На войне, как на войне... Часть первая

     Небольшой, старый, рубленый дом лесника, засиял мытыми окнами, щели в двери и стенах законопачены мхом, а крыша укрыта лапами ельника.  Еще не зима, но ночи уже холодные. Двор выметен и метла, собранная из тонких веток, стоит, опираясь о стену избушки и улыбается. Давно, ох, как давно она не чувствовала рук человека. Она дано уже пересохла, и пока ею мели двор, сильно поредела, но все равно была довольна.  Изба тоже была довольна, ее ведь забросили и стаскивали в ее пятистенок всякий хлам, который оставался после нерадивых туристов в лесу. На столе вон, гармонь стоит, уже тоже бедная рассохлась и вряд ли можно сыграть на ней Барыню...
Старый хозяин накрыл ее, какой то пятнистой курткой, и она стала похожа на кучу пятен, как будто замаскировали, то место, где прячется гармонь. У порога составлена всякая обувь и зимняя, и летняя, и вся еще добротная, но почему-то брошенная, или может просто забытая. В шкафу висело много разной одежды, и тоже и зимней, и летней, и тоже брошенной или забытой. Все эти вещи носить, не сносить, но, начальнику они не нужны, он и распорядился вынести их подальше от людского взгляда, когда старик освобождал свою комнату своему сменщику, которого назначили старшим лесником. Понимая, что деду некуда деваться, оставили его при лесничестве и отдали ему пристройку, рядом с кухней, домик для персонала. Там дед и поселился, а вещи перенес в старый дом лесника.   Дом лесника, стоял обособленно, и все видели, что он не жилой и необустроенный, потому ни кто им и не интересовался, да и директор, разрешил деду использовать его в личных целях, так, как дом все еще числился за ним лесником. Дом лесника, старый дом, остался на задворках, как построили охотничий дом, для развлечения богатых людей, которые приезжают сюда в глухомань сибирскую поохотиться.  Если так можно назвать то занятие, которым их развлечение называется. Там дом с колоннами, там, невдалеке, трехэтажный, важный, много окон. А окна огромные и двери  тоже похожи на окна, но только еще больше. В общем, все современное, стеклянное, прозрачное, и даже трубы нет на крыше, потому, как отапливают дом тарахтелкой. Страшно тарахтит и ужасно воняет. Лесник вчера ворчал:
- От,  ироды, хотят охотиться, а сами все зверье разогнали на сто верст тарахтелкой вонючей. А еще выкобениваются, да пальцы свои крутят, мол, давай зверя…
- Изба тоже заметила, что нет зверя, разве только шатун зимой забредет, да учуяв запах, да услышав звук, что раздается и маленького домика, что присоседился к новому большому дому, уберется, ревя, в страшном гневе ли, или от отчаяния, восвояси. А где то, свояси он и сам не знает, так как не залег вовремя спать бедняга…
   Изба бедная даже вздрогнула и затрещала своими старыми бревнами. Или может то дед лесник пытается открыть перекосившуюся дверь.
- Да ладно, не скрипи и не ворчи, принес вот инструменты, сейчас починю, нам шум то ни к чему, а тем более скрип, а то разбудим малого.
- Какого малого, испуганно спросила изба березу, что не известно, сколько лет стоит рядом с избой. Её ведь посадили в тот год, когда молодого паренька,  солдатика, комиссованного с фронта после контузии,  назначили лесником  в Бориху. Бориха, это лесничество, лесное хозяйство, бывшее. Ох, какой бор стоял, и не один, перемежёванные боры,  смешанными лесками, были заложены совсем уж давно, ни береза, ни изба о том не знают, как давно…
- А ты чего избушечка не знаешь, какого малого разбудишь? Ну и старая ты карга, опять спала как медведиха зимой. Давеча, ночью дед малого принес, ни то девочку, ни то мальчика, замотанного,  в тряпье. Такой хорошенький, маленький, только что-то не пойми какой расы, расцветка то темненькая. Ни как цыгане опять потеряли своего ребенка, или ворованного скинули, при погоне.
- Ой, ладно, высоко сижу, далеко гляжу, да больно много понимаю в расах. Чего заносишься то, гляди не рухни от гордости рассохшееся полено, хи, хи.
-Да ладно милая моя, один-один, ничья. Я серьезно, ночью то особенно не разберешься в расах, но я в окно то заглянула, так смугляночка.
Что-то тихий, молчаливый,  уж больно, все спит, да молчит.
- А ладно тише не шуми, послушаю, что  дед говорит.
_ Ой, ой, ой, маленький мой, да ты уже часов двенадцать, поди спишь, а как же я тебя кормить сердешного буду. Ой, какой же ты кудрявый чертенок, вроде не цыгане твои хозяева, а, поди-ж ты разбери их, нынешних хозяев то. Но девочка сидела вроде как русская, та, что держала тебя на руках и сама спала. А проснулась и посмотрела на меня так доверчиво и попросила не денег, и  водички попить.
