Приказ 227

Наступил четверг, наш банный день. За полчаса до конце рабочего дня я пошел в механический цех, который от нашего здания почти за километр, где расположена сауна.

Как приятны здесь эти первые минуты, когда чисто и тихо и лишь иногда посвистывает сверчок, где камни парилки готовы принять порцию воды или ароматных настоев, стоградусный жар готов разогреть, а вода из душа остудить и придать легкость перед тем, как с удовольствием откинуться на дерматиновом стульчике и потянуться за бутылочкой пивка.

В ожидании компаньонов я принял пару сеансов в парной, посидел сперва на второй, а затем на третьей полке, освежился холодным душем и полежал на дерматиновом диванчике. Быстро пришла усталость, и на несколько мгновений я задремал.

В прихожей осторожно постучали, и, поинтересовавшись - «Кто там?» и услышав негромкое «Свои», я впустил Юрия Халиллова.  Вскоре он в своей серой, банной шляпе вышел из раздевалки, поставил на скамейку литровую бутыль зеленой газированной воды «Яблочной» и пошел в душевую замочить веник.

Зашли в парную. Я постелил небольшую простыню, а он, как серьезный и оснащенный банщик, улегся на широкую махровую голубую подстилку и закрыл глаза.

Говорить не хотелось. Иногда где-то внизу подавал голос сверчок, и это создавало уютную и почти домашнюю деревенскую обстановку. Далее все пошло обычным порядком, в ход пошел веник, затем холодный, по причине отсутствия летом в здании горячей воды душ, пиво и зеленая вода.

Юра поделился, что прошлый раз был по делам в Москве, а я сказал, что был там давно, последний раз весной в день 55-летия Победы в 2000 году. Добавил, что к вечеру пошел на Красную Площадь, но там был балаган, и для меня там было одно расстройство. Что эта площадь, по моим понятиям, святая, и только для торжествен-ных государственных мероприятий, торжественных парадов Победы, дня празднова-ния 1 Мая, Октябрьской революции 7 ноября.

Эта площадь для величайших событий всей страны, например, празднования в честь образования СССР, проводов войск на фронт, для встречи из Космоса первых космонавтов Земли, космонавтов с Марса, Луны и других планет, посланных в просторы Вселенной волею и трудом всей страны.  Здесь неуместны гулянки типа «Дня города» для одной лишь Москвы.

Эти балаганы и развлечения, шествия с барабанами, с местными и заезжими эстрадными звездами, с клоунами и затейниками пристойнее проводить на проспектах, в городских парках или Лужниках.

Здесь же на Красной Площади, такие шумные и развлекательные оргии с пивом, «пепси», передвижными туалетами и мусорными баками для банок, пакетов, оберток, рванных и смятых упаковок и отбросов принижают ее святой статус.

В 2000 году ветеранов в мундирах и с орденами было мало и, в основном, была молодежь с пивом, джином-тоник и «пепси», со смешными масками и длинными цветными надувными колбасками, из которых путем загибов и закруток делают разных забавных зверушек.

Ни одного воспоминания о войне, одна большая тусовка.  Они не знают ни одной фронтовой песни, но знают о сникерсах и рок-группах.  Возле Музея Ленина небольшая группа пожилых пела «Три танкиста, три веселых друга…», и когда один гражданин предложил стоявшей рядом группе молодежи присоединиться и петь вместе, те ответили, что не знают слов.  И лишь прислушавшись к словам, громко и весело запели: «Три таксиста, три веселых друга!…».

- Такая великая Победа, - добавил я, - а уже все забыто. Спроси школьников, они скажут, что войну выиграла Америка, а мы - так себе. Если и воевали, то очень плохо.

- Насчет «великой», - не сразу и вяло отозвался из-под надвинутой на глаза шляпы Юра, - это ты зря.  Победа только одной кровью это не победа. Воевать не умели толком.

Я еще недостаточно знал моего товарища, но его реплика многое прояснила.  Интересно, если в Америке каждый бездомный считает, что Америка это лучшая страна в мире, в Германии чтят победы своих армий и не желают вспоминать о ее поражениях, говоря: - «Об этом пусть помнят наши враги, а мы чтим наши победы», -то у нас все наоборот. Ищут одни недостатки.

Многие, с подачи телевизора уже считают, что не надо было насмерть стоять у стен Сталинграда, и его надо было сдать, забывая, что на его заводах производили треть танков и по Волге с Кавказа шла нефть.  Не надо было обрекать на блокаду жителей Ленинграда, а надо было его сдать, забывая, что здесь 25% нашей военной индустрии, и в случае взятия города Гитлер готовился уничтожить все население и перебросить свободные армии на Москву.

А далее, согласно договоренности, после взятия немцами Москвы Япония нападала на наш Дальний Восток.  Не надо было защищать Севастополь, брать Берлин, и так далее.

Утвердилось мнение, будто мы одолели врага тем, что «завалили его трупами». Но цифры говорят: – на поле боя Красная Армия потеряла 8,6 млн. человек, а противник – более 6 млн. человек.

И превышение наших потерь объясняется тем, что напавший внезапно всегда имеет преимущество, а во-вторых, большую часть войны наши войска были в наступлении, когда по статистике при равных условиях потери наступающих втрое больше обороняющихся. Эти цифры не дают оснований для заявлений о "многократном" превышении наших боевых потерь.

В результате такого "осмысления" истории не осталось ничего, достойного гордости. Как показывают опросы, многие школьники, не знают, что первым космонавтом был Гагарин, они уверены, что это были американцы.  Нет гордости и за Победу, теперь многие полагают, что было бы лучше сдаться, и тогда бы все пили баварское пиво.

Я лег на свою небольшую простыню.

- Войну выиграли солдаты, - заключил Юра и надвинул на глаза фетровую из верблюжьей шерсти шляпу.

Если бы так сказал мальчик, который о войне знает лишь по играм «в войну», это  понятно, потому как еще не знает: - чтобы в затяжной и серьезной войне с самой сильной армией мира и, фактически, со всей экономикой Европы, наш солдат пошел в бой и победил, надо было на Урале, в Сибири и Дальнем Востоке успеть построить большую индустрию.

А в войну вдвое жарче работать всем трубам, мартенам и домнам, глубже копать шахты.  Вдвое быстрее крутиться станкам, турбинам и колесам паровозов.  Вдесятеро выпускать брони, самолетов и танков; каждой машине перевозить то, что не под силу было двум, каждому рабочему и колхознику вдвое меньше спать и все эти годы трудиться под лозунгом партии  –  «Все для фронта, все для победы!».

Если войну выиграли солдаты, зачем нужны заводы, инженеры, конструктора, командующие, Генштаб и руководство страны?  В соответствие с формулой Юры их надо было перевести в солдаты, и тогда победили бы быстрее.

- Что помогло? - с полузакрытыми глазами добавил он. - То, что наши солдаты самые неприхотливые. Привыкли ко всем неудобствам и к любой грязи.

Итак, по его формуле, армия, которая привычна к грязи, всегда победит.  Но в 1904 году наши солдаты были так же неприхотливы, но войну с Японией проиграли.  В Первую мировую – тоже проиграли. Так что не в «неприхотливости» дело.

