До костей 4 апреля 2018

ДО КОСТЕЙ — 04.04.2018

#ToTheBone #анорексия #змеяиверёвка #милость #Достоевский #Лебезятников #порнография

Достаточно случайно поглядел американский фильм To The Bone, вышедший в прошлом году. Думаю, это примечательный фильм, он заставляет кое о чём поговорить.

Вкратце фильм — о девушке, которая страдает анорексией и борется с этим недугом, сначала одна, затем — в небольшой группе, пациенты которой проходят лечение в закрытом учреждении. Фильм имеет открытый финал, но режиссёр намекает нам, что главная героиня, пережившая кризис и совершившая переоценку взглядов, теперь точно пойдёт на поправку.

Очень, конечно, американский фильм. Поэтому не стоит от него ждать достоинств, которых мы по привычке ожидаем от лучших русских и советских фильмов: этих достоинств здесь и нет. Да и вообще тема достаточно специфическая. Ведь в чём суть анорексии? Человек не хочет есть из-за психологических проблем и в самом худшем случае умирает от истощения. Для Африки и для бедных стран Азии мысль о том, что кто-то не хочет есть из-за психологических проблем, когда кто-то другой хочет есть (но не может) по причине совсем других проблем, наверное, не очень понятна.

Собственно, даже для России… Дело не в том, что мы в России будто бы голодаем и доедаем последних ежей, как недавно написала The Times и как регулярно пишет украинская пресса. Дело в том, что в России общество всё же в основной массе более здоровое, менее поражённое неврозами, которые тесно смыкаются с такими расстройствами. Русские комментарии к фильму в этом отношении показательны.

Люди в комментариях пишут примерно вот что (цитирую дословно):

«Тот неловкий момент, когда распальцованная фифа имеет еду, но не желает её есть. А некоторые <…> и рады бы поесть, да нечего и не на что! “страдания” анорексичек надуманы и смешны!»

Мы грубы. Мы жестоки.

И когда я говорю «мы», я вовсе не имею в виду «русский народ» и вовсе не хочу присоединяться к этим рассуждениям об «отрицательном генетическом отборе», о том, что якобы национальная идея России — это грубость и хамство и пр. (Думаю, что в России под внешним слоем грубости внутренней, сущностной заботы о человеке, пожалуй, побольше, чем на Западе.) Нет, я имею вообще всех людей, и я себя не исключаю из числа тех, кто груб и жесток. Если бы не одна история, рассказанная мне одним хорошим знакомым (здесь всё, конечно, будет анонимно), я бы, возможно, мысленно аплодировал всем тем, кто написал про распальцованную фифу.

В той истории, которую мне рассказали, всё кончилось трагичнее, чем в фильме. Женщина умерла от анорексии.

Так получилось, что я знал её, я одно время преподавал ей английский язык. Я помню её как прекрасную, очень умную студентку.

Причины наших страданий различны. Конечно, в  самом общем смысле причиной всех страданий является карма (наши прошлые поступки) и человеческие иллюзии. С этой точки зрения все страдания иллюзорны, все они подобны той самой верёвке, которую вошедший в тёмную комнату принимает за змею. «Змея и верёвка» — одна из самых известны буддийских метафор. Но только это знание совершенно беспощадно.  И больше того, на уровне концептуализаций, на уровне слов само это знание часто бывает бесполезно и тому, кто видит верёвку верёвкой, и тому, кто видит её змеёй.

Мы можем сколько угодно говорить о том, что «страдания анорексичек надуманы», пока сами не сталкиваемся со смертью не вовсе чужого нам человека. Мы точно так же можем рассуждать, что, дескать, «лишь идиоты зависят от компьютерных игр», «лишь распутные люди заводят любовниц», «если эту Диану изнасиловали, то и поделом ей» — пока сами не станем жертвой какого-нибудь такого недуга, пагубной зависимости или несчастья. Во всех этих случаях нам не хватает м-и-л-о-с-т-и, в старом, позапрошловековом, пушкинском значении этого слова, в значении mercy. Нам не хватает ума понять, что наши логически безупречные рассуждения в стиле «Если ты останешься с ним/ней, то продолжишь страдать», «Если ты не будешь есть, то умрёшь» и так далее, совершенно не работают. (У Достоевского в «Преступлении и наказании» есть некто Лебезятников, который убеждён, что стоит другому человеку объяснить: дескать, для страдания нет причин, и тот сразу перестанет страдать. Даже самый умный человек иногда становится лебезятниковым, с малой буквы, как имя нарицательное.) Нам не хватает терпения. Нам не хватает готовности быть лекарем другого: это одновременно и сложней, и проще, чем кажется, и речь не идёт о психотерапии — нет, просто о неравнодушии. Нам не хватает честности вспомнить, что мы сами некогда были такими — а если не были, то могли бы быть.

Вообще психологические проблемы вовсе не обязательно свойственны порочному человеку. Иногда бывает и наоборот. Что мы вообще знаем о сложнейшем устройстве сознания вообще, сознания другого конкретного человека в частности? Даже в том американском фильме, о котором идёт речь, имеется ясный намёк на то, что страдания главной героини, что её нежелание принимать пищу происходят от у-к-о-р-о-в с-о-в-е-с-т-и. Да, конечно, несбалансированное и несколько поспешное нравственное развитие тоже может привести к болезни, но какой это, однако, камень в окно тем, кто кричит «Поделом!». Мы сами способны настолько всерьёз, настолько близко к сердцу принять нравственные вопросы, чтобы они поставили нас на границу жизни и смерти? И насколько в нашу пользу говорит тот факт, что нам вообще не грозит смерть такого рода?

Да, кстати, помним ли мы тот факт, что сам Знаток мира, Несравненный учитель богов и людей, Пробуждённый во время Своей аскезы тоже едва не умер от анорексии?

В фильме нет откровенных сцен, его невозбранно было бы посмотреть и монаху. Есть, впрочем, лишь одна сцена поцелуя между героями, после которой герой говорит с долей иронии: «Да, это была глупая идея: мы оба похожи на мешок с костями». (Даже этот поцелуй является с его стороны попыткой психологического врачевания.) В связи с этим я подумал вот о чём: есть просто блудницы, а есть актрисы известных фильмов. Первые попросту выполняют неприятное и не самое чистое в нравственном отношении ремесло. Вторые же, особенно те, кто снимаются в обнажённых сценах, высвобождают гигантские неиспользованные объёмы мужской похоти. Какова может быть их судьба после смерти? Я содрогаюсь даже думать об этом. Я не Данте. Но снова: гораздо проще заклеймить, чем изменить. Заклеймить обозначает обрезать все нити, все канаты, все лестницы. Так же эти нити могут быть однажды обрезаны и для нас. Может быть, лучшее — это не клеймить никого, а молиться? Молиться об открытии дверей ума. Лишь открытие дверей ума вызволит нас из ужасов сансары, частным случаем которых является ад. Только надо помнить, что эта молитва не будет действенна при нашем равнодушии. Нельзя бросать её как подачку: вот тебе — и иди прочь. Нам следует на каждое живое существо уметь поглядеть как на близкого друга (если, к примеру, метафоры «обо всех живых как матерях» перестали убеждать нас.) Это трудно. Но это не невозможно. Если же мы считаем, что это вовсе невозможно, не стоит и приступать к такой молитве. Но в этом случае не стоит и считать себя буддистом традиции Махаяны. Всякий человек другому человеку или врач его естества, или лебезятников. Этот выбор — за нами.