Малыш проснулся и смотрел черненькими глазками на деда.  Дед смахнул слезу и подивился умному взгляду малыша, и как бы извиняясь, сказал:
- Ты не думай, я ее не бросил, я ее в деревне схоронил да не похоронил,  нет, а спрятал. Там бабки три штуки остались вековухи, да дед во сто лет. Вот, они ее,  то оставили, а малого  побоялись. Бедная, это сколько километров она несла тебя на руках. Она сказывала, что сбежала из города из пешеходного перехода, где ее заставляли просить милостыню. Её уже давно украли из ее многодетной семьи, от мамки с папкой, ее и братика. Братик не выдержал, умер и ей давали и других деток и вот, тебя дали маленького.  Она крепко полюбила теюя и решила спасти тебя и спастись самой… Вот, ведь уже три года, как  ее использовали как попрошайку. Сама худенькая, хрупкая, но жилистая, крепкая. От того и выдюжила.  Ляля ее зовут.
    Малыш оживился, когда услышал слово Ляля, а дед продолжил свой разговор с малышом: Ляля
говорит три дня шла по лесу, а до лесу на автобусе доехала. Люди в автобусе еды дали, да водички немножко, но и еды, и воды, на два дня хватило. А ты чтобы значит, не плакал, она тебе таблеточку давала маленький, снотворное называется. Это ей хозяева давали, чтобы разжалобить людей, больным ребенком, да девочкой сироткой. А дитя то должно значит спать. А поесть,  так совсем мало давали, дети умирали, а они других, приносили.
   Малыш увидев, на столе бутылку с молоком и хлеб, протянул ручку.
- Да, да, сейчас дедушка покормит тебя, давай поднимайся. Но малыш только сделал попытку, и снова лег, видимо у него не было сил встать.
Дед вскочил и налил в кружку молочка и отломил маленький кусочек хлеба. Он знал, что есть после голода много нельзя. А ребенок сутки, как ни чего не ел. Потому, он сначала достал из кармана бутылочку с водой, и напоил малыша.  А, потом, усадив его на кровати, и подложив под бока всякую одежду, что была в избушке, от нерадивых гостей, что оставляли свои вещи после охоты, с трехдневной гулянкой, накрошив в молочко маленькие кусочки хлебушка, стал ложечкой кормить маленького человечка.
Дед услышал стук в окно избы и вздрогнул, но приглядевшись, увидел, что это березка стучит в окошко, чтобы приветствовать гостя.
Малыш, увидев веточку, которая качалась,  за окошком улыбнулся,  и сказал:
Деда, пи-пи.
- А,  нуда, ну да.   А у нас,  и горшок имеется, красивый, современный, с музыкой, только вот, батарейки нет.   Он достал из шкафа, который стоял важный, подбоченившись, и наблюдал за дедом, как он ловко справлялся с малышом красивый зеленый горшок-стульчик, похожий на автомобиль.
Дед поднял малыша и, сняв ему штанишки, усадил его на горшок. Малыш, нажал на механический сигнал на горшке, который был расположен на табло перед горшком стульчиком, и сигнал  издал звук лая собаки.
Малыш попытался рассмеяться, но видимо у него попросту не хватило на то сил. Дед тоже улыбнулся и успокаивающе проговорил сквозь слезы.
- Да, ни чего, ни чего, мы с тобой еще посмеемся. Ну, давай вставай, вот молодец и пи-пи и ка-ка, все справил умничка, вот дед вытрет тебя, и пойдем, выйдем во двор и подышим свежим воздухом.
Малыш, услышав про двор, крепко обнял деда за шею и прохрипел, скорее, чем сказал, неть, неть…
- А дед спокойно, как ни в чем не бывало, сказал:
Ну, нет, так нет. Давай пойдем в кроватку, ты еще слаб мы завтра пойдем с тобой гулять. Да, малыш?
Малыш лег на тряпье и спокойно ответил:
- Неть. Лева спать, деда сказьку.
- Ну, вот, ты умеешь разговаривать, и не боишься деда, да Лева. Ласково спросил дед.
- Да, деда, Лева холосый, Ляля любу, деда любу.
Деда сказьку…
 И, конечно же,  дед рассказал сказку, но рассказывал уже спящему малышу, и сказка была о пареньке, который пришел с войны домой, а дома то и нет, и семья вся погибла и мать, и отец, и сестры с братьями. Их фашисты расстреляли, всех жителей деревни, где до войны жил Саша…    Из деревни, прибавив себе два годочка ушел в неполных шестнадцать лет на войну. И его взяли. Потому, что он был высок ростом, и широк в плечах. И умел водить трактор. И служил Сашок танкистом, и контузило его через три года в танке, но фашистских танков и пехоты вражеской, его танковая часть много положила.
   Березка вывела его из раздумий, предупредив сильным стуком в окно, что его ищут люди из того, нового дома. Он укрыл теплой курткой малыша и пошел из избы, крепко закрыв перекосившуюся дверь на зов товарища, старшего лесника, который заменил его так, сказать на посту. Это был молодой человек, высокий и широкий в плечах, как две капли воды, похожий на деда в молодости.  Дед, сам обучил своего племянника лесничьему делу и пристроил в новый охотничий дом, но в старые лесничьи угодья…
Продолжение следует.