Выпрямление имен. Книга 2. Глава 7

Лучше смерть тела, чем смерть души.


3 июля 1937 года Политбюро утвердило «директиву» на проведение репрессий, был разработан и принят специальный приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов».
Город Артемовск (бывшая Ольховка) в 30-ые годы полностью состоял из ссыльных и высланных, из так называемых бывших. По этой причине  с началом «ежовщины», «врагов народа» искать не нужно было. И как только поступила команда «взять», начались повальные, согласно разнарядке, аресты.   
И Сталин, и китайский Мао выбрали экстремальный и крайне жесткий путь упрочения империй. Их связывала невидимая нить воинов-кочевников Востока («людей длинной воли») потомства гуннов и Чингисхана. Ради великой цели с жертвами они не считались.

 Был и другой приказ № 00953 от 30 сентября 1937 г., в котором указывалось, что органами НКВД учтено до 25000 «харбинцев» (бывших служащих КВЖД и реэмигрантов из Маньчжоу-Го) осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза….. В приказе сообщалось: «В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки. За последний год репрессировано 4500 харбинцев. Приказываю с 1 октября 1937 года приступить к широкой операции по ликвидации диверсионно-шпионских и террористических кадров на транспорте и в промышленности. Следствие развернуть так, чтобы в кратчайший срок полностью разоблачить всех участников диверсионно-шпионских и террористических организаций. Операцию закончить к 25 декабря 1937 года".

И как тогда говорили: «На место Госстраха (страховое общество Якорь на Лубянке) пришел Госужас". В Восточной Сибири "первую» операцию начали с 15 августа. 1937 года. Предлагалось завершить ее за 4 месяца. Немедленному аресту, по рассмотренным на «тройках» делах,  расстрелу подлежало 72 тысяч, направлению в лагеря и тюрьмы – 270 тысяч человек.  Основной удар наносился по кулаку. Вместо 72 тыс. расстреляли 386397 человек, в лагеря вместо 270000 направили 380559 человек. Общее число жертв «Большого террора» с 1 октября 1936 г. по 1 ноября 1938 года  составило 1 565041 человек.
Значительно пострадали руководители Красноярского края. В 1937 году начальником УНКВД Красноярского края был Леонюк Ф.А, 1892 года рождения, член КПСС с 1917 года Когда стали разбираться с ним, то выяснилось, что он допускал, мягко говоря, много чего лишнего, то есть злоупотреблял должностным положением.  Необоснованно были арестованы: первый секретарь Красноярского крайкома Акулинушкин, второй секретарь – Галюдов, секретарь Красноярского горкома Степанов, председатель крайисполкома Резников. Арестованные часто оговаривали себя и других лиц. Решением Коллегии МВД СССР от 28 мая 1957 года Леонюк Ф.А. был уволен из МВД.   Что еще было с ним, мне не известно.   Известно, что власть вещь весьма опасная, особенно в темных головах и грязных руках.   Примеров тому масса, но сейчас не об этом.
 
Люди умирали просто от голода. Так, в соответствии с постановлением СНК СССР от 19 сентября 1941 года за № 2083/949 «С» был издан Приказ НКВД № 0437 от 13 октября 1941 года с объявлением норм питания в ИТУ (лагерях и колониях НКВД СССР). Общая калорийность пайка составляла 2778 килокалорий, тогда как по научным данным для возмещения энергозатрат лицам, занятым тяжелым физическим трудом, требовалось не менее 4500 килокалорий. По данным В.Н.Земского в 1941-1943 годах в лагерях НКВД умерло 516840 человек. Вследствие этого в 1942 году всем без исключения заключенным было разрешено получение вещевых и продовольственных посылок. Как писал Л.Э.Разгон, «заключенные стали единственными людьми в стране, которым разрешалось получать продуктовые посылки». Одна такая была направлена и Александру Александровичу Чакирова, брату отца, но она не дошла. Он умер в лагере от болезней и голода.
Тетя Люба Онищенко вспоминала, что брат Саша до ареста одно время работал водовозом в столовой совхоза, что позволяла ей и брату Гане там обедать. После ареста дяди Саши,  место водовоза заняла его жена – Нюра (Анна, в девичестве Тутатчикова ). А как стало известно о его смерти, вся их семья ( жена и три сына Александр, Дмитрий и Михаил) уехала в Туву. Помочь с переездом приезжали мать тети Нюры и ее сестра Татьяна.

Как только я подрос, мне стала известна история об аресте отца и его братьев. Вернулся только отец. Судьба братьев долгое время оставалась неизвестной. В разговорах взрослые не часто вспоминали 30-ые годы.
С началом репрессий, мужчины убегали в тайгу и прятались там годами в лесных избушках, чтобы не оказаться в числе арестованных. Говорят, что именно таким образом и спасся от срока мамин брат дядя Тереша, отбывающий до этого ссылку на Анжеро-судженских копях.
Папа считался передовиком-стахановцем. По этому поводу на его бараке, а жили они уже в мамином углу, вывешивался красный флажок, но и это не помогло. Первый раз за отцом приходили, когда они с мамой были в клубе и смотрели кино. Арестовали в другой раз как только вернулись из гостей, были у Зайцевых. Ксена прибежала и плачет, вспоминала Татьяна Галендарова. Когда забирали, бабушка Степанида благословила его, может, это и помогло ему выжить. Если верить в Бога, может в судьбе отца сыграло роль его имя Христофор. Христофор, это человек, которого призвали перенести Христа с одного берега реки на другой. Отец нес свой крест десять лет и преодолел широкую и бурную реку жизни. Вера в добро, любовь, терпение и надежда спасли его.

 Из документов, с которыми я познакомился в конце 80-ых годов мне стало известно содержание ложного обвинения братьев Чакировым. Вот оно: «Будучи враждебно настроенными к советской власти, с 1936 года и по день ареста являлись участниками контрреволюционной кулацко-повстанческой организации, устраивали нелегальные сборища, где обсуждали вопросы революционной борьбы, проводили агитацию. Распространяли провокационные слухи о скорой гибели советской власти».
В письме из Управления Внутренних дел Администрации Красноярского края от 21 мая 1999 года (№ 1/3-2197),  за подписью начальника ОСФ ИЦ УВД В.К. Зберовского, сообщалось: «Согласно материалам архивного личного дела № 014917, находящегося на хранении в УФСБ по Красноярскому краю, Чакиров Х.А., 1912 года рождения в 1932 году был раскулачен и выслан, как кулак из Тувы в поселок Ольховку Артемовского района,  Красноярского края. Там состоял на спецучете до момента ареста 19 ноября 1937 года Находился в местах лишения свободы по 20 января 1947 года». В документах тех лет сохранились также такие сведения:
1.Чакиров А.А. родился 28 мая 1911 года в пос. Бегреда, Тану-Тувинской Народной Республике, окончил 4 класса национальной школы, работал столяром в культсети, беспартийный, арестован 18 ноября 1937 года.
2.Чакиров Х.А. родился 14 октября 1912 года в селе Усинское, Красноярского края, образование 5 классов, забойщик горного цеха Артемовского рудника, арестован 19 ноября 1937 года.
3.Чакиров Г.А. родился 28 февраля 1914 года в поселке Бегреда Туранского района Тану-Тувинской Народной Республики, образование 6 классов, работал слесарем в механических мастерских Артемовского рудника, арестован 25 мая 1938 года.

