сфумато

всё началось с послевкусия (всегда всё начинается с послевкусия);
есть ли в сутках час, в котором не приподнималась бы вуаль дня, чтобы посмотреть – как ты? что сегодня увидели птицы из-под толщи воды? материк или остров? (Австралию или Гренландию), то, что видели сотни лет или что-то совсем неожиданное, не изведанное? могут ли расслабиться там, под водой, рыбы и кораллы? можно им сегодня быть собой? почти не шевелиться, чтобы на поверхности, на самый край раскрытого бутона, легко и беззастенчиво уселась бабочка – пожалуй, единственное существо, которое ведает, что творит, не придавая этому никакого значения;
- что? рыбы-дипломаты?
- нет, рыбы-авантюристы, обитатели одной среды, прекрасно знающие, что творится в другой;
как ты? несёшься, перехватывая на ходу (а к чёрту - nicht das erste mal, организм справится), перемалывая болтовню в голове – многозначительный монолог, не стоящий ровным счётом ничего, разве что – привычные тревоги так успокаивают, бежишь-переживаешь, и мир кажется таким знакомым, таким уютным в этом остервенелом постоянстве замкнутого круга – переживать, господи, что может быть незыблемей и слаще?
- разве что, вкус сгущённого молока?
- кто это ответил?
- бог знает кто, но явно – из головы;
красный? стоишь на перекрёстке? вдохнуть поглубже, «вдох», инспирация, - что может быть важнее, забавно, встроенная в тело безделица, сущий пустяк, остающийся без внимания практически весь лимит времени своего носителя, а ценнее и нет ничего, и всякий раз – сотый ли, тысячный – равен первому, по значимости, значительности, необходимости, а уж последний вдох и рядом не стоит с размерами вселенной, недосягаемость с нулями после единицы в бесконечность; вот чем, пожалуй, можно измерить любовь, здесь, на Земле, пока душа прикреплена к телу, - последним вдохом каждого когда-либо рождённого на этой планете…
- а почему не выдохом?
- в выдохе слишком много безысходности, а исход есть всегда, стоит только вдохнуть…
- кто это сказал?
- пока голова, пока – голова;

- задираешь голову во след самолёту? про облака я вообще молчу, как молчит душа незадолго до прихода в этот мир и сразу после выхода из него, ни с чем не сравнимое молчание – загадочный инверсионный след, впрочем, как и сама инверсия, как и слово, и символ, и звук; промолчу, как молчит причастность к полёту – наблюдение за ним с земли, как молчит причастность к дыханию – наблюдение за человеком с иных областей, в частности из-за его плеча; нравится колыбельная? (что?) колыбельная, коей является эта реальность, сочинённая так давно и звучащая так безустанно, неизменно, безостановочно, что и автор, и его замысел давно потеряли значение, лишь мотив, - то явственней, то приглушённее, - способствует сну, жонглируя декорациями; ты только дыши – видения изучают сновидца, ты – их главная лабораторная работа, облака всегда подмигивают твоему следу, оставшемуся на песке, точнее, крупинкам песка, на мгновение принявшим форму твоей ступни, мгновения существуют не для того, чтобы их помнить или забывать, мгновения даруют себя, чтобы их проживать, инкогнито, улыбающееся в зеркале, - весьма улыбчивая структура;
- какого ему? твоему небу сейчас? хлебу из пустоты, ведам без голосов, своду без колон из тысячи книг?
за что можно любить человека? хотя бы за то, что он волен в выборе татуировки,
- какой?
- к примеру, ребёнок с керосиновой лампой в вытянутой руке, спускающийся по ступенькам из книг, и там, где кончается лестница, вместо пола – окно, за которым и холм, и река, и солнце, и бабочки, и цветы; лестница же из книг начинается прямо из потолка, из дверного проёма с приоткрытой в космос дверью, в тёмно-фиолетовый прямоугольник, отрез с мерцающими звёздами…
- что это значит?
- за значимостью обычно ступают по книгам вверх; чтобы поваляться в траве, послушать цикад, улыбаться солнцу в компании бабочек и цветов – все книги мира оставляются на подоконнике; за что можно любить человека? за то, что он волен выбирать направление;