И в эту войну, о которой мы вели речь, грязь и мороз не жалели никого, ни нас, ни немцев. Известно, что раскисшие дороги в 1943-45-м годах не давали нам отвозить раненых, подвозить боеприпасы, и останавливали наступление целых фронтов, что позволяло врагу успеть создавать новые рубежи обороны и обрекало Красную Армию на лишние потери. 

Что касается "неприхотливости", то под Москвой, Сталинградом, да и везде, немецкие солдаты доказали не меньшую неприхотливость и дисциплину, они терпели грязь, жестокий мороз, голод и огромные лишения, однако, отходили или складывали оружие лишь по приказу командования.

Почувствовав, что я не согласен, мой собеседник опередил и сказал, что мои возражения ничего не стоят. Что если он и прислушается к чьему-то мнению, то лишь к историку, который профессионально разбирается в данном предмете, либо к очевидцу событий. И пояснил:

- Мне недавно один ветеран, - он работает на 72-м здании, - рассказывал, как они воевали.  Сзади ставят пулемет и солдатам говорят: - «Взять высоту! Не возьмете, побежите назад, - расстреляем!».  Вот так и воевали. Если не немцы, так свои убьют.

- И ты веришь ему?

- Он же не пересказывает кого-то, сам одно время был в заградотряде. - И Юра рассказал, какие звери и подонки служили в заградотрядах. - Я тебя могу познакомить с тем ветераном. Спроси сам. Нужно только найти момент, когда он слегка поддатый. Трезвый он ничего не скажет.  Он на 72-м здании, взят там для хозяйственных дел и для увязок вопросов с пожарниками, так что… В общем, надо найти момент.

- Да, и свидетели у тебя…

- А еще, – продолжал Юра, – мне один ветеран тоже рассказывал о таких отрядах: - - «Мы с высотой помудохались, но взяли. А те сзади нас так и простояли.  У них в НКВД все подонки, есть такая порода людей, умеют устраиваться. Так всю войну за чужими спинами и воевали. Мы им потом сказали: - «Мужики, вместо того, чтобы нас под прицелом держать, взяли бы, да помогли. Чего хлеб казенный зря трескать?».

           2

Если бы я был равнодушен к военной истории, то принял бы эту информацию к сведению и перешел к другой теме.  Но я точно знал, что каждое слово этой информации неправда.

Ибо давно заметил, что в угоду своей концепции человек часто способен присочинять, и даже много. Вот пример добровольного исказителя истории.

Пару лет назад я пошел в 98-е здание на шестой этаж в конструкторское бюро. Решив вопрос, я пошел вниз и по пути на первом этаже зашел в комнату, где размещался штаб Гражданской обороны, и там спросил разрешения позвонить.  В комнате справа у окна сидел отставник Владимир Яковлевич, остальные три стола были свободны, и я сел напротив хозяина комнаты. Он что-то писал, стол его был заполнен бумагами, и некоторое время мы не замечали друг друга. 

Мой телефон не отвечал, и я осмотрелся.  Заметив за его спиной большую в полстены карту Советского Союза и помня, что Советского Союза уже нет, я сказал, что такие карты "демократами", наверное, уже запрещены.

Владимир Яковлевич дописал строку, не торопясь снял и положил на стол очки, не спеша откинулся на спинку стула и, оглянувшись на карту, с удовольствием произ-нес:

- Да, поколесил я по стране, да... Где я только не побывал!

- А я был только на юге. На Севере ни разу.

- А я был вот здесь, – и он показал район Белого моря.

- Очень интересно. Мне рассказывали, что там очень красиво. Правда?

- Да. А я был… вот здесь, - он снова повернулся, поискал, и длинной указкой указал на один из выступов в Белом море. Пару слов сказал, какие там закаты и восходы, а затем заявил, что вот в этом месте, - он снова поискал и указал указкой, - лично видел, как в годы репрессий здесь рано утром в море утопили большую баржу с заключенными.

И далее в подробностях рассказал, на какой сопке он стоял, и как это происхо-дило.

Я слушал этого солидного и внушающего доверие человека, но возникали вопросы.  В те предвоенные годы на счету был каждый кусок железа, и вынуждены были даже отказаться от постройки крайне необходимого нового линкора типа «Советский Союз». В моем родном городе Новокузнецке на строящемся металлургическом комбинате даже водовод от реки Томь были вынуждены делать из дерева, - а здесь вдруг выбросили тысячу тонн металла!

Далее. Баржа это ценное транспортное средство. Разве в них не было нужды? Нужда была во всем, и они, как паровозы и вагоны, были крайне нужны.

Я выразил сомнение, но мой собеседник обиделся и сказал, что очевидцев было много, это видел и знает весь город.  Но у меня возникло новое сомнение: поскольку о запланированном утоплении баржи едва ли заранее объявляли по радио и в газетах и люди не знали о целях предстоящей акции, то разве не кинулись бы на спасение гибнущего судна и экипажа десятки весельных и моторных лодок горожан, рыбаков и все военные катера?  Зачем это надо было делать на виду всего города?

И еще одно, о способе казни.  За самоуправство в то время отвечали головой, и недаром многие даже высшие работники НКВД за свои ошибки, самовольство и злоупотребления шли под суд и даже под расстрел.  Мера наказания определялась только судом: он мог дать срок по 58 статье за шпионаж, измену, диверсию, поджог и уничтожение колхозного имущества, терроризм, бандитизм и т. д., приговорить к высшей мере, но избрать такую меру наказания как «утопить» - в это трудно поверить. Таких приговоров не было. 

И никто не рискнул бы на такое самоуправство и утопить, ибо за это был бы немедленный суд и суровая статья.

И последнее. Если баржу отвели в море и утопили, то куда делась охрана и моряки баржи? Казалось, они должны были отплыть на лодках и ждать, пока баржа утонет (а вдруг она не утонет?), но об этом не было сказано ни слова. Будто их и не было.

На море бывает все, и, полагаю, вполне мог быть такой случай: шторм оторвал баржу со стоянки и она разбилась о скалы. И погибли все, кто там был. Все же остальное - слухи и домыслы.

- - -

Мой собеседник живописал эту казнь, уточнял и пояснял, а я не знал, как добиться правды.  И вдруг, будто кто-то подсказал, пришло решение:

- Знаете, я ни разу не был на Белом море, а очень хотелось бы, – сказал я. – Давайте заключим пари. Я поеду в отпуск на Белое море, заеду туда и спрошу. Если было так, как вы рассказываете, - я ставлю ящик коньяка.  Если нет, - вы оплачиваете мои расходы на поездку.

И произошло неожиданное. Вместо того чтобы попытаться замять вопрос, обратить в шутку, сослаться на забывчивость в названии города или еще чего, он сразу рухнул и сдался.  Что, мол, сам не видел, только слышал, но люди-то видели?

Но я сказал, раз люди видели, то он ничем не рискует. И зачем ему отказываться от столь выгодного пари? Вот моя рука, давайте свою.

И он заговорил, что вроде бы такое слышал, но и вправду: мало ли чего могут говорить? Может, этого и не было.

Что интересно? Этот товарищ не испытал никакого чувства неловкости и спокойно вернулся к своим бумагам.