Тройкой УНКВД по Красноярскому краю от 9 декабря 1937 года, в день 60-летия деда  Чакирова его сыну Христофору было назначено наказание в виде лишения свободы сроком на 10 лет. Срок отбывал в Богословском лагере НКВД СССР города Свердловска. Решением от 4 августа 1945 года «За высокие производственные показатели и отличное поведение в быту» наказание было снижено на 10 месяцев.
Решением тройки УНКВД от 15 июня 1938 года Чакиров Г.А. был расстрелян 5 августа 1938 года в г. Минусинске, место захоронения не известно.
Что касается Чакирова А.А., по нему якобы тоже имелось решение тройки УНКВД Красноярского края от 9 декабря 1937 года. В чем оно заключалось, установить не удалось. Дядя Саша из лагеря писал, что заболел и просил прислать лекарства. Тетя Люба помнила, что ему отправляли посылку с сухарями. Однако, по дороге она якобы развалилась и ее вернули по адресу отправителя. Позже было сообщение, что дядя Саша умер. Братьям инкриминировалась статья 58-я (п.п.2,7,9,11 УК РСФСР). Разбирался по пунктам:

"Пункт 2 - Вооруженное восстание или вторжение в контрреволюционных целях на советскую территорию вооруженных банд, захват власти в центре или на местах в тех же целях и, в частности, с целью насильственного отторгнуть от Союза ССР и отдельной союзной республики какую-либо часть ее территории или расторгнуть заключенные Союзом ССР с иностранными государствами договоры.
Пункт 7 - Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенный в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций
Пункт 9 - Разрушение или повреждение с контрреволюционной целью взрывом, поджогом или другими способами железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопровода, общественных складов и иных сооружений или государственного и общественного имущества.
Пункт 11 - Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой".
 
В 58-й статье были и другие пункты: пункт 1- повстанцы; пункт 6-шпионы; пункт 7-диверсанты; пункт 8-террористы; пункт 10 - «болтуны» (антисоветская деятельность и агитация; пункт 17 предполагал соучастие. Средний срок по всем статьям равнялся 12 лет. По статистике на 10 заключенных приходилось: 3 – с 5 летним сроком; 3 – с 10 летним; 2 – с 15 летним и 2 – с 20 летним сроком. Статьи предусматривали широчайший диапазон карательных мер: от кратковременной высылки до многолетнего заключения и высшую меру наказания при отягчающих обстоятельствах.
Люди исчезали тысячами. 11 июня 1937 года в Верховном суде рассматривались дела военачальников М.Н.Тухачевского, И.Е.Уборевича и И.Э.Якира и еще многих других, проходящих по делу «Антисоветской троцкистской военной организации в Красной Армии». Армия была в прямом смысле обескровлена. «Без тридцать седьмого года, - писал маршал А.М.Василевский, - "возможно, и не было бы вообще войны в 1941 году".

Для интереса заглянул в тогдашний Китай. Решил узнать, что происходила там в период активных репрессий в СССР. В Синьцзяне в этот период дубань (губернатор и ставленник СССР) Шэн Шицай тоже вел борьбу с повстанцами. Не имея для этого достаточных  сил, в очередной раз обратился за помощью к советскому правительству. И помощь ему была оказана.
В июне 1937 года были сформированы две войсковые группы, получившие наименования Ошская и Нарынская – по месту сосредоточения перед походом. В состав Нарынской группы вошли: 48-й горный кавалерийский полк, артбатарея и спецподразделения 21-й горной кавдивизии РККА и 13-й мотомеханизированный полк НКВД под общим командованием полковника Бекжанова. Операцию разрабатывал разведотдел Средне-азиатского военного округа (САВО), который в разное время возглавляли Константин Батманов, Василий Васильев, полковник Борис Разин, позже главный резидент ГРУ в Тегеране.

 В начале июля Ошская и Нарынская группы вышли к границе, в горных условиях занимались боевой подготовкой, а  в августе перешли «забор», в том числе на танках. 1 сентября был занят город Кашгар. Гарнизон Яркенда сдался 9 сентября. Финалом операции был захват группы повстанцев у границы с Индией и захват имущества, доставленных в СССР на 2500 верблюдах и мулах.  Нарынской группой руководил комбриг Николая Норейко. Позднее он станет генерал-майором и во время войны с немцами будет помощником начальника Военной академии Красной армии.
По итогам операции Лаврентию Берия докладывал начальник ГУ пограничной охраны и внутренних войск комдив Николай Кручинкин. В докладе он отметил, что в ходе операции было «уничтожено 96 японских агентов, 318 английских и несколько шведских». Видимо уничтожили мало, потому, как в 1938 году  комдива Николая Кручинкина арестовали и расстреляли.
С учетом упомянутого приказа, за выходцами из Китая велась повсеместная охота. В декабре 1937 года тройкой Управления  НКВД по Алма-Атинской области к смертной казни через расстрел были осуждены несколько сотен человек. Особенно уничтожали выходцев из Кульджи и Кашгара.  18 октября 1937 года, накануне ареста папы, двойка в составе наркома Ежова и Прокурора СССР Вышинского подписала постановление о расстреле сразу 550 человек.

    20 декабря 1937 года  органам ВЧК-ОГПУ-НКВД исполнилось двадцать лет. Торжественное заседание проводилось в Большом театре, а братья Александр и Христофор Чакировы и многие, многие другие уже шли в это время по этапу.
Хочется привести строки из книги А.Полянского «Ежов» по поводу «пострадавших в подавляющем большинстве  вовсе «не именитых», а крестьян, рабочих, мелких служащих и к тому же беспартийных». Задавался вопрос:
 - Этих-то за что?" Ответ:
- Цель была проста и грубая. Создавались гиганты первых пятилеток и нужны были дешевые рабочие руки. Возводили домны Магнитогорска, верфи Комсомольска-на-Амуре, плотину Днепрогэса, копали тоннели московского метро и канала Москва-Волга, прокладывали рельсы БАМа (перечень можно продолжить на нескольких страниц) вовсе не «комсомольцы-добровольцы», о которых сложены песни и сняты кинофильмы, - хотя таковые в этом деле участвовали, - но сотни тысяч и миллионы все же были заключенных лагерей системы НКВД. Вот для чего арестовывали обыкновенных рабочих и крестьян по политическим статьям. Одних наркомов, секретарей обкомов и командармов для освоения золотых приисков Колымы и лесных массивов Воркуты не хватило бы. Да и руки у них были не те.

На трудовом фронте упорно трудились и представители карательных органов. По постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 22 октября 1938 года были заключены в исправительно-трудовые лагеря на различные сроки за должностные преступления, предусмотренные статьей 193-17 п."а" УК РСФСР (редакция 1926г.), бывшие работники Минусинского оперсектора УНКВД Красноярского края: Алексеев Андрей Спиридонович, начальник оперсектора Дзедатайс Иван Иванович; Королев Александр Иванович; Новоселов Иван Константинович. Они обвинялись в издевательствах, мародерстве.  Были установлены факты фальсификации материалов дел, грубые нарушения социалистической законности.
Осуждённый начальник Минусинского оперсектора НКВД А. С. Алексеев в жалобе на «необоснованность приговора» указывал, что в 1937 году им арестовано 2300 «троцкистов», из которых свыше 1500 расстреляно, оправдывал это чувством классовой ненависти, которое диктовало ему и подчиненным необходимость издевательств над арестованными и приговорёнными к расстрелу.
Осуждённые, часто  не за репрессии, апеллировали к своим былым карательным заслугам. Так,  начальник особого отдела 78-й дивизии в Томске П. А. Егоров заверял Сталина, что «всегда был беспощаден к врагам народа, и не только агентурным и следственным путём боролся с ними, но много, много сам физически уничтожал их».