- что-то смахиваешь с лица? словно что-то коснулось щеки? может быть, очень далеко, кто-то произнёс твоё имя? и оно долетело до адресата, пусть невидимым истончившимся донельзя порханием, но добралось домой – туда, где его просто смахнут, как помеху, почти не заметив, не придав значения, но сколько вселенных создано из таких вот – почти?
- почему не с губ?
- что?
- «словно коснулось что-то губ»…
- из уст в уста – это скорее схема вторжения, но никак не возвращение домой;

- совсем не смотришь под ноги, где-то это даже правильно, ступни, по большому счёту, для того, чтоб дышать, чего под них смотреть, там свой, особенный, мир, своя реальность, свои re – reset (перезагрузка), repeat (повтор), reply (ответ), где re – полное слово, латинское, бездыханное, с тончайшим послевкусием значения «относительно» или «по поводу»; чёртовы значения слов – звук передёргиваемых затворов, реинкарнация, регрессия, реальность, инакосказать, исказить; разжать ладонь, в которой – твоя, но пока не могу, не стираются впечатанные линии, наложенные друг на друга небеса; а легко-то как – гоняться за иллюзией, казалось бы – вот оно, нашёл, храни, оберегай, но детали, чёртовы детали: бережённого Бог бережёт, а ты-то кто – Бог? или хранитель, или тот, кто любит? и что этот текст? нежность одного человека к другому или тепло ангела-хранителя, куратора к своему подопечному?
- сфумато…можно я просто продолжу?
- валяй;
- а легко-то как – наблюдать твои небеса, наслаждаясь их невесомостью, ажурностью, паутинкой на ветру, «как ты, - спросил однажды ветер паутинку, но та лишь нежно засмеялась в ответ»,
- главное, не поднимать глаза туда, под потолок, в проём двери, не перечитывать весь текст сначала, не перечить тому, что освещает керосиновая лампа в вытянутой руке, здесь – на уровне глаз – куда более доходчивее, чем то, что написано выше, здесь тень у слов не такая довлеюще-темная, росчерк света размашистей, дышится легче, всё идёт так, как идёт, без оценок и сравнений, по ступенькам вниз, здесь – на уровне глаз – слова-праноеды, питаются белым, потому так идти легко (иная литература – совокупность произведений – изведанных шагов, точек соприкосновений с миром, где слово-точка, пиксель, из которых вымощен этот мир);
«но чтобы создавать музыку, нужно её слышать, - явление, из ряда вон выходящая красота исходит из такой глубинной тишины, выглядывает из-за спин таких далёких звёзд, пульсирует под пластом стольких сказанных слов, что…чтобы она выбрала тебя…
- нужно что? пройти сто тысяч испытаний и одно неимоверное страдание?
- увы, к счастью, достаточно всего лишь закрыть глаза и просто дышать; уединение – самый короткий путь к Богу, и это излюбленная тропа музыки на Землю»

на чём зиждутся твои небеса? написанные белым мелом на белой доске; касаешься клавиш, чёрно-белый абсолют: вот чёрный, против часовой, как очищение, как слив, и белый, «по», как наполнение; ведь там, когда мы снова станем Богом, по возвращении домой, понадобятся соты, чтоб было из чего строить миры, поэтому мы здесь, в смешнючем облачении из рук, ног, головы, и сердца – безрукого создания, единственного, кто творит, кто обнимает без объятий, отогревает без касаний, присутствует без следствий и причин, теплом повсюду…
- там ученик за последней партой тянет руку,
- да, слушаю,
- прозвучало слово «соты», не могли бы вы пояснить?
- каждая душа шныряет по вселенной с одной задачей – собрать в свою ячейку как можно большее количество, точнее – качества, энергий;
- зачем, ведь она же и есть Бог? Его частица?
- да, но Бог пошёл дальше, Он наделил частицу правом быть Богом, отправив её в путь, чтобы та не повторяла Источник, но создавала свой, уникальный мотив, в этом и есть и свобода, и воля, и суть, и сота, и сбор; ты – не столько частица Бога, сколько возможность стать Им, уникальная возможность стать Уникальным Богом;
- но мир уже создан!
- и хорошо забыт, ведь сам акт воспоминания – уже процесс обновления, даже самое точное воспроизведение предыдущего искажает оное самим фактом воспроизведения;
- белым мелом на белой доске;

