Прочерк в памяти

Трудней всего увидеть то, что видят в мире все,
Еще трудней писать о том, что знают в мире все.
Всего ж труднее – доказать, что были слепы все.
Начнут тогда лишь признавать,… но далеко не все!
         
Сергей Давыдов.

Когда я приезжаю в г. П. чтобы навестить сестру, она живет одна в своем доме. Мы подолгу сидим у дома. Сестра живой человек, ей нужно кому  - то выговориться. А мне не в тягость старые рассказы пожилого человека.
Ведь из всех благ на земле люди больше всего любят жизнь. Любят они ее даже больше истины, хотя без истины и нет жизни. Следовательно, жизнь – это высшее благо, а истина – основание жизни.
Так говорил Св. Николай Сербский. С этим не поспоришь. Ну, так продолжим наш рассказ.
 У старой женщины речь льется неторопливо. Тянется за словом слово, помолчит в раздумье. Поглядит куда-то далеко, в прошлые годы, вспоминая, что то главное, что то для нее важное. Время полдень, на огороде работать жарко. Солнце над головой. Тесный дворик, старый дом с небольшой верандой и крылечком. Рядом сарайчики. За забором дорога, за ней течет речка Шелонь. По берегу растёт ивовый кустарник. Старые тополя. Подует ветерок, волна пахучего зноя накроет безлюдную улочку и затихнет в кустах ивняка. Дух, переводя, сестра подняла голову, посмотрела на меня и заговорила, не громко начала свой рассказ:
- Это все моя Родина! Места красивые залюбуешься! А я ведь помню, из своего детства, как после воны мама училась пахать на корове, в ручную с лукошком, засевать поля.  Потом в своем огороде не разгибая спины полоть грядки от сорняков. Идет домой, спина не выпрямляется. За ужином, надо брать ложку, а пальцами ее не удержать - сестра опустила голову. Помолчала, вытерла ладошками глаза от слез. – Они выстояли. Подняли колхоз. Он не был в лидерах, но и в отстающих никогда не плелся, благодаря нашим родителям страна встала на ноги с руин. Вырастили детей.  Для меня мое детство это – школа, летом, мы не болтались по улице. Корзину в руки и за ягодами: земляника, потом брусника, черника, клюква. Дома – красная смородина, черная смородина. А грибы, это отдельная история – первые колосовики и до самой глубокой осени. Мама варила варенье с ягод. Грибы сушили, солили. Зима все прибирала. Помню, подросла, стала свою корову ходить в поле  доить. Родители в колхозе  работали, куда пошлют. За ту их победу медали не давали. Да они на то и не рассчитывали. Так жили и все. Сестра тихо запела:
Мамочка родимая,
Свеча неугасимая,
Горела и растаяла,
Любила и оставила.
Мама умерла еще молодой, от тяжелого труда. А мы выросли и сами своим умом в люди выходили.  Сначала в колхозе работала. Вот даже случай странный расскажу: на сенокосе работали. Мы, женская половина сено подгребаем, да на стог подаем. Обед, поели каждый свое. Молодежь хаханьки, частушки поем. Постарше под стожок и спать. Ну и Зинка, девки за тридцать, тоже легла и заснула, от нас не далеко, рот разинула, храпит. Смотрю Ольга, сидела напротив меня побледнела, глазами хлопает, ладошкой рот прикрыла и говорит: девоньки, к Зинки в рот змея заползла, ей богу видела. Страсти какие! Все заохали и к бригадирше побежали. Наша бригадирша выслушала, насупилась: цыть у меня! Пошли вон, я сама. Я с Зинкой уйду, так чтобы все было сделано! Проверю. Встала и пошла к Зинке. Смотрим, она ее спокойно разбудила. Что- то тихо ей сказала, и они ушли.  Через несколько дней, бригадирша Надежда нам рассказала. Свела она ее к бабе Насти, травница наша, она всех лечила, роды принимала,  рассказала, как было дело. Та велела в баню воды наносить и затопить. А сама с Зинкой была. Как только Надежда все сделала. Баба Настя повела Зинку в баню. Парила ее там. Зинка потом сказывала: думала что сгорю, заживо, а она меня веником да по животу. Да приговаривает, Зинка закрой глаза крепко, а рот открой шире, не закрывай, пока я не скажу! Сначала дышать стало тяжело. Ну, думаю все. Потом хлоп, что - то упало, дышать стало легко. Слышу рот то закрой.  Вышла из тебя, нечиста сила. Открыла дверь в предбанник. В рубашке ты родилась. Теперь и замуж выйдешь. Зинка и правду потом похудела, в другую деревню замуж вышла. Чудеса, да и только. По молодости все было весело – работа, в субботу кино, танцы частушки пели. Познакомилась с хорошим парнем, вышла за муж в город и как в частушке поется :
Раньше я плясала чечетку
Когда не было нужды.
А теперь качаю люльку,
Ставлю в печку чугуны.
 И всё равно  мы были счастливы.
  А сейчас посмотри, деревни, где я родилась, нет, вся земля заросла травой. Вот и получается для наших внуков – жизнь наших родителей – просто прочерк в памяти. Ее, как и не было. Эх! Она снова опустила голову. Замолчала. Я встал, вышел на дорогу. Посмотрел на речку. В водах реки отражается чистое голубое небо, не за что глазу зацепиться. Лишь, справа на берегу реки высокая осина порой мягко шелестит листвой. Слышу, сестра заговорила:
- Сижу, отдыхаю. Словно в праздник – вздыхает – словно и дела, ни какого нет. Я смотрю на нее, от солнца загорелое лицо, темные большие руки лежат на коленях.
- Сижу… - повторяет сестра осуждающе. – Сын от меня «отделился» своя семья, свои заботы. Парой внучка приезжает, да и сын, если чего, там забор починить или … и все. Из своих рук кормлюсь, пенсия знаешь какая, своими ногами топаю, а они болят. – Говорит сестра, то ли гордясь, то ли жалуясь.
- Огород посажен – значит пока можно жить потихоньку. 
Я подошел к ней и опять сел рядом. Слышу в саду, падают яблоки, глухо ударяясь о землю. Сестра встала пошла к сараю, взяла мотыгу и пошла в огород. На крайней борозде растет капуста, разлапистые большие листья, еще не затянуты в вилок. На их листьях еще не высохшие серебристые бусинки росы. Я решил тоже поработать, пошел за сарай, там, в тени висела коса. Рядом на пеньке лежал брусок. Снял косу, бруском поправил косу. Пошел в огород траву у забора обкашивать. Иду по дорожке, смотрю, кот играет с лягушкой. За старым забором, детский голос в соседнем дворе. Конец июля. День пошел на убыль. В густых ветках яблони поет птичка. Я не вижу ее, но слышу, как она поет. Вокруг меня жужжание диких пчел. Все поют песню долгого лета. Господи … что нужно нам в этом мире? Что ищем по свету?