Но я не имел права его осуждать, поскольку раньше и сам был такой.  Да, признаюсь, и не собираюсь выглядеть лучше, чем есть. Заслужил быть в самом черном свете и лжесвидетелем. Расскажу до конца.

Однажды в 1970-м ко мне из Москвы в Троицк приехал на выходные мой дядя. В то время мы оба были почти антикоммунисты. Мы гуляли по лесу, любовались елями, зеленью и теплым солнышком. И вдруг он заговорил о репрессиях 30-х годов. Со слов его знакомого он сказал, что в таком-то месте в море утопили корабль с заключенными.
- А сколько там было? - озабоченно остановившись на тропинке, задал он себе вопрос.

- Тысяч пять, - предположил и подсказал ему я.

- Да! - согласился он, - и далее разговор продолжался в том же духе.

После этого я рассказал у себя на работе об этом факте как достоверном, умолчав о том, что цифра «5 тысяч» исходит от меня. И свидетельствую, что не испытал при этом никакой неловкости, поскольку тогдашняя моя концепция согласилась бы с любой цифрой или неправдой, порочащей социализм.

Но это не все. Моя "информация" была охотно выслушана, запомнена и принята на вооружение самым молодым из наших сотрудников - математиком и расчетчиком Владимиром Новиковым, который стал использовать ее для того, чтобы сокрушить тех, кто еще не стал полноценным "демократом", ненавистником идей Маркса и коммунизма.   

Даже после того, как я отошел от противников советского строя и сделал заявление Новикову, что "факт" утопления "пяти тысяч" придуман лично мною, что это клевета, и потому я отзываю ее из арсенала Новикова, - что ответил Новиков?  Улыбаясь, он заявил, что остается верен прежней информации, а сейчас мне не верит. Что я, мол, изменился, и теперь пытаюсь обелить тот строй.
       

          3

- Я знаю двух Халилловых, - сказал я и потрогал веник рукой. Юра чуть приподнял полу шляпы, взглянул на меня и снова опустил. Его литая без малейшего изъяна спортивная фигура была бы благодатным материалом для любого скульптора, он лежал на второй полке парилки и ждал разъяснений.

- Халиллов №1, - пояснил я, - крайне недоверчив. В научном плане не пропустит ни одной неточности, все уточнит и проверит сам.  А Халиллов №2 верит клевете, что скажут на мою Советскую родину.  На ее краткую историю, на ее великие победы. 

Почему он поверил тому подвыпившему человеку, когда тот сочинял о заградотрядах?

Чуть переждав, он уже из-под шляпы начал говорить, что эти вопросы лежат вне области его интересов.  Что ему более интересны разговоры о науке, либо, как любителю лыжных марафонов, о лыжах и технике прохождения тех или иных трасс. А в других вопросах ему остается лишь верить очевидцам событий и полагаться на их добросовестность.

- Ты, Юра, - сказал я, когда мы вышли в предбанник и сели на свои места, -  поверил клевете. Но ты же ученый! Почти доктор! Если хочешь знать истину, а не быть рупором черных сил, попроси меня, и в следующий раз я принесу текст приказа, где говорится и о заградотрядах.  Но они были направлены не против честных солдат, а против предателей и дезертиров. Тех, кто бросает оружие и бежит, сея панику и оставляя немцам дыры в обороне для окружения и уничтожения наших солдат.

…В нашем кратком обсуждении мы не пришли к общему мнению, однако по окончании бани он все же попросил принести посмотреть приказ, а заодно порекомендовал мне встретиться с тем вышеупомянутым ветераном, благо что здание, где тот работал, было недалеко от нашего.

                ***

Через три дня мы с Юрой пошли поискать металлические уголки для перегородки в зал, где будет вход на установку «Мол». Побывав в пределах нашей территории на двух свалках и не найдя нужного, пошли обратно, и возле здания 72 увидали того человека, с кем мне было рекомендовано встретиться. 

Перед торцевым входом в здание лежали баллоны с пропаном и кислородом, и газорезчики резали металл для градирни на крыше. За работой наблюдал одетый в светло-серый костюм человек с серебристо-черными зачесанными назад волосами, это был тот самый Палыч, "очевидец", с которым мне было рекомендовано поговорить.

По некоторым признакам Юра с 10 шагов определил, что "свидетель" в "норме", шепнул мне, чтобы я подходил, а сам, приподняв руку в приветствии Палычу, прошел мимо.

Я свернул туда. Поздоровавшись со всеми, я, как можно более нейтрально спросил: -что за важную работу они выполняют? Вроде бы скоро обед, а тут все прямо кипит? 

Пока Палыч отвечал, я вспомнил, что раньше несколько раз мельком встречал его на работе, и теперь приглядывался к нему. Коричневые глаза, ростом не вышел, на зверя, какими, будто, комплектовались заградотряды – не похож.  С виду крепенький и добрый в летах человек, улавливается легкий запах спиртного.

Не располагая запасом времени, я решил сразу поинтересоваться: не ветеран ли он, и где был в годы войны?

Поначалу он отвечал скупо, но затем разговор наладился.  В 1948 году его призвали в армию, и служил он в погранчастях.  А затем его перевели в Берлин.  Тут Палыч замолчал.  С некоторым трудом удалось узнать, что «…все там хорошо, если бы не тюрьма». Что в тюрьме не сладко, и еще что-то такое, чего я не мог понять.  Ругал порядки, ругал себя, что попал в тюрьму, - а я не решался спросить, за какие дела он оказался за решеткой?

Наконец удалось узнать, что он там не сидел, а охранял. Порядки же не нравились тем, что без разрешения нельзя было отлучиться не только в «самоволку», но даже в пределах тюрьмы. И так далее. Что потом его перевели в Прибалтику против «лесных братьев», но там он пробыл недолго.

Я поблагодарил его за интересный рассказ и сказал, что при случае хотелось бы послушать еще, и ушел.  Откуда взялись разговоры о заградотрядах, где будто бы служил Палыч, о том, как штыками и пулеметом он гнал солдат в атаку - я так и не понял, все это очень походило на разговор об утопленной барже. И лишний раз убедился в наблюдении, которое можно возвести в ранг всемирного закона:  «В угоду своей концепции человек готов сочинить все, что подтверждает эту концепцию».

            4

В следующий банный четверг нас было трое. Пока Юры не было, я кратко ввел Сергея Долгова в курс дела. Сказал, что мы с Юрой придерживаемся разных точек зрения, и попросил быть арбитром в оценке приказа Сталина, данного под Сталинградом. Хотя Сергей во многом и был «демократом», но выбора не было. Я спросил:

- Сергей, ты за истину?

- Да.

- А Юра - нет. Его частенько устраивает и клевета. Конечно не всякая, а та, что на мою советскую родину.

Сергей был удивлен:

- Ну, это ты зря. На Юру?..  Нет, это ты зря. Я так не думаю.

- Так вот, раз возникло разногласие, надо лично прочесть приказ и познакомиться с тем, что все ругают, но мало кто читал.

Затем я объяснил, что поскольку Юра чурается вопросов истории и его непросто раскачать на такие неинтересные ему темы, - то я прошу Сергея помочь и проявить серьезность и заинтересованность в данном обсуждении, – и он согласился. Дал слово быть внимательным, честным и справедливым, добавив, что и ему самому было бы интересно послушать и разобраться.