«какого это – быть минералом? это значит дышать и смотреть, и напевать песню с уймой слов, да, камень – большой говорун, не в этом ли секрет плотности скал – в словах, которые не слышит человек, не потому ли тянет его в горы; люди и горы говорят на одном языке, говорят много, беззастенчиво, беззаботно, и – молча, помалкивающие болтуны, обретшие друг друга;
какого это – быть минералом? это значит упрямо молчать, пересказывая историю земли снова и снова, - чтобы оттачивать мастерство рассказчика, бог вошёл в камень – белым мелом по белой доске;
какого это – быть деревом? дерево – прекрасный переводчик, кто ещё способен впитать, пропустить через себя и рассказать ветрам истории земли? кто ещё способен так слушать, внимать, подбирая иные слова, чтоб не исказить текст, ведь там, чуть повыше, где зачинается крона, говорят на другом языке, почти без согласных, порывами и затишьем, трепетом и накатом, и чтобы познать, что такое внимать (впитывать и отдавать), бог обратился в дерево, где птицы, где ветер, где дождь, гром и молнии, и солнце, и смена времён из эона в эон;
звёзды нашёптывают солнцу, солнце – деревьям, древо – земле, и обратно…
- а человек?
- а человек – душе,
- то есть?
- человек рассказывает истории душе,
- а душа?
- а душа - самая умная во всей этой истории, она собирает всё узнанное и познанное себе в копилку, чтобы однажды выстроить своё, уникальный бог, рисующий универсум, танцующий свою собственную вселенную»

- задираешь голову во след самолёту? кому не хотелось оказаться в кабине? но там лишь хорошо подсвеченные облака и звёзды, приборы снаружи, приборы внутри, внизу – изыски геометрии, так что же так пленит? хорошо подсвеченный страх? не столько страх высоты, сколько вышибающая дух красота; забавно наблюдать за пролетающим над головой самолётом, из которого ты наблюдаешь нечеловеческую красоту, поток, коим сам и являешься, стоя там, на земле, маленькой, тёмной точкой, вперив чёрные зрачки во всепоглощающую бездну – твоё место силы, но – после музыки, сначала очищение мелодией;

- странный текст, нет имён, половой, ролевой принадлежности…
- тшш…спугнёшь…
- что?
- спугнёшь, принадлежность – она как доспехи, пугает причастность к полёту, доспехи пугают детей и смешат стариков, здесь просто смотришь, не глазами и даже не сердцем, но тем, что стоит до удара и уходит в пространство после него, сопричастность вон к тому пёрышку, может быть, его уронила птица, а может – это лишь набор цифр, как и всё вокруг, пока не вошёл наблюдатель, обратив бездну цифр в геометрию мира, заполнив её прилагательными, реальность великолепна, когда в неё едва вошёл, озираясь, прислушиваясь, принюхиваясь, переминаясь, - безупречна, пока не дотронулся;

текст без намерений, бесформенная текучесть – не более того;

- как любовь?
- почему как? а вообще забавно наблюдать, как вопрос встречается с вопросом, словно протянутая рука в изумлении обнаруживает протянутую руку напротив, и та, и другая ладонь пуста, встреча попрошайки с вымогателем, ведь вопрос, даже если за его спиной сгорает от стыда самое возвышенное намерение, - (как ни крути) выклянчивание энергии, достаточно лишь раз встать на место отвечающего – вот ты делаешь глубокий вдох, словно экскаватор, зачерпываешь ковшом, набираешь просыпающуюся руду, разворачиваешь махину, и останавливаешь механизм, стоп-машина, - а зачем, собственно, человек спрашивает, когда в нём есть, изначально заложены, все ответы, да и интернет всегда под рукой, и тут тебя осияет – дефицит энергии? светишься и смеёшься, улыбающаяся программа в более чем улыбчивой матрице;

- was ist mit meinen Himmeln? – слышу я твой голос в свой адрес;