Не исключено, что в их число по делу № 17690  попали:  секретари Курагинского РК ВКП(б) Иванов М.М. и Иванов А.А., председатель Курагинского райисполкома Высокос П.Л., зам.председателя райисполкома Козлов,  прокурор района Лагздин Э.Ф., а также председатели многих сельских советов, представители потребительской кооперации и  другие. Прокурор Ирвий бежал из Идринского района. Начальник милиции Коринский застрелился. Первого секретаря РК партии Соколова арестовали при попытке к бегству. Многие арестованные наивно верили, что это самоуправство НКВД, а  любимый вождь ничего не знает.  Надо думать, что в ряде случаев они не ошибались. Как говориться в поговорке: «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет».

 "Освободи свое сердце, разум, стань спокойным, все и образуется"

Стране нужны были самолеты, а для них алюминий. В это время бокситы добывались на Урале, возле города Краснотуринска на Богословском руднике. История его достаточно давняя и путанная. В энциклопедии сообщается, что Богословский медеплавильный и механический завод был основан в Верхнетуринском районе Пермской губернии еще в 1769 году Принадлежал частной компании. Значение рудника возросло в предвоенные 30-е годы, а во время войны он оказался на особом положении, что, в частности, определяло сравнительно удовлетворительные условия нахождения в лагере, куда волею судьбы  попал отец.
Почему же завод именовался Богословским? Максим Михайлович Походяшин в донесении от 23 марта 1769 года писал в екатеринбургскую Канцелярию правления Главных заводов: «При оном же заводе строитца мною церковь в имя святого евангелиста Иоанна Богослова, чего ради и соизволено было именовать тот завод Богословским», первоначально названному Турьинским". От завода все  хозяйство получило название Богословских заводов, реорганизованных, в свою очередь, в начале XIX века в Богословский горный округ...

В конце 30-х годов поселок Турьинские Рудники на Северном Урале был совершенно провинциальным, почти никому не известным. Но именно с этого времени в живописном месте на берегу небольшой речушки Турьи начинается разведка под размещение стройплощадки будущего алюминиевого завода.
 11 октября 1940 года ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР приняло решение о строительстве на базе Североуральских бокситых рудников (СУБР) Богословского алюминиевого завода. 27 ноября Главалюминий утвердил стройплощадку на ре ке Турье, вблизи поселка Турьинские Рудники. Проектирование нового предприятия было поручено Гидроалюминию. В апреле 1941 года Наркомат цветной металлургии СССР утвердил проектное задание. Сооружение завода, плотины, и пруда водоснабжения ТЭЦ и жилого поселка было поручено Богословлагу НКВД и Стройорганизации № 203 (тоже «лагу», строившему портовые сооружения) частично переброшенному на Урал из Города Молотова (ныне Северодвинск) Архангельской области. Родилась новая строительная организация Базстрой НКВД. Ее возглавил начальник Богословлага, майор Государственной безопасности С.А. Тарасюк.

Строительство алюминиевого завода началось в Богословском районе Свердловской области». Но такого административного района в Свердловской области никогда не бывало! Более того,  не было и самого Богословска, переименованного в поселок Угольный в 1933-м. Кто же ввел в заблуждение вождя? Оказалось, все просто. Подлога не было: геологи в своих отчетах уже двадцать лет территорию упраздненного Богословского горного округа называли Богословским районом, сохранив имя, которое росчерком пера Сталина было передано Богословскому алюминиевому заводу, Богословскому строительству и исправительно-трудовому лагерю (ИТЛ) Богословлагу.
Ссыльные здесь бывали и ранее.  Одним из них был Лев Троцкий, когда бежал, находясь в ссылке, с Березова в Ивдель по тундре на оленях. В числе четырнадцати членов Петербургского Совета рабочих депутатов он был осужден за участие в «преступном сообществе с целью изменения установленного в России образа правления» и приговорен к ссылке в Восточную Сибирь на вечное поселение.
Ссылка началась 10 января 1907 года. В этот день осужденных отправили с Николаевского вокзала по маршруту Тюмень, Обдорск (Салехард).

12 февраля обоз достиг города Березова. Посоветовавшись с отбывающим в Березове ссылку бывшим офицером Ф.Н. Рошковским, Троцкий решился на побег. У него имелись деньги, поддельный паспорт и запас спирта. За 250 верст  до Ивделя оленевод зырянин доставил его за несколько суток. Отсюда следовало проехать еще 130 до Турьинских Рудников.
В Турьинском Руднике он якобы заглянул к главному геологу Богословского горного округа Е.Д. Стратанович, учившемуся с ним в университете. Оттуда поездом убыл на Кушву, Пермь, Вятку и Вологду. Вечером 2 марта прибыл в Петербург. Далее его путь следовал в Финляндию, в Куоккалу, где на даче «Ваза» проживали Ленин (Ульянов) и Мартов (Цедербаум). В Гельсингфорсе (Хельсинки) Троцкий написал и издал о ссылке книгу «Туда и обратно» и на эти деньги убыл в Лондон на съезд РСДРП.

В книге «Детство в тюрьме» есть строчки о Богослове сына Якира Петра Ионовича Якира за 1940 год. Он прибыл в колонне уголовников из Нижней Туры: «Первые 14 дней был карантин. Нас не выводили на работу, и от нечего делать мы шатались по зоне. За это время пришло несколько этапов из Москвы, Ленинграда, Ростова. Преобладали жулики. Они, как и везде в лагерях, чувствовали себя хозяевами. На этот раз не обошли и меня. Прибывший с нами из Нижней Туры московский жулик Васек потребовал, чтобы я отдал ему все свои шмотки. Я знал, что сопротивляться бесполезно и небезопасно, и отдал ему все свои вещи. Через некоторое время один из пожилых воров, Саша-жид, выиграл у Васька все мои вещи и при нем же вернул их мне, важно заявив: "На, поноси!" Это означало, что вещи его собственность и он дает их мне только поносить, поэтому отобрать их никто не мог.
Выпал первый снег, карантин кончился. Нас стали выгонять на работу. Большинство не хотело выходить за зону. Сбившись около вахты, мы пытались не выйти из зоны. Через некоторое время через открытые ворота зашли конвоиры, человек 40, без оружия. Они валили нас на землю по одному, хватали за ноги и по снегу волокли за зону. А там стояли конвоиры с винтовками, собачники с собаками, и тут уж, волей-неволей, должен был вставать и идти на работу. Привели нас на угольный разрез: уголь добывался экскаваторами с поверхности земли - открытым способом. Мы и там ничего не делали; единственной заботой было развести костер. Начальству удалось вывести нас на работу, но заставить нас работать они не смогли.

Увидев слабость конвоя, мы на следующий день добровольно вышли на работу, задумав при первой же возможности бежать. В течение первых пяти дней мы выбирали удобный случай. И как-то в конце рабочего дня, когда уже стемнело, убежали впятером. Всю ночь проблуждали в реденьких лесах, недалеко от поселка, утром по солнцу вышли на юг. Слышны были выстрелы, лай собак и приближение погони. Мы решили разбрестись по лесу. Я оказался вместе с одним чеченцем, Вахой Чадаевым.
Совершенно изможденные, нигде не останавливаясь, мы приобрели в какое-то таежное поселение, состоящее, может быть, изб из двадцати. В первой же избе нас приняла пожилая женщина. Мы ей все рассказали, она накормила нас и уложила спать. Утром она предупредила, чтобы мы не показывались в поселке, пока не решим, куда идти дальше. Сама хозяйка ушла на работу, ее дочь тоже работала; был у нее сын лет одиннадцати.