                - - -

Пришел Юра. Пару раз мы сходили в парилку и отдыхали в предбаннике, затем я вышел в раздевалку и вернулся с книгой Ю. Мухина и небольшой газетой «За Родину, за Сталина!», где был приказа № 227.  Эту газету я купил 9 мая на демонстрации в Москве, она издается крохотны тиражом раз в месяц и существует лишь благодаря подвижничеству ее редактора О. Бегова из Дагестана.

– Итак, – взглянул я на присутствующих слева на лавке Юру и справа Сергея, – Юра назвал приказ Сталина «преступным». Верно?

- Да, – подтвердил он. – Так нельзя воевать.

– Ясно. -Я помолчал, и заявил: - А я считаю приказ гуманным и правильным.

Слово «правильный» Юра с моей стороны вполне ожидал, но при слове «гуманный» с неприязнью взглянул на меня. Далеко не всегда, но иной раз он сдерживал свои негативные чувства, так было и сейчас.

- Все понятно, - сказал Сергей. Затем он налил всем из своего большого красного термоса малиновый чай с медом и уселся поудобнее. - Ну что, Толя, давай свои материалы, будем слушать приказ.

- Одну минуту. Прежде надо знать историю вопроса. Для начала прочту одну выдержку:

– «…На страхе потерять уважение патрона-императора и своих сослуживцев была основана система штрафов и наказаний в римской армии. У римлян сохранялась давняя традиция сурового карания ослушавшихся воинов. С легендарных времен практиковалась казнь выбираемого по жребию каждого десятого из воинской части, утратившей свое знамя, бежавшей с поля боя или взбунтовавшейся - decimatio.  В начале III в. до н.э. был принят закон о смертной казни для уклонявшихся от военной службы. Прославлялись воины, которые предпочли самоубийство пленению.
Мера эта, рассчитанная обычно для центурии или когорты, могла быть распространена на целый легион. 
Смысл процедуры состоял в том, чтобы кровью искупить позор, павший на воинскую часть. Каждый десятый воин провинившегося подразделения, выбранный по жребию, подвергался казни, называемой fustuarium. Четверо сослуживцев должны были забить приговоренного палками до смерти перед всем строем. Децимации мог быть подвергнут и отдельный солдат за оставление караульного поста, нарушение субординации в тяжелой форме или четырехкратное совершение более легких проступков.
Необходимо отметить, что во времена принципата децимация как коллективная мера наказания применялась исключительно редко. Источники лишь однажды сообщают, как при императоре Тиберии была децимирована когорта легиона III Augusta в Нумидии.  Право децимации имели только император, распоряжавшийся жизнью и смертью воинов на правах patris familias, либо его непосредственный заместитель – наместник провинции".

– Вот еще, – полистал я бумажки и прочел:

«…Армия Чингисхана имела чёткую организацию и железную дисциплину. Бегство с поля боя хотя бы одного воина влекло за собой казнь всего десятка. Каждый участник похода имел право на военную добычу».

               - - -

Мы долили себе немного чаю и послушали сверчка. Иногда тот выходил из под порога парилки и ходил по полу, и было видно, что он чем-то похож на кузнечика. Только тот прыгает, а сверчок бегает.

- Вы какого мнения о Петре Первом? – спросил я, проследив как сверчок ушел за порог.

В двух словах каждый высказался положительно.

- Ясно, я тоже так думаю. Вот книга Ю. Мухина «Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно».  Читаю, страница 66:

– «Под Полтавой Петр, боясь Карла XII и того, как бы не повторился нарвский конфуз, - вводит в боевое построение войск отряды, которые в Великую Отечественную войну получат название заградительных. Сзади боевой линии своих войск он выстраивает линию солдат и казаков и дает им приказ:

– «Я приказываю вам стрелять во всякого, кто бежать будет, и даже убить меня самого, если я буду столь малодушен, что стану ретироваться от неприятеля».

– Сурово, – сказал Сергей и пошевелился, разминаясь и отклоняясь назад. – Я об этом не слышал. Но позволь, давай секунду подумаем.  Так…  А если противника намного больше или грозит окружение? Или нет патронов?  Что же, зря погибать? Ведь надо же учитывать реальную обстановку?

– Зря погибать не надо.  Но решение об отходе может принять только командир, а не паникер или дезертир.  Ведь если одни солдаты бросят свой участок, то откроют фронт и поставят в трудное положение и обрекут на смерть тех, кто не бросил позиции и сражается.

Чтобы такой анархии и лишних жертв не случалось, в армии есть командиры. Армия без командира – это такое же недоразумение, как самолет или корабль без капитана, или поезд без машиниста. Их ждет гибель. Так и армия, в первом же сражении армия без командира будет разбита.  Так, или нет?

– Так. И все же…  Хорошо, продолжай.

- Сергей, если бы ты имел задачу удержать позиции, а половина твоих солдат разбежались, что бы ты делал? Нарушил приказ и отступил?  Или сражался?
Он начал соображать, смотреть наверх, но быстрого ответа не получалось.

- Давайте прочтем еще пару строк:

«Преступник нарушает справедливость. Совершая преступление, он добивается преимущества для себя по сравнению с законопослушными гражданами. При наказании его восстанавливается справедливость: никто не имеет права добиваться в обществе преимущества иначе, нежели законными способами.

Кем по сути своей, является дезертир? Человеком, решившим, что он сумеет спастись от смерти в бою за счет других, которые в этом бою погибнут. Они пойдут на смерть, а он в тылу будет насиловать их вдов.  Когда перед строем расстреливают дезертира – это предупреждение потенциальным дезертирам. 

Это и успокоение гражданам, не собирающимся дезертировать, гражданам, намеревающимся честно исполнить свой долг: «Идите в бой спокойно. Убьют вас в бою или нет – неизвестно. А с этим мерзавцем – как вы видели – уже все ясно. И с другими будет то же».

- А японцы часто цепями приковывали себя, чтобы не было соблазна бросить участок, - добавил я.

Напротив меня спокойно закусывали и запивали, и я задал вопрос:

- Сергей, кто должен руководить ходом боя? Дезертир, паникер, или командир?

- О чем говорить? Конечно, командир - и он долил всем горячего чая; там плавали апельсиновые дольки, а мед придавал ему особый и приятный аромат.

- Задача командира выполнить приказ с наименьшими потерями. Дезертир разрушает оборону, - и в результате получаются высокие потери.  Устав требует таких предавать военному трибуналу, и таким, можно сказать вынужденно-суровым образом, командир стремится к гуманной цели и снизить потери своих солдат.
Помочь тем, кто честно выполняет свой долг по защите отечества. В этом гуманность приказа Петра о создании линий заграждения против тех, кто бросает товарищей и бежит с поля боя, облегчая врагу убивать наших людей.

Мы еще выпили чай и поговорили о том, что в следующий раз надо бы принести новый дубовый веник, а Сергей обещал принести эвкалиптовой жидкости.

- В мирное время понять гуманность такого приказа почти невозможно. Но в военное время, чтобы государство не погибло, должны действовать другие законы. Что является гуманным в мирное время, может оказаться гибельным в военное.
Так что заградотряд, по сути, выполняет функции суда, но не в помещении, а на поле боя.