- видел ли ты когда-нибудь, как замирают предметы? удивительное свойство абсолюта…
- абсолюта?
- ну да, замерший в предмете Бог, нулевая зона…
- ?
- пространство, в котором не  действуют электромагнитные поля, не обладающее электрическим зарядом, вакуум, дозволяющий путешествия в пространства-время, молчание предмета – улыбающаяся червоточина, кротовая нора, туннель в любое измерение; ты можешь видеть чайник на плите, воду в нём, ощутить привкус чая, услышать, как шумит ветер в полях, где заботливые руки деликатно срывают верхние листочки кустарников под всеведущими лучами солнца, вспомнить значение слова «эпитет», безнадёжно скатившись в миры прилагательных, либо просто заметить цифры, их струение сверху вниз, - чем, по сути, является чайник и каждый предмет, любое значение во вселенной…
- цифры?
- да, просто коды…
- и даже любовь?
- но я предпочитаю щуриться, словно смотришь в предмет и сквозь него сразу, чтобы увидеть, как некто, за много километров от той стороны закипающего чайника, подходит к плите, чтобы выключить газ, тянет руку к любимой чашке, - ты стоишь и не дышишь за плечом, боясь шевельнуться, не смея открыть глаза, потому как не в праве, не в силах, не в состоянии упустить сей кашемир, момент, который повторится десятки тысяч раз, но никогда не будет предыдущим, и пусть любая судьба – всего лишь событийный поток, прописанная до мелочей программа, проживаемая голограммой под названием «человек», пусть всё вокруг – сухие, потрескивающие цифры, включая любовь и бога, но, чёрт возьми, я предпочитаю прищуриваться, всматриваясь в предмет, в тот самый пресловутый чайник (дался он мне сегодня), чтобы снова и снова оказываться у тебя за спиной, пока ты завариваешь чай, быть рядом, неизменно быть рядом, твоей молчаливой обыденностью – ложкой, тарелкой, табуреткой, столом, занавеской, окном, сотней окружающих тебя мелочей, прописанных, спрограммированных, сотканных кем-то там мелочей, с таинственным вкраплением, свойством, червоточинкой, погрешностью в программе – способностью улыбаться твоему прикосновению, скользящему, отсутствующему взгляду, шаркающим тапочкам, мурлыкающему в телефонную трубку голосу, застывшей в задумчивости руке, тяжёлому вздоху, заливистому смеху, твой смех, ты так редко смеёшься, - ведь смех – лишь попытка принять действительное положение вещей таким, каково оно есть, попытка с привкусом горечи, в отличие от улыбки – всеобъемлющего понимания всяк происходящего; улыбаться в лицо спонтанности, осведомлённо кивая головой, - да, там в затылок дышит предначертанность, всё прописано, ну и что? но – создавать бегущие цифры и дышать человеческими лёгкими – это такие разные инстанции, что уж говорить об ощущениях, когда сидишь в полумраке тихой комнаты, вслушиваясь в набат собственного сердца, чётко зная, что за тысячу километров, душа, облачённая в покровы человеческого тела, набирает воду в чайник, протягивает руку к любимой кружке – момент, который никогда себя не повторит, кашемировые небеса;


- совсем не новое слово «однажды», но качество предвкушения всегда свежо, предвкушение почти как послевкусие, то же расстояние от точки события, разница лишь в «предстоит» и «уже прошёл», предположил и исказил, что то, что другое – иллюзия, вопрос качества свежести; хорошо, когда сквозная память – всегда свежо;

очень сложно оторваться от земли, хотя дело-то наживное: сначала отрываешься от Бога (светало, Бог открыл глаза, свет полетел), несёшься долго и безостановочно, пронзая пространства, сквозь непроявленное, непознаваемое, непознанное, ничто, казалось, - начинаешь привыкать к такому положению вещей – безсущностной невещью, но кто-то же осознаёт всю эту пустоту, кто постигает, что несётся сквозь, опять отрыв и - мчишься дальше, сквозь слой, за слоем, слой, за слоем, и уже неважно – чем ты напитан, насколько прозрачен, в какие цвета облачён, эоны прожитых программ, и то, что раньше было всего лишь качеством любопытства Бога, со временем обратилось в желание познавать – неисчерпаемую бездну, не исчерпать и не наполнить, без дна; и бездна наполняется – привыканиями и отрывами, цепляниями и отдираниями, радостью и болью, и снова – радостью, пока однажды, вдруг, не обнаружишь, что летишь по просторам своей собственной вселенной, которую ты сам же и создал из слезинок счастья и отчаяния, застывшие крупинки, вглядеться – цифры, программа, которую ты сам же написал; и дело-то совсем нехитрое – оторваться от Бога, чтобы стать Им; но оторваться от Земли…
- зачем души приходят на Землю?
- здесь плотность у свободы другая, уникальное качество третьего измерения – тяжесть, способная летать, аналога во вселенной нет, не жил на Земле, считай твой Бог никогда не открывал глаза; трудно оторваться от земли, по которой ходит человек, благодаря которому ты летаешь;
- и где здесь предвкушение и послевкусие?
- в каждом вдохе и выдохе этого человека;
- ты о взрослом? ребёнке? о родном или любимом человеке?
- о том, что с тобой может случиться однажды…и теперь-то отрыв потребует особой виртуозности;

