Young Brood

   В детстве, перед сном, я довольно часто мог находиться лёжа в такой же позе, раскинувшись и строить из себя невинное и замученное существо неземного происхождения. Сейчас же я был измученный тоже. Руки вздёрнуты, будто я хотел улететь на своих воображаемых крыльях. Лежал я вниз головой, на лестнице. Голова пребывала прямо под перилами, так что, я не смог оглядеть что-нибудь вокруг, если бы захотел бы и еще чувствовал тело. Обзор был только на противоположенную стену, и у меня троилось в глазах, а обзор просто мотался и дергался, как будто я дёргал головой, как поплавок дёргает играющая вода. Вместе с тем кусочки моей куртки, трава, которую я продавал; и наброски грязи которые были частью всей композиции. Отвертка, которой меня били, лежала тоже рядом со мной, от неё лёгкие струйки крови тянулись друг от друга играючи - извиваясь. Всё это было похоже на картины Поллока, которого так любил мой Дед
Моя шея не давала мне оглядеться, если честно мечтал бы, что бы это кончилось не так страшно и больно. Вся суть моей жизни и понимание далось мне через несколько секунд после нападения на меня. Моя история уходит корнями в моё детство. Это Я стою за прокуренным диваном и держусь за шершавую подушку, под которой лежал пистолет моего деда. У меня горело в груди. Мой старший брат опять пожаловался на меня за то, что я сквернословил. Просто маленький чернокожий мальчик, с белыми зубами и белками глаз, пытаюсь понять что-то в жизни. Относительно недавно я научился завязывать шнурки, относительно недавно я стал принимать ванную комнату и туалет сам. Потому что заметил как от меня пахнет, даже после того как я просто искупаюсь только в воде и без мыла. Денег на шампунь у моей семьи тогда не было. Я был очень вдумчивым и любил фантазировать, в детстве я верил в ангелов и демонов. Покров незначительной фантазии раскрывался с болью для меня, когда я в тот или иной раз обнаруживал в мире философское или научное объяснение тому или иному проявлению существования.
    Я очень хорошо помню один момент. Я проснулся с тяжёлой головой, немного слюней вытекло из моего рта, пока я спал. Во рту была ужасная засуха. Соседские дети стучали об мою стену мячом. Я вышел на задний двор и после того как обошёл дом. Мяч попал мне прямо в лоб и все начали смеяться надо мной.

- ****юк, подай мяч!
- Он потерялся в жопе твоей мамаши!
- Что ты сказал, Выводок?

Это прозвище мне пригодится в будущем.

- Гавно твоей мамаши перемешалось со спермой твоего отца, и теперь появился ты.

- Ты сука, зря так базаришь!

- У тебя слюни летят изо рта или сперма?

   Ребята рядом укатываются со смеху. Я начинаю убегать от него. Его звали Кен, он был старше меня на полгода. Но из-за того, что его мать была наркоманка и, по-моему, купить марихуану начала ещё до его рождение примерно в его возрасте и не слезала с нее даже когда была беременна Кеном, он выглядел более поджаристым и старше меня года на два. Его лицо и глаза были более озлобленными, глаза более закреплёнными под лобовой костью. Так же лицо с натянутой лобовой костью и скулами. Он догнал меня прямо около забора, который я хотел перелезть, ударил меня ногой, так что я упал через колесо, на которое я хотел запрыгнуть и сбежать между дворов. Затем оплеуха. Оплеуха мне прилетела такая, что я прикусил щеку и почувствовал вкус крови. Затем следующая. На глазах поступили слёзы от обиды. Затем ещё и ещё... Я забегаю домой, забегаю в гостиную, жду, когда мой дедушка выйдет. Руки от злости сжимают эту подушку от дивана всё сильнее и сильнее.

