Уля. Очень странное чувство гл. 9

                Глава 9

Прошел день. Ульяну Аркадий застал в хорошем расположении духа. Так ему казалось. Она сидела в кресле и немедленно повернулась к нему.
- Как ты? - спросил он и поправился, - вы...
Она кивнула.
Ее ноги укрыты пледом. В руке телефон.
- Мне нужно поговорить с ним, - предупредила она, не называя Руслана по имени.
- Добро. - Аркадий кивнул, вышел, затворил за собой дверь.
«И он не боится? Не ревнует?»
- Привет, - Фон шумящих машин мешал говорить. - Как ты?
- Я хочу знать, как ты, Уля? - ответил муж.
Голос бодр необыкновенно. Она помолчала. Заговорническая немота держала язык.
- Что? – переспросил он родным голосом.
- Как ты? – Выдавила она.
- В порядке. Ты какая-то странная. 
Ульяна нарочито засмеялась в трубку:
-  Что?

- Не знаю...

- Лекарства... Как здоровье?

- Не знаю, так…

- Я спросил, Уля, а ты ответь,ну.
Она отстранила трубку, прислушивалась, пыталась определить местонахождение охранника, с которым договорились они, чтобы он не подслушивал.
- Алло! – звучало с той стороны.
Ульяна услышала вновь в трубке, кроме голоса мужа прежний высокий женский.
- Руслан, кто с тобой?
- Где? Никого. Прохожие. Я с работы, окно открыто. Голоса с улицы. Ну. Или созвонимся позже. Я – на перекрестке.
Ульяна прикрыла трубку ладонью:

- Руся, мне нужно тебе кое-что сказать.
- Уличка, шумно невыносимо.  Я перезвоню, извини.
- Руслан!
Она плотно обжала трубку:
- Выслушай!

- Очень плохо слышно, Уля! Я перезвоню. Лекарства не забудь. – Связь прервалась.
Она набрала мужнин номер еще раз и думала, что если он теперь отключен, значит, судьба.

 Если она выложит ему свои соображения, то это скажется на работе его,  на приезде его, на жизни вообще его.
«Разве не так? Теперь так. Стоит ли тогда объявлять?»
Она с охранником договорилась…

Номер не доступен. Встала с кресла, нырнула в тапки, вышла.
 Охранника не было нигде: ни в коридоре, ни в комнатах, ни на кухне. На площадке  подъезда тоже.
"Исчез. Вот бы и совсем. И если бы ушел, то Русе как раз объяснять можно повременить».
Она остановилась на кухне у широкого окна. С противоположного дома в квартирах - свет. День прогорал железняком, вспыхивая  призрачно огненными красками. Солнце выглядывало ализариновым хохолком из-за высоток, выгорая, как в печи последним угольком, чтобы спустя некоторое время оставить день в холодном марганце вечернего неба.
Кроме отблесков радужкой размытых светящихся уличных фонарей, она видела, как внизу, прижимались расходящиеся прохожие к бордюрам, разъезжались легковички. И снова крапал дождик.
 И вот позади себя она услышала раздражающий цокот замка и проникающий, осторожный шаг Аркадия. Повеяло запахом табака.
Не оборачиваясь, она слышала, как он вошел, остановился за спиной.
 Ощутила неуклонное внутреннее сопротивление присутствию этого человека, и развитие еще более сильного внутреннего отторжения к нему.
 Этот коктейль  запутанности, неизвестности ее настоящего положения и ненужного друга – охранника, навязчивый запах его куртки стал невыносим.
" Я живу в мире, в котором окружают посторонние вещи, люди".
 - На улице дождь пошел, - сошло с него.
- Ага. – Ответила она, едва шевеля губами. Не важно – слышит он - нет. Довольно.
"Я думаю, мне нужно поменять срочно все дверные замки, и начать жизнь заново».
 Охранник с четверть минуты постоял, удалился. Она слышала, как хлопнула дверь его комнаты.
«Ведь он должен чувствовать, как меня подташнивает от него. Или он из другого мяса?»
Вчера  состоялся значительный разговор, который  перевернул их обоюдное  существование.
 Было так.
- Даже если я сижу днями дома. Что с этого? Что с этого конкретно вам? - говорила она торопливо.  Изнутри стучало, тюкало. Пол под ногами  двигался.
 Стоило усилий, чтобы выровнять основание под собой и дышать глубоко, размеренно.
Аркадий подошел, взял под плечо. Не стоило сопротивляться.
Сейчас – нет.
С ней что-то не так. Она послушно последовала за ним.
Сели. Он держал ее холодную руку раскаленной своей, ждал.
"Чего?"
Она жадно глотала воздух и  больше всего хотела, чтобы он ушел, но прежде бы принес  стакан холодной воды или что-то вроде того. Терпела.
Охранник сочувственно взглядывал в ее глаза, а она продолжала терпеть и смазывать кончиком языка сухие губы.
- У вас есть семья? – Пересилила она себя.
- Нет.
- Я так и думала, - прервала, ощущая на кончике языка горечь и то, что сказала лишнее.
- Вы знали меня раньше? - вытащилось еще из нее.
- Раньше? – переспросил он и посмотрел туда, куда глядела она – на стол, где стояла чашка пустая чашка.
- Хочешь пить?
Она кивнула. Он взял чашку и ушел.