«отголоски: смотришь на человека – с желанием его коснуться, хотя бы кончиками пальцев – одна из форм вторжения, алчность, низость, пошлость? скорей, твоя реакция на твоё же собственное воспоминание о себе, - когда-то ты был камнем (каждой душе надлежало бы знать магию камня, его внутренний мир, прежде чем ступать по земле ногами человека), камнем, мечтающем о высоком, к примеру, о полёте (да, камни не только болтливы, но и мечтательны), камнем, который выучил назубок прикосновения дождей, ветров и солнца, мечтающем о полёте, и вдруг однажды его подняли с земли любопытные человеческие руки, мягкая, тёплая, уникальная ладонь, в которой так чудесно нежиться, и вдруг тебя забрасывают высоко-высоко в небо (мечты сбываются? с завидным постоянством, достаточно быть чуточку внимательней), взмываешь, падаешь, пропитанный восторгом, тебя снова ласково берут в руки, сопровождая не менее восторженным взглядом, прижимая к груди, слышен топот бегущих ног, и вот вы на берегу озера (а может быть, это залив? какая, к чёрту, разница, когда дело касается воды?), тебя зашвыривают по глади – шлёп, шлёп, шлёп, шлёп (оказывается, полёт имеет разные конфигурации), мгновение, застыл, идёшь на дно, плеск воды, снова взяли в ладонь, вынесли на берег, положили рядом, мы, растянувшись на песке, сушимся на солнце; об этом можно говорить веками; иногда смотришь на человека, с единственным желанием за пазухой – прикоснуться, кончиками пальцев, но просто смотришь, ведь мечты такие разные, и кто-то веками был ветром или облаком, а ты лезешь к нему со своими восторгами о полёте, и молча смотришь, как человек наслаждается простым сидением на берегу залива ли, океана (какая в общем-то разница, когда речь идёт о воде?)»

- да, хорошо, когда сквозная память, текстура жизни делается сквозной, лёгкой, вуаль на ветру, и теряешься в догадках, - поток ли несёт сие кружево, или ветру просто позволено сыграть роль пажа – первой ступени в посвящении в рыцари (картинки меняются, переливаются, проявляют себя люди, слова, события, исчезают, снова являют, - ты же паришь себе, переворачиваясь с изнанки на лицо, с лица на изнанку, вдох, выдох, втянул циферку, выдохнул, что выдохнул, то и получил, тем потом и наполнять лёгкие, «ты в матрице», ну что ж, событийный ряд не изменить? но о пространствах между цифр – молчание, и кто-то должен быть первым? тем более, когда тебе так предан ветер, «из матрицы не выйти», откуда же тогда возникла мысль о том, чтоб выйти? феномен идеи не есть ли выпукло предлагающая себя  возможность?)
- о чём это всё?
- как о чём? лист бумаги – ткацкий станок, слова – это нити, и я просто люблю ковры; художественная литература, лень читать – пиши;

«обхватив руками поджатые под подбородок колени, я не прошу об осмыслении – жизни, поступков, причин и следствий, не изъявляю воли о явлении чуда, о сбыточности мечт, о ниспослании спасителя либо совета, об очищении и наполнении, о рождении и перепрограммировании, - зачем просить, волеизъявлять о том, что уже есть, что впечатано в круговые поруки вечности?
обхватив руками колени, сжав вселенную под подбородок, я всего лишь учусь дышать, чтобы занять себя чем-то действительно стоящим, обыденным и настоящим, вселяющим страх, но забавляющим (забавы ради ищет душа тьму, развлечения для – маршруты к ней, но максимум, что может познать свет – лишь тень, не более того), учусь дышать, слегка отклонившись от маршрута, в попытке найти брешь в программе, тем самым её улучшив и обновив, дышать медленно, несуетливо, дабы не напугать (занятно видеть, как мир, созданный на базе страха, боится всякого в него входящего) замершую красоту, тотальную уязвимость, чем на самом деле является данное действо за названием «третье измерение»;
обхватив руками колени, сжавшись под подбородок, я слушаю, как живёт ветер под носом, самое несущественное во мне, не требующее никакого внимания, второстепенное доказательство жизни, всего лишь – вход, прохождение и выход из неё, код, о котором я даже не вспоминаю, но в котором сокрыто многое;
о чём волеизъявлять? когда в тебе есть ключ от любого замка»