   "Накормлю эту суку свинцом", - подумал я, даже скорее крича внутри себя. Со мной явно было что-то не в порядке.
    Серебреная рукоять блестит почти как зеркало, я вижу свои большие губы. Черную кожу и глаза блестящие от злости. Но мои маленькие и злые глаза сразу изменили настроение, когда я услышал, как в дверь заходит мой бабушка. Я быстро пробежал за диваном, потом наверх по лестнице прямо в свою комнату. Открыл дверь шкафа, смотрелся в зеркало со стволом. Представлял, как наступлю ему на ключицу, засуну пистолет в рот, так что бы слюни стекали ему на подбородок; и он молил меня, просил меня, будто выполнит всё, чтобы не быть на этом месте. Я слышал, как моя бабушка включает патефон и ставит пластинку. Рокочущий негритянский голос плавно расплывался по дому. В раннем детстве я слушал только джаз, от него у меня остались не только воспоминания, очень много пластинок пригодилось, когда я стал диджеем, но и нехорошие воспоминания о плохие вещи, которые случались когда я был совсем мал и в доме играл джаз. Это была некая пародия на идиллию типичной американской семьи, с хорошей зарплатой раз в неделю. Пародия на американскую рекламу времён 50-60 годов. В то время тупые были не только белые люди. Но и черные пытались подражать им во всём, что бы хоть каким-то образом интегрироваться своими чёрными когтями в белую, американскую среду. Они пытались подражать им во всём. Акцент, манера одеваться, музыка, еда, украшения, машины. Доходило до того как любой несостоятельный чернокожий человек, после понимания ущербности и бессмысленности своей жизни менял фамилию. Например, выходец из какой-нибудь Кении запросто мог стать Мур, или Митчелл. Меня это не сильно волновало, потому что я был захвачен своей этнической принадлежности и поражался историей своего народа. Сейчас это не имеет смысла ведь, прямо сейчас я лежу на лестнице, умирающий, измученный, сдавшийся.
   Я заметил, как мне пробили лёгкое, и правая часть левого бёдра онемело, а уши горят, и потеет всё тело, даже лицо. Капельки пота выступают у меня на носу, и он понемногу стекали на мои веки, тем не менее, мне очень холодно. Удивляюсь и восхищаюсь, какое человек - необычное создание. Мозг готов на любые сделки с его носителем, лишь бы тот подчинялся ему! Сейчас мой мозг выл и хотел проникнуть в суть жизни, которую я прожил. Я возвращаюсь в свою комнату. В ней пахло бобами и двадцатилетней кожаной обивкой дивана. Потому что раз в день мне давали банку бобов. Денег на нормальную еду не было, и моя бабушка считала, что их можно есть перед сном. И я заедал их только что бы заснуть без препятствия голода. Ел я их в своей комнате далеко после ужина, потому, что у нас в семье его не было. У бабушки и дедушки были другие дела. Зато у меня был очень мягкий белый ковер, типичного американского образца. Я любил снимать обувь и ходить в одних носках по комнате.
   Почувствовав, как у меня щёлкнуло в голове, я сменил позу, закрыл руками уши и лёг на кровать. Плавно, как будто меня самого подстрелили, только уже в душу. Пистолет я положил себе под подушку. С детства я страдал расстройством личности, я имел воображаемого друга, и всегда когда у меня щёлкало в голове, то я сразу понимал, что нахожусь здесь не один и ожидал чего-то нового, интересного и пугающего меня. Всегда был вызов. Воображаемый друг так же мог быть и врагом. Его звали Харк, он был тоже чёрный и маленького роста. Самое забавное, было то, что когда он появлялся, то моё тело сразу сковывалось, двигаться становилось тяжелее. Ощущение как будто время растягивалось. Как будто моё тело становилось скафандром. Мой мозг и сознание плющились, это похоже на наркотический трип. Это и был трип, потому что я двинутый. В общем, в моей голове сидел ещё один Выводок и управлял мной.  Я сразу становился сдержанный. Я был похож по поведению на страхового агента, который приходил к нам домой несколько раз. Он сидел в прихожей и был очень вежлив, тактичен и сдержан. Его осанка была прямая, тело как будто высечено из статуи античных греков. Даже переносица была такой же, как на высеченных статуях, сразу начиналась от лобовой кости, стрижка была типичного армейского солдата. Но его лицо просто показывало отвращение и непоколебимую дисциплину, при которой даже если его заставят поиметь раздетую негритянку, он не дрогнет. Он был явный расист с задатками альтруиста. Так, вот я становился таким же, как мог я судить позже. Умом я понимал, что рождён в аду и смысла в жизни не было никакого. Я рождён только потому, что мои родители переспали. Страховым агентом я не стал бы никогда, не стал бы врачом, адвокатом, топ менеджером, банкиром, полицейским, пожарным. Максимум кем я мог стать так это, дальнобойщиком, либо поваром и это был предел моих возможностей. Так же у меня было расстройство, возможно, оно было вирусом, который я подхватил, когда чуть не утонул в озере.
-Маленький Харк*.
   Я слышал как он, дышал. Его поведение было хаотично. Он был практически копией меня, когда появлялся. То есть был полностью импульсивным и поверхностным человеком, и поведение в такие моменты могло выдавать всё что угодно. Он мог начать читать лекцию про молекулярную физику, читать наизусть коран или Шекспира. На тот момент, никто из моих родителей не мог заподозрить, что со мной что-то не так. Узнают они об это попозже, когда придёт время. А сейчас, насколько я теперь понимаю, я просто был гением двойной жизни. Я жил двойной жизнью и никто не знал об этом. Одна жизнь была мною проживаемой жизнью типичного черного человека В соединенных штатах Америки, проживая такие же проблемы и кризисы, как и остальные черные люди. Вторая жизнь была просто адом, который меня, в конце концов, и убил. Я разговаривал с Маленьким Харком, скрывал от всех, что я "немного" того. И так как он дышал, то я понял... Он не в себе, лучше успокоить его пока не стало хуже. Такое бывало часто, он взрывался на ровном месте. Как бы покидая здравый смысл. Такая личность может быть только мошенником и жуликом.

