Медвепут

Александр Евдокимов


Д В А    К Р У Г Л Ы Х    П О Д Л Е Ц А

сюита
/художественная публицистика/



В стиле «Rock-in-Room» 
in the style of «R-&-R»




Вот так: смотришь на сложившуюся анатомию мирянина?!... Представляешь следы пути его господнего на внешних штрихах к портрету, то есть – от внешнего, – к внутреннему и от него же – назад, а значит: что пьём и едим…
– Вот-вот: что пьём и едим – из того и состоим!...
Вглядываешься…
– Нет в них ничего!
Смотришь…
Хоть в очки всматриваешься, хоть во вторые…, через них – во все глаза!...
Высматриваешься… 
– То что едим и пьём – от того мы и умрём…
Хоть в пенсне одевайся!...
– Нет: «не умрём», а столько мы и проживём…
Поэзия – это абрис обобщений… Или ритм и рифма…
Смотришь?! Смотри!...
– Ничего нет особенного…
Хоть пенсне надвигай, или окуляр жмури!...
Размыто всё… так себе…
– Ничего, таки – так…
Так: распёрло и сразу оба, будто раздуло в размахе брожений изнутри!
Глазуньи сопливистые, как холодцы трепетные!...
И не отделяются вроде от всей скульптуры мирянина и, как бы, сами по себе – от всей композиции: как-то отдельно, как-то и будто, всё же, висят…
Не-не… нависают…
– Ха-ха, отвисают…
Ничего кроме…
Да, ничего… только шарообразные мякоти конструктивно отделяются от тела хозяина своего, аккуратными полукругами, как впадинами отделяются выпукло и, будто, и брезгливо, и выпукло-ортодоксально, зримо и убедительно, и естественно и неестественно как-то… нависают в портрете смешными, но важными штрихами… или деталями…
– Как детки!... ей-богу, а сбоку… ха-ха…
И нет ничего!
Ничего рядом, если смотреть на мир с их вершин: будто тайна какая-то в них, хотя сами-то ничего не имеют в обзоре!...
Всё изнутри! Всё изнутри в потенциале…
Как интуиция!...
Или, как её?!... Философия!...   
– Хрень, какая-то!... Таки, это же она и есть!... Они?! Да, они и есть! Как её?!... Как их?!... Философия…   
Таки нет ничего – на вид привычный…
Да: тот, что вкушённый в нравственно-моральный хлебушек, в эти крошки бытия для воскресений… или – воскрешений, чтобы не бояться понедельного, ну того, с чего пасхальная голодовка начинается, сразу после языческого естества и чистоты, не прописанного в продуманных и обманных художествах Библий, а из природной истины – из души и от души…
Всё на вид привычный – ничего…   
Ничего нет: такие переполненные подушечки с венными тиснениями, то есть прожилками…
Странные и для чего-то, вдруг, явившиеся на свет божий для анатомической композиции твари божией!...
Да, является явление прямо в середину голого места и уживается с человеческой сутью прямо на голом месте: от лобного места, сквозь какие-то волосы, или через прядь ворсинистого покрова, точнее они находятся сразу за щетиной этой мохнатой поросли, то есть – там, где они упрямо имеются и отвисают, переполненные и отёчные, чем-то – исполняют барельеф убедительный, перетянутые, как меридианами и параллелями – внешними нитками-прожилками…
И всё…
– Философия…
Всё, что ниже от них, как будто за грузными миндалинами… нет, не так:
– …миндальными телами ёмкими!...
Чудо!
И ниже ничего больше!...
Нет, – со взгляда от их вершин, – ничего вокруг, кроме сквозняков!...
Ничего: только спелая тугая оболочка – шкура и кожа в натяге! – аж в глазах тмит!
Растолстели будто!
Напитались из нутра тела бывшей скульптуры Адамовой, не расплескав своё вовсе!...
Прёт из недр!...
Пальцами отщипнёшь от себя – от всего тела манекенового мирянина и… отпустишь – выронишь!...
И эти конусы-носы в вытяжке без пальцев – замрут!... на секундочку!... И уже тут же мчатся они уже – к пузырьковой форме своей изначальной: вырываются упруго и желанно с томительной болью к своим пупкам-пузам, к пузикам, – к себе самим!... И!...
И застыв, ещё на секундочку, вершинками ущипов – укладываются назад, размазываясь по знакомой и родной выпуклости и замирают вновь в аккуратно-шарообразной мякоти…
И ничего!...
Ни морщинок! Ни хрена! Никаких сроков давности и возраста!...
Неопределённый возраст: уже как в гипсе, или в статуэте: вцепились, как привыкли!...
Чувство плотное – до пухлости от прожитого, застывшего в выпученности и в вылупленности…
– Прямо консенсус какой-то…
Какое-то отсутствие принципиальных возражений, где и находят его… этот консенсус, как толерантность…
Такой отстранённости в них от всего целого – не занимать: как в ножницах…
– …два кольца, два конца… а посередине…
    Что же это, чёрт?!
Так… сразу после волосья… что там сразу?!... два кольца?!...
– Два круглых подлеца…
Что же там у человеков?! Что же, если…  Рядом гвоздик?!...
– Круглые-лысые?
Да! 
– Моют-бреют?
Моют, но… чтоб… хотя бывает…