Вернулся. Ульяна взяла и пила непрерывно, жадно, двумя длинными глотками.

- И все же: вы знали меня раньше? – предложила она вопрос.

- Мы были знакомы… до ранения.
- Вы были ранены?
Он помолчал.
Она слушала. Стук у в ушах был похож на стук часов. Но ей нужно было слушать другое. Так тошнота  не была неверной , а жизнь сама по себе.
Настроилась.
Аркадий отсел. Ему удобнее видеть девушку издалека.
- У вас на столике, Ульяна, стоит коробка, а в ней - моток с нитками, так?
- Возможно.
 Да, коробка стояла. Это видно. А моток с нитками был ли?
- И что? – спросила она.

Он не спешил. Лицо его перемежалось разными красками, эмоциями.
 «Какой ты мне сейчас фокус дашь?»
Большая рука его взлетала, делая в воздухе  реверс, погладила прическу, упала вниз. Он сомневался.
- Ведь вы, Ульяна, швея, по специальности, так?
- Шить? Да.
"Фокус? Что дальше? И, кстати, - обращалась она к себе, - дорогая моя, следи - не дай воли запутать ему себя".
- Ты раньше обшивала  своих кукол. И называла их.
- Если  это и было, то что? – Она чувствовала - ей нужна энергия, оттуда же, брать сил сопротивляться?
«Рассмеяться, хохотать в лицо. Дать оценку в полкопейки всей этой беседе... Немного рано».
- Ты искала лоскутки в этой квартире, и не нашла их, правда?
«Да, диалог не плохо звучит, и хорошо отвлекает, на самом деле, от головокружения и прочего», - думалось ей, и она жестом не противоречила его предположению.
«Продолжайте».
- Квартиру вверх дном переверни, не найдешь здесь ничего своего. Ничего своего. - Сказал он.
 - Мы с Русланом четыре года… - Начала она, но охранник перебил: 
- Погоди с Русланом!
Он сел на край стула, плотно положил широкую раскрытую ладонь на чашку своего колена, охватывая ее всю.

- Уля, ты помнишь меня? – Спросил он снова свой вопрос, глядя на нее чрезвычайно обостренным взглядом. Знакомая «удовлетворительная улыбка» шастала по лицу.
 « Все хотят, чтобы я что-то вспомнила. Не ты первый, не ты последний».
Она покачала головой решительно:
- Нет.
Медленно потянула носом воздух, сверяясь о своем состоянии – не пойдет  ли аура?
- Вы военный, это ясно. - Сказала она, развлекаясь.
- Я – военный, да.
- Руслан не говорил, что вы военный. Он говорил, вы – не такой, как все…
- Добровольцем пошел. – Продолжал он. - Потом контракт…
- Разве мне надо знать что-то многое о вас? – Задала она вопрос.