Ее муж был в 1937 году арестован и погиб в лагере. Это была одна из многих семей, которые были высланы в 1930 году из Северного Казахстана, как кулаки. Здесь, в этом таежном поселке, у них было свое хозяйство: куры, свиньи, коровы, огород. Прожили мы в этой семье дней 20 и, несмотря на запрет хозяйки, решили однажды устроить сюрприз - распилить в ее отсутствие все дрова, находящиеся около дома. Вечером, когда вся семья была в сборе, мать и дочь отругали нас, сказав, что нас обязательно должны были видеть соседи. Хотя в каждой семье были арестованные, население очень охотно докладывало о беглецах, получая за это вознаграждение. ..."
В широкой долине реки Турьи рос сосновый лес. Его начали вырубать, расчищая, место под дно будущего пруда. Началом строительства непосредственно Богословского алюминиевого завода принято считать 1941 год, когда в Турьинские Рудники прибыл первый отряд строителей и стал развертывать свою работу.

        Стройку завода начинала Оперативная группа Наркомцветмета. Первый приказ был издан 25 апреля 1942 года за подписью её начальника Кульницкого и главного инженера группы Павлова Алексея Васильевича. Начальники лагеря и строительства менялись часто:: Тарасюк С.А, Кронов Б.К, Бойко И.И, Прохоренко П.А, Протасов А.И, Трофимов И.С. Заместителями лагеря и строительства, в числе многих, числились  Даногшайтовс П.П. и Нетипанов.
Организация «Базстрой НКВД» возводила главные объекты: корпуса алюминиевого завода: ТЭЦ, плотину Богословского пруда. Папа строил ТЭЦ. Трудармейцы, заключенные, вербованные рабочие и местные вольнонаемные были первыми строителями ТЭЦ. Положение их на строительстве объектов было различным. Заключенные использовались на многих объектах: обслуживание  бокситовых рудников; строительство ТЭЦ, лесокомбината, плотины и водохранилища, жилого и санитарного городка. На всей территории строительства был установлен лагерный режим,  первым делом «создавались бытовые условия»  для заключенных  лагеря, представляющие собой сырые, холодные бараки, где на нарах не было даже матрацев, о чем вспоминали первые заключенные.

На стройке выходил Бюллетень-газета «Сталинская стройка», агитирующая за высокие трудовые достижения Печатный орган содержал идеологическую информацию о выполнении трудовых обязательств, о перевыполнении планов на 200 и даже 1000 процентов, о соревновании фронтовых бригад. Смена продолжалась 12 часов. Некоторые выполнили по 2-3 нормы в смену. В «Бюллетене" от 3 апреля 1944 года был опубликован призыв: «Ускорить сдачу ТЭЦ в эксплуатацию!». А рядом: «Все силы на помощь – фронту!». Подобными лозунгами были увешаны все строящиеся объекты.
Люди работали без выходных, по 16-18 часов, а нередко не уходили со стройки сутками. Строители рапортовали председателю Государственного комитета обороны И.В. Сталину: «Докладываем Вам, что коллектив Богословского строительства НКВД выполнил задание ГКО и сдал в эксплуатацию БТЭЦ в составе одной турбины мощностью 50 тысяч киловатт и одного котла производительностью 200 тонн пара в час и Волчанский угольный разрез мощностью два миллиона тонн в год».

Пуск первого турбогенератора состоялся! 28 сентября 1944 года, ТЭЦ дала первый промышленный ток. Первый турбогенератор запускал Виктор Николаевич Романович, в дальнейшем всю свою трудовую жизнь посвятивший ТЭЦ. Первый котел топил Хасан Мехатитдинович Салихов, прибывший в «Турьинские Рудники» с эшелоном трудармии из Узбекистана.
 Романович вспоминал: «Ноябрь 1942 года, опять эшелоны с людьми. Кто такие? В халатах тюбетейках, в резиновых калошах! По-русски ничего не понимают. Трудармия из Узбекистана». Положение трудармии из Узбекистана было тяжелым. Узбеки жили в бараках зоны, отгороженной от зоны немцев-трудармейцев колючей проволокой. Будучи раздетыми сотнями умирали от непривычного для них холодного климата Урала. Остатки узбекского кладбища сохранились вдоль берега реки Каквы, выше по течению. Были эти люди в большинстве своем малограмотными, не говорили по-русски. Их труд использовался на тяжелой и грязной работе. В разных приказах 40-х годов рабочие из данной категории назывались «рабсилой», словом, очень чётко выражающим суть лагерного режима.

Рабсилой назывались и вербованные из западных районов страны рабочие. Чаще всего это была молодежь из деревень и колхозов, в принудительном порядке призванная по повесткам военкомата на стройки индустриализации.
Среди них был и ветеран труда Богословской ТЭЦ Василий Савельевич Пшеничный. Вот его рассказ:
«В военном 1944 году собрали нас, молодых парней и девчат, по повесткам райкома партии с белгородских сёл и деревень, посадили в товарный вагон и повезли в неизвестные Турьинские Рудники. О собственном желании никто нас не спрашивал, а нас с ней, - кивает в сторону жены Василий Савельевич, - вообще по чужим повесткам забрали. Другие должны были ехать.Вместо них почему- то оказались мы».
О пуске первой очереди ТЭЦ, о запуске первого турбогенератора 28 сентября 1944 года с гордостью писала газета «Сталинская стройка», об этом событии докладывали лично И. В. Сталину.

Специалисты: конструкторы, инженеры, технологи, первые ДИСы (дежурные электротехники станции) – многие из них были политзаключенные, осужденные на разные  сроки по 58 статье, и направленные для отбытия наказания в Богословлаг.
Москвич Владимир Сосновский вспоминал: «Выводят наружу, кто-то называет станцию: Турьинские рудники. Далее возникает название: Богословлаг - недалеко город Богословск. И еще - БАЗстрой - строительство Богословского алюминиевого завода.  Холодные бараки, голодные харчи, работа на строительстве по 10-12 часов. Ни постелей, ни сушилок для обуви, одежды - в чем придешь с работы, хоть до нитки мокрый - в этом и спи. И шапку свою лагерную под подбородком завяжи, да не бантиком - а то сопрут! И единственное свое достояние - посудину свою, ржавую жестяную банку на проволочкой дужке - под голову, вместо подушки держи, А то утащат - и утром не во что будет баланду получить и топай на работу без "завтрака"! А в обед - снова баланда, без хлеба.

Роем котлованы, траншеи, гоняем тачки, кто сооружает опалубки, кто на электросварке, на монтаже. В лагерь приведут в темноте, скорее за ужином - та же баланда - и на нары. Если заболел - в санчасти в очереди сотни больных, все равно до отбоя к врачу не попадешь, для этого надо не пойти на работу, чтоб занять очередь днем. Но за невыход на работу - ловят надзиратели и - еще хуже - нарядчики, главные лагерные придурки, эти особенно жестоки. За отказ от работы - лупка, карцер, штрафной паек, а то и в БУР угодишь - бригаду усиленного режима. А сил нет, болезнь тебя корежит, - кто с гриппом, кто с пневмонией, кто с дизентерией. По полсотни человек ходят на рытье могил, - "братских могил", куда сваливают, как сдохшую скотину.
Чтобы обмануть постоянный голод, некоторые в котелок с водой, иногда литров до двух, крошат пайку хлеба, кипятят, если соли разжиться удастся - посолят. И желудок наливается полный, но еще быстрее от такого варева слабеют, отекают, ноги раздувает, как у слона, - это уже не жилец. Или варят всякую дрянь - картофельные очистки, подобранные за кухней, селедочные головки, - все это прямой путь на кладбище. Так, не получая врачебной помощи, слабея день от дня, от самой пустяковой хворобы доходяга гибнет. Иной, в страхе перед "отказом" плетется утром на развод, кое-как доплетется до работы, - а вечером тащат его, проклиная, собригадники.

