Глава IV Сгорел на работе

- Алексей Михалыч, как там у вас дела? – спросил Саша у своего руководителя, зайдя в комнату, вернувшись из плоттерной комнаты.
Стасов сидел к нему спиной, напряжённо всматриваясь в темноту, сверкающего, словно звездами на небе, цифрами и кружочками обозначения осей - экрана своего монитора. Где он, в данный момент, чертил очередной вариант планировок типового этажа одной из секций индивидуального, монолитного, жилого дома. Это были те времена, когда на мониторы было модно надевать антибликовые защитные кожухи, которые создавали полное подобие железнодорожного семафора.
В комнате стоял тяжёлый запах папиросного дыма. Стасов курил «Беломорканал», и сегодня, ближе к вечеру им выкурена была уже целая пачка. Скуренные практически до самого мундштука папиросы, он складывал на краю стола, справа от себя. Там набралось к тому времени, уже не менее двадцати четырёх штук. Двадцать пятая же ждала своей очереди, будучи крепко стиснутой его зубами, в зверском оскале ожесточённого творческой работой человека.
Не сразу, а примерно через пять секунд он повернул голову в сторону вошедшего Александра, который нерешительно застыл на пороге двери.
Зажав папиросу в левом уголке рта, Стасов, попытался правым произнести что-то относящееся к Саше:
- А Саш, ты? Что-то сказал? – достаточно чётко для, наполовину занятого рта, произнес Стасов, выпустив струйку густого, тяжёлого дымка из своего рта. И, как бы опомнившись, его остатками, выдавленными из потаённых закутков лёгких заядлого курильщика, закрутил с помощью своих губ аккуратные колечки, которые, трепыхаясь в воздухе, растворились в плотной творческой атмосфере комнаты.
Шёл уже двенадцатый час, рабочий день кончился пять часов назад, и Саше не хотелось больше работать. Он понимал, имея уже определенный опыт, чем кончаются все эти посиделки. Всё, что бы не удавалось сделать такими вечерами, на утро можно было выбрасывать в мусорное ведро, так, как за ночь ситуация всегда менялась.
Но, как же это не мог понять Стасов!? Стучало навязчивой мыслью в его висках.
И сейсас его тянуло домой. Но, в то же время ему не хотелось сориться со своим руководителем, положение которого, в его же бригаде было и так не совсем приятное. Дело в том, что коллектив практически полностью состоял из женщин, которым было всем под пятьдесят лет, и только Саша со Стасовым были мужчины, хотя и разного возраста. Причём Сашу Михалыч, как за глаза его называли все не только в бригаде, но и в мастерской, взял на работу не так давно. Полтора года назад. По знакомству.
Саша сразу понравился своему руководителю, так как отличался исполнительностью и не малой инициативностью. Женщины в их бригаде не все могли похвастать этими качествами, в силу своего большего жизненного опыта. Поэтому Стасову было легко работать с Сашей, он многое ему доверял, и хвалил при всех. Тем самым вызывая неприязнь со стороны женского коллектива практически с самого первого дня возникшую в его бригаде по отношению к молодому сотруднику Александру.
Сегодня же, когда все сотрудницы, одна за другой, постепенно покинули своего руководителя, Саша остался один на один с ним выполнять никому не нужные уже завтра, но такие важные сегодня, поставленные им вопросы.
- Да Алексей Михалыч. Я говорю, может вам домой пора?
- А!?… Домой?.. Нет, не пора. Как там у тебя дела? Получается что-то?
Саша и раньше не понимал, как можно быть таким ответственным человеком на работе, чтобы так легко суметь потеряться во времени и в пространстве. Ведь завтра всем нужно быть на рабочем месте уже в девять утра. И тот, кто опоздает, должен будет иметь серьезный разговор с ним.
Что до женщин, так они уже давно дома, накормив мужей, спят в своих кроватках. Саше же придётся идти пешком от метро сорок минут пешком, если он не успеет на последний автобус.
- Алексей Михалыч, у меня всё получается, но мне уже домой надо, а я не могу вот так вот уйти без вас. Пойдёмте вместе.
