Жизнь поколений мама школа ч. 1

  Школа

         Лето 1934 года. Я закончила второй класс, здесь, в Новочеркасске. Помню, когда только переехали, 1го сентября 33 года, утром рано, я взяла приготовленную сумку (матерчатую, сшитую на руках мамой) со школьными принадлежностями и рано пошла в школу. Поднялась на высокое крыльцо, сижу на ступеньке и жду, когда откроется школа и начнут приходить другие школьники. Но никто не приходит, а мимо проходящие взрослые смотрят на меня с удивлением. Возможно, кто-нибудь сказал,  что в воскресение в школе не учатся, и я вернулась домой.


        Школа была в большом, деревянном доме. Поднявшись по ступенькам крыльца, входишь в коридор, где у одной стенки вешалка для одежды. А по обе стороны двери в классы - налево и направо. В больших комнатах два ряда парт в каждой. В одной комнате 1й и 2й классы, в другой- 3й и 4й. И два учителя. Один-директор школы и другая учительница младших классов.

         Ну, так вот. После окончания второго класса мне дали путевку в  лагерь в районе, в селе Беляевка, от нас километров за тридцать. Мне было страшно, одной, без родителей          9-летней куда-то ехать. Но я была послушной, и уговорить меня было легко. Как туда ехала, с кем - не помню.

        Помню, как было в лагере. В школе, в одном из классов, мы спали на полу, каждый на своей постельке. Кушали в столовой. Ходили в строю за речку в лесок гулять. Распевали песни:           - « Шмель гудит, роятся мошки, реют птичьи голоса. Мы шагаем по дорожке через горы и леса. Вот это - да. Вот это - да, вот это - да, действительно! Вот это - да, вот это - да, даже удивительно!». Но нас перевели в какие-то два дома, пустые, но с кроватями (или с нарами) И нас заели клопы. Мы там ни одной ночи не смогли спать. Нас всех вывели в садик, напротив, и мы спали на земле, на траве. А потом опять переселили в школу на старое место. Но я стала тосковать, захотелось домой, да так, что стала плакать все время.

        Взрослые (вожатая) спрашивают, что со мною, что случилось, а у меня еще и понос открылся, но живот не болел сильно. А я им говорю, что у меня понос и сильно болит живот. И так день, другой, а потом, наверное, вожатая пошла на базар и нашла там нашего сельского из нашего села, мужика, который согласился меня довести до дому. Сказал, где он остановился и что завтра утром он поедет. И вот, утром привела меня вожатая, проводила нас, и мы поехали. Помню, что я так радовалась, что еду домой, даже пела.…А дяденька этот все смеялся. Ведь ему сказали, что я заболела. А потом я заснула. Когда проснулась - повозка стояла у нас во дворе, а дяденька кричит: - «Мать, отец, встречайте свою дочку, привез в целости и сохранности. » Что было дальше - не помню…

         Тогда же, во дворе, в дедушкиной хате, на траве лежала снятая с петель дверь. Я легла на нее, на спину и стала смотреть на солнце. А оно в потемневшем небе то проваливается в золотой колодец, то превращается в длинный золотой стержень. Сколько я смотрела на солнце - не знаю, но  когда хотела перестать смотреть, не смогла отвести от него глаза, они не слушались. Я испугалась, и перевернулась на бок, и день превратился в ночь. Я ничего не вижу, темно. Но постепенно стало чуть светлее… и, наконец, снова стал день. Возможно, тогда я повредила зрение, потому-то после этого в школе сидела не дальше второй парты.

        Тогда же приезжала тетя Оля (Ольга Васильевна), папина сестра, со своей дочкой Аней (старше меня). Капризная, нарядная, в белом платье со многими оборками, как принцесса показалась она мне, а я рядом с ней была настоящая золушка, тетя Оля была грамотней нашей мамы, а дочь ее была более воспитанная. К тому же, старше меня. Мы с ней не подружились, да и они были совсем недолго у нас. И тогда же, проездом, навестил нас отцов племянник Михаил (Абрамов Михаил Фролович). Он был военный, командир, второй раз женат. Имя жены – Шура (Александра). Детей у них не было. Была она из благородных, а жили они в Свердловске. Он ехал к родной сестре (В Крючковку) Нюре. О которой я упоминала в самом начале записей.

          Мама сказала, что я могу проводить его не нашу бахчу. Он усомнился, точно ли я знаю и найду свою бахчу, но мама сказала, что я точно знаю. И мы пошли. Мне 9 лет, а моему кузену за тридцать уже. Я бегу впереди босиком. Вот и бахчи начинаются. Я бегу мимо, мимо делянок и, наконец, я показываю и говорю, что это наша бахча. « А как ты узнала, что ваша?» - говорит он в сомнении. Я говорю, показываю, рассказываю; наконец он поверил и спокойно пошел выбирать, что бы сорвать арбузы. Потом мы пришли домой, а он говорил с мамой и удивлялся, что такая его двоюродная сестричка. Он был тоже совсем не долго.

         Летом мы всей семьей ходили смотреть бесплатное кино. Не совсем бесплатное, так как из зарплаты удерживали какую-то сумму, а там дело твое - хочешь - смотри, не хочешь - как хочешь. В неделю один раз, вечером, как стемнеет. На стенке бывшей небольшой церквушки без колоколов натянуто белое полотно. Чуть поодаль - киноаппарат и киномеханик (очень хороший). Озвучивает нам немые фильмы, да так интересно, словно это он артист. А вокруг него на земле, на траве сидят зрители.