Да и как не проклинать, когда сами ноги еле-еле переставляют, завтра сами будут такие же - а тащат, так как если бросить - на вахте одного не досчитаются и бригаду в зону не пустят, стой хоть до утра! Сколько вышло утром на развод - столько бригадир и представь! Хоть мертвого. Да, случалось - и мертвого! Лишь бы счет сошелся.
Как можно было дать название Богословлаг. Словно Господь дал свое благословение этому кошмару, этому произволу и рабству. Стране, обороне позарез нужен был алюминий, а единственный алюминиевый комбинат в Запорожье был взорван при подходе немецкий войск. Не случайно в Богословлаг привезли бывшего директора Запорожского комбината Петра Ивановича Мирошникова, крупнейшего специалиста, со сроком 15 лет.

Стасик Климовских, бывший летчик сыграл некоторую роль в моей жизни. Он познакомил меня с Петром Ивановичем Мирошниковым, бывшим управляющим Главалюминием СССР, а до этого - директором Запорожского алюминиевого комбината, на котором я побывал с папой в 1935 году. Мирошников интересовался судьбой моего отца и попросил Стасика привести меня в их барак. Его, крупнейшего специалиста, привезли на строительство алюминиевого комбината.
В первое время, несмотря на срок - пятнадцать лет - он был бесконвойным, ему создавали приличные условия, как главному специалисту. А потом снова сунули в бригаду, и общий барак. Правда, работал он где-то в конторе строительства. Многие специалисты по производству алюминия, работавшие разными руководителями на заводе, были его бывшие сотрудники и подчиненные. С ним работал и дружил и Евгений Архангельский, бывший футболист "Спартака", соратник братьев Старостиных. В их же бригаде находился и старик Маркевич, инженер, преподаватель московского ВУЗа, учившийся "при царе" в кадетском корпусе, дворянин. Маркевич после работы при тусклом свете лампочки, положив на колени фанерку, срисовывал со старых, где-то откопанных открыток цветы акварелью, их иногда удавалось сбыть за кусок хлеба.

Через Стасика я познакомился с Грантом Цверавой, инженером-энергетиком, работавшим в управлении строящейся ТЭЦ. В день торжественного пуска электростанции Гран Константинович был назначен дежурным по пульту. Приехавший на торжество заместитель наркома раскричался на начальника станции:
- Вы что - не читали приказа наркома?! Чтоб к пуску ТЭЦ на ней не было ни одного заключенного!?
На что начальник Гранта, говорят, ему ответил, что без того зека сегодня станцию могли бы не пустить! Такова легенда, сам Грант мне этого не рассказывал.
Завод строили, но ряд цехов был пущен и первая очередь электролизного цеха дала первый металл - в этот день нас в промзону не водили, а торжество пуска первого металла снимала московская кинохроника. Мои друзья в Москве смотрели, как большевики построили в тайге город и комбинат.

Конечно, уставал я страшно, притащившись после тяжелейшего рабочего дня, мечтал лишь скорее проглотить ужин и пайку хлеба и распластаться на нарах. Но я был молод, силы помаленьку восстанавливались. Я наладил переписку с некоторыми друзьями юности - лишь от старшего брата ответа не получал. Иногда показывали кинофильмы - в столовой убирали столы, на сцене устанавливали кинопроектор, и на противоположной стене вешали экран. Но часто усталость не позволяла оторвать тело от тощего матраса. Больше шли "в кино" придурки и те, кто был не на общих работах. Прочем, в конце сороковых иногда давали и выходные.
Однажды, когда мы копали какую-то очередную траншею между цехами, меня окликнули.

-Сосновский, это вы?
Это был вольнонаемный инженер Иван Иванович Франк. Впрочем, не совсем "вольнонаемный" - он был из поволжских немцев - спецпоселенцев, бывших трудармейцев. В первые годы войны они жили на правах заключенных. Иван Иванович ранее организовал гончарное производство для инвалидов в филиале Центральной больницы, где я какое то время месил глину, - он был и керамик.
Оказалось, он знал о моей дальнейшей судьбе - доносе, лагерной судимости и всем прочем... И через некоторое время по его ходатайству меня перевели лаборантом - замерщиком перепадов напряжения и температурного режима электролизных ванн. Мне был вручен прибор - оптический пирометр и еще кое-какие причиндалы, и чтобы все это таскать, ко мне прикрепили двух подростков, парнишку и девчонку фэзэушников. При кабинете энергетика электролизного цеха мне выделили закуток, где я мог хранить аппаратуру и инструмент. Несмотря на сильнейшую загазованность и жару в цехе, - около электролизных ванн градусов до семидесяти, по сравнению с земляными и другими общими работами это был курорт.
 
Мне такое и не снилось! Кроме того, мои помощники были несовершеннолетние, с коротким рабочим днем и я отпускал их в три часа. А так как одному таскать приборы не под силу, коротким стал и мой рабочий день! Я составлял для Франка письменные отчеты за рабочий день и был свободен! Ходил по всей громадной промзоне, стараясь лишь не попадаться на глаза надзирателям и комендантам, поглядывал, где можно чем-нибудь поживиться. Так бумажные мешки, предназначенные для соды, цемента - если пронести под бушлатом в зону, можно получить котелок баланды или кусочек хлеба. Ибо голодный я был постоянно, днем и ночью.
Теперь я был переведен в пятнадцатую бригаду - бригаду специалистов, работавших в разных цехах токарями, слесарями, сварщиками, электриками, - кого там только не было. Это была очень свободная бригада, прибыв в промзону, они разбегались по своим цехам, а бригадир, Женька Вишневский, сам электрослесарь, лишь раз в день " проверял" нас на рабочих местах. С ним я вскоре подружился. Воспитанник детского дома, Женька был мощного сложения, крутил "солнце" на турнике. Он прошел войну, плен, чудом уцелел - будучи евреем, выдавал себя за "фольксдойча". Впрочем, во внешности его ничего семитского не было. Но как и всех военнопленных, на любимой родине его ждали лагеря.

 Уже появилась возможность «калымить». Иван Гуськов, жестянщик, мастерил котелки и кастрюли, ведра, Додик Клейнос - электроплитки, кто-то шил тапочки, кто-то - варил железные койки с шишками на спинках, - все было дефицитом в те послевоенные годы. Я лепил из бело глины слонов. И мы, когда появлялась копейка, крадучись от комендантов и надзирателей, купив талон, обедали в заводской столовой. Конечно, это было не часто, а как поход в ресторан. Но случались такие праздники желудка. Там, кроме первого и второго - с мясом! - полагался еще кусочек масла и чай или суррогат кофе. Мое здоровье улучшалось на глазах, я поправлялся, как на дрожжах, в этом вредном Цехе. К тому же, а может, главное - я не махал кайлом, не швырял подборкой мокрую глину из трехметровой, четырехметровой траншеи. Так быстрее набирает вес спортсмен, оставивший спорт, - часто вес лишний, - после больших нагрузок. Но мне-то лишнего не было!
Известность моя как изготовителя слонов из глины росла. Однажды в лагере вызвал меня начальник КВЧ  Панасюки предложил к празднику изготовить из глины герб. А вскоре я попал в г. Серов, километров полтараста от Краснотурьиска, там был отдельный лагпункт. Строили жилой полок для строителей электростанции.   В это время на ОЛП появился почти легендарный геркулес - эстонец Пауль Паюмаа, бывший вторая перчатка Эстонии в тяжелом весе. Парень был - потрясающего телосложения, богатырь. Мы хорошо с ним сошлись, и я предложил ему стать моим нижним партнером в силовой акробатике. А позже из Лобвы прибыл земляк Петька, который станет позднее народным артистом Петром Вельяминовым.

