обещал! Остальное всё забыл!- сказал я с готовностью.
-Ну, тады-лады! - ответил дед засмеявшись, -Как разведчик!
   Дед  встретил войну пограничником, чудом уцелел в окружении, был под  Сталинградом, как мой отец, но он был старше отца и был уже настоящим бойцом-красноармейцем и дошёл до Берлина с мелкими царапинами, как он говорил всем, хотя  был весь в шрамах.
  На берегу  Дона дед взял с повозки своё ружьё и выстрелил, один за другим из двух стволов, глядя на двор перевозчика. Тот сразу же выглянул из двери своей хаты и даже трусцой засеменил на берег к своему баркасу. Хороший был дед Коля, Светлая ему память! Но так жалко мне  было, что не увиделся  я с дедом Васей!
    Переправившись, помахал я деду Коле и пошёл на пристань весьма озабоченный. Дело в том, что я утром собирался наспех и не успел сходить в туалет по серьёзному делу. Бумажки с собой я не взял, а салфеток, которые давала мне мама, меня лишил бандит-гусак. Я пошёл в туалет, стоящий  на приличном расстоянии  дебаркадера. Со мной были две нелёгкие сумки, нагружённые гостинцами от бабы Вали, и деда Коли с бабой Стюрой.  В связи с антисанитарным состоянием  внутренностей туалета  я  с сумками в него зайти не мог, а оставить их снаружи, значит подарить  кому-то. Я заглянул в него и успокоился, так как там тоже  никаких бумажек мне никто  не приготовил. Травки с приличными листьями, типа лопуха,  поблизости тоже не было. Надо ждать теплохода с его  комфортабельным,   хотя  и  маленьким туалетом.
      Теплоход мы, пассажиры, услышали  по приближению  песни: «Мишка! Мишка! Где твоя улыбка?», а потом из-за поворота  реки  показался сам теплоход. Он шёл совсем не так,  как вниз по течению. Его носовая часть  с блестящим колоколом, сияющим на солнце, показалась, а остальное выползало примерно около минуты, а до дебаркадера он шёл минут десять, не соображая, что я его жду…с нетерпением, сами понимаете!   
    На теплоход я зашёл первым, хотя какая-то бабка с кошёлками на меня заорала:
-Не успеешь? Ломишься через голову! А ещё пионер наверное!
-Пионеры тоже в туалет ходят!- подумал я и помчался быстро занимать место в салоне, чтобы не оказаться в трюме. Место свободное  я нашёл рядом с приличной женщиной и поставил на своё место свои сумки, сказав женщине, что я скоро приду. Я пошёл в туалет, который был в задней части теплохода. В туалете не было ни туалетной бумаги и ничего похожего. Я расстроился! Что же делать? Теплоход отчалил и пошёл «не шатко не валко»  вверх по течению.
-Да-а! С такой скоростью мы  часам к двенадцати  только будем в порту Цимлянском!- подумал я.
    Давление в животе у меня поднималось до аварийной отметки, настроение падало до нуля, а  из  динамика издевательски  орала певичка:
-Мишка!Мишка! Где твоя улыбка? Полная задора и огня! – и меня разбирала злоба, но не знаю на кого. Вдруг меня осенило: А может быть в буфете можно купить салфетки? Я помчался в буфет. Захожу я в очень тесный  буфет, а  там почти никого нет. Только  капитан в кремовой летней   форменной сорочке  с  красивым  «крабом» на фуражке, расплывшись в улыбке ласково держал на прилавке ручку  таявшей от счастья пухленькой буфетчицы. Другой рукой капитан, искоса глянув на меня, прикрыл стопку коньяка. Лицо капитана было неестественно румяным от коньяка или от чувств к буфетчице. Я посмотрел содержимое маленькой буфетной  витринки, но ничего похожего на салфетки не увидел. Я спросил:
-А салфеток у вас нельзя купить?
-Во! Купить!- воскликнула буфетчица, - Да они у меня вообще кончились! Надо в Цимле взять в кладовке! – и продолжила  мило чирикать с капитаном. Я посмотрел по витрине на предмет чего бы такого купить, что буфетчица явно не могла бы дать без обёртки. Конфеты «подушечки» наверное она насыплет в какой -нибудь кулёк, а он мне пригодится, подумал я . В это время у меня в животе крутился какой-то маленький пузырёк воздуха и явно шёл к естественному выходу. Как я ни крепился, но он бесшумно по-шпионски вылез наружу почти сквозь рёбра и сразу заполнил маленькое помещение буфета  «ароматом» не соответствующим этому заведению . Капитан и буфетчица  сразу  престали улыбаться, посмотрели вопросительно друг на друга и вдруг оба развернулись ко мне.
-Пацан! Тебе что буфет и туалет одно и тоже?- спросил бешеным голосом капитан, выпучив на меня глаза.
  Я испуганно  и непонимающе посмотрел на него и промямлил:
-А чего? Я ничего!
-Тогда это я нас…л в буфете? Да? – ещё больше взбесился капитан, - Или она? – указал он пальцем на буфетчицу.
-Не знаю!- сказал я и хотел выйти, но капитан с мордой красной,  как помидор рванулся ко мне протянув руку и я выскочил, увернувшись от неё и помчался  по палубе в носовую часть. Обернувшись,  я увидел, что капитан мчится за мной и приближается со словами:
-Да я тебя, сукин сын,  за борт сейчас выкину!
    И тут в моё поле зрения попал сияющий на солнце корабельный колокол. Я не знаю почему, но я подбежал к нему  и,  схватившись за висевший конец   плетёной верёвки от языка колокола заорал:
-Я щас звонить буду!
Капитан остановился в нерешительности и промолвил:
-Это сигнал – человек за бортом! А ты ещё не за бортом!
-А потом поздно будет! Я плавать не умею!
    На теплоходе пропала музыка,   в рубке открылось лобовое окно и в него высунулся рулевой или помощник капитана и спросил:
-Семёныч! А что он натворил? Не трогай его, а то  придётся в вахтенный журнал заносить и объясняться!
-А я сам объясню! – заорал я со злобой, - Что капитан меня хотел выбросить за борт!
- Ладно! Засранец! – сказал капитан,  сняв фуражку и вытерев пот с зеркальной лысины, -Живи! – и ушёл. Репродуктор опять заорал с полуслова:
-…. Самая нелепая ошибка, Мишка! То что ты уходишь от меня!...
Я пошёл на своё место. В туалет после стресса я уже перехотел.
Л.КРУПАТИН, МОСКВА-2011, Цимлянск-1957 год.


Несостоявшийся охотник! О любви и  детстве.На фото мой отец в 35 лет.Через 2 года он утонул в Цимлянском море и с 15 лет у меня начался трудовой стаж.
Леонид Крупатин
(Сборник "Для детей и о детях!")(рец.1)
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ОХОТНИК!
  Начиная с 10 лет отец брал меня с собой зимой  на охоту, хотя я ему помогал заряжать патроны по-моему ещё с дошкольного возраста, выполняя мелкие поручения.  Капсули в патроны  запрессовывал я. Порох насыпал я, да почти всё делал я. Помощь моя была просто необходима, потому что у него с войны левая рука была без локтя, на сухожилиях и координация её движений была затруднена. Например, чтобы насыпать в патрон порох, отец держал патрон в левой руке, но правой рукой отец клал левую руку между колен, сидя на маленьком стульчике, зажимал эту  руку коленями и насыпал порох. Или привлекал меня на помощь и я под его контролем всё выполнял. Так же я строгал под его контролем, потому что левая рука была у отца чисто символически и волосы он ею поправлял, держа её правой рукой. Из ружья отец стрелял одной  своей мощной правой  рукой. Отец дал мне одностволку 16-го калибра, а у него была новенькая двухстволка и мы ходили с ним на охоту, обходя компании встречных людей, так как у меня не было охотничьего билета. Отец меня строго настрого предупредил, чтобы я прежде чем стрелять в зверя или дичь смотрел вперёд, не могут ли быть за кустами люди и чтобы никогда не направлял ружьё в сторону человека, даже если уверен, что оно не заряжено.Учил меня отец различать следы зверей, повадки. Мы проходили с отцом по 50 километров зимой по снегу за день и я не жаловался, хотя к концу дня ноги уже заплетались.
   Мне было приятно сознавать, что никто из моих сверстников не мог и мечтать о том, чтобы пойти с отцом на охоту на равных. А ещё мне было приятно сознавать, что моя зазноба – одноклассница Нинка видела меня в «боевом» снаряжении, когда мы проходили мимо её двора.Я всегда был в своей защитного цвета телогрейке, с патронташем на поясе и с одностволкой на плече. А потом я Нинке стал сам сообщать, что мы завтра с отцом идём на охоту, а сегодня до полуночи будем заряжать патроны.Нинка появилась в нашем классе со второго класса. У неё отец был военный и они прехали из Чернигова, где отец после войны добивал бандеровские банды.Почему-то мы с Нинкой сидли за одной партой, и даже "прилипали" друг к другу, по выражению учительницы. А если по секрету сказать, так мы ещё и за руки держались под партой. Учительница заподозрила неладное между нами и ... рассадила.

    Однажды в очередном походе на охоту в  очень снежную зиму, мы с отцом взяли в охват широкую лесопосадку из сплошной акации, а потому вообще насквозь непроходимую из-за её природной колючести. Мы договорились, что по команде будем постреливать вверх, чтобы я мог спугнуть зайца в сторону отца, а  отец в мою сторону. Я шёл и заметил след волка вглубь лесопосадки. Посмотрел, ничего не заметил. Потом ещё такой же след в том же направлении и чуть позже я увидел след волка со следом волочения и с подтёками крови. Я сообразил, что наверное волки тащили добычу. Я посмотрел в том направлении, куда шёл след и увидел за кустами акации небольшую полянку с утоптанным  снегом и со следами крови и шерсти на ней. Я так был ошарашен увиденным, что стал орать отцу и звать его к себе. Отец, подумав, что может быть мне нужна  помощь, прорвался сквозь густую акацию, поцарапав лицо и руки и увидел эту жуткую картину. Клочья бараньей шерсти висели на ветках до трёхмеровой  высоты. То есть,  видимо дрались волки за добычу и рвали её во все стороны.
-Ну, и что? – спросил отец, - Волк что ли на тебя напал? Если и были зайцы впереди, то на расстоянии метров  пятьсот теперь из-за твоего крика разбежались! И имей в  виду на будущее – второй раз волк сюда же добычу не притащит! Засаду делать бесполезно! Будь посерьёзнее! Ладно?
-Ладно!- расстроенно ответил я. Но Нинке я всё-же рассказал по тот ужас, который видел, но виду не подал, что для меня это было жутко. Подумаешь – кровь! Я же охотник!А Нинка смотрела на меня с ужасом, удивляясь моему... хладнокровию, которое я усиленно демонстрировал перед нею.
  Однажды мы с отцом в конце дня зашли на хутор Рынки к бабе Кате – отцовой маме, поужинали и не отдыхая двинулись вперёд, чтобы засветло  пройти  зимнее бездорожье. Шли опять же в цепи, то есть ружья наперевес, параллельно друг другу на расстоянии метров сто пятьдесят. Я не обратил даже внимания, что нам пересекала путь высоковольтная линия на металлических опорах, которая шла от Цимлянской ГЭС, наверное на Украину на югозапад. Отец, вдруг, что-то крикнул мне и побежал в сторону от меня. Я, поскольку ничего не понял, тоже побежал к нему. Отец скрылся в небольшой балочке и я припустил посильнее, хотя сил уже не было на исходе дня да ещё и после вкусного бабушкиного ужина. Отец появился на противоположной стороне балочки  и присел над чем-то. Потом посмотрел в мою сторону и махнул мне рукой. Я уже не спеша подошёл к нему, почти валясь с ног и увидел, что отец сидит возле громадной птицы с длинной шеей и  длинными ногами. Цвет оперения у неё был коричневый, но мелькали узоры с белыми пёрышками и с отливом, как у селезней.
-Дудак!- сказал отец, - Степной страус! По научному – дрофа! Когда-то их было много в наших степях, а теперь они занесены в Красную книгу и днём с огнём не сыщешь.Этот видимо ударился о высковольтный провод. Сейчас сумерки, а птицы в сумерках плохо видят. Он ещё тёплый. По-моему он даже голвой шевелил, когда я подходил.
-Пап! А может быть можно как-то помочь ему? Может быть он живой ещё?
Отец открыл пальцем один глаз дудака и мы увидели, что он мутный…
-Всё!- сказал отец, - Наша добыча, но мы не виноваты! Видишь – он грудью саданулся о провод! Отец раскинул крылья дудака, растянул их и сказал:
-От края до края, пожалуй метра два! Баба Надя будет довольна нашей охотой!
   Весной была в школе выставка «Умелые руки» и я сделал из перьев дрофы узоры на бумаге в рамке и представил на выставку. Школьники были очень удивлены моей экспозицией и расспрашивали у меня о том, как мы с отцом ходим на охоту и много ли я убил. Я, смущаясь, честно признавался, что ещё ничего не убил. Однако девчонки смотрели на меня с большим интересом... особенно Нинка.
     Были на выставке начальники из Районного Отдела образования и заинтересовались, откуда у нас перья птицы занесённой в Красную книгу. Нашли меня, нашли мою маму,так как она была учительницей в параллельном классе, а руководство в РОНО было новое и тоже с большим   интересом  отнеслись к тому, что мама «Заслуженный учитель школы РСФСР», а сын ходит на охоту и приносит с охоты дичь, занесённую в Красную книгу. Нам устроили настоящий допрос и довели до слёз мою мать. Я пришёл домой и отец пришёл на обед, а я ему рассказал о том, что ко мне и к маме претензии  в школе. Отец, не обедая,  пошёл в школу и застал районного начальника садящимся в машину. Он одной правой рукой, имевшей бешеную силу, вынул начальника из "Волги" с оленем на капоте, посадил на капот рядом с оленем и сказал, чтобы он извинился перед матерью и передо мной за его свинство, а если есть вопросы, то он готов ответить. Начальник вприпрыжку сбегал в школу, извинился перед мамой, а тут и я подошёл… Начальник пожал мне руку и трясясь мелкой дрожью сказал, что надо по- мужски решать вопросы, без скандала и, извинившись,  уехал.
    Охотничья эпопея моя окончилась неожиданно и плохо!
Однажды мы с отцом шли пойменным лугом и была в нём низинка с зарослями ивняка. Отец сказал, что интуитивно чувствует, что там должны быть зайцы. Я шёл бесшумно, внимательно глядя в кусты и думал: Вот бы Нинка меня сейчас увидела!- но отец мне крикнул:
-Лёня! На тебя заяц пошёл! Смотри!
  Заяц выскочил на меня прямо в упор и я в упор и выстрелил в него с перепугу, не прикладывая ружьё к плечу. Я помню, что от выстрела заяц, как бы, растворился в воздухе и его не стало. Однако метра через три я увидел его следы в сторону леса и один след был  с кровью. Я догнал  подраненого зайца на высоком берегу быстрой речки Заморной. Он сидел на мысочке перед заводью, покрытой не льдом, а снегом. Заяц держал переднюю подраненую лапку навесу и плакал, как ребёнок! Я бросил ружьё и пошёл к зайцу с протянутыми руками, перепуганный тем, что я причинил такому маленькому боль. Я готов был хоть языком зализать ему ранку! Мне было страшно жалко бедного зайчишку. Я стал приближаться к нему, но он круто развернувшись прыгнул с высокого берега в воду и скрылся навсегда в снежной каше! Отец меня застал рыдающим на берегу реки… Я сказал, что никогда больше не буду стрелять в животных! Отец сказал:
-Ну, и правильно!- погладив меня по голове своей грубой, мощной правой рукой.
    Когда мы шли домой, я очень сожалел, что идём домой ещё засветло. Хоть бы Нинка меня не увидела!- думал я. Вид у меня был не боевой… примерно, как у того зайчишки.

  Больше я не стрелял в животных, но однажды изменил своему принципу, когда у меня был первый сын и со здоровьем у него  было очень плохо, а нужна была диетическая пища, которой было взять негде и не за что…   Расскажу попозже  в третьей  части о семейной моей жизни.
   Несмотря на то, что на охоту я больше не ходил, но заряжать патроны я отцу всегда помогал. Он однажды даже ездил в Калмыкию на охоту за сайгаками и привозил не плохую добычу. Хотелось мне конечно ради приключений с ним, но я даже ни разу не попросился.

Л.КРУПАТИН,МОСКВА,АПРЕЛЬ 2011 г.-ЦИМЛЯНСК,1958 г.


РЕКА И МОРЕ! две части.

РЕКА!часть первая.
      Мой отец был рыбак и охотник до мозга костей, а точнее «бродяга» и заразил меня этим. Для меня рыбалка была как наркотик. Я вставал в два часа ночи самостоятельно и тихо уходил на берег моря, чтобы с удочкой встретить рассвет.
      Отец в это время работал в рыбколхозе и был у них «кошт», то есть стонка на острове рыбачьем  в  «котловане» на нижнем бьефе Цимлянской ГЭС, которую запустили в 1950-м году. Остров был небольшой, весь песчаный – метров  пятьдесят на сто, с одним  тополем возле маленькой избушки и заросший красноталом – ивняком с тёмно-красной корой. В избушке был коридор с закромом соли, в которой были зарыты два полотняных мешка ёмкостью литров по пять с икрой осетровых пород. А в единственной комнате были от стенки до стенки нары, где спали рыбаки вповалку, человек десять. Отец меня иногда брал с собой на несколько дней и не ради моего развлечения, а для того, чтобы я охранял остров в их отсутствие. Остров находился метрах в трёхста от ГЭС и шум падающей воды из шандор-задвижек постоянно нарушал тишину. Возле самой ГЭС берег был мощён железобетонными покато положенными плитами. У самой ГЭС вода кружилась в постоянных водоворотах. Эта плотина перекрыла весь жизненноважный цикл размножения рыбы в Дону. После перекрытия Дона плотиной на нижнем бьефе у ГЭС с низовьев Дона к плотине подходили невероятных размеров щуки, белуги, осетры, севрюги. Они кружились вот здесь где кружится падающая вода и искали путь в верховья Дона для нереста. Щуки были размером со взрослого крокодила! Не верите? С одной щуки рыбаки брали два ведра икры, то есть, большой охотничий рюкзак. Мясо таких щук было в пищу не пригодно. Оно было как дерево. Щуки были обросшие мохом, ракушками. Говорят что им было по двести-триста лет! Такая же история и с рыбой осетровых пород. Где-то примерно в году 1958- м я на сельскохозяйственной выставке на День урожая был возле павильона рыбколхоза и слышал разговор дедов-казаков с клюками, которые говорили кивая на двухметровую щуку представленную на выставку:
-Это рази щука? Это дитё щукино! Помните какие щуки по Дону ходили? Как подводные лодки!
    И деды были правы! Я свидетель! Трёх-пятиметровые щуки были года два под плотиной нашей ГЭС. Сколько рыбаков из-за них погибло! Дело в том, что там пологий бетонный берег и схватиться в случае неожиданного рывка, не за что. Ловили щук на «буру»! Это самодельный якорёк с очень острыми иглами, растопыренными в стороны. Якорёк бросали в воду и тащили назад и так до тех пор, пока он не зацепит какую-нибудь рыбину. Леска была миллиметровой толщины, но сучёная вдвое через кипяток. В этом процессе, помогая отцу, мне приходилось участвовать и технологию помню. Так вот, если щука рванёт, а рыбак от жадности зафиксирует леску на руке, то быть ему, в этой бешено кружащей в водоворотах воде . Только одного из многих удалось спасти в этих водоворотах, забросав его как щуку этими же «бурами» за телогрейку. Мой отец подошёл к такой щуке, только что выловленной и лежащей на берегу и восторженно глядя на это чудо, небрежно  махнул носком резинового сапога ей по морде, но щука инстинктивно схватила его зубами за носок резинового литого сапога с утолщённым носиком. Отец рванул с испуга ногу к себе и носок сапога почти оторвался, оставшись держаться на подошве. Это я вам говорю без рыбачьего «брёха»! Честное слово! Это я к тому говорю, что человек много гадостей натворил в природе своим «нечистым рылом» изменив её не в лучшую сторону!
    Начиная с четвёртого класса я по собственной инициативе работал где-нибудь каждое лето. Первое лето я работал в Цимлянском винсовхозе на прополке виноградника. Прополоть ряд винограда длиной 500 метров стоило 14 рублей. Я его пропалывал за два дня и темпы у меня постоянно наращивались. Однажды я похвалился трудовыми успехами своему другу, однокласснику Кольке и он тоже попросился со мной работать. Я уже давно заметил, что умные дети в компании, как правило значительно глупеют и совершают непонятные вещи. Колька уговорил меня в обед идти купаться на море, которое было вроде бы близко, но когда мы пошли, то оказалось, что до него… ой-ёй - ёй! Мы на работу не вернулись, бросив тяпки в рядках и ушли по берегу моря пешком домой, что тоже оказалось совсем не близко, не так как нам казалось,  и мы пришли домой затемно, когда нас уже искали обеспокоенные родители. От стыда, что я такое совершил, в винсовхоз я больше не поехал. Однако я пошёл в Заготконтору сколачивать ящики под овощи и зарабатывал около пяти рублей в день. Туда можно было ходить не каждый день и поэтому меня отец мог взять для надобности с собой.
  На острове  Рыбачьем оставался я и пятеро собак дворняг невероятных замесов пород. Я рыбалил с имевшихся на причале баркасов, но отплывать на них мне было категорически запрещено. Ещё я должен был периодически делать обход острова и прогонять рыбаков, пытавшихся причалить к нашему острову, так как он находился в запретной зоне. Если меня не слушались, то я должен был поднять красный флажок на мачте прибитой к стенке нашей избушки и почти всегда с противоположного от нашего острова берега вылетала моторная лодка АЧУРОв (Азовочерноморское управление рыбоохраны) и проносилась  вдоль берега. С неё сбрасывали АЧУРЫ на цепи якорёк- «кошку» и сгребали ею все заброшенные в запретную зону рыбаками удочки – донки.
          Я хозяин острова! Эх, видела бы меня сейчас Нинка, моя одноклассница, которой я ещё во втором классе в любви признался. А она всё делает вид, что я ей безразличен. А ведь мы сидели с нею за одной партой и даже одно время сидели плотно – локоть в локоть, и под партой держались за руки, а потом нас рассадили, заподозрив неладное в наших отношениях. Весной я её пригласил в цветущую балку, где были тоннели цветущих вишен, боярышника, яблонь, аж голова кружилась в пчелином гуде и под ногами цветы всех полевых сортов. (Сборник "Любовь и Весна!")Это я написал по тем впечатлениям:

Скажи, Чудесница Весна!
А кто  Великий твой Творец?
Как он открыл навстречу Солнцу
Твой драгоценнейший ларец?

Как он создал такое Чудо?
И где он взял такие краски?
И как их с солнцем замешал
Для этой вот чудесной сказки?

Какой  замес Цветов и Солнца!
И ароматы в вальсе бала!
Скажи Весна, какая кисть
Вот это всё нарисовала?

Тюльпаны всех цветов, оттенков,
Черёмух, вишен аромат!
Как стражи – синие ирисы
Свою полянку сторожат!

Пчелиный гуд в ветвях цветущих!
И мы в тоннеле из цветов!
Давай друг в друге растворимся?
Ты это хочешь? Я готов!..

Л.Крупатин.Москва.Весна - 2010 г

       А она взяла с собой старшую сестру и душевного у меня с нею ничего не получилось. Да!Её на острове мне не хватает!
     Я однажды решил всё-таки нарушить запрет отца и  порыбалить, чуть отплыв от острова на баркасе, потому что там была стремнина и я думал, что уж там должна быть серьёзная рыба, которая возьмётся на мою самодельную блесну. Я отплыл метров десять на вёслах, бросил якорь и стал закидывать  в стремнину свою блесну на леске 0.6 мм. Через некоторое время у меня возникло подозрение, что противоположный берег почему-то стал ко мне ближе, чем был. Я оглянулся и с ужасом понял, что меня унесло течением от острова в стремнину и несёт дальше и не в ту сторону, где  АЧУРы дежурят, не в сторону  15-го шлюза Волгодонского судоходного канала, где стоят на воротах скульптуры верховых донских казаков с шашками наголо, а в  противоположную сторону и наш остров меня от АЧУРОВ прикрывает. Несёт меня в очень быструю речку Заморную, которая через несколько километров впадает в Дон ниже по течению. По Заморной против течения даже здоровые мужики могли грести только с передышками. Я попытался отгрести  назад, но понял, что это напрасно. Тогда я решил хотя бы изменить траекторию движения моего баркаса, чтобы не попасть в русло Заморной, а в сторону от  русла,  как можно дальше по берегу котлована, где меньше стремнина. Это мне удалось и я,  выскочив на берег забросил якорь моего баркаса за корягу. Выйдя на берег я понял, что выгрести вёслами здесь против течения мне не удастся и я взявшись за якорную цепь, толщиной с колодезную, попытался тащить баркас силой, упираясь ногами в песчаный берег. Получилось, но плохо, так как баркас цеплялся за дно своим днищем. Я отцепил якорь от коряги, зашёл по…ну чуть ниже пояса в воду и потащил баркас. Я прилагал такие усилия, что темнело в глазах, а якорная цепь врезалась мне в плечи и я их  почаще менял, перебрасывая цепь с плеча на плечо.  Метров через сто я понял, что уже смогу на вёслах уйти от стремнины, но только к острову я смогу попасть, сделав большой крюк, чтобы меня  опять не затащило ко входу в Заморную. Я вспомнил, что мной брошен на произвол судьбы остров и избушка с драгоценным запасом икры, который был мне доступен в неограниченном количестве, а рыбаки имели право положить себе в рюкзак один литр икры, если кто-то ехал домой на выходной. Я грёб изо всех сил и где-то через полчаса баркас был на месте. У меня ещё было время сделать обход острова и рыбаки по времени должны вернуться на остров. Всё обошлось благополучно, но когда я ответил отцу на его вопрос, что всё нормально, он обратил внимание на пятна крови, пропитавшейся сквозь рубашку на моих плечах. Он протянул руку и притронулся, но я ойкнул и отец понял что не всё в порядке. Пришлось рассказать и  «похвалиться» мозолями на ладонях, хотя руки были привычны к труду. Однако, то что мне пришлось сделать, спасая баркас, было выше моих возможностей. Отец оценил это, но сказал:
-Послушай! Если я сказал, то значит подумал! Или ты решил, что умнее отца и можно не слушать? Тогда езжай домой…
-Прости, пап! Я больше никогда не нарушу твои правила!
-Ясно! Но это ещё не всё! Рыбу выберем, прижгу йодом! Выдержишь? – спросил отец.
-Молча! – ответил я, благодарный и счастливый, что он меня не прогнал.

МОРЕ!часть вторая.

      Зарабатывал отец в рыбколхозе не плохо. Но  пили рыбаки регулярно и даже дома на выходных отец уже не мог поесть «на сухую». Мать настояла чтобы отец ушёл из рыбколхоза и пошёл работать на коврово-прядильно-ткацкую фабрику.
Отец согласился, но без рыбалки он себя не мыслил. Появились у него два друга, с которыми он «на складчину» построил хороший морской  просмолённый баркас. Хотя баркас был и плоскодонный, но у него был очень выгнутый корпус с поднятым мощным килем и кормой. При волне, если его держать на волну, то ему не страшна никакая волна, но если не удержишь, то боковая волна будет первой и последней и вряд ли успеешь вычерпать при шторме. Меня всегда манило море, когда оно, по выражению бабушки, «белки выворачивало», то есть волны были с белыми гривами. Однажды, когда море штормило,  я взял ключ от баркаса,  а вёсла я раньше отнёс в кусты за двором, и пошёл на море. К моему удовольствию я увидел на берегу загорающих знакомых пацанов. Я с деловым видом  прошёл мимо них, лишь кивнув, держа вёсла на плече, отомкнул замок,, забросил на баркас цепь и раскачивая баркас  спустил его на воду, боковым зрением наблюдая за реакцией  пацанов. Первые бурлящие волны прибоя самые страшные и их пройти очень не просто. Особенно не просто успеть вскочить на баркас и схватить весла, взяв управление, иначе будет как я сказал: первая волна будет последней и я опозорюсь перед пацанами напрочь!
   Мне просто повезло! А может быть что-то врождённое во мне сработало, но я сумел вырваться из линии прибоя на вольную, хоть и с «белками», но не опасную волну! Как я был счастлив! Как я орал песни! Тогда модная песня была: Море! Море! Синяя волна! Манит нас с тобой моря глубина! И с давних пор морской простор нам не даёт ни дня покоя! Уйдём под воду с головой, с красой подводною не споря!..» Естественно,  пел «Варяга»: «Наверх вы товарищи все по местам! Последний парад наступает!» и думал я:
-Увидела бы меня сейчас Нинка! А может быть дойдёт через пацанов до неё слух, как я уходил в штормящее море!
Я так орал, что доорался до того, что обнаружил у себя какой-то внутренний голос в районе желудка! Сначала испугался, но попробовал повторить и опять получилось!
    Однако я  опомнился, оглянулся по сторонам и мне стало жутковато среди этих движущихся вокруг меня зеленоватых гор. А ещё я вдруг осознал, что мне придётся разворачиваться назад, а значит подставлять борт волне… Мне стало по настоящему жутко! Волны ходили вокруг меня как-то не организованно и по ним расплывались какие-то пенистые круги, как будто жадные глазищи на меня лупали и скрывались в глубине, мол,  иди-и сюда-а! Вот тебе и последний парад! Не знал о чём пел?
       Мысли в моей голове работали просто моторно! А что если попробовать задним ходом, не разворачиваясь грести назад? Попробовал… Нет! Не получится! Сиденье так расположено, что усилия применять можно только тягой  вёсел назад, чтобы баркас  двигался вперёд. И потом, при первой же попытке, баркас  чуть не зарылся кормой в  уходящую к берегу волну, скатываясь с  новой волны, от которой я пытался уйти. Я вовремя гребанул из всех сил и зачерпнул кормой незначительно. Это значит… вот так держаться килем на гребень и  грести навстречу идущей волне, но в противоположную берегу сторону, в надежде, что шторм всё-так сильнее меня и выбросит  на берег…А сил хватит? Я уже знал после ЧП в котловане ГЭС, что силам предел есть!
    А, что если?.. Да нет! Даже подумать страшно! А вдруг повезёт и попадётся какая-нибудь волна с не очень острой вершиной и на ней успеть развернуться до прихода следующей волны. Ну, что же… Буду смотреть… И вдруг! Тут же я увидел, что меня поднимает  большая, как гора, но плоская  волна! Я резко крутнул баркас на ней, благо, что он был плоскодонный и выгнутый для поворотливости. Я успел! Мне помогли, наверное, ангелы! И я пошёл к берегу полным ходом! Правда, прибой  у берега, ударом с кормы залил мне баркас, но уже на мелководье и я его дотащил до берега с помощью набегавших волн! Оставлять в таком положении баркас нельзя. Его нужно подтащить к вросшей в береговой песок коряге с забитой в неё скобой и примкнуть, как было до меня. Да,  легко было такую тяжесть стащить с покатого берега в воду по песочку… Но на берег-то,  как его вытащить? На берегу ни души. Пацаны давно ушли. Приятно сознавать, что я им загадал загадку, скрывшись на баркасе в шторм! Что теперь они думают обо мне? Но баркас-то вытащить  надо!
    Ещё раз я обвёл берег безнадёжным взглядом, увидел, что далеко на высоком  берегу на обрыве стояла одинокая мужская фигура в развевающемся на ветру лёгком плаще или пальто. По положению его рук я понял, что он смотрит в бинокль в открытое море. Я подумал:
-Интересно, давно ли стоит он и видел ли он, как я приплыл из шторма? Вот он повернулся  и кажется смотрит в мою сторону… Ну, смотри, смотри! Ты не тот кого можно позвать на помощь, да и далеко ты стоишь!
  Я ещё посмотрел по сторонам и вдруг увидел дымящееся бревно, принесённое морем,  конец которого  пацаны клали в костёр. Конец его обгорел и стал острым. Бревно было метра три длиною, диаметром сантиметров двадцать. Я подбежал, взвалил его на плечо и потащил к  баркасу. Бросил бревно, растянул якорную цепь баркаса до бревна, обмотнул цепь вокруг бревна примерно в середине его, поставил бревно острым дымящимся концом на песок и покачивая воткнул его поглубже с таким расчётом, чтобы оно было вертикально, а цепь была внатяг. Теперь я напрягся и стал валить бревно от моря в противоположную сторону. Бревно послушно стало крениться и вытащило баркас из воды почти на метр. Меня это порадовало только потому, что теперь волна не будет захлёстывать вновь, если я буду вычерпывать, а если вычерпаю, то уже легче будет подтащить баркас к коряге со скобой, чтобы зачалить и примкнуть на замок. Через пятнадцать минут я всё вычерпал, ещё раз повторил приём с бревном, который прошёл легче и с бОльшим эффектом. Я услышал рядом незнакомый голос мужчины:
-А ловко ты один с таким баркасом управился!
  У меня от похвалы, чуть сердце из груди не выпрыгнуло.
-Откуда же ты приплыл? Я так удивился, увидев в бинокль баркас в  штормующем море! Но ещё больше удивился, когда увидел, что на берегу не взрослый рыбак, а … юнга, можно сказать! Хотел помочь тебе! Пока я с горки спустился, а тебе уже и помогать не надо! Откуда же ты приплыл? Издалека? Если не секрет, конечно!
     Вот он мне и подсказал выход, чтобы не говорить правду, что я перед пацанами хотел прихвастнуть  и не врать без особой надобности.
-Секрет!- сказал я улыбаясь, - Задержался, а тут шторм!
-Да-а! Моряком наверное будешь? – спросил мужчина, испытующе глядя на меня
-Наверно! – ответил я неуверенно, - Вообще-то я в Экспедиции сейчас работаю на летних каникулах! Что-то размечтался в геологи податься! Горизонт люблю!
-Ну, это здорово – землю родную знать! Я хочу тебе книжку на память подарить! Думаю полезной она тебе будет! Кем бы ты ни был, а родную землю надо знать, любить  и защищать! Здесь мои стихи о Родине, войне и об этом Цимлянском море.
     Он мне протянул маленькую книжку в твёрдом переплёте формата А-8 с глянцевой поверхностью. На ней был нарисован небольшой придонский пейзаж и название её было: «Весна на Придонье». А вот автора фамилию я забыл. Помню, что на каком то школьном концерте я рассказывал стихотворение из этой книжки о матери. Смысл был такой, что этот человек пройдя дорогами войны видел много матерей разных народов, но у всех у них в душе была одна боль – за своих детей!
Был этот мужчина явно постарше моего отца. А коль отец мой фронтовик, то этот и подавно. На груди у него был мощный трофейный или лендлизовский бинокль. Я вытер от песка руки об свою майку и взял книжку, как великую драгоценность и поблагодарил автора. И ещё я мысленно благодарил себя, что понесла меня «нелёгкая» в штормовое море, а в результате встретился вот с таким человеком! Большим человеком!  Кто знает, может быть он и стал толчком в моём творчестве! Книжка эта прошла много рук и её перечитала чуть ли не вся наша школа! В школе она и осталась!
     А вот я возвращаюсь с вёслами на плече домой и вижу издали, что на здоровенном бревне, постоянно лежащем возле аллейки тополей у моего двора, сидят пацаны, которые видели, как я уходил в штормящее море. Я вижу, как они меня увидев издали, только я поднялся из-за прибрежного бугра, встали и разинув рты стояли не шевелясь. Я подошёл и один сказал неуверенно:
-А мы уже хотели бабке твоей сказать, что ты ушёл в море и не вернулся…
-Вы что? Больные головой?- спросил я и, показывая книжку, сказал, - Вот зачем я плавал!
    Моя книжка пошла из рук в руки:
-Куда? Куда? Куда плавал?- вразнобой спросили все до единого.
-Секрет! – сказал я с важным видом.
  А до Нинки дошло, как я уходил в шторм и с чем вернулся! Какие загадочные взгляды она на меня бросала! Но я держал марку! Был деловым и серьёзным!

ЦИМЛЯНСК – МОСКВА 1958-2011 г.


  Я НЕ МОГУ БЕЗ ГОРИЗОНТА! рис. автора
Леонид Крупатин
(Сборник "О моих родных и маленькой Родине!") (1)


Я не могу без горизонта!
Его всегда я видел в детстве!
Был горизонт-морские волны!
Тонул мой взгляд в их шумном бегстве!

А за спиной был горизонт
Степной, спокойный, но весной
Могли придонские бугры
Штормить лазоревой волной!

Потом на этих же буграх
Штормил волной седой ковыль
И шла как, песня к горизонту
Казачья горестная быль!

Я на баркасе по волнам
Одолевал Цимлянский шторм,
Который был, как говорили,
Всегда превыше всяких норм!

Сейчас в бетонные громады
Повсюду тыкается взгляд!
В бензинно-дизельном угаре
Машины бешено летят…

Над головою фонари
Горят с рекламными панно!
А где же звёзды? Вон, как слёзы!
Как я не видел их давно…

Хочу опять в копну соломы
Пройти с любимой по стерне
И поклониться горизонту-
Моей родимой стороне!

Я не  могу без горизонта!
Наверно манит меня детство!
Оно осталось где-то там
И я хочу пуститься в бегство!

Бежать хочу я без оглядки
За горизонт! В цветущий край!
В шторма, баркасы и рыбалки…
Наверно там и был мой Рай!


Л.КРУПАТИН,МОСКВА,2010 г.
.


ДЕТСКИЙ ЭКСТРИМ!рассказ.
ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2013/12/21/455
СБОРНИК "ДЛЯ ДЕТЕЙ И О ДЕТСТВЕ!" рец.0, фото Яндекс.