В добавок я зачитал мнение нашего врага Гитлера. На прошлой неделе я прочел в Интернете ряд страниц из его «Mein Kampf» и в порядке подготовки к сегодняшнему обсуждению, распечатал ряд его слов.  Получив разрешение, я сходил в раздевалку и вернулся с бумажкой.

«…Трусы, как известно, во все времена и эпохи боятся только одного: собственной смерти. На фронтах смерть, конечно, могла настигнуть такого труса в любой день и час. Есть только одно средство заставить трусов, слабых и колеблющихся несмотря ни на что выполнить их долг: дезертир должен знать, что если он убежит с фронта, то его непременно настигнет та участь, которой он больше всего боится.   

Дезертир должен знать, что если он останется на фронте, то его только может настигнуть смерть, а если он удерет с фронта, то смерть непременно настигнет его. 

В этом и заключается весь смысл военного устава.  Конечно, было бы очень хорошо и красиво, если бы в той великой борьбе за существование немецкого народа, которую нам пришлось вести, можно было опереться только на добровольную преданность всех и каждого.
Однако мы знаем, что такие качества свойственны были только самой лучшей части нации, а вовсе не каждому среднему человеку.   Вот почему и необходимы специальные законы военного времени.  Ведь и законодательство против воровства рассчитано вовсе не на принципиально честных людей, а только на колеблющиеся слабые элементы.

…Вот почему было абсолютно неправильным допустить даже на одну минуту, что в борьбе, которая по всякому человеческому разумению должна была занять по крайней мере несколько лет, можно будет обойтись без специальных законов военного времени. Ведь опыт многих столетий и даже тысячелетий совершенно недвусмысленно говорит о том, что в очень серьезные времена, когда государство вынуждено предъявить суровые требования к нервам всех граждан, людей слабохарак-терных приходится принуждать к выполнению их обязанностей.

Конечно, для наших героических добровольцев закон о смертной казни был ненужен, но такой закон был совершенно необходим по отношению к тем трусливым эгоистам, кто свою драгоценную жизнь ставил выше интересов отечества. У нас же на деле смертная казнь не была применена, т.е. военный устав фактически остался без применения, и за это мы жестоко поплатились. С фронтов полился - особенно начиная с 1918 г. - непрерывный поток дезертиров…».

                - - -

В предбаннике было тихо, и лишь иногда булькало в стаканы пиво, чай или газированная вода, и слышались звуки сверчка.

Чуть подумав, я привел воспоминания знакомого по гаражному кооперативу Мустафы Хасановича Алимова, участника Сталинградской эпопеи. Это был солидный, внушающий доверие человек с четырьмя рядами орденских планок, войну закончил майором, а после был начальником отдела в строительной организации в Москве.

И я кратко пересказал его: что немцы после зимнего поражения под Москвой собрали летом все силы и ударили с целью отрезать юг с хлебными запасами и нефтью от центральной России. Пошли мощно, решительно и окончательно.

Наш Южный фронт не выдержал. Сперва отступали организованно, а затем организованность исчезла и стала возникать паника. Командиры утеряли свою роль, не помогали никакие самые строгие приказы ни Генштаба, ни Жукова, ни Тимошенко, ни других командующих – никого. Везде панические слухи: «Все кончено»; «Довоевались!»; «Командование сдалось!»; «Правительства нет»; «Японцы на Дальнем Востоке», – и так далее.

– Такие слухи распускали, – делился Алимов, – конечно, провокаторы. Но как быть? Я и сам был в растерянности. Когда видишь, что слева или справа части снимаются и уходят, как быть? Что делать? Может, они лучше знают обстановку и получили приказ? 

Вот оно как. Тут, знаешь ли, все это непросто понять… То и дело разговоры, что немцы обошли справа или слева, что они уже за Волгой, и все такое. А если контроль утерян, паника идет как пожар. Сейчас вспомню – ужас берет.  Даже у командиров не было уверенности. При мне было: один командир, капитан, пытался остановить, – его убили.

– Пытался выполнить задачу линии заграждения?
– Да, можно сказать и так. Молодой парень был, жалко. Да нет, ужасно, - уточнил он. - Свои убили своего.

– Раз они убивают наших, значит, они враги.

Алимов согласился. Далее рассказал, что год назад случайно разговорился с кем-то из таких же ветеранов, и оказалось, что они в то время были где-то рядом.

– Этот приказ? – переспросил Алимов, когда я упомянул о приказе 227. – Многие уже ни на что не надеялись. Думали, как бы за Волгу перебраться, а там, может, и войне конец?  Страшное дело… Но в глубине души, думаю, многие знали, печенкой чувствовали, что должно что-то произойти.  Есть Москва, есть Сталин, они не допус-тят. Все надежды были на это.

Я тоже, – подумав, признался Алимов, – тоже, если честно сказать, временами считал, что все кончено. Многие командиры так думали.  И точку проставил приказ Сталина.  Его приказ «Ни шагу назад!».  В глубине души этот приказ ждали, надеялись на решительность Сталина, потому что без этого стране был бы просто конец. Это я тебе от сердца говорю, – приложив руку к груди, со всем переживанием той трагедии говорил Алимов, стоя у открытых ворот своего гаража. – Как на духу говорю.

У него была крупная фигура, и он всегда говорил очень серьезно и веско. И далее он кратко рассказал, что с этого момента сомнения отпали, паникеры куда-то подевались, армия преобразилась, укрепила порядок и стала оказывать настоящее сопротивление, которое завершилось полным разгромом врага под Сталинградом.

Конечно, помогли и добавили много новых дивизий и техники, было оказано все содействие.  Для выполнения этой задачи вся страна работала на Сталинград во всю силу.  Вдобавок Сталин дал приказ срочно разобрать рельсы с Байкало-Амурской магистрали (БАМ), который начали строить еще до войны, и проложить на левом берегу вдоль Волги 200 километров, чтобы быстрее подвозить войска и технику, чтобы обеспечить маневр. Меры были приняты грандиозные.

Думаю, если бы обо всех этих мероприятиях и, особенно, по организации промышленности в эти дни было написано, - завершил Алимов, - ста дней не хватит читать.

Подтверждением того временного слома духа войск является статья Т. Авалиани в газете «Дуэль» № 39 за 2006: «Хватит слушать брехню!»:

 «... А в 50-х годах у фронтовиков все было живо в памяти. Мне повезло. Мне многое довелось слышать из первых уст. И о трусости в первый год войны.  Много, очень много. И о пресечении мародерства. И о людях отважных, с холодным рассудком.

Однажды осенью 1941-го Е.И. Чижов драпал в составе потрепанной саперной роты. Наступила ночь. Рожь уже была сжата, в копнах. «Вышли мы к большому полю, – вспоминал он. – Под большинством копен солдаты лежат. Тысячи солдат. Кто спит, кто переговаривается. Спрашиваем первых: – Немцы далеко? – Да вокруг, везде. Вон ракеты бросают. Мы окружены!  Дождемся утра и сдадимся.

Действительно, то в одном конце поля, то в другом, с интервалом в 5-10 минут, ракеты кто-то пускает. На губных гармошках развлекаются!
Посовещавшись, мы пошли дальше. Никто нас не останавливал, видели одного немца, пускавшего ракеты метрах в ста, при виде нас шмыгнувшего за копну. Видимо, сам боялся.  К утру мы были километров за 12-15. Перешли реку, поспали и пошли дальше.