- Мне интересно, Уля, какие  нужны яды, чтобы выбить из человека родных, близких, семью?  Ведь это кому - то надо, ты не думала? – Спросил он, сопровождая последние слова кривой усмешкой.
 «На каждом этапе непременно нужно возразить», - приказала она себе, и промолчала, рассуждая, что в следующий раз обязательно это сделает.
- Я пошел за новую республику, за новую жизнь, которую нам обещали у мэрии с флагами.  Мы шли толпой, едва сговорившись, за этим...
Он усмехнулся другим чему-то  и на время отвлекся от заданной темы:
-  Ты, как ребенок, как твои куклы, - театральная. Барашковые волосы,  косички, вплетенные в яркие ленты. Азалия, Изюмия и…  черт знает кто еще... Ты находила смысл в них, а я работал. Но теперь кто-то находит смысл в тебе, Уля, а я - воюю за тебя же.
Она увидела, как в нервно подрагивающих скулах его родился уродливый кудластый желвак и задержался.
- Я первым ушел на фронт, а ты - за мной.
- ...
- Да.
Он кивнул, не отрываясь от нее.
«Не прорвешься?» - Подумала.

-  Ты не торопись, вспомнишь... – Посоветовал он и опустил голову так низко, впервые перед ней, что она разглядела в его волосах от вершка уха до темени скрытый шевелюрой длинный косой шрам.
«Контуженный? - пришла догадка. – Может быть, серьезно контуженный».
 - Ты должна помнить меня, Уля. - Он поднял голову, пытал, упрямо сверлящими исподлобья, волчьими глазами.
Она почувствовала, как вросла в сидение, будто корни пустила. Он еще раз взял ее  холодную руку:
 - Я – муж твой, Уля. Ты – жена мне…

Ноги потащили ее, она стала подниматься с усилием. Он попытался остановить ее жестом, но это не помогло, тогда он крепко схватил ее, задерживая.
- Уля, подожди! – Просил  он.
Ульяне было жутко не то, что слышать, чувствовать, дышать им.

«Контуженный… осложнено… правда. Ах, если бы я знала... Какие слова … воин, надо тебе чтобы ты не трогал меня? Не убивал. Ах, Руся, где же ты?»
- Ну-ну, успокойся! – Охраннику удалось усадить ее. Прижал запястья обеих рук ее к подлокотникам кресла. Больно. Но она не смела.