СОБИРАЛИ ВИНОГРАД!...
В советские времена старались приобщать детей к общественнополезному труду и уверен, что не напрасно. Белоручек и лодырей тогда было очень мало. Кого возили от школы на  уборку картошки, кого - свёклы, кого – помидор, а нас… на уборку винограда! Счастливое было время! Возили нас не в крытых автобусах, а в грузовых машинах, с кузовами оборудованными деревянными скамейками. Как мы всегда весело ездили, и даже уставшие на обратном пути пели песни, подпрыгивая на неровностях грунтовой дороги, дрожащими от ухабов голосами. «И на Марсе будут яблони цвести!...» Когда мы это пели,  мы в это верили до глубины души, как и верили в то, что лично в этом будем участвовать, тем  более, что, руководивший тогда страной Хрущов Н.С., самонадеянно заявил, что через 20 лет мы будем жить при КОММУНИЗМЕ!   Объедались мы винограда до расстройства желудка и на обратном пути учительница то и дело стучала по кабине шофёру и прыгая из кузова, мы  разбегались в стороны: мальчики –влево, девочки вправо…
 Правда, наше участие в уходе за виноградом состояло не только  в его сборе. Были и малопрятные вещи и совсем неприятные, например, подготовка виноградной лозы к  укрытию в зиму и поднятие лозы весной… Но я расскажу один случай на сборе винограда с амплитудой от ужаса до смеха  с болью  в желудке.
   Виноград был в основном  сорта «Синий Цимлянский», очень сахаристый, который шёл на  красное вино. Но был и белый виноград разных сортов, так как белое вино тоже делали на нашем Комбинате Игристых вин, который возвышался на самой верхней части моей улицы Советской.  Виноград сорта «Синий Цимлянский» имел небольшие кисти, но очень туго набитые зёрнами, как кукурузные початки. Кушали мы его  варварским способом:  Обгрызали как початок вершки зёрен, а остальное бросали…  А вот бросали не всегда в укромное место, а иногда в зазевавшегося товарища, прячась после этого за кустом. Я, точно, таким свинством не занимался. Но вот прилетел ко мне огрызок кисти и шлёпнул меня в висок. Я вытер кроваво-красный след ладонью, определил направление, откуда он прилетел и,   став на колени, среди просветов стволов кустов винограда увидел прячущегося злоумышленника. Я бы это воспринял как шутку, но этот злоумышленник был очень вредный пацан, сын учительницы из параллельного класса и мой враг.
   Прежде чем начинать стройку Цимлянского Комбината игристых вин на самой горе над Цимлянском, в конце моей улицы Советской, там строили большую подстанцию 110/10 киловольт и вели к тому месту высоковольтную линию на металлических опорах. Они из себя представляли: внизу одинарная стойка из металлической фермы, а с высоты метров  20,  эта ферма V-образно раздваивалась и  ещё возвышалась метров  на 7-10, но не доходя до самого верха эта V соединялась  для прочности перекладиной так же из металлической фермы шириной сантиметров 25. См.http://www.proza.ru/2012/06/02/1348 Естественно такие вещи безнадзорно оставлять нельзя, потому что детский экстрим очень силён, неудержим и не подвластен здравому рассудку, особенно,  когда друзья поджигают твою смелость. Я не только был первым, забравшимся на самый верх опоры, но и прошёл по перекладине. Когда мы собирались на шестидесятилетие одноклассников в Цимлянске, то  Витя Сулацков вспомнил об этом. А я напомнил то, о чём друзья забыли, а я нет. Дело в том, что монтажники повесили на эти опоры электрические провода, но не на изоляторах, а пока развесили на вращающихся роликах-блоках. Провода были толщиной примерно с большой палец взрослого человека  и висели плавно спускаясь  со столба на землю, касались земли и взбирались так же плавно на следующую опору. Мы стали кататься с опоры на землю скользя  по проводу, зажав его подмышкой. Естественно, что зачинателем был я и до того,  как начали другие это делать, я сделал это много раз, а у меня была старенькая защитного цвета телогрейка, похожая на военную. И в основном катались мы с одной опоры. Вот та опора, которая нас интересовала больше всего, стояла на краю громадной балки  и провод в этом пролёте чуть - чуть не касался дна балки. Я решил проехать по проводу в сторону балки, потому что спуск удлиннялся в два раза. Я поехал, но как раз в этот момент моя фуфайка подмышкой протёрлась и быстро прорезав рубашку и рванула  по голому телу. Шрам остался на всю жизнь. Естественно, я от боли выпустил провод из подмышки и повис на нём руками, а один негодяй, который сам боялся кататься подбежал к проводу с противоположной стороны опоры и повис на нём, поднимая через вращающийся блок провод с моей стороны. Я поднялся на проводе метров на пятнадцать от дна балки и завис. Я стал кричать, чтобы опускали, но я был к той стороне спиной и не видел,  кто это делает. Я, взбесившись такой бестолковостью неизвестного мне лица, орал,  чтобы опускали и пытался повернуться, чтобы посмотреть кто это делает, но на  уставших руках висеть на проводе  в тёплой одежде и  кирзовых сапогах было слишком тяжело и руки разжались. Я полетел вниз в самой середине балки, где была в её днище промоина, покрытая льдом. Я приземлился точно ногами вниз, но…Я пробил ногами и задницей лёд, под которым оказалась пустота. После замерзания верхней кромки, вода постепенно стекла в море, а на дне осталась грязища. Пробив тонкий лёд, я влез ногами по колена в грязь, ну и конечно же задницей. Я с большим трудом и с посторонней помощью выбрался из грязи, поднялся по склону на горку из балки и хотел тихо подкрасться к тому негодяю, который это сделал. Несмотря на то, что я знал, что скандала мне не избежать, но такую подлость я простить не мог. Это был сын учительницы из параллельного класса, но я всё равно хотел ему дать в морду. Он видимо понял меня и убежал. Я ему отплатил за это только весной и был большой скандал… После падения с провода я пришёл домой к большому изумлению бабушки среди зимы  по пояс в грязи и естественно услышал о том что:
-Свинья грязи и зимой найдёт!
   Знаете, как я отплатил тому мерзавцу?
   Дело в том, что это было окончание шестого класса и нас организованно повезли на Цимлянский комбинат игристых вин. Нет, не для дегустации! Надо было перед пуском Комбината убрать строительный мусор. Были там,  школьники,  начиная с пятого класса и старше. Были на комбинате огромные залы, заполненные ровными рядами нержавеющих цистерн диаметром метра два и длиной метров пять  с открытыми люками, в которых должно в скором будущем играть Цимлянское вино и назывались они почему-то «танки», как нам пояснили работники. А пока что в этих танках очень здорово «играло» эхо, что нас всех очень развеселило. Если крикнуть в начале зала:
-Дурак! – то отдавалось по очереди по всем цистернам:
-Дурак!Дурак! –урак! – урак! – рак!-рак! –ак!- ак! – и так далее, до последней. Этот эффект  работал тогда, когда в зале были единицы, а когда туда набились толпой, то эхо нас испугалось и сбежало без оглядки. Даже начали лазить по танкам в люки, играя в прятки,  и я увидел, что мой враг, который загнал меня зимой в грязь, залез в танк. Я быстро залез по лестнице к люку и закрыв его, задраил. Никто этого не заметил и после уборки все стали собираться домой. Учительница стала считать нас поголовно и не обнаружила этого мерзавца. Стали строить предположения и я как бы вспомнил, что кто-то играл в прятки и ребята лазили по танкам. Может быть он заснул в танке? Стали смотреть по люкам и обнаружили один люк закрытым. Открыв люк, услышали рёв плачущего этого мерзавца и он вылез обмочившимся и не только… Меня очень пытали, но я не признался, что это сделал я, так как я с ним в прятки не играл. Надо спрашивать с тех, кто играл. Пытали и других, но «потерпевший» был убеждён, что это сделал я, хотя и не видел.
  Так вот – это он бросил в меня огрызок кисти. Я поставил свою неполную корзинку с виноградом на землю. Выбрал с куста  «Синего Цимлянского» кисточку, небольшую, плотную, чтобы удобно было держать в руке, срезал её секатором, положил его в свою корзинку на виноград,  лёг на пузо и прополз в  ряд винограда, где был этот мерзавец  и спрятался за кустом. Тот выглядывал через ряд, пытаясь определить, где я нахожусь и не представляю ли для него опасность. Я подкрался вдоль ряда, не дыша и подойдя сзади, схватил его  левой рукой за затылок, а правой размазал ему по лицу всю кисть винограда. Он от испуга сначала хватал  воздух ртом, а потом дошло до него, что он скоро склеится от сладкого сока и станет достоянием пчёл и ос, которых здесь было вдоволь. Он вдруг заплакал в голос, как телёнок, несмотря на то, что нам было уже по 12 лет: Ма-а-а-а! А-а-а-а!-  и пошёл с рёвом в сторону весовой, где завешивали результаты нашего труда, ссыпали в большие корзины и грузили на машины. Возле весовой стояла наша пионервожатая, из старшеклассниц,  в беленьком в мелкий цветочек  ситцевом платьице  с блокнотом в руке. И вдруг на неё с дурным телячьим рёвом выворачивается этот мерзавец с лицом, будто разбитым в кровь, от виноградного сока. Пионервожатая, выронив блокнот и прижав от ужаса кулачки рук к лицу, попятилась  назад и, наткнувшись на полную корзину «Синего Цимлянского» винограда… села в неё с размаху попой и сидела, вытаращив остекленевшие глаза на этого «окровавленного» дурашлёпа. Он подошёл и,  указывая пальцем, назвал мою фамилию и сказал, что я ему кисть размазал на лице! Пионервожатая не смогла самостоятельно  подняться из корзины, а когда её подняли взрослые работницы, то её  «окровавленная» попа тоже вызывала «тихий ужас»…
   Работа была сорвана, так как девчонки ходили с пионервожатой на берег моря, пытаясь застирать её  платье и трусы, но кроваво-красный сок, взаимодействуя со щёлочью мыла, превратился в чернильно-синий, будто она села в большую чернильницу, которыми мы тогда ещё пользовались, но таких больших, чтобы сесть попой,  никто не видывал. Мне, естественно была большая взбучка, а хуже всего пришлось моей матери, которая была тоже учительницей в нашей школе, да ещё и … «Заслуженный Учитель Школы РСФСР». Каждый мой малейший проступок, воспринимался учителями с большим энтузиазмом!!!
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, декабрь 2013 г.

КОЛЬКА  И КРУИЗ В РЯБИЧИ!рассказ.

Однажды летом мы с Колькой пошли на море и почему-то не на свой пляж, а с центральной улицы Ленина. Кольке купили часы и он  не мог на них нарадоваться. На море мы искупались и Колька вышел на берег, а точнее на большой скальный камень, каких у нас на берегу и в воде было много. Я должен сказать, что у Кольки было плохо со зрением -5. Колька, естественно, опять взял в руки часы и близоруко щурясь стал рассматривать их. Я кричу Кольке, находясь в воде:
-Я сейчас нырну, а ты засекай время, сколько я пробуду в воде!
-Давай!- отвечает Колька.
Я нырнул, под водой, вместо того, чтобы сидеть на одном месте, я отнырнул в сторону, за выступающий из воды камень и пользуясь тем, что Колька плохо видит вдаль, выглядываю на него из за камня. Минуту Колька сидел, следя за секундной стрелкой. Через минуту он уже встал и стал чаще смотреть на воду, чем на часы. Спустя две минуты Колька уже стал испуганно оглядываться по сторонам, но было ранее утро и на пляже никого не было. Вдруг Колька с ужасом схватил свою одежду и бросив мою на месте, побежал сломя голову по тропинке вверх, видимо домой. Я не выдержал и захохотав позвал его. Он меня отматерил несусветными ругательствами, а я спросил, почему он не кинулся меня спасать, а стал убегать. Он честно признался, что перепугался не на шутку и не знал что делать. Мы пошли с Колькой домой. Путь наш пролегал мимо милиции, во дворе которой стояло отдельным зданием одноэтажное КПЗ, окружённое колючей проволокой. Кому в голову взбрело я не помню, но решили мы камнем попасть в верхнее вентиляционное оконце в крыше КПЗ. Колька, поскольку был  близоруким, не попал, а я прямо в точку… Звон разбитого стекла, лай собак за высоким дощатым забором, тревожные возгласы ментов! Мы с места рванули бегом, что было сил. Оглянувшись мы увидели, что менты уже выскочили из-за забора на улицу, но мы свернули во двор нашего райисполкома. Забежав за гараж, перелезли через забор и продолжили  свой бег домой. По пути мы совещались и я предложил Кольке исполнить  то, что давно ему предлагал – сейчас, немедленно ехать  на велосипедах в Рябичи к моей бабушке Вале и дедушке Коле, которые остались там проживать. Договорились, что Колькиной матери скажем, что моя мать отпустила нас при условии, если я еду с Колькой. А моей тоже скажем, что Кольку мать отпустила, если он едет со мной с  согласия моей матери. Моя мать, как учительница, пользовалась большим доверием у матери Кольки. Естественно мы не сказали матери Кольки, что до Рябичей целых шестьдесят километров. Отпросились мы на неделю и сказали матери Кольки, что если нас будут спрашивать, то говорить нужно, что мы уехали вчера! Мать Кольки растерянно кивнула и мы помчались к моей матери на  Колькином велосипеде. Дома я всё изложил, уверенно, как по писанному и мы не взяв ничего из харчей кроме маленьких баранок навешанных прямо на велосипедный руль, помчались стремглав в наш неописуемый Круиз! За день мы одолели 60 километров, приехали в станицу Мариинскую, переправились через Дон и через полчаса уже пили молочко у деда Коли и бабы Стюры на лесничем Кордоне.Дорогу эту я помнил с четырёхлетнего возраста. Два дня побыли в лесу у деда Коли, два дня побыли в х.Рябичи-Задонские у бабы Вали (баба Саша-прабабушка моя- уже умерла). Домой мы вернулись с Колькой  через неделю, но уже другой дорогой по левому берегу Дона: через  хутор Потапов, станицу Романовскую, г.Волгодонск, через плотину Цимлянской ГЭС. Дома нас ждали с выговором, потому что поняли наш обман. Но коль вернулись благополучно, то сильно не ругали. А главное, что милиция нас не искала…
   
КОЛЬКА И ДВА МЕШКА РЫБЫ!рассказ.

    Однажды Колька мне сообщил, что он может взять  у соседа бредень, чтобы где-то «побродить» раков. Естественно, вопрос был ко мне, обошедшему все близлежащие и не очень «близ» озёра,  реки, пруды и ерики. Отпросились у родителей и на двух велосипедах с двумя мешками на багажниках мы поехали за раками. Спустившись с Цимлянской горы в пойму по направлению к речке Заморной, выходящей из котлована  ГЭС идущей параллельно основному руслу Дона от 15-го шлюза Волгодонского судоходного канала, где стоят на высоких постаментах на вздыбленных конях казаки, замахнувшиеся шашками, и впадающей в Дон на несколько километров ниже по течению. По пути к Заморной я знал одну заливную при половодьи  балку, которая не пересыхала всё лето. Хоть сейчас была и весна, но уже половодье спало. Цвели вербы, лезла свежая трава, ещё не опалённая летней жарой и аромат новизны природы кружил голову. Радовались птицы! Коршуны и чайки соревновались в проявлении власти над территорией. Жаворонки заливались в трелях над своим гнездом, взмывая и падая свечой от  переполнявшего счастья. У нас почему-то было такое же предчувствие. Мы подъехали к этой заливной балке. Утреннее  солнце только поднималось, роса блестела на травке! Ивовый цвет томил душу нежностью, но слух мой что-то настораживало постороннее и я глянул в сторону, где эта заливная балка начиналась. Мне с расстояния пятидесяти метров  показалось какое-то подозрительное движение в маленьком перешейке этой балки. Я побежал туда и ещё не добегая понял, что происходит чудо! В этом перешейке глубиной чуть выше щиколотки, из одной балки в другую почему-то перетекала вода, как будто раньше её не пускали. А с этой водой шла рыба по этому мелководью кувыркаясь, кто как мог! Самая разная речная рыба:лещи, подлещики, краснопёрки, таранки, окуни, ерши. Я заорал Кольке:
-Бросай велосипеды! С мешками сюда! – при этом сам бросился к перешейку и стал выбрасывать на берег рыбу руками и ногами, вытаращив от жадности глаза!
Колька прибежал, сначала оторопел от такой картины, но я кинулся к нему, схватил мешок и попытался сразу забрасывать рыбу в мешок, но одной рукой было делать это трудно. Я сказал Кольке:
-Я держу мешок навстречу потоку, а ты забрасывай в него рыбу!
  Колька  делал, как я сказал, но мне казалось, что у него получается плохо. Я сказал  ему держать мешок, а сам стал забрасывать, но когда стало больше полмешка, рыба стала выскакивать из него назад. Мы оттащили мешок на берег и взяли другой. Накидали в него больше полмешка и тоже оттащили в тень под вербы. Дальше мы просто выбрасывали рыбу на берег, доведя себя от жадности до изнеможения. Задыхаясь я остановился и сказал Кольке:
-Глянь на тот бугор, откуда мы с тобой спустились! А нам назад подниматься!
  Колька прищурившись близоруко посмотрел на Цимлянск, возвышавшийся над нашей пойменной низменностью метров на сто пятьдесят и сказал, тяжело дыша:
-Было б чего! Допрём!
  Мы собрали рыбу с берега, которая не успела убежать назад трепыхаясь и подпрыгивая, завязали мешки, с сожалением посмотрели на продолжающееся нескончаемое бегство рыбы в сторону речки  Заморной и двинулись домой. По пути Колька решил похвалить себя:
-Я как чувствовал, что сегодня надо идти на рыбалку!
-И ты чувствовал куда надо идти?- спросил я.
-А откуда столько рыбы сразу взялось? – ушёл он от ответа.
-В природе без причины ничего не бывает, да?- спросил я.
-Ну. да!
-Ты же знаешь, что это вот место, где мы идём, всё заливается во время половодья! Видишь как хутор Камышовка на горку забралось? От того, что всё тут заливается. А когда вода уходит, не вся рыба успевает за нею и прячется в ерики, пруды, балки. Вода в этой балке стояла, потому что уровень с Заморной был одинаковый. В Заморной откуда вода? Из ГЭСа! ГЭС убавила сброс, потому что половодье кончилось и в Заморной уровень упал – вот и пошла вода из этой балки туда, где уровень упал. А с нею, естественно, и рыба.
- Логично! Откуда ты это знаешь?
-Не знаю, а рассуждаю! – ответил я.   

  Солнце припекало! Мы вброд перешли речку Кумшачку и дальше наш путь был всё время в гору и в гору! Пройдя населённый пункт Камышовку под подозрительными взглядами сельчан, мы стали переходить железнодорожные пути, ведущие на плотину ГЭС. Перетащили по очереди оба велосипеда. Пот с нас тёк в три ручья. Силёнок у нас на эти два мешка рыбы явно не хватало и у меня созрела мысль:
-Давай один велосипед с мешком рыбы спрячем в кустах, а второй вдвоём поднимем на гору. Потом вернёмся за вторым. Так мы и сделали, но когда вернулись назад с горы за оставленным мешком и велосипедом, то мешка не обнаружили. Слава Богу, что оставили хоть велосипед «граждане воры»… Прикатили мы один мешок домой к Кольке, когда было уже более девяти часов вечера. Колькина мать, тётя Таня почему-то стыдила меня, считая меня источником всех волнений их семьи, а Колька предательски молчал. Рыбу мы разделили и я понёс полмешка рыбы домой. Я пришёл домой измученный, еле волоча ноги  и  радостно объявил,  войдя в комнату:
-Мам! Я рыбы  поймал полмешка!
Мать как раз гладила бельё и ни слова не говоря стала меня стегать оказавшимся у неё в руках бюстгальтером. Как же пуговички от бюстгальтера больно стегают!
  Но я плакал не от того, что было больно! Было обидно, что я же хотел быть как отец – добытчиком для семьи… Мать потом очень сожалела о том, что она так поступила и до сих пор вспоминает и просит у меня прощения… Но её тогда Колькина мать очень сильно «подогрела», так как прибегала домой к нам  перед нашим возвращением и упрекала мою мать за то, что я плохо влияю на Кольку… Вспомнила она и о том, что мать носит звание «Заслуженный учитель школы РСФСР». А сын вот такой!.. Я не оправдывался, что это Колька предложил раков половить.  Вот  так я  и попал «под горячую руку».

   
СОСЕДИ ЖАПЁНКИ!рассказ.

Когда мы строили наш дом в Цимлянске, наш земельный участок был крайним в нашем ряду по улице. На другой год  за нашим участком выделили землю новому соседу по фамилии Жапёнок. Это был худой, сутулый, чернявый мужичонка,  старше моего отца, бывший военный, но не участник войны(с его слов) Он говорил, что в секретной части при штабе работал и подмигивал. Отец не допытывался, но относился к нему недоброжелательно. Он сказал, что он с семьёй беженец из Беларуссии, что там всё немцами уничтожено и жить там невозможно. Он был похож на беларусского еврея, но жена у него была русская, крепкая телом продавщица «и душой и телом», как она шутила. Были у них две дочки: одна моя одногодка, другая на год моложе сестры и через годик они родили третью дочку. Сначала этот сосед построил однокомнатный флигелёк- мазанку с коридором-прихожей. Когда он строил этот дом, то все инструменты заимствовал у нас и каждый день советовался с моим отцом, как и что делать, так как сам в строительстве был не специалист, а нанимать  кого-то у него не было денег. Из наших инструментов назад к нам  ничего не вернулось, потому что сосед обращался с ним варварски и уничтожил.  Мы всё приобрели новое, а на другой год сосед уже по месту работы получил ссуду на строительство и начал строить настоящий дом. Он опять к нам обратился за инструментом, хотя у него были нанятые люди, но отец сказал ему, что мастера должны иметь свой инструмент. Построив дом, сосед вдруг заявил, что мы слишком близко к забору посадили деревья, всего один метр и наши деревья создают тень на его территорию, а он работает в земельном  отделе  райисполкома и может принести официальный документ с требованием о пересадке деревьев. Несмотря на то, что деревья уже показали первые плоды, мой отец взял топор и молча срубил наши три дерева, посаженные вдоль нашего забора и перестал здороваться с нашими соседями. С девчонками я общался, но они были пакостные, склочные, завистливые, а со старшей я пошёл в школу в один класс. На будущий год мы с нею расстались по школе, так как она осталась на второй год в первом классе. Отстроившись, соседи проживали в новом доме, а во флигеле у них была типа тёплой кухни и видимо там сосед гнал самогон, потому что к нему заходили с работы дяди с портфелями. Они нагнувшись заходили в эту кухню,  а уходили с красными рожами. Частенько у его в гостях стали появляться даже милицейские чины и с большими звёздами.
   Было мне лет восемь, наверное я учился во втором классе.Весной, только море вскрылось ото льда и пошло судоходство, во время шторма разбило лесосплавные плоты, которые в большом количестве буксировали через Волгодонской канал и Цимлянское море в южном направлении.Леса нужно было много для восстановления разрушенного народного хозяйства.А лесоповал не дремал и лес исправно поступал.Я бегая с пацанами по берегу моря видел, что волны выбрасывают на берег брёвна этих самых плотов, а местные жители отнеслись к этому неравнодушно.В одном месте к нашему пляжу подходила грунтовая дорога и эти брёвна жители стали таскать к себе во дворы, кто волоком, кто машинами, не отдавая отчёт в том, что в общем-то это "мародёрство".Я был равнодушен к этим брёвнам, но попалась мне на глаза одна сосновая лесина, тонкая, длинная, как корабельная мачта.А мы с отцом прошлой весной водрузили скворечник на какой-то корявой "дровиняке! Вот это будет красивая мачта под скворечник!- думал я.Естественно, мне в том возрасте было не под силу втащить на гору такую мачту. Да я поднять её мог только за тонкий конец. Отец с матерью, конечно же днём на работе, а дома бабушка на хозяйстве.Я прибежал запыхавшись, доложил ей обстановку и рассказал про эту мачту, которую могут унести другие люди. Бабушка меня очень любила и не могла отказать мне в помощи. Она взяла на плечо моток верёвки и мы пошли с нею к морю.Мачту нашу уже тащили к машине, чтобы погрузить. Мы с бабушкой объяснили, что пришли именно за нею и что нам это нужно для скворечника. Нам уступили эту мачту и бабушка потащила её волоком, захлестнув петлёй и перекинув через плечо верёвку. Я помогал изо всех сил за тонкий конец. Дома с отцом мы поставили эту мачту, водрузив на ней скворечник.И вовремя мы это сделали. Через день в скворечнике праздновали новоселье скворцы. Не долго я радовался. И зря я похвалился своим соседкам, что нашёл мачту сам на берегу моря.Через неделю по нашим дворам стала ходить комиссия и переписывать брёвна добытые людьми на берегу моря.В этой комиссии был и сосед Жапёнок.Комиссия даже не обратила внимания на мачту под скворечником и собиралась уходить из нашего двора, не обнаружив складированного леса. Но сосед, смеясь, указал на эту мачту и комиссия остановилась в нерешительности. Кто-то даже сказал неуверенно: "Да, ладно!Под скворечник же..." Но старший в этой комиссии сказал: "Как же! Как же! Это государственное имущество!" Нам не выписали штраф, как другим соседям, но мачту забрали, несмотря на мои слёзы. Как я возненавидел этих соседей!Как я жалел, что отдал своих кукол перед школой дочкам этого соседа. Я же их готовил для будущей сестрёнки!А сестрёнка что-то задержалась где-то...      
     Неладили они со всеми соседями, как дети, так и родители. Мой сосед по забору с другой стороны и одноклассник мой Петька, за какую-то гадость  решил им отомстить и ничего не придумал лучше, как в страшную жару, когда у нас в тени за сорок градусов, он пробрался через мой двор и бросил им в деревянный туалет, в яму две палки дрожжей, которые взял у них же в коридоре кухни. А фикалии очень хорошо бродят. Настолько, что некоторые производители домашнего пития, гонят из  дерьма самогон и сдабривая душистыми травками, выдают его за лечебный. ( У меня рассказ «Изнасиловал опору!» в сборнике «Стой!Высокое напряжение!») В результате этого Петькиного террористического акта  дерьмо из туалета пенясь полезло по двору к неописуемой радости здоровенных зелёных мух! Вонь была такая, что мы готовы были сбежать куда угодно! Если бы вы слышали, как моя бабушка ругалась в их адрес! Они были перепуганы и растеряны. Вызывали санэпидемстанцию, чем-то заливали, добавив ещё вони какой-то отравой, но ничего не помогало, пока это всё не отыграло естественным образом. Петька мне гораздо позже признался, что это он сотворил и я его ругал нецензурно, потому что мать моя с язвой желудка не могла кушать дома и когда приходила домой с работы, то её рвало. А ещё Птька признался, что он бросил Жапёнкам в молочный пятидесятилитровый бидон играющей браги кусок хозяйственного мыла. А поскольку Жапёнки по утрам похмелялись брагой, то у папы и мамы расстроились животы. А поскольку туалет в это время у них был в аварийном состоянии, то они ходили в туалет прямо под свои кусты во дворе и иногда сидели даже на пару – папа и мама, а дочки, как дурочки хохотали над ними. Я тоже хохотал, хотя вонь была невероятная и я не знал причину. Моя мать боялась что с ними что-то инфекционное приключилось, но успокаивало то, что девчонки не болели животами, как их родители. Пока шла от Жапёнков вонь и «гостей» в свою кухню они не приглашали. А жаль! Надо бы их тоже угостить брагой из того бидона!Может не пришли бы больше.
       Однажды сосед заболел и долго лежал в больнице и даже был при смерти, но у него отняли лёгкое и он остался жив. Когда соседа не было, то гостей в их кухне  не убавилось, но принимала хозяйка всё тех же и тэт-а-тэт. Когда муж вернулся из больницы, то у них были большие скандалы, а он после операции стал ещё более худым и злобным. Когда утонул мой отец и я уехал в Волгоград, то через годик мне мать сообщила письмом, что сосед отнял у нас одну четвёртую нашего двора в задней части нашего земельного участка вместе с посаженным там виноградом   хороших сортов шесть рядов, длиной по пять метров. Я был возмущён и страшно переживал. Я спрашивал, как это могло произойти и почему отдали участок с посаженным и выращенным виноградом. Мать объяснила, что сосед сделал всё неожиданно, привёз кучу милиции и Постановление райисполкома о том, что у нас теперь семья только три человека:мать, бабушка и годовалая сестрёнка, а  поскольку отец утонул,  я уехал учиться в другой город, а у него семья пять человек, то он претендует на наш земельный участок. И  бабушку милиционеры предупредили, что если она вырубит виноград, то пойдёт в тюрьму. Бабушка ещё не забыла, как мент разбил ей лицо наганом и увёз в принудиловку. Я несколько ночей не спал, вынашивая идеи мести. Запалить их дом?  Могут пострадать люди. Запалить их кухню с самогонным производством… это пожалуй идея! У меня был хороший знакомый, преподаватель в моём профтехучилище и я ему поделился своим горем, а так же планами возмездия. Он мудро поступил убедив меня, пожелать им добра и предоставить на суд Господа Бога. Для меня это даже тогда звучало  серьёзно, потому что я всегда признавал то, что над нами есть Воля Божья! Мой наставник был прав! Сосед вскоре умер, а его жена продолжала принимать «гостей» в кухне. Однажды на почве ревности один молодой мент застрелил своего начальника в этой кухне. Соседку после этого кто-то сильно избил, она поболела и тоже умерла. Старшая дочь вышла замуж куда-то в село, муж её сильно бил. Средняя куда-то уехала, младшая оставалась  дома и скандалила со старшими сёстрами, не выделяя им долю за наследство после умерших родителей. Так они все своей  злобой и подавились…

ДВА ЧЕМОДАНА РЫБЫ И ВЕЛОСИПЕД!рассказ.

(Памяти отца моего! Сегодня ему было бы 85 лет)
    Где-то в 1957-58-м году отец увидел, что у меня ноги на велосипеде «Орлёнок» уже мелькают выше руля. Он понял, что пора покупать взрослый велосипед, да и в хозяйстве он был нужен. Велосипеды стоили очень дорого,  потому что  хоть производили их не  мало, но  потребность была большая в стране поднимавшейся  после войны. Мой отец  по требованию матери недавно оставил работу в рыбколхозе, где он зарабатывал не плохо, но мы его видели очень редко и не трезвым. Теперь он работал на Прядильно-ткацкой фабрике, на маленькой зарплате, но в душе он был неисправимый рыбак и искал любой повод, чтобы отдаться рыбалке или охоте. Он убедил с моей помощью мать, (учительницу начальных классов), что пора мне покупать взрослый велосипед, иначе я испорчу себе фигуру. Мать, конечно же заговорила о деньгах, а отец сказал, что сумеет  осуществить  финансы без отрыва от работы.
    Поскольку раньше  отец работал в рыбколхозе, то у него были знакомые  «ачуры», как называли у нас работников рыбнадзора (Азово-Черноморское Управление Рыбоохраны) и отец знал,  где можно без особого труда поймать рыбку, то он договорился за «жидкую  валюту», что он в запретном месте отловит пару хороших сазанчиков. А в то время и тогда сазаны были  в Дону на нижнем бьефе( то есть от Цимлянской   ГЭС вниз в сторону Ростова на Дону) килограммов по двадцать и больше. Длиной такой сазан был в мой рост (десятилетнего пацана). Чешуя у него была крупнее, чем в 70-х годах были рублёвые монеты, губы, как у негра, усы , как у запорожского казака… В общем один сазан тянул на двадцать килограммов. Отец их почему-то называл ласково – «борьками» Дело было ранней весной. Отец  мне сказал, куда приехать на велосипеде с мешком. Показал мне,  где я должен оставить велосипед и спрятать по тёмному времени. Чтобы сверху с плотины не увидел кто-то это место. Я приехал, сделал  всё как  было сказано. Отец мне положил в мешок двух сазанов, каждый по двадцать килограммов весом, вытащил удочки из воды, пошёл со мной, поднял  меня с  велосипедом  «Орлёнок» на проезжую часть плотины, сказал, чтобы я  поторопился и вернулся назад, потому что у него в кустах уже лежит и третий  «борька». Путь мой был не ближним. А ещё с подъёмом на горку. Тогда на въезде в город не было поста ГАИ, но отец предупредил, чтобы я смотрел «в  оба». Весь мой путь составлял километра  четыре, но метров пятьсот я должен был идти в горку пешком, так как осилить педалями этот груз я не мог. И пешком в гору с двумя сазанами, весом не менее 50 килограммов на багажнике в гору было идти не легко. В общем,  я  за ночь съездил пять раз и на рассвете, когда я тащил пятую пару  «борек» на горку… были у меня сомнения, что я  эту «ходку» закончу, не упав. Я добрался до дома, уже на рассвете, засыпая за рулём велосипеда.  Я бросил мешок возле будки Шарика, нашего верного пса, который очень болезненно, с  эмоциями  переживал каждое моё отправление в путь без него. Когда я поехал первый раз, то Шарик очень просился, чтобы я его взял с собой, но я не мог. Когда я выезжал к отцу за первой партией добычи  за город по  проезжей части автотрассы, выложенной бетонными плитами руками «зэков», на спуске у меня  стала развиваться скорость без применения моих усилий и я перестал крутить педали. Вдруг за правую штанину брюк, меня на ходу кто-то рванул  и я с перепугу чуть было не выскочил под попутную автомашину. Глянув… я увидел моего Шарика. Он понял в какую сторону я поехал и вырвавшись из ошейника, догнал меня. Когда я остановился и слез с велосипеда, он чуть  не задыхаясь, обнимал меня за шею и лизал в лицо, радостный, что догнал меня. Вернувшись я привязал покрепче своего верного друга, потому что он был помехой на дороге и мог погибнуть под колёсами. Утром отец тоже вернулся на своём  велосипеде  с двумя сазанами-«борьками».
      Часть сазанов отец распластовал, сделав балык, потому что они были жирные,  как поросята, а часть продал соседям, конечно же подешёвке. На вырученные деньги он купил у рыбаков отборную  ценную  рыбу сенец и  повялил её.
      Когда рыба была готова, мы с отцом протёрли  сенца  рыбьим жиром, после чего у него чешуя стала почти прозрачная и было на свет видно позвоночник,  уложили рыбу в два чемодана и поехали на пароходе в Ростов –на-Дону, наш областной центр. В те времена говорили в народе: Ростов – папа! Одесса – мама! У меня ещё с  трёхлетнего возраста осталось в памяти впечатление: когда нас переселяли на баржах при затоплении нашей станицы, отец в это время уже съездил на будущее место нашего нового жительства в хутор Рябичи –Задонские и прикупил там для нас   подходящий  флигель, а потом вернулся к нам и сел на нашу  баржу в районе 14 или 15 шлюза. Кто-то  из взрослых пошутил:
  -Лёня! Да это не твой папа! Это ростовский жулик!
     Отец был в шляпе из рисовой соломы , давно не бритый и в тельняшке, но довольный, что с задачей справился. Вот такое тоже у меня осталось в памяти от переезда.
    На Центральном ростовском рынке на берегу Дона  рыбы было много и она была дешёвая. Однако наша рыба на общем фоне выделялась  товарным видом и у нас брали её хорошо. Отец  показывал нашу рыбу на солнце и она просто сияла на просвет. Один «умник»  взял из рук отца  штуку сенца, вроде желая рассмотреть получше и вышел на солнце из под навеса. Тут же его прикрыли какие-то дружки и он испарился с этой рыбиной в толпе. Отец аж побелел от бешенства. Я его таким не видел. У него даже глаза по-моему  стали белыми… Он мне сказал:
-Посмотри тут! Я щас!
-Пап! Да, ну их! У нас целый чемодан сенца! Пусть подавятся!
-Я не люблю, когда из меня дурака делают! Попросил бы я бы дал… - и  ушёл.
   Мне хотелось бросить всю рыбу к чёрту и бежать за отцом, потому что я понял, что их шайка, а отец  один. Отец вернулся быстро, облизывая  поцарапанные костяшки пальцев правой руки, потому что левая у него с войны была без локтя, болтаясь на сухожилиях  и поднималась только  с  помощью правой, но эта правая была бешеной силы.
    Я ничего не спрашивал, догадываясь, что он душу отвёл. Мы только занялись торговлей, как  пришёл мужик в белом фартуке продавца пива и он с укоризной обратился к отцу:
-Дорогой товарищ! Но ведь ты же мне два столика сломал! Челюсти меня не интересуют! Хотя  вам  тут оставаться  я бы не советовал.
    Отец   дал этому мужику половинку  балыка пластованного  сазана:
-Тут тебе при твоих способностях хватит не на одну сотню  бутербродов! Извини!
   Мужик довольный убежал в пивнушку, а мы с отцом, не продав половины уехали с центрального на другой рынок и сдали оставшуюся рыбу оптом.
    Дома мы купили хороший велосипед ХВЗ харьковского велосипедного завода. Отец продолжал ездить на работу на своём старом, а я целое лето «рассекался»  на новом велосипеде на зависть всем пацанам улицы. А нашу улицу до половины заасфальтировали, потому что там ездило большое начальство за вином на Цимлянский комбинат игристых вин. Однажды еду я по осени с горки от  винзавода, как мы его по-просту называли и еду, естественно , по асфальту «с ветерком». Вот скоро асфальт будет кончаться и я начинаю тормозить педалями, так как ручного тормоза у моего велосипеда не было. Вдруг я чувствую, что педали  со скрежетом  обходятся назад, чего ранее ещё не было. А асфальт кончается и дальше с хорошим уступом вниз начинается грунтовая дорога. Я продолжаю крутить назад пытаясь тормозить, приготовился к прыжку  « с трамплина», но справа выскакивает велосипедист, который собирался поворачивать в мою сторону в горку  с асфальтированной дороги, хорошенько разогнавшись, но увидев меня несущегося и пытающегося тормозить, он стал тоже тормозить, но…. Я ужаснулся! Он тормозил ногой о переднее колесо и я, уперевшись в руль руками,  его бью с бешеной скоростью в заднее колесо! Он улетает, вращаясь в воздухе с велосипедом в балку влево мимо меня, а я потеряв от удара траекторию лечу с велосипедом в правильном полёте, но не на   дорогу, как собирался, а передним колесом в открытый водопроводный люк… Удар! Несколько раз у меня в глазах мелькнуло солнце и я с маху шмякнулся правой ногой плашмя об землю. Мне долго не хотелось шевелиться. Может быть я и был некоторое время без сознания. Потом надо мной склонился тот мужик, который улетел в балку:
-Ты живой? – спросил он.
-Не знаю… - ответил я и попытался встать, но правую ногу не ощутил. Посмотрев я убедился, что она на месте. Пощупал и мне показалось что она целая, но не моя и ещё она дёргалась помимо моей воли. Во всём теле у меня была ноющая боль, но ран нигде не было. Мужик глядя на мою ногу спросил:
-Болит?
   Я подумав ответил:
-Не знаю…
-Это хуже! Дойдёшь домой?
-Не знаю.. . – ответил я.
   Мужик  подошёл к моему велосипеду, поднял его…. Он был похож… Я не мог сказать на кого  или что он был похож, но что- то он мне напоминал. Переднее колесо изображало не восьмёрку, а как минимум  « 88». Руль был выгнут вперёд, потому что я при ударе очень сильно в него упирался, а вот  рама была согнута в дугу и вилка переднего колеса  почти доставала  центр заднего колеса.
-Может его не стоит домой нести? – спросил мужик.
-Не знаю… - ответил я.
-Ты на ногу стать можешь ? – спросил мужик.
Я попробовал, но нога подгибалась.
-Не знаю! – ответил я.
-Ты опирайся на  велосипед одной рукой, а другой за  забор держись. Я не могу тебя проводить, потому что мой драндулет  тоже сам ехать не может, но ремонту подлежит. Только три спицы выбил, а мне повезло больше чем тебе.
     Два квартала по своей улице я шёл примерно часа полтора, приседая на лавочки у соседских калиток. Я уже доходил до своего двора и увидел навстречу мне из-за угла выехал на своём велосипеде отец. Увидев меня издали, он что –то заподозрил в моей странной походке и в манипуляциях с велосипедом, который я переставлял после каждого шага, а не катил как положено. Отец по мере приближения смотрел на велосипед и лицо его менялось в выражении с вопросительного на  обескураженное.  Остановившись в метре от меня он спросил:
-Ну и зачем ты его тащишь домой этого Конька – горбунка? Можно было там и оставить.
  Я посмотрел  на велосипед  и  понял кого он мне напоминал. Да! Конёк-горбунок!
-Заднее колесо почти целое… -  сказал я.
-А-а! Ну, да! В палку гвоздь забьёшь, воткнёшь в заднее колесо вместо втулки и будешь катать по улице! Это удовольствие стоит двух чемоданов рыбы! А с ногой что? – спросил отец, глядя на вибрирующую ногу.
-Не знаю! – ответил я.
-Да! А вот это  стоит дороже  двух чемоданов рыбы. Только за лечение! – сокрушённо покачал головой отец.
  ПОСТСКРИПТУМ: я в это лето, после пятого класса устроился в школу работать на школьной ферме по разведению кроликов и заработал за два месяца 140 рублей, чего на новый велосипед хватило! А после шестого и седьмого и восьмого  класса я уже работал в  Топографической Экспедиции рабочим с окладом, сначала 60 рублей в месяц, потом мне добавили до 70 рублей, а потом меня назначили старшим в бригаде, таких как я с окладом 80 рублей, но это было моё последнее лето…Подробнее расскажу отдельно: «Моя Экспедиция!».   
Л.КРУПАТИН, МОСКВА , 2011 год январь.

МОЯ ЭКСПЕДИЦИЯ!рассказ.