– Бреют?!... Как же это – тут-там?!...
  Консенсус, в действительности, конечно – конь… сенъ… сусы!...
Что же это, чёрт?!
Ничего будто такого… но чувствуют они в паре, наверное, за собой весь организм – чувствуют!
Да: и в стороне при этом, и при этом в единстве пылком!...
В соитие так, в нерве едином: чувствуют они всё за собой весь организм скульптуры хозяина тела этого!
Чувствуют они – он рядом!
А ближе всех к этим причудам – почки! Не уютно, конечно, между ними находясь, существовать!
Почки – такие же мешочки, но не уютно: так как корни прямо из них, будто – один корень-то!...
Нашатырь терпкий – аромат рабский: от пьяного – в трезвость – болтаются! болтаются…  болта… болтает… атмосфера… атмосферы… сферы… болта… та… тает…
Да, корень – один!...
И ничего более…
Никаких укрытий – никаких одежд…
Только ветер, точнее – сквозняк…
И эти! Которые где-то сзади… сзади, от этой пары непонятных пухлостей, вот эти и тоже два – мягких полушария… те, что всегда и оберегают все стороны тела бренного, а особенно зад человековый – тыл судьбы его! Значит, эти две растопырки интуиций еврейских, сами влекут к хмелю соблазна, затем, хмель таранит плоть этих двух окружностей – и они бухают невинно и бухнут на глазах прямо! Возбуждаются!...
Подстава?!
– Да…
Откуда?!
– Ничего…
Сзади?!... 
И ничего!
Дети ударов судьбы!...
Значит, таранит хмель плоть этих окружностей, мучает до нервных тиков и выпячивает всему миру тяжесть грехов в объёмах лихих, а потом прислушивают мир липкий, язвенный – примеряют!... приключения на…
И ничего, и только ветер…
Точнее… сквозняк…
А уже задним числом – в расстройствах, эти мякоти трёт мирянин, как чешет, на теле своём богоху… ху… хульское эта кукла-чучело – растирает…
Два болтуха… а между!...
Тело какое-то между ними…
Какое оно?!...
– Не рассмотреть… какое…
Какое-какое: не рассмотреть, не разглядеть… торчит… или лежит… лежит – не понять… =
: мимо одной стороны шарообразной мякоти имеется что-то продолжительное и в конце рулета этого – дырка, как ноздря!...
: с другой стороны тот же самый сюрприз, с таким же отверстием…
Однобоко всё!
– Не поймёшь: где чьё?!
Скучно и однотипно всё, как у близнецов!
И этот постылый вид – на всю жизнь?!
Вот так и на всю… присутствовать с этим хреном колбасным у лобного места?!
Вот жизнь свела: кому на море таращиться, кому на площадь – на Красную... ведь, – как известно, от Кремля начинается земля, а с неё уже – кому и улица немножко!... видна… завидна…
А тут ракурс, как гвоздь, присутствует: согласно образу жизни –  отвлечения-течения, принуждения-рождения…
Так и торчит – тоже от лобного места, меж ними пухлыми – смешно, но – торчит!... или лежит, как на пенсне кожаном…
И никакой одежды!
Срам один!
Лишь иногда укрывает их какой-то занавес и парятся они со всем этим – присутствуют в одном дыхании, как в общаге!
Потом опять – ничего!...
А этого, который между пухлостями торчит, или лежит, не забывает хозяин тела единого – вниманиями лечит: очень часто теребит страстно, массирует в удовольствие, или трёт смачно – до покраснения!
Дискриминация: ведь не только в нём вся хозяйская рожа!...
Он вообще – мешает!
Вечно его всегда куда-то сунуть надо – убрать, или сдвинуть! К тому же он, как маньяк, желает всегда куда-нибудь влезть! по самые помидоры!...
– Сурдину желает иметь…
И часто страдают эти выпухлости человеческие!...
Да…
Они – такие болезные мякоти, болтаются в ритмах судьбы зависящей от любознательности и везде сущей деятельности их соседа по жизни на одном барельефном панно… и от качества жрачки и пития того, кто помещает на себе всё это… собственное и нажитое… у мирянина…
И ничего…
Разглядеть бы, да неизвестно что?! Куда?!
– С ракурса может?
Ещё раз последовательно – от начала:
– …по философски – от пупа…
Так: сверху – волосной перелесок и лобное место, а вот что-то с боков и снизу имеется…
Влагу солёную ветер приносит, или сквозняк, будто дождь…
Проморосит дождинками, исщиплет щёлочью, излапает и иссохнет!... 
А пиво эти глазуньи, что нависают в этой композиции, ненавидят!...
– Пиво терпеть уже невозможно!...
От этих хмельных пузырьков – весело всему мирянину, но пышно таращатся наружу два его вымя без титек!...
– Дурдом! Ха-ха…    
От пива так бывает: разопрёт изнутри, аж в глазах темно, что вообще ничего не видно…
– А когда было видно от сытого пуза?! У кого и зачем?! Почему-то…
А тут – два!...
– Вдвойне не видно!... Почему-то…
Теперь видно: прострация и пустота… в этих отвисших-таинствах, тайнах-шариках, на теле скульптуры мирянина – отвисают холодненькими…