- А! Домой? Сашенька подожди, чуть-чуть. Мне надо дочертить. Вот сам смотри, как интересно выходит, - ответил, потерявшийся в творчестве человек, выпуская длинную струю крепкого папиросного дыма в высокий потолок комнаты, пронизывая ею ранее запущенные колечки в виде брошенных в холодную воду бурной реки, спасательных кругов.
- Алексей Михалыч, вам нельзя работать так много. Пойдёмте домой, вы заболеете так. И потом вы столько курите!
- Нет. Саш, я ещё минут пятнадцать посижу.
В этот момент у него на столе зазвонил телефон. Он, уронив несколько пустых мундштуков на пол, чертыхнулся и неумело взял трубку.
- Стасов слушает.
Саша оставил его наедине, выйдя в коридор.
- Да Ларис, я уже иду. Да, я знаю, что мне нельзя. Хорошо Ларик, я больше не буду… - удаляясь в сторону туалета от своей комнаты, слышал у себя за спиной Саша.
Прошло еще пятнадцать минут.
Саша собрался, выключил свой компьютер, и подошёл к Стасову. В институте не было никого кроме них, и дежурившей сегодня ночью женщины.
Стасов продолжал работать, как ни в чём не бывало. Изо рта у него торчал хорошо зажёванный мундштук, давно погасшей папиросы. Но дыма в комнате от этого не было меньше, так, как окно оставалось приоткрытым. На улице шёл сильный дождь.
На этаже остановился лифт, открылись механические двери, и по коридору, с уже часа полтора назад выключенным светом, послышались женские шаги.
- Алексей Михалыч, уже дежурная за нами, выгонять идёт, а вы, я смотрю ещё, и не думали собираться домой, - простонал Саша.
- А Саша. Да, уже собираюсь. «Всё, я уже выключаю», - произнес, подозрительно веселым голосом руководитель.
Собственно, ничего такого, удивительного в том, что он был в хорошем настроении, не было. Но, почему же он так быстро, вдруг решил собираться домой, словно почувствовав что-то?
В коридоре появился лучик фонарика. Он бегал по стенам и потолку, как будто искал кого-то в этом пустом, покинутом всеми «замке», и, наконец, вдруг как-то успокоившись, выстрелил точно в то место, где была открыта дверь, возле которой и стоял Саша, разговаривая со Стасовым.
Это была ночная дежурная.
Входя на этаж, она легко могла включить свет во всём коридоре одним движением руки, всего лишь нажав на выключатель, выйдя из лифта. Но она видимо выбрала для себя другой, более сложный, или правильнее сказать, мужественный путь, напоминающий ей чем-то фильмы про войну, или про побег из тюрьмы. Вероятно, от этого ей её работа казалась ответственной, и интересной. Ведь, недаром говорят, что мы сами создаем себе свое окружение. Может быть, это касается и нашего рабочего места? Кто знает?
- Так, сколько мне ещё вас ждать!? Я уже спать давно должна, а вы тут всё ходите! Чтобы через минуту никого тут не было! – произнесла она, светя своим фонариком им в лицо, так-как Стасов к тому моменту успел, выключив свой компьютер, выйти из комнаты и встать рядом с Сашей.
- Хорошо, хорошо. Мы всё выключаем, - с улыбкой на лице сказал Стасов.
Сегодня дежурила Зиночка, как её называли все, или Зинаида Иосифовна, как называл её Саша, из-за своего возраста. Бывшая сотрудница института, вышедшая на пенсию, но продолжающая с огромным желанием ходить на работу, пускай и в данной ипостаси. Это была бескомпромиссная женщина, напроч лишенная чувства юмора. У неё не было детей, и соответственно внуков, а заодно и мужа. И сегодня, это был третий её визит. Несмотря на то, что в предыдущие разы им, каким-то немыслимым образом, обманом и уверениями, удалось остаться ещё на пару-тройку часов, теперь совершенно ясно было, что быть им на улице, и всего через пару минут.
Зиночка на этот раз не собиралась оставлять их одних до того момента, пока они сами не закроют свои комнаты на ключ. И дождавшись этого, она, с таким выражением лица, словно победила в сражении с драконом – пошла за ними, тем самым конвоируя, как пленных. С той лишь разницей, что конвой шёл, наоборот в сторону выхода из «тюрьмы».