А на том поле остались дожидаться плена минимум 3 тысячи солдат с винтовками, с патронами, с гранатами. Орудий, танков, правда, там не видели. В других местах видели брошенными и танки, и пушки».

«В другой раз, отступая, кажется, в Сальских степях, вышли Чижов с товарищами на узловую станцию. Кругом толпы солдат бродят, ждут, эшелон вдруг кто подаст. Половина уже не бродят – пьяные вдрызг валяются. Оказывается, в тупике несколько цистерн со спиртом стоят. Бери узловую станцию, немец, голыми руками!

Тут подошла какая-то часть. Человек триста. Их командир сразу оценил обстановку. Дал своим команду выпустить спирт из цистерн на землю. Тут человек пятьдесят пьяных полезли на прибывших, затворами заклацали. Но пьяная ватага, бандитская.

Последовала команда: «По бандитам и дезертирам огонь!». Через час станция опустела. Хмель сразу у всех улетучился. Кто куда разбежались. Тысяч пять! Вторая половина, что в уме была, присоединились к этой регулярной части.

Таких случаев за первый год войны было очень много. Ну и что, в такой ситуации лекции читать бегущим солдатам? Лекциями мародерство, бегство не остановишь».

              5

– Ясно, – сказал Сергей.

Мы сделали перерыв, приняли сеанс в парной и выпили чаю. Юра пока не реагировал на прочитанное или сказанное, а Сергей, допив чай и завинтив крышку термоса, приготовился и попросил:

- Ну, а теперь послушаем сам приказ.  Где он?

- Кстати, спросил я.  Как бы сами вы написали приказ, и сравним с текстом Сталина?

Сергей, честно исполняя взятую на себя час назад роль внимательного и заин-тересованного  человека, вполоборота глядел на водяную трубу у потолка, задумался, несколько раз губы его шевельнулись, и было видно, что он размышляет и ищет решение. Я налил себе в пластмассовый стаканчик немного пива и ждал. Юра тоже о чем-то задумался, но о чем, понять было нельзя.

- Ну что, читаем?

«28 июля 1942 г.       Москва.

Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге и у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на Дону, половину Воронежа. Части войск Южного фронта, идя за паникерами, оставили Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором.

- Очень откровенно, - заметил Сергей.

Я не жидал иной оценки, и в ответ наизусть процитировал пункт 46 «Напутствия Вождю» из книг Рерихов «Учения о живой этике». Эту книгу показывала мне месяц назад в моем отпуске в Новокузнецке Ольга Константиновна Перкова, работница спецбиблиотеки Отдела архитектуры и градостроительства города, где я случайно оказался в поисках карты города.  Этот пункт требует:

«Плох вождь, скрывающий истинную опасность. Преодолеть ее можно лишь полным знанием. Удача лишь там, где проявлено полное мужество».

Сергей вполне согласился, и я продолжил:

…Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама бежит на восток.
Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много земли, много населения, и что хлеба у нас всегда будет в избытке. Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах.  Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.
Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети.  Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, – это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги.  После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик.  Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба.  Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.

Или я отвык от чтения вслух или от волнения, но мне стало трудно говорить, и на минуту я опустил газету.

- Многие руководители промышленности и командующие в своих мемуарах отмечали, - пояснил я теперь уже ровным голосом, - что обычно Сталин подробно объяснял необходимость появления того или иного решения или приказа.  То, что мы прочли, подтверждает их оценку. Согласны?

- Да, согласен, - откликнулся Сергей. - Я ожидал услышать кратко: что, мол, в целях стабилизации фронта приказываю то-то и то-то. И точка.  А что? - обратился он к нам, - мне такой подход нравится.  Обо всем сказано очень откровенно и понятно, и совсем не остается вопросов.  Вступление большое, но если вдуматься, я не вижу здесь ни одной лишней фразы. Теперь я уже знаю, о чем должно говориться дальше.

Мы слегка закусили, выпили воды и вошли в парную, плеснули на камни разбавленным пивом и полежали на простынях, вдыхая вкусные и густые запахи хлебопекарни. Через несколько минут вернулись в прохладный предбанник, выпили зеленой яблочной воды и поели чипсов. Я продолжил:

-…Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступления, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.
Из этого следует, что пора кончать отступление.
Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.
Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

- По сути это не приказ, а обращение к армии, - отложил я газету. Недавно мне попалась книга воспоминаний ветеранов Кузнецкого Металлургического Комбината, который в Сибири, в моем родном Новокузнецке. Там утром в цехах зачитывали эти нерадостные сводки Совинформбюро, и люди уходили на рабочие места молча, в подавленном состоянии и в тревоге. Все мысли были как остановить врага.   И Сталин лишь озвучил требование Родины.

- Да, - подумав, согласился Сергей. - Это, пожалуй, трудно в чистом виде назвать приказом. Я думаю, что это больше обращение, чем приказ.

Я снова поднял газету:

…Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу.
Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.
Чего же у нас не хватает?
Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять Родину.
Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции.  Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.
Паникеры и трусы должны истребляться на месте.
Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования.
Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины.
Таков призыв нашей Родины.
Выполнить этот приказ – значит отстоять нашу землю, спасти Родину, истребить и победить ненавистного врага.
После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам.  Они сформировали более 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи.  Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи.  Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки сдаться в плен.  Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой.  И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель – покорить чужую страну, а наши войска, имеющие возвышенную цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.
Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одержали потом над ними победу?
Я думаю, что следует.

- А теперь, - запоминайте цифры, а потом сделаем подсчеты.

…Верховное Главнокомандование Красной Армии приказывает:
1. Военным советам фронтов и, прежде всего командующим фронтами:
а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны, якобы, отступать и дальше на восток, что от того отступления не будет, якобы, вреда;
б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования фронта;
в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.
2. Военным советам армий и, прежде всего командующим армиями:
а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;
б) сформировать в пределах армии 3-5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов, и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;
в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.
3. Командирам и комиссарам, корпусов и дивизий:
а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять их в военные советы фронта для предания военному суду;
б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.
Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.
                Народный комиссар обороны  И. СТАЛИН.


                ***

Я отложил газету и все немного помолчали.
Я не мог бы зачитанный приказ назвать «кратким», но Сергей отверг меня и дал свое определение «краткости»:

«Документ считается кратким, когда в нем есть все по делу и нет лишних слов».

- А здесь нужна каждая фраза, - добавил он.

Минуту мы решили передохнуть. – Кстати, а чем занимается их общество Рерихов? – поинтересовался Сергей. - Эта Ольга, как её...

- Константиновна.

– Она в этом обществе?

– Да. Их в городе всего несколько человек. Она по выходным ездит за город помогать возделывать питомник, где один энтузиаст, – его фамилия Жилин Владимир Ильич, ему 80 лет, – он по своей инициативе высаживает для города разные интересные деревья. Помощи от города ему почти никакой, кроме как вред от ближайших садоводов, которые раньше на этом месте сажали картошку.

Поэтому они лазят туда через проволоку как в свой огород и выкапывают деревья.  Или что-то сломают, или скосят своим коровам купленную на его деньги ценную траву, или что-то сожгут.  Сам он на двух костылях, и ездит туда через весь город, это целых два часа.