      Я не помню кто из моих одноклассников первый стал работать летом в экспедиции, но я был не первый, а работали мы потом трое. Однако меня быстро оценили, как самого ответственного и  потому, что у меня был велосипед. Потом ещё  проявились у меня природные качества ориентироваться на местности и так я отработал три лета в топографической экспедиции, которая  вела топографическую съёмку местности вокруг нашего городка Цимлянска. Я был сначала просто рабочим и получал 60 рублей в месяц. Потом мне добавили 10 рублей, а потом ещё десять и повысили в должности: я стал старшим рабочим. Задача наша была не простая: Инженер Дроздов(фамилия натуральная) выбирал точку по реперам (это геодезические вешки, стоящие на самых видных местах на местности, которые были давным- давно повязаны между собой другими ранее проведёнными зкспедициями. Он ставил на мощной  треноге деревянный стол, обтягивал его специальным ватманом, приклеивал его с обратной стороны, потом мочил водой и ватман высыхая делался упругим и ровным совершенно идеально. Это называлось «мензула». На эту мензулу инженер ставил «кипрегель»- очень точный инструмент, у которого основанием была жёсткая  металлическая линейка с мудрыми делениями, а на металлической ножке, прикреплён очень точный оптический прибор с подзорной трубой(если можно так безграмотно выразиться) и с очень многими мудрыми делениями   на этих оптических стёклах прибора. Я, или кто-то другой, идёт с топографической размеченной рейкой – сто шагов вперёд, сто шагов вправо, сто шагов вперёд, сто шагов влево и так далее. На каждом повороте я останавливаюсь с рейкой и стою пока инженер несколько раз не глянет в трубу кипрегеля, не скажет расчётчику цифры, которые расчётчик по специальным формулам обрабатывает и говорит инженеру результат, который инженер наносит на планшет и машет мне рукой, чтобы я шёл дальше по той же системе. Рядом стоял техник с теодолитом на треноге смотрел сквозь него на меня и репер вдали и тоже давал какие-то данные для расчётов. Инженер хвалил  ровные квадраты, которые получались на планшете в результате того, что я хорошо ориентировался на местности. А я от этих похвал расцветал внутри, потому что я старался не только и не столько для похвалы, а для  расчётчика, которым была девочка, моя одногодка Танюша Дроздова – дочка инженера. Она сидела на деревянном чемодане – футляре от кипрегеля, поджав по себя ноги и целыми днями производила расчёты. Танюша хоть и была мне одногодка, но была уже почти девушка, а я был костлявый пацан, да ещё и отстававший в росте от своих одноклассников. Я вытянулся за год потом уже в Волгограде, когда мои одноклассники учились в девятом классе, а я в Волгоградском ПТУ и по ночам разгружал вагоны. А вот тут, после шестого, седьмого и восьмого классов я был мелковат. Тут и Нинка, моя любовь, видимо по этой причине меня  игнорировала. А Таня меня признавала, но чувствовала во мне пацана. Например, подходим мы к крутому оврагу и в нерешительности останавливаемся, то я храбро с криком «ура» бросался вниз, а она обескураженно, не получив от «мужчины» помощь, бочком, а невысоких каблуках спускалась сама. Я это сейчас вспоминаю и оцениваю, а тогда я не способен был мыслить и ощущать теми категориями, которые были доступны ей. Да и воспитание было видимо разное. У неё мама была учёная и папа и жили они в центре нашего областного города Ростова-на-Дону. Таня мечтала стать учёным химиком, выращивала дома в Ростове кристаллы, показывала мне фотографии. А я в то время заразился степным горизонтом и уже мечтал стать геологом. Мечтал на пузе проползти все Уральские горы, так как меня покорили они ещё в Сказах Бажова, мечтал проползти весь Алтай и Камчатку и между делом всё остальное…  Тогда появилась в эфире песня про геологов, которая добавила мне романтики в этом направлении и я уже считал себя геологом, несмотря на то, что инженер грустно пошутил: «Были у отца три сына! Двое были умные, а третий в геологи подался!». Я от инженера Дроздова сумел узнать страшную «государственную тайну». Оказывается наши географические, физические, политические карты Советского Союза не соответствуют тому,  что фактически имеется на местности. И делалось это умышленно для введения в заблуждение врагов нашего государства, для того, чтобы они не могли нащупать своими ракетами наши секретные цели. Я обещал этот секрет не выдавать даже лучшим друзьям и слово держал вот уже лет пятьдесят.
     Однажды я работал, ходил с рейкой. Передо мной было большое «парующее» поле. То есть поле вспаханное, но не засеянное в этот сезон  для цели борьбы с сорняками. Есть такое очень жизнеспособное растение, известное многим, повитель, цветущая беленькими граммофончиками, у которой корни уходят очень глубоко в землю и как ты её ни спалывай, но она всё равно от корня вылезет наружу. И вот по этому «парующему» полю эта  повитель местами  зеленела пятнами от метра до двух. Я шёл с рейкой на ориентир и мельком отметил, что передо мной «латка» повители. Ну, нет обходить не буду! Ориентир нарушать нельзя! Иду я прямо, стараясь не запутаться в повители и уже почти прошёл её и вынимаю ногу из неё выходя на чистое вспаханное место…Но что Это?! Ожёг ноги в районе щиколотки! Я остановился, смотрю на ногу и вижу красное пятнышко на месте ожога. Пятнышко без прокуса, значит не змея… Я бросил взгляд на эту зелёную латку повители и увидел остатки нарушенной мною паутины…Степной  паук! В мае, июне его укус для маленького ребёнка может быть смертельным! Я-то не маленький и сейчас уже август… Но нога моя стала вдруг корчиться и судорожно сгибаться в колене, а вокруг красного пятнышка у меня пошли под кожей какие-то извилистые бугроватости. Я, приседая, стал кричать инженеру и махать рукой призывая ко мне. Всё бросив они побежали ко мне со всех ног. Подбежав, изучив красное пятнышко на ноге, инженер заставил меня снять с брюк ремень и затянуть ногу петлёй выше колена. Потом инженер и техник меня взяли подмышки и потащили к грейдеру, то есть грунтовой, улучшенной дороги. Я подпрыгивал на одной ноге, как кузнечик. Выйдя на дорогу, мы увидели летящий на большой скорости мотоцикл с коляской, подняли руку, но тот не притормаживая объехал нас и помчался дальше. Тут же вдали увидели пылящий грузовик и инженер сказал, что не уйдёт с дороги во чтобы  то ни стало. Это был старенький
«Урал-ЗиС» нашей родной школы №2. Меня схватили и повезли в больницу. Танюша поехала со мной, а инженер с техником пошли собирать инструменты.
В больнице почему-то растерялись и не знали что со мной делать. Мне сделали надрез на месте укуса и хотели поставить банку для отсоса крови, но банка на место щиколотки не хотела становиться, да и времени с момента укуса прошло уже много. Если бы мне было положено от укуса умереть, то я бы уже умер. У меня была температура и меня знобило. Мне сделали какой-то укол, полчаса заставили меня полежать, а потом отвезли  на скорой помощи домой, но я сказал, чтобы остановили машину за углом, иначе бабушка с ума сойдёт, а может быть и мать дома. А вот с матерью оказалось хуже. Она несмотря на лето, была в школе на работе, а ей шофёр сказал, что отвёз меня в больницу с укусом какой-то твари. Мать побежала в больницу, а меня уже увезли домой. Мать прибежала домой, когда я уже с Танюшей скакал вдоль забора к своей калитке. В семь часов утра у моей калитки собралась наша топографическая «Экспедиция» в полном составе и ждали, смогу ли я выйти и поехать на велосипеде, а ещё и ходить целый день по степям балкам и оврагам. Кстати каждый овраг для нас был великим испытанием. На каждом его изгибе я должен был показать рейкой: «бровка – дно – бровка»! Я не мог подвести своих топографов и поехал на велосипеде с инструментарием на рабочее место в степь - матушку.
    Степь-матушка однажды показала нам свой характер. Я увидел приближение смерча первым, потому что Таня проводила весь  рабочий день уткнувшись в расчёты, инженер и техник обозревали окрестности сквозь приборы, а вот я… Я заорал:
-Смерчь идёт!!!- и указал направление.
  Все, бросив работу, устремили взгляд туда, куда я указал. А смерчь шёл медленно, грациозно шевеля талией, то наклоняя свою «голову» где-то высоко в небесах, то задиристо запрокидывая. Мы смотрели на него, как заворожённые, но вдруг  поняли, что он приближается к нам и нас охватил ужас. Инженер кинулся откручивать для чего-то мензулу с треноги и заорал технику, чтобы он тпрятал приборы в футляры. Потом он глянул на Таню, на меня и безнадёжно глянув в сторону далёкого от нас оврага, не спросил, а сказал утвердительно:
-До оврага не добежите, да? А хотя он не спасёт, если будет эпицентр. Ляжете и согнётесь в комок, в обнимку! Я тоже к вам и ты!- махнул он технику, - Чтобы у нас масса была!
     Смерч шёл кажется мимо нас, но я вспомнил и ужаснулся! Ведь там, где он проходит, расположены наши  бахчевые участки. Я сказал сокрушённо:
-Ну, всё! Пропали наши арбузы, дыни! Там же наши бахчи! Эх, бабушка переживать будет!
      -Там ваши бахчи? – спросил инженер с улыбкой, - Что же ты молчал! Мы бы их снесли до смерча!- все посмеялись, но тут же улыбки с лиц у нас сползли, потому что смерчь потоптавшись на месте, при чём после бахчей видно было в нём мелькание крупных предметов, пошёл опять в нашу сторону, будто обидевшись на наши улыбки.
-Падайте на мензулу! – положив её на  полынный покров приказал инженер. Мы с Таней быстро легли на неё, крепко обнявшись.Техник, тридцатилетний холостой оболтус, прилип к Тане и обнял только её, по-хамски обхватив её руками. Мне хотелось вскочить и врезаться клином между ними, но инженер облегчённо сказал:
-Кажется отбой! Господи! Кажется мимо! Спасибо!
  Мы подняли головы, а Таня довльно резко и брезгливо убрала с себя руки техника.
-Да!- сокрушённо сказал инженер, - Наверно от ваших бахчей мало что осталось! Может сбегаешь на разведку?- спросил он у меня, - Полчаса тебе хватит? Ну, прихватишь чего нибудь к нашему столу, если можно.
-А можно и я?- спросила Таня.
-Ну. И я тогда! Чего я-то буду сидеть?- сказал техник.
-Без вас обойдёмся! – к большому моему удовольствию сказала Таня.
-Хорошо!- сказал иженер, почувствовав отношение дочери к этому ловеласу, -Идите вдвоём, а мы вздремнём!
   Подходя к  бахчам, я не мог сориентироваться, где наш участок, потому что явно не хватало каких-то ориентиров. А-а! Сторожки почему-то нет! Там где у кого-то были посажены подсолнухи, стояли покрученные будылья, то есть стебли от подсолнухов. Ага! Вот ориентир – дорога, а вдоль неё колышки, а на колышках надписи фамилий владельцев! А вон кто-то ходит, что-то собирает на земле, кажется это сторож. Я бросив Таню, подбежал к нему, поздоровался, он не ответил, а только что-то бормотал и бормотал сам себе. Оглядывался на уходящий за горизонт смерчь и опять что-то бормотал смешанное осмысленное с бессмысленным. Я спросил его:
-А где сторожка?
-Вон! У него спроси!- сказал дед-сторож, указывая на смерч, - Даже чайник украл! Даже чайник!
   Я осмотрелся и по кольям, торчащим из земли определил где стояла сторожка, построенная из камышовых мат. Там где прошёл смерчь, на участках лежали только крупные арбузы, дыни, тыквы, те что смерчь не смог унести с собой, а плети от всего перечисленного ушли гулять в небо! Хозяевам осталось приехать и собрать отборный урожай! От сторожки  сориетировавшись я увидел участок похожий на наш, потому что бабушка по периметру обсаживала или обсеивала участок просяными вениками. Я бегом побежал туда, махнув рукой Тане.
   Подбегая к участку, я не верил своим глазам, всё было на месте в самом красивом виде!
-Ура!- заорал я. Подошла Таня и я показал ей наш участок, аккуратно окружённый вениками. Он и правда был красив!Дынки поспели, некоторые треснули на корню, показывая белое ароматное «мясо», арбузы, как накатанные сюда нарошно, блестели боками, покрытыми синевой.
-И это всё ваше? – удивлённо смотрела Таня на всё это чудо.
-Конечно!И всё осталось целым! Рядом прошёл метров двадцать стороной!
   Я разломил руками треснувшую дыню и протянул Тане половинку и мой перочинный ножик. Она стояла нюхала кусок дыни закрыв от удовольствия глаза.
-Ты не представляешь! Какой ты богач! Ты имеешь кусок чистой натуральной природы!- сказала она.
Мы притащили два арбуза и две дыни «к столу», как было сказано, а Таня взахлёб рассказывала свои впечатления от увиденного разгрома после смерча и от моей уцелевшей бахчи!   
(Сборник "Моим родным и маленькой Родине!")

СТЕПЬ - ОНА ВСЕГДА МОНУМЕНТАЛЬНА!

Знаете Вы что такое степь?
Степь она всегда монументальна!
Солнечна! Просторна! Бесконечна!
Весела! Лиха! Порой печальна…

Ветер, захватив орган небесный,
Трогая басы его печально,
Сединой ковыльною играет!
И печаль в степи монументальна!

Вдруг среди покоя, тишины
Смерч степной возникнет моментально
И пойдёт великий до небес
Тазом шевеля монументально!

Бури как в степи монументальны!
Воинственны в любое время года!
Сшибая с ног коня и седока
Монументально буйствует природа!

Выходишь утром- видишь "монумент"!:
Сугроб улёгся прямо у порога!
И в "монументах" чуть пониже крыши
Вчера ещё проезжая дорога!

Но дрогнет степь от топота копыт
И пролетит коней лавина шквально,
Всё сметая на своём пути
Лихо, грозно и монументально!

От монументального Ярила
До монументальной вышины!
От монументального простора
До монументальной тишины!

Золотятся нивы к горизонту!
Как же тут без лирики и музы?!
Дыни ароматные поспели
И монументальные арбузы!


Аромат лазоревых тюльпанов,
Чабреца, полыни, зверобоя…
Это степь раздольная, родная!
Степь монументального  настоя!
      
     Это было лето после восьмого класса. На этом закончилась моя «Экспедиция» и умер во мне геолог. А песня про геологов до сих пор за душу меня дёргает и день геолога я отмечаю. В этом году утонул мой отец и я уехал в Волгоград неожиданно для себя и для многих. С Танюшей мы не переписывались, потому что у меня в душе была Нинка.  Таня Дроздова наверное стала учёным-химиком в городе Ростове-на-Дону, а может быть и в Столице, а может быть и за кордоном где-то, как многие наши российские умы…
         

ПРОЩАЙ ЦИМЛЯНСК!

Море, баркас и я! -памяти отца посвящается
Леонид Крупатин
МОРЕ, БАРКАС И Я…
Цимлянское рукотворное море поглотило  собой многие станицы
И нашу станицу Нижне-Курмоярскую,  и могилы наших предков. И нашу драгоценную донскую пойму, потому что  Дон перегородили         
Плотиной Цимлянской ГЭС.В этом море утонул мой отец Василий  в 1962 г.- потомственный рыбак, инвалид Великой Отечественной   войны  и   с тех пор начался мой трудовой стаж…с 15-ти лет.

               
Смоляной мой баркас,
Продержись ещё час,
Лишь добраться до берега мне
И с размаху влететь мне килём на песок
На шипучей гривастой волне!

В море я и баркас!
Мой баркас меня спас!
Злобно  волны голодные  ходят
И сверкая на нас глубиной своих глаз,
Угрожая залить, колобродят!

Смоляной мой баркас,
Победим мы сейчас-
Шторм жестокий мы не испугались!
Ветров зверский порыв, шквалы волн победив,
Мы до плёса родного добрались!


Направляю баркас
На прибой в самый раз
Правлю прямо в родимый  мой плёс
Чтобы буйный прибой на горбах своих волн
Прямо к дому родному принёс!

Смоляной  мой баркас,
Продержись ещё час,
Лишь добраться до берега мне
И с размаху влететь мне килём на песок
На шипучей гривастой волне!

ПОСТСКРИПТУМ:

Смоляной мой баркас!
Ты отца мне не спас…
Ты порожним однажды вернулся!
Ты позволил волнам пошутить над тобой
И без шкипера в берег уткнулся…

Но, вздохнув старики
Сняв с голов козырьки
Мне гутарят-баркас не вини ты!
Ведь  в такие шторма, он погиб не «дарма»
На Цимле ведь шторма знамениты!

Вытри слёзы с лица,
Не горюй за отца –
Он вернулся в родную станицу!
Для него специально старуха с косой
Запрягала свою колесницу!


Там в станице на дне
Наш казак на коне
Сохранит наших предков  погосты!
В его память  мы выпьем донского вина,
Но не будем гутарить мы тосты!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.

ГОРОД ДЕТСТВА!
Город детства! рис. автора
Леонид Крупатин
(Сборник "Моим родным и маленькой Родине!")

У всех у нас в душе есть город,
Чем больше мы, тем меньше Он!
Но помним с детства его крыши
И колокольный Пасхи звон!

Своё гнездо, где мы "воскресли"
Навечно будет нам святым!
И душу будет нам лечить
Воспоминаний детства дым!

ПОСТСКРИПТУМ:
Цимлянск в душе- мой город детства...
О Боже! Как же он усох!
И не сдержать мне сожаленья
Тяжёлый судорожный вздох...

С хорошим связано там мало,
Но всё равно-Он мой навек!
В гнездо родное плюнет кто-
Тот недостойный человек!

Лишь море так же всё бушует,
Крушит Цимлянска берега!
Крушат их мощные валы-
Им колыбель не дорога...

Увы! Они не понимают-
Без берегов и их не будет!
Лишь превратятся в облака-
Земля родная их забудет!

Кипит, бушует море детства,
Как всплеск Цимлянского вина!
И за Него и в Честь Его
На берегу я пью до дна!

Леонид Крупатин, Москва,2008 г

МОИМ ОДНОКЛАШКАМ В ГОД НАШЕГО 60-летия!
Сорокалетию выпуска Цимлянской СШ-2-фото автора
Леонид Крупатин
СОРОКАЛЕТИЮ ВЫПУСКА ЦИМЛЯНСКОЙ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ № 2
П О С В Я Щ А Е Т С Я !!!(автор на фото слева крайний)
Дорогие мои "одноклашки",
Я люблю Вас той детской любовью!
А фундамент её - это годы,
Как цементом скреплённые кровью!

Вы,как память, как совесть, как боль
Моего усечённого детства!
И от той ностальгической боли
Я не знаю лечебного средства!

Я остался, а Вы полетели...
Я как тот - "с перебитым крылом"...
А потом зализал свои раны
И по жизни пошёл напролом!

Только где бы меня ни носило
Непростою моею судьбой,
Постоянно духовные нити
Вяжут нас, одноклассник, с тобой!

Пена шторма Цимлянского моря,
Как шампанского пена шипит!
Детства память в душе "одноклашек"
Как штормящее море кипит!

Я люблю Вас, мои "одноклашки"!
Дай Вам Бог ещё столько же жить!
И здоровыми быть и в достатке
И достойнейших нежно любить!
Л.КРУПАТИН МОСКВА-ВОЛГОГРАД-ЦИМЛЯНСК
ИЮЛЬ 2005 г.

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2015/09/17/1405
СБОРНИК "МОИМ РОДНЫМ И МАЛЕНЬКОЙ РОДИНЕ!"

НА КРЫЛЬЯХ БЕЛЫХ ЧАЕК !!!

По-хозяйски мчат степные ветры
Над Цимлянским морем и над ГЭС,
Шевелят гривастые валы
И шумит листвой придонский лес!

Может быть на крыльях белых чаек,
Может быть в пушистых облаках,
Здесь летают души моих предков,
В прошлое ушедшие в веках!..

Кто-то из них, это знаю точно,
Ангелы-хранители мои!
Думаю, что им благодаря,
К нам дошли Хайяма рубаи!

Предки мои были из восточных,
Племя пополнявших, казаков!
И мой предок с  именем Крупатка
Был в донском казачестве таков!

Там, ведь, слабых сроду не терпели -
На казачке боевой женили –
Казачата — буйные орлята,
Боевые тоже у них были!

Кровь его, восточного замеса,
Удали казачьей добавляла!
Хоть в казачьей кровушке, восточной,
Испокон веков текло не мало!

В бой, когда Крупатины скакали:
Пики к бою! Шашки наголо!
Под ногой коней земля дрожала!
У врагов — под копчиком пекло!..

Эта же во внуках моих нынче,
Удаль сохранилась, смелость, стать!
Казаком родиться — лишь полдела!
Казаком по жизни надо стать!

Пусть же распознают казачата
Горькую казачью нашу долю!
Пусть хранят казачью нашу Честь!
И вернут казачью нашу Волю!

По-хозяйски мчат степные ветры
Над Цимлянским морем и над ГЭС,
Шевелят гривастые валы
И шумит листвой придонский лес!

Может быть на крыльях белых чаек,
Может быть в пушистых облаках,
Здесь летают души моих предков,
В прошлое ушедшие в  веках!

Л. КРУПАТИН, МОСКВА, сентябрь 2015 г.

     Л.КРУПАТИН,МОСКВА,ВОЛГОГРАД,ЦИМЛЯНСК, ХУТОР РЯБИЧИ-ЗАДОНСКИЕ, СТАНИЦА НИЖНЕ-КУРМОЯРСКАЯ.
                1947-2011 год.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.



Всю жизнь бегу за стрелочкой часов я!
Другая стрелка сзади меня колет!
Никто меня за стрелочкой не гонит
И убегать от стрелки не неволит.

А я кружусь на этой карусели…
Кружусь я совершенно добровольно!
Но время безвозвратно истекает
И сознавать, признаюсь, это больно!

Не знаю я, не ведаю - ей –богу!
Когда сойду я с этой карусели,
Но вижу друг за другом с неё сходят,
Которые со мною вместе сели…

Хоть что-то я оставил для потомков?
Вращения добавил карусели?
Жил – пот не успевая утирать!
Напрасно это было? Неужели?

Не знаю я! Потомки пусть оценят.
Когда они достигнув своей цели,
Сойти однажды тоже соберутся
С такой же вот жестокой карусели!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009

Леонид Крупатин   23.09.2011 20:29   Заявить о нарушении правил / Удалить
Сойти однажды тоже соберутся
С такой же вот жестокой карусели!

Леонид, очень трогательно! Мы, старшее поколение, что смогли - то сделали, им дальше жить и творить!

Раиса Андрющенко   24.09.2011 11:54   Заявить о нарушении правил / Удалить
 Рецензия на «Неравнодушье как диагноз! роман ч. 1» (Леонид Крупатин)

Прочла я Ваш рассказ автобиографический с большим интересом, обнаружив в нем Человека весьма значимого,эрудированного,талантливого , с широкой душой и добрым сердцем(это если вкратце описать)
Вы , если я не ошибаюсь 1947 года рождения, в этом году родился мой отец.

Ваша жена ошибалась, когда писала, что никто не будет это читать, попав на вашу страничку и на этот рассказ , думаю не прочитать невозможно, скорее сложность заключается в том, выпадет ли случай это найти и прочесть.

Ничто в этом мире не случайно, и я рада , что смогла в этом поэтическом "океане" найти такого интересного и талантливого человека , как Вы..)))

Спасибо Вам за Ваше интересное творчество!!! Буду его открывать для себя понемногу..)))

С уважением , Сильвия-Софи..))

Сильвия-Софи   01.09.2013 19:40   •   Заявить о нарушении правил / Удалить
Добавить замечания
Спасибо, дорогая Сильвия-Софи!Однако меня перехвалить невозможно, потому что я по-русски самокритичен и знаю массу своих недостатков в творчестве и лично в себе... Я страшно много не дочитал из-за моей карусельной работы адвоката из художественной и научно-популярной литературы. У меня не было возможности учиться писать стихи и прозу (лишь в натуре при чтении), но теперь учиться поздно. Надо успеть выписаться (выплеснуться), потому что жизнь не даёт послабления и бытовуха забивает и отнимает время, а бросить без помощи детей и внуков я не имею права,хотя сам 30 лет не был в отпуске и в постоянном напряге!И запланированного я не написал пока и одну треть, а где конец моего пути, только Господь знает. Извини, Золотко, за откровенность. Пока! Л.К.Но "Комсомольский прожектор!" прошу посмотреть.

Леонид Крупатин   01.09.2013 20:50   Заявить о нарушении правил / Удалить

ХУТОР РЯБИЧИ – ЗАДОНСКИЕ!
  Мама моя мне говорит, что мы жили в этом хуторе всего полтора года. Но почему у меня столько о нём впечатлений? В основном хороших!
  Нас, переселенцев, в хуторе уважали, называли станичниками  или «курмоярскими», потому что мы были из богатой уважаемой станицы Нижне-Курмоярской. Было нас чуть ли не треть этого хутора. Наверное Сельсоветом был разобран, погружен и перевезён на барже дом моего земляка, станичника писателя Серафимовича, имя которого носит Волгоградский  Пединститут. Его поставили в хуторе Рябичи-Задонские в центре, недалеко от сельского майдана и открыли в нём Избу-читальню, то есть библиотеку, в которой я был наверное первым читателем, потому что бабушка Надя, окончившая три класса Церковно-приходской школы, уже в четыре годика научила меня читать, а мама моя учила других ребятишек.
  Вокруг нашего хутора и в самом хуторе с войны, которая кончилась семь лет назад, ещё стояли разбитые немецкие танки. Наших танков разбитых почему-то я не помню. Наши,  если и были подбитые, то их скорее всего отремонтировали и опять отправили в бой. Один подбитый немецкий  танк стоял прямо за  Избой-читальней и, естественно, он был центром внимания всех пацанов. Меня тоже не притесняли и даже однажды пожертвовали мне очень большую по моим силам шестерёнку снятую где-то внутри. Я хотел, что бы отец мне приделал к ней палку и я бы катал эту шестерёнку по дороге. Я тащил эту шестерёнку домой, весь перемазанный танковой смазкой.  но мои физические возможности не соответствовали желаниям. Я уронил шестерёнку на большой палец ноги и  до крови разбил его. Естественно, заревел я от боли и досады и хромая пошёл  домой, не оставляя шестерёнку, как драгоценность. Возле нашего двора часто происходили «посиделки» соседей на «каршучке», так называли толстое  старое  бревно лежащее под забором, вместо лавочки. Почему так уважали наш двор, я после расскажу. На мой рёв обратили внимание соседи, сидевшие на «каршучке» под забором и дед Лаврентьевич сказал:
-Лёнькя ревёть, значить  Лёнькя не казак! Лёнькя хохол!
   Слёзы у меня немедленно высохли и я сказал:
-Я казак!- и пошёл в калитку хромая. Однако навстречу  мне вышла бабушка Надя, которой никогда не было времени участвовать в посиделках и с допустимыми ругательствами она отняла у меня шестерёнку, которую презрительно назвала «арипей», то есть «репей» и выкинула на дорогу мой «военный трофей». Она  часто говорила на меня: «Что чёрт не выдумает, то он выдумает!» - и теперь она сказала так же.  Вот тут я не выдержал и опять дал рёву,  под смех и осуждения бабушкиного поступка соседями. Бабушка усовестилась доводов соседей в мою пользу и подняв шестерёнку, вернула её мне, а я грязными испачканными нигролом руками прижал её к голой груди, как драгоценность и успокоившись пошёл во двор.      
   Соседи  вот почему собирались у нашего двора! Дело в том, что мои родители купили в магазине радиолу, хотя электричества в хуторе ещё не было и мы жили при керосиновой лампе. Наша радиола работала на электрических батареях(сухих элементах). Радиола на столе занимала место примерно 40 х 60 и высотой примерно 60 сантиметров. А батареи под столом занимали места гораздо больше, чем радиола. Для того, чтобы включить радиолу, по инструкции надо было возле дома вкопать столб с прибитым на него металлическим оголённым проводом, торчащим над вершиной столба сантиметров на 30, а внизу этот провод присоединялся к ржавому старому ведру, вкопанному в  землю на большую глубину и земля должна быть политой рассолом. Отец попросил меня на это ведро пописить и я с этой задачей   добросовестно и серьёзно справился. Это была защита от молнии, как мне сказали: «Громоотвод!». От радиолы к этому заземлённому проводу тоже шёл провод заземления, а на стене стоял рубильник, который я обязан был во время грозы отключать.  Называлась радиола «Родина»,  ловила  станции на трёх диапазонах и можно было крутить пластинки. Соседи иногда просили меня включить последние известия и мы в то время часто слышали голос Левитана. Иногда просили поставить пластинки с песнями в исполнении Лидии Руслановой, тёзки моего -Утёсова. Они так и говорили:
-Что-то Лёня мы тёзку твоего давно не слухали! Пойди! Спроси у бабки Нади разрешение да поставь нам пластинку! – а сами садились у нас на ступеньках при входе в дом и затаив дыхание слушали. Была ещё у соседей «развлекуха» такая: Они просили меня рассказать по памяти юморески с пластинок, которые я легко запоминал. Особенно им нравилась юмореска «Гипнотизёр!», уж не помню в чьём исполнении, но я её помню всю и до сих пор. Я её привожу полностью в рассказе «Как я был народным артистом!» во второй части романа и повторяться не буду.
    Поскольку я умел читать, а у нас в хуторе был клуб, в котором иногда показывали кино от тарахтящего электрического генератора,  сводившего меня с ума. Но первый мой двигатель с которым я познакомился вблизи – был одноцилиндровый, работающий на мазуте, приводящий в движение всю внутренность нашей хуторской мельницы. Этот двигатель ежедневно и круглосуточно по всему селу нарушал тишину не  очень резким звуком: Пах! Пах! – примерно в секунду раз. Потом я много двигателей освоил, в том числе три реактивных…А тогда я  постоянно  кружился вокруг другого тарахтящего бензинового двигателя, от которого получалось волшебное кино.
       Первое в своей жизни кино я увидел именно там и называлось оно «Тарзан». После кино не только я малец, но и взрослые люди выходили на улицу и с удивлением смотрели на обратную сторону глинобитной мазаной стенки, на которой только что происходили невероятные чудеса. Даже старики качали головами и причмокивали от удивления языком. Так вот однажды участники посиделок увидели, что на стене нашего клуба меняют афишу и говорят мне:
-Ленуша! Ты же у нас грамотей! А, ну-ка, сбегай посмотри, какое кино нам сегодня привезли!
    Я побежал, прочитал и возвращаясь наверное подзабыл частично название. А название было: «Девушки! Девушки!» Я прибежал, у меня спрашивают, как называется фильм, а я призадумавшись вдруг выпалил:
-Девушки – раздевушки!
  Хохотали  казаки и казачки до упада и весь хутор потом узнал, что «Лёнькя-грамотей» прочитал вот так! И спустя много лет, когда я приезжал в гости и встречал своих земляков, они удивлённо говорили:
-Так это «Девушки-раздевушки» так вымахал?
  Война однако иногда напоминала о себе. То пацаны, найдя какую-нибудь ржавую болванку, пытаются её вскрыть и подрываются, то скотина на мине взорвётся, а однажды почему-то  приехали к нам в хутор сапёры, всем приказали заклеить бумагой оконные стёкла, самим залезть в погреба, у кого они есть, а у кого нет ложиться в хатах на пол и не подниматься, пока не разрешит майданный колокол(точнее кусок рельса или швеллера). Мы успели до того как исполнить команду увидеть, что по майдану с какими-то «граблями» в руках и в наушниках ходили солдаты, потом много раз прогремели взрывы, а спустя некоторое время мы услышали майданный колокол и выползли на улицу. Майдан был будто перепахан. Кто-то видимо планировал привести мины в действие, когда на нём будет много народа. Какие боевые действия проходили в районе этого хутора я к сожалению не знаю, но предполагаю, что здесь на серьёзную  оборону напоролись танки Манштейна, которые шли к Сталинграду в 1943-м году и нашли  на подступах к нему свой настоящий конец.
      Однажды произошёл страшный случай! Вечером выходили из кино, а рядом стояла страшная кособокая мазанка( маленькая хатёнка из плетня, с двух сторон обмазанная глиной и крытая очень старым, как бы не довоенным камышом,  где жила  неходячая, а ползающая старуха  и сын отвоевавший в штрафбате и страшный алкоголик. Выходя  из «сарай-клуба» народ услышал крики о помощи этой старухи, а потом увидели, что этот алкаш-сынок поджигает камышовую кровлю своей хатёнки, находясь в совершенно обезумевшем от белой горячки состоянии. Было страшно сухое лето, даже в колодцах пропадала вода. Мужики вовремя бросились, сбили пламя, а потом у моего деда во дворе взяли из колодца воду и залили тлеющую крышу. Если бы хатёнка загорелась, то досталось бы не только клубу, но и большей части хутора. Затушив хатку, мужики взяли алкаша, затащили за хатку от глаз людских и очень скоро вышли, не поднимая ни на кого головы, разошлись по домам. Утром его  несколько человек соседей похоронили и помянули, не сетуя на нагрузку, так как , они бы сгорели первыми и поэтому не хотели жить с таким уродом рядом,  рискуя своей  крышей над головой… Я изложил это детское впечатление в стихотворении «О, Господи! Дай разума безумным!»
   
    Было ещё убийство, потрясшее весь хутор и конечно же меня, так как это было недалеко от нашего флигеля. Я без ведома бабушки был там среди первых ротозеев.
     Во дворе добротного дома, в луже крови  лежал  молодой мёртвый мужчина, рукой закрывавший страшную рану на груди. Кроме наших хуторян возле него стояли два чужих очень серьёзных мужика и местный  милиционер. Один мужик сказал:
-Вот до чего любовь доводит!
  А другой ухмыльнувшись ответил:
-Да не любовь, а водка! А то бы  он полез трезвый  к мужу объясняться в любви к его жене. Я б тоже лупанул из двух стволов! И не подумал бы, что сидеть придётся!
   Этот мужик при этом тронул небрежно  мёртвую руку, закрывавшую рану и при этом рука задрожала вправо влево,  как на пружине и я понял, насколько она уже задеревеневшая, застывшая… Это было жутко! И я побежал рассказывать бабушке! А главное сообщить то,  что этот погибший мужик не «курмоярский», то есть не наш земляк-станишник, не переселенец из станицы Нижнекурмоярской, а остальные люди бабушку мало волновали.

   Однажды со старшими пацанами  я подошёл близко к очень меня интересовавшей   мельнице, которая издавала  мягкий но ритмичный звук по всему хутору: Пах! Пах!Пах!- примерно один в секунду. Так работал одноцилиндровый двигатель на мазуте. Мы до того осмелели, что зашли прямо во двор, хотя я сам прочитал вывеску:  «Посторонним вход воспрещён!»
    Какой-то мужик с белым от муки лицом и выглядевший жутковато, на нас закричал и старшие пацаны врассыпную бросились бежать, но не я. Мужик с белым лицом подошёл ко мне и сказал:
-Посторонним быть здесь запрещено! Ты что не понял?
Я спокойно ответил:
-Я не посторонний! Я «курмоярский»!
Мужик захохотал и спросил:
-А как фамилия-то твоя, курмоярский?
-Крупатин Лёня!
-А-а! Так это «девушки-раздевушки»! Ну, тогда пошли покажу тебе мельницу и расскажу, почему нельзя тут быть посторонним! А посторонний это не тот, кто в стороне стоит, а тот, кто здесь не работает! Понял?
-Понял! – ответил я, краем глаза замечая завистливые взгляды старших пацанов  из-за ворот мельницы.
Там внутри таких страшных мужиков с белыми лицами и чёрными глазами было несколько человек. Они обнимали и нянчили здоровенные мешки с мукой, зачем-то перетаскивали их с места на место, а некоторые ставили к стенке у выхода. По всей  очень высокой внутренности помещения бегали широкие прорезиновые ремни, тоже белые от муки. Справа и слева от меня двигались большие сита, просеивавшие муку.  Пыль от муки тоже стояла в воздухе и было там очень шумно. Мужик держал меня  крепко за руку и нагибаясь кричал мне:
- Здесь у нас никто не курит, потому что эта пыль может взорваться,  как бомба и не только от курева, а от любой искорки! Поэтому тут опасно! Понял?
-Да-а! – кричал я звонко, дядьки с белыми лицами, судя по мимике улыбались, видя мои сияющие глаза. Мужик провёл меня туда, где засыпается в жернова настоящее зерно, а потом показал пальцем его путь по всем ярусам помола. А потом… Мы пришли в самое сердце мельницы, где работал неутомимый:Пах!Пах!, совершенно недоступный к мучной пыли. Он был не в муке, а в масле.. Этот цилиндр мне показался громадным! Из  промасленного цилиндра после очередного:пах! Выскакивал вверх блестящий  шток и тут же падал назад, чтобы поскочить от нового:Пах! А вот то, что было присоединено к нему, мне напомнило бабушкину прялку с ножным приводом, или как у нас называли самопряха. Я всё понял с первого раза без объяснения. Я прокричал дядке, указывая на эксцентрик, вращающий колесо:
-Самопряха!!!
  Дядька хохотал, как сумашедший! На другой день вес хутор знал, что я мельничный двигатель обозвал «самопряхой». Когда мне пришлось в возрасте шести лет увидеть первый раз паровоз, то я сразу понял, что и там не обошлось без бабушкиной «самопряхи». Пришлось видеть двигатель парохода на колёсном лопастном ходу – и там «самопряха». Потом видел двигатель на пароходе уже дизельный многоцилиндровый, но присмотревшись я понял, что в и нём всё  просто: сколько цилиндров, столько и «самопрях» спрятано!
  Когда этот дядька  меня выводил на улицу, то подвёл к зеркалу, засыпанному мучной пылью, смахнул с него слой муки и подняв меня к зеркалу, спросил:
-Видишь, какой ты стал? Теперь тебя бабка Надя не узнает! Пойдём отряхну тебя!
-Не-е-е-т!- заорал я как сумасшедший.
   Мужик захохотал:
-Ты теперь похоже неделю умываться не будешь?
-Ага-а! – орал я счастливый.
-Ну беги домой, пока мука не осыпалась! Бабка с тебя на блины наскребёт!
  Я вышел за ворота к завистливым взглядам пацанов, сознавая, что я похож на привидение и в самом деле опасаясь, что с меня всё осыплется пока я дойду до дома.
     Я проходил мимо двора моего деда Васи, который меня недавно прогнал и сказал, чтобы я больше к нему не приходил. Как мне хотелось, чтобы он выглянул за калитку и увидел меня… и простил за то, что я натворил! Я бы сам всё исправил! Я же видел, как он точит лезвие своего рубанка!
    Дело в том, что однажды я был у него в гостях и попросил разрешение построгать его рубанком. Он посмотрел, как я строгаю и сказал смеясь:
-Во! Ты смотри-ка! Как настоящий плотник! Ну давай! Построгай пока! А я скоро приду!
  Я стал строгать, но дед наверно  давно не  подбивал клин-зажим лезвия и оно ушло. Я на глаз выставил лезвие, заклинил его, но оно вылезло с избытком вместе с клином. Я опять расклинил его и опять выставил, но моих слабых рук не хватало и лезвие вылезало, а правая рука была занята молотком. Ну, я чуть-чуть постукал по лезвию молотком…И оно перестало строгать…
   Дед пришёл, спросил:
-Ну, что? Наделал деду стружек для растопки?
-Да не очень! – ответил я, - Что-то он не строгает!
Дед взял, посмотрел на лезвие и выкатил на меня бешеные глаза:
-Ты что наделал? Это бабка Надя тебя научила? Иди отсюда, чтобы я тебя больше не видел!
    Я ушёл со слезами на глазах, но не заплакал и бабушке Наде про это не рассказал, хотя она пытала меня, почему у меня плохое настроение. Они друг друга терпеть не могли. Дело в том, что дед ушёл  от бабы Кати – отцовой матери и жил с чужой бабкой и с нашей  семьёй не знался, но меня изредка привечал, а теперь и меня прогнал.
   А мне очень хотелось, чтобы у меня был дедушка, как у многих…
Был у меня ещё дедушка, бабушкин Надин брат, деда Коля,  который работал лесником-обходчиком и жил в основном со своей женой  бабой Стюрой на «кордоне». Он был до войны пограничником и войну встретил на границе. Прошёл всю войну и остался жив. Если выпивал, а пил он часто, то вспоминал войну и очень плакал. Его жена к этому привыкла, но прятала плётку и седло, иначе его тянуло сесть на лошадь и дать бешеный галоп. Однажды он так разбился, что еле- еле его вернули к жизни. Мне очень у него нравилось! У него была воля – вольная! Животных у него было всяких – от свиней до лошадей! Были в лесу пруды и  ерики, которые весной заливались половодьем! Было много рыбы и раков! Было много ягод: ежевики, тёрна. Грибы  были, правда,  только двух сортов: грузди и подгруздки(опята). А весной по дороге на Дон тютина(тутовник), размером с фалангу пальца  взрослого мужика! Над  лесом  постоянно кружили коршуны и  степные орлы  с протяжным клёкотом, а над Доном хохотали  насмешницы-чайки.     Мне очень нравилось переправляться через Дон и вообще быть на берегу Дона. Запах Донской воды совершенно для меня неповторим. Запах просмолённого баркаса, скрип  вёсельных уключин и протяжный клёкот стервятников, перебиваемый наглым хохотом чаек, остались в моей душе навсегда. Когда кричишь с нашего берега перевозчику на тот Мариинский берег, то звук, ударяясь об их высокий правый берег долго колотился в отвесные яры и бугры правобережья:
-Перево-озчи-ик!- эхо отвечало:
-…возчик!...озчик!... чик! …ик! …ик!

КОТ ВАСЬКА!рассказ.

    Когда нас выселяли с насиженных мест, из нашей родной станицы и сплавляли  вниз по Дону, на баржах везли наши станичники вместе с домашним скарбом и животных: от скотины до кошек. Когда прошли последний пятнадцатый  шлюз, где на высоких колоннах стоят громадные бронзовые на вздыбленных конях казаки, замахнувшиеся шашками: один вперёд, а другой вниз, на шлюзующийся в камере корабль, собаки кинулись на нашего кота Ваську и он от безысходности спрыгнул с палубы в воду и мы видели, что он поплыл на правый берег Дона. Было очень жалко кота, как члена семьи, но ничего не исправишь. Спустя шестьдесят километров  нашу баржу причалили и мы разгрузились на правый берег, а потом перегружались на левый берег и уезжали в хутор Рябичи-Задонские.
    Именно в этом месте мы разгружались с баржи на пристани станицы Мариинской. Здесь мы переправляли через Дон свои вещи на левый берег Дона, сначала к деду Коле на кордон, в двух километрах от Дона, а потом в хутор Рябичи-Задонские на 12 километров в степь-матушку,  тоже на берегу Дона, но Старого Дона, не судоходного, который был наверное Доном настоящим несколько тысяч лет назад, потому что реки, протекающие с Севера на Юг,  от вращения Земли подмывают свой западный (правый) берег и уходят от левого восточного берега, оставляя старые русла в своих поймах. Поэтому всегда западный берег высокий, а левый заливной, пойменный. Вот на берегу старого Дона и стоит хутор Рябичи-Задонские, где мы стали проживать. Однако дед Коля, как лесник дал моей бабушке Наде в лесу участок под огород и она, естественно,  постаралась посадить всё на что сил у неё хватило. К концу лета мы с бабой Надей пошли в лес копать картошку. Из меня помощник:ой-ёй-ёй! Мне же три года тогда было, хотя тоже пытался помогать собирать картошку. Но бабушка дала мне палочку сахарного тростника, который сажали только для детей и называли у нас «медовка» и я сидел под деревом расправлялся с ним, т.е. чистил и ел… Представьте себе, что ко мне пришёл наш кот и стал мяукать и ласкаться и я закричал бабушке. Это было просто маловероятно, то что кот с баржи спасся  на правую сторону Дона и пробежал шестьдесят километров, а потом так же как мы, каким-то образом переправился на левый берег и нашёл нас в лесу. Видимо кот на переправе просился на баркас перевозчика и тот его понял и взял. Радости нашей не было предела! Мы вернулись домой в сопровождении кота Васьки с которым попрощались навсегда.

ПРИДОНСКИЙ ЛЕС!
    Ещё мы с бабушкой Надей и её сестрой бабушкой Валей ходили в лес собирать ежевику и тёрн (терновник) и щавель. Бабушка доверяла мне пробовать на вкус терновник с окружающих кустов  и, если я обнаруживал заметно сладкий, то звал на этот куст бабушку. Бабушка выбирала кусты только со сладкими ягодами, чтобы меньше расходовать сахар, а то и совсем без сахара мочили тёрн в кадушках, а зимой делали  из него очень вкусный и полезный узвар. Бабушка за день так много пробовала ягод, что к вечеру у неё на языке от кислоты появлялась  бескровная трещина и мне было страшно на неё смотреть. Ежевика  тоже была в зависимости от места расположения кустов, тоже разная по сладости и собирали её по такому же принципу. Мне бабушки доверяли, только предупреждали, чтобы смотрел под ноги и не наступил на змею. А этих тварей там хватало! Я различал змей и ужей и шарахался не ото всех. Сначала я шевелил подозрительное местно палкой, а потом уже вступал в траву.
   У многих хуторян были огороды в лесу. Не брали  огороды только ленивые или немощные. Однажды шли хуторские казачки с огородов по займищу. Займище, это заливные луга, которые после схода весеннего половодья превращаются в сокровищницу сочных кормов для скотины. Шли эти казачки с разговорами, уставшие, не очень торопясь, а собиралась гроза. Одна сказала:
-Ой! Пойду-ка я побыстрее! А то муж с работы придёт, а у меня в печи – шаром покати – пусто! – и оторвавшись ото всех пошла быстрым шагом. Отошла она метров сто и в неё ударила  молния, которая была в этой грозе первой и выбрала почему-то именно её! Женщины, шедшие за нею видели, как она упала и от неё шёл то ли дым, то ли пар. Кто-то вспомнил, что такого человека нужно закапывать в землю, а у них на плечах были тяпки и лопаты. Подбежав, они её быстро закопали в сырую землю и отправили одну женщину гонцом за транспортом, чтобы привезти фельдшера или её отвезти к фельдшеру. Машин тогда было мало и женщина, зайдя на мельницу, взяла какого-то кучера с деревянной  грузовой «бричкой». Приехали они через  час примерно, а женщина эта уже сама поднялась и жалуясь на головную боль спрашивала, что с нею произошло. После этого у неё остались только головные боли и потеря памяти на прошлое. Даже не могла вспомнить, где находится  её огород. Бабушка Надя была довольна, что в этот раз не взяла меня с собой на огород, а оставила у бабушки Вали, которая жила от нас на расстоянии метров в пятьсот  на берегу лимана. Лиманом называли озерко, образующееся от талых вод и в жаркое лето пересыхающее почти полностью. С бабушкой Валей жила ещё моя прабабушка  девяноста с чем-то лет, Саша, почти слепая. Умерла бабушка Саша в девяноста девять лет и то по болезни.