Гордо, словно она ведёт в подвалы с золотом, открыв входную с улицы дверь, закрытую часа четыре назад на ключ, она выпустила их в пространство ночной Москвы, по инерции светя своим фонариком вслед ещё пару секунд, прежде чем запереться снова, уже до самого утра.
Проектный институт, располагался в самом центре города, причём таким образом, что все центральные станции метро находились в одинаковой от него удаленности. Но, уже тут, буквально на его пороге, им нужно было расходиться в разные стороны, так, как жили они в противоположных концах города. Дождь лил с удвоенной силой, и казалось, что он так будет лить, как минимум до утра.
- До завтра, Санёк, - сказал Стасов и протянул ему свою руку.
Он напевал какую-то песенку под нос, что очень редко бывало с ним. Но, только тогда, когда был слегка навеселе. Сейчас же он был полностью трезв.
- До свидания Алексей Михалыч, - сказал Саша.
Они разошлись в темноте ночного, засыпающего города в разные стороны.
Саша обернулся через пару секунд, как будто что-то почувствовав, но, не придав этому сегодня никакого значения. Где-то, уже метрах в ста от него шёл в припрыжку, пятидесятилетний человек, с сумкой, закинутой за плечо, внутри которой лежала одежда для тенниса, и сбоку из-за не до конца застегнутой молнии, торчала теннисная ракетка, которая не смогла полностью поместится в ней.
Стасов в обед ходил на теннис. Ничто не могло лишить его данного удовольствия. Если бы, например, произошёл атомный взрыв в Москве, то всё равно он пошёл бы на игру. Но только в том случае, если остался жив. Потому, что, если бы никто больше не выжил, он просто отбивал бы теннисный мячик от стены самостоятельно, сам с собой.
Да и по жизни ему не был нужен никто, ни жена, ни маленькая дочка, ни сын, который к тому времени уже вырос и жил отдельно в своей квартире. Нет, конечно, мысли о них, как-то грели его, но их воспитание лежало на Ларисе, жене, которая не работала уже лет десять, и сидела дома, обеспечивая тыл своему талантливому мужу.
Что-то нехорошее показалось этим вечером Саше в этой весёлости своего руководителя после такого продолжительного и сложного дня. Что же это могло быть? Может, он сильно устал и решил улыбнуться? Нет, наверное, ему удалось всё же сделать именно ту планировку, которую ждёт от них завтра руководитель проектной мастерской. Поэтому и настроение у него настолько улучшилось, что он даже запел «Шагаю по Москве».
Думая, таким образом, успокаивая себя, Саша подходил к станции метро Площадь революции, предвкушая, как он скоро ляжет в теплую постель, рядом со своей женой.

* * *

Вообще, этот сегодняшний день, закончившийся так поздно, под прицелом дежурной с фонариком, был каким-то бесконечно длинным. Хотя это и был четверг, а за ним, как известно, наступает пятница, но радости от этого особо никто не ощущал.
Дело в том, что в бригаде произошёл некий излом, через неё прошла наискосок, страшная, всеразрушающая трещина. Кто-то вошедший в комнату из коридора не понял бы даже о чём идёт речь. Какая трещина? Почему? Мирно работающие три женщины и двое мужчин. Подумаешь, ещё и не такое бывает! Вон, в некоторых архитектурных бригадах вообще одни женщины, и ничего не происходит! Тишь, да гладь да Божья благодать.
Но эта трещина зарождалась среди них возможно с самого начала работы в таком составе. И интересно то, что все, кто сегодня так ненавидел его, вчера сами просились к нему под крыло, веря в его потенциал, и творческую энергию. Но, что же могло случиться за эти два года? Что могло так разладить работу всего механизма, совсем недавно чётко крутящего все свои шестеренки?
Да, как на кладбище! Согласится кто-то с этим.
Но, на самом деле он будет не прав. Когда много женщин в одном месте, особенно под женским руководством, наступает мир и согласие. Конечно, оно не долговечно, но есть, и может длиться годами.