Когда она прочла в газете заметку о его делах, то поехала один раз помочь. Но так и стала помогать, пока не найдутся другие. Просто так бросить не может. Но других пока нет. Раньше приезжали, но не задерживались.

– Так… Ну, и какая философия у этого общества?

– Я не знаю. Спрашивал, но не понял. Если надо, могу дать книгу на эту тему, она подарила. Там красивые иллюстрации отца и сына Рерихов.

Она сказала, что не каждый способен принять это учение, это более высокая ступень познания, и что такие люди хоть и немного, но чуть ближе к Живому Космосу, колыбели всего сущего. Оттуда часто идут сигналы и информация, чтобы дать совет или отвести беду, но люди этого не замечают и потому не слышат советов, и живут на земле неправильно, но есть более тонкие материи, чем мир вещей.

Вот два эпизода, которые она мне рассказала. Я расскажу, а вы дайте толкование.

– Первый.  Где-то в июле сего года к ней вдруг, как навязчивая мелодия, прицепилось слово «Субмарина». Что это такое она знала весьма приблизительно, ее эти вопросы не интересовали.  И через двадцать дней тонет подводный атомоход «Курск».

Выслушав это, Юра тут же дал толкование, что это чистая случайность. Что если провести опрос, то ко многим прилипали слова «самолет», и действительно они падали.  А если бы это слово не прилипало, все равно бы они падали.

Я согласился.

– Второй эпизод. Когда-то у нее умер родственник. Оградку сделали небольшую, потому что мешал старый заброшенный столик, за которым была другая ограда. Но все подумали, что если этот столик убрать, то оградку можно увеличить. Так и решили, что как-либо это сделают.

И вот ей приснился сон, будто она пошла на могилку, а место, где был столик, занято. В один из дней она не вытерпела и поехала проверить. И действительно, там уже новая могила и памятник с фотографией. Там черноволосая женщина, и запомнилось то, что у нее какой-то особый взгляд.

Прошло некоторое время, и однажды Ольга зашла в магазин. Там есть отдел, где продают кофе и булочки, стоят столики, и там можно перекусить. Она села за столик выпить кофе. Вдруг кто-кто сбоку трогает ее за плечо, наклоняется и говорит: 

«Что-то лицо ваше мне очень знакомо?»

Ольга смотрит – и видит необычайную схожесть этой женщины с той, что была на той фотографии. Она обомлела, и сразу мороз на спине. Никогда к ней не обращались таким образом, и она растерялась. А та секунду постояла и пошла на выход.

Наконец Ольга пришла в себя, и поскорее к выходу посмотреть, но на улице никого не видно. Вроде и уйти так быстро не могла, а нигде нет.

– Ну, это совсем легко, – снова подал голос Юра. – Галлюцинация. У нее бывали еще такие случаи?

– Я тоже так спросил, но она говорит, – что никогда.  Ей где-то сорок пять, черные волосы, стройная и запоминающаяся. Она вполне здравый человек и на вы-мыслы, пожалуй, не способна. У них хорошая квартира в самом красивом районе го-рода. Дочь учится в институте по части искусств.

Мы пообсуждали, и большинством решили, что, повидимому, это было самовнушение. Усталость или еще что, но разгадка в этом.  Я, однако, воздержался, ибо до постижения тайны Души и Духа еще очень далеко. А я верю, что они существуют, поскольку убежден – если бы удалось точно, буквально до каждого атома скопировать какого-то человека, это будет всего лишь неподвижное тело, манекен, лишенный не только возвышенных чувств любви и высоких понятий долга и справедливости, но и всякой мысли. Так что некая вера в сказанное Ольгой Константиновной осталась.
               
              6

– Ясно,– подвел итог Сергей, добросовестно выполняя роль ищущего и заинтересованного собеседника, о чем я просил в начале бани. – Я считаю, что мы должны поблагодарить Анатолия Дмитриевича за ознакомление с приказом, с таким важным документом истории. Спасибо. Мы этого не знали.  Лично я считаю, что мы полезно провели время.

Для приличия он выждал нужную паузу и положил на колени вязаную шапочку, давая понять, что пора пойти погреться.

Впервые довелось услышать здесь слова благодарности, каких никогда не знал от сослуживцев, когда приносил им посмотреть те ли иные материалы для понимания столь искажаемой ныне истории.  Прочитав по диагонали пару-тройку фраз, они откладывали их в сторону, поскольку больше верили бульварным газетам и телевизору с его агентами типа Э. Радзинского, наиболее ловкому мастеру обмана и подтасовок

Вот как цитирует он Полевой устав 1939 года:

«Красная Армия будет самой нападающей из всех когда либо нападающих армий» [3]. 
Но он выбросил начало:

«Если враг навяжет нам войну, Рабочекрестьянская Красная Армия будет…»

Здесь говорится не об агрессивности нашей армии, а то, что в ее задачу будет входить не просто изгнать захватчика, а добыть победу и заставить капитулировать. Что и было блестяще выполнено Красной Армией.

                ***

В парной Юра опять никак не выразил своего отношения и приступил к венику, а мы с Сергеем занялись подсчетами.

– В армии около 60 тысяч человек, – сказал я. – Там сказано, чтобы в пределах армии сформировать 3-5 отрядов по 200 человек.  Это будет 800 человек. Что получается?

– Один человек заградотряда на 75 бойцов на передовой, – чуть подумав и поглядев на коричневый от частого жара потолок парилки, подсчитал Сергей.

– Так, и что это такое?…  Это почти ничего, – ответил я сам себе. – Это чисто символическое мероприятие. Разве может один выступить против семидесяти пяти вооруженных солдат?  Или штыком "гнать" их в атаку?  Нет.

Я обработал себя березовым веником, жгло руки, но удовольствие было велико. Еще для разнообразия мне нравился крапивный веник, и после него ощущаешь себя как в необычайно большом и приятном огне.

– Кстати, – добавил я, раскалившись от жара и спустившись на две ступеньки вниз. – Когда положение под Сталинградом стабилизировалось и надобность в таких отрядах отпала, их расформировали и передали в обычные боевые части. У Василевского сказано так:

- «А те дисциплинарные меры, которые вводились приказом, уже перестали быть непременной настоятельной необходимостью еще до перехода советских войск в контрнаступление под Сталинградом и окружения немецко-фашистской группировки на берегу Волги».

А далее было так:

Приказ Верховного Главнокомандующего по войскам Донского фронта
Представителю Ставки Верховного Главнокомандования маршалу артиллерии тов. Воронову.
Командующему войсками Донского фронта генерал-полковнику тов. Рокоссовскому.
Поздравляю Вас и войска Донского фронта с успешным завершением ликвидации окруженных под Сталинградом вражеских войск.
Объявляю благодарность всем бойцам, командирам и политработникам Донского фронта за отличные боевые действия.
     Верховный Главнокомандующий
И.В. Сталин
Москва, Кремль. 2 февраля 1943 года.

Я несколько раз стукнул веником лежавшего на простыне Сергея, он стал ежиться и говорить, что «хватит», поскольку почему-то не любил веник так, как мы с Юрой.