       Вот его рассказ: «Самое удивительное, что артистом я стал в зоне. Рекомендацию на сцену мне дал бывший московский извозчик, которого заняли в лагерной художественной самодеятельности. В "Борисе Годунове" он играл стражника в корчме на литовской границе. Ему понравилось, как я читаю Пушкина, и он замолвил за меня словечко. Дело было в Лобве, на Северном Урале. После долгого пребывания в лазарете я работал в бригаде легкого труда. Дистрофия настолько меня истощила, что весил я, как балерина, 47 килограммов. Наказание я отбывал по 58-й статье, по сфабрикованному политическому делу. Меня вызвали, попросили что-нибудь прочитать. Я продекламировал "Стихи о советском паспорте" и попал в самодеятельность. Пел в хоре, играл в скетчах.

Потом по этапу меня перевели в Краснотуринск, на строительство Богословского алюминиевого завода. Там я попал в духовой оркестр, который почему-то назывался "джаз". Музыканты, тоже из заключенных, сопровождали выход бригад на работу. Я стал лагерным шансонье. Пел под оркестр "До свиданья, мама, не горюй", "Эх, дороги", песни из репертуара Марка Бернеса. Я пел, как Бог на душу положит. Когда мы начали ставить маленькие спектакли, то и играл в том же духе. Труд в лагере был каторжный - по 10 часов. Иногда после этого удавалось посмотреть фильм. Помню, мне очень понравилась картина "Русский вопрос" по Константину Симонову, и я загорелся: "Давайте поставим спектакль по этой пьесе!". Джазмены откликнулись. За постановку взялся певец Валерий Федорович Волертинский.  Все мы сделали своими руками, а для грима раздобыли пудры и губной помады. Был у нас заключенный по фамилии Тасс, который много лет работал гримером в Шанхае и Харбине.

 Настоящий виртуоз! Он научил меня гримироваться, делать наклейки.
Я репетировал роль Макферсона. Из трофейного шинельного сукна мне сшили благородный костюм и выкрасили его в фиолетовый цвет. На премьере при резком движении брюки у меня лопнули по швам, и я не знал, как повернуться и как ходить. В антракте мне скололи штаны булавками, одна из которых впилась мне так, что было не присесть. Но все это пустяки по сравнению с нашим триумфом. Заключенные впервые увидели на сцене своих собратьев - заключенных.
В то время на БАЗстрое, где мы работали, были введены зачеты рабочих дней. За роль Макферсона мне сбросили в квартал 163 дня. Так лагерное начальство оценило мои артистические успехи. Много лет спустя, работая в "Современнике", я вновь играл в пьесе Симонова. Это был спектакль "Записки Лопатина". Когда я после премьеры рассказал Константину Михайловичу эту лагерную театральную историю, он страшно хохотал. Ему показалось очень забавным, как подвели меня на сцене гнилые нитки.

Проведя 9 лет в лагерях ГУЛАГа, я выбрал себе актерскую профессию, хотя мог бы работать и кочегаром, и плотником, и столяром, и нормировщиком. Все довелось попробовать. В Москву с такой статьей мне, москвичу, возвращаться не разрешалось, я обосновался в Абакане. Пришел в республиканский театр, где работали русская и хакасская труппы. Попросил принять меня актером. В провинциальных театрах всегда есть нужда в молодых. Меня приняли, никто, кроме руководства, не знал, откуда я такой взялся. Потом был Свердловск и еще многое разное…».
Нашлись и воспоминания заключенного А. П. Анфалова:
«Опять на лесоповал! И вдруг я увидел... Колю Сузи и Женю Комарницкого, с которыми еще недавно был в Глухарном. Снова неожиданная встреча."Увидев меня, они обрадовались.
 
- Это тебя к нам!
 -Куда к вам? И они рассказали, что лагерь называется Богословлаг, что здесь будет строиться какой-то большой завод, что их еще месяца два назад также привезли по одному из Глухарного, что в Управлении лагеря есть Генплан, начальник которого Иван Евдокимович Журухин собирает со всех лагерей геодезистов, что они уже расконвоированы и работают по специальности. Так я 18 мая 1941 года оказался в Богословлаге. Позже узнал, что к тому времени, как меня туда привезли, недавно организованный Богословлаг уже состоял из 4-х ОЛПов (ОЛП - отдельный лагерный пункт). Зоны уже были обустроены: бараки, столовая и т.д. Так что, видимо, лагерь был основан где-то в 39-40 годы. В каждом ОЛПе было не менее 1000 человек. Пока я ждал, когда меня возьмут в геодезисты, работал в бригаде на лесоповале. Недалеко от ОЛПов, в широкой долине, внизу, протекала небольшая речка Турья. А вокруг расстилался сосновый лес. Мы вырубали этот лес. Как потом оказалось, это была очистка дна будущего пруда.

 - Труд был каторжный. Сотни погибших лежат на дне пруда, особенно много со стороны Заречного района. Знаете сколько схоронено на том месте, где сейчас пляж? Это было самое начало строительства завода. Молодцы немцы, погибшим трудармейцам памятник на плотине поставили, но трудармию привезли сюда в 42-м. А мы, осужденные по 58-й, начали лес валить, место под пруд вычищать гораздо раньше. К их приезду нашими костями дно пруда уже усыпано было......
Не помню, 23 или 24 июня, когда все бригады после завтрака уже выстроились перед вахтой на развод, почему-то долго не открывали ворота. Потом подъехал грузовик, и с грузовика перед бригадами выступил начальник лагеря. Он начал: «Товарищи заключенные!» И зачитал сводку от Советского Информбюро о том, что 22 июня в 4 часа утра Германия напала на СССР, что уже бомбили города Киев, Одессу и т.д. Мы все были ошеломлены. Во-первых, начальник сказал нам «товарищи». Не знаю, оговорился или сказал преднамеренно, но мы не поверили своим ушам. Во-вторых, сам факт нападения. Что-то теперь будет?

Но для нас ничего не изменилось. Только ужесточился режим. Всех осужденных по 58-й статье и расконвоированных к тому времени, в том числе и моих друзей Колю Сузи и Женю Комарницкого, вновь законвоировали и послали на общие работы. Так что моя надежда поработать геодезистом не сбылась. По-прежнему работал на лесоповале.
Где-то в конце июля или начале августа меня снова отправили на этап. Собрали две бригады - 60 человек, выдали почему-то сухой паек и конвой с собаками повел нас куда-то пешком. Шли не лесом, а по каким-то полянам, вырубкам, впереди виднелась одиночная гора с каменистым верхом (Петропавловский Камешок), то есть, мы прошли через всю будущую площадку завода, на которой тогда еще ничего не было. Ближе к Камешку дорога пошла в гору, и начались леса. Когда дорога поднялась наверх (где сейчас кладбище), она резко сворачивала вправо, вниз по склону. Вернее, это была не дорога, а просто лесная тропа, по которой с трудом могла проехать телега. И тут мы увидели стоящего в стороне человека, пропускавшего нашу колонну. Это был охотник. За спиной висело ружье, а на поясе подвешена... рысь! Конвоиры с трудом удерживали собак. Я подумал: «Куда же это нас ведут? В какие дикие дебри?»