Но, когда мужчина руководит женщинами, это уже из ряда вон! Какой бы он ни был гениальный, талантливый, или просто хороший человек, ничего у него не выйдет. Укушенный змеей, редко поддаётся исцелению. А если змей много, то это не просто неминуемая, а мгновенная смерть.
Однако история не знает случаев, чтобы кусали самих змей.
Стасов был сильный и таллантливый ГАП, да и человек тоже не слабый. Только вот совершенно не хитрый, а прямолинейный и честный. А разве можно быть таким, имея у себя в подчинении женщин?
Фрида, самая спокойная, и уравновешенная из всех его сотрудниц собиралась уезжать на ПМЖ в Германию к мужу, который утаптывал к тому времени ей там тёплое гнёздышко, как чистокровный еврей, воспользовавшись действующей тогда программой немецкого правительства, помощи евреям. Это была не просто помощь, но напоминало собой некое замаливание грехов после Холокоста. Шёл 1996 год, Россия стояла на пороге капитализма. Всё было неопределенно. Кто-то бежал из страны, кто-то налаживал собственный бизнес в ней. Жизнь шла своим чередом.
Фрида, женщина примерно пятидесяти лет, полненькая, с собранными в хвостик волосами, была очень сдержанным, спокойным, и главное, ленивым человеком. Приходила она в полдесятого утра, уверенная в своей правоте, но всё же вежливо и сдержанно, извиняясь, уходила ровно в шесть, или без пятнадцати, если Стасов был в этот момент у руководства мастерской.
«Нужно пользоваться моментом». Часто говорила она, закрывая за собой дверь комнаты, убегая домой.
«От работы кони дохнут» Иногда употребляла она и эту альтернативную фразу. В зависимости от состояния полученной в данный день нагрузки по работе.

- Да пропади оно всё пропадом! Я не хочу тут больше гробиться! – сказала она именно в этот прекрасный день, с утра прямо в глаза Стасову, и положила на стол перед ним рукописный листок бумаги, формата А4.
Это произошло после того, как Стасов попросил её, как самую неприкосновенную из всех своих сотрудниц, остаться сегодня вечером, и помочь остальным сделать всю работу.
- Что это Фридуш? – спросил с детской улыбкой на лице он, совершенно не понимая, что у человека к тому моменту не просто сдали нервы, а что он уже давно всё продумал и принял окончательное, и бесповоротное решение, заготовив заранее это заявление, и сейчас просто достав из ящика стола.
- Это Лёша заявление мое!
- Какое заявление Фридуш? У тебя что-то случилось? – не хотел понимать происходящее Стасов.
- Об увольнении!
- Как увольнении? Давай обсудим. «Что у тебя случилось?» – как ни в чём ни бывало, ласково, как будто не было всех этих последних пары лет переработок, тотального контроля, и критики с его стороны, по отношение ко всем, спросил он.
- Лёша! Ничего у меня не случилось! Просто надоело мне! Уезжаю я к мужу, и всё тут. До свидания! - с этими словами, несмотря на то, что на часах было всего около четырех, схватив наспех собранную сумку демонстративно хлопнув дверью, и не выключив гудящий компьютер – покинула помещение она.
- Что с бабой происходит? – произнёс вслух, как бы и не обращаясь ни к кому Стасов.
На него зло зыркнуло сразу две пары глаз.
- Следующая я буду! – не выдержав сказала Рита.
- Ритуль, а ты-то почему? Мы же с тобой так хорошо работаем вместе. Ты понимаешь меня с полуслова. Меня полностью устраивает то, как ты выполняешь поставленные задачи. Что с вами всеми случилось сегодня?
- Зато ты Лёш давно меня разучился понимать!

Рита растила дочь одна без мужа. Видимо не выдержав взрывной характер, он, в свое время решил оставить её одну наедине с оной, не мешая ей в её становлении. С тех пор, что-то произошло в этой женщине. И без того не особо любящая род человеческий, она ещё больше возненавидела мужчин, как таковых, только лишь за то, что они присутствуют на земном шаре.