Мы помолчали и немного посидели в полной тишине, и даже не верилось, что где-то за стенами здания ходят одетые во многие одежды люди, с головой полной домашних и рабочих дел, и им некогда отойти от этих забот даже на пару часов, чтобы без помех и не спеша подумать о чем-то постороннем.  Не говоря о том, чтобы так отлично вымыться и попариться. А вот нам это удается. Как хорошо ходить в баню!

В предбаннике мы снова занялись пивом, хлебом, яблоками и водой. Слегка отдохнув, я спросил:

- Как вы полагаете, не рисуем ли мы картину с этими заградотрядами слишком упрощенно?

– Как это? – спросил Сергей.

– Представьте, что мы хотим снять фильм на эту тему, причем не художественный, а почти документальный.

– Так, и что?

– Мужики, – вдруг обратился к нам Халиллов. – Ну сколько можно об одном и том же?  Нельзя же тратить столько времени на один вопрос, уже давно все ясно.  Неужто нет ничего другого? – Он помолчал. – Сергей, ты говорил, что Терёхин собирает собрание, там будут решать вопрос о новой трассе. Она будет рядом со старой, или где? Когда будет собрание?

Вдвоем они поговорили о лыжной трассе и о том, что на собрании намечается определить перечень работ для приведения ее в порядок к зиме. Вскоре Сергей стал собираться уходить, поскольку всегда после бани заглядывал на работу, и мы остались вдвоем. 

Юра еще раз сходил в парную и начал готовиться к завершению бани. В душевой мы оба намылились мочалками и похвалили сегодняшнюю баню, что было почти 115 градусов, и что на зиму надо заготовить веников.  Но я остался все-таки несколько недоволен.

– Юра, – начал я издалека. – Ты любишь смотреть живопись и увлекаешься вы-ставками.  Ты видел картины, где изображены монастыри?

– Конечно.

– Ты обратил внимание, что если там нарисованы монахи, то они гуляют по двору один, или вдвоем?  А втроем или вчетвером – такого там нет.  Почему?


Вероятно Юра этого не знал, и став под прохладный душ и немного подождав, я сказал:

– Эти люди постоянно думают о Боге. Эта тема неисчерпаема. Если такой человек идет один – он спокойно размышляет об этих вопросах. Если идут вдвоем – то они взаимно беседуют на ту же тему и дополняют друг друга.  Втроем такой беседы уже не получится, разговор начинает скакать.  Нет возможности послушать собеседника и высказывать ему свою продуманную мысль, потому что может вмешаться другой, беседа примет иное направление, – и для твоей мысли может не хватить времени. А она была очень важная.

Юра понял, что я имел в виду.

– Ты видел, – добавил я, выходя из-под струй душа, – что нам с Сергеем наш разговор был интересен. Мы еще не все до конца выяснили, а ты наше изучение прервал. Решительно и бесповоротно.

Говоря ему это, я вовсе не сердился, ибо: – разве не утомился бы я сам, если бы они вдвоем с Сергеем все три часа говорили здесь только о лыжах?  Или о лазере, который Сергей разрабатывает по контракту для Южной Кореи?  Конечно, меня бы это утомило.  Как же быть?  Видны лишь три варианта.  Первый: – ходить в баню одному или вдвоем, как на тех картинах с монастырями.   Второй вариант: – ходить втроем или больше, но говорить об одних пустяках, не затрагивая серьезных тем. Если разговор будет скакать – ничего страшного, любая другая тема с успехом заменит предыдущую.   Третий случай: – те, кому неинтересно, должны либо не слушать, либо уметь переключаться на свое, и молча обдумывать свой вопрос.

Юра пошел одеваться, и через некоторое время я вышел в раздевалку, чтобы закрыть за ним дверь. Он был уже одет, держал сумку, выглядел посвежевшим, и поблагодарил за баню и приятную компанию.

– Так что, зря я вмешался в ваш вопрос? – чуть улыбаясь, спросил он. – Я постараюсь исправиться, – пообещал он, и это было сказано вполне доброжелательно и согласно неким банным правилам, ориентированным на взаимное доверие, мягкость и доброту.

                ***

Каков итог обсуждения?  Он неясен. Неизвестна позиция Юры.  Ушел и не сказал своего слова Сергей. И к тому же, разве мы разобрались до конца и не осталось вопросов?

Это неверная картина, будто немцы наступают, а боец заградотряда лежит позади и лишь следит за линией наших окопов.  Там несколько линий обороны и все перемешано, надо бежать назад за носилками, боеприпасами или оружием, катить туда и сюда пушки бегать чинить связь, и еще сотни дел. Все и везде подвергается обработке вражеской артиллерией и авиацией. Наших могут окружить. Танки и пехота противника или вражеский десант могут появиться с любой стороны и пойти на всех, в том числе и на «заградотрядовца». Что он должен делать?  Как и все – вступить в бой.

Полагаю, если найти статистику потерь, то окажется, что солдаты заградотряда ничем не отличались от всех других. Они так же сражались и гибли на поле боя, как и другие бросались под танки, уничтожали врага и имели боевые награды. И имели лишь одну дополнительную тягость, сформулированную еще Петром: – помогать командирам сдерживать тех, кто бежит и бросает товарищей, открывая ворота врагу.

А как быть с заявлениями, будто наших воинов солдаты заградотрядов "штыками гнали в атаку"?  Ведь по тем, кто "гнал", противник так же ведется огонь из всех видов оружия, и убьет их с той же вероятностью, что и тех, кого они "гонят"? 

Из «Дуэль» № 39, 2006г. Т.Г Авалиани: «Хватит слушать брехню!»:

«…Заградительные отряды реально действовали с июля 1941 года. Командование Красной Армии выставляло их, особенно на переправах, чтобы отступающие части и разрозненные группы тут же переформировывать и организовывать оборону данного участка фронта. А сколько групп немецких диверсантов, переодетых в красноармейскую форму, было ими обезврежено!

«Дуэль» № 1, 2006, Б.Лебедев. «Правда и ложь о штрафбатах»:

«…И вновь – подлое вранье! Ветераны с экрана рассказывают, что никогда за их спиной в бою не было никаких заградотрядов. Эти отряды в ближнем тылу отлавливали дезертиров, предателей, самострелов. Да и нужды в них на передовой не было – струсивших или предавших штрафников мог на месте расстрелять их командир. В полном соответствии со сталинским приказом.

Ветеранам, непосредственным участникам событий, вторят авторы документального кинорассказа – в архивах не найдено ни одного документа о том, что какой-либо заградотряд расстрелял отступивших в бою штрафников. Оно и понятно – на передовой заградотрядов не было».

           – – –

Бывая каждый год на 9 мая  в Москве, я спрашивал ветеранов о приказе № 227, и все  заявляли, что они согласны с необходимостью издания в той обстановке того приказа, прекратившего развал войск. Каждый говорил разными словами, но оценка была одна.

Я надеялся, что в следующей бане мы завершим дискуссию о Сталинградской эпопее, но, к сожалению, вскоре вечером в доме раздался тревожный телефонный звонок, и я был вынужден срочно заняться билетом на самолет и лететь в Новокузнецк проводить маму в последний путь. Как и мой отец, Дмитрий Федотович, фронтовик и ударник труда, которого я проводил четыре года назад, они были ровесниками времени их великих побед.





                * * *




2003 г.