А этот, колбасный воздыхатель, пенсне своё не балует обзором: тусит где-то – избегается взгляда обзора зрения туманного – в лобном, так сказать – во лбах иногда местится: в агрессии танковой!
Чтоб сдуло всех дулом: стрельнул, чтоб как высморкался! Засранец-американец!...
– А они тут при каких?!...
Просто мутные, как этот, и его же суют везде, также…
– Ну-да, это же она… как её?! Философия! Так сказать, консенсус…
И ничего…
Только ветер, или сквозняк!...
А эти две, как сурдины: не видят ничего и даже себя…
Лишь краем – этого с одной ноздрёй, для каждой и все впечатления!
А тот: или на башне, наверное, или летает где-то в чувствах возвышенных!
Лишь анатомическим лакмусным изделиям никуда: болтаются вместе с этой башкой… идиоты кругом… почки сволочи! пузырь, скотина! печень… б…
– Бедная печень… 
На их грудь всё льётся-накидывается, а кому достаётся?!...
Мирянин вспоминает глазуньенные мякоти свои изредка, – лишь когда задумается: чешет свой хобот и уделяет внимание им, задевая мимолётно и всё!
Вот закатятся когда-нибудь под лобковые грани скульптуры тела бренного эти объёмы пухлые!... Навалятся тяжестями, чтоб яичницей в лунки-глазницы стечь – до ни зги! или мглы белой пустынной…
Чтобы точно уже – ничего!
Пусто и ветрено…
Чтоб не жрал и не пил всякую гадость! Чтоб о детях думал! О лице! О персоне! О своём себе, и о будущем!...
Два этих болтуха – это же отражение состояния: зеркало плоти всех поколений, ведь в их здоровом теле, будет такой же и дух: души которого целые порывы!
Кругом сквозняк!...
Пусть обдует: всё на виду: и в одежде, как без тряпья этого: пиво водкой; или водку пивом – видать: шлифовал!...
Кругом сквозняк… или ветер…
Пустота!...
  Мелькают изредка, где-то там – внизу – эти две лысины розовых чашек, а за ними шевелятся энергией мышцы – пережёвывают время и пространство бытия жизненного – живут, не то, что вот эти безморщинистые пухлости барельефные…
Разбежаться бы им! Разбежаться бы вниз! Прокатиться в распухших мешочках своих – по выбритому, или волосатому – до краю, как по трамплину! и!...
И погулять!...
– Гулять?! Петь и плясать опять?!...
  Уймись! Нам – растрястись!...
Что в Лету манит, тебя – мирянин…
Погулять, да растрястись! Чтоб слиться потом с лицом вновь гармонично и не отдельно чувствовать себя от тела скульптуры человековой! А приживаться-состояться в единстве объятий – до талого, когда так близко бывают её лицо и губы…
Ведь шлялся Нос у Гоголя!...
И ничего – не заблудился…
Он и сейчас у всех на месте! Где и был!...
Ну, этот, незыблемый колбасный хобот, всё также рядом с ними… с теми, кто имеет их…
По ветру всё встаёт!
По ветру всё бывает!...
Суёт свой нос… куда…
Куда суёт… так это что ли – Нос?!...
С обзора-разворота – от всех сторон: с одной дыра-ноздря, с другой – вторая!...
Нос…
Вот вас распарило?!...
Вновь от мирянина поднялись две руки…
Потеребили хобот…
Задумались…
Вниманию придались, как выперло мешки!...    
Растолстели будто!
Напитались из нутра тела бывшей скульптуры Адамовой, не расплескав своё вовсе!...
Прёт из недр!...
Пальцами отщипнёт от себя – от всего тела мирянин и… отпустит – выронит!...
И круги, как мешки под глазами, в конусы-носы вытянутся и без пальцев уже замрут!... на секундочку!... И уже тут же помчатся уже – к пузырьковой форме своей изначальной: вырвятся упруго и желанно с томительной болью к своим пупкам-пузам, к пузикам, – к себе самим!... И!...
И застыв, ещё на секундочку, вершинками ущипов – уложатся назад, размазываясь по знакомой и родной выпуклости и замрут вновь в аккуратно-шарообразной мякоти…
И ничего!...
Ни морщинок! Ни хрена! Никаких сроков давности и возраста!...
Неопределённый возраст: уже как в гипсе, или в статуэте: вцепились, как привыкли!...
Чувство плотное – до пухлости от прожитого, застывшего в выпученности и в вылупленности…
– Прямо консенсус какой-то…
Какое-то отсутствие принципиальных возражений, где и находят его… этот консенсус, как толерантность…
Ничего будто…
Такая гримаса очень в иронии сосредоточена!...
Глубина тёмных кругов философична, таки..
Мешки под глазами всегда поют величественно и важно, когда глаза затягивают над собой шторы.
– Скорлупой полусферой будто жмурятся!
Не видно ничего, но красиво: взгляда нет и оба полушария, – вековое – от век! и мешковое – от накоплений в мешках подглазничных, – создают, слившись в единый круг, – сферу!...
И ничего более…
Вот так: обнажается красота эта лишь на мгновения – во сне!...
Или…
Тоже на мгновение перед вечным и незримым…
Пока не прикрыли и не постучали…
Возвышенная сюита их в сей миг обнажена, а всё обмыто и прикрыто…
И лишь они не позабыты…
Симфонии простой сюиты у пары тёмных сфер, за лобным местом, что не брито…