- Харк, сейчас моя бабушка опять заставить меня есть курицу с брокколи. Я уже не могу про неё даже думать, три раза в день одно и тоже. Скоро зелень у меня из носа полезет. Что мне делать? Застрелиться сейчас или потом? - Я достал пистолет из-под подушки и приставил его к виску, но в тот момент он был такой большой, что был больше моей вытянутой кисти, - Или потом? Во время ленча? А ? Харк? Харк, а ты знаешь, что если меня не станет, то и не станет и тебя? Ты так и не сказал мне, откуда ты родом...
- Выеби её.

- Как грубо! - На моем лице появлялась ухмылка. Говорил он слова, так как будто отрывал куски предложений и кидался в меня. Это было одновременно страшно и смешно. Его речь, когда он был раздраженный, напоминали слова человека с явным дефектом или болезнью. Но, то, что он говорил, было ясно и намеренно. Он не был дипломатом или оратором. Но словца мог добавить такого, что я даже понятия не имею, откуда он их достал.

- Как ты будешь так жить? Двадцать лет? Или покончишь с этим с минуту на минуту? Ты помнишь передачу по телевизору, в которой спаривались морские коньки? Между прочим, они были родственниками, понимаешь, к чему я клоню? В природе нет ошибок. В этом нет ничего ничего не нормального, если ты об этом подумал. Ты должен это сделать, сейчас или никогда. Или всю жизнь будешь так и жрать это дерьмо. Я тебе честно говорю, ты ведь мне веришь?

   Я начал посмеиваться. А он только заводился.
- Выводок! - Я посмотрел на него, он лежал на полу перед зеркалом на ковре и смотрел куда-то вверх. Он лежал в высоко натянутых белых носках, больших шортах, откуда торчали его худые ноги и в белой футболке. Каждый раз он появлялся в разной одежде, он жестикулировал руками. Его ноздри расширялись. Глаза были немного выпученные. Взгляд был выразительный всегда, по такому взгляду можно было догадаться, о чем он думает, что хочет сказать, и что он будет говорить.
- Слушай, я знаю, ты меня не послушаешь. Ты считаешь это вздором, и меня видимо тоже вздором считаешь! Но я есть! Я живой и вот я здесь! - В самые пиковые моменты наших встреч с ним, у меня начинались галлюцинации. Они происходили, когда рядом никого не было, притом за несколько секунд могли происходить события, в моей голове очень большого масштаба, которые никак не обращали внимание на время.