ПРИНУДИЛОВКА!-рассказ.
   Однажды летом я просыпаюсь летним утром в нашем флигеле, выхожу на ступенечки,  натёртые жёлтым песочком «охрой», присел  и осматриваюсь,  ощущая, что из летней кухни, расположенной метрах в пяти, идёт запах горячих оладьев или пирожков, ну в общем чего-то вкусного. Вдоль дорожки посыпанной беленьким песочком благоухают цветочки и над ними уже трудятся шмели и пчёлы. Я уже собирался идти к бабушке в кухню, но с улицы послышался звук приближающейся автомашины и возле нашей калитки остановился  ментовский «бобик», как их тогда называли. Вышел из него милиционер в белой  парадной гимнастёрке и какой-то щуплый мужчина  в кепке. Милиционер размашисто распахнул нашу калитку и важно, как-то подчёркнуто по-хозяйски зашёл в наш двор, а тот мужичонка – за ним. Милиционер с очень красным лицом  важно шествовал первым, поглядывая на меня, как-то изучающе, а второй выглядывал из-за первого, то справа, то слева. Когда они зашли во двор, не знаю я почему, но у меня в душе что-то сжалось. Подойдя ко мне, мент грубо спросил:
-Бабка где?
- Там…- показал я на кухню.
   Мент пошёл вразвалочку к кухне и этот, в картузе, за ним, а моя детская душонка сжималась и сжималась… И не напрасно!
       Мент пригнувшись  зашёл в кухню и через несколько секунд я услышал бабушкины возмущения  с   доводами о том, что дети  работают на Волгодоне, а дитя, то есть меня деть некуда, а личную скотину, кто содержать  будет? При этом бабушка по-казачьи крепко выразилась и тут я услышал удар и вскрик бабушки и тут же я увидел, что  заломив ей руку, её с разбитым лицом выводит из кухни мент с тяжёлым наганом в руке…
  Я бросаюсь к бабушке с криком, но мент выступая вперёд, вытягивает ногу в запылённом нечищенном сапоге и толчком швыряет меня в цветочки к шмелям и пчёлочкам, ломая мною жидкую декоративную изгородь. Я вскакиваю и пытаюсь бежать за ними вдогонку, но тот мужичонка  в картузе меня хватает сзади за майку, удерживает и выходя за калитку, закрывает её и ждёт, пока мент засунет бабушку в машину. Мужичонка погрозил мне, плачущему,   пальцем, сел за руль и они газанули поднимая клубы дорожной пыли.
   Я оглянулся по сторонам! Никого! Я посмотрел на окна соседней через улицу хатёнки, где жила многодетная семья, и увидел, как задвигаются оконные шторки. Я  забежал к ним во двор, стал стучать в дверь, но мне не открыли. Я побежал к другим соседям, но результат был тот же. Я побежал к бабе Вале. Слава Богу она была дома. Я рассказал сквозь рыданья о происшедшем и бабушку Валю в это время колотила дрожь, как в лихорадке. Она загнала в курятник гуляющих кур, и пошла со мной на грейдер. Это грунтовая  улучшенная дорога, которая в дождь превращалась в непроходимое болото и  у нас  грейдер  называли «профиль», потому что его профилировали после дождя дорожным приспособлением «грейдером». По профилю шли машины, поднимая тучи пыли, но никто не останавливался, потому что было категорически запрещено брать попутчиков из-за того, что вокруг было много тюремных зон и много было беглых «зэков». Поэтому даже с ребёнком попутчиков брать было запрещено.  Бабушка взяла меня «на коробки», то есть на плечи и двадцать километров шла со мной, уже четырёхлетним,  на плечах до места работы моей матери. Тучи пыли были такими плотными, что я закрывал лицо ладошками и пытался дышать сквозь пальцы, но получалось плохо и  был реальный страх просто задохнуться. Естественно, мать чуть не умерла с испуга увидев меня цвета степной пыли с размазанной по лицу грязью, когда мы пришли к ней в школу,  где она учила детей, несколько классов одновременно. Мать нашла отца, отец нашёл машину- Урал ЗиС   со знакомым водителем-цыганом с золотыми зубами, в наколках, которые можно было рассматривать очень долго. Я потом однажды видел этого дядю Яшу- цыгана пьяным возле магазина и он был с гитарой в невменяемом состоянии. Мой отец отобрал у него гитару, потому что он по пьянке, заливая водкой свою страшную судьбу,  разбил в ярости не одну гитару.(Стих «Роковая любовь Яшки цыгана!»)
      Бабушка Валя пошла домой пешком, а мы сидя в кабине  друг на друге,  мать на отце, а я на матери, потому что кабина двухместная, поехали искать «принудиловку», то есть место куда отвезли бабушку для принудительных работ за то, что она не будучи в пенсионном возрасте – 54 года, бросила работать в колхозе. Тут мы по ходу дела узнали, что «принудиловок» у нас много в районе, а фактически любой отстающий колхоз. Всё-таки нашли мы бабушку и застали начальника    на месте, который отказался с нами разговаривать. Он сказал, чтобы мы оставили документы, подтверждающие обоснованность  невозможности её работы, так как дети, то есть, отец и мать,  работают на «комсомольской  стройке», и ехали домой. Раз в месяц приезжает комиссия и рассматривает. Если сочтут нужным, то отпустят. Наши доводы о том, что ребёнка некуда деть, что дома скотина голодная, никакого эффекта не дали и начальник ушёл домой. Мы в растерянности остались на улице, а к нам подошёл какой-то  очень пузатый мужик в гимнастёрке и спросил в чём дело и почему мы такие расстроенные. Этот мужик сказал, что нужны деньги, тогда отпустят бабушку до рассмотрения комиссии. Отец  достал рулон перетянутых «трусовой»  резинкой  денег и спросил:
-Сколько?
   Мужик посмотрел на рулон, забрал его в свой карман и сказал:
-Да наверно хватит! Идите вот к тем задним воротам, я открою и выпущу и чтоб духу вашего тут не было и никто чтоб не знал про это, иначе вместе «врасход» пойдём!
   Когда открыли ворота, то мы увидели под навесом крытым соломой, лежащих в соломе, как скоты, людей…
   Мы забрали бабушку и уехали, при чём отец ехал с нами, стоя на правой подножке кабины.         

ЛИМАН!-рассказ
      Приехали однажды летом к нам  целой бригадой какие-то «чучмеки». Я уже говорил, что для казаков существовали три национальности: казаки, хохлы и чучмеки. Где чучмеки жили я не знаю, но работать они  стали в лимане возле бабушкиного двора. Оказывается они по договору с колхозом взялись построить у нас птичник из самана. Саман, это самодельный кирпич из глины или ила, замешанного с соломой, набиваемый в специальные деревянные формы и высушенный на солнце. Этот кирпич был размером примерно в четыре нормальных кирпича. Делали они саман из ила добытого со дна нашего лимана, замешивали его собственными ногами с соломой, набивали в деревянные формы, выбивали из форм на берег и оставляли его на просушку на берегу, а потом, когда высохнет,  везли на место и строили птичник. Строения из такого самана могли стоять десятки лет и были довольно тёплыми, А если построить дом и ошелевать (покрыть) доской или обложить кирпичом, то жить в этом доме можно многим поколениям и весьма комфортно. Однако нам, пацанам не нравилось, что в нашем хуторе орудуют чужие незванные нами  «гости», да ещё и безобразят наш лиман, находящийся в центре хутора. После их прихода у нас значительно увеличилось количество комаров. Я никогда не отставал от больших пацанов и был в курсе всех их задумок. Пацаны заметили, что «чучмеки» ходят в туалет в заросли камыша у забора моей бабушки и подмываются после этого водой из бутылок от шампанского. Пацаны дали мне задание пробраться через бабушкин двор к отхожему месту «чучмеков» и высыпать из кулёчка в бутылки молотый красный перец. Я с заданием справился, а потом с пацанами мы хохотали, наблюдая, как «чучмеки», то по одному, то на пару отмачивали свои задницы в воде лимана. При чём, это повторялось целый день, потому что вода действовала успокаивающе, только когда в ней сидишь, а потом, во время работы видимо жжение возобновлялось и они опять прыгали в воду и сидели в лимане со слезами на глазах молясь  своим, неизвестным нам богам.Большие пацаны дразнили их частушкой:
Аршин Мал-алан, купиль парасонка,
Два недела целовал, думаль, что девчонка!
  Чучмеки кидали в нас кусками грязи и иногда попадали удачно...
    Эти пацаны были старше меня, а некоторые на много, то есть захватили голодные годы войны и знали,  которую из травы можно есть и всё давали мне попробовать. У нас было лакомство: молодые «калачики» - стелющаяся травка возле тропинок, дикий портулак, молодой молочай, а самое вкусное - это «макасей»  зелёный молодой корень  «куги» или его ещё называли «чакан», у которого бывают коричневые палочки, вместо цветов, а потом созревая превращаются в пух .Вот у этого «чакана» молодой корень, растущий в воде, если выдернуть, то он нежный и сладковатый. А если вода в лимане  пересохнет и этот «чакан» тоже совсем высохнет, то  его корень становится сахарным и это настоящее  лакомство. А сухим чаканом,  как и камышом казаки накрывали крыши своих домов и  были такие мастера кровельщики, что эта крыша из чакана являлась произведением искусства с замысловато заломленными и фигурно  обрезанными гребнями и даже подобием шпилей!
      Ещё пацаны ели  тельца двустворчатых раковин и мне давали пробовать. Я сейчас вспоминаю и думаю, что французы их любят не напрасно.
      В этом лимане по вечерам до поздней ночи лягушки устраивали концерты, а я часто спал у бабушек  Вали и Саши и слушал лягушачьи «запевки». Они  квакали, как будто ругались бабы на базаре:
-Дуррра! Дуррра!
-Дурррак! Дурррак!  Ха-а-а! Ха!Ха!Ха! – к ним присоединялся  и весь лягушачий ансамбль,  - Ха-Ха-Ха-Ха!!! - и я под такие концерты засыпал. У бабушек был чистый не крашенный деревянный потолок, натёртый до блеска жёлтым песочком. На этом потолке природой была создана картинная галерея невероятной красоты и фантазии. Я среди сучков и разводов древесной структуры различал и цветы, и самолёты и драконов и богатырей и красавиц и видел никогда мною не виданные пейзажи. И многие из этих картинок могу даже припомнить. А дома у нас был потолок крашеный белой краской…

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ЛЮБОВЬ!
      Была у меня подружка одногодка Аня, дочка завуча из нашей хуторской школы. У меня был  двухколёсный детский велосипед, который мы привезли с собой из нашей станицы вместе со всем домашним скарбом. Я уже умел ездить на велосипеде, а Аня нет. Я учил её ездить на моём велосипеде и однажды она не вырулила и воткнулась во что-то передним колесом. Соскочив промежностью на раму велосипеда, Аня повредила себе свою женскую штучку  и была кровь на трусиках. Родители почему-то очень подозрительно смотрели на меня и выясняли, действительно ли она повредила об велосипед, или с моим участием. Мне запретили учить её кататься на велосипеде, даже когда у неё всё зажило. Она просилась, а я требовал, чтобы она показала мне, что у неё всё зажило, тогда я давал ей велосипед. И такой «медосмотр» был каждый день. Я не давал Ане велосипед пока не проверю, что у неё там всё нормально. Как-то мы увлеклись и не заметили издали приближения её родителей. Они подошли неожиданно, увидели, что Аня катается и с вопросом почему-то обратились ко мне:
-Почему ты ей позволяешь кататься на твоём велосипеде? У неё же там ещё не зажило!
  А я уверенно сказал:
-Там давно всё зажило! Я же про- ве- рял!!!- сказал я эмоционально потряхивая разведёнными в сторону руками.
   Анины папа с мамой переглянулись очень круглыми глазами и папа неожиданно сдержанно гы-гыкнул, а мама, воткнув ему в рёбра свой локоть, сказала:
-Ну, и дуралей! – потом схватив Аню за ручку потащила её домой, оглядываясь на меня. Я долго думал потом, к кому это относилось: ко мне или к Аниному папе… Это я почему-то  много лет спустя вспомнил и опять думал над тем же вопросом.
     Ещё я вспомнил, что всё-таки после этого мы с нею играли, а однажды…
Однажды мы с мамой ездили в районную больницу к её знакомой учительнице, которая лежала там после операции. Они сидели с мамой на лавочке, а к ним «пристебался» пьяный мужичок интеллигентного вида и представился архитектором. Я понял, что он больше интерес имеет к моей маме, потому что она была очень красивой. Я очень агрессивно себя повёл с этим дядькой и потребовал, чтобы он шёл мимо. Он достал из своей папки настоящий чертёжный циркуль и подарил мне, сказав, что я настоящий мужчина и защитник женщин! Эх! Зачем я взял этот циркуль! Дома мама научила меня с помощью этого циркуля чертить разные фигурки и цветок лотоса. Я, конечно, пытался этому научить мою подружку Аню, но у неё не получалось и она учиться не хотела, а наоборот мешала мне. Мы сидели  на полу нашего крылечка и чертили прямо на полу и Аня вредничая,  грязными пятками(мы же бегали только босиком) двинула мои бумажки с чертежами. Тут будущий защитник женщин не выдержал и вонзил Ане в пятку иголку циркуля! Скандал был невероятный… Дружба наша кончилась, а вскоре мы уехали в хутор Потапов и сняли частную квартиру ближе к месту работы отца. Дома оставалась бабушка с нашим хозяйством.

     МОЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ДЕД СТРАТОН!(СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ГЕРОЮ!)
( Похоронен под г.Секешфехервар)

ПУТИ  ГОСПОДНИ  НЕ ИСПОВЕДИМЫ!

   Спустя много лет, уже постоянно проживая в Москве, я услышал радиопередачу об истории г. Мытищи, где патриоты его довольно самоуверенно утверждали, что без Мытищ не было бы и Москвы. Не буду оспаривать, тем более, что в этом городе живёт мой старший сын, а я живу в Москве. Но слушая эту передачу, я вдруг вспомнил, улетев на шестьдесят лет назад… Да, да! Ровно на шестьдесят лет назад в казачью станицу на берегу  Дона… Тихого Дона. Не знаю я, почему мой Дон называли Тихим… Может быть имелось в виду в кавычках «Тихий Дон», потому что  «тихим» он, то есть Дон, никогда не был. И при моей памяти и судя по истории, с которой по рассказам стариков и исторической литературе, Дон-Батюшка всегда, как спящий вулкан,  кипел своей «внутренней лавой», которая зачастую « вырывалась на поверхность» нашего российского общества.       А вот моя личная память начинается с трёхлетнего возраста, из моей придонской казачьей станицы Нижне-Курмоярской, которая волею судьбы, а точнее, волею «отца народов»  Иосифа Сталина оказалась погребённой водами нашего Тихого  Батюшки Дона. Дон превратился  в этом месте в море, а точнее в вонючее водохранилище, поглотившее не только мою станицу, но и многие другие вместе с богатейшей  Придонской  Кормилицей  заливной поймой, где были, пруды,  озёра,  ерики, притоки и протоки, а главное: сады и огороды на пойменной илистой земле, где «палку воткни – она цветёт»!
И я помню свою станицу, Дон, пОйму с её садами и огородами, моего деда-бакенщика, который перевозил нас на ту сторону и всё это было до трёх лет, потому что в три  моих годика нас погрузили вежливо под охраной нацменов с винтовками на баржи и спустили вниз по Дону, расселяя в голодные полынные степи, где я играл с пацанами в разбитых немецких  танках.
  Так  вот, проживая ещё в своей станице Нижне-Курмоярской Цимлянского района Ростовской области  до 1950-го года, я уже был знаком с Мытищами! Удивляетесь? Сейчас объясню!
      У нас дома в те времена была целая кипа (пачка), может быть штук двести, репродукций картин художников из Третьяковской галереи, Эрмитажа  и иллюстраций для книг писателей прошлого века(а теперь уже позапрошлого). Там были даже репродукции сцен знаменитых спектаклей Н.Островского, помню на одной картинке был изображён двухэтажный деревянный дом Н.Островского, но не помню в каком городе. А на одной репродукции  было изображено  «Чаепитие в Мытищах». Там, на этой репродукции в центре застольной сцены сидел какой-то сытый священник в дорогой рясе и, раздувая пухлые щёки дул  в блюдечко с горячим чаем. У меня конечно возникало много вопросов и мать мне объясняла, что  писатель Радищев  в своём произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» описал жизнь  русских людей в сравнении, как жили  «припеваючи» богатые и как нищенствовали простые люди, обеспечивавшие и добывавшие эти богатства для избранных. Писатель привёл Мытищи, как пример того, как по разному  живут люди в России. Рассказывала мать, что Мытищи маленькая деревенька возле Москвы. Да, не мог я тогда думать, что волею судьбы, один из моих сыновей  будет жить в этой  «деревеньке» на  пятнадцатом этаже. Картинку я эту запомнил на всю жизнь, как и все остальные, потому что это было единственное средство познания мною окружающего мира, жизни и искусства, так как  новых книг тогда, после войны ещё не было, радио и телевизора не было, потому что электричества не было, а был лишь механический заводной патефон. А вот откуда у нас были эти репродукции? Это отдельная история.
У моей прабабушки по матери были три сына и три дочери. Дочери: одна моя бабушка Надя - мамина мама, бабушка Валя, которая жила с нами в хуторе Рябичи-Задонские и бабушка Шура, которая тоже была на фронте, но после войны следы её потерялись в Польше… Сыновья: Фёдор, Николай  и Стратон воевали в Великую Отечественную. Фёдор и Николай вернулись живыми, а Стратон Михайлович Альсяпин, брат моей бабушки погиб в феврале 1945 г. под Будапештом. Судьба у него такая:
      Моя прабабушка Саша была домработницей у богатого купца Плотникова в станице Нижне-Курмоярской. Детей купца учила очень грамотная учительница Капитолина Яковлевна Лукьянова. Она обратила внимание на смышленого мальчишку Стратона и так как сама была бездетная, но очень образованная, то предложила его родителям  взять Стратона к себе на воспитание и они согласились. Стратон полностью был на её материальном  содержании и учила она его. К родителям и сёстрам, братьям он только ходил в гости и приносил от Капитолины Яковлевны гостицы.Она дала  Стратону очень хорошее воспитание и обучение. Он поступил в Ростовский педагогический институт, окончил, успел один год отработать учителем математики  в станице Вёшенской в одной школе с женой писателя Михаила  Шолохова, женился  в своей станице, привёз жену в Вёшенскую.  Шолохов помог ему устроить свой быт, жильё. Жена его  тоже с педагогическим образованием поступила на работу в  его же школу, но его тут же забрали в  Красную Армию на срочную службу в погранвойска и служил он в  Армении в Ленинакане. Отслужил три года, собирался на «дембель», но не успел – грянула война и его направили на переобучение на танкиста в Туркмению в г.Мары., а оттуда на  Урал в г.Нижний Тагил на завод за новым танком и - на своём   танке на  фронт.
     Моя  мать 1924 года рождения пошла по стопам своего дяди Стратона и перед войной успела закончить  Ростовское педучилище. Стратон, когда уезжал работать в Вёшенскую, многие книги, те, что ему дала Капитолина Яковлевна, в том числе и эти репродукции, оставил моей матери на хранение и даже с фронта  в письмах просил сохранить его вещи, то есть книги и прочее. Детей к сожалению после него не осталось… После наших многочисленных переездов, при чём первый из станицы Нижне-Курмоярской в  степной хутор Рябичи-Задонские,  был не очень добровольным и эти картинки: иллюстрации и репродукции сохранились только в моей детской памяти. В 19 лет моя мать начала свою педагогическую деятельность, обучая детей своих станичников, а отец  ещё в семнадцать лет начал воевать и в апреле 1945 г.  на территории Германии стал инвалидом в 19 лет, вернувшись из госпиталя в октябре 1945 г. ,  женился на моей матери в 1946 г., а в 1947-м году родился я. Следуя заветам своего дяди Стратона мать в 1961 году стала «Заслуженным учителем школы РСФСР» в г.Цимлянске, который стал городом тоже в 1961году, а до того был рабочим посёлком Цимлянск, а до войны был станицей Цимлянской, которую во время войны очень сильно бомбили немцы и по словам моих земляков, полнеба было в огне, видно было из моей станицы Нижне-Курмоярской, как горела Цимла, то есть, станица Цимлянская.
   В 1962- м году,   после того, как утонул мой отец в Цимлянском море, я  уехал в Волгоград получать профессию, но получил не одну, а  много и последняя,  уже почти 30 лет – я адвокат,  а с 2008 года московский адвокат.   
      Пути Господни неисповедимы! – говорят в народе. Не ведал я,  конечно, что к городу Мытищи я буду когда-то иметь отношение, да ещё такое непосредственное! А именно к пятнадцатому этажу в красивом доме на въезде в него!

ХУТОР ПОТАПОВ.   
      Одну зиму мы снимали квартиру в частном доме поближе к месту работы отца и матери, то есть к строительству Волгодона. Этот казачий курень тоже был на берегу старого Дона в хуторе Потапов. В этом месте «зэка» под конвоем для чего-то заготавливали лёд. И «почему-то» каждый день кто-нибудь из них проваливался в прорубь и конвой их приводил к нам и просил разрешить погреться и попить чаю. Бабушка каждый день их чем-нибудь угощала и давала чаю  с пирожками. У хозяев  дома была девочка чуть постарше меня, и с нею мы играли в больницу. Чья инициатива была я не знаю, но я снимал с неё трусики и ставил на самое интересное место стакан, как ставят банки. Не знаю почему, но всё время мы лечили в основном то, что ниже пояса. Нас однажды за этим делом застали взрослые и сказали, что это стыдно! Но мне не было стыдно, а Женьке, похоже, тоже  и в отсутствие взрослых мы повторяли «курс лечения»  и она меня тоже «лечила» разными интересными способами, которые я вам не открою, а то вы сами попробуете…
   Звали эту девочку Женя. Однажды мы с нею гуляли на улице, а через дорогу от этого дома стояла какая-то дорожная или сельскохозяйственная техника. У этой техники было водило, которым цепляют её к трактору. В этом водиле  похожем на треугольник с петлёй, была перемычка и  получалась буква «А». Мы с Женькой лазили по этой «букве» и я провалился ногами в её верхнюю часть и повис, не доставая ногами до земли. Вишу я с голым пузом и спиной, так как задравшаяся одежда оказалась у меня подмышками, а сделать ничего не могу. Я давал команды Женьке, чтобы она меня вытаскивала через верх, но она боялась залезать на эту технику и побежала к моей бабушке. Она сказала бабушке:
-Лёка провалился! – при этом показала руками, как я вишу, а бабушка подумала, что я провалился в прорубь и сломя голову помчалась к Дону. Женька догнала обезумевшую бабушку уже на берегу и показала назад. Бабушка бегом назад и увидела меня в добром здравии, но наполовину голым… Наказание было жестоким! Меня неделю не выпускали из дома и я сидел,  заколачивая молотком гвозди, которые нашёл под кроватью в доску найденную там же. Мне эта наука потом очень пригодилась! Женька не давала  мне пропасть в одиночестве. Если бабушка уходила куда-то, то мы играли с Женькой в больницу… Не знаю я до чего бы мы  доигрались, но по окончании учебного года у моей матери, мы уехали на новое место жительства в Цимлянск, на берег Цимлянского моря. Женька должна была идти в школу, в первый класс. Она не умела читать и писать, а я умел и читать и писать, хотя мне было четыре года. Я пытался с нею играть в школу, но она была бестолковая и ей больше нравилось играть в больницу. Может быть потому что, когда играли в школу, то я её за неисполнение задания ставил в угол. А когда играли в  больницу, она всё исполняла и наказывать её было не за что.  Интересно! Во что она будет играть в школе? А я в школе,  в Цимлянске,  уже во втором классе признавался в любви моей  незабвенной подружке – Нинке! Но она задирала нос выше крыши и я её так ни разу и не поцеловал . Когда встал у меня круто вопрос о женитьбе, я трезво обдумал и понял, что я для Нинки неодушевлённый предмет! Мои душевные порывы Нинка так и не оценила!   

ЦИМЛЯНСК! БЕГИ, НЕ ОГЛЯДЫВАЙСЯ!
Леонид Крупатин
(Сборник "Приключения!")

             Сталин,после Великой Отечественной войны, следуя задумке Петра Великого, всё-таки решил построить судоходный канал между Волгой и Доном руками пленных немцев и своих родных советских «зэков» среди которых тоже много было достойных звания  победителей!
  Тогда всё ещё напоминало о войне. Ещё кто-то ждал своих без вести пропавших. Вокруг станиц и хуторов были окопы с ещё не убранными орудиями войны: танками, пушками и прочей дрянью. Ещё взрывались на минах люди, чаще досужие пацаны. Ещё люди по ночам слыша в небе гул самолёта крестились и бабушка мне говорила: « Слышишь чего он говорит паразит: Везу-у-у! Везу-у-у!»- подражая звуку мотора. А я спрашивал:  «А чего он везёт?» А бабушка отвечала: «Думаешь чего доброго? Другую войну везёт!»  И ей было всё равно, что это конечно свой самолёт. Но всё равно он паразит! Отец мой пришёл с войны в октябре 1945 г. в 19 лет инвалидом 2- группы. Обе руки у него были, но левая без локтевого сустава. А начинал он войну прямо со школьной скамьи в окрестностях своей станицы,  где из сорока его семнадцатилетних одногодок, даже не обмундированных и не обученных стрелять, после первого боя осталось двое, а потом рядом в Сталинградской бойне продолжил войну до Германии, где и получил последнее ранение, став инвалидом.
(Мой стих про отца:  «Велика Победа? Да!»)
Ещё три года будет зверствовать НКВД до 1953 года, разыскивая  «врагов народа» среди своего народа - до смерти Сталина.
    Нашу семью в 1950-м году среди тысяч других казачьих семей добровольно-принудительно переселили с родных насиженных мест с берега Дона станицы Нижне-Курмоярской в х. Рябичи-Задонские , а потом мы переехали в Рабочий посёлок Цимлянский, который в год рождения моей сестрёнки, в 1961 году   и присвоения матери звания «Заслуженный учитель школы РСФСР», получил статус города, хотя городом и не стал.
    Переселяли нас в связи с затоплением наших родных пойменных  мест водами Дона, перегороженного пятнадцатикилометровой плотиной Цимлянской ГЭС. Получилось Цимлянское море (водохранилище) длиной около 200 километров и шириной от 20 до 50 километров в разных местах. Мне было тогда всего три годика, но я помню свою станицу, некоторые эпизоды из жизни. Помню Дон, сады в пойме,  чигирь у Дона. Знаете что такое пойма? Пойма- это низменные берега Дона, покрытые садами и лесами, которые заливаются вешними водами Дона. Это место покрытое лесами и садами с многими протоками, ериками , прудами, озёрами, кишащими рыбой и раками. А на илистой пойменной земле сажали богатейшие огороды. Всё это покрыло донской водой Цимлянское море
      Помню я,  как  в 1950-м году    стояли солдаты «чучмеки» с винтовками вдоль дороги, когда мы ехали со своим домашним скарбом на баржи. Всё было «добровольно», но «расказачивание» выдрессировало  казаков и они знали, что винтовки настоящие и пули в них тоже. А ещё знали, что за убитого казака «чучмек» получит 10 суток отпуска домой. Помню в общем потоке переселенцев моего отца,  сидящего на подкрылке полуторки, а казаки с усмешкой говорили:  «Гляньте! Васькя прилепился, как цимлянский арипей!», имея в виду репей (дурнишник по науке) – бурьян распространённый в наших цимлянских песках.
Потом в 1952  году из х. Рябичи –Задонские мы переехали, как я уже сказал, в рабочий посёлок Цимлянский – центр донского виноградарства и виноделия.
А я рос с видом на море и очень к нему был неравнодушен. Бабушка смотрела в окно и говорила мне по-казачьи:
-Ты куды идёшь? Глянь какие белкИ выворачивает волна!- то есть, волны с белыми гребнями. А нам – пацанам того и надо было. Но это было позже, когда я уже в школу пошёл.

    Расскажу я, как первый год обитали мы в Цимлянске, на крайней к морю улице Советской, на которой впоследствии построили Цимлянский комбинат Игристых вин. Было мне пять лет в 1952 году. Я иногда шучу, что у меня был подземный винопровод прямо с винзавода ко мне в погреб. Хотя почти так оно и было. Только без трубопровода.У нас в доме ещё не было электрического света, потому что электролинию только вели по нашей улице наши советские «зэка» под охраной почему-то тех же «чучмеков». Я не знаю что это была за национальность, но у старых казаков люди подразделялись по национальностям просто: казаки, хохлы и чучмеки(то есть иноверцы). Хохлами называли не только украинцев, но не утруждая себя,  и любого русского-не казака.
Работали зэка бригадами по пять человек. На бригаду три конвоира с винтовками.Возле нашего двора остановилась бригада, которая делала заготовки для высоковольтных деревянных опор и монтировала их на месте. Что за технология была у них, я сейчас, вспоминая удивляюсь. Дело в том, что они монтировали опоры прямо из сырого леса, вынутого из воды, доставленного лесосплавом. Их прямо на месте ошкуривали двуручными скребками, сидя верхом на сырой опоре, а я потом подсохшую кору жёг и она горела легко, потому что была с хвойных деревьев, а когда нагорали угли, то я у  бабушки брал картошку и засыпал в угли и потом «зэка» делали перерыв и угощались нахваливая меня. Ещё я им приносил яйца и сало, а «зэка» мне отдавали большие трёхлитровые банки с надписью «Бобы соевые в томатном соусе». У «зэков» от них была изжёга, а у нас дома эти бобы хорошо ела свинья и я. Бабушка ругалась  за то, что я противопоставлял её домашним приготовлениям бобы соевые и уплетал  наравне со свиньёй. Мне нравилось быть полезным среди этих тружеников, да и мне было не с кем больше общаться. «Зэка» удивлялись, что я в свои пять лет уже читаю книжки. Они спрашивали, что это меня мама научила читать? А  я сказал, что мама только чужих детей  учит, а меня бабушка учила читать.
Я любил замечать приёмы в работе и мне хотелось им подражать. Особенно меня с ума сводили монтёрские когти и если они были свободны, то я обязательно занимался с ними, пытаясь одеть их на свою маленькую ногу, а «зэка» смеялись надо мною. На другое утро я опять начинал с попыток одеть эти когти и «зэка» хохотали:
-Что, Лёня? За ночь нога не подросла?
Всё было бы нормально, но был среди них один дядя, которого звали Гена и он всё время ко мне как-то «клеился» разговаривая со мной пытался как-то лапать меня и я вырывался и уходил, а его другие предупреждали, чтобы он не лез ко мне. Однажды он заработал лопатой по спине от бригадира, за то, что он мне шепнул на ухо, чтобы я отнёс конвоиру бутерброд с салом, а он с дуру чуть в меня не выстрелил, передёрнув затвор винтовки и даже позеленев лицом от злости.
Однажды этот дядя Гена усадил меня насильно на ошкуренную опору и стал беседовать со мной о том, что у меня красивая мамка, хотя я не знаю когда он мог её видеть, потому что она уходила на работу раньше, чем их привозили и возвращалась она с работы, когда их уже не было. Мне было неприятно с ним разговаривать и я стал от него вырываться, а он не пускал. Его раз предупредили, но он не послушася. Другой раз предупредили и он послал бригадира матом. Бригадир хотел его опять огреть лопатой, а тот схватил топор, который разрешалось брать только бригадиру. «Зэка» переглянулись и пошли к этому дяде с разных сторон, а мне бригадир очень строго сказал:
-Быстро беги домой и не оглядывайся!
Я выполнил команду точно, но у самой калитки всё-таки оглянулся… Дядю Гену, извивающегося всем телом несли четверо за руки за ноги, а он сам был пятый. Они несли его к недавно установленной опоре. Подойдя к ней они сильно его качнули и как тараном ударили головой об опору. Конвоиры на это посматривали через плечо.
Я с неделю потом не мог подойти к  своим друзьям «зэкам» и не мог даже в их отсутствие смотреть на ту опору со следами, будто об неё разбили большой помидор.
Примерно через неделю я всё-таки пошёл опять к своим друзьям, хотя их рабочее место переместилось на конец нашего квартала к улице Пушкинской. Они меня встретили очень приветливо, тем более, что я принёс им бабушкины гостинцы. Вместо дяди Гены в бригаде работал другой незнакомый дядя, который не приставал ко мне.  Мне сказали, что у них скопились банки с бобами и я должен взять дома тележку и их отвезти домой. Они никому их не отдали, потому что надеялись,  что я всё равно приду.
Да! Я пришёл, но если бы знали они зачем я пришёл… Я опять занялся монтёрскими когтями и «зэка»  посмеявшись, перестали обращать на меня внимание. А напрасно! Ведь я принёс с собой из дома кроме бабушкиных гостинцев… чёрную клейкую изоленту на матерчатой основе.Это из материалов, приготовленных отцом к великому событию - проведению электрического света в наш дом.
Я примотал свои ноги в сандалях к этим когтям и помогая рукой установил один коготь с ногой на опору, потом так же другой рукой помог другой ноге укрепиться на опоре. Потом опять этой рукой и ногой, уже стоя на опоре я передвинул коготь выше и укрепил его, потом другой рукой так же другой коготь я передвинул ещё выше… Я был уже на высоте метра четыре, когда один охранник заорал:
-Сматры рыбёнка!- и «зэка» обернувшись бросились меня снимать с опоры. Они очень были перепуганы и сказали, что не ожидали от меня такой глупости, потому что я бы назад сам не слез, а снимать меня других когтей нет и остался бы я на столбу жить с воронами!
Они очень удивились, увидев, как я надёжно примотал изолентой свои ноги  к монтёрским когтям и сказали шутя:
-Быть тебе, Лёня, электриком!
Если бы они знали какими пророками они оказались! Я сам того не ожидая начал свою трудовую деятельность электриком!Всего-то навсего через десять лет, после восьмого класса.

ПОСТСКРИПТУМ:
Однажды я пришёл к своим друзьям-«зэкам» с бабушкиными гостинцами. Увидел я в стороне откуда-то взявшуюся лошадь и её  манили хлебом два пацана примерно моего возраста. Один из них  был мой пожизненный друг – Колька, с которым потом мы оказались в одном классе, а тогда нам было по пять лет. Я подошёл к ним и выяснил, что они хотят приманить её к  пустой бочке, чтобы потом на неё сесть, а она бестолковая, не понимает. Если подносят хлеб, то она пытается схватить, а идти за ними не хочет. Я сразу сообразил:
-А,  давайте бочку к ней подтащим!
   Мы подкатили к лошади пустую бочку, подняли её стоймя. Я, как  самый шустрый,  влез на бочку, но лошадь отошла только я к ней притронулся. Я спрыгнул, опять подкатили к лошади бочку, поставили  «на попа», я влез на бочку, но только хотел схватить лошадь за гриву, она опять отошла. Я спрыгнул, опять покатили бочку и тут мы услышали хохот моих друзей «зэков», которые увидели наши мучения и им показалось почему-то это смешным. Я призадумался и сказал пацанам:
-Как только подкатываем бочку, вот тут и давайте ей хлеб! А я залезу!
    Сделали, как я сказал, несмотря на хохот «зэков» и конвоиров, которые тоже хохотали над нами до слёз. Подкатили бочку, поставили её стоймя, я говорю пацанам:
-Давайте хлеб!
     Пацаны отвлекли лошадь хлебом, а я схватил лошадь за гриву и подпрыгнув с бочки, лёг поперёк её спины. Лошади это не понравилось. Она поняла, что её обманули и лёгкой рысью поскакала в сторону. Да не просто в сторону, а в сторону канавы прорытой вдоль нашей улицы для прокладки водопроводных труб. Я всё- таки сумел развернуться и сесть верхом на лошадь, но тут же почувствовал, что лошадь прыгает через канаву, да ещё взбирается на кучу земли лежащей вдоль канавы. Я не удержался за гриву лошади и полетел в самую канаву. Хорошо, что в неё не успели трубы положить. Меня целого и невредимого доставали из канавы бригадир дядя Миша и один конвоир. Только меня отряхнули от земли канавы, как вдруг  старший конвоир заорал:
-Гиде адна ест? Гиде адна ест? Лажись земля! Лажись стрелять будум! Защёлкали затворы винтовок, направленных на наших «зэков».
   «Зэка» упали ничком на землю. Мы без команды рванули бежать, ничего не понимая, но услышав выстрел и увидев красную ракету я сообразил. В бригаде не оказалось того нового дядьки, который был вместо  плохого дядьки Гены. Он сбежал воспользовавшись отвлекающим фактором, который создали мы, пацаны. Следом взлетела ракета на соседней улице, где работали «зэка», потом на третьей и вскоре примчался  военный «бобик» с автоматчиками. Через полчаса они привезли этого беглого дядьку вдребезги пьяного и с разбитой мордой. До конца  дня он лежал под забором и мычал, пока за этой бригадой не приехала машина –«автозак». Больше мне не разрешили подходить к моим друзьям, да и они сами издали мне махали, мол, уходи. Видимо им тоже досталось. Вот так неожиданно закончилась моя дружба с моими «зэками». Хотя я с ними тоже пожизненно связан. 15 лет я был электриком, 5 лет был лётчиком и 28 лет адвокат…
   А мы тогда ещё долго доедали «зэковские» бобы в томатном соусе! Мы, это я и свинья!
ЛУК В МОЕЙ ЖИЗНИ!
    А  насчёт лука я тоже скажу много хорошего.
Мне было девять лет. Я был в третьем классе. Зимой мы строили снежные крепости и воевали улица на улицу. Пришёл я однажды домой до нитки мокрый. Бабушка устроила мне «концерт», но я уже был с температурой. Тем, что я намок, меня не свалишь – не впервой! Но у меня была высокая температура. Вызвали врача и он определил у меня скарлатину с  изоляцией в инфекционное отделение. Я лежал больше недели ничего не ел, только пил. Родители плакали за окном, даже отец, но я только пил! Это было первое моё заболевание в моей жизни. Больше я ничем не болел и про грипп мы тогда не слышали. Однажды ночью я проснулся от того, что мне смертельно захотелось есть! Но именно лук с чёрным хлебом и с солью!
Может быть это сработало завещание моего земляка фельдшера, который принимал меня во время родов. А рожала мама меня очень тяжело и на свет меня вынули альтернативно: спасать мать или меня! Но после хорошего шлепка фельдшера Фёдора Ивановича (Царство ему Небесное  и Светлая Память), я заорал и сказал, что жить буду вместе с мамой! Он был тоже, как и мы выселен из нашей станицы Нижне-Курмоярской добровольно-принудительно в виду затопления Цимлянским рукотворным морем нашей золотоносной донской поймы. Он при встрече мне часто говорил:
-Лёник! Ты кушай лучок с чёрным хлебушком и болеть не будешь!
Я очень сильно не увлекался, но кушал лук. Конфет после войны было мало и бабушка для меня пекла в духовке лук и тыкву. Это было очень вкусно.
  А вот этой ночью в палате инфекционного отделения я захотел лук с чёрным хлебом смертельно!. Я поднялся среди ночи с постели и шлёпая босыми ногами по полу, пошатываясь от слабости вышел в коридор и очень напугал дремавшую татарку няню, которая часто ругалась страшным ругательством: «Ёкарный бабай!». Я попросил чёрный хлеб и лук с солью!
-Ах, ты, ёкарный бабай!- запричитала она.
  Она заставила меня лечь в постель, побежала в столовую и принесла мне хлеб с солью и лук, но я заплакал и попросил чёрный хлеб, а не белый! Плакал наверное от слабости, потому что раньше этого не было. Нашла она с большим трудом чёрный хлеб и я успокоившись, дрожа всем телом съел лук с хлебом. Это было первое моё спасение луком! Няня «ёкарный бабай» каждый день мне давала свежий репчатый лук. Она рассказывала про моего соседа дошколёнка Ваню:
  -Утром захожу в вашу палату, чую запах подозрительный, гляжу, а рядом с Ваней лежит вот такой катях!(то есть какашка). А он лежит и смотрит на меня! Я говорю, почему же ты не попросился, Ваня? А он говорит: Не беда, «ёканый бабай»! Не беда!
Второе спасение луком было уже в двадцать четыре года! Когда я неожиданно для себя и окружающих женился!..


МАМКА  МОЯ!
К 85-летию МОЕЙ МАМЫ! Мамочка! С  восьмидесятипятилетием, родная!

Ты от природы педагог,
А не какая-то «училка»!
Война тебя застала в школе-
Пришла войны «сенокосилка»!...

Твоих безусых одноклашек
Послал на смерть какой подлец?
Из сорока осталось двое …
Один – мой будущий отец!

Двух пацанов догнали «фрицы»…
«Херр офицер» подж…попник дал
И что придут они в Берлин,
«Херр офицер» никак не ждал!..

А ты учила, мама, новых
Советских воинов-бойцов,
Достойных Памяти и Славы
Российских дедов и отцов!

И был тогда Советский Воин
Грозой врага, оплотом Мира!
Берёг тогда он Честь свою
И Честь Советского мундира!

Детей учила от души!
Ты не была пропагандистом!
Патриотизм ты клала в души,
Хоть не была ты коммунистом!

Тебе  Заслуженный Учитель
Вручили  звание по праву!
Хоть независимость твоя
Была начальству не по нраву!

И как тебя ни угнетали –
Ты всё равно рабом не стала!
Благодаря твоим примерам
Таким меня ты воспитала!

Живи подольше и спокойней
Ты, дорогой мой педагог!
Твой годик восемьдесят пятый –
Достойный жизненный итог!

Твой сын Леонид Крупатин.
Москва. 2010 г.