Вскоре дорога уперлась в лесную просеку и повернула по ней. Это была прямая, как стрела, просека, которая просматривалась на несколько километров вперед, и дорога шла по ней (это была, как я позже узнал, старая дорога на Чернореченск). Впереди этапа ехал верхом на лошади какой-то мужчина, как оказалось, начальник земельного отдела Управления Богословлага Курбанов. К полудню мы вышли на большую поляну посреди леса. Дальше протекала небольшая речушка -Устея. Это был наш конечный пункт...
Погода стояла ясная, теплая, дни были ещё длинные. К вечеру в середине поляны расстелили на земле брезентовую палатку и уложили нас спать. В два ряда, головами друг к другу, 30 человек с одной стороны, 30 - с другой, затем края палатки с обеих сторон завернули на нас, как два общих длинных одеяла. Земля была теплая, только мучили комары и мошкара, и неудобно было ночью вылезать из-под «одеяла» по нужде. Уснули сразу и спали, как убитые. А вокруг сидели конвоиры с собаками. Не знаю, спали они или нет. Я так подробно описал это день потому, что он оставил у меня незабываемое впечатление. Никогда в жизни мне больше не приходилось так спать. Это был первый день нового ОЛПа - сельхозучастка № 11. Ныне район Прибрежный.

Было решено построить на р. Устее небольшую плотину и создать пруд. Воды явно не хватало для полива капусты, парников и теплиц. И снова на сельхоз прислали Варежкина произвести мензульную съемку участка будущего пруда с горизонталями через каждые 0,5 метра. Он привез мензулу, кипрегель и приступил к съемке. Я опять повертелся около него и попросил дать мне вести эту съемку. Он, уже хорошо зная меня, приходил только контролировать, просматривал планшет. Так я сделал нелегально еще одну геодезическую работу - мензульную съемку ложа будущего пруда на сельхозе. Я совсем забыл, что я в лагере. Приходил только вечером в контору к закрытию нарядов. Это была самая лучшая пора моей жизни в заключении.
В связи со строительством плотинки на сельхозе у меня состоялось еще одно интересное знакомство. Несколько раз к нам приезжал автор проекта плотины - инженер Пашков. К сожалению, никак не могу вспомнить его имя и отчество. Он никаких работ не проводил, а просто приезжал посмотреть своими глазами место строительства плотины. Он уже был знаком с планом мензульной съемки и Варежкин, видимо, рассказал ему обо мне.

Он попросил Гуляева, чтобы я проводил его по ложу будущего пруда. Его интересовала также полноводность Устеи, и я водил его вверх по речке чуть не до самых ее истоков. По дороге мы много разговаривали. В лесу было много грибов и ягод, и мы с ним больше их собирали, чем изучали реку.
Оказалось, что он тоже заключенный по 58-й статье. Он был автором проекта и главной плотины города на реке Турье. Это был уже пожилой мужчина, инженер-гидростроитель еще дореволюционной выучки. Он рассказал мне, что строил всякие гидротехнические и портовые сооружения в Одессе, Николаеве и других городах. Рассказывал, как проектируются плотины, что такое гидростатический и гидродинамический напор, фильтрация через грунт, что такое «понур» и т.д. С ним было очень интересно разговаривать. Пашков рассказал, что он живет не в лагере. За речкой, где сейчас длинный дом «китайская стена», стояли три маленьких одноэтажных домика. В одном из них и жил Пашков без всякого конвоя и охраны.
Но самое главное, что он для меня сделал, это то, что, взяв меня как-то с собой в Управление лагерей, познакомил с заведующей технической библиотекой лагеря. Она мне разрешила брать книги «на дом» и с тех пор я часто наведывался туда. Брал я, в основном, учебники по высшей математике, стараясь восстановить забытое мною за эти годы.

Во время той же поездки в город Пашков показал мне «свой домик» за речкой и приглашал заходить к нему. Но я так ни разу у него не был и, вообще, больше с ним не встречался и не знаю ничего о его дальнейшей судьбе.
Май 1943 года. Я уже шестой год отбываю «свой срок». Из них 3,5 года в Ивдельлаге, где работал на повале, на земляных работах, на строительстве, «доходил», лежал в больницах, еле выжил. И вот уже два года в Богословлаге, где я уже выбился с общих работ и уже год старший нормировщик, хожу везде без конвоя, езжу в город в Управление с отчетами, живу не в общем бараке, а в отдельной «кабинке» с агрономами и другом-ветврачом. Появилась надежда, что выдержу свои 10 лет. С фронтов пошли все более радостные вести. Там освободили, здесь разбили, немец отходит.

Декабрь 1944 года. За три с небольшим года сельхоз превратился в мощное хозяйство. Молочные и свинофермы, теплично-парниковое хозяйство. Около 500 га вспаханных полей на месте недавнего векового леса. Свой автомобильный и тракторный парк. Конюшня, пилорама и чурочная, мехмастерские и так далее, и тому подобное.
С фронта идут все более радостные вести. Наши везде наступают. Уже подходят к государственной границе, а где и переходят ее...
9 мая 1945 года наступило буднично. Когда я утром пришел в контору, меня встретила телефонистка Мария Генриховна Юкина и говорит, что никак не может дозвониться до директора Гуляева, а его вызывают в Управление, что «пришла какая-то победа». Я вызвался найти Гуляева и побежал к нему в домик. Он копался во дворе и потому не слышал звонка. Он пошел к телефону, связался с Управлением и потом сказал мне, что подписан акт о капитуляции Германии, и что он срочно едет в город в Управление.

Я вернулся в контору и всем рассказал о Победе. Но в тот момент это не произвело ни на кого особого впечатления, известие воспринялось, как очередное сообщение о каждодневных победах нашей армии.».
Один заключенный-трудармеец немец вспоминал. «Зазвенели, заскрежетали засовы, и тяжелая вагонная дверь резко отворилась. Ослепил пронзительный свет прожекторов. Когда глаза немного пообвыкли, мы увидели вокруг вагона вооруженных солдат с овчарками на поводках. Каждому из нас стало не по себе. Послышалась громкая команда:
- Сюда с трапом!
Солдаты подтащили трап к нашему вагону. Командовали всем двое черноволосых мужчин в военной форме. Позднее судьба очень часто сводила с ними. Их фамилии были Энтин и Папперман. Папперман скомандовал.
-Эй вы там, в вагоне! Встаньте по четыре и выходите! Но из-за тесноты было трудно осуществить команду. Паперман не переставая грязно ругался. Толкая друг друга и спотыкаясь, под громкий счет все мы, наконец, вышли из вагона.
- Ну, сколько их? - спросил Паперман.