   В тот момент я видел следующую картину. Передо мной Что-то говорил Харк, он встал. Начал махать руками, быстро переходя с темы на тему. Расплывалось перед глазами всё, да так как будто я засыпаю. Но в такие моменты я чувствовал буквально всё, шуршание моей бабушки или дедушки на кухне снизу, звонки на велосипедах с улицы, пожарный гидрант, который гудит глубоко внутри, как вода переливалась в трубах, уходящих вглубь, под асфальт, глубоко вниз, за пределы города, куда-то в дамбу. Слышал рост волос на моей голове, слышал как, тушил бычки в пепельницу мой дедушка, слышал шорох его ног, слышал, как скользит рука подмышкой моей бабушки. Так в тот солнечный день я вижу силуэт Харка, который расплывается, как и всё перед глазами. Ощущение будто вселенная растягивается и прячется где-то в область в черепе, между глазами и мозгом. Так что ты раз отождествляешься с ней и попадаешь в открытый космос. Красивая и залитая солнцем комната внезапно становиться прохладной западней. Затем чувство будто череп раскалывается, чувствую как отпускает затылок, затем макушку головы. Появляется трещина, абсолютно все перед глазами уходит на задний план. Теперь нет ничего. Я - наблюдатель, который смотрит за происходящим. Я не живой и не мёртвый. Я нахожусь где-то глубже себя и слышу эхо из нечто, того откуда я пришел и куда я уйду. Осколки моего черепа уже разлетаются, я это чувствую. Как и свое тело, которое замерло на месте. В положение, сидя на диване. Смотрю я в одну точку. Я жду. В таком возрасте я не думал, что Харк мой друг или враг. Просто видение, потому, что я не сумасшедший, что бы думать что он моя галлюцинация. Я чувствую как, превращаюсь в узор и все вокруг и то, что я вижу - узор. Вся вселенная - это узор. Звуки не мелодичные, но они успокаивают меня. Если бы это была симфония, то я бы назвал её зарождением вселенной. У меня текут слюни, и я ничего не могу сделать и я не знаю, сколько прошло времени, несколько часов или две секунды. Слюни капают на футболку. Я начинаю слышать шаги моей бабушки, которая поднимается. Я чувствую как, возвращаю контроль к телу, я снова живой, я снова Выводок.
- Ты спускаешься? - Приоткрыв дверь, моя Бабушка осторожно спросила меня.
- Да, уже собирался. - Ответил машинально и одновременно, что бы ни обидеть её, и закрыл рукой мокрый след от слюны, делая вид, как будто зачесалось в этом месте.

