Цой

  Безусловно, Цой – скрепа, всенародная любовь к нему носит скрепный характер. Примерно как Победа, или Пушкин. Ведь говорят все о Пушкине, а о Хрюшкине и Кукушкине – не говорят. Я же никогда фанатом Цоя не был. Даже в юности, когда уныло пел вместе со всеми «Восьмиклассницу», «Кукушку», и песню про то, когда твоя девушка больна – не мог понять, что же такого рокового в этих песнях, и чем они принципиально отличаются от популярного в то же время «Ласкового мая». Манифесты его отличались крайней мутностью, в отличие от того же Кинчева того же времени, и призывали что-то делать (что?), как-то действовать (как?), а зачастую просто сидеть, и перемен (каких?) ждать (почему ждать, а не производить?). Наблюдая реальность, я не понимал места Цоя в русском роке, с его достаточно примитивными образами звезды и прочего, известными ещё со времён легенды об Икаре, при наличии во много раз более талантливых людей, таких как Башлачёв, Дягилева, и прочие – но тем не менее, как и все, старательно гундосил в компаниях его песни. Сейчас – кажется, понимаю. Эстетика сигарет, портвейна, взрослых посиделок на кухне, преобладающая у Цоя, можно сказать, основная – означала для моих сверстников бегство от родителей, из-под колпака и надзора, вступление во взрослую жизнь. Я же курил ещё со школы в открытую, глушил не только портвейн, но и водку, не ощущал на себе никакого надзора, не бежал из-под него, и сам принимал уже давно взрослые решения – то есть именно то, чем зацепил Цой моих сверстников, меня совершенно не цепляло. Для меня признаки «последнего героя», которые призывали через сочинения Цоя в свою жизнь юноши и дамы, были ежедневной обыденностью, увы. И революции не случилось. Цой ушёл под уютный надзор к беспринципному коммерсу Айзеншпису, и вскоре погиб. Не сгорел, летя на солнце. Не на баррикадах. И даже не защищая друзей, с которыми шёл по жизни маршем. А разбился в собственной машине, пока ехал на рыбалку – то есть вполне бюргерская, обывательская, благополучная смерть. Тем не менее, нельзя не согласиться с тем, что Цой – жив. Почему? Потому что до сих пор есть школьники и школьницы, и всегда будут, для которых впервые убежать из дома, впервые закурить сигарету, впервые нахуяриться портвейна в компании малознакомых старших товарищей – и есть подвиг, действие, самостоятельность, и акт героизма, свойственный последним героям.