      Мама моя отдавалась работе полностью! Она стала учителем начальных классов сразу после окончания школы. Пред самой войной она окончила в Ростове-на-Дону педучилище и  работала  уже во время войны и даже во время непродолжительной оккупации.
     Мама уходила на работу рано и приходила поздно с кипами детских тетрадей на  проверку и проверяла их до поздна и ещё писала планы на следующий рабочий день. Цимлянск был рабочим посёлком и лишь в 1961 году его назвали городом и в этой же газете было объявлено о присвоении моей маме звания «Заслуженный учитель школы РСФСР», а через месяц мама родила мне долгожданную сестрёнку, которую я назвал по имени моей несостоявшейся любви – одноклассницы Нинки.
     Однако я забежал намного вперёд…
   Мама моя таскала на себе кипы детских тетрадей по три пачки и в каждой было от 30-ти до 40-ка штук. В городе только к шестидесятому году асфальтировали одну центральную улицу, естественно, имени Ленина, которая проходила мимо нашей школы. Тогда появилась в Советском Союзе первая автомашина «Волга» с оленем на капоте. Мы, школьники,  естественно,  радовались появлению асфальта и не помню, чтобы нас предупреждали  учителя или  родители о том, что играть на автодороге опасно. Ведь тогда автомашин было мало, но для меня она нашлась и именно «Волга» с оленем на капоте. Боднул меня олень своими рогами на хорошей скорости, так, что я перелетел через машину, вскочил и побежал в кусты. Когда я бежал, то почувствовал, что у меня на больном месте, на ягодице что-то болтается. Я схватил за это место и с ужасом почувствовал что-то холодное и гладкое. Остановившись я острожно, затаив дыхание извлёк из рванины брюк оленя с автомашины «Волга». Владелец машины к счастью меня не разыскивал и трофеем я был доволен, хотя он мне подкожно  рассёк мышцу на ягодице, что до сих пор прощупывается, но  тогда, к счастью, всё обошлось бескровно!
     Цимлянск отличался очень глинистыми почвами и во время осенней распутицы мы месяца два-три «месили» Цимлянскую глину, отрывая подмётки и каблуки сапог. А ещё возле школы нас заставляли мыть обувь в корытах, несмотря на «вторую обувь». Чтобы отмыть нашу глину, полчаса было мало! И по этой грязи моя маленького роста мамка таскала кипы тетрадей. В мои дошкольные годы в такие слякотные и туманные вечера мы сидели с бабушкой на крылечке нашего дома и ждали мамку щелкая семечки или хрумкая вкусными бабушкиными сухариками. Узнавали мы о  приближении мамки по чавкающим шагам ещё по соседней, за углом улице. Бабушка одевала сапоги и шла её встречать. Когда я повзрослел, то я ходил её встречать к самой школе и помогал таскать тетрадки.
    Кроме обязанностей по работе у мамы было много общественных нагрузок, потому что она была исполнительная и безотказная. Оплачиваемые нагрузки начальство растаскивало по себе и «удобным» лицам, а общественные сваливали на мамку. А мамка везде представляла лицо школы и как лучшая по результатам проверок, так и на конкурсах, а в том числе и художественной самодеятельности, так как она хорошо пела. В нашем городе, даже когда он был рабочим посёлком, всегда был районный центр и в нём проводились ежегодные  районные конференции по подведению итогов года. После обязательно проходил концерт художественной самодеятельности и моя мамка была всегда первой и её направляли на областную конференцию, где она тоже занимала призовые места для своей школы и района. У нас в нашем рабочем посёлке был «городок» - райский уголок, похожий на настоящий город. Это был посёлок сотрудников Цимлянской ГЭС. В основном «городок» состоял из коттеджей, но центральная его улица «Морская» была застроена двухэтажными домами. Начиналась эта улица с площади окружённой красивыми монументальными зданиями эпохи соцреализма. На этой площади проходили демонстрации к Первому мая и к Великой Октябрьской Социалистической Революции, на которые явка была строго обязательна и контролировалась по спискам партийными органами.Начиная слева направо на площади были расположены: красивый и комфортабельный Дом отдыха для стоителей и работников ГЭС, а точнее - для  всякой партийно-профсоюзной элиты или, как называли тогда,  – номенклатуры. Рядом был Дворец культуры ГЭС! Прямо была красивая арка на круглых колоннах: вход в красивейший парк с широкой аллеей усаженной крупноцветными и высокими, как кукуруза красными каннами. Аллея заканчивалась красивой ротондой, с которой обозревалось Цимлянское море с идущими караванами больших и малых судов. Слева виден был уходящий вдаль берег Цимлянского Винсовхоза, а справа пятнадцатикилометровая плотина Цимлянской ГЭС и сама ГЭС во всей её красе!Далеко, на том конце плотины ГЭС возвышался  город - спутник  Волгодонск, где чуть не доезжая его был конец ВДСК – Волгодонского Судоходного канала – 14 и 15 шлюзы, где на выходе в Нижний Дон к Ростову-на-Дону, стояли громадные бронзовые скульптуры  на вздыбленных конях замахнувшиеся шашками донские казаки!
    Справа на этой площади стояло красивое здание увенчанное башней напоминающей формами Адмиралтейство в Ленинграде. Это было Управление ГЭС, где проходили официальные районные мероприятия, а в ДК выступления артистов и самодеятельности. Вот там выступала моя мамка. Очень запомнились мне  песни в её исполнении: «Помосковные вечера», которая тогда только появилась на свет и «Россия!» : Россия! Россия! Россия – Родина моя!..
    Я давно просил отца и мать «купить» мне сестрёнку, но они только обещали, а я настолько ждал её, что постепенно обзавёлся целым «гаремом» кукол. Их у меня было около пяти штук. Самая первая была у меня Шура с головой из папьемаше, раскрашенная краской. Видимо ещё довоенного производства. Я играл с этими куклами, делал своми руками для них мебель, расставлял мебель в самодельной комнате, рассаживал там кукол, но так до школы я сестрёнку и не дождался. Собираясь в первый класс, кукол своих я отдал своим ненавистным соседкам Жапёнкам.Собрались папка с мамкой «покупать»  мне сестричку, когда мне исполнилось 13 лет. Когда мне исполнилось 14 лет у мамы уже был заметный животик. После окончания учебного года, моя мама, получив декретные деньги собралась вместе со мной ехать в Ленинград, чтобы показать мне этот величественный город, потому что в Москве я уже был со школой в прошлом году, ну и купить вещи для новорождённой сестрички, потому  что я ждал  именно сестричку.Авантюристка моя мама была до мозга костей! Я ведь не знал в том возрасте, что поездки для женщины в таком состоянии,  очень рискованы. А мы ещё с нею шастали по магазинам, по экскурсиям, по Эрмитажу, хотя она больше сидела, потому что отекали ноги. Потом мы с мамкой тащили неподъёмные чемоданы в Цимлянск, но  доехали, Слава Богу, нормально и 28-го августа1961 г. она мне родила сестричку Нинку с разницей в возрасте в 14 лет. Через годик мы с Нинкой осиротели…Наш  папка утонул в Цимлянском море напротив нашего дома и мне пришлось уехать в Волгоград, приобретать специальность. В том, что мать меня отпустила одного в неизвестность, это тоже подчёркивает авантюрность и решительность её характера. Так же она в 1966-м году, доверив свою и  нашей семьи судьбу,  мне семнадцатилетнему пацану, продала наш дом в Цимлянске, перейдя с бабушкой и сестрёнкой на частную квартиру, почти в сарай! Мне мать отдала деньги, чтобы я вступил в жилищно-строительный кооператив в Волгограде и построил четырёхкомнатную квартиру, которая стоила тогда именно столько, сколько получили за продажу нашего цимлянского дома - пять тысяч. Так же она чуть позже из Волгограда резко уехала на жительство в Сочи. Так же я порою совершал в своей жизни крутые повороты. Так же сестра моя, после многих переломов в судьбе оказалась на постоянном жительстве в Германии. Хотя отношение к жизни у нас с нею совершенно противоположное. Я остался  «совком»-патриотом, а она была уже воспитана в ином духе, хотя и при советской власти, но уже в школе было неприлично быть хорошим и хорошо учиться. Произошла какая-то переоценка ценностей. Несмотря на то, что она ездила на строительство БАМА, но отнюдь не «за туманом» а  «зашибить» и сбежала оттуда, когда не получилось задуманное. Мы очень разные с сестрой, хотя мама была у нас одна. Но меня ещё очень воспитывала  литература и кино, а сетрёнка уже читала другие книжки и пела другие песни. Говорят:какие песни пел ты в детстве, такие будешь петь всю жизнь!



МОЁ КРЕЩЕНИЕ!(КРЕСТИНЫ).
   Мама моя была учителем начальных классов, а мне в Цимлянске на втором году пребывания исполнилось шесть лет. Я был не крещённым, потому что мать была против, рискуя работой. Попы-батюшки обязаны были докладывать о лицах крестивших детей и такие, как учителя, работники милиции, ну и всякие руководители, начиная с низшего звена, работой явно рисковали. Партийные руководители  таких не миловали. Моя крёстная(будущая) и моя бабушка тайком от матери договорились и увезли меня по Цимлянскому морю(водохранилищу) в другую станицу, именно туда, где была наша затопленная морем станица Нижне-Курмоярская. Было это под пасху. С вечера все становились на молебен, принося для освящения паски-куличи, яйца и прочее…Я в это время гулял на улице, заходя в церковь, но долго там быть я не мог, так как от духоты засыпал. Утром мне дали немного поспать, а потом  разбудили и повели крестить. Мне запомнилось знакомство с моим священником. Он, то ли в миру, то ли по священному сану имел имя Леонид и помню, назвал меня тёзкой. Помню, я взгляд его чёрных, проницательных глаз и внимательно посмотрев в мои глаза, он сказал:
-Тяжкая жизнь тебе предстоит, Леонид! Всю жизнь ты будешь чужие духовные нити распутывать!
  Что-то ещё он говорил, но это мне запало в память и стало моим вопросом  на долгое время, так как я знал, что такое «распутывать», поскольку отец поручал мне распутывать свои спутанные стометровые закидные удочки. Но что такое «духовные нити» - об этом я представления не имел и спросить мне было не у кого, потому что матери и  отцу я о моём крещении говорить не мог.
   Как этот священник-тёзка мог угадать, что я буду действительно всю мою жизнь «чужие духовные нити распутывать», я не представляю. Но это действительно так и до сих пор я тем и занимаюсь, что «распутываю чужие духовные нити», которые зачастую бывают с  не очень хорошим запашком. Это мне порядком надоело! Потому что никто не приходит, чтобы  скушать с адвокатом хороший пирог, а вот кучей навоза с ним поделиться не жалко!..
   Даже при Советской власти, когда я был коммунистом, всё равно я был секретарём парторганизации и в проектном институте и на заводе приходилось  «воспитывать» своих коммунистов, даже влезая в личную жизнь, что в те времена поощрялось нашим партийным руководством. А потом, убедившись, что всё это великий обман, я с таким же рвением доказывал с высоких трибун, что нас вели в пропасть… И в общем-то завели! Перестройку опять же они нам навязали, чтобы «хапнуть», что плохо лежит и разбежаться, пока мы хлопаем в ладоши! Эта «перестройка»  нанесла нашему народу такой ущерб, какого ни одна война, ни одно нашествие не наносило с учётом уничтоженного народного хозяйства, уничтоженной на национальных войнах и наркоманией молодёжи и превращения  целого поколения в общество не способное трудиться и творить, а только торговать, ловчить и «хапать»  чужое  и желательно не по мелочи… Происшедшее можно сравнить по масштабам разве что с нынешним землетрясением в Японии.
    Отвлёкся я от темы. Я рассказывал о том, как меня крестили в 1953-м году, через два месяца после смерти Сталина. А двумя месяцами ранее - в марте, я ходил с траурным бантом на груди и ощущал ужас, который охватил взрослых в связи со смертью Сталина и в устах стояли слова: «Неужто опять будет война?» Ну, опять я отвлёкся! Извиняюсь!
    Был у моего отца друг Яшка цыган, который работал шофёром на стареньком Урал-ЗиС с деревянной кабиной. У него были золотые зубы и много наколок на руках и по телу. Играл он на гитаре виртуозно, но страшно дурил по пьянке. Он не жалел о том, что умер Сталин…

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ЯШКИ ЦЫГАНА! -реквием

Взрыв аккорда струн гитары
И цыганской песни взрыд!
А станичники промолвят:
Яшка-чёрт опять чудит!

С удовольствием послушать
Соберутся у пивной…
Хорошо играет Яшка,
Но по пьяни он дурной!

Надо вовремя гитару
У него успеть отнять!
Потому что ту гитару
После пьянки не собрать!

Он плясать пойдёт с гитарой,
Будет песни петь навзрыд!
А потом гитару об пол…
Яшка  часто так чудит!

Упадёт с гитарой на земь
Будет песни петь рыдая!
Это пытка! Это казнь!
Боли нет конца и края!

Знают все судьбу цыгана:
В год лихой... войны в начале,
Где-то там на Украине
Немцы табор их догнали!

Растоптали танки табор…
Яшка жизнь сберёг свою
Тем, что был тогда он призван,
То есть был уже «в строю»…

До Берлина Яшка-цыган
За рулём провёз  «Катюши»-
Был с оружием возмездья -
Не при штабе бил баклуши!

Он не просто воевал-
Он за табор "фрицу" мстил!
Как-то он не удержался-
Лично очередь пустил!..

А майор НКВД
Расценил, что Яшка – враг!
Рассекретивший «Катюши»
«Воевать» пойдёт в ГУЛАГ!

Посчитали зубы, рёбра,
Сделав чёрным белый свет!
Несмотря на все заслуги-
Получил он десять лет!

Яшка отбыл не «червонец»-
Восемь вместо десяти!
По амнистии «в честь смерти»
Удалось ему уйти…

Но к цыганам не подался,
Чтобы боль не теребить…
Его табор уничтожен-
А в чужом не просто жить!

К нам приехал он на стройку
На Дону Цимлянской ГЭС!
Это лучше во сто раз
Чем валить в Сибири лес!

По делам великой стройки
Он гонял свой Урал-ЗИС,
Говорил он принародно:
«Этот конь мой – зашибись»!

Говорил, что он жениться
Может только на цыганке,
Но сначала будет верен
Он машине и «баранке»!

Шутки- шуткой, но однажды
Всё-же Яшка полюбил!
Полюбив цыганку Грушу,
Обещание забыл!

Перестал он бить гитары!
Он для Груши песни пел!
Грушу он боготворил
И любил он , как умел…

Раз зимой после работы
Яшка к Груше по сугробам
Гнал свой ЗИС в пургу-метель
По раздолбанным дорогам!

В балке ЗИС забуксовал-
Цепь слетела с колеса…
На домкрат поднять машину-
Право! Что за чудеса?

Но упав с домкрата руку
Колесом зажал «Зисок»…
Это всё! Ловушка-Яша!
Кровь ударила в висок!

Яшка руку грыз до кости…
Только кость сломать не смог!
Яшку нашего с почётом
Взял к себе цыганский Бог!

Эх, ты женщина - машина!
Не простила ты измены
И заставила цыгана
Рвать зубами свои вены...

На такой же вот машине
Он таскал свои "Катюши"!
К ним же ты  не ревновала,
Но приревновала к Груше...

Взрыв  аккорда струн гитары
И цыганской песни взрыд!
Груша! Милая ты Груша!
По щеке слеза бежит!

Грянь гитара поминально!
Посвяти аккорд цыгану!
Ты прости живущих, Яша!
Залечи нам в сердце рану!

Был ты сильным, честным, стойким
И в ГУЛАГЕ и в бою!
Мы в стихах увековечим
Память Светлую твою!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА , 2010 г.

ТОРОСЫ НА МОРЕ! -память детства
    Мать настояла  чтобы отец ушёл из рыбколхоза, потому что редко видела его, а ещё реже трезвым. Стал он работать на Цимлянской прядильно – ткацкой фабрике поммастером(то есть  механиком наладчиком  оборудования). Однако рыбалка и охота для  отца это был просто образ жизни. Без этого он не мог. А рыбак рыбака видит издалека – всегда друзья найдутся. В общем , помаленьку они браконьерничали в Цимлянском море. Летом на большом вёсельном баркасе ставили сетки, а зимой под лёд. Однажды я уговорил отца и он разрешил мне пойти с ними днём на установку сети под лёд. Сложная система, но интересная, а главное я оказался полезным. В этом процессе нужно много бегать от лунки к лунке и моя помощь была в этом нужна. После окончания установки они замаскировали следы, запомнили ориентиры, поставили вешки на расстоянии от места сетки, просчитали шаги от вешек и договорились завтра в девять часов вечера встретиться, «перебрать сеть», то есть выбрать рыбу, а сеть опять запустить на место.
Я попросил у отца разрешение приехать на коньках тоже к месту  установки сетки к девяти часам вечера завтра. Ну, коль я сегодня оказался полезным, то отец не смог мне отказать. Это был январь месяц  1957 года. Мне было  10 лет. Зима была крепкая, лёд был толстый. Рыбаки на лёд спускались в основном с центральной нашей улицы, ну,  конечно же Ленина. Там берег был более обжитый , протоптанный между торосами льда, которые выстраиваются штормами до ледостава в невероятные нагромождения, где я думаю можно бы  кино снимать с сюжетом про полярников. В восемь часов вечера я ушёл из дома сославшись бабке на договорённость с отцом, а матери не  всегда было до меня из-за её тетрадок и учебных планов. Она учила не меня, а чужих детей  и за это  ей присвоили звание «Заслуженный учитель школы РСФСР».
      Дом у нас был  на крайней улице к морю – метров  пятьсот от берега, но зимой там люди не ходили, а до улицы  Ленина, точнее до спуска к морю с этой улицы, было с километра полтора. Однако я был там раньше времени. Часы у меня тогда уже были. Я спустился к морю, вышел на лёд. С ориентировался по  береговым ориентирам: расстояние от берега, угол влево на огни посёлка ГЭС, вправо на огни комбината игристых вин – на самом верху моей улицы –Советской.
Проверил правильность построенного мной угла и… оппа! Споткнулся об вешку! Я ориентировался на местности хорошо. Потом в Дели и в Бомбее(сейчас Мумбайи), когда я оказался в Индии,  мне это пригодилось в зрелом возрасте. Часы были бесполезны. Свет уличных фонарей сюда уже не доставал, а спички я с собой не носил. Луны не было. С берега был свежий ветерок. Я поворачивал к берегу то одно ухо, то другое, надеясь услышать приближение отца «со товарищи», но бесполезно, хотя чувствовал, что время уже  « пошло» . Я покатался на коньках вправо, влево, посвистел. Никто не отвечает. Я был уверен, что прошёл уже час и я уже стал подмерзать. Ветерок был  в открытом море более ощутим , чем под высоченным Цимлянским  берегом. Я  ещё покричал, посвистел, подставляя по очереди на ветер свои уши. Ответа нет. Я взял,  стал спиной к ветру, лицом в открытое море и почувствовал, что меня понесло. Я взял, расстегнул полы своей  «военной» телогрейки – защитного цвета и меня ещё сильнее понесло в темноту.Я это понял по усилившемуся звуку постукивания коньков на неровностях льда. Здорово! Хотя страшнова-то в темноту! Просто уверен, что в открытом море при таких морозах неожиданностей быть не может.Эх! Увидела бы меня сейчас моя любовь безответная – одноклассница Нинка!.. Она бы посчитала меня героем за моё бесстрашие!
       Лечу я вперёд и думаю, пока назад вернусь, может и отец подойдёт. Остановился, глянул назад и обмер!.. Цимлянск на горизонте просматривался тоненькой ниточкой огоньков, а мне теперь бежать на ветер! Делать нечего. Надо бежать. Бегу… Вернее , пытаюсь! А коньки мои почти на месте: клац по льду – клац. Сначала застегнул я свою телогрейку, потом опять расстегнул, потому что понял – будет  очень жарко!
Часа полтора я вот так шлёпал, расплачиваясь за  пятнадцатиминутное удовольствие «с ветерком». Но, как говорится:  «Любишь кататься….» Поближе к берегу,но ещё далеко от условного места я посвистел, даже покричал «папа!», уверенный, что на берегу никто не услышит. Ветер навстречу. Потеряв надежду, я решил сэкономить  силы и время и повернул наискосок, на свой пляж, чтобы выйти с моря  ближе к дому, потому что силы были на исходе. Телогрейка моя ватная, по-моему даже снаружи вспотела.  И вот приближаются в темноте очертания спасительных торосов, как почему-то мне казалось. По мере приближения к высокому берегу стал потише встречный ветер и мне вдруг показалось, что лёд подо мной потрескивает! Что за чушь? Я знаю какой на море лёд – 60-70 см и больше. Я пригнулся, перестал шевелить ногами, слушаю… трещит! Я упал на пузо, раскинув руки, ноги. Треск прекратился. Я стал потихоньку шевелиться, передвигаясь в сторону торосов. Осталось метров двадцать… Но что это? Под меня, вдруг, поверх льда  заструилась водичка. Пронзительная мысль –опускаюсь!
Я резко вскочил и с треском провалился сквозь лёд и стою на каком то другом твёрдом основании в воде по эти самые… Ну, ниже пояса… После немыслимого испуга, первая счастливая мысль: стою! Не тону! Я понял, что стою на другом твёрдом льду другого уровня. Это результат деятельности  ГЭС, которая  исходя из своих соображений может поднять или опустить уровень воды в своём водохранилище, которое мы считаем морем. В результате этого может быть не один уровень льда именно у берега. Успокоившись, я стал продвигаться к торосам, ломая перед собой уже нарушенный слой льда и щупая ногами  другой нижний слой.. Дошёл до тех пор пока можно было лечь на этот верхний  лёд и ползком добрался до торосов.  О! Это ужасно! Я конечно не ожидал. С виду они выглядят угрожающе, но  не думал я, что в натуре они страшнее, когда взбираешься из последних сил на гребень и падаешь с него на такую глубину, что кажется, что падаешь до дна моря. И потом опять взбираешься, чтобы опять упасть, неизвестно как и неизвестно  до каких пределов. Ближе к берегу торосы помельчали, но штаны мои совершено замёрзли и отказывались гнуться, как в «Джентльменах удачи» после цементного раствора. Но тогда ещё не было этого фильма, так что я был первопроходец. Выбравшись на  мой , такой родной пляж, я понял, что на коньках  не смогу взобраться на нашу гору – метров ,  думаю, более пятидесяти. Попробовал развязать шнурки ботинок, но руки замёрзли и пальцы ничего не чувствовали. Вместо – развязать  - я затянул на узел шнурок левого ботинка. Кстати, тогда мало у кого были коньки на ботинках, а у меня были! Как назло ножа в кармане не оказалось, хотя никогда с ним не расставался. В снегу стекло найти на пляже –напрасно. Навес  спасателей со скамейкой. Подхожу на подкашивающихся ногах, поискал, ничего острого. В столбу у скамейки забит ржавый гвоздь. Есть! Придумал! Встаю на скамейку правой ногой,  левую, громыхая замёрзшими брюками поднимаю к гвоздю и цепляю за него шнурок. Рву, что есть силы, но нога правая соскакивает со скамейки и я опрокидываясь вниз головой вишу на гвозде левой ногой! Вот это шнурочек!. До скамейки я теперь лишь касаюсь кончиками пальцев одной руки… Моя одежда, вылезшая из под ремня брюк и телогрейка задрались вниз, оголив живот и спину.И что? Утром меня вот таким найдут? Я, аж, захлебнулся от злости! А главное: Нинка об этом узнает! Ужас!!! Так не пойдёт!
      Я почти в истерике засунул   правую ногу  между столбом и левой ногой и, как рычагом ею попытался снять свою левую ногу с гвоздя. Что-то треснуло и я упал вниз, «долбанувшись»  головой в нетвёрдый снег. Отдышался.  С мёрзлым хрустом дотянулся до шнурка левого ботинка. Он целый, но в нём торчит зловредный гвоздь, который я выдрал из столба. Я его изучил и обрадовался. Он был сильно ржавый и шероховатый, как напильник. Я с остервенением двумя руками стал тереть им шнурок в одном и том же месте и  через минуты две я его одолел. При этом пальцы мои согрелись. Я пощупал другой  ботинок и обнаружил , что  « бантик» шнурка в порядке. Я потянул за кончик и развязал! Сняв ботинки, я налегке в шерстяных носках почти бегом выскочил на свою заветную гору,  спокойно дошёл до своего с тёмными окнами дома, но увидел, что в подвале, который половина был жилой, светятся окна. Ёлки палки! Кто же это? Заходя в калитку перепугал свою собаку грохотом  моих смёрзшихся штанов, но  пёс быстро понял, что я свой. У нас было два входа в дом. То есть через подвал тоже был вход. Я открываю  дверь входной пристройки подвала, спускаюсь по ступенькам, грохоча штанами… Резко открывается дверь и в свете проёма ошарашенное лицо моего отца, не успевшего дожевать ужин…
-Ты где был?
-Тебя встречал…
-Где?
-На море, где сетка. Вы же договаривались!
  Отец несколько секунд молчал, потом сообразив скомандовал:
-Быстро раздевайся! Только тихо, чтобы бабка не услышала!
   Отец  вышел в погреб, вернулся с кружкой вина, ставя кружку на горячую  плиту сказал:
-Потом расскажешь! Мойся. Выпьешь горячего вина поешь и спать! У нас на работе авария была и вылазку отложили. Где провалился?
-У торосов.
-Понял что такое торосы?
-На всю жизнь!
Ну, и слава БОГУ!
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.

ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ!рассказ

       Это был 1957 год, мне было 10 лет и я уже перешёл в четвёртый класс. Я родился в казачьей станице Нижне-Курмоярской на берегу Дона, но через три года нас посадили под охраной солдат-нацменов на баржи и спустили вниз по Дону в голодные степи, затопив наши обжитые и богатейшие места  Цимлянским рукотворным  морем-водохранилищем, которое  стало напорной массой Цимлянской ГЭС, из-за которой и перегородили  Дон пятнадцатикилометровой плотиной, построив с другого конца плотины город-спутник Волгодонск. Это было частью проекта соединения Волги и Дона судоходным каналом , осуществлённого Генералиссимусом Сталиным, по задумке Петра Великого. А так же, я считаю,   это было продолжением политики  «расказачивания», хотя  и  природе, тем самым,  был нанесён колоссальный ущерб.
     После переселения мы недолго пожили в  степном хуторе Рябичи-Задонские, потом перебрались на постоянное место жительства в г.Цимлянск, который тогда ещё был рабочим посёлком. Дом наш стоял на улице  крайней к Цимлянскому морю,  которое  хранило Светлую Память  нашей затопленной  вотчины.
     Несмотря на то, что мы  нашей семьёй переехали в  Цимлянск, но в хуторе Рябичи-Задонские, или просто Рябичи, остались многие наши родственники. Вот в десятилетнем возрасте на летних каникулах  мне первый раз разрешили съездить самостоятельно на маленьком теплоходе ОМ-308 к  бабе  Вале и деду Коле – брату и сестре моей бабушки Нади, маминой мамы. Рейс был по маршруту Порт Цимлянский – Порт Ростова-на – Дону. Мне ехать было вниз по течению часа два с половиной до пристани Мариинская. Мне из дома бабушка и мама нагрузили  гостинцев   для бабы Вали и деда Коли. При чём, у дедушки Коли дом тоже был в х. Рябичи, но он жил с женой бабой Стюрой на кордоне в лесу, так как работал лесником-объездчиком в пойменном  придонском лесу, через Дон от станицы Мариинской, где была пристань.
    Я в прошлом году уже ездил на таком теплоходе с  бабушкой Надей в гости в Рябичи. Мне этот теплоход понравился  гораздо более, чем пароход «на колёсном ходу», который шлёпает своими лопастями, а сам на месте, особенно против течения. Меня ещё на пароходе интересовал блестящий  бронзовый колокол  на  палубе в носовой части. Кто-то мне тогда объяснил, что это для того, чтобы звонить, если  кто-то упадёт за борт. Это сигнал: «Человек за бортом!» На этом теплоходе тоже был такой же колокол  на палубе в носовой части. Двигатель  у теплохода гудел ровно,  глухо, но с подвыванием: У-у-у-у! У-у-у-у! Ветерок  встречный, волна  от  теплохода  бежит по берегу, спутывая удочки рыбакам. От  парохода  такой волны не было! Над теплоходом, над Доном и, видимо над всем побережьем  из   теплоходного  репродуктора несётся  эстрадная музыка с  песнями  и чуть ли не через одну мелодию повторяется  модная тогда: «Мишка, Мишка! Где твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка, Мишка, то что ты уходишь от меня!».  Чайки, не реагируя на звук, а может быть наоборот – их  привлекала музыка, но они просто пикировали  на теплоход, как самолёты в кино про войну. Капитан в рубке в красивой фуражке, в кремовой рубашке! Вот бы выучиться на капитана!
      Доехали  мы  быстро, я даже не заметил. Я сошёл с теплохода на правый берег, на пристань Мариинскую, переправился  на баркасе с перевозчиком на левый берег Дона и шёл по лесу километра три до кордона.
      Лес в низовьях Дона только лиственный. Хвоя не выдерживает наши температуры  и смола начинает закипать и течь. Листья тоже с трудом выдерживают наши температуры и поэтому в лесу остро чувствуется запах «поджаренной» листвы тополей , вязов, вербы и деревья осторожно начинают сбрасывать пожухлую листву ещё среди лета, уменьшая площадь испарения. Сейчас  редко услышишь  над лесом в вышине клёкот стервятников, а тогда их было много, поскольку было чем питаться,   и этот звук остался во мне  одним из звуков детства, как скрип вёсельных уключин и звон капель донской воды стекающей с  вёсел баркаса… Ах! Какое было на Дону эхо! Крикнешь с этого левого берега:
-Пе-ре-воз-чик!
  А эхо подхватывает  и,  извращая, повторяет:
-Пе-ре-воз-чик! Озчик! Чик! Ик! Ик!- и так далее, пока пройдёт все бугры и балки противоположного берега.
     А ещё очень помнится повозка запряжённая лошадкой, запах свежего сена в телеге, запах лошади и лошадиной упряжи, запах кувшинок  с лесного озерка  и ведро  над костром с ароматом раков и укропа. Я до сих пор считаю, что это укроп  раками  пахнет, а не наоборот. А раки у деда в лесу были величиной с краба тихоокеанского. А  арбузы у деда в лесу были  для женщин неподъёмными. Однако моя бабушка Надя ревниво доказывала, что со степных бахчей арбузы и дыни намного слаще, чем с лесных. И она была права.   
    Я приехал к деду неожиданно. Дед Коля  с  бабой  Стюрой  были,  как батраки на собственном хозяйстве. С раннего  утра до позднего вечера они были заняты хозяйством и огородами. У них были козы, овцы, свиньи, две коровы, куры с очень красивым петухом, утки, гуси!. Петух был умница! Он не подпускал кур к кустам, где их могли подстеречь лиса, хорёк, ласка. Петух смотрел и за небом, где кружились стервятники: коршуны, а иногда и степные орлы. Дед  рассказывал, что этот петух однажды отбил у коршуна курицу, когда тот замешкался и не успел взмыть  с добычей в небо. Куры у деда Коли и бабы  Стюры упитанные и коршун не рассчитал свои силы. Петух выдрал у него на спине пучок перьев! Будет знать на кого покушаться!
         Сегодня я  деда и бабушку  случайно застал обоих дома, но дед собирался уезжать. Я вручил им гостинцы, но видел в их глазах растерянность, так как я не вписывался в их планы. Дед   с удовольствием  похлопал по ладони тяжёлой книжкой, трёхтомником «Сказание о казаках» Петрова-Бирюка, которую я привёз ему в подарок от себя  и с сожалением сказал:
-Эх! Когда читать-то? Может зимой…
         Дед сказал бабе Стюре чтобы она меня покормила,  и ускакал на лошади, а баба  Стюра ему вслед  недовольно огрызнулась:
-Спасибо, что напомнил! А то бы я забыла! Пойдём, Ленуша! Рассказывай, как там ваши.
  Я поел, рассказал  за столом мелочи нашей жизни, а главное, как я хозяйничаю у отца на Рыбачьем острове  под  Цимлянской ГЭС  и попросился на озеро Черепашку порыбалить.
Баба Стюра  довольная, что я  не требую к себе внимания сказала:
-Да иди! Но какая же там рыбалка?- не сказав в чём её сомнения.
    Озеро Черепашка было образовано  на месте  какого-то  укрепсооружения во время войны. Кроме  большой котловины и насыпи по берегам у неё были  по углам  заводи, как-бы орудийные гнёзда, а там где голова у черепахи, там был как-бы спуск для входа.
Я понял в чём были сомнения бабы Стюры, когда пришёл туда, на озеро. Там было видимо- невидимо  домашних дедовых  уток и гусей. Утки встретили меня, чужака, таким концертом: Кря-кря-кря, что, по-моему,  и на кордоне слышно было за 500 метров. Но это полбеды! Там же были гуси, а у них гусаки! Я гусаков не боялся  ещё с детства, которое я считаю было у меня ещё в хуторе Рябичи, когда мы там жили до моего пятилетнего возраста, а с пяти лет я уже был в  Цимлянске, или  как все местные говорили – в «Цимле»! А в Цимле я уже был взрослый, как я считал. А теперь вообще мне 10 лет. Я даже на теплоходе езжу  самостоятельно! Но гусь, наверное глава этой гусиной банды,  не знал, что я взрослый  и устремился на меня с шипением, защищая свой «гарем», хотя там и другие гусаки были, но они  видимо  делегировали свои права этому наглецу и он  прямо-таки устремился почти бегом в моём направлении. Я,  в самый последний момент,  схватил его за шею, но аккуратно, чтобы не помять, потом подхватил его подмышку, отнёс его прямо к стае и, несмотря на то, что другие гусаки в количестве три  головы, а главное, столько же клювов, пошли в мою сторону с шипением, пригнув головы к земле, я демонстративно бросил главаря гусиной банды в озеро, на что все гуси отреагировали полной растерянностью.
    Я воспользовался этим замешательством и,  отойдя от гусей метров на пятнадцать, стал оборудовать удочку, на удилище срезанное по дороге на озеро. Шум в стае уток и гусей, однако, был повышенный и я не услышал, как сзади подошёл ко мне поверженный мною гусак и рванул меня клювом под лопатку. Реванш он, конечно, взял, потому что теперь я оказался в воде, спрыгнув туда от неожиданности и боли под «смех» утиной и гусиной стаи. Я со злости выскочил из воды хлестнул по спине своего обидчика удилищем и он сбежал широко расставив крылья и гордо выговаривая своё: Га-га-га!  - которое для меня звучало равносильно: Ха-ха-ха!
   Я понял, что здесь рыбалка уже не получится  и  пошёл на  рядом расположенную протоку под названием  Змеючка, которая была очень извилистая и длинная. Я подошёл к ней, вынул из карманов всё размокшее содержимое: носовой платочек, деньги на дорогу, салфетки, которые мама давала «на всякий случай», ну и старые билеты, которыми хотел похвалиться своим друзьям, что я ездил на новом теплоходе да ещё сам, без провожатых! А,  раньше я им рассказывал, как я ездил со взрослыми на  пароходах с колёсно-лопастным приводом и мало кто из них мог этим похвалиться. Я не был хвастуном, но… детство! Я выложил свои вещи на травке в косых лучах заходящего солнца и срочно занялся удочкой и рыбалкой. Я опомнился, когда  уже поднялись комары и поплавок стало плохо видно. Точнее, я опомнился, услышав далёкий крик в лесу:
-Лё-ё-ня-я-я! – и я понял, что я от Черепашки и от кордона ушёл по Змеючке чёрт знает  куда, увлёкшись    рыбалкой. И я закричал:
-Я зде-е-есь! Де-е-да-а-а! – и вскоре услышал  конский топот и увидел недовольного деда Колю на взмыленном  и тоже очень недовольном коне по имени Орлик, возбуждённо пляшущем под ним.
-Ну, разве можно так?- возмущался дед, - Ты же сказал – на Черепашку, а ушёл за километр!
-Ну, там же гуси! Какая же рыбалка?
-Всё ясно!- сказал усмехнувшись дед, - Иди сюда! Проедешь  на холке потихоньку! – и протянул ко мне руки с седла.
-Так я же рыбу наловил! Куда же мы её? – и извлёк из воды кукан с десятком краснопёрок.
-Да что же у нас есть что ли нечего? Оставь её ракам на ужин!- сказал дед,  но что-то  до него дошло и он, смягчившись,  дополнил, - Ну ладно! Бери! Бабка кинет их на ночь в горнушку, запарит на сене!
   О своих вещах, которые я оставил на просушку на солнышке, я вспомнил только утром. На то место я пошёл, но ничего там не нашёл. Пожаловался деду с бабой и рассказал про гусака, на что они посмеялись и  сказали, что  это гусак мне отомстил, а денег на обратную дорогу они мне дадут, а вот куда он мог всё это деть, одному богу известно.
  В этот день я сам пешком ушёл в Рябичи к бабе Вале. Деда Коля и баба Стюра опасались отпускать меня  одного в двенадцатикилометровый путь, но  мой неожиданный визит явно не вписывался в их напряжённый образ жизни и они с  плохо скрываемым удовольствием отпустили меня, чему я был очень рад. Я был всему рад, что мне разрешали делать самостоятельно. Если кто-то из взрослых что-то на моих глазах делал, я просто дрожал, запоминая и впитывая каждое движение с уверенностью, что, если мне разрешат, то у меня получится так же. Не всегда получалось так же… Как получилось  у меня в гостях у  деда Васи, отца моего отца, когда мы жили в Рябичах. Я ехал, вернее, шёл по извилистой дороге по займищу среди лугов, озёр, проток, ериков и баклуш, упиваясь забытыми  запахами раннего детства, вроде бы к бабе Вале, а полюсом для меня был деда Вася, который тоже и сейчас  жил в Рябичах с чужой бабкой, покинув мою бабу Катю, а когда мне было четыре годика и мы жили в Рябичах, то он меня прогнал от себя, заподозрив во вредительстве по наущению моей бабушки Нади(маминой мамы) с которой они друг друга ненавидели. Дело в том, что я тогда пришёл к нему в гости и прямо сразу  пошёл в его  столярную   мастерскую, куда меня тянуло,  как магнитом и на запах стружки и на вид разнообразного инструмента, висевшего по стенам. Я попросил у деда разрешение построгать его рубанком. Дед разрешил и увидев, что у меня что-то получается, куда-то пошёл, оставив меня в мастерской. Может быть он пошёл в магазин за гостинцем.  У меня в его отсутствие дело не заладилось. Видимо он давно не работал рубанком и клин, удерживающий лезвие подсох и ослаб. Лезвие у меня ушло. Я видел,  как лезвие выставляют и клинят для работы. Я выставил его и заклинил, но оно  при этом вылезло больше чем положено и рубанок  «рубил», а не строгал. Я расклинил его и опять выставил. Стал заклинивать молотком, а лезвие опять полезло вместе с клином. Но мне же тогда  было не десять лет! Мне было четыре года! Сейчас бы я так не сделал, а тогда… я взял и постукал по лезвию молотком… чуть-чуть! Но оно отказалось строгать после  этого!
Дед пришёл и спросил, как у меня дела, настрогал ли я ему стружек для  розжига, а я сказал, что не очень, что рубанок не строгает. Дед посмотрел на лезвие и выкатив на меня бешеные глаза выгнал меня  и сказал, чтобы я больше к нему не приходил, и что меня этому  баба Надя научила. Я  сейчас  шёл и,  вспоминая это,  опять переживал всё заново… Эх! Встретить бы  деда Васю случайно на улице! Может быть он увидел бы какой я взрослый и простил бы меня… А я буду идти к бабе Вале и пройду специально мимо дома деда Васи, хотя и не по пути. Вдруг он будет во дворе и глянет на меня!
    Я дошёл до речки  Мусорки, которую надо было переходить вброд  по… ну в общем, чуть ниже пояса и стал разуваться. В это время подъехал мотоцикл с коляской и в нём сидели два парня, где-то старшеклассного возраста, одетые… в общем, для рыбалки. В коляске у них был мокрый бредень. Они на меня уставились  с любопытством, соображая, что  я по вешнему виду совсем не здешний. Они поздоровались со мной, я ответил. Они спрашивают, откуда и куда я путь держу, а я ответил, что из Цимлы ( то есть из Цимлянска)  к бабе Вале. Они уточнили к какой бабе Вале  и успокоившись и переглянувшись с облегчением  сказали, что они меня довезут к ней, взяв у меня из рук  сумку с гостинцами из Цимлы и  свеже зарезанную утку от деда Коли.
-Сейчас заедем к нам, раков наварим! Ты раков любишь? У нас раки великанские! Ты таких сроду не ел! Вот увидишь!
-Люблю! – ответил я, хотя перспектива куда-то заезжать, меня не устраивала.
-А нам раки уже остохренели! Что у тебя в сумке там насчёт пожрать?
-Нету у меня ничего в сумке насчёт пожрать! – ответил я.
-А это чё?- ковырнув пальцем газетную обёртку, спросил один, - О! А говоришь ничего нету! Курица или утка! Зашибись! – матом проговорил один, - Садись! Не разувайся! – и силой посадил меня в коляску мотоцикла.
Меня такое отношение сразу насторожило и я понял, что «попал» и плакали мои гостинцы. Я спросил их:
-А вы курмоярские?
Они переглянулись между собой и один неуверенно ответил:
-Да!Да! Курмоярские! – а другой промолчал, но  чуть погодя спросил, - А как фамилия твоя?
-Крупатин! – ответил я.
-А  вы раньше жили здесь в Рябичах?
-Конечно!- ответил я, - Пять лет как уехали! Мамка моя учительницей была здесь!
Тот, что за рулём был, так тормознул, что сидящий сзади него, чуть верхом на    него не сел, заматерившись…
-Мари  Петровна-а-а? -  спросил он,
-Да!- ответил я.
-Ё-о-о-ма –ё! протянули они оба, хором,  -Тогда в гости отменяется! Хотели мы тебя нашей самогоночкой угостить! Но раз ты Мари Петровны сын, то нельзя! Передавай  ей привет от Чиреватого и Халабудина  – лучших её учеников! – заржали  они. Через пятнадцать минут они высадили меня у калитки бабы Вали и в результате мне не удалось пройти мимо двора деда Васи.
   По дороге эти навязавшиеся провожатые допытались у меня, что я приехал вчера, а ночевал на кордоне у деда Коли. Тут  горе-водитель второй раз  резко тормознул, вызвав матерщину позадисидящего друга.
-Так Николай Михалыч твой дед? Ты ваще опасный человек! Ты на нас не обижайся, ежели что! Мы же с тобой нормально! Да?
-Ну, да! – ответил я, не понимая в чём дело.
        Кроме никто не знал, что я приехал в Рябичи, но  вечером пришли  к бабе Вале земляки курмоярские и прямо от калитки нараспев  спросил старый  Лаврентьевич, еле волоча ноги:
-Правду говорят или брешут по хутору, что  «Девушки-раздевушки» приехали в Рябичи?
Такую кличку мне дали тогда, когда мне было четыре годика, а я умел читать и меня послали старики с посиделок посмотреть  на свежую афишу, какое кино сегодня привезли. Я прочитал правильно: «Девушки! Девушки!», а пока дошёл  забыл и сказал: «Девушки раздевушки!», чем всех так рассмешил, что запомнили надолго и меня прозвали –«девушки-раздевушки».
   Утром на другой день  баба Валя стала меня собирать в обратный путь, потому что завтра я обещал быть дома. Она вытащила из сарая свой велосипед, протёрла с него пыль, дала насос и предложила мне накачать шины. Если они будут держать давление, то я поеду к деду Коле на велосипеде и там его оставлю, так как бабушка уже не  ездила на нём лет пять. Я накачал, проверил, но нипель переднего колеса  спускал воздух. В аптечке я нашёл запасной нипель, заменил, накачал вновь и убедился, что результат есть. Я решил проехать  на велосипеде по хутору, проехал дважды мимо двора деда Васи, но не увидел его, а только баба  Федора – его жена крутилась по хозяйству возле летней кухни. Вздохнув, я уехал назад к бабе Вале…
   Проверив колёса, укрепив  с бабушкиной помощью на багажнике  её гостинцы, простившись с  нею,  я поехал к  деду Коле на кордон. Через час я уже был там. Я с ведома  бабы Стюры пошёл в лес, набрал  щавель для себя и для деда Коли и  пришёл на кордон.
    Баба Стюра посмотрела щавель и похвалила:
-Молодец! Молодого нарвал! Бабка Надя не забракует!
   Я сказал:
-Нет! Нет! Половина вам! Нам этого много будет! Я же на вас рвал! Вам-то некогда этим заниматься…
-Ну, спасибо!- довольная заулыбалась нещедрая на улыбки баба Стюра.
Я опять попросился на  Змеючку и сказал, что если наловлю  рыбу, то запарим на ночь в горнушке на сене и я возьму её с собой. Баба Стюра согласилась, но сказала, чтобы я не уходил дальше того места, где я был вчера, а дед вернётся с объезда и меня найдёт.
    Дед приехал за мной раньше,  чем вчера и забрал меня с уловом:
-Поедем поужинаем пораньше, да  расскажешь, как вы там живёте, а то я с этим хозяйством до вас никогда  не доберусь! Свою ГЭС в сарае  я раскочегарю, да в хате сядем без комаров!
  У деда Коли  был за домом специальный сарай с мотором, похожим на тот, от которого нам когда-то в хуторе  «крутили» кино. Он заводил этот  мотор с электрогенератором и в доме и на ступеньках горели  лампочки освещения. Но это было не часто. Керосин дешевле,  чем бензин и пользовались для себя так же керосиновыми лампами.
    Баба Стюра накрыла стол в хате, а дед поставил на стол бутылку чистого, двойной перегонки самогона и бутылку виноградного вина. Дед знал, что мне родители наливали красное виноградное вино ещё тогда, когда мне было четыре годика и мы жили в Рябичах. Я и не знал, что с него бывают пьяными. Но однажды у нас появилась пластинка с шуточной песней:  «Улица!» и мы её «крутили» на нашей радиоле, работающей на  батарее сухих элементов, стоящих под столом, и занимающих больше места, чем сама радиола. Не знаю в чьём  исполнении была эта песня, но певец слегка притворяясь пьяным, пел о своих впечатлениях, когда он возвращается домой  «под градусом»:
-«Раз поздно ночью иду я к себе-
Улица странною кажется мне!
И фонари так неясно горят!
Смирно на месте никак не стоят!
Левая, правая где сторона?
Улица, улица! Ты, брат, пьяна!»
  Я после очередного  «наливания» стал изображать из себя пьяного и петь эту песню, что взрослым не понравилось и мне сказали:
-Всё! Больше мы тебе никогда не нальём!
Я сразу же стал трезвым и понял, что это очень плохо быть пьяным!
  Деда Коля налил нам с бабой Стюрой по   стопочке вина, а себе  стакан самогонки, на что баба Стюра  подозрительно спросила:
-Ну, что? Нагайку и седло прятать?
-Нет! Нет! Я всё в меру! – сказал дед, а баба предупредила:
-Смотри! А то сам нагайки заработаешь!
  Дед молча,  недобро покосился а неё, но вздохнув,  ничего  не сказал.
Дед предложил выпить за здоровье всех родных и близких, выпили  и дед спросил:
-Ну, расскажи, внучок! Что она там за ГЭС Цимлянская  такая? Много ли воды в море? Не прорвётся ли плотина?
       Я с готовностью стал рассказывать деду и бабе Стюре, что   плотина длиной 15 километров  громадной толщины и по ней ходят поезда пассажирские и товарные и по автодороге в два ряда ходят  машины даже самые здоровенные гружёные МАЗЫ. И проходят они так же через    ГЭС, которая  не такая мощная,  как плотина, но она железобетонная и в ней шандоры, которые при половодьи приоткрывают  и сбрасывают  массу воды. Что при этом, если бывает шторм, то через шандоры  перехлёстывает волна с такой массой, что под нею автобус с пассажирами приседает, а пассажиры визжат. Дед, слушая меня сидел,  как остекленевший, приоткрыв рот, а баба Стюра  сокрушённо раскачивалась из стороны в сторону, взявшись за голову.
-А если прорвётся плотина, до Рябичей и до кордона достает вода? – с ужасом и надеждой глядя на меня спросил дед и я, помявшись, ответил, что даже до Ростова  достанет и всё будет смыто в Азовское море, но это только в случае войны, если разбомбить. Вот американцы в прошлом году испытали атомную бомбу  в Тихом океане, рассказывал я, так мы в школе проводили митинг протеста и я написал стихи в школьную стенгазету про атом.
-А, ну –ка, прочитай! – попросил дед и бабушка поддакнула.
-Только это как бы от имени самого атома я пишу! – предупредил я и  стал читать:
-Атом:
-Я не для того рождён,
Чтобы люди гибли от меня!
Я рождён для помощи людям в жизни и труде!
Я, атом, требую, чтоб люди знали
В жизни место моё где!
-Ух, ты молодец! Ленуша! Ты наверно  этим… поэтом будешь, когда вырастешь! Давай за тебя выпьем !
-Дед! Меру не забыл? – напомнила баба Стюра.
  Выпили, закусили и я вспомнил мучавший меня вопрос:
-Скажите, пожалуйста, а почему мне сказали, что со мной связываться опасно, когда узнали, что я внук Николай Михалыча?
-Кто такие? – спросил дед, переглянувшись с  бабой Стюрой.
-Бывшие ученики моей мамы  Чиреватый  и Халабудин! Они меня подвозили на мотоцикле к  бабе Вале от речки Мусорки.
-Вот так отпускать одного! – сказала баба Стюра, а дед покачав головой сказал:
-Бандиты они! Браконьеры! Гоняю я их по лесам  и озёрам! Но это свои бандиты, а бывают и чужие! Видал у нас в балочке лежит ржавая покорёженная машина. Это бабина Стюрина работа!
    Баба Стюра в это время отошла  к печке, подложить чего-то свежего на закуску. Дед схватил бутылку, налил стакан себе, мне стопку вина и стукнвушись со мной  сказал:
-Давай, пока бабки нету, а то вся жисть на тормозах! И расскажу, пока её нету, а то не даст! Когда Сталин умер, а  Берия распустил всех бандитов из тюрем,  вот четыре года назад, тут и нагрянули незванные гости к нам на кордон в моё отсутствие. Сели за стол во дворе в наглую потребовали приготовить им хорошей закуски, пригрозили ей, что если  им закуска  не понравится, то ею закусывать будут… Она  пошла в хату, вроде зачем-то, вышла с ружьём на порог   приказала им лечь на землю пузом, выстрелила  в стол по их бутылке, которую они уже начали распивать, а им приказала ползком  двигаться к машине, а если кто встанет, то стрелять будет в задницу. Они убрались, но пообещали, что вернутся. Ну, мне милиция не помога, как сам понимаешь, в лесу-то! Пришлось меры самому принимать. Обпахал я подъезд дороги до самого двора и площадку перед калиткой, вроде как для остановки, так, что в другом месте не поставишь машину или телегу, ну, ты же сам видишь! Они вернулись через пару дней, вооружённые,  когда я уже караулить их перестал. Зашли во двор с ружьями, взяли бабку на мушку и заставили идти в хату. У нас видел, верёвка висит через весь двор и вроде тряпки на ней висят для просушки? Видел? Нет! Ну, смотри! Эту верёвку не трогай, хотя она высоко и не сразу достанешь! Бабка пошла, взошла на ступеньки, а верёвка оттэда начинается! Она вроде как оступилась на порожке и схватилась за эту верёвку… Как шандарахнуло за двором и машина ихняя  вверх тараманом горит. Они спрашивают с перепугу:
-Это что? -  а она смеётся и говорит:
-Значит хозяин вернулся! Путь вам для отступления открыт только в одну сторону! Не в лес, а в займище по дороге и только бегом! Иначе  всех перестреляет!
    -Они как лошади скакали по дороге! – продолжал дед, -  Но я услышав взрыв прискакал домой, а бабка мне рассказала, ну  и я за ними с полным  патронташем  «жакана». Их было четверо. Отстреливались! Орлика моего слегка задели, хотя я ему дал команду – лежать. Вот, если бы Орлика они не ранили, я бы может и отпустил бы их. Но за Орлика! Я еле уговорил его голову опустить, а то бы совсем убили. Ну, пришлось мне их, как на войне!  Ни один не ушёл. Это было четыре года назад, а раки до сих пор в Баклановой баклажке размером в две ладони. Я, правда , там ни разу не ловил! Брезгую! А твои знакомые там постоянно  загружаются!
    Я почувствовал, что меня замутило, когда я сообразил, какой перспективы я избежал, не отведав раков тех попутчиков и я поспешно попросил деда налить  мне вина. Мы налили и баба Стюра нас застала за новым тостом:
-Мы за что воевали?  За что мясорубку  прошли, стреляя в своих и чужих? - спросил дед дрогнувшим голосом, - Чтобы эти ублюдки гуляли  по нашей землице, пропитанной нашей кровью?- и по щеке деда потекла горючая слеза, - Давай,  внучок, за то, чтобы казаки были хозяевами на своей  кровной земле!
-Начинается! – прокоментировала баба Стюра, - Глаза на мокром месте! Убирай бутылку! А то нагайку заработаешь, казак!
-Не позорь перед внуком! – сказал дед, утерев слезу и выпив  последний стакан,  - Мы ложимся спать! Завтра рано вставать! Я отвезу тебя на переправу, переправлю тебя хотя и на час раньше до теплохода, но  чтобы душа была спокойна, а потом  поеду домой со спокойной совестью.
      Утром, когда мы с дедом ехали на телеге, запряжённой Орликом,  на душистом сене, я спросил у деда:
-Так вы с бабой Стюрой  постоянно готовы к бою?
-Готовы! -  ответил дед,  - Там  на чердаке и кое-что серьёзное  есть! Но бабка наотрез отказывается  из него стрелять! Я показал ей, рассказал, просил попробовать, но она сказала: «Будет надо – сумею!»
- Деда? – спросил я, - А следующий раз дашь мне попробовать?
  Дед помолчал, хлестнув несильно Орлика  по боку и сказал:
-Дам! Если язык за зубами будешь держать! И дома никому не говори! Понял?
-Только помню, что ты обещал! Остальное всё забыл!- сказал я с готовностью.
-Ну, тады-лады! - ответил дед засмеявшись, -Как разведчик!
   Дед  встретил войну пограничником, чудом уцелел в окружении, был под  Сталинградом, как мой отец, но он был старше отца и был уже настоящим бойцом-красноармейцем и дошёл до Берлина с мелкими царапинами, как он говорил всем, хотя  был весь в шрамах.
  На берегу  Дона дед взял с повозки своё ружьё и выстрелил, один за другим из двух стволов, глядя на двор перевозчика. Тот сразу же выглянул из двери своей хаты и даже трусцой засеменил на берег к своему баркасу. Хороший был дед Коля, Светлая ему память! Но так жалко мне  было, что не увиделся  я с дедом Васей!
    Переправившись, помахал я деду Коле и пошёл на пристань весьма озабоченный. Дело в том, что я утром собирался наспех и не успел сходить в туалет по серьёзному делу. Бумажки с собой я не взял, а салфеток, которые давала мне мама, меня лишил бандит-гусак. Я пошёл в туалет, стоящий  на приличном расстоянии  дебаркадера. Со мной были две нелёгкие сумки, нагружённые гостинцами от бабы Вали, и деда Коли с бабой Стюрой.  В связи с антисанитарным состоянием  внутренностей туалета  я  с сумками в него зайти не мог, а оставить их снаружи, значит подарить  кому-то. Я заглянул в него и успокоился, так как там тоже  никаких бумажек мне никто  не приготовил. Травки с приличными листьями, типа лопуха,  поблизости тоже не было. Надо ждать теплохода с его  комфортабельным,   хотя  и  маленьким туалетом.
      Теплоход мы, пассажиры, услышали  по приближению  песни: «Мишка! Мишка! Где твоя улыбка?», а потом из-за поворота  реки  показался сам теплоход. Он шёл совсем не так,  как вниз по течению. Его носовая часть  с блестящим колоколом, сияющим на солнце, показалась, а остальное выползало примерно около минуты, а до дебаркадера он шёл минут десять, не соображая, что я его жду…с нетерпением, сами понимаете!   
    На теплоход я зашёл первым, хотя какая-то бабка с кошёлками на меня заорала:
-Не успеешь? Ломишься через голову! А ещё пионер наверное!
-Пионеры тоже в туалет ходят!- подумал я и помчался быстро занимать место в салоне, чтобы не оказаться в трюме. Место свободное  я нашёл рядом с приличной женщиной и поставил на своё место свои сумки, сказав женщине, что я скоро приду. Я пошёл в туалет, который был в задней части теплохода. В туалете не было ни туалетной бумаги и ничего похожего. Я расстроился! Что же делать? Теплоход отчалил и пошёл «не шатко не валко»  вверх по течению.
-Да-а! С такой скоростью мы  часам к двенадцати  только будем в порту Цимлянском!- подумал я.
    Давление в животе у меня поднималось до аварийной отметки, настроение падало до нуля, а  из  динамика издевательски  орала певичка:
-Мишка!Мишка! Где твоя улыбка? Полная задора и огня! – и меня разбирала злоба, но не знаю на кого. Вдруг меня осенило: А может быть в буфете можно купить салфетки? Я помчался в буфет. Захожу я в очень тесный  буфет, а  там почти никого нет. Только  капитан в кремовой летней   форменной сорочке  с  красивым  «крабом» на фуражке, расплывшись в улыбке ласково держал на прилавке ручку  таявшей от счастья пухленькой буфетчицы. Другой рукой капитан, искоса глянув на меня, прикрыл стопку коньяка. Лицо капитана было неестественно румяным от коньяка или от чувств к буфетчице. Я посмотрел содержимое маленькой буфетной  витринки, но ничего похожего на салфетки не увидел. Я спросил:
-А салфеток у вас нельзя купить?
-Во! Купить!- воскликнула буфетчица, - Да они у меня вообще кончились! Надо в Цимле взять в кладовке! – и продолжила  мило чирикать с капитаном. Я посмотрел по витрине на предмет чего бы такого купить, что буфетчица явно не могла бы дать без обёртки. Конфеты «подушечки» наверное она насыплет в какой -нибудь кулёк, а он мне пригодится, подумал я . В это время у меня в животе крутился какой-то маленький пузырёк воздуха и явно шёл к естественному выходу. Как я ни крепился, но он бесшумно по-шпионски вылез наружу почти сквозь рёбра и сразу заполнил маленькое помещение буфета  «ароматом» не соответствующим этому заведению . Капитан и буфетчица  сразу  престали улыбаться, посмотрели вопросительно друг на друга и вдруг оба развернулись ко мне.
-Пацан! Тебе что буфет и туалет одно и тоже?- спросил бешеным голосом капитан, выпучив на меня глаза.
  Я испуганно  и непонимающе посмотрел на него и промямлил:
-А чего? Я ничего!
-Тогда это я нас…л в буфете? Да? – ещё больше взбесился капитан, - Или она? – указал он пальцем на буфетчицу.
-Не знаю!- сказал я и хотел выйти, но капитан с мордой красной,  как помидор рванулся ко мне протянув руку и я выскочил, увернувшись от неё и помчался  по палубе в носовую часть. Обернувшись,  я увидел, что капитан мчится за мной и приближается со словами:
-Да я тебя, сукин сын,  за борт сейчас выкину!
    И тут в моё поле зрения попал сияющий на солнце корабельный колокол. Я не знаю почему, но я подбежал к нему  и,  схватившись за висевший конец   плетёной верёвки от языка колокола заорал:
-Я щас звонить буду!
Капитан остановился в нерешительности и промолвил:
-Это сигнал – человек за бортом! А ты ещё не за бортом!
-А потом поздно будет! Я плавать не умею!
    На теплоходе пропала музыка,   в рубке открылось лобовое окно и в него высунулся рулевой или помощник капитана и спросил:
-Семёныч! А что он натворил? Не трогай его, а то  придётся в вахтенный журнал заносить и объясняться!
-А я сам объясню! – заорал я со злобой, - Что капитан меня хотел выбросить за борт!
- Ладно! Засранец! – сказал капитан,  сняв фуражку и вытерев пот с зеркальной лысины, -Живи! – и ушёл. Репродуктор опять заорал с полуслова:
-…. Самая нелепая ошибка, Мишка! То что ты уходишь от меня!...
Я пошёл на своё место. В туалет после стресса я уже перехотел.
Л.КРУПАТИН, МОСКВА-2011, Цимлянск-1957 г.!


НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ОХОТНИК!
 О любви и  детстве.На фото мой отец в 35 лет.Через 2 года он утонул в Цимлянском море и с 15 лет у меня начался трудовой стаж.
Леонид Крупатин
(Сборник "Для детей и о детях!")(рец.1)
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ОХОТНИК!
  Начиная с 10 лет отец брал меня с собой зимой  на охоту, хотя я ему помогал заряжать патроны по-моему ещё с дошкольного возраста, выполняя мелкие поручения.  Капсули в патроны  запрессовывал я. Порох насыпал я, да почти всё делал я. Помощь моя была просто необходима, потому что у него с войны левая рука была без локтя, на сухожилиях и координация её движений была затруднена. Например, чтобы насыпать в патрон порох, отец держал патрон в левой руке, но правой рукой отец клал левую руку между колен, сидя на маленьком стульчике, зажимал эту  руку коленями и насыпал порох. Или привлекал меня на помощь и я под его контролем всё выполнял. Так же я строгал под его контролем, потому что левая рука была у отца чисто символически и волосы он ею поправлял, держа её правой рукой. Из ружья отец стрелял одной  своей мощной правой  рукой. Отец дал мне одностволку 16-го калибра, а у него была новенькая двухстволка и мы ходили с ним на охоту, обходя компании встречных людей, так как у меня не было охотничьего билета. Отец меня строго настрого предупредил, чтобы я прежде чем стрелять в зверя или дичь смотрел вперёд, не могут ли быть за кустами люди и чтобы никогда не направлял ружьё в сторону человека, даже если уверен, что оно не заряжено.Учил меня отец различать следы зверей, повадки. Мы проходили с отцом по 50 километров зимой по снегу за день и я не жаловался, хотя к концу дня ноги уже заплетались.
   Мне было приятно сознавать, что никто из моих сверстников не мог и мечтать о том, чтобы пойти с отцом на охоту на равных. А ещё мне было приятно сознавать, что моя зазноба – одноклассница Нинка видела меня в «боевом» снаряжении, когда мы проходили мимо её двора.Я всегда был в своей защитного цвета телогрейке, с патронташем на поясе и с одностволкой на плече. А потом я Нинке стал сам сообщать, что мы завтра с отцом идём на охоту, а сегодня до полуночи будем заряжать патроны.Нинка появилась в нашем классе со второго класса. У неё отец был военный и они прехали из Чернигова, где отец после войны добивал бандеровские банды.Почему-то мы с Нинкой сидли за одной партой, и даже "прилипали" друг к другу, по выражению учительницы. А если по секрету сказать, так мы ещё и за руки держались под партой. Учительница заподозрила неладное между нами и ... рассадила.

    Однажды в очередном походе на охоту в  очень снежную зиму, мы с отцом взяли в охват широкую лесопосадку из сплошной акации, а потому вообще насквозь непроходимую из-за её природной колючести. Мы договорились, что по команде будем постреливать вверх, чтобы я мог спугнуть зайца в сторону отца, а  отец в мою сторону. Я шёл и заметил след волка вглубь лесопосадки. Посмотрел, ничего не заметил. Потом ещё такой же след в том же направлении и чуть позже я увидел след волка со следом волочения и с подтёками крови. Я сообразил, что наверное волки тащили добычу. Я посмотрел в том направлении, куда шёл след и увидел за кустами акации небольшую полянку с утоптанным  снегом и со следами крови и шерсти на ней. Я так был ошарашен увиденным, что стал орать отцу и звать его к себе. Отец, подумав, что может быть мне нужна  помощь, прорвался сквозь густую акацию, поцарапав лицо и руки и увидел эту жуткую картину. Клочья бараньей шерсти висели на ветках до трёхмеровой  высоты. То есть,  видимо дрались волки за добычу и рвали её во все стороны.
-Ну, и что? – спросил отец, - Волк что ли на тебя напал? Если и были зайцы впереди, то на расстоянии метров  пятьсот теперь из-за твоего крика разбежались! И имей в  виду на будущее – второй раз волк сюда же добычу не притащит! Засаду делать бесполезно! Будь посерьёзнее! Ладно?
-Ладно!- расстроенно ответил я. Но Нинке я всё-же рассказал по тот ужас, который видел, но виду не подал, что для меня это было жутко. Подумаешь – кровь! Я же охотник!А Нинка смотрела на меня с ужасом, удивляясь моему... хладнокровию, которое я усиленно демонстрировал перед нею.
  Однажды мы с отцом в конце дня зашли на хутор Рынки к бабе Кате – отцовой маме, поужинали и не отдыхая двинулись вперёд, чтобы засветло  пройти  зимнее бездорожье. Шли опять же в цепи, то есть ружья наперевес, параллельно друг другу на расстоянии метров сто пятьдесят. Я не обратил даже внимания, что нам пересекала путь высоковольтная линия на металлических опорах, которая шла от Цимлянской ГЭС, наверное на Украину на югозапад. Отец, вдруг, что-то крикнул мне и побежал в сторону от меня. Я, поскольку ничего не понял, тоже побежал к нему. Отец скрылся в небольшой балочке и я припустил посильнее, хотя сил уже не было на исходе дня да ещё и после вкусного бабушкиного ужина. Отец появился на противоположной стороне балочки  и присел над чем-то. Потом посмотрел в мою сторону и махнул мне рукой. Я уже не спеша подошёл к нему, почти валясь с ног и увидел, что отец сидит возле громадной птицы с длинной шеей и  длинными ногами. Цвет оперения у неё был коричневый, но мелькали узоры с белыми пёрышками и с отливом, как у селезней.
-Дудак!- сказал отец, - Степной страус! По научному – дрофа! Когда-то их было много в наших степях, а теперь они занесены в Красную книгу и днём с огнём не сыщешь.Этот видимо ударился о высковольтный провод. Сейчас сумерки, а птицы в сумерках плохо видят. Он ещё тёплый. По-моему он даже голвой шевелил, когда я подходил.
-Пап! А может быть можно как-то помочь ему? Может быть он живой ещё?
Отец открыл пальцем один глаз дудака и мы увидели, что он мутный…
-Всё!- сказал отец, - Наша добыча, но мы не виноваты! Видишь – он грудью саданулся о провод! Отец раскинул крылья дудака, растянул их и сказал:
-От края до края, пожалуй метра два! Баба Надя будет довольна нашей охотой!
   Весной была в школе выставка «Умелые руки» и я сделал из перьев дрофы узоры на бумаге в рамке и представил на выставку. Школьники были очень удивлены моей экспозицией и расспрашивали у меня о том, как мы с отцом ходим на охоту и много ли я убил. Я, смущаясь, честно признавался, что ещё ничего не убил. Однако девчонки смотрели на меня с большим интересом... особенно Нинка.
     Были на выставке начальники из Районного Отдела образования и заинтересовались, откуда у нас перья птицы занесённой в Красную книгу. Нашли меня, нашли мою маму,так как она была учительницей в параллельном классе, а руководство в РОНО было новое и тоже с большим   интересом  отнеслись к тому, что мама «Заслуженный учитель школы РСФСР», а сын ходит на охоту и приносит с охоты дичь, занесённую в Красную книгу. Нам устроили настоящий допрос и довели до слёз мою мать. Я пришёл домой и отец пришёл на обед, а я ему рассказал о том, что ко мне и к маме претензии  в школе. Отец, не обедая,  пошёл в школу и застал районного начальника садящимся в машину. Он одной правой рукой, имевшей бешеную силу, вынул начальника из "Волги" с оленем на капоте, посадил на капот рядом с оленем и сказал, чтобы он извинился перед матерью и передо мной за его свинство, а если есть вопросы, то он готов ответить. Начальник вприпрыжку сбегал в школу, извинился перед мамой, а тут и я подошёл… Начальник пожал мне руку и трясясь мелкой дрожью сказал, что надо по- мужски решать вопросы, без скандала и, извинившись,  уехал.
    Охотничья эпопея моя окончилась неожиданно и плохо!
Однажды мы с отцом шли пойменным лугом и была в нём низинка с зарослями ивняка. Отец сказал, что интуитивно чувствует, что там должны быть зайцы. Я шёл бесшумно, внимательно глядя в кусты и думал: Вот бы Нинка меня сейчас увидела!- но отец мне крикнул:
-Лёня! На тебя заяц пошёл! Смотри!
  Заяц выскочил на меня прямо в упор и я в упор и выстрелил в него с перепугу, не прикладывая ружьё к плечу. Я помню, что от выстрела заяц, как бы, растворился в воздухе и его не стало. Однако метра через три я увидел его следы в сторону леса и один след был  с кровью. Я догнал  подраненного зайца на высоком берегу быстрой речки Заморной. Он сидел на мысочке перед заводью, покрытой не льдом, а снегом. Заяц держал переднюю подраненную лапку навесу и плакал, как ребёнок! Я бросил ружьё и пошёл к зайцу с протянутыми руками, перепуганный тем, что я причинил такому маленькому боль. Я готов был хоть языком зализать ему ранку! Мне было страшно жалко бедного зайчишку. Я стал приближаться к нему, но он круто развернувшись прыгнул с высокого берега в воду и скрылся навсегда в снежной каше! Отец меня застал рыдающим на берегу реки… Я сказал, что никогда больше не буду стрелять в животных! Отец сказал:
-Ну, и правильно!- погладив меня по голове своей грубой, мощной правой рукой.
    Когда мы шли домой, я очень сожалел, что идём домой ещё засветло. Хоть бы Нинка меня не увидела!- думал я. Вид у меня был не боевой… примерно, как у того зайчишки.

  Больше я не стрелял в животных, но однажды изменил своему принципу, когда у меня был первый сын и со здоровьем у него  было очень плохо, а нужна была диетическая пища, которой было взять негде и не за что…   Расскажу попозже  в третьей  части о семейной моей жизни.
   Несмотря на то, что на охоту я больше не ходил, но заряжать патроны я отцу всегда помогал. Он однажды даже ездил в Калмыкию на охоту за сайгаками и привозил не плохую добычу. Хотелось мне конечно ради приключений с ним, но я даже ни разу не попросился.

Л.КРУПАТИН,МОСКВА,АПРЕЛЬ 2011 г.-ЦИМЛЯНСК,1958 г.


РЕКА И МОРЕ! две части.

РЕКА!часть первая.
      Мой отец был рыбак и охотник до мозга костей, а точнее «бродяга» и заразил меня этим. Для меня рыбалка была как наркотик. Я вставал в два часа ночи самостоятельно и тихо уходил на берег моря, чтобы с удочкой встретить рассвет.
      Отец в это время работал в рыбколхозе и был у них «кошт», то есть стонка на острове рыбачьем  в  «котловане» на нижнем бьефе Цимлянской ГЭС, которую запустили в 1950-м году. Остров был небольшой, весь песчаный – метров  пятьдесят на сто, с одним  тополем возле маленькой избушки и заросший красноталом – ивняком с тёмно-красной корой. В избушке был коридор с закромом соли, в которой были зарыты два полотняных мешка ёмкостью литров по пять с икрой осетровых пород. А в единственной комнате были от стенки до стенки нары, где спали рыбаки вповалку, человек десять. Отец меня иногда брал с собой на несколько дней и не ради моего развлечения, а для того, чтобы я охранял остров в их отсутствие. Остров находился метрах в трёхста от ГЭС и шум падающей воды из шандор-задвижек постоянно нарушал тишину. Возле самой ГЭС берег был мощён железобетонными покато положенными плитами. У самой ГЭС вода кружилась в постоянных водоворотах. Эта плотина перекрыла весь жизненноважный цикл размножения рыбы в Дону. После перекрытия Дона плотиной на нижнем бьефе у ГЭС с низовьев Дона к плотине подходили невероятных размеров щуки, белуги, осетры, севрюги. Они кружились вот здесь где кружится падающая вода и искали путь в верховья Дона для нереста. Щуки были размером со взрослого крокодила! Не верите? С одной щуки рыбаки брали два ведра икры, то есть, большой охотничий рюкзак. Мясо таких щук было в пищу не пригодно. Оно было как дерево. Щуки были обросшие мохом, ракушками. Говорят что им было по двести-триста лет! Такая же история и с рыбой осетровых пород. Где-то примерно в году 1958- м я на сельскохозяйственной выставке на День урожая был возле павильона рыбколхоза и слышал разговор дедов-казаков с клюками, которые говорили кивая на двухметровую щуку представленную на выставку:
-Это рази щука? Это дитё щукино! Помните какие щуки по Дону ходили? Как подводные лодки!
    И деды были правы! Я свидетель! Трёх-пятиметровые щуки были года два под плотиной нашей ГЭС. Сколько рыбаков из-за них погибло! Дело в том, что там пологий бетонный берег и схватиться в случае неожиданного рывка, не за что. Ловили щук на «буру»! Это самодельный якорёк с очень острыми иглами, растопыренными в стороны. Якорёк бросали в воду и тащили назад и так до тех пор, пока он не зацепит какую-нибудь рыбину. Леска была миллиметровой толщины, но сучёная вдвое через кипяток. В этом процессе, помогая отцу, мне приходилось участвовать и технологию помню. Так вот, если щука рванёт, а рыбак от жадности зафиксирует леску на руке, то быть ему, в этой бешено кружащей в водоворотах воде . Только одного из многих удалось спасти в этих водоворотах, забросав его как щуку этими же «бурами» за телогрейку. Мой отец подошёл к такой щуке, только что выловленной и лежащей на берегу и восторженно глядя на это чудо, небрежно  махнул носком резинового сапога ей по морде, но щука инстинктивно схватила его зубами за носок резинового литого сапога с утолщённым носиком. Отец рванул с испуга ногу к себе и носок сапога почти оторвался, оставшись держаться на подошве. Это я вам говорю без рыбачьего «брёха»! Честное слово! Это я к тому говорю, что человек много гадостей натворил в природе своим «нечистым рылом» изменив её не в лучшую сторону!
    Начиная с четвёртого класса я по собственной инициативе работал где-нибудь каждое лето. Первое лето я работал в Цимлянском винсовхозе на прополке виноградника. Прополоть ряд винограда длиной 500 метров стоило 14 рублей. Я его пропалывал за два дня и темпы у меня постоянно наращивались. Однажды я похвалился трудовыми успехами своему другу, однокласснику Кольке и он тоже попросился со мной работать. Я уже давно заметил, что умные дети в компании, как правило значительно глупеют и совершают непонятные вещи. Колька уговорил меня в обед идти купаться на море, которое было вроде бы близко, но когда мы пошли, то оказалось, что до него… ой-ёй - ёй! Мы на работу не вернулись, бросив тяпки в рядках и ушли по берегу моря пешком домой, что тоже оказалось совсем не близко, не так как нам казалось,  и мы пришли домой затемно, когда нас уже искали обеспокоенные родители. От стыда, что я такое совершил, в винсовхоз я больше не поехал. Однако я пошёл в Заготконтору сколачивать ящики под овощи и зарабатывал около пяти рублей в день. Туда можно было ходить не каждый день и поэтому меня отец мог взять для надобности с собой.
  На острове  Рыбачьем оставался я и пятеро собак дворняг невероятных замесов пород. Я рыбалил с имевшихся на причале баркасов, но отплывать на них мне было категорически запрещено. Ещё я должен был периодически делать обход острова и прогонять рыбаков, пытавшихся причалить к нашему острову, так как он находился в запретной зоне. Если меня не слушались, то я должен был поднять красный флажок на мачте прибитой к стенке нашей избушки и почти всегда с противоположного от нашего острова берега вылетала моторная лодка АЧУРОв (Азовочерноморское управление рыбоохраны) и проносилась  вдоль берега. С неё сбрасывали АЧУРЫ на цепи якорёк- «кошку» и сгребали ею все заброшенные в запретную зону рыбаками удочки – донки.
          Я хозяин острова! Эх, видела бы меня сейчас Нинка, моя одноклассница, которой я ещё во втором классе в любви признался. А она всё делает вид, что я ей безразличен. А ведь мы сидели с нею за одной партой и даже одно время сидели плотно – локоть в локоть, и под партой держались за руки, а потом нас рассадили, заподозрив неладное в наших отношениях. Весной я её пригласил в цветущую балку, где были тоннели цветущих вишен, боярышника, яблонь, аж голова кружилась в пчелином гуде и под ногами цветы всех полевых сортов. (Сборник "Любовь и Весна!")Это я написал по тем впечатлениям:

Скажи, Чудесница Весна!
А кто  Великий твой Творец?
Как он открыл навстречу Солнцу
Твой драгоценнейший ларец?

Как он создал такое Чудо?
И где он взял такие краски?
И как их с солнцем замешал
Для этой вот чудесной сказки?

Какой  замес Цветов и Солнца!
И ароматы в вальсе бала!
Скажи Весна, какая кисть
Вот это всё нарисовала?

Тюльпаны всех цветов, оттенков,
Черёмух, вишен аромат!
Как стражи – синие ирисы
Свою полянку сторожат!

Пчелиный гуд в ветвях цветущих!
И мы в тоннеле из цветов!
Давай друг в друге растворимся?
Ты это хочешь? Я готов!..

Л.Крупатин.Москва.Весна - 2010 г

       А она взяла с собой старшую сестру и душевного у меня с нею ничего не получилось. Да!Её на острове мне не хватает!
     Я однажды решил всё-таки нарушить запрет отца и  порыбалить, чуть отплыв от острова на баркасе, потому что там была стремнина и я думал, что уж там должна быть серьёзная рыба, которая возьмётся на мою самодельную блесну. Я отплыл метров десять на вёслах, бросил якорь и стал закидывать  в стремнину свою блесну на леске 0.6 мм. Через некоторое время у меня возникло подозрение, что противоположный берег почему-то стал ко мне ближе, чем был. Я оглянулся и с ужасом понял, что меня унесло течением от острова в стремнину и несёт дальше и не в ту сторону, где  АЧУРы дежурят, не в сторону  15-го шлюза Волгодонского судоходного канала, где стоят на воротах скульптуры верховых донских казаков с шашками наголо, а в  противоположную сторону и наш остров меня от АЧУРОВ прикрывает. Несёт меня в очень быструю речку Заморную, которая через несколько километров впадает в Дон ниже по течению. По Заморной против течения даже здоровые мужики могли грести только с передышками. Я попытался отгрести  назад, но понял, что это напрасно. Тогда я решил хотя бы изменить траекторию движения моего баркаса, чтобы не попасть в русло Заморной, а в сторону от  русла,  как можно дальше по берегу котлована, где меньше стремнина. Это мне удалось и я,  выскочив на берег забросил якорь моего баркаса за корягу. Выйдя на берег я понял, что выгрести вёслами здесь против течения мне не удастся и я взявшись за якорную цепь, толщиной с колодезную, попытался тащить баркас силой, упираясь ногами в песчаный берег. Получилось, но плохо, так как баркас цеплялся за дно своим днищем. Я отцепил якорь от коряги, зашёл по…ну чуть ниже пояса в воду и потащил баркас. Я прилагал такие усилия, что темнело в глазах, а якорная цепь врезалась мне в плечи и я их  почаще менял, перебрасывая цепь с плеча на плечо.  Метров через сто я понял, что уже смогу на вёслах уйти от стремнины, но только к острову я смогу попасть, сделав большой крюк, чтобы меня  опять не затащило ко входу в Заморную. Я вспомнил, что мной брошен на произвол судьбы остров и избушка с драгоценным запасом икры, который был мне доступен в неограниченном количестве, а рыбаки имели право положить себе в рюкзак один литр икры, если кто-то ехал домой на выходной. Я грёб изо всех сил и где-то через полчаса баркас был на месте. У меня ещё было время сделать обход острова и рыбаки по времени должны вернуться на остров. Всё обошлось благополучно, но когда я ответил отцу на его вопрос, что всё нормально, он обратил внимание на пятна крови, пропитавшейся сквозь рубашку на моих плечах. Он протянул руку и притронулся, но я ойкнул и отец понял что не всё в порядке. Пришлось рассказать и  «похвалиться» мозолями на ладонях, хотя руки были привычны к труду. Однако, то что мне пришлось сделать, спасая баркас, было выше моих возможностей. Отец оценил это, но сказал:
-Послушай! Если я сказал, то значит подумал! Или ты решил, что умнее отца и можно не слушать? Тогда езжай домой…
-Прости, пап! Я больше никогда не нарушу твои правила!
-Ясно! Но это ещё не всё! Рыбу выберем, прижгу йодом! Выдержишь? – спросил отец.
-Молча! – ответил я, благодарный и счастливый, что он меня не прогнал.

МОРЕ!часть вторая.

      Зарабатывал отец в рыбколхозе не плохо. Но  пили рыбаки регулярно и даже дома на выходных отец уже не мог поесть «на сухую». Мать настояла чтобы отец ушёл из рыбколхоза и пошёл работать на коврово-прядильно-ткацкую фабрику.
Отец согласился, но без рыбалки он себя не мыслил. Появились у него два друга, с которыми он «на складчину» построил хороший морской  просмолённый баркас. Хотя баркас был и плоскодонный, но у него был очень выгнутый корпус с поднятым мощным килем и кормой. При волне, если его держать на волну, то ему не страшна никакая волна, но если не удержишь, то боковая волна будет первой и последней и вряд ли успеешь вычерпать при шторме. Меня всегда манило море, когда оно, по выражению бабушки, «белки выворачивало», то есть волны были с белыми гривами. Однажды, когда море штормило,  я взял ключ от баркаса,  а вёсла я раньше отнёс в кусты за двором, и пошёл на море. К моему удовольствию я увидел на берегу загорающих знакомых пацанов. Я с деловым видом  прошёл мимо них, лишь кивнув, держа вёсла на плече, отомкнул замок,, забросил на баркас цепь и раскачивая баркас  спустил его на воду, боковым зрением наблюдая за реакцией  пацанов. Первые бурлящие волны прибоя самые страшные и их пройти очень не просто. Особенно не просто успеть вскочить на баркас и схватить весла, взяв управление, иначе будет как я сказал: первая волна будет последней и я опозорюсь перед пацанами напрочь!
   Мне просто повезло! А может быть что-то врождённое во мне сработало, но я сумел вырваться из линии прибоя на вольную, хоть и с «белками», но не опасную волну! Как я был счастлив! Как я орал песни! Тогда модная песня была: Море! Море! Синяя волна! Манит нас с тобой моря глубина! И с давних пор морской простор нам не даёт ни дня покоя! Уйдём под воду с головой, с красой подводною не споря!..» Естественно,  пел «Варяга»: «Наверх вы товарищи все по местам! Последний парад наступает!» и думал я:
-Увидела бы меня сейчас Нинка! А может быть дойдёт через пацанов до неё слух, как я уходил в штормящее море!
Я так орал, что доорался до того, что обнаружил у себя какой-то внутренний голос в районе желудка! Сначала испугался, но попробовал повторить и опять получилось!
    Однако я  опомнился, оглянулся по сторонам и мне стало жутковато среди этих движущихся вокруг меня зеленоватых гор. А ещё я вдруг осознал, что мне придётся разворачиваться назад, а значит подставлять борт волне… Мне стало по настоящему жутко! Волны ходили вокруг меня как-то не организованно и по ним расплывались какие-то пенистые круги, как будто жадные глазищи на меня лупали и скрывались в глубине, мол,  иди-и сюда-а! Вот тебе и последний парад! Не знал о чём пел?
       Мысли в моей голове работали просто моторно! А что если попробовать задним ходом, не разворачиваясь грести назад? Попробовал… Нет! Не получится! Сиденье так расположено, что усилия применять можно только тягой  вёсел назад, чтобы баркас  двигался вперёд. И потом, при первой же попытке, баркас  чуть не зарылся кормой в  уходящую к берегу волну, скатываясь с  новой волны, от которой я пытался уйти. Я вовремя гребанул из всех сил и зачерпнул кормой незначительно. Это значит… вот так держаться килем на гребень и  грести навстречу идущей волне, но в противоположную берегу сторону, в надежде, что шторм всё-так сильнее меня и выбросит  на берег…А сил хватит? Я уже знал после ЧП в котловане ГЭС, что силам предел есть!
    А, что если?.. Да нет! Даже подумать страшно! А вдруг повезёт и попадётся какая-нибудь волна с не очень острой вершиной и на ней успеть развернуться до прихода следующей волны. Ну, что же… Буду смотреть… И вдруг! Тут же я увидел, что меня поднимает  большая, как гора, но плоская  волна! Я резко крутнул баркас на ней, благо, что он был плоскодонный и выгнутый для поворотливости. Я успел! Мне помогли, наверное, ангелы! И я пошёл к берегу полным ходом! Правда, прибой  у берега, ударом с кормы залил мне баркас, но уже на мелководье и я его дотащил до берега с помощью набегавших волн! Оставлять в таком положении баркас нельзя. Его нужно подтащить к вросшей в береговой песок коряге с забитой в неё скобой и примкнуть, как было до меня. Да,  легко было такую тяжесть стащить с покатого берега в воду по песочку… Но на берег-то,  как его вытащить? На берегу ни души. Пацаны давно ушли. Приятно сознавать, что я им загадал загадку, скрывшись на баркасе в шторм! Что теперь они думают обо мне? Но баркас-то вытащить  надо!
    Ещё раз я обвёл берег безнадёжным взглядом, увидел, что далеко на высоком  берегу на обрыве стояла одинокая мужская фигура в развевающемся на ветру лёгком плаще или пальто. По положению его рук я понял, что он смотрит в бинокль в открытое море. Я подумал:
-Интересно, давно ли стоит он и видел ли он, как я приплыл из шторма? Вот он повернулся  и кажется смотрит в мою сторону… Ну, смотри, смотри! Ты не тот кого можно позвать на помощь, да и далеко ты стоишь!
  Я ещё посмотрел по сторонам и вдруг увидел дымящееся бревно, принесённое морем,  конец которого  пацаны клали в костёр. Конец его обгорел и стал острым. Бревно было метра три длиною, диаметром сантиметров двадцать. Я подбежал, взвалил его на плечо и потащил к  баркасу. Бросил бревно, растянул якорную цепь баркаса до бревна, обмотнул цепь вокруг бревна примерно в середине его, поставил бревно острым дымящимся концом на песок и покачивая воткнул его поглубже с таким расчётом, чтобы оно было вертикально, а цепь была внатяг. Теперь я напрягся и стал валить бревно от моря в противоположную сторону. Бревно послушно стало крениться и вытащило баркас из воды почти на метр. Меня это порадовало только потому, что теперь волна не будет захлёстывать вновь, если я буду вычерпывать, а если вычерпаю, то уже легче будет подтащить баркас к коряге со скобой, чтобы зачалить и примкнуть на замок. Через пятнадцать минут я всё вычерпал, ещё раз повторил приём с бревном, который прошёл легче и с бОльшим эффектом. Я услышал рядом незнакомый голос мужчины:
-А ловко ты один с таким баркасом управился!
  У меня от похвалы, чуть сердце из груди не выпрыгнуло.
-Откуда же ты приплыл? Я так удивился, увидев в бинокль баркас в  штормующем море! Но ещё больше удивился, когда увидел, что на берегу не взрослый рыбак, а … юнга, можно сказать! Хотел помочь тебе! Пока я с горки спустился, а тебе уже и помогать не надо! Откуда же ты приплыл? Издалека? Если не секрет, конечно!
     Вот он мне и подсказал выход, чтобы не говорить правду, что я перед пацанами хотел прихвастнуть  и не врать без особой надобности.
-Секрет!- сказал я улыбаясь, - Задержался, а тут шторм!
-Да-а! Моряком наверное будешь? – спросил мужчина, испытующе глядя на меня
-Наверно! – ответил я неуверенно, - Вообще-то я в Экспедиции сейчас работаю на летних каникулах! Что-то размечтался в геологи податься! Горизонт люблю!
-Ну, это здорово – землю родную знать! Я хочу тебе книжку на память подарить! Думаю полезной она тебе будет! Кем бы ты ни был, а родную землю надо знать, любить  и защищать! Здесь мои стихи о Родине, войне и об этом Цимлянском море.
     Он мне протянул маленькую книжку в твёрдом переплёте формата А-8 с глянцевой поверхностью. На ней был нарисован небольшой придонский пейзаж и название её было: «Весна на Придонье». А вот автора фамилию я забыл. Помню, что на каком то школьном концерте я рассказывал стихотворение из этой книжки о матери. Смысл был такой, что этот человек пройдя дорогами войны видел много матерей разных народов, но у всех у них в душе была одна боль – за своих детей!
Был этот мужчина явно постарше моего отца. А коль отец мой фронтовик, то этот и подавно. На груди у него был мощный трофейный или лендлизовский бинокль. Я вытер от песка руки об свою майку и взял книжку, как великую драгоценность и поблагодарил автора. И ещё я мысленно благодарил себя, что понесла меня «нелёгкая» в штормовое море, а в результате встретился вот с таким человеком! Большим человеком!  Кто знает, может быть он и стал толчком в моём творчестве! Книжка эта прошла много рук и её перечитала чуть ли не вся наша школа! В школе она и осталась!
     А вот я возвращаюсь с вёслами на плече домой и вижу издали, что на здоровенном бревне, постоянно лежащем возле аллейки тополей у моего двора, сидят пацаны, которые видели, как я уходил в штормящее море. Я вижу, как они меня увидев издали, только я поднялся из-за прибрежного бугра, встали и разинув рты стояли не шевелясь. Я подошёл и один сказал неуверенно:
-А мы уже хотели бабке твоей сказать, что ты ушёл в море и не вернулся…
-Вы что? Больные головой?- спросил я и, показывая книжку, сказал, - Вот зачем я плавал!
    Моя книжка пошла из рук в руки:
-Куда? Куда? Куда плавал?- вразнобой спросили все до единого.
-Секрет! – сказал я с важным видом.
  А до Нинки дошло, как я уходил в шторм и с чем вернулся! Какие загадочные взгляды она на меня бросала! Но я держал марку! Был деловым и серьёзным!