   Яичница, брокколи, стебли сельдерея, макароны с гарниром из овощей. Жаренная во фритюре курятина, шницели из говядины, копчёная свинина, крабы, крабовые котлеты, крабовые супы. Всё полуфабрикаты, исключительно с зеленью первого сорта, зелень росла у нас на заднем дворе. Никакой магии. Вкус настолько отвратительный, я чувствовал пластиковые контейнеры, вкус перчаток, которыми трогали и перекладывали всю эту еду, приготовленную для нашего стола. Чувствовал масло, которое пережаривали несколько раз разные сорта мяса. Чувствовал запах людей, от которых еда поставлялась в супермаркеты. Но другой еды у меня не было, настолько были бедны мои родители. Сэндвичи и молоко было только по выходным. В бедных районах не работали развозчики молока. К чёрным и подавно, не за какие деньги, не стали бы приходить белые. Середина 70 - х белые вовсю объявляют террор чернокожим. В нашем штате как происходит бук ку-клукс-клана. Мой дедушка водил меня в пригород и учил стрелять из пистолета и ружья. Три раза в неделю, два раза по будням и один раз на выходные. Каждый раз я вставал очень рано и ненавидел это. Всегда я был не в своей тарелке, думал как бы мне скорее отстрелять своё и пойти в школу, домой, или спать. Тогда я думал, что человек не создан для насилия и разрушения. Только благоухающее удовольствие и счастье должно мотивировать его к будущему. А другие люди, белые люди. Они просто не знают. Они больные и глупые, жизнь подставляла их, порою, они были жертвами, а рядом оказывались черные люди. Так сложилось, что черных людей жизнь тоже подставляла.  И рядом так же оказывались белые люди, война ментальная, психологическая присутствовала в каждой из сторон. Так я думал обо всем этом, и мне было безразлично закончиться ли она, кто прав, а кто виноват. Мартин Лютер Кинг был кумиром моего Дедушки. В гараже висел плакат с его фотографией, на плакате он разводил руками и говорил какую-то речь, Дедушка говорил про него:
- Он был Баптист только для вида, но я то понимаю, что этот засранец был приверженцем Вуду. Понимаешь, не бывает таких людей как он, посмотри на его брови! Послушай, как он говорит, будто на распев, одновременно читает стихи и поёт. Черт возьми, да людей черный отдал бы руку на отсечение, что бы стать им, а он даже глазом не моргнул когда, говорил свою речь в Вашингтоне, - В это время я, как обычно, целился три раза по 10 минут,  мой дедушка следил за мной и продолжал говорить. Лёжа в этом гараже, где как я узнал, потом меня и зачали, я засыпал очень часто; прикладом прижимая себе щёку, так что голова иногда начинала падать, и он заставлял меня отжиматься, или приседать. Иногда он включал джаз, который я тоже ненавидел.
- Ты слышишь эти звуки? Это звуки гаитянского гетто, там, где воруют младенцев и оставляют свои деньги у алтаря без присмотра, не боясь, как бы их украли. И мне всё равно веришь ты или нет. Моя бабушка родилась и выросла в таком месте, меня она воспитала по своему образу и подобию, - у него были дырявые штаны и носки. Рубашки он носил с подтяжками, всегда в подмышках на футболках у него были дырки. Невозможно вспомнить какая у него одежда у него была без дырок, наверное, это быль стиль приверженцев Вуду. Но он нравился людям, он был из тех людей, кто может стоять в очереди на парковку, спустя время, которое он бы отстоял в очереди, все людей вокруг становились его друзьями. В одной из таких очередей он и познакомился с моей бабушкой. На какой-то концерт неизвестного джазового уникума. У него было много друзей, очень часто он получал письма из разных штатов, раздавались звонки из разных штатов, его я тоже ненавидел.
