Последнее интервью с Жаклин дю Пре 8 июня 18

#ЖаклиндюПре #Брэдбери #поколениеснежинок #КристоферНьюпен #JacquelineduPre #Bradbury #generationsnowflake #ChristopherNupen

Иногда мы находим поучения и нравственные уроки в областях, как будто совершенно далёких от религии  (в её узком понимании как совокупности священных текстов, формальных практик и людей, исполняющих эти практики). И это, пожалуй, хорошо. Если мы будем для себя уроки и наставления открывать лишь внутри религии, мы изолируем её от всего окружающего нас социального и духовного пространства. Изолируем, правда, лишь в своём уме — но с этого и начинается подлинная изоляция, и когда количество людей, совершивших изоляцию религии от мира в уме, становится критическим, религию ожидает печальная судьба христианства в современной Европе. Евангельские нормы с их духовным радикализмом, чем-то похожие на нормы Лоджонга, — возвышенная вещь, но вот одно поколение признаёт эти нормы существующими «только в себе», ни в коем случае не в жизни — и уже следующее поколение на наших глазах переоборудует католические храмы под гостиницы, жилые дома или мечети. Но это уже совсем другая история.

Жаклин дю Пре (1945—1987 гг.) — гениальная виолончелистка британского происхождения, начавшая исполнительскую карьеру в ранней юности. В 28 лет она перестала исполнять по причине рассеянного склероза. Вопреки краткости своей карьеры, дю Пре считается одним из лучших виолончелистов всех времён. Говорят, в частности, что великий Ростропович, у которого она короткое время училась, после знакомства с дю Пре исключил из своей программы концерт Элгара для виолончели, поскольку его ученица исполняла его лучше.

В Сети имеется одно из последних интервью с дю Пре под названием Previously Unpublished Intimate Interview, записанное много лет спустя после начала её болезни, за семь лет до её смерти, опубликованное сравнительно недавно (полтора года назад): человеческий документ потрясающей силы.

Когда мы первый раз смотрим это интервью, глядим его, так сказать, первым слоем сознания, оно производит мучительное впечатление. Мы видим женщину, разбитую болезнью, прикованную инвалидностью к спинке своего кресла, дающую безмятежные ответы на, как нам кажется, жестокие вопросы. Правда, и сами ответы даются ей не всегда легко: иногда мы наблюдаем, что по её лицу пробегает судорога страдания. (Вопреки ему, вопреки тому, что бывший гениальный музыкант едва может шевелиться, она даёт себе невидимый нам труд — возможно, большой труд — чётко и ясно артикулировать все слова с выразительным «старым» британским акцентом, так непохожим на американский.) Нам очень жалко её, которую мы привыкли на других записях видеть полной сил, молодой, красивой и счастливой, и мы внутренне негодуем на интервьюёра, который позволил себе задать вопросы вроде следующих:

— Почему Вы используете прошедшее время [говоря «Я любила этот концерт», разве сейчас Вы его не любите]? (2:20)

— Как много времени прошло с тех пор, как Вы последний раз исполняли Концерт Элгара [для виолончели] (3:20)?

— Что Вы делали и продолжаете делать все эти годы [после начала Вашей болезни] (3:41)?

— Как Вы себя ощущали все эти годы? (3:54)

— Что Вы сделали для того, чтобы перестроить свою жизнь [и приспособиться к болезни]? (4:20)

— В прессе много говорили о Вашем мужестве в отношении того, что случилось с Вами. Что Вы сами об этом думаете? (4:50)

— Были ли у Вас сложности с тем, чтобы найти себе достаточное количество занятий [в новом состоянии], ведь раньше Вы были очень активной? (5:24)

— Вас не огорчает смотреть свои прошлые записи? (6:33)

— Любили ли Вы «огни рампы», нахождение на сцене? (12:11)

— Скучаете ли Вы по этому состоянию сейчас? (12:28)

— Часто ли Вы думаете о тех годах, в которых занимались исполнительством? (12:43)

— Ваш интерес к литературе развился в очень большой степени, не так ли? (13:25) Осознаёте ли Вы, что это — своего рода компенсация? (13:38)

— Вы способны читать [при Вашей болезни]? (14:22)

Ст;ит почитать комментарии под этим интервью, и мы увидим, что негодуем мы не одни. Добрая половина комментариев сводится к возмущению: на каком, дескать, основании этот тупой, недалёкий и ограниченный человек позволил себе мучить себе эту великую женщину своими идиотскими вопросами?

После мы делаем паузу. Успеваем между делом прочесть в сопроводительной информации, что интервьюёр Кристофер Ньюпен — человек не посторонний: это давний знакомый, можно сказать, друг семьи. И вот всё интервью, когда мы включаем его второй раз, начинает нами видеться несколько в ином свете.