- Я сбился со счета. Эти бараны не могут даже правильно встать! раздраженно крикнул Энтин, перемежая каждое слово отборным матом.
- Назад в вагон, проклятые фашисты! - зло прокричал Паперман. Мы вынуждены были опять втиснуться в вагон и разбиваться там я четверки. Только с третьего раза Энтин правильно сосчитал нас и вписал цифру на фанерной дощечке. Послышалась новая команда:
- Становись по четыре! Вперед, марш! Марш! Марш!
Позднее я узнал, что это был пятый разъезд, в настоящее время город Краснотурьинск Свердловской области.
Сопровождаемые вооруженными солдатами и безумолку лаявшими собаками, мы черным безмолвным потоком медленно покинули разъезд. Как бесконечная длинная змея, двигались по покрытой толстым льдом реке Турье.
- Ос-становись! Освободи дорогу! - раздался вдруг приказ, передаваемый но колонне назад.
Мы шагнули в сторону и остановились. Послышался скрип полозьев по снегу и лошадиное фырканье. Прямо перед нашей шеренгой, испугавшись большой немецкой овчарки на поводке у охранника, вздыбилась испуганная лошадь.
- Пошла! Пош-шла! Чего испугалась? - закричал возчик, взмахнув кнутом.
А мы, не веря своим глазам, с ужасом вглядывались в то, что лежало штабелями на санях.

- Послушай, человек, что ты везешь? - спросил возницу Райнголад Шгайнерт.
- А ты ослеп? Не видишь сам? - в сердцах сплюнул возница. - Таких, как ты, и везу. Скоро и вас придется так же увозить. Пошла вперед, чертова кляча! - ударил он лошадку по спине, и сани прокатили мимо.......
На следующий день к нам в овощехранилище пришли три еврея и два немца, сели за наспех сколоченный стол. Мы подходили по очереди, назывались, говорили свою профессию. В соответствии с нею нас распределили по бригадам и разбросали по объектам БАЗстроя, то есть Богословского алюминиевого завода.
Я попал в бригаду землекопов, где бригадиром оказался Александр Райш, бывший директор педагогического техникума в Марксштате, в котором в свое время училась моя жена......
Спустя несколько дней меня стало так сильно лихорадить, что я попросил позвать врача. К моей великой радости им оказался знакомый еще по Красноярску Михельсон, который был привезен сюда так же, как и все мы.......
 В конце февраля сорок четвертого года мне велели явиться в штаб лагеря. Кроме меня там собралось в назначенное время еще несколько мужчин. Нас по очереди приглашали в кабинет, где, кроме начальника лагеря Каневского, находился генерал из Свердловска, и еще двое незнакомых мужчин в штатском. На столе высилась гора папок.

Когда я назвался, генерал подтянул к себе довольно пухлую папку - мое персональное дело. Боже мой! Сколько же бумаг находилось в ней' И что только можно было написать о моей скромной персоне? В это мгновение мне стало страшновато.
Несколько минут генерал молча перелистывал бумаги, спрашивая при этом, кто я да откуда. Потом отложил дело в сторону и сказал:
- С сегодняшнего дня ты освобожден от конвоя. Тебе выдадут пропуск, по которому ты сам будешь ходить на работу. Все остальное, что касается мобилизованных немцев, остается для тебя в силе.
Это была огромная радость - ходить одному на работу, не чувствуя за спиной дыхание вооруженных солдат и свирепых овчарок. Появилась иллюзия свободы, хотя я и не имел права отклоняться от маршрута, указанного в пропуске. В противном случае грозил арест. Сажали в карцер на хлеб и холодную воду. Я имел возможность провести там без постели пять суток за то, что завернул на рынок купить немного чесноку от начинающейся цинги.....

Послевоенные годы были крайне тяжелыми. Мы голодали еще больше, чем в военное время. После отмены хлебных карточек почти невозможно стало что-то купить. Буханка хлеба стоила на рынке от ста до двухсот рублей. Уехать мы никуда не могли, находясь под контролем Военной комендатуры. Староста барака каждый вечер докладывал коменданту, что все на месте, а в конце недели мы должны были собственной персоной являться к нему для отметки.
На строительство Богословского алюминиевого завода было привезено более девятнадцати тысяч немцев-трудармейцев, из которых, на день снятия вокруг лагерей колючей проволоки, осталось в живых четыре тысячи человек. Четыре из девятнадцати!"
12 апреля 1946 года была расформирована трудармия и демобилизованы немцы-трудармейцы, которые теперь, хоть и были оставлены на вечное поселение в местах проживания и поднадзорный комендатурам, но работать стали по вольному найму.
В 1946 году к папе приезжала сестра Вера. Вначале встречу с братом ей не разрешили и она, дожидаясь, несколько дней провела в немецкой семье у случайных, но добрых и отзывчивых людей, проживающих рядом с зоной. Как это случилось, может кто из взрослых и рассказывал, но в памяти моей, к сожалению, не сохранилось.

В 1947 году, когда закончился срок папы, контингент заключенных ГУЛАГа  СССР размещался в 54 лагерях (ИТЛ), 79 колониях (ИТК) и 57 пересыльных тюрьмах. В стадии расширения организовывалось еще 13 лагерей и 29 колоний. По политическим мотивам было репрессировано 31.7% заключенных, остальные были осуждены по уголовным (бытовым) статьям. 
Почему люди терпели? Вероятно, сработала извечная крестьянская привычка, выработанная веками «Бог терпел и нам велел». И потом, все же верили в светлое будущее. Как было раньше уже знали, а потому ждали только лучшего. Многие, в том числе и мой отец, когда им задавали вопросы, что они думают о тех годах, отвечали: «Жертвы нужны были для Вас, для победы в войне». Русские люди всегда верили и верят царям, вождям как апостолам, и в будущее, как в рай небесный. Сказывается вековое христианское воспитание.

В Интернете нашел любопытное сообщение: «Краснодарский писатель Виктор Домбровский завершил свой второй роман «Красная Турья». Он станет второй частью трилогии о семье литератора, посвященной 100-летию со дня рождения его родителей, русских немцев.
- Задумка написать эту трилогию, - сообщил он, - родилась у меня давно: мой отец был спецпереселенцем и работал кузнецом, а мать служила в почтовом отделении, - рассказывает Виктор Алексеевич. - Я, как и два моих брата, появился на свет в Красной Турье. Ныне это город Краснотурьинск, куда в 1941-1942 годах высылали немцев из Поволжья - на строительство Богословского алюминиевого завода, который дал первый металл 9 мая 1945 года.
На строительство крупнейшего по тем временам в Европе алюминиевого производства отправили более 20 тысяч поволжских немцев: призванные в трудармию, на деле они оказались в лагерях. Большинство строителей Богословлага погибло от голода, холода, тягот и притеснений.
 
- Отцу и его друзьям было по 30 лет, и они выжили благодаря тому, что спали в 40-50-градусный мороз обнявшись и не теряли присутствия духа, - добавляет Домбровский. - Когда я стал собирать материал для романа, родные из Германии прислали мне два тома книги памяти Богословлага, где есть истории многих друзей отца. Среди них отец актрисы Татьяны Пилецкой, снимавшейся в фильмах «Пирогов» и «Золушка», а также Людвиг Урлауб (с нем. - «отпускник»), которого дочь пыталась вытащить из лагерей.
Избранные главы «Красной Турьи» также собирается напечатать «Аврора», а Виктор Домбровский работает над завершающим романом трилогии с рабочим названием «Трепанация души». Он расскажет о том, как семью Домбровских из-за их происхождения не приняли в Абхазии и как сложно репрессированных переселенцев принимали казаки на Кубани, куда они приехали в 1957 году.
 В 2004 году вышла книга Натальи Паэгле "За колючей проволокой Урала" посвященной жертвам политических репрессий 30-40-х годов.