- и идёшь к людям, зачем – спросишь ты, они помогают увидеть цветы, сокрытые во мне; одно дело – ведать о семенах, рассыпанных внутри, и совсем другое – лицезреть проростки, а затем и бутоны, которые никогда бы не распустились, не будь поблизости другого человека; события – это дождь, который помогает твоему сердцу цвести; и чем сложнее узор на лепестке, тем выше унесёт тебя ветер, заворожённый орнаментом,
- а это не опасно? отвлёкшийся ветер, может занести куда угодно…
- ниже земли не упадёшь, и потом ветра обладают прекрасным иммунитетом, им не страшен плотный мир,
- проникают сквозь?
- нет, умеют обойти, сквозь – привилегия солнца; «а люди – капельки дождя»
- что?
- люди – капельки дождя в событийном потоке твоей жизни;
- тексты у тебя какие-то странные…
- ничего странного, текст со свойством левитации – что тут странного, подвисаешь – не более того;
«есть только один день, и ночь – всего одна, фон твоего пути;
путь – детская раскраска, тебе вручили представления о цвете,
успокоительное к фразе «свобода выбора», весло, которым ты
не столько контролируешь ход лодки, сколько облачаешь в цвет иллюзию,
что лодка существует и река; мир обретает плоть
в руках внемлющего, в зубах прикосновения;
что если положить весло в лодку? глубоко вздохнуть,
уставившись на небо; и это всё, пожалуй,
всё, что у тебя есть: один рассвет, один закат,
один встретившийся человек (со множеством лиц),
одна его улыбка, одна твоя печаль,
дерево, травинка, птица, собака,
камень, бабочка, тысяча лет – однажды разукрашенная пустота;
одно рождение, одна смерть, со множеством лиц;
тепло-холод, нежность-грубость,
любовь-ненависть, свет-тьма;
обнуление, обновление, движение, в свежее качество –
ноль, один, два, три – одна предначертанная река,
единый цифровой поток, безудержная лёгкость бытия,
набившая одну оскомину;

единственное, что у тебя есть, -
успокоительное, свойство прикасаться к миру,
путём смотрения на небо,
однажды положив у ног весло…

написанные слова всегда знают, кто на них смотрит, совсем как человек, который не видит, но прекрасно знает, кто ему сверлит либо светит в спину – тень выдаёт под ногами, и если смотрит (невероятно, но бывает) неотъемлемая часть тебя, тень дрожит, как далёкий пульсар, аж слезятся глаза, перехватывает дыхание и кружится голова, так бывает раз-другой в сотню тысяч-другую лет, когда слова знают, кто им смотрит в глаза, и если – вдруг – это неотъемлемая часть их, то читать становится невозможным, по крайней мере – молча, обязательно вырвется звук, - то ли стон, то ли мычание, отложится в сторону текст и отрешится взгляд (не отрекаются любя? ещё как отрекаются, чтобы пойти на новую глубину, вода – та же, водоём – он же, но глубина куда более серьёзная), - и если это неотъемлемая часть их, они дрожат, как далёкий пульсар на раскрытых ладонях космоса;
- магия какая-то…
- магия – в пасмурный день обнаружить впереди себя блаженную тень по причине, - некто смотрит тебе молча в спину (плюс – писать и писать год за годом, затем всё собрать тонкой стопкой, рассечь на абзацы, перемешать не глядя, склеить с завязанными глазами и перечитать – (и?) – и певучесть останется прежней, и километраж глубины, - какой впрыснут в кровь код, дозволенный на эту жизнь диапазон частот восприятия, таким и останется сизый след на темно-серых с синевато-белёсым отливом волосках бумаги), лабиринт в полу…
- что?
- текст – лабиринт в полу, впрочем, как и человеческое поведение; знаешь, иногда (редко, но бывает) так тянет к человеку, тащит, словно вы что-то не доработали, не досказали, не закрыли какую-то дверь, и так дует оттуда, такой чудовищной болью, таким остервенелым отчаянием, чёрной, склизкой, хлюпающей бездной, - что ничего не остаётся, как придумать «воздушную подушку», буферную зону, создать фантом, чтобы хотя бы не дуло в лицо, чтобы хотя бы можно было дышать,
- и?
- пока работает, вообще фантом – гениальная программа, изобретение матрицы: человек есть, а души в нём нет, и ходит как все, и говорит, и смеётся, и плачет адекватно, лишь в момент смерти, закрытия программы, отлетать нечему, домой нестись некому, - и вся разница;
- но зачем они, такие подпрограммы?
- для выработки эмоций, для выработки этих чёртовых эмоций, сколько здесь кружит цивилизаций ради этого нектара, человек – бог во плоти, со всеми вытекающими отсюда последствиями, уникальная история, большая прореха – не поучаствовать в игре…
- тяжесть, способная летать?
- ага, вес, которого нет…
- так что с фантомом?
- а что с фантомом? придумал, представил, выдал нектарин, живёшь дальше…
- но качество? качество выдаваемого не то? нежели, если бы это была живая душа в кожаном фантике…
- не то, но и реальность-то не совсем та…
- а бездна?
- а что бездна, тоже живёт, далеко-далеко за спиной, и всё бы хорошо, если бы не тень…
- лабиринт в полу…
- да, контракт подписан – дыши, видения изучают сновидца, ты – их главная лабораторная работа, мгновения существуют не для того, чтобы их помнить или забывать, мгновения даруют себя, чтобы их проживать, даруют ли? или тебе их деликатно всучают, не раскрывая всех квадратиков игровой доски; в любом случае, система Гайя – сшибающая с ног красота, Люцифер – гений, как ни крути («крошка сын к отцу пришёл, и спросила кроха: - что такое хорошо и что такое плохо?» пожалуй, лучшее стихотворение о создателе Гайи, - начало истории)…