ЦИМЛЯНСК – МОСКВА 1958-2011 г.


  Я НЕ МОГУ БЕЗ ГОРИЗОНТА! рис. автора
Леонид Крупатин
(Сборник "О моих родных и маленькой Родине!") (1)


Я не могу без горизонта!
Его всегда я видел в детстве!
Был горизонт-морские волны!
Тонул мой взгляд в их шумном бегстве!

А за спиной был горизонт
Степной, спокойный, но весной
Могли придонские бугры
Штормить лазоревой волной!

Потом на этих же буграх
Штормил волной седой ковыль
И шла как, песня к горизонту
Казачья горестная быль!

Я на баркасе по волнам
Одолевал Цимлянский шторм,
Который был, как говорили,
Всегда превыше всяких норм!

Сейчас в бетонные громады
Повсюду тыкается взгляд!
В бензинно-дизельном угаре
Машины бешено летят…

Над головою фонари
Горят с рекламными панно!
А где же звёзды? Вон, как слёзы!
Как я не видел их давно…

Хочу опять в копну соломы
Пройти с любимой по стерне
И поклониться горизонту-
Моей родимой стороне!

Я не  могу без горизонта!
Наверно манит меня детство!
Оно осталось где-то там
И я хочу пуститься в бегство!

Бежать хочу я без оглядки
За горизонт! В цветущий край!
В шторма, баркасы и рыбалки…
Наверно там и был мой Рай!


Л.КРУПАТИН,МОСКВА,2010 г.
.


ДЕТСКИЙ ЭКСТРИМ!рассказ.

   Прежде чем начинать стройку Цимлянского Комбината игристых вин на самой горе над Цимлянском, в конце моей улицы Советской, там строили большую подстанцию 110/10 киловольт и вели к тому месту высоковольтную линию на металлических опорах. Они из себя представляли: внизу одинарная стойка из металлической фермы, а с высоты метров  20,  эта ферма V-образно раздваивалась и  ещё возвышалась метров  на 7-10, но не доходя до самого верха эта V соединялась  для прочности перекладиной так же из металлической фермы шириной сантиметров 25. Естественно такие вещи безнадзорно оставлять нельзя, потому что детский экстрим очень силён, неудержим и не подвластен здравому рассудку, особенно,  когда друзья поджигают твою смелость. Я не только был первым, забравшимся на самый верх опоры, но и прошёл по перекладине. Когда мы собирались на шестидесятилетие одноклассников в Цимлянске, то  Витя Сулацков вспомнил об этом. А я напомнил то, о чём друзья забыли, а я нет. Дело в том, что монтажники повесили на эти опоры электрические провода, но не на изоляторах, а пока развесили на вращающихся роликах-блоках. Провода были толщиной примерно с большой палец взрослого человека  и висели плавно спускаясь  со столба на землю, касались земли и взбирались так же плавно на следующую опору. Мы стали кататься с опоры на землю скользя  по проводу, зажав его подмышкой. Естественно, что зачинателем был я и до того,  как начали другие это делать, я сделал это много раз, а у меня была старенькая защитного цвета телогрейка, похожая на военную. И в основном катались мы с одной опоры. Вот та опора, которая нас интересовала больше всего, стояла на краю громадной балки  и провод в этом пролёте чуть - чуть не касался дна балки. Я решил проехать по проводу в сторону балки, потому что спуск удлиннялся в два раза. Я поехал, но как раз в этот момент моя фуфайка подмышкой протёрлась и быстро прорезав рубашку и рванула  по голому телу. Шрам остался на всю жизнь. Естественно, я от боли выпустил провод из подмышки и повис на нём руками, а один негодяй, который сам боялся кататься подбежал к проводу с противоположной стороны опоры и повис на нём, поднимая через вращающийся блок провод с моей стороны. Я поднялся на проводе метров на пятнадцать от дна балки и завис. Я стал кричать, чтобы опускали, но я был к той стороне спиной и не видел кто это делает. Я взбесившись такой бестолковостью неизвестного мне лица, орал чтобы опускали и пытался повернуться, чтобы посмотреть кто это делает, но на  уставших руках висеть на проводе  в тёплой одежде и  кирзовых сапогах было слишком тяжело и руки разжались. Я полетел вниз в самой середине балки, где была в её днище промоина, покрытая льдом. Я приземлился точно ногами вниз, но…Я пробил ногами и задницей лёд, под которым оказалась пустота. После замерзания верхней кромки, вода постепенно стекла в море, а на дне осталась грязища. Пробив тонкий лёд, я влез ногами по колена в грязь, ну и конечно же задницей. Я с большим трудом и с посторонней помощью выбрался из грязи, поднялся по склону на горку из балки и хотел тихо подкрасться к тому негодяю, который это сделал. Несмотря на то, что я знал, что скандала мне не избежать, но такую подлость я простить не мог. Это был сын учительницы из параллельного класса, но я всё равно хотел ему дать в морду. Он видимо понял меня и убежал. Я ему отплатил за это только весной и был большой скандал… После падения с провода я пришёл домой к большому изумлению бабушки среди зимы  по пояс в грязи и естественно услышал о том что:
-Свинья грязи и зимой найдёт!
   Знаете, как я отплатил тому мерзавцу?
   Дело в том, что это было окончание шестого класса и нас организованно повезли на Цимлянский комбинат игристых вин. Нет, не для дегустации! Надо было перед пуском Комбината убрать строительный мусор. Были там школьники начиная с пятого класса и старше. Были на комбинате огромные залы, заполненные ровными рядами нержавеющих цистерн диаметром метра два и длиной метров пять  с открытыми люками, в которых должно в скором будущем играть Цимлянское вино и назывались они почему-то «танки», как нам пояснили работники. А пока что в этих танках очень здорово «играло» эхо, что нас всех очень развеселило. Если крикнуть в начале зала:
-Дурак! – то отдавалось по очереди по всем цистернам:
-Дурак!Дурак! –урак! – урак! – рак!-рак! –ак!- ак! – и так далее, до последней. Этот эффект  работал тогда, когда в зале были единицы, а когда туда набились толпой, то эхо нас испугалось и сбежало без оглядки. Даже начали лазить по танкам в люки, играя в прятки и я увидел, что мой враг, который загнал меня зимой в грязь, залез в танк. Я быстро залез по лестнице к люку и закрыв его, задраил. Никто этого не заметил и после уборки все стали собираться домой. Учительница стала считать нас поголовно и не обнаружила этого мерзавца. Стали строить предположения и я как бы вспомнил, что кто-то играл в прятки и ребята лазили по танкам. Может быть он заснул в танке? Стали смотреть по люкам и обнаружили один люк закрытым. Открыв люк, услышали рёв плачущего этого мерзавца и он вылез обмочившимся и не только… Меня очень пытали, но я не признался, что это сделал я, так как я с ним в прятки не играл. Надо спрашивать с тех, кто играл. Пытали и других, но «потерпевший» был убеждён, что это сделал я, хотя и не видел.
ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2013/12/21/455
СБОРНИК "ДЛЯ ДЕТЕЙ И О ДЕТСТВЕ!" рец.0, фото Яндекс.

СОБИРАЛИ ВИНОГРАД!...
В советские времена старались приобщать детей к общественнополезному труду и уверен, что не напрасно. Белоручек и лодырей тогда было очень мало. Кого возили от школы на  уборку картошки, кого - свёклы, кого – помидор, а нас… на уборку винограда! Счастливое было время! Возили нас не в крытых автобусах, а в грузовых машинах, с кузовами оборудованными деревянными скамейками. Как мы всегда весело ездили, и даже уставшие на обратном пути пели песни, подпрыгивая на неровностях грунтовой дороги, дрожащими от ухабов голосами. «И на Марсе будут яблони цвести!...» Когда мы это пели,  мы в это верили до глубины души, как и верили в то, что лично в этом будем участвовать, тем  более, что, руководивший тогда страной Хрущёв Н.С., самонадеянно заявил, что через 20 лет мы будем жить при КОММУНИЗМЕ!   Объедались мы винограда до расстройства желудка и на обратном пути учительница то и дело стучала по кабине шофёру и прыгая из кузова, мы  разбегались в стороны: мальчики –влево, девочки вправо…
 Правда, наше участие в уходе за виноградом состояло не только  в его сборе. Были и малопрятные вещи и совсем неприятные, например, подготовка виноградной лозы к  укрытию в зиму и поднятие лозы весной… Но я расскажу один случай на сборе винограда с амплитудой от ужаса до смеха  с болью  в желудке.
   Виноград был в основном  сорта «Синий Цимлянский», очень сахаристый, который шёл на  красное вино. Но был и белый виноград разных сортов, так как белое вино тоже делали на нашем Комбинате Игристых вин, который возвышался на самой верхней части моей улицы Советской.  Виноград сорта «Синий Цимлянский» имел небольшие кисти, но очень туго набитые зёрнами, как кукурузные початки. Кушали мы его  варварским способом:  Обгрызали как початок вершки зёрен, а остальное бросали…  А вот бросали не всегда в укромное место, а иногда в зазевавшегося товарища, прячась после этого за кустом. Я, точно, таким свинством не занимался. Но вот прилетел ко мне огрызок кисти и шлёпнул меня в висок. Я вытер кроваво-красный след ладонью, определил направление, откуда он прилетел и,   став на колени, среди просветов стволов кустов винограда увидел прячущегося злоумышленника. Я бы это воспринял как шутку, но этот злоумышленник был очень вредный пацан, сын учительницы из параллельного класса и мой враг.
   Прежде чем начинать стройку Цимлянского Комбината игристых вин на самой горе над Цимлянском, в конце моей улицы Советской, там строили большую подстанцию 110/10 киловольт и вели к тому месту высоковольтную линию на металлических опорах. Они из себя представляли: внизу одинарная стойка из металлической фермы, а с высоты метров  20,  эта ферма V-образно раздваивалась и  ещё возвышалась метров  на 7-10, но не доходя до самого верха эта V соединялась  для прочности перекладиной так же из металлической фермы шириной сантиметров 25. См.http://www.proza.ru/2012/06/02/1348 Естественно такие вещи безнадзорно оставлять нельзя, потому что детский экстрим очень силён, неудержим и не подвластен здравому рассудку, особенно,  когда друзья поджигают твою смелость. Я не только был первым, забравшимся на самый верх опоры, но и прошёл по перекладине. Когда мы собирались на шестидесятилетие одноклассников в Цимлянске, то  Витя Сулацков вспомнил об этом. А я напомнил то, о чём друзья забыли, а я нет. Дело в том, что монтажники повесили на эти опоры электрические провода, но не на изоляторах, а пока развесили на вращающихся роликах-блоках. Провода были толщиной примерно с большой палец взрослого человека  и висели плавно спускаясь  со столба на землю, касались земли и взбирались так же плавно на следующую опору. Мы стали кататься с опоры на землю скользя  по проводу, зажав его подмышкой. Естественно, что зачинателем был я и до того,  как начали другие это делать, я сделал это много раз, а у меня была старенькая защитного цвета телогрейка, похожая на военную. И в основном катались мы с одной опоры. Вот та опора, которая нас интересовала больше всего, стояла на краю громадной балки  и провод в этом пролёте чуть - чуть не касался дна балки. Я решил проехать по проводу в сторону балки, потому что спуск удлиннялся в два раза. Я поехал, но как раз в этот момент моя фуфайка подмышкой протёрлась и быстро прорезав рубашку и рванула  по голому телу. Шрам остался на всю жизнь. Естественно, я от боли выпустил провод из подмышки и повис на нём руками, а один негодяй, который сам боялся кататься подбежал к проводу с противоположной стороны опоры и повис на нём, поднимая через вращающийся блок провод с моей стороны. Я поднялся на проводе метров на пятнадцать от дна балки и завис. Я стал кричать, чтобы опускали, но я был к той стороне спиной и не видел,  кто это делает. Я, взбесившись такой бестолковостью неизвестного мне лица, орал,  чтобы опускали и пытался повернуться, чтобы посмотреть кто это делает, но на  уставших руках висеть на проводе  в тёплой одежде и  кирзовых сапогах было слишком тяжело и руки разжались. Я полетел вниз в самой середине балки, где была в её днище промоина, покрытая льдом. Я приземлился точно ногами вниз, но…Я пробил ногами и задницей лёд, под которым оказалась пустота. После замерзания верхней кромки, вода постепенно стекла в море, а на дне осталась грязища. Пробив тонкий лёд, я влез ногами по колена в грязь, ну и конечно же задницей. Я с большим трудом и с посторонней помощью выбрался из грязи, поднялся по склону на горку из балки и хотел тихо подкрасться к тому негодяю, который это сделал. Несмотря на то, что я знал, что скандала мне не избежать, но такую подлость я простить не мог. Это был сын учительницы из параллельного класса, но я всё равно хотел ему дать в морду. Он видимо понял меня и убежал. Я ему отплатил за это только весной и был большой скандал… После падения с провода я пришёл домой к большому изумлению бабушки среди зимы  по пояс в грязи и естественно услышал о том что:
-Свинья грязи и зимой найдёт!
  Рану подмышкой я залил йодом и скрыл, потому что она многое могла вскрыть из моего экстремального поведения.
   Знаете, как я отплатил тому мерзавцу?
   Дело в том, что это было окончание шестого класса и нас организованно повезли на Цимлянский комбинат игристых вин. Нет, не для дегустации! Надо было перед пуском Комбината убрать строительный мусор. Были там,  школьники,  начиная с пятого класса и старше. Были на комбинате огромные залы, заполненные ровными рядами нержавеющих цистерн диаметром метра два и длиной метров пять  с открытыми люками, в которых должно в скором будущем играть Цимлянское вино и назывались они почему-то «танки», как нам пояснили работники. А пока что в этих танках очень здорово «играло» эхо, что нас всех очень развеселило. Если крикнуть в начале зала:
-Дурак! – то отдавалось по очереди по всем цистернам:
-Дурак!Дурак! –урак! – урак! – рак!-рак! –ак!- ак! – и так далее, до последней. Этот эффект  работал тогда, когда в зале были единицы, а когда туда набились толпой, то эхо нас испугалось и сбежало без оглядки. Даже начали лазить по танкам в люки, играя в прятки,  и я увидел, что мой враг, который загнал меня зимой в грязь, залез в танк. Я быстро залез по лестнице к люку и закрыв его, задраил. Никто этого не заметил и после уборки все стали собираться домой. Учительница стала считать нас поголовно и не обнаружила этого мерзавца. Стали строить предположения и я как бы вспомнил, что кто-то играл в прятки и ребята лазили по танкам. Может быть он заснул в танке? Стали смотреть по люкам и обнаружили один люк закрытым. Открыв люк, услышали рёв плачущего этого мерзавца и он вылез обмочившимся и не только… Меня очень пытали, но я не признался, что это сделал я, так как я с ним в прятки не играл. Надо спрашивать с тех, кто играл. Пытали и других, но «потерпевший» был убеждён, что это сделал я, хотя и не видел.
  Так вот – это он бросил в меня огрызок кисти. Я поставил свою неполную корзинку с виноградом на землю. Выбрал с куста  «Синего Цимлянского» кисточку, небольшую, плотную, чтобы удобно было держать в руке, срезал её секатором, положил его в свою корзинку на виноград,  лёг на пузо и прополз в  ряд винограда, где был этот мерзавец  и спрятался за кустом. Тот выглядывал через ряд, пытаясь определить, где я нахожусь и не представляю ли для него опасность. Я подкрался вдоль ряда, не дыша и подойдя сзади, схватил его  левой рукой за затылок, а правой размазал ему по лицу всю кисть винограда. Он от испуга сначала хватал  воздух ртом, а потом дошло до него, что он скоро склеится от сладкого сока и станет достоянием пчёл и ос, которых здесь было вдоволь. Он вдруг заплакал в голос, как телёнок, несмотря на то, что нам было уже по 12 лет: Ма-а-а-а! А-а-а-а!-  и пошёл с рёвом в сторону весовой, где завешивали результаты нашего труда, ссыпали в большие корзины и грузили на машины. Возле весовой стояла наша пионервожатая, из старшеклассниц,  в беленьком в мелкий цветочек  ситцевом платьице  с блокнотом в руке. И вдруг на неё с дурным телячьим рёвом выворачивается этот мерзавец с лицом, будто разбитым в кровь, от виноградного сока. Пионервожатая, выронив блокнот и прижав от ужаса кулачки рук к лицу, попятилась  назад и, наткнувшись на полную корзину «Синего Цимлянского» винограда… села в неё с размаху попой и сидела, вытаращив остекленевшие глаза на этого «окровавленного» дурашлёпа. Он подошёл и,  указывая пальцем, назвал мою фамилию и сказал, что я ему кисть размазал на лице! Пионервожатая не смогла самостоятельно  подняться из корзины, а когда её подняли взрослые работницы, то её  «окровавленная» попа тоже вызывала «тихий ужас»…
   Работа была сорвана, так как девчонки ходили с пионервожатой на берег моря, пытаясь застирать её  платье и трусы, но кроваво-красный сок, взаимодействуя со щёлочью мыла, превратился в чернильно-синий, будто она села в большую чернильницу, которыми мы тогда ещё пользовались, но таких больших, чтобы сесть попой,  никто не видывал. Мне, естественно была большая взбучка, а хуже всего пришлось моей матери, которая была тоже учительницей в нашей школе, да ещё и … «Заслуженный Учитель Школы РСФСР». Каждый мой малейший проступок, воспринимался учителями с большим энтузиазмом!!!
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, декабрь 2013 г.


КОЛЬКА  И КРУИЗ В РЯБИЧИ!рассказ.

Однажды летом мы с Колькой пошли на море и почему-то не на свой пляж, а с центральной улицы Ленина. Кольке купили часы и он  не мог на них нарадоваться. На море мы искупались и Колька вышел на берег, а точнее на большой скальный камень, каких у нас на берегу и в воде было много. Я должен сказать, что у Кольки было плохо со зрением -5. Колька, естественно, опять взял в руки часы и близоруко щурясь стал рассматривать их. Я кричу Кольке, находясь в воде:
-Я сейчас нырну, а ты засекай время, сколько я пробуду в воде!
-Давай!- отвечает Колька.
Я нырнул, под водой, вместо того, чтобы сидеть на одном месте, я отнырнул в сторону, за выступающий из воды камень и пользуясь тем, что Колька плохо видит вдаль, выглядываю на него из за камня. Минуту Колька сидел, следя за секундной стрелкой. Через минуту он уже встал и стал чаще смотреть на воду, чем на часы. Спустя две минуты Колька уже стал испуганно оглядываться по сторонам, но было ранее утро и на пляже никого не было. Вдруг Колька с ужасом схватил свою одежду и бросив мою на месте, побежал сломя голову по тропинке вверх, видимо домой. Я не выдержал и захохотав позвал его. Он меня отматерил несусветными ругательствами, а я спросил, почему он не кинулся меня спасать, а стал убегать. Он честно признался, что перепугался не на шутку и не знал что делать. Мы пошли с Колькой домой. Путь наш пролегал мимо милиции, во дворе которой стояло отдельным зданием одноэтажное КПЗ, окружённое колючей проволокой. Кому в голову взбрело я не помню, но решили мы камнем попасть в верхнее вентиляционное оконце в крыше КПЗ. Колька, поскольку был  близоруким, не попал, а я прямо в точку… Звон разбитого стекла, лай собак за высоким дощатым забором, тревожные возгласы ментов! Мы с места рванули бегом, что было сил. Оглянувшись мы увидели, что менты уже выскочили из-за забора на улицу, но мы свернули во двор нашего райисполкома. Забежав за гараж, перелезли через забор и продолжили  свой бег домой. По пути мы совещались и я предложил Кольке исполнить  то, что давно ему предлагал – сейчас, немедленно ехать  на велосипедах в Рябичи к моей бабушке Вале и дедушке Коле, которые остались там проживать. Договорились, что Колькиной матери скажем, что моя мать отпустила нас при условии, если я еду с Колькой. А моей тоже скажем, что Кольку мать отпустила, если он едет со мной с  согласия моей матери. Моя мать, как учительница, пользовалась большим доверием у матери Кольки. Естественно мы не сказали матери Кольки, что до Рябичей целых шестьдесят километров. Отпросились мы на неделю и сказали матери Кольки, что если нас будут спрашивать, то говорить нужно, что мы уехали вчера! Мать Кольки растерянно кивнула и мы помчались к моей матери на  Колькином велосипеде. Дома я всё изложил, уверенно, как по писанному и мы не взяв ничего из харчей кроме маленьких баранок навешанных прямо на велосипедный руль, помчались стремглав в наш неописуемый Круиз! За день мы одолели 60 километров, приехали в станицу Мариинскую, переправились через Дон и через полчаса уже пили молочко у деда Коли и бабы Стюры на лесничем Кордоне.Дорогу эту я помнил с четырёхлетнего возраста. Два дня побыли в лесу у деда Коли, два дня побыли в х.Рябичи-Задонские у бабы Вали (баба Саша-прабабушка моя- уже умерла). Домой мы вернулись с Колькой  через неделю, но уже другой дорогой по левому берегу Дона: через  хутор Потапов, станицу Романовскую, г.Волгодонск, через плотину Цимлянской ГЭС. Дома нас ждали с выговором, потому что поняли наш обман. Но коль вернулись благополучно, то сильно не ругали. А главное, что милиция нас не искала…
   
КОЛЬКА И ДВА МЕШКА РЫБЫ!рассказ.

    Однажды Колька мне сообщил, что он может взять  у соседа бредень, чтобы где-то «побродить» раков. Естественно, вопрос был ко мне, обошедшему все близлежащие и не очень «близ» озёра,  реки, пруды и ерики. Отпросились у родителей и на двух велосипедах с двумя мешками на багажниках мы поехали за раками. Спустившись с Цимлянской горы в пойму по направлению к речке Заморной, выходящей из котлована  ГЭС идущей параллельно основному руслу Дона от 15-го шлюза Волгодонского судоходного канала, где стоят на высоких постаментах на вздыбленных конях казаки, замахнувшиеся шашками, и впадающей в Дон на несколько километров ниже по течению. По пути к Заморной я знал одну заливную при половодьи  балку, которая не пересыхала всё лето. Хоть сейчас была и весна, но уже половодье спало. Цвели вербы, лезла свежая трава, ещё не опалённая летней жарой и аромат новизны природы кружил голову. Радовались птицы! Коршуны и чайки соревновались в проявлении власти над территорией. Жаворонки заливались в трелях над своим гнездом, взмывая и падая свечой от  переполнявшего счастья. У нас почему-то было такое же предчувствие. Мы подъехали к этой заливной балке. Утреннее  солнце только поднималось, роса блестела на травке! Ивовый цвет томил душу нежностью, но слух мой что-то настораживало постороннее и я глянул в сторону, где эта заливная балка начиналась. Мне с расстояния пятидесяти метров  показалось какое-то подозрительное движение в маленьком перешейке этой балки. Я побежал туда и ещё не добегая понял, что происходит чудо! В этом перешейке глубиной чуть выше щиколотки, из одной балки в другую почему-то перетекала вода, как будто раньше её не пускали. А с этой водой шла рыба по этому мелководью кувыркаясь, кто как мог! Самая разная речная рыба:лещи, подлещики, краснопёрки, таранки, окуни, ерши. Я заорал Кольке:
-Бросай велосипеды! С мешками сюда! – при этом сам бросился к перешейку и стал выбрасывать на берег рыбу руками и ногами, вытаращив от жадности глаза!
Колька прибежал, сначала оторопел от такой картины, но я кинулся к нему, схватил мешок и попытался сразу забрасывать рыбу в мешок, но одной рукой было делать это трудно. Я сказал Кольке:
-Я держу мешок навстречу потоку, а ты забрасывай в него рыбу!
  Колька  делал, как я сказал, но мне казалось, что у него получается плохо. Я сказал  ему держать мешок, а сам стал забрасывать, но когда стало больше полмешка, рыба стала выскакивать из него назад. Мы оттащили мешок на берег и взяли другой. Накидали в него больше полмешка и тоже оттащили в тень под вербы. Дальше мы просто выбрасывали рыбу на берег, доведя себя от жадности до изнеможения. Задыхаясь я остановился и сказал Кольке:
-Глянь на тот бугор, откуда мы с тобой спустились! А нам назад подниматься!
  Колька прищурившись близоруко посмотрел на Цимлянск, возвышавшийся над нашей пойменной низменностью метров на сто пятьдесят и сказал, тяжело дыша:
-Было б чего! Допрём!
  Мы собрали рыбу с берега, которая не успела убежать назад трепыхаясь и подпрыгивая, завязали мешки, с сожалением посмотрели на продолжающееся нескончаемое бегство рыбы в сторону речки  Заморной и двинулись домой. По пути Колька решил похвалить себя:
-Я как чувствовал, что сегодня надо идти на рыбалку!
-И ты чувствовал куда надо идти?- спросил я.
-А откуда столько рыбы сразу взялось? – ушёл он от ответа.
-В природе без причины ничего не бывает, да?- спросил я.
-Ну. да!
-Ты же знаешь, что это вот место, где мы идём, всё заливается во время половодья! Видишь как хутор Камышовка на горку забралось? От того, что всё тут заливается. А когда вода уходит, не вся рыба успевает за нею и прячется в ерики, пруды, балки. Вода в этой балке стояла, потому что уровень с Заморной был одинаковый. В Заморной откуда вода? Из ГЭСа! ГЭС убавила сброс, потому что половодье кончилось и в Заморной уровень упал – вот и пошла вода из этой балки туда, где уровень упал. А с нею, естественно, и рыба.
- Логично! Откуда ты это знаешь?
-Не знаю, а рассуждаю! – ответил я.   

  Солнце припекало! Мы вброд перешли речку Кумшачку и дальше наш путь был всё время в гору и в гору! Пройдя населённый пункт Камышовку под подозрительными взглядами сельчан, мы стали переходить железнодорожные пути, ведущие на плотину ГЭС. Перетащили по очереди оба велосипеда. Пот с нас тёк в три ручья. Силёнок у нас на эти два мешка рыбы явно не хватало и у меня созрела мысль:
-Давай один велосипед с мешком рыбы спрячем в кустах, а второй вдвоём поднимем на гору. Потом вернёмся за вторым. Так мы и сделали, но когда вернулись назад с горы за оставленным мешком и велосипедом, то мешка не обнаружили. Слава Богу, что оставили хоть велосипед «граждане воры»… Прикатили мы один мешок домой к Кольке, когда было уже более девяти часов вечера. Колькина мать, тётя Таня почему-то стыдила меня, считая меня источником всех волнений их семьи, а Колька предательски молчал. Рыбу мы разделили и я понёс полмешка рыбы домой. Я пришёл домой измученный, еле волоча ноги  и  радостно объявил,  войдя в комнату:
-Мам! Я рыбы  поймал полмешка!
Мать как раз гладила бельё и ни слова не говоря стала меня стегать оказавшимся у неё в руках бюстгальтером. Как же пуговички от бюстгальтера больно стегают!
  Но я плакал не от того, что было больно! Было обидно, что я же хотел быть как отец – добытчиком для семьи… Мать потом очень сожалела о том, что она так поступила и до сих пор вспоминает и просит у меня прощения… Но её тогда Колькина мать очень сильно «подогрела», так как прибегала домой к нам  перед нашим возвращением и упрекала мою мать за то, что я плохо влияю на Кольку… Вспомнила она и о том, что мать носит звание «Заслуженный учитель школы РСФСР». А сын вот такой!.. Я не оправдывался, что это Колька предложил раков половить.  Вот  так я  и попал «под горячую руку».

   
СОСЕДИ ЖАПЁНКИ!рассказ.

Когда мы строили наш дом в Цимлянске, наш земельный участок был крайним в нашем ряду по улице. На другой год  за нашим участком выделили землю новому соседу по фамилии Жапёнок. Это был худой, сутулый, чернявый мужичонка,  старше моего отца, бывший военный, но не участник войны(с его слов) Он говорил, что в секретной части при штабе работал и подмигивал. Отец не допытывался, но относился к нему недоброжелательно. Он сказал, что он с семьёй беженец из Беларуссии, что там всё немцами уничтожено и жить там невозможно. Он был похож на беларусского еврея, но жена у него была русская, крепкая телом продавщица «и душой и телом», как она шутила. Были у них две дочки: одна моя одногодка, другая на год моложе сестры и через годик они родили третью дочку. Сначала этот сосед построил однокомнатный флигелёк- мазанку с коридором-прихожей. Когда он строил этот дом, то все инструменты заимствовал у нас и каждый день советовался с моим отцом, как и что делать, так как сам в строительстве был не специалист, а нанимать  кого-то у него не было денег. Из наших инструментов назад к нам  ничего не вернулось, потому что сосед обращался с ним варварски и уничтожил.  Мы всё приобрели новое, а на другой год сосед уже по месту работы получил ссуду на строительство и начал строить настоящий дом. Он опять к нам обратился за инструментом, хотя у него были нанятые люди, но отец сказал ему, что мастера должны иметь свой инструмент. Построив дом, сосед вдруг заявил, что мы слишком близко к забору посадили деревья, всего один метр и наши деревья создают тень на его территорию, а он работает в земельном  отделе  райисполкома и может принести официальный документ с требованием о пересадке деревьев. Несмотря на то, что деревья уже показали первые плоды, мой отец взял топор и молча срубил наши три дерева, посаженные вдоль нашего забора и перестал здороваться с нашими соседями. С девчонками я общался, но они были пакостные, склочные, завистливые, а со старшей я пошёл в школу в один класс. На будущий год мы с нею расстались по школе, так как она осталась на второй год в первом классе. Отстроившись, соседи проживали в новом доме, а во флигеле у них была типа тёплой кухни и видимо там сосед гнал самогон, потому что к нему заходили с работы дяди с портфелями. Они нагнувшись заходили в эту кухню,  а уходили с красными рожами. Частенько у его в гостях стали появляться даже милицейские чины и с большими звёздами.
   Было мне лет восемь, наверное я учился во втором классе.Весной, только море вскрылось ото льда и пошло судоходство, во время шторма разбило лесосплавные плоты, которые в большом количестве буксировали через Волгодонской канал и Цимлянское море в южном направлении.Леса нужно было много для восстановления разрушенного народного хозяйства.А лесоповал не дремал и лес исправно поступал.Я бегая с пацанами по берегу моря видел, что волны выбрасывают на берег брёвна этих самых плотов, а местные жители отнеслись к этому неравнодушно.В одном месте к нашему пляжу подходила грунтовая дорога и эти брёвна жители стали таскать к себе во дворы, кто волоком, кто машинами, не отдавая отчёт в том, что в общем-то это "мародёрство".Я был равнодушен к этим брёвнам, но попалась мне на глаза одна сосновая лесина, тонкая, длинная, как корабельная мачта.А мы с отцом прошлой весной водрузили скворечник на какой-то корявой "дровиняке! Вот это будет красивая мачта под скворечник!- думал я.Естественно, мне в том возрасте было не под силу втащить на гору такую мачту. Да я поднять её мог только за тонкий конец. Отец с матерью, конечно же днём на работе, а дома бабушка на хозяйстве.Я прибежал запыхавшись, доложил ей обстановку и рассказал про эту мачту, которую могут унести другие люди. Бабушка меня очень любила и не могла отказать мне в помощи. Она взяла на плечо моток верёвки и мы пошли с нею к морю.Мачту нашу уже тащили к машине, чтобы погрузить. Мы с бабушкой объяснили, что пришли именно за нею и что нам это нужно для скворечника. Нам уступили эту мачту и бабушка потащила её волоком, захлестнув петлёй и перекинув через плечо верёвку. Я помогал изо всех сил за тонкий конец. Дома с отцом мы поставили эту мачту, водрузив на ней скворечник.И вовремя мы это сделали. Через день в скворечнике праздновали новоселье скворцы. Не долго я радовался. И зря я похвалился своим соседкам, что нашёл мачту сам на берегу моря.Через неделю по нашим дворам стала ходить комиссия и переписывать брёвна добытые людьми на берегу моря.В этой комиссии был и сосед Жапёнок.Комиссия даже не обратила внимания на мачту под скворечником и собиралась уходить из нашего двора, не обнаружив складированного леса. Но сосед, смеясь, указал на эту мачту и комиссия остановилась в нерешительности. Кто-то даже сказал неуверенно: "Да, ладно!Под скворечник же..." Но старший в этой комиссии сказал: "Как же! Как же! Это государственное имущество!" Нам не выписали штраф, как другим соседям, но мачту забрали, несмотря на мои слёзы. Как я возненавидел этих соседей!Как я жалел, что отдал своих кукол перед школой дочкам этого соседа. Я же их готовил для будущей сестрёнки!А сестрёнка что-то задержалась где-то...      
     Неладили они со всеми соседями, как дети, так и родители. Мой сосед по забору с другой стороны и одноклассник мой Петька, за какую-то гадость  решил им отомстить и ничего не придумал лучше, как в страшную жару, когда у нас в тени за сорок градусов, он пробрался через мой двор и бросил им в деревянный туалет, в яму две палки дрожжей, которые взял у них же в коридоре кухни. А фикалии очень хорошо бродят. Настолько, что некоторые производители домашнего пития, гонят из  дерьма самогон и сдабривая душистыми травками, выдают его за лечебный. ( У меня рассказ «Изнасиловал опору!» в сборнике «Стой!Высокое напряжение!») В результате этого Петькиного террористического акта  дерьмо из туалета пенясь полезло по двору к неописуемой радости здоровенных зелёных мух! Вонь была такая, что мы готовы были сбежать куда угодно! Если бы вы слышали, как моя бабушка ругалась в их адрес! Они были перепуганы и растеряны. Вызывали санэпидемстанцию, чем-то заливали, добавив ещё вони какой-то отравой, но ничего не помогало, пока это всё не отыграло естественным образом. Петька мне гораздо позже признался, что это он сотворил и я его ругал нецензурно, потому что мать моя с язвой желудка не могла кушать дома и когда приходила домой с работы, то её рвало. А ещё Птька признался, что он бросил Жапёнкам в молочный пятидесятилитровый бидон играющей браги кусок хозяйственного мыла. А поскольку Жапёнки по утрам похмелялись брагой, то у папы и мамы расстроились животы. А поскольку туалет в это время у них был в аварийном состоянии, то они ходили в туалет прямо под свои кусты во дворе и иногда сидели даже на пару – папа и мама, а дочки, как дурочки хохотали над ними. Я тоже хохотал, хотя вонь была невероятная и я не знал причину. Моя мать боялась что с ними что-то инфекционное приключилось, но успокаивало то, что девчонки не болели животами, как их родители. Пока шла от Жапёнков вонь и «гостей» в свою кухню они не приглашали. А жаль! Надо бы их тоже угостить брагой из того бидона!Может не пришли бы больше.
       Однажды сосед заболел и долго лежал в больнице и даже был при смерти, но у него отняли лёгкое и он остался жив. Когда соседа не было, то гостей в их кухне  не убавилось, но принимала хозяйка всё тех же и тэт-а-тэт. Когда муж вернулся из больницы, то у них были большие скандалы, а он после операции стал ещё более худым и злобным. Когда утонул мой отец и я уехал в Волгоград, то через годик мне мать сообщила письмом, что сосед отнял у нас одну четвёртую нашего двора в задней части нашего земельного участка вместе с посаженным там виноградом   хороших сортов шесть рядов, длиной по пять метров. Я был возмущён и страшно переживал. Я спрашивал, как это могло произойти и почему отдали участок с посаженным и выращенным виноградом. Мать объяснила, что сосед сделал всё неожиданно, привёз кучу милиции и Постановление райисполкома о том, что у нас теперь семья только три человека:мать, бабушка и годовалая сестрёнка, а  поскольку отец утонул,  я уехал учиться в другой город, а у него семья пять человек, то он претендует на наш земельный участок. И  бабушку милиционеры предупредили, что если она вырубит виноград, то пойдёт в тюрьму. Бабушка ещё не забыла, как мент разбил ей лицо наганом и увёз в принудиловку. Я несколько ночей не спал, вынашивая идеи мести. Запалить их дом?  Могут пострадать люди. Запалить их кухню с самогонным производством… это пожалуй идея! У меня был хороший знакомый, преподаватель в моём профтехучилище и я ему поделился своим горем, а так же планами возмездия. Он мудро поступил убедив меня, пожелать им добра и предоставить на суд Господа Бога. Для меня это даже тогда звучало  серьёзно, потому что я всегда признавал то, что над нами есть Воля Божья! Мой наставник был прав! Сосед вскоре умер, а его жена продолжала принимать «гостей» в кухне. Однажды на почве ревности один молодой мент застрелил своего начальника в этой кухне. Соседку после этого кто-то сильно избил, она поболела и тоже умерла. Старшая дочь вышла замуж куда-то в село, муж её сильно бил. Средняя куда-то уехала, младшая оставалась  дома и скандалила со старшими сёстрами, не выделяя им долю за наследство после умерших родителей. Так они все своей  злобой и подавились…

ДВА ЧЕМОДАНА РЫБЫ И ВЕЛОСИПЕД!рассказ.