         С первого сентября 1934 года я пошла в третий класс. Около бывшей церкви стояла маленькая избушка - сторожка, а в ней на полках и на столике - книги, много книг и очень добрая  продавщица. Возвращаясь из школы, я заходила в эту «лавочку», как мы ее называли, смотрела и читала (а тетя разрешала даже читать) детские книжечки. Потом она дала мне толстую книжку и говорит, что может быть она мне понравится. Я стала читать и мне действительно очень понравилось. Это было стихотворное переложение казахского эпоса. Я стала регулярно заходить и она  (продавщица) давала мне читать эту книжку. Потом сказала, сколько она стоит, недорого,  и что мне родители могут дать столько, чтобы я смогла купить понравившуюся мне книжку. Но, как мне кажется, сама продавщица поговорила с моей мамой. И вот я купила эту книгу. Меня от книжки было не оторвать. Уже в четвертом классе - это было - ночью, во сне, я начала декламировать стихи из этой книжки на память. Мама испугалась и сожгла эту книжку в печке. А я так расстроилась, так жалела, что лишилась этого чуда.

          В третьем классе, в самом начале, я пережила самое настоящее детское горе: не понимала, не знала, как решать задачи по арифметике. Дома со слезами прошу родителей помочь мне, а они не грамотные, не знают как. Тогда мама попросила жену «парткома», что переехали сюда же с нашего двора с Островного и жили в этом же переулке, но только в большом доме, помочь мне. Они сказали, чтоб я пришла, и я пошла. Сначала оглядели меня с ног до головы (молодая и старая), показали, где сесть, спросили ,что мне непонятно, но слушать не стали. Ушли в другую комнату, сказав: - « Читай и решай». И все.…Вся помощь.… Потом слышу громкий их разговор, в нем брезгливое возмущение: - «какие темные, тупые, неграмотные, да еще нажралась чеснока…такая вонь!». Это сказала старая. Я все слышала, сжалась в комочек, склонила голову над тетрадкой, закапали слезы.  Потом встала и пошла домой. А в след: - « Ну что, решила? Но я не ответила. Пришла домой в слезах, рассказала маме. А мама рассердилась на них: - « Еще бы! Они вон, какие барыни! Куда нам…. Кто мы для них!». Так никто мне не помог, но как-то само собою постепенно пришло понимание и умение.

         Да, действительно… мы тогда, наша семья, переживали трудное время. В своем селе свой дом, своя баня. Каждую субботу топили и мылись в бане и стирали там же. А тут ни дома, ни бани…. Где попало, у кого попало, когда-то приходилось помыться в бане.… Помню, зимой у знакомых, разрешили помыться нашей семье, но в «первый  пар». Это когда и не все мужчины  ходят в первый пар мыться. Воздух раскален, дышать нечем, а нас мама завела всех троих. Пока мыла Сашу - он кричал изо всех сил, а мне стало дурно. Мать нервничает, отшлепала меня, а Вася, как мышонок, всегда боялся матери, был тихим, молчаливым. И тогда боялся плакать. Я плачу, мать моет, нервничает, кричит, дергает за волосы. А у меня в груди горечь и очень больно. Бедная моя мама! Бедные мои родители! Бедные мы, дети! И счастливы, что были у нас такие родители, что по своему, по-простому любили нас, сберегли, сохранили в то ужасное время… Светлая память им!

         Мы снова переехали на четвертую квартиру. Большой дом из двух больших  комнат и сени. Но сарай был разрушен и потому корову держали в сенях. Дом стоял в конце улицы, на выезде из деревни, второй с краю. Но заболела мама малярией. Сначала приступы были через день, потом, каждый день, а ко второму году больше двух разов в день. Мама совсем ослабела. Мы, дети, без присмотра. Отец приходил с работы, топил печку, готовил кое-что, доил корову. Потом решили, что бы я попробовала доить. Отец стал учить, показывать. Я уперлась головой в брюхо коровы, сидя на скамеечке, тяну за соски, но ничего не получается. А мне как раз вечером идти в клуб. Мы, дети выступали, должны были танцевать. А мне в волосы попали с брюха коровы насекомые. Это было что-то страшное, мне казалось - лезвием  полосовали всю голову, жгло нестерпимо, вся голова в огне,… но я танцевала. Прибежала домой:- мама, что это такое? Мама гребешком вычесала двух красных (чуть меньше блохи) насекомых. И мне сразу полегчало.

         Весной, за порядком домов, на восток к лесу (в низине) зазеленело все. И мы, дети, пошли по ней по направлению к лесу. Дошли до леса, но углубляться не стали. По пути срывали первые цветы - нежные подснежники. Я отстала, а дети вдруг заспешили назад, а я, возвращаясь, почему-то уклонилась направо и пошла мимо кладбища. А за ним по возвышенности шла дорога к началу нашей улицы. Я и хотела подняться и пойти по этой дороге. Но только стала подниматься, как слева в закуточке увидела огромную серую собаку. Она лежала и грызла огромную кость, собака походила на волка. Ветер, к счастью, дул в мою сторону, поэтому она не заметила меня. А я, увидев, стремглав побежала назад, к дому, по этой равнине. Дома рассказала, не подумав, и потому мне дали взбучку.

далее...
Жизнь поколений. Мама. Школа. продолжение
http://www.proza.ru/2018/06/20/181