- и не прошивай ты тексты стихотворениями,
- как не прошивать? это показатель присутствия в тебе абсолюта, чистейшая энергия, феномен Создателя в человеческом теле, сокрытым под вуалью слова «душа», не прошивай, - скажешь тоже…сначала научаешься владеть рукой, речевым аппаратом, ручкой, буквами, словом, а потом понимаешь, как тут всё работает, в мерности 3D, программы слишком тяжёлые, цифры словно из свинца, приходится прошивать воздухом, точнее – пустотой, меньше думать, больше улыбаться в такт сердцу, ну и куда же без цветов: сам себе творишь пустую маршрутку, славную зарплату, нужную книгу в ближайшем магазине, скидки с завидным постоянством именно на любимые - напитки, фрукты, халву, печенье, футболки, кроссовки, рюкзаки, отсутствие телефонных звонков, телевизора, газет, новостей, тягомотных разговоров, тяжеловесной мебели – десятки нераскрывшихся и только-только открывающихся аккуратных головок маленьких, деликатных роз, ландышей, гвоздик в течение дня, и как итог – однажды просыпаешься и понимаешь, что тёмные нити в каркасе твоей реальности просто-напросто перестали существовать, и всё, что тебя окружает, теперь постоянно лыбится тебе же в лицо хитренькой такой улыбкой – сочетанием и восторга, и восхищения, и удивления, как всё легко, оказывается, и просто, просто-то как, в 4D…