Вот распарило…
Глазницы яйцами улеглись… и стихли блаженно…
Всё нормально: всё в норме: лоб, брови, нос и глаза с мешками яичными…
И ничего кроме… губ, которые вывернулись дугой вниз и затаились третьим полушарием в рожице…
Теперь три отделялись барельефно в лице мирянина от всей этой скульптуры…
Сжатое слово, или крик сплямкался меж губ и щёк в кривом выверте, и застыл в строгом ироническом хохоте…
Гробовое молчание проникновенное …
– Усмешка?!...
Прёт изнутри!...
Тройка сконцентрировалась!...
Русско-кремлёвская!... гоголевская… родная…
– Куды летишь ты, Тройка?!...
Отойди, прохожий!
Ничего!
Всё будет по пути!...
А ветер с нами, или сквозняк?!…
– Всё будет по пути… по господни… по христиански…
Да-да, ничего: знаем!…
Нависают…
Зависают…
А потом обвисают-виснут…
Висят и болтаются, под марши, которые теребит искажённый рот… будто воды набравши…
Вот так: смотришь на сложившуюся анатомию мирянина?!... и представляешь следы пути его господнего на внешних штрихах к портрету…
И ничего более…
Никаких укрытий – никаких надежд… от одежд…
Лишь ветер, или сквозняк… в тряпье…
Ничего…




19 июня 2018 год,
город Москва