Духовный дар и внешняя благопристойность 31 мар 18

ДУХОВНЫЙ ДАР И ВНЕШНЯЯ РЕЛИГИОЗНАЯ БЛАГОПРИСТОЙНОСТЬ  — 31.03.2018

#духовный дар #ванг #харисма #дарюродства #ПавелЛунгин #Остров #АджанДэн

В области религии есть такая вещь, как духовный дар. То самое, что называется греческим словом ;;;;;;;, какое потом оказалось вульгаризировано до политической харизмы, но изначально под харисмой имелось в виду нечто совсем иное. Это — некое присутствие в человеке сил (а не просто мыслей или деклараций) более высокого порядка, некая актуализация этих сил, или реализация, говоря буддийским языком.

Сам облик духовного дара может быть очень различен, ведь и сами силы более высокого порядка, и духовные существа, стоящие за ними, тоже различны. Один, к примеру — талантливый проповедник. Другой — талантливый аскет. Третий — талантливый учитель. Четвёртый — талантливый исповедник. Не стоит улыбаться ни одному из этих определений: дескать, много ли нужно ума и таланта, чтобы принять чужое раскаяние? Или много ли нужно таланта, чтобы жить в монашеской строгости? Попробуйте сами, и увидите, как много его нужно. Это, конечно, мы увидим, если наш ум способен регистрировать тонкие изменения, которые совершаются в человеке, а не то, что происходит снаружи. А вообще и слово «талант» тоже, пожалуй, не вполне годится. Талант в нашем уме связывается с неким блеском, внешней виртуозностью, а в делах религии эта виртуозность не всегда нужна, иногда она и вредит. Если она, изредка, и полезна, то суть вовсе не в ней, и не надо ей обманываться. Поэтому слово «сила», или дословный перевод тибетского ванг — пожалуй, более точное слово. Но и оно не лучшее: ведь это не мускульная сила, а иноприродная нашему миру. Но не иноприродная или, как минимум, не вовсе иноприродная человеку, который является её носителем. В этом и состоит чудесность.

Вообще из чего складывается духовный дар? Из высокой стойкости, высокой веры и абсолютной внутренней честности, которая требует жить всякой нормой религии, как если бы это были повседневные хлеб и вода, а не просто декларировать её. Это, возможно, важнейшие обязательные части. Всё остальное добавляется в зависимости от особенности личности человека.

Зачем мы так долго говорим о духовном даре? Затем, что есть и совершенно иной феномен. Это внешняя религиозная благопристойность.

Что это такое? Это умение следовать всем определённым в религии нормам и договорённостям. Умение вести себя так, чтобы не вызвать критику других членов сангхи или других общин (применительно к буддизму). Умение чувствовать, что уместно, а что неуместно, что «рукопожатно», а что сомнительно. Умение это вовсе не постыдное, даже нужное. Оно вовсе не тождественно конформизму и само по себе вовсе не является признаком моральной слабости. Да и то: что было бы с религией как социальным институтом без этого умения? А было бы то, что она, религия, прекратилась. Монахи бы ходили в чём угодно, потому что «какая разница, во что одеваться? — важно, чтобы было ясным сознание». Монахи бы пили алкоголь и жили бы с женщинами, потому что «какая разница, каковы внешние действия? — важно глубинное понимание подлинной пустотности всего». Впрочем, такой период в истории тибетского буддизма уже был. Или ещё: во время коллективных медитаций кто-нибудь спонтанно вскакивал бы и кричал: дорогие ваджрные братья и сёстры, мне сейчас явился Манджушри, и он мне сказал — о, что он мне сказал! Впрочем, и такое тоже было: в первые века христианства, например, когда вера была так сильна, что люди не могли сдержать духовных чувств. А сейчас это кое-где имитируется, но выходит исключительно фальшиво.

Так вот, внешняя религиозная благопристойность — вещь хорошая, нужная и правильная. Но сама по себе, взятая независимо, она очень большой ценности не имеет. Она похожа на упаковку от продукта. У продукта должна быть хорошая целостная упаковка, которая не даст ему испортиться, но сама упаковка ещё не гарантирует качество товара.

И вот две эти категории — духовный дар и внешняя благопристойность — соотносятся так, что не обязательно они идут рука об руку. В том числе и в одном человеке. Счастливы те, кто умеют сочетать в себе и первый дар, и второе умение. Такие люди часто становятся лидерами своей религии. Впрочем, те, кто имеют лишь второе умение, но в высокой мере развитое, тоже часто становятся лидерами, верней, занимают церковные посты… А те, кто имеют лишь первый дар, иногда в официальной части своей религии не становятся почти никем. Как минимум при жизни. Они слишком неудобны, неформатны, поэтому остаются в малой известности, живут в далёких монастырях. Фильм Павла Лунгина «Остров» 2006 года — как раз о таком монахе, который имеет духовный дар, но внешней религиозной благопристойности не имеет. Хоть этот фильм и православный, и хоть он несколько лубочный, несколько упрощающий действительность, но всё же всем бы советовал его посмотреть.