 Ощущала, как сознание сужается, дремотные пушинки  падают - падают,  без остановки откуда-то сверху, будто и перекрытия над комнатой совсем нет. Где они сейчас были? Проломилось все и небо раскрылось.
Этажи  до самого верху оголились и первая зима приветствовала, сбрасывая нежный снег. Холодно.
" Руки, касания - приятны,не теплы. В этом всегда что-то было. но не от него".
Она потянула руки к себе, намертво закованными в его ладонях.
- Уля, хватит! Хватит, Ульяна! Вспомни Славика, его дочь, Ирку, друзей! – Кричал он.
Она губами повторяла требуемые имена. 
А внутри: "Что-что я могу сделать для тебя, пожалуйста!»
Аркадий следил за движениями губ. Сомкнулись брови, будто мост сошелся, в лице суровость, опасность.
Он ослабил хватку, отпустил, поднялся.
 Она видела, как он принялся ходить из угла в угол, отмеривая шагами комнату.
- Вот, значит, как…
Зубы ее стучали. Она смотрела на раскаленные места его удержания на запястьях, принялась гладить.
По окну барабаном, наскакивая друг на друга, стучали капли дождя.
- Осень так дождлива... – Кажется, это она произнесла?
"Зачем люди сходятся друг с другом? Чтобы чувствовать вместе мир. О чем думают посторонние, которые не находят пару? Зачем этот человек ходит мучает меня? Почему говорит, что взбредет в  голову?"
"Жизнь пролетает безвестно. Наполнять ее нужно чем-то. Кто-то равнодушен, кто-то бьется, у кого-то  проблемы, кто-то ворочается с утра до вечера. Даже в тупом существовании есть доля настоящего счастья».
Акварельные капли на стекле толпились, настойчиво тараторили о чем - то. Ах, если бы слышать!"
"Все родное так рядом".
 И она снова взялась считать приблизительное количество шагов до входной двери, рассчитывать секунды, на которые придется потратиться, прежде чем выскочить, когда сумасшедший охранник окажется у ней спиной.
- Ты – жена моя, Уля. – Говорил он, шастая по комнате.
- Славку жаль... – Он, приостанавливаясь, бросил на девушку взгляд. - Ты держала его в своих руках и  рыдала. У меня это перед глазами.
Он затряс перед своим лицом своими огромными руками.
-  Все  мы примеряли смерть на себе, но не всех она выхватить успела. – Говорил он, - Подумай, разве Славка мог простить тебе, что ты потеряла эту чертову память? Нет! И мне – нет, что не смог уберечь… Не знаю... – В его глазах медленно восстанавливалось что-то среднее.
Вакуум царил везде.
 - Я здесь, Уля. – Продолжил он, не найдя во внешности ее отклика. -  Только как тебе живется с этим, не пойму. Я всегда думал - в тебе больше сил, жизненности, непокоренности. Больше, чем во всех. Я любил тебя за это, люблю...
Он замолк, как захлебнулся. Странно. Она видела, как жестко двигался кадык  в его плохо побритой  шее.
Ему нужно было самому овладеть собой, взять себя в руки, и тогда все будет хорошо.
Широкая грудь прерывисто взбухла, вздохнула, он продолжил:
- После того, как ты получила ранение, я отправил тебя в тыл. Нашел  здесь в чужой квартире, спустя полгода. Я потерял тебя. Искал и на той и на этой стороне, на том и на этом свете,  по городам, селам, больницам, моргам, среди безымянных. И вот – ты. Моя ничегонепомнящая девочка!
Тяжелый фантастический взгляд лег на нее.
"Ах, если бы я знала, - отвечала она этому, - если бы я знала, чем  могу помочь тебе?"
Она чувствовала, в кармашке  давящий торс телефона, но мысль о вызове полиции была не верна. Она и слова не успеет вымолвить.
«Руся, Руся, где ты?» - Звала.
Грани лица Аркадия обострились, он снова принялся ходить по комнате.
- В тот злополучный день, - говорил он, -  тебя ранили семьсот шестидесятой. Я подумал в ту секунду - все. Ты держалась за голову, из-под пальцев хрустела кровь. Ты  глядела, а в глазах – шлам, пыль. Потом отключилась. Я вынес тебя в тыл, передал в санчасть. Мне пришлось вернуться на позицию… Поэтапно я знал, где ты и что тобой. Я приезжал к тебе  в госпиталь, тогда ты путалась, а потом и вовсе исчезла.