- Я Ритуш, всегда тебя понимал. Что ты!?
- Лёш, вот это ты сейчас такой красивый и пушистый, а вот, как ты со своей женой говоришь, я могу себе представить. Она бедная наверно переживает за тебя, ужин готовит, ждёт с работы, пока ты тут с Анатольичем творишь его архитектуру. А ты небось приходишь домой и начинаешь командовать ей. Принеси то, принеси это. Почему не сделала? Или. Почему не так сделала? Знаю я таких мужиков!
- Я не такой, Рит.
- Все вы так говорите, - больше раззадоривалась она.
- Рит, ну что вот ты так на парня налетела? Что он сделал тебе плохого? – попыталась защитить Стасова Ира.
Ира тоже растила своего сына одна, но, отличалась мягким характером, избегая ссор с кем бы то ни было. Этот человек нужен был, как прослойка, в таком сложном и разнообразном коллективе архитектурной бригады, руководимой талантливым архитектором. Ира иногда задерживалась на работе по просьбе Стасова, но ненадолго и не всегда. При этом она никогда не сплетничала и даже порою защищала Михалыча перед своими коллегами, вызывая тем самым неприязнь с их стороны. И только из-за женской солидарности она не могла оставаться в стороне, иногда всё же принимая сторону своих коллег, в спорах о вариантах пресечения гнёта со стороны руководителя-самодура.
Саша дружил с Ириной. Она была близка ему чем-то. Может быть потому, что обладала потрясающей способностью выслушивать чужие проблемы, порою забывая о своих. Это, достаточно редкое качество в те дни, и уже не встречающееся сегодня, Саша очень ценил её, нуждаясь в таком человеке, как в друге.

Всё в жизни происходит как-то сразу. Или просто это нам так кажется? Но, даже если, кажется, то всё равно, результат всего того, что накапливается годами, или иногда всего лишь месяцами, всегда изливается наружу за считанные минуты. Так произошло и в тот день. Тогда Стасов потерял сразу двух сотрудниц.
- Ирин, что это такое с вами со всеми произошло сегодня? – направился Стасов за поддержкой к Ирине.
- А что такого? Ничего не произошло, - попыталась абстрагироваться от происходящего она.
- Ирин, ты так хорошо готовишь! Испеки нам что-нибудь завтра пожалуйста. И давайте не будем больше сориться, - решил он сменить тактику примирения, опять же выбрав не тот вектор движения.
- Когда она вам приготовит? Она дома бывает только в восемь часов и это ещё только тогда, когда в магазин по дороге не заезжает, - попыталась продолжить нападение, смягчив свой тон, Рита.
- А я отпущу тебя сегодня пораньше, только приготовь чего-нибудь нам пожалуйста, а?
- Это во сколько же пораньше? В половине шестого? –  огрызалась Рита.
- Нет, зачем же? Прямо сейчас и иди.
- Ну, я вообще и не знаю. У меня и настроения нет готовить, - попыталась улизнуть от зародившейся проблемы Ирина.
- Ириша, ты же умница. Ты готовишь лучше моей Ларисы. Когда ты приносила пирог, мне так он понравился. Не помню, какая начинка в нём была?
- Из вишнёвого варенья.
- Замечательный пирог! Приготовь нам, пожалуйста, Ириш! Прошу тебя, - сказал Стасов и машинально схватился за пачку папирос Беломорканал. Курить в комнате, при женщинах было нельзя, и он вышел на лестницу, оставив дверь открытой.
Он сильно нервничал, а точнее переживал происходящее, но попросить прощение не мог, точнее не умел. Стасов принадлежал к тому типу людей, которые не умеют видеть своих ошибок, и слишком поздно чувствуют свою неправоту. Будучи человеком жёстким в работе, Стасов дома был совершенно другим, мягким и податливым. Там из него вили верёвки. Здесь же, на работе, это удавалось с ним проделывать лишь Фриде, да и то не всегда. Но, если бы она была его женой, то она бы уж точно довела эту проблему до разрешения в свою пользу. Здесь же ей это было совершенно ни к чему. Будучи женщиной замужней, ей было достаточно вить верёвки из своего мужа, и кто-либо другой ей не был нужен для таковых упражнений.