    Часто люди зачем-то приносили ему подарки, так же люди могли делать какие-нибудь гадости и создавать ему неприятности. По своей натуре он был авантюрист, мог заговорить любого, в этом плане я был его противоположностью. Как-то раз я обнаружил картину Поллока в нашем гараже и спросил, откуда она взялась, на что он резко оборвал меня:
- Тебе не всё равно? Это Джексон Поллок, Выводок, я тебе уже говорил про экспрессионизм, ты должен спрашивать меня про другое? Например, зачем он выбрал именно эти тона в этой картине и такую палитру? Почему разводы по краям сужаются, а в середине становятся толстыми?  Это картине место только здесь. Вдумайся в это. Мы живем в самом тихом штате страны. Штат находиться между военной базой которая сводит счёта с Вьетнамом и между проклятыми Мормонами, которые построили "Мормонию" и теперь трахают в ней своих детей! ***сосы! Их сравняют с землей и построят какой-нибудь завод с Лего или Кока Колой. Поверь мне! Так я это все к тому, что мы с тобой выводок живем в такое время, которые я сравниваю с адом. Понимаешь, люди больны! - Он наклонился и показывал указательным пальцем на свою голову.
   То, что люди больны я понял уже с пелёнок. То что мы были в аду я знал и тогда и сейчас, когда мне придется отправиться туда тоже.
- Мы с тобой не так сильно страдаем потому, что нам просто повезло! - он приостановился на минуту, что бы попить воды, - А ведь знаешь, в моё время было по-другому. Чёрт возьми, Выводок, джаз умер лет 10, уже как умер и его добивают этой коммерческой чепухой. Хотят его реанимировать и сделать из него неправдоподобную мумию...
   Всегда когда он начинал такие речи, по своей сути они заканчивались нытьём и не справедливой жизнью. В 80 всё изменилось, когда я начал диджеить. Старьё Дедушки мне не нравилось, но мне помогли знания и пластинки для этого дела. Так что я устраивал себе концерты вначале 80, а затем уже к середине 80 - х я стал выступать на местных радио, ездил в Мекку хип-хопа. В Нью-Йорк, попал в перестрелку и больше не хотел возвращаться к этому делу. Я выпустил пластинку, как мне казалось гениальную. Но я оставался по факту, серым и безликим диджеем, которые были в 80 на хорошем счету. Моё творчество приносило мне только убытки, меня обманывали несколько раз звукозаписывающие компании, обещая миллионы долларов, обещая свести с нужными людьми. Тираж моей пластинки составил 500 копий и что бы доработать её я поехал в Нью-Йорк. В нем я в первый раз покатался в метро и лишился девственности, у меня даже фанатов настоящих не было.
   Помню, как я приехал на радио, меня раздела девица самой главной шишки этой радиостанции. Помогла снять с меня куртку, от нее пахло так возбуждающе и сильно, что моя куртка пахла ей еще дня два. Вспоминаю, какой абсурд был в тот вечер: Мы общались с завсегдатым диджеем этой радиостанции, суть разговора заключалась в том, что он задавал мне какие-то вопросы, перебивая меня и не давая закончить предложения; вырывал факты, вырывал из контекста мои слова, что бы поднять рейтинги или вывести на эмоции зрителей:
- Эй, Юный Выводок! Это, правда, что твой дедушка учил тебя стрелять, с очень юных лет, так что тебе впоследствии пришлось защищаться от нападений от копов в школе? И тебя выгнали из-за этого? Твоя пластинка называется 54 грамма, ведь это именно количество пуль, которые потребовались тебе, что бы спасти свою жизнь? Скажи, в твоем штате была непроглядная глушь или там был ад между конфликтом военной базой и Мормонами? - Ну и всё в таком роде.