Аркадий прошел к стулу, взял его, переставил на другое место.
- Я уверен ты, все вспомнишь, вернешься.  Мне, Уличка, более в жизни ничего не надо. Ты сильная, ты сможешь...
Он сел, молчал, уставясь на ее щиколотки:
- Знаешь, что самое главное с жизни? – Проговорил он. - Честность... Самое главное в жизни, Уля,  честность. Запомни. Вся жизнь состоит из кусков и обломков. Жизнь рваная, косматая. Что бы тебе кто не говорил... Вряд ли найдешь на земле такую суку, изменчивую, непостоянную в людских надеждах.
 Жизнь никому не зареклась быть верной, и любая истина,  хоть пропиши ее в камне, заложи в бриллиант, - ложь. Потому как всякий человек в ней болтается, и болтаться  будет, и обманут будет каждый. Тот, Кто  придумал  этот хаос,  мог найти правильное решение каждой вещи, но Он оставил это, не закончив свое дело. Доверился нам. А мы? Каков срок правду довести? Срок ничтожен, ни на что не хватает, - ни на правду, ни на счастье. Жизнь – расстояние от чистого человеческого  вздоха  до пули в грудь, до тяжести, до последнего вздоха, а между тем – труха.
 Но честность выжигает все: ложь, хаос, предательство, войну, все. Что ты прочитаешь с выжженного листа? Последнее слово всегда за честностью, за честью.
 Она не нуждается ни в правде, ни в истинности. Она  сама по себе есть, и терпит лишения вместе с нами, людьми. Ее не надо искать, она всегда рядом. На ней мир стоял и стоит. Честность надо уметь распознать.
Всегда, Уля,  идет, волочится что-то, кто-то впереди тебя. Всегда. А сознательно впереди себя надо давать дорогу только ей, честности, тогда и жив, и здоров будешь.
Он подумал, продолжил:
- Бежишь, обнимая родных и близких, тех, с которыми спорил когда-то, которые обижены на тебя, может быть, желчно чесали языками, сплотившись определенным образом, временно, щерясь на тебя. Но за правдой все прежние дни, месяцы,  годы растворяются, словно в царской водке. Все меняется, возвращается к добру, в конце концов.  Ведь человеку необходимо и сквозь десятки лет быть отмытым, чистым, вернуться хотя бы к исходной точке честности. В этом смысл.
Глядя правдиво друг другу в глаза, товарищу, бойцу, другу,  любимой, ты знаешь, что  можешь точно  надеяться на что-то, потому как нет такого ремонтного закона, дабы перевернуть устроенный мир вдруг, неожиданно вверх  дном.
Во всем существуют минуты осмысления. И человек человеку в эти минуты успеет ответить взаимностью.
  Если бы ты постаралась ради меня, ради Славки, ради памяти родителей говорить только правду... Мы бы с тобой вывернулись из этой грязи.  Я ведь тебя, один ... Я на растерзание  тебя не дам, нет, Уля, не дам.
- Руслан... - прошептала она.
 Аркадий  рассмеялся. -  Спутать сознание, принудить тебя растерять память – вот,  твой Руслан.
- Руслан...
- Ты себе  никогда не позволила бы этого, Уля, - так ломать свою волю…
Ульяна привстала, откуда взялись силы?
Аркадий, замолкнув, медленно перевел взгляд куда-то в живот ей.
Она поднялась, прошла мимо, запахивая халат потуже, прошла  в ванную, открыла кран холодной воды, лила воду на руки, пока они не замерзли. Только вода существовала  живой поддержкой, здесь, в этой сумасбродной квартире. Оживившись ею, Ульяна, кажется, приходила в себя.
 Облила лицо. Вода затекла за пазуху. Вытерлась досуха. Посмотрелась в зеркало.
«Нет,  сейчас не убежать».
Вернулась в комнату, где сидел в прежней позе, пригнувшись, воин-охранник,  и с ходу спросила:
- Как твое настоящее имя?
Он нашел ее глаза:
- Я ждал, что ты спросишь.
- Ну? Что значит "В" в СМС?
- Владимир, -  спокойно ответил он, и его широкая спина откинулась на спинку стула, и он улыбнулся.
-  Владимир? – Повторила она.
Он кивнул. Его широкая ладонь подлетела, легла на макушку, он с силой прижал шевелюру.
- Владимир, Уля. Надо время и старание, Уля. Все  вернется. - Услышала она.