(Памяти отца моего! Сегодня ему было бы 85 лет)
    Где-то в 1957-58-м году отец увидел, что у меня ноги на велосипеде «Орлёнок» уже мелькают выше руля. Он понял, что пора покупать взрослый велосипед, да и в хозяйстве он был нужен. Велосипеды стоили очень дорого,  потому что  хоть производили их не  мало, но  потребность была большая в стране поднимавшейся  после войны. Мой отец  по требованию матери недавно оставил работу в рыбколхозе, где он зарабатывал не плохо, но мы его видели очень редко и не трезвым. Теперь он работал на Прядильно-ткацкой фабрике, на маленькой зарплате, но в душе он был неисправимый рыбак и искал любой повод, чтобы отдаться рыбалке или охоте. Он убедил с моей помощью мать, (учительницу начальных классов), что пора мне покупать взрослый велосипед, иначе я испорчу себе фигуру. Мать, конечно же заговорила о деньгах, а отец сказал, что сумеет  осуществить  финансы без отрыва от работы.
    Поскольку раньше  отец работал в рыбколхозе, то у него были знакомые  «ачуры», как называли у нас работников рыбнадзора (Азово-Черноморское Управление Рыбоохраны) и отец знал,  где можно без особого труда поймать рыбку, то он договорился за «жидкую  валюту», что он в запретном месте отловит пару хороших сазанчиков. А в то время и тогда сазаны были  в Дону на нижнем бьефе( то есть от Цимлянской   ГЭС вниз в сторону Ростова на Дону) килограммов по двадцать и больше. Длиной такой сазан был в мой рост (десятилетнего пацана). Чешуя у него была крупнее, чем в 70-х годах были рублёвые монеты, губы, как у негра, усы , как у запорожского казака… В общем один сазан тянул на двадцать килограммов. Отец их почему-то называл ласково – «борьками» Дело было ранней весной. Отец  мне сказал, куда приехать на велосипеде с мешком. Показал мне,  где я должен оставить велосипед и спрятать по тёмному времени. Чтобы сверху с плотины не увидел кто-то это место. Я приехал, сделал  всё как  было сказано. Отец мне положил в мешок двух сазанов, каждый по двадцать килограммов весом, вытащил удочки из воды, пошёл со мной, поднял  меня с  велосипедом  «Орлёнок» на проезжую часть плотины, сказал, чтобы я  поторопился и вернулся назад, потому что у него в кустах уже лежит и третий  «борька». Путь мой был не ближним. А ещё с подъёмом на горку. Тогда на въезде в город не было поста ГАИ, но отец предупредил, чтобы я смотрел «в  оба». Весь мой путь составлял километра  четыре, но метров пятьсот я должен был идти в горку пешком, так как осилить педалями этот груз я не мог. И пешком в гору с двумя сазанами, весом не менее 50 килограммов на багажнике в гору было идти не легко. В общем,  я  за ночь съездил пять раз и на рассвете, когда я тащил пятую пару  «борек» на горку… были у меня сомнения, что я  эту «ходку» закончу, не упав. Я добрался до дома, уже на рассвете, засыпая за рулём велосипеда.  Я бросил мешок возле будки Шарика, нашего верного пса, который очень болезненно, с  эмоциями  переживал каждое моё отправление в путь без него. Когда я поехал первый раз, то Шарик очень просился, чтобы я его взял с собой, но я не мог. Когда я выезжал к отцу за первой партией добычи  за город по  проезжей части автотрассы, выложенной бетонными плитами руками «зэков», на спуске у меня  стала развиваться скорость без применения моих усилий и я перестал крутить педали. Вдруг за правую штанину брюк, меня на ходу кто-то рванул  и я с перепугу чуть было не выскочил под попутную автомашину. Глянув… я увидел моего Шарика. Он понял в какую сторону я поехал и вырвавшись из ошейника, догнал меня. Когда я остановился и слез с велосипеда, он чуть  не задыхаясь, обнимал меня за шею и лизал в лицо, радостный, что догнал меня. Вернувшись я привязал покрепче своего верного друга, потому что он был помехой на дороге и мог погибнуть под колёсами. Утром отец тоже вернулся на своём  велосипеде  с двумя сазанами-«борьками».
      Часть сазанов отец распластовал, сделав балык, потому что они были жирные,  как поросята, а часть продал соседям, конечно же подешёвке. На вырученные деньги он купил у рыбаков отборную  ценную  рыбу сенец и  повялил её.
      Когда рыба была готова, мы с отцом протёрли  сенца  рыбьим жиром, после чего у него чешуя стала почти прозрачная и было на свет видно позвоночник,  уложили рыбу в два чемодана и поехали на пароходе в Ростов –на-Дону, наш областной центр. В те времена говорили в народе: Ростов – папа! Одесса – мама! У меня ещё с  трёхлетнего возраста осталось в памяти впечатление: когда нас переселяли на баржах при затоплении нашей станицы, отец в это время уже съездил на будущее место нашего нового жительства в хутор Рябичи –Задонские и прикупил там для нас   подходящий  флигель, а потом вернулся к нам и сел на нашу  баржу в районе 14 или 15 шлюза. Кто-то  из взрослых пошутил:
  -Лёня! Да это не твой папа! Это ростовский жулик!
     Отец был в шляпе из рисовой соломы , давно не бритый и в тельняшке, но довольный, что с задачей справился. Вот такое тоже у меня осталось в памяти от переезда.
    На Центральном ростовском рынке на берегу Дона  рыбы было много и она была дешёвая. Однако наша рыба на общем фоне выделялась  товарным видом и у нас брали её хорошо. Отец  показывал нашу рыбу на солнце и она просто сияла на просвет. Один «умник»  взял из рук отца  штуку сенца, вроде желая рассмотреть получше и вышел на солнце из под навеса. Тут же его прикрыли какие-то дружки и он испарился с этой рыбиной в толпе. Отец аж побелел от бешенства. Я его таким не видел. У него даже глаза по-моему  стали белыми… Он мне сказал:
-Посмотри тут! Я щас!
-Пап! Да, ну их! У нас целый чемодан сенца! Пусть подавятся!
-Я не люблю, когда из меня дурака делают! Попросил бы я бы дал… - и  ушёл.
   Мне хотелось бросить всю рыбу к чёрту и бежать за отцом, потому что я понял, что их шайка, а отец  один. Отец вернулся быстро, облизывая  поцарапанные костяшки пальцев правой руки, потому что левая у него с войны была без локтя, болтаясь на сухожилиях  и поднималась только  с  помощью правой, но эта правая была бешеной силы.
    Я ничего не спрашивал, догадываясь, что он душу отвёл. Мы только занялись торговлей, как  пришёл мужик в белом фартуке продавца пива и он с укоризной обратился к отцу:
-Дорогой товарищ! Но ведь ты же мне два столика сломал! Челюсти меня не интересуют! Хотя  вам  тут оставаться  я бы не советовал.
    Отец   дал этому мужику половинку  балыка пластованного  сазана:
-Тут тебе при твоих способностях хватит не на одну сотню  бутербродов! Извини!
   Мужик довольный убежал в пивнушку, а мы с отцом, не продав половины уехали с центрального на другой рынок и сдали оставшуюся рыбу оптом.
    Дома мы купили хороший велосипед ХВЗ харьковского велосипедного завода. Отец продолжал ездить на работу на своём старом, а я целое лето «рассекался»  на новом велосипеде на зависть всем пацанам улицы. А нашу улицу до половины заасфальтировали, потому что там ездило большое начальство за вином на Цимлянский комбинат игристых вин. Однажды еду я по осени с горки от  винзавода, как мы его по-просту называли и еду, естественно , по асфальту «с ветерком». Вот скоро асфальт будет кончаться и я начинаю тормозить педалями, так как ручного тормоза у моего велосипеда не было. Вдруг я чувствую, что педали  со скрежетом  обходятся назад, чего ранее ещё не было. А асфальт кончается и дальше с хорошим уступом вниз начинается грунтовая дорога. Я продолжаю крутить назад пытаясь тормозить, приготовился к прыжку  « с трамплина», но справа выскакивает велосипедист, который собирался поворачивать в мою сторону в горку  с асфальтированной дороги, хорошенько разогнавшись, но увидев меня несущегося и пытающегося тормозить, он стал тоже тормозить, но…. Я ужаснулся! Он тормозил ногой о переднее колесо и я, уперевшись в руль руками,  его бью с бешеной скоростью в заднее колесо! Он улетает, вращаясь в воздухе с велосипедом в балку влево мимо меня, а я потеряв от удара траекторию лечу с велосипедом в правильном полёте, но не на   дорогу, как собирался, а передним колесом в открытый водопроводный люк… Удар! Несколько раз у меня в глазах мелькнуло солнце и я с маху шмякнулся правой ногой плашмя об землю. Мне долго не хотелось шевелиться. Может быть я и был некоторое время без сознания. Потом надо мной склонился тот мужик, который улетел в балку:
-Ты живой? – спросил он.
-Не знаю… - ответил я и попытался встать, но правую ногу не ощутил. Посмотрев я убедился, что она на месте. Пощупал и мне показалось что она целая, но не моя и ещё она дёргалась помимо моей воли. Во всём теле у меня была ноющая боль, но ран нигде не было. Мужик глядя на мою ногу спросил:
-Болит?
   Я подумав ответил:
-Не знаю…
-Это хуже! Дойдёшь домой?
-Не знаю.. . – ответил я.
   Мужик  подошёл к моему велосипеду, поднял его…. Он был похож… Я не мог сказать на кого  или что он был похож, но что- то он мне напоминал. Переднее колесо изображало не восьмёрку, а как минимум  « 88». Руль был выгнут вперёд, потому что я при ударе очень сильно в него упирался, а вот  рама была согнута в дугу и вилка переднего колеса  почти доставала  центр заднего колеса.
-Может его не стоит домой нести? – спросил мужик.
-Не знаю… - ответил я.
-Ты на ногу стать можешь ? – спросил мужик.
Я попробовал, но нога подгибалась.
-Не знаю! – ответил я.
-Ты опирайся на  велосипед одной рукой, а другой за  забор держись. Я не могу тебя проводить, потому что мой драндулет  тоже сам ехать не может, но ремонту подлежит. Только три спицы выбил, а мне повезло больше чем тебе.
     Два квартала по своей улице я шёл примерно часа полтора, приседая на лавочки у соседских калиток. Я уже доходил до своего двора и увидел навстречу мне из-за угла выехал на своём велосипеде отец. Увидев меня издали, он что –то заподозрил в моей странной походке и в манипуляциях с велосипедом, который я переставлял после каждого шага, а не катил как положено. Отец по мере приближения смотрел на велосипед и лицо его менялось в выражении с вопросительного на  обескураженное.  Остановившись в метре от меня он спросил:
-Ну и зачем ты его тащишь домой этого Конька – горбунка? Можно было там и оставить.
  Я посмотрел  на велосипед  и  понял кого он мне напоминал. Да! Конёк-горбунок!
-Заднее колесо почти целое… -  сказал я.
-А-а! Ну, да! В палку гвоздь забьёшь, воткнёшь в заднее колесо вместо втулки и будешь катать по улице! Это удовольствие стоит двух чемоданов рыбы! А с ногой что? – спросил отец, глядя на вибрирующую ногу.
-Не знаю! – ответил я.
-Да! А вот это  стоит дороже  двух чемоданов рыбы. Только за лечение! – сокрушённо покачал головой отец.
  ПОСТСКРИПТУМ: я в это лето, после пятого класса устроился в школу работать на школьной ферме по разведению кроликов и заработал за два месяца 140 рублей, чего на новый велосипед хватило! А после шестого и седьмого и восьмого  класса я уже работал в  Топографической Экспедиции рабочим с окладом, сначала 60 рублей в месяц, потом мне добавили до 70 рублей, а потом меня назначили старшим в бригаде, таких как я с окладом 80 рублей, но это было моё последнее лето…Подробнее расскажу отдельно: «Моя Экспедиция!».   
Л.КРУПАТИН, МОСКВА , 2011 год январь.

МОЯ ЭКСПЕДИЦИЯ!рассказ.

      Я не помню кто из моих одноклассников первый стал работать летом в экспедиции, но я был не первый, а работали мы потом трое. Однако меня быстро оценили, как самого ответственного и  потому, что у меня был велосипед. Потом ещё  проявились у меня природные качества ориентироваться на местности и так я отработал три лета в топографической экспедиции, которая  вела топографическую съёмку местности вокруг нашего городка Цимлянска. Я был сначала просто рабочим и получал 60 рублей в месяц. Потом мне добавили 10 рублей, а потом ещё десять и повысили в должности: я стал старшим рабочим. Задача наша была не простая: Инженер Дроздов(фамилия натуральная) выбирал точку по реперам (это геодезические вешки, стоящие на самых видных местах на местности, которые были давным- давно повязаны между собой другими ранее проведёнными зкспедициями. Он ставил на мощной  треноге деревянный стол, обтягивал его специальным ватманом, приклеивал его с обратной стороны, потом мочил водой и ватман высыхая делался упругим и ровным совершенно идеально. Это называлось «мензула». На эту мензулу инженер ставил «кипрегель»- очень точный инструмент, у которого основанием была жёсткая  металлическая линейка с мудрыми делениями, а на металлической ножке, прикреплён очень точный оптический прибор с подзорной трубой(если можно так безграмотно выразиться) и с очень многими мудрыми делениями   на этих оптических стёклах прибора. Я, или кто-то другой, идёт с топографической размеченной рейкой – сто шагов вперёд, сто шагов вправо, сто шагов вперёд, сто шагов влево и так далее. На каждом повороте я останавливаюсь с рейкой и стою пока инженер несколько раз не глянет в трубу кипрегеля, не скажет расчётчику цифры, которые расчётчик по специальным формулам обрабатывает и говорит инженеру результат, который инженер наносит на планшет и машет мне рукой, чтобы я шёл дальше по той же системе. Рядом стоял техник с теодолитом на треноге смотрел сквозь него на меня и репер вдали и тоже давал какие-то данные для расчётов. Инженер хвалил  ровные квадраты, которые получались на планшете в результате того, что я хорошо ориентировался на местности. А я от этих похвал расцветал внутри, потому что я старался не только и не столько для похвалы, а для  расчётчика, которым была девочка, моя одногодка Танюша Дроздова – дочка инженера. Она сидела на деревянном чемодане – футляре от кипрегеля, поджав по себя ноги и целыми днями производила расчёты. Танюша хоть и была мне одногодка, но была уже почти девушка, а я был костлявый пацан, да ещё и отстававший в росте от своих одноклассников. Я вытянулся за год потом уже в Волгограде, когда мои одноклассники учились в девятом классе, а я в Волгоградском ПТУ и по ночам разгружал вагоны. А вот тут, после шестого, седьмого и восьмого классов я был мелковат. Тут и Нинка, моя любовь, видимо по этой причине меня  игнорировала. А Таня меня признавала, но чувствовала во мне пацана. Например, подходим мы к крутому оврагу и в нерешительности останавливаемся, то я храбро с криком «ура» бросался вниз, а она обескураженно, не получив от «мужчины» помощь, бочком, а невысоких каблуках спускалась сама. Я это сейчас вспоминаю и оцениваю, а тогда я не способен был мыслить и ощущать теми категориями, которые были доступны ей. Да и воспитание было видимо разное. У неё мама была учёная и папа и жили они в центре нашего областного города Ростова-на-Дону. Таня мечтала стать учёным химиком, выращивала дома в Ростове кристаллы, показывала мне фотографии. А я в то время заразился степным горизонтом и уже мечтал стать геологом. Мечтал на пузе проползти все Уральские горы, так как меня покорили они ещё в Сказах Бажова, мечтал проползти весь Алтай и Камчатку и между делом всё остальное…  Тогда появилась в эфире песня про геологов, которая добавила мне романтики в этом направлении и я уже считал себя геологом, несмотря на то, что инженер грустно пошутил: «Были у отца три сына! Двое были умные, а третий в геологи подался!». Я от инженера Дроздова сумел узнать страшную «государственную тайну». Оказывается наши географические, физические, политические карты Советского Союза не соответствуют тому,  что фактически имеется на местности. И делалось это умышленно для введения в заблуждение врагов нашего государства, для того, чтобы они не могли нащупать своими ракетами наши секретные цели. Я обещал этот секрет не выдавать даже лучшим друзьям и слово держал вот уже лет пятьдесят.
     Однажды я работал, ходил с рейкой. Передо мной было большое «парующее» поле. То есть поле вспаханное, но не засеянное в этот сезон  для цели борьбы с сорняками. Есть такое очень жизнеспособное растение, известное многим, повитель, цветущая беленькими граммофончиками, у которой корни уходят очень глубоко в землю и как ты её ни спалывай, но она всё равно от корня вылезет наружу. И вот по этому «парующему» полю эта  повитель местами  зеленела пятнами от метра до двух. Я шёл с рейкой на ориентир и мельком отметил, что передо мной «латка» повители. Ну, нет обходить не буду! Ориентир нарушать нельзя! Иду я прямо, стараясь не запутаться в повители и уже почти прошёл её и вынимаю ногу из неё выходя на чистое вспаханное место…Но что Это?! Ожёг ноги в районе щиколотки! Я остановился, смотрю на ногу и вижу красное пятнышко на месте ожога. Пятнышко без прокуса, значит не змея… Я бросил взгляд на эту зелёную латку повители и увидел остатки нарушенной мною паутины…Степной  паук! В мае, июне его укус для маленького ребёнка может быть смертельным! Я-то не маленький и сейчас уже август… Но нога моя стала вдруг корчиться и судорожно сгибаться в колене, а вокруг красного пятнышка у меня пошли под кожей какие-то извилистые бугроватости. Я, приседая, стал кричать инженеру и махать рукой призывая ко мне. Всё бросив они побежали ко мне со всех ног. Подбежав, изучив красное пятнышко на ноге, инженер заставил меня снять с брюк ремень и затянуть ногу петлёй выше колена. Потом инженер и техник меня взяли подмышки и потащили к грейдеру, то есть грунтовой, улучшенной дороги. Я подпрыгивал на одной ноге, как кузнечик. Выйдя на дорогу, мы увидели летящий на большой скорости мотоцикл с коляской, подняли руку, но тот не притормаживая объехал нас и помчался дальше. Тут же вдали увидели пылящий грузовик и инженер сказал, что не уйдёт с дороги во чтобы  то ни стало. Это был старенький
«Урал-ЗиС» нашей родной школы №2. Меня схватили и повезли в больницу. Танюша поехала со мной, а инженер с техником пошли собирать инструменты.
В больнице почему-то растерялись и не знали что со мной делать. Мне сделали надрез на месте укуса и хотели поставить банку для отсоса крови, но банка на место щиколотки не хотела становиться, да и времени с момента укуса прошло уже много. Если бы мне было положено от укуса умереть, то я бы уже умер. У меня была температура и меня знобило. Мне сделали какой-то укол, полчаса заставили меня полежать, а потом отвезли  на скорой помощи домой, но я сказал, чтобы остановили машину за углом, иначе бабушка с ума сойдёт, а может быть и мать дома. А вот с матерью оказалось хуже. Она несмотря на лето, была в школе на работе, а ей шофёр сказал, что отвёз меня в больницу с укусом какой-то твари. Мать побежала в больницу, а меня уже увезли домой. Мать прибежала домой, когда я уже с Танюшей скакал вдоль забора к своей калитке. В семь часов утра у моей калитки собралась наша топографическая «Экспедиция» в полном составе и ждали, смогу ли я выйти и поехать на велосипеде, а ещё и ходить целый день по степям балкам и оврагам. Кстати каждый овраг для нас был великим испытанием. На каждом его изгибе я должен был показать рейкой: «бровка – дно – бровка»! Я не мог подвести своих топографов и поехал на велосипеде с инструментарием на рабочее место в степь - матушку.
    Степь-матушка однажды показала нам свой характер. Я увидел приближение смерча первым, потому что Таня проводила весь  рабочий день уткнувшись в расчёты, инженер и техник обозревали окрестности сквозь приборы, а вот я… Я заорал:
-Смерч идёт!!!- и указал направление.
  Все, бросив работу, устремили взгляд туда, куда я указал. А смерч шёл медленно, грациозно шевеля талией, то наклоняя свою «голову» где-то высоко в небесах, то задиристо запрокидывая. Мы смотрели на него, как заворожённые, но вдруг  поняли, что он приближается к нам и нас охватил ужас. Инженер кинулся откручивать для чего-то мензулу с треноги и заорал технику, чтобы он спрятал приборы в футляры. Потом он глянул на Таню, на меня и безнадёжно глянув в сторону далёкого от нас оврага, не спросил, а сказал утвердительно:
-До оврага не добежите, да? А хотя он не спасёт, если будет эпицентр. Ляжете и согнётесь в комок, в обнимку! Я тоже к вам и ты!- махнул он технику, - Чтобы у нас масса была!
     Смерч шёл кажется мимо нас, но я вспомнил и ужаснулся! Ведь там, где он проходит, расположены наши  бахчевые участки. Я сказал сокрушённо:
-Ну, всё! Пропали наши арбузы, дыни! Там же наши бахчи! Эх, бабушка переживать будет!
      -Там ваши бахчи? – спросил инженер с улыбкой, - Что же ты молчал! Мы бы их снесли до смерча!- все посмеялись, но тут же улыбки с лиц у нас сползли, потому что смерч потоптавшись на месте, при чём после бахчей видно было в нём мелькание крупных предметов, пошёл опять в нашу сторону, будто обидевшись на наши улыбки.
-Падайте на мензулу! – положив её на  полынный покров приказал инженер. Мы с Таней быстро легли на неё, крепко обнявшись.Техник, тридцатилетний холостой оболтус, прилип к Тане и обнял только её, по-хамски обхватив её руками. Мне хотелось вскочить и врезаться клином между ними, но инженер облегчённо сказал:
-Кажется отбой! Господи! Кажется мимо! Спасибо!
  Мы подняли головы, а Таня довольно резко и брезгливо убрала с себя руки техника.
-Да!- сокрушённо сказал инженер, - Наверно от ваших бахчей мало что осталось! Может сбегаешь на разведку?- спросил он у меня, - Полчаса тебе хватит? Ну, прихватишь чего нибудь к нашему столу, если можно.
-А можно и я?- спросила Таня.
-Ну. И я тогда! Чего я-то буду сидеть?- сказал техник.
-Без вас обойдёмся! – к большому моему удовольствию сказала Таня.
-Хорошо!- сказал инженер, почувствовав отношение дочери к этому ловеласу, -Идите вдвоём, а мы вздремнём!
   Подходя к  бахчам, я не мог сориентироваться, где наш участок, потому что явно не хватало каких-то ориентиров. А-а! Сторожки почему-то нет! Там где у кого-то были посажены подсолнухи, стояли покрученные будылья, то есть стебли от подсолнухов. Ага! Вот ориентир – дорога, а вдоль неё колышки, а на колышках надписи фамилий владельцев! А вон кто-то ходит, что-то собирает на земле, кажется это сторож. Я бросив Таню, подбежал к нему, поздоровался, он не ответил, а только что-то бормотал и бормотал сам себе. Оглядывался на уходящий за горизонт смерч и опять что-то бормотал смешанное осмысленное с бессмысленным. Я спросил его:
-А где сторожка?
-Вон! У него спроси!- сказал дед-сторож, указывая на смерч, - Даже чайник украл! Даже чайник!
   Я осмотрелся и по кольям, торчащим из земли определил где стояла сторожка, построенная из камышовых мат. Там где прошёл смерч, на участках лежали только крупные арбузы, дыни, тыквы, те что смерч не смог унести с собой, а плети от всего перечисленного ушли гулять в небо! Хозяевам осталось приехать и собрать отборный урожай! От сторожки  сориетировавшись я увидел участок похожий на наш, потому что бабушка по периметру обсаживала или обсеивала участок просяными вениками. Я бегом побежал туда, махнув рукой Тане.
   Подбегая к участку, я не верил своим глазам, всё было на месте в самом красивом виде!
-Ура!- заорал я. Подошла Таня и я показал ей наш участок, аккуратно окружённый вениками. Он и правда был красив!Дынки поспели, некоторые треснули на корню, показывая белое ароматное «мясо», арбузы, как накатанные сюда нарочно, блестели боками, покрытыми синевой.
-И это всё ваше? – удивлённо смотрела Таня на всё это чудо.
-Конечно!И всё осталось целым! Рядом прошёл метров двадцать стороной!
   Я разломил руками треснувшую дыню и протянул Тане половинку и мой перочинный ножик. Она стояла нюхала кусок дыни закрыв от удовольствия глаза.
-Ты не представляешь! Какой ты богач! Ты имеешь кусок чистой натуральной природы!- сказала она.
Мы притащили два арбуза и две дыни «к столу», как было сказано, а Таня взахлёб рассказывала свои впечатления от увиденного разгрома после смерча и от моей уцелевшей бахчи!   
(Сборник "Моим родным и маленькой Родине!")

СТЕПЬ - ОНА ВСЕГДА МОНУМЕНТАЛЬНА!

Знаете Вы что такое степь?
Степь она всегда монументальна!
Солнечна! Просторна! Бесконечна!
Весела! Лиха! Порой печальна…

Ветер, захватив орган небесный,
Трогая басы его печально,
Сединой ковыльною играет!
И печаль в степи монументальна!

Вдруг среди покоя, тишины
Смерч степной возникнет моментально
И пойдёт великий до небес
Тазом шевеля монументально!

Бури как в степи монументальны!
Воинственны в любое время года!
Сшибая с ног коня и седока
Монументально буйствует природа!

Выходишь утром- видишь "монумент"!:
Сугроб улёгся прямо у порога!
И в "монументах" чуть пониже крыши
Вчера ещё проезжая дорога!

Но дрогнет степь от топота копыт
И пролетит коней лавина шквально,
Всё сметая на своём пути
Лихо, грозно и монументально!

От монументального Ярила
До монументальной вышины!
От монументального простора
До монументальной тишины!

Золотятся нивы к горизонту!
Как же тут без лирики и музы?!
Дыни ароматные поспели
И монументальные арбузы!


Аромат лазоревых тюльпанов,
Чабреца, полыни, зверобоя…
Это степь раздольная, родная!
Степь монументального  настоя!
      
     Это было лето после восьмого класса. На этом закончилась моя «Экспедиция» и умер во мне геолог. А песня про геологов до сих пор за душу меня дёргает и день геолога я отмечаю. В этом году утонул мой отец и я уехал в Волгоград неожиданно для себя и для многих. С Танюшей мы не переписывались, потому что у меня в душе была Нинка.  Таня Дроздова наверное стала учёным-химиком в городе Ростове-на-Дону, а может быть и в Столице, а может быть и за кордоном где-то, как многие наши российские умы…


ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.proza.ru/2017/10/06/553
СБОРНИК "ДЛЯ ДЕТЕЙ И О ДЕТЯХ!"

МОЙ СПУТНИК! 60-летию запуска Первого Спутника.

    В сентябре 1960 года я должен был идти в седьмой класс Цимлянской средней школы №2. Мне было 13 лет. Июнь и июль я работал в топографической экспедиции рабочим с окладом 60 рублей в месяц. Я ходил с  геодезической рейкой по степи, делая «квадраты» - сто шагов прямо, сто шагов вправо(строго под 90 градусов), сто шагов опять вперёд, сто шагов право(под 90 градусов) и так далее, пока мне не свистнет инженер-топограф, отмечающий на каждом моём повороте уровень местности наблюдая  за мной в прибор кипрегель, стоящий на планшете с треногой, покрытом ватманом. Там, где местность была неровной, то мои «квадраты» значительно уменьшались. Потом, я работал и после седьмого класса и после восьмого, с повышением окладов. Но это потом…
     Сегодня, за две недели до начала учебного года, вдруг моя мать, работающая учительницей начальных классов в моей же школе, узнаёт, что из нашей школы организовалась группа школьников для поездки в Москву в сопровождении двух преподавателей. И хоть заработанные мною деньги были уже израсходованы на подготовку к школе, мать мне предложила поехать с этой группой. Я с радостью согласился и в день отъезда отец отпросился с работы (с Прядильно-ткацкой фабрики). Отец  задержался на работе,  и мы очень опаздывали к моему поезду. Когда мы приехали на  железнодорожную станцию «Цимлянская», поезд  показал нам свой хвост. Отец поймал какого-то мужика на тяжёлом мотоцикле,  и мы помчались догонять  поезд. Объясню наш маршрут! Мы от  ж/д станции должны доехать назад, до города Цимлянска километров пять.(Кстати, он только в этом году стал городом, а до этого он был рабочим посёлком). От города начиналась плотина Цимлянской ГЭС, длиной 15 километров, плотина заканчивалась 14-м и 15-м шлюзами Волго-Донского Судоходного канала, потом город-спутник Цимлянской ГЭС – Волгодонск, потом за ним – железнодорожная станция Добровольская, куда должен прибыть мой поезд. Когда мы на мотоцикле с бешеной скоростью проехали наш город, так как дорога почти не захватывала город и спустились на автодорогу, идущую по плотине, мы уже догнали поезд,  и он шёл над нами по железной дороге, идущей по вершине плотины ГЭС. Но далее нам было ограничение в скорости 20 километров при проезде непосредственно по самой ГЭС, а поезду ограничения нет. Потом посёлок Солёный на нижнем бьефе плотины тоже с ограничением скорости, потом город Волгодонск  - с ограничением, но мы приехали на станцию, когда поезд ещё не отправился. Я успел сесть в вагон и поезд пошёл.
   В Москве наши руководители группы – две учительницы начали экскурсию с Красной площади и завели нас в ГУМ. Там я невзначай оказался в отделе подарки и увидел, как две женщины индианки – молодая и пожилая в богатых  сари, с ожерельями на шеях и богатыми перстнями и браслетами на руках,  рассматривают, с пояснениями и показом продавца,  подарочную модель советского первого спутника. Он был размером с грецкий орех, хромированный, укреплённый на прозрачной ножке, изображающей как бы след инверсии от земного шара и до спутника. Земной шар представлял собою выпуклую позолоченную полусферу, в диаметре 15 сантиметров,  с изображением очертаний территории СССР с параллелями и меридианами. Эта полусфера была основанием данной модели. Под основанием находился заводной ключик, как у будильника. Девушка продавец, завела пружину музыкального механизма, слегка повернула позолоченную полусферу земного шара  и мы услышали нежную мелодию музыки песни «Широка страна моя родная». Куплет закончился,  и мы услышали сигналы спутника, знакомые нам по радио: Пик, Пик, пик. Потом опять куплет и опять – сигналы: пик, пик, пик … И так до тех пор, пока не иссякнет сила пружины,   примерно минут через пять. Потом опять подзавод и всё заново. Индианки обалдели и немедленно заплатив деньги 95 рублей, они счастливые ушли.  Я, тоже обалдевший остался, с ужасом наблюдая, что сейчас другие покупатели купят последний экземпляр, оставшийся в отделе. Я,  немедленно достал из потайного места в футляре фотоаппарата «Смена» 100 рублей, выданных мне мамой на посещение всех интересных объектов и купил спутник, к большому разочарованию других нерасторопных  покупателей. Надо понимать то время, в котором мы жили! Прошло всего три года, как был запущен в космос наш Первый искусственный спутник земли, до сих пор подававший сигналы. Шли разговоры  по радио о предстоящем полёте человека в космос.
У меня была в классе подружка Нинка-отличница, которая меня очень сильно игнорировала. Когда я ей после второго класса признался в любви, она, такая мудрая, сказала мне: Ну и люби себе на здоровье, но чтобы это было не наглядно! Не люблю сплетен!
     Я ей как-то сказал, что собираюсь написать письмо в Москву с предложением меня запустить в космос для эксперимента вместо очередной собачки Лайки, которая не вернулась на землю. Я хотел бы вернуться, но если не получится, то я, самоотверженно на это согласен! Тут, правда, Нинка меня стала отговаривать и даже взяла меня за руку. А я сказал, что я решил бесповоротно и родителям об этом не скажу! В этой нашей группе Нинки не оказалось, потому что её ещё не было дома после летних каникул.
   Когда наши руководители группы увидели у меня покупку, то сразу спросили, сколько этот спутник стоит. Они были в ужасе, так как это было больше их месячной зарплаты и сказали: Индианки видно миллионерши, так как бедные туристами не ездят, а ты решил сравняться с ними. Они спросили, сколько у меня ещё осталось денег,  и я сказал, что осталось пять рублей. Они сказали, что оставшихся моих денег не хватит  на платные мероприятия, но я сказал, что не буду сильно расстраиваться. Они сказали, что я должен буду ездить с группой везде, куда будут ездить все, но не буду посещать развлечения. Я сказал, что для меня главное – Мавзолей Ленина, Кремль, Третьяковская галерея и ВДНХ, а это бесплатно. Однако они тоже, как и наши члены группы,  балдели от моего спутника и просили бесконечно его заводить. Даже работники отеля «Заря», где мы остановились, узнав о моей покупке, тоже приходили посмотреть и послушать, восхищаясь моим спутником.
    Но была у меня ещё потаённая мысль… Обратиться куда-нибудь в какое-то учреждение, чтобы дать согласие на полёт в спутнике! Пусть даже об этом никто не узнает! Главное, что Нинка догадается и будет обо мне горевать! Я купил карту Москвы, нашёл здание Моссовета на Тверской площади и 19-го августа с утра я сказал учителям, что остаюсь в гостинице, так  наверное я заболел. Термометр показал температуру 38 градусов! Перестарался я с горчичником… Наши педагоги перепугались. Одной учительнице пришлось остаться со мной… Как я ни уговаривал, но она вынуждена была остаться. Часа через два у меня температура стала 37,2 градуса. Учительница успокоилась и решилась куда-то съездить в магазин, заручившись моим обещанием лежать и никуда не выходить. Вообще-то, заболеть было не мудрено, так как мама, ориентируясь на нашу южную температуру, отправила меня в Москву в сорочках с коротким рукавом, а в Москве было в августе плюс 15 градусов. Я постоянно ходил с «гусиной» кожей на руках и вздыбленными выгоревшими на южном солнце волосиками на чёрной загорелой коже.
    Только учительница вышла, как я – следом! На Тверскую площадь. На площади я был удивлён массой народа и массой милиции. Я узнал, что в здании Моссовета проходит суд над американским лётчиком-шпионом Пауэрсом, сбитым первого мая над  Свердловской областью и все ждут, когда его будут выводить. Я понял, что моё мероприятие сорвалось, но пропустить вывод шпиона я не мог. Я забрался на основание металлического фонарного столба, которое меня возвышало над площадью примерно на метра полтора и стал ждать. Милиционеры на меня посматривали, но не прогоняли и тогда ко мне забрался ещё один парнишка. Я видел, как взрослый мужик тоже полез на соседний столб, как и мы, но его милиция стащила на землю. Мне пришлось провисеть на столбе  почти полдня, хотя очень хотел в туалет. Но моё место сразу бы заняли, если бы я отлучился «в кусты». Как велико было моё разочарование, когда при оживлении толпы, я устремил свой взор на ступеньки лестницы, но увидел группу мужчин в одинаковых чёрных костюмах, спускавшихся к «автозакам». Кажется их было три ряда по три человека и кто из них был Пауэрс, невозможно было определить. Машины уехали, народ стал разбредаться, а я не мог найти уединение в кустах, так как «страждущих» было море!
   В отель я явился, оказывается, чуть позже учительницы. Я сказал, что выходил на полчаса, а она сказала, что не надо врать, так как дежурная, выдававшая ключи сказала, что я ушёл вслед за нею. Она пощупала температуру моей головы и попросила меня никому не говорить, что она отлучалась. Я клятвенно пообещал и мы договорились, что я назавтра опять «поболею».
   Назавтра у меня была намечена Третьяковская галерея, так как Мавзолей и Кремль мы посетили в первые дни по приезду, после чего я и попал в ГУМ. В Третьяковской галерее мне очень повезло. Я «приклеился» к экскурсионной группе,  где была очень грамотная и не ленивая экскурсовод. То,  что она рассказывала о картинах и художниках врезалось в мою свежую память на всю жизнь. Когда я, спустя пятнадцать лет, возвращался из турпоездки по Индии и вновь посетил Третьяковскую галерею, мне не повезло с экскурсоводом и я, рядом стоящим из группы туристам, вкратце досказывал за экскурсовода,  а  мне задали вопрос – не искусствовед ли я?
   В поезде, когда мы ехали домой, мой спутник взбудоражил  пассажиров всего вагона, тем более, что 20-го августа  передали по радио о том, что в космос слетали собачки Белка и Стрелка и вернулись живыми назад! Как я был расстроен тем, что опоздал со своей заявкой на полёт в космос…  Но мой спутник оказался, как нельзя кстати! И в школе спутник произвёл фурор! А Нинке я рассказал, почему я не смог подать заявку на полёт в космос – из-за шпиона Пауэрса! Нинка сказала, что она благодарна шпиону! Но смеялась…
   На будущий год у меня родилась долгожданная сестрёнка, которую я назвал Нинкой! Сестрёнка оказалась на четырнадцать лет моложе меня. В это лето я отработал в топографической экспедиции два месяца с окладом 80 рублей в месяц, так как меня уже повысили до  «старшего рабочего», как работающего третий год подряд. Я уже стал готовиться в девятый  класс к первому сентября, но у меня утонул в море мой отец инвалид Великой Отечественной войны и я, сообразив, что мама не выдержит материально: меня, бабушку без пенсии и годовалую сестрёнку, поехал в Волгоград, приобретать специальность электромонтёра по монтажу и эксплуатации промышленного оборудования.
   Мои друзья одноклассники продолжали учиться в школе, а я в волгоградском ПТУ и параллельно в вечерней школе.Ночами разгружали со старшими ребятами вагоны со щебёнкой, картошкой и разными другими грузами.Однажды позарились на высокую оплату и пошли разгружать вагон с нефасованным цементом.После этого нас не пустили в раздевалку, как ни вытряхивали свою испорченную рабочую одежду, шатаясь от усталости.Её мы оставили в бендежке сантехника, а рабочую одежду пришлось покупать вновь на заработанные деньги.Так начинался мой трудовой стаж пятьдесят пять лет назад.
   Через год я приехал домой на каникулы, а сестрёнка Нинуля, свернула голову моему спутнику. Я склеил его. Вернувшись домой ещё через год, уже после окончания ПТУ, я обнаружил, что сестрёнка свернула голову спутнику окончательно. Мне было обидно, что ей разрешали всё, чего не разрешали мне, но ничего не сделаешь… Вместо меня полетел в космос Юрий Гагарин, а я пошёл учится летать на самолётах, чтобы как Юра,  тоже полететь в космос. Сестрёнке Нинуле я привозил с аэродрома свои накопленные для неё шоколадки.
Л.КРУПАТИН, МОСКВА, октябрь 2017 г.

         

ПРОЩАЙ ЦИМЛЯНСК!

Море, баркас и я! -памяти отца посвящается
Леонид Крупатин
МОРЕ, БАРКАС И Я…
Цимлянское рукотворное море поглотило  собой многие станицы
И нашу станицу Нижне-Курмоярскую,  и могилы наших предков. И нашу драгоценную донскую пойму, потому что  Дон перегородили         
Плотиной Цимлянской ГЭС.В этом море утонул мой отец Василий  в 1962 г.- потомственный рыбак, инвалид Великой Отечественной   войны  и   с тех пор начался мой трудовой стаж…с 15-ти лет.

               
Смоляной мой баркас,
Продержись ещё час,
Лишь добраться до берега мне
И с размаху влететь мне килём на песок
На шипучей гривастой волне!

В море я и баркас!
Мой баркас меня спас!
Злобно  волны голодные  ходят
И сверкая на нас глубиной своих глаз,
Угрожая залить, колобродят!

Смоляной мой баркас,
Победим мы сейчас-
Шторм жестокий мы не испугались!
Ветров зверский порыв, шквалы волн победив,
Мы до плёса родного добрались!


Направляю баркас
На прибой в самый раз
Правлю прямо в родимый  мой плёс
Чтобы буйный прибой на горбах своих волн
Прямо к дому родному принёс!

Смоляной  мой баркас,
Продержись ещё час,
Лишь добраться до берега мне
И с размаху влететь мне килём на песок
На шипучей гривастой волне!

ПОСТСКРИПТУМ:

Смоляной мой баркас!
Ты отца мне не спас…
Ты порожним однажды вернулся!
Ты позволил волнам пошутить над тобой
И без шкипера в берег уткнулся…

Но, вздохнув старики
Сняв с голов козырьки
Мне гутарят-баркас не вини ты!
Ведь  в такие шторма, он погиб не «дарма»
На Цимле ведь шторма знамениты!

Вытри слёзы с лица,
Не горюй за отца –
Он вернулся в родную станицу!
Для него специально старуха с косой
Запрягала свою колесницу!


Там в станице на дне
Наш казак на коне
Сохранит наших предков  погосты!
В его память  мы выпьем донского вина,
Но не будем гутарить мы тосты!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009 г.

ГОРОД ДЕТСТВА!
Город детства! рис. автора
Леонид Крупатин
(Сборник "Моим родным и маленькой Родине!")

У всех у нас в душе есть город,
Чем больше мы, тем меньше Он!
Но помним с детства его крыши
И колокольный Пасхи звон!

Своё гнездо, где мы "воскресли"
Навечно будет нам святым!
И душу будет нам лечить
Воспоминаний детства дым!

ПОСТСКРИПТУМ:
Цимлянск в душе- мой город детства...
О Боже! Как же он усох!
И не сдержать мне сожаленья
Тяжёлый судорожный вздох...

С хорошим связано там мало,
Но всё равно-Он мой навек!
В гнездо родное плюнет кто-
Тот недостойный человек!

Лишь море так же всё бушует,
Крушит Цимлянска берега!
Крушат их мощные валы-
Им колыбель не дорога...

Увы! Они не понимают-
Без берегов и их не будет!
Лишь превратятся в облака-
Земля родная их забудет!

Кипит, бушует море детства,
Как всплеск Цимлянского вина!
И за Него и в Честь Его
На берегу я пью до дна!

Леонид Крупатин, Москва,2008 г

МОИМ ОДНОКЛАШКАМ В ГОД НАШЕГО 60-летия!
Сорокалетию выпуска Цимлянской СШ-2-фото автора
Леонид Крупатин
СОРОКАЛЕТИЮ ВЫПУСКА ЦИМЛЯНСКОЙ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ № 2
П О С В Я Щ А Е Т С Я !!!(автор на фото слева крайний)
Дорогие мои "одноклашки",
Я люблю Вас той детской любовью!
А фундамент её - это годы,
Как цементом скреплённые кровью!

Вы,как память, как совесть, как боль
Моего усечённого детства!
И от той ностальгической боли
Я не знаю лечебного средства!

Я остался, а Вы полетели...
Я как тот - "с перебитым крылом"...
А потом зализал свои раны
И по жизни пошёл напролом!

Только где бы меня ни носило
Непростою моею судьбой,
Постоянно духовные нити
Вяжут нас, одноклассник, с тобой!

Пена шторма Цимлянского моря,
Как шампанского пена шипит!
Детства память в душе "одноклашек"
Как штормящее море кипит!

Я люблю Вас, мои "одноклашки"!
Дай Вам Бог ещё столько же жить!
И здоровыми быть и в достатке
И достойнейших нежно любить!
Л.КРУПАТИН МОСКВА-ВОЛГОГРАД-ЦИМЛЯНСК
ИЮЛЬ 2005 г.
     Л.КРУПАТИН,МОСКВА,ВОЛГОГРАД,ЦИМЛЯНСК, ХУТОР РЯБИЧИ-ЗАДОНСКИЕ, СТАНИЦА НИЖНЕ-КУРМОЯРСКАЯ.
                1947-2011 год.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧАСТЬ 2 :http://www.proza.ru/2012/07/03/1676


© Copyright: Леонид Крупатин, 2011
Свидетельство о публикации №11108084045
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Рецензии
Написать рецензию
Зравствуйте, Леонид. Прочитала первую часть Вашего романа и вспмнила свое детство (мы почти одногодки). Грустно стало!
Детства, фактически, у нас не было. У меня в те годы были следующие развлечения:
1 детская городская библиотека;
2 пластмассовая кукольная голова, для которой мама сшила туловише, руки и ноги из тряпок и ваты;
3 самые дешевые леденцы в мире ... Печально!!!!

Удачи в творчестве! Хорошо, если молодежь прочтет роман!

Раиса Андрющенко   23.09.2011 20:24   •   Заявить о нарушении правил / Удалить
Добавить замечания
Спасибо, Раечка!Насчёт прочтения молодёжью я глубоко сомневаюсь.Может быть когда они достигнут наших пределов:
Всю жизнь бегу за стрелочкой часов я!
Другая стрелка сзади меня колет!
Никто меня за стрелочкой не гонит
И убегать от стрелки не неволит.

А я кружусь на этой карусели…
Кружусь я совершенно добровольно!
Но время безвозвратно истекает
И сознавать, признаюсь, это больно!

Не знаю я, не ведаю - ей –богу!
Когда сойду я с этой карусели,
Но вижу друг за другом с неё сходят,
Которые со мною вместе сели…

Хоть что-то я оставил для потомков?
Вращения добавил карусели?
Жил – пот не успевая утирать!
Напрасно это было? Неужели?

Не знаю я! Потомки пусть оценят.
Когда они достигнув своей цели,
Сойти однажды тоже соберутся
С такой же вот жестокой карусели!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 2009

Леонид Крупатин   23.09.2011 20:29   Заявить о нарушении правил / Удалить
Сойти однажды тоже соберутся
С такой же вот жестокой карусели!

Леонид, очень трогательно! Мы, старшее поколение, что смогли - то сделали, им дальше жить и творить!

Раиса Андрющенко   24.09.2011 11:54   Заявить о нарушении правил / Удалить