И, положа руку на сердце, нельзя религию строго винить за то, что она не всегда находит лучшее место для таких людей — самородков духовного дара. Для них в общей системе непросто найти место. Ведь духовный дар — очень своевольная вещь. Он дышит где хочет и часто дышит как хочет. Вот, к примеру, к некоему православному батюшке, имеющему то, что называется даром юродства, приезжает иностранный гость, который всё вокруг критикует и слишком высокого мнения о себе. Тогда батюшка даёт такому гостю особый огурчик, гость бежит в туалет, а батюшка под общий хохот замечает, мол, худая жопа и огурцом др…щет. (Что сделано не для потехи, конечно, а для духовного урока человеку, который слишком вознёсся над окружающими в своих мыслях.) И что делать правящему архиерею: разве можно к такому батюшке приглашать новых иностранных гостей, да даже просто можно ли его поставить на людный городской храм, ведь он ещё чего-нибудь учудит? Или (более мягкий пример) приходят к некому ламе его ученики вместе со съёмочной группой, а тот сидит в рабочей одежде вместо ламского облачения и курит, и переодеваться не желает. И как ученикам его снимать, да просто фотографировать и публиковать эту фотографию на сайте?

Помню, как впервые встретил одного из своих учителей. Я его увидел на монастырском подворье, он был в монашеской юбке, заляпанном известкой строительном фартуке и широкополой соломенной шляпе от солнца, так чтобы только-только соблюсти нормы религиозной благопристойности и Винаи, пройти по самому краешку, так сказать. «Да, хорошо, — сказал он. — Сейчас я вами займусь, только покурю». Я, честно говоря, даже не знаю, стоит ли об этом вообще рассказывать и писать в публичном пространстве, потому что всегда найдутся люди, ум которых ослеплён мирскими представлениями о религии, как глаза курицы блестящей ложкой. Такие люди, возможно, скажут: «Как, настоятель курил?! Ну, плохой же он тогда монах!» Прошу прошения за то, что дальше будет грубо, но вообще выражение «Худая жопа и огурцом др…щет» — оно, конечно, не про пищеварительный процесс. Оно про ум некоторых людей.

Что из двух, духовного дара и благопристойности, важней и что более ценно? Духовный дар, конечно. Лишь им, фактически, религия как живая сила нашего мира живёт и существует. Если не останется никакого духовного дара, а будет лишь внешняя благопристойность, все общины уподобятся стоящим в ряд на прилавке картонным коробкам молока, которые выглядят красиво, чистенько и опрятно, да только молоко в них скисло. Впрочем, даже не скисло: скисать может лишь то, что было молоком, а иногда коробка содержит простую воду.

Очень часто люди, особенно ближе к концу своей жизни, выбирают между монастырём (например), где царит внешняя благопристойность, и монастырём, где про неё порой забывают, но не забывают упражняться в росте своего ума и победой над пороком, в пользу последнего. Бывает и по-другому, увы. Вот некий молодой монах вырос в монастыре, настоятелем которого был человек духовного дара. (Дурно подумает тот, кто посчитает, будто здесь имеются в виду конкретные люди.) Речь идёт о том самом духовном даре, который близок юродству, который иногда и про худую жопу скажет, но ведь и по делу это говорилось, как мощное оружие против гордости, как искусное средство воспитания. Конечно, это такое средство, которое не запишешь в учебники, которое применяется на основе интуиции, потому что если кто другой будет это средство применять, у него вместо духовного воспитания выйдет обычная пошлость. Потом этот монах, уже совсем не юный, оказывается в большом церковном мире, поступает учиться в духовный университет в столицу, а то и за рубежом. И вот, прежний настоятель, прежние родные, но слегка невзрачные (на фоне больших центров учёности и всемирно известных монастырей) стены родной обители потеряли особую привлекательность, кажутся совсем провинциальными. И разумеется, такой человек делает окончательный выбор в пользу внешней религиозной благопристойности. Ведь его в этой жизни ждёт блестящий выбор: церковная карьера, может быть, руководство собственным монастырём или ещё какой-нибудь пост, так разве может он рисковать своим будущим? Только вот всё наше окончательное будущее в этой конкретной жизни — это два квадратных метра земли или, скажем, керамическая урна. И разве всё это пишется для осуждения? Да какое право мы имеем кого бы то ни было осуждать, особенно монахов, что сталкиваются с искушениями, вовсе и неизвестными нам, мирянам? Нет, это пишется для настройки наших собственных внутренних весов. Для того, чтобы мы на весах нашего ума умели взвешивать, что более весомо, а что менее. Для того, чтобы мы видели истинную ценность вещей. Иначе есть риск, что мы окажемся в духовном смысле теми туземцами, у которых англичане выменяли драгоценные дары их земли на блестящие бусы. Мир всегда хитёр и коварен. Но в данном случае нет никакой необходимости винить мир и перекладывать с больной головы на здоровую.