Мы слышим за кадром человека, имевшего смелость сказать себе: физическое страдание и болезнь не обязательно требуют снисходительного в интеллектуальном плане отношения и чрезмерной бережности. Верней, в обычных случаях, в девяти десятых обычных случаев страдание и боль как раз и требуют такого отношения, но что при этом останется от интервью, если  и здесь применить этот подход? Останутся лишь вопросы о том, удобно ли это кресло и достаточно ли добра медсестра или сиделка. Между тем перед нами — духовная битва человека, его битва со своей болезнью, и можно лишь восхититься, как музыкант справляется с этой битвой. Дю Пре нашла себе полноценные занятия: она трудится как педагог, готовит новое издание Элгара, делает записи музыкальных произведений, в которых есть слова автора (вроде «Пети и волка»), много читает, верней, слушает чтение, так как болезнь уже не позволяет ей читать. Она не потеряла ясности ума, спокойствия духа, приветливости и человеческого обаяния (вещь изумительная при регулярной физической боли и постепенном отказе функций организма). Это — то, что требует колоссального мужества, и у человека, у которого хватило этого мужества, хватит его и для того, чтобы ответить на неудобные вопросы. Подобно тому, как мастерство фехтовальщика познаётся при парировании чужих ударов, так и сами ответы на эти «жестокие» вопросы высвечивают силу духа, как иначе мы узнаем о ней?

Обретение столь высокой не просто стойкости, но и симпатии к людям перед лицом болезни — уже само по себе высокое духовное достижение. Достижение из разряда тех, к которому стремится целый ряд буддийских практиков, и стремится порой тщетно, даром, что у них есть те условия для получения религиозного образования или формальной практики, которые и не снились женщине, прикованной к креслу. Не считать духовную жизнь ограниченной стенами буддийского монастыря или дхарма-центра (что не отменяет высокой значимости ни дхарма-центров, ни монастырей) — это первый колоссальный урок, который мы выносим из интервью.

***

Второй же урок заключается в познании неприятной правды о современном мире и о себе самих.

В США всё большую популярность набирает термин «Поколение снежинок», см., в частности, https://en.wikipedia.org/wiki/Generation_Snowflake. Речь идёт о тех молодых людях, которые охотно и по малейшему поводу обижаются на оскорбление их чувств, причём вовсе не религиозных, а «слишком человеческих», следствием чего уже стал настоящий террор единомыслия и политической корректности в высших учебных заведениях Северной Америки, а также катастрофическое падение уровня образованности. Отелло — «чёрный», который убивает белую женщину, значит, можно не изучать Шекспира; «Прощай, оружие!» якобы прославляет «мужскую брутальность», значит, можно не изучать Хемингуэя; глагол violate неприятно слышать, значит, можно не изучать статьи Уголовного кодекса, связанные с насилием.

«Возьмем теперь вопрос о разных мелких группах внутри нашей цивилизации. Чем больше население, тем больше таких групп. И берегитесь обидеть которую-нибудь из них – любителей собак или кошек, врачей, адвокатов, торговцев, начальников, мормонов, баптистов, унитариев, потомков китайских, шведских, итальянских, немецких эмигрантов, техасцев, бруклинцев, ирландцев, жителей штатов Орегон или Мехико. Герои книг, пьес, телевизионных передач не должны напоминать подлинно существующих художников, картографов, механиков. Запомните, Монтэг, чем шире рынок, тем тщательнее надо избегать конфликтов. Все эти группы и группочки, созерцающие собственный пуп, – не дай бог как-нибудь их задеть!  <…> Цветным не нравится книга “Маленький черный Самбо”. Сжечь ее. Белым неприятна “Хижина дяди Тома”. Сжечь и ее тоже». Любители Брэдбери наверняка уже опознали бессмертный роман. Страшно подумать, что всё это было написано почти семьдесят лет назад. Но вот, пророчество сбывается на наших глазах, даром что не жгут книги, но большая ли разница, если их никто не прочтёт оттого, что автор ошельмован «расистом», «фундаменталистом» или «женоненавистником»?

Мы не относимся к поколению снежинок, нет, ни в коем случае! Такова первая, естественная реакция русского человека. Правда состоит в том, что мы, возможно, всё же к нему относимся, точней, относимся к его более мягкому изводу. К этому изводу принадлежит всякий, кто пуще всего бережёт собственный душевный покой.

Вот, в частности, перед нами интервью, которое свидетельствует о колоссальной силе духа. А между тем смотреть это интервью нам неприятно. Мы не хотим видеть чужого страдания. Мы мысленно сажаем себя на место отвечающей на вопросы и понимаем, что у нас не достало бы этой безмятежности, силы и спокойствия. Мы, усаженные в инвалидное кресло и спрошенные о том, не жалеем ли о годах своего здоровья, возможно, послали бы спрашивающего к известной матери или заливались бы беспомощными слезами жалости к себе. Оттого наш мозг изобретает защитную реакцию. Мы погружаемся в дешёвую, дешёвую и бесполезную сентиментальность, негодуя на интервьюёра, который причиняет «ненужные страдания», а также твердя, словно износившуюся мантру: «Оставьте в покое эту несчастную женщину». Дух человека невозможно оставить в покое, и сам он вовсе не стремится быть оставленным в покое. Давайте, кроме того, откроем глаза, откроем их широко и скажем себе: Жаклин дю Пре — не несчастна. Она физически страдает и с достоинством несёт своё страдание, но её страдание не тождественно несчастью. Несчастны — мы, окружённые самыми разными удовольствиями и комфортом, которые могут купить деньги, а между тем беспокойные, раздражительные, мнительные, самолюбивые, завистливые, чёрствые и временами попросту злые. Если мы окажемся способны сущностно понять, впустить в себя эту такую простую (в интеллектуальном плане), но такую неподъёмную мысль — что-то сдвинется в нашем уме, и это будет сдвиг к лучшему.