- Нет, ну, ты посмотри? Ну, что же это за человек-то такой? Сначала доведёт все до абсурда, а потом ластится ко всем. Ненавижу мужиков за это! Все они одно племя! Нет им прощения. Ей богу, уволюсь я. Не буду сидеть здесь больше ни дня. К Царициной пойду в бригаду. Там одни женщины, хоть полегче будет, не видеть эту наглую красную рожу! – сказала Рита, как только вышел Стасов.
- Рит, не смогу я приготовить ничего. Нет сил у меня готовить для него. Раньше могла, а теперь не могу вовсе. Надоело всё это. Тяжело, как-то.
- Не то слово Ира! Тяжело! Ведь он же, зараза такая, не понимает ничего, и не поймет никогда! Животное! - поддержала Рита.
- Знаешь, раньше, когда архитектурой он мог ещё меня привлечь, интересен был. Ведь талантливый зараза. А теперь всё равно как-то. Нет у меня к нему ненависти никакой. Просто всё остыло у меня к профессии из-за него. Не интересна мне стала вся эта архитектура!
- Не говори! Всё, как калёным железом выжег. Всего лишь полтора года ему на это понадобилось. Везде, у всех работа, как работа. Только там, где я устроюсь, сразу начинается! Не могу я больше работать, да и не хочу больше! Помню, как интересно было раньше, сразу после института. Вечерами оставались. Отмывки делали. Показухи разные. Все на энтузиазме. А теперь? Где он весь этот энтузиазм? Денег не платят за него, так ещё и нервы трепят! Нет, не хочу больше ничего! Надоело всё до чёртиков. Пойду вон лучше к себе в Королёв, к главному архитектору в контору. Платят там поменьше, ну и что, зато спокойнее, и переработок нет. А то, что это такое? Каждый день сидишь, как на иголках уже после половины шестого. Ждёшь момента, как бы уйти незамеченной вовремя. Это кому сказать? Для того, чтобы уйти вовремя нужно ещё и нервничать, ждать, когда этот негодяй покурить пойдёт, или начальник мастерской его вызовет. Надоело мне! Надоело! Каждый раз он, как нарочно приходит ровно без пяти шесть обратно, кто бы его, и куда бы не вызывал!
- Ладно, Рит, пойду я тогда сегодня пораньше, - стала собираться Ира.
- Да. Иди.
- Нет желания совсем. Пойду, пока он не вернулся. Видеть его не могу.
- Останется он один вон с этим вон, своим Сашей. Спелись они. Слава Богу, ещё Саша нас не мучает. Ничего, скоро и он начнет. Ни сегодня - завтра его повысят, и тогда всё – держись! - сказала Рита.
- Я не такой. Вас мучить не собираюсь.
- Все вы такие! Знаю вас наизусть, как облупленных!
- Ладно Рит, не трогай Сашу. Он ещё молоденький. И даже если станет таким, это его личное дело, - попыталась защитить Сашу Ира.
- Молоденький, не молоденький, а жену уже завёл. Да я и не трогаю его, просто остановиться не могу. Испортил сволочь мне всё настроение. Сразу такой ласковый стал! А где же ты раньше был, когда тебя просили? Ведь отпрашивалась я всегда по уважительной причине. Ни разу не отпустил! Сычь поганый! А теперь, какой ласковый стал вдруг, кода Фридка-то наша ему заявление подложила!
- Ладно, пойду домой. Завтра посмотрим, что будет. Может Фрида ещё передумает? Вон, ей до отъезда, пару-тройку месяцев, можно работать! - сказала Ира, и стремительно направилась к двери.
В этот момент в двери показался Стасов, накурившийся и от этого ещё более красный, как рак.
- Ир, ты куда собралась?
- Как куда? Ты же меня отпустил.
- Я?.. А, ну, да, конечно. Я уже и забыл. Ну, давай, Ира, давай, иди. До свидания. До завтра, - сказал он и тут же сел за свое рабочее место, принявшись что-то рисовать на кальке с полностью отрешённым от всего мирского видом гениального человека.