   Они слишком недолюбливали меня, что бы оставить наедине с правдой и аудиторией, а в целом для них я был парень из деревни, который каких-то образом заклепал серый и безликий альбом. Я и был этим парнем из деревни, просто мне повезло больше чем другим безвкусным диджеям. На обложке я сидел в футбольной куртке Miami Dolphins белого цвета, это очень символичное решение для моего безвкусного альбома, если учесть, что основной цвет формы у них - бирюзовый. Так я сидел в этой куртке на красном фоне, на котором отражались красно - синие цвета от полицейской сирены. Вид был у меня такой словно я на стороже и прячу от них что-то, но в правой руке у меня была охапка пластинок, которая осталась от деда. В левой руке у меня был глок. На полу лежало 6 гильз. Из пистолета шёл дымок. Я был гладко выбритый, и подстриженный, в общем Фреш-мен. Усы у меня только прорывались, задний карман был набит деньгами и я сидел, оперившись одной ногой на колесо, а второй опираясь о пол. Немного полу боком, как раз для того, что бы была видна эта пачка денег, но денег у меня никогда не было, ни до, ни после записи диска. Больше всего я был рад тем, что на обложке альбома по мне нельзя было сказать, что я - девственник. На мне висела золотая цепь, прямо до пупка, пара колец, на мизинце левой руки и указательном пальце правой. На дела все гости приглашенные на альбом записывались или нехотя, или за деньги, или без встречи со мной. Мой лейбл кидал на деньги таких сопляков как я и оставлял их ни с чем. Просто стреляя в воздух всякими пустышками, в надежде того, что это когда-нибудь взорвёт индустрию. Было только три самых топ диджея страны на нашем лейбле, о которых знали даже за пределами страны и во всём мире, они ездили с концертами в европу. Суть нашего лейбла заключалась в том, что бы дать возможность новичкам пробиться, наполовину с этим они обещали, обещали, обещали, познакомить с этими диджеями так же обещали, а эти диджеи были кумирами детства любого черного подростка 80-х. Я стал не исключением и поверил, ходили слухи о нашем лейбле, про пренебрежительное отношение к новичкам, о том какой ужасный конвейер представляет собой лейбл, но никаких фактов я не обнаружил, а если бы и обнаружил, то даже не хотел бы в них верить. На самом деле лейбл был благосклонным только к новичкам, которые добивались успеха, а тех, кто так и оставался в низах, просто выкидывали.
   Когда я вышел в туалет на перерыве, в том интервью на радиостанции у меня опять началась галлюцинация. Мне мерещилось, что свет переключился за секунду и на перегородке между кабинками сидел Харк. Это было страшновато и резко, он был в плаще и вид у него был мрачноватый и слишком отчаянный. Как будто его били, перед тем как он здесь появился, и я кивнул ему, перед тем как расстёгивать ширинку.
- Нигер, они используют тебя. Ты расходный материал. И ты знаешь это.
Я не хотел слушать и слышать. Поэтому молчал.
- Выводок, твои старания будут напрасны, если ты не изменишь отношение к этому. Ты же понимаешь, что ты не гранд мастер, это не твоё. Ты просто сумасшедший Нигер, - Я начинал слышать биение сердца, вся комната в туалете превратилась в душную, грудную клетку. Свет тускнел, звук скрежета был повсюду, его издавали внутренности комнаты, его голос зависал. Через мгновение я слышал биение сердца наверху, будто оно нависло надо мной. Клянусь богом, так оно и было, но я не хотел смотреть, я уже раз отождествился со своими видениями, что бы в очередной раз убедится, как я сошел с ума. Когда он говорил это, была будто запись на кассету, которую пожёвывало. Я уже заканчивал свои дела, как вдруг он спрыгнул прямо передо мной и сказал:
- Ты хочешь(шшшшкшшш) что бы я что нибудь сде(кшшшшкшшшш)лал для тебя?(кшшшшшкшшшш), - Выводок, (кшшшшшкшш) я люблю тебя.
На самом деле меня никто не любил, я и не знал что такое любовь. Видел её в фильмах, когда два белых человека сходились и создавали семью, видел её в сказках, которые я читал в детстве, вся любовь сводилась к созданию ребёнка. Видел любовь в мультфильмах Дисней, но если говорить действительно, то у меня остановилось сердце. Мне никогда и никто не говорил слова любви. Родителей своих я не знал, а бабушка с дедушкой были людьми старого образца воспитания. После этих слов, в себе его я уже почти не видел. Маленький Харк разрушался, терял меня. А я терял его, он не верил в то, что я был сумасшедший. Я в это тоже не верю. Сейчас же лёжа между этажами, я вижу себя со стороны, жалкое зрелище, моё лицо водит глазами влево-вправо. Голова свисает между прогалами перил, сквозь которые плевали, мочились, выкидывали мусор. Жизнь просто бесконечная череда грязных прогалов через которые мы проходим, а моя жизнь бесконечный стук шагов, через эти прогалы, откуда я направляюсь в ад. У меня не было объяснений, почему моя жизнь была не достойной. Знал я только, что моя жизнь и зачатие было злом. И я получил дозу зла, как героиновые мамаши принимают дозу, когда беременны. Им всё равно, что станет с их младенцем, когда у них зависимость и нет возможности спрыгнуть. Выхода нет. Позади лишь пустота, догоняющая тебя озлобленными глазами, моя мать не была зависимой во время беременности мной. Мои глаза не могут сфокусироваться в одной точки, я бледнею, но я больше не ругаю себя. Я тот, кто я есть. Маленький Харк спас меня, когда я тонул в детстве. Я начинаю плакать, и мне становиться легче. Слёзы текут по лицу и падают вниз на ступени, я вижу в окне голубей, которые царапают карниз розовыми лапками, ещё они воркуют. У них своя жизнь.
  В своей жизни я только и делал что, убегал. Я убегал от себя, убегал от трудностей, убегал от своей семьи. Улицы меня не принимали, к обществу я не имел никакого отношения, оно не могло меня изменить. Я не уникален, умерев, никто не потерялся бы мной, затрата мной могла бы означать только рождения ещё 10 таких ничтожеств как я. В детстве я верил в ангелов и демонов. Библейские сюжеты давали людям надежду на свет в конце тоннеля. В моём мире, я представлял собой травмированного варвара из дикого племени, который не научился быть своим, и не стал чужим. Этот варвар идет в холодную погоду. Мой тоннель - это урбанистический переход, в котором снуют разные люди. Никто не останавливается, горят просроченные тусклые и неоновые лампы. Повсюду мусор, заплёванные стены и окурки. Облечённый в одежду чужих, посмотрите только, фирменная куртка, с отделами для пуха. Жёлтые, рабочие ботинки, широкие джинсы, свисают до паха. Под изнанкой куртки лежат пару моих друзей, и я уважаю их. Эти два тотема могут убить меня, или убить врага. Я закрываю глаза.