«я не говорю, что люди делают тебя лучше или хуже, но то, что ты обрастаешь мышечной массой под их взором – это факт, да и свои же собственные реакции на присутствие другого – поражают, не перестают удивлять, - сколько в тебе сокрыто и бабочек, и топоров, и тёплых шалей, и орудий пыток; на свете нет ничего таинственнее местоимения «я», пленит батарейка, завораживает: как такое возможно, - на каркас тела накинуть каркас эмоций, сверху – каркас «знаний», поставить эту клетку в центре клетки мира, мир плотно оплести паутиной, накинуть плотную ткань и восторженно наблюдать, - как она справится…
- кто?
- душа, эта кроха, тысячекратно сложенные квадратиками крылья, так скрупулёзно и плотно втюханные в точку, которой даже не придёт в голову, что за чёрным зрачком в зеркале есть что-то ещё; да, бабочка мимолётна, как эмоция, но чувство постоянно, как полёт;
как бы мне хотелось воспринимать других людей, - как я воспринимаю тебя и полёт; но с другими лишь эмоции, и каким бы ни был сверх скоростным автомобиль или поезд, - это всего лишь транспорт, средство передвижения, масса, время, скорость – не невесомость; свободное парение – такая же иллюзия, как зависимость, выдающая себя за любовь; прутья у клеток подвижные, вращающиеся на маркере времени, изредка лишь промелькнёт меж ними нечто, неподдающееся ни логике, ни знанию, ни объяснению…
восприятие, в общем-то, всё, что у меня есть; остальное – наброшенные миром лоскуты на клетку, в основном – лохмотья, которые, по счастью, позволяю себе сбрасывать в момент пол-оборота, тактично закрывая дверь изнутри;
- создать текст…
- что?
- создать текст, в котором странно, но комфортно; уютно, как базовая потребность во мне (уют всегда тут), и бесповоротно, как ночью, в момент обнуления, ноль часов, ноль минут, ноль прошлого, будущего, настоящего, утром клетку снова вынесут в мир, в трубу, по которой несётся чёрт знает что, а ты держишься двумя ручками, десятью пальчиками за невидимые пруточки, и висишь себе, висишь, стиснув зубы, улыбаясь, чтобы ни произошло, улыбаясь, черт возьми (а он своё возьмёт, именно для этого ты здесь,- чтобы увидеть всё своими собственными удивлёнными глазами), висишь, реагируешь, дышишь, и так приятно думать, что паришь, несёшься, эволюционируешь (всего лишь модное слово), любопытная кроха, однажды согласившаяся на полёт (про падение-то умолчали, и про дом, и про семью, и даже про любовь, падение во всё внесло свои директивы, и во всех – без исключения);
хорошо, что здесь есть цветы и бабочки, солнечные лучи и вода – весьма удачные заплатки в паутине, где ещё хоть как-то можно вдохнуть, после того, как насмотрелся в небо, хорошо, что шея имеет свойство затекать, а то цветы так и остались бы нераспустившимися, незамеченными, застывшими в промежутках между нулями, как бы мне хотелось воспринимать их также, как набирающий высоту самолёт, но залатанное, не сотканное, и даже не домотканое»

что же делает этот мир настоящим, стоящим того, чтобы жить? высшее «я» - такая же программа, как и архитектор, доставляющий планы развития, коды инкарнаций, рокировки и анаграммы – сухое, скучное начало и конец, суховей, самум (поразительно, как бывают точны слова, редко, но случается, «сам»-«ум»); что же делает миры настоящими, стоящими того, чтобы их создавать? душа – не потомок, не создание, не мысль, не причина и следствие, но непосредственно источник, сердцевина, суть всего, и как бы её ни дробили, в какие бы программы ни вливали, формы ни наполняли, сита ни просеивали, - она не изменится, не рождённое – не умирает, не начатое – не заканчивается, не сформированное – не искажается; и кому нужны все эти нескончаемые цифровые коды, все эти бесконечные цивилизации, вселенные, системы, игры и конвульсии без крохотного мерцания там, перед самым началом?

- когда я смотрю глазами ума, - я вижу свои руки (мне когда-то о них рассказали);
  когда я смотрю глазами опыта, - я сгибаю запястье:
  налить себе стакан воды – уже огромное счастье;
  когда я закрываю глаза, развернув ладони к солнцу, -
  я знаю на ощупь каждую песчинку этого мира,
  дыхание любого из ветров, голос волны,
  мерцания планет соседней галактики,
  шёпот самой далёкой, сокрытой звезды, выдыхающей моё имя,
  впечатанное в ладонь – трудовую карту души, чем когда-то казались
  линии, над которыми сопел Бог, составляя карту вселенной,
куда отправит вместо себя того, кто смотрит сейчас на свою руку,
пишущую эти строки,- к чему эта судорожность, этот галоп фраз,
это сбивчивое дыхание строк? «чтоб не забыть»?
но тот, кто однажды вспомнил белый цвет – потенциал всех возможных
вариантов местоимения «я», затаившихся в пока ещё невидимой точке
под замершей рукой Бога, приготовившейся писать, этих
съёжившихся от счастья, пока ещё не существующих вселенных, -
вряд ли забудет о чём-то важном, действительно стоящим того,
чтобы помнить и знать, - не стоит спешить там, где времени не существует,
где ты – всего лишь точка в системе абсолюта, зрачок, программа ока,
посредством которой ты наблюдаешь мир вокруг,
чтобы однажды создать нечто более совершенное;
на чём зиждутся небеса?

p/s
поучать и докторствовать – две вещи, к которым я не имею никакого отношения; мне нравится дышать – вот, пожалуй, и всё, чем я занимаюсь на Земле, остальное – лишь приложение, чем, собственно, и является жизнь здесь, побочный эффект дыхания, послевкусие ф.и.о. летового цвета.

18